Вы когда-нибудь видели как рушится мир? Нет, я не имею ввиду землетрясение в двенадцать баллов, падение метеорита, вторжение злобных марсиан, либо чего-то подобного из ряда фантастики. Я говорю о собственном мире. О мире, который создает каждый человек вокруг себя. О той реальности, о тех представлениях о простых, элементарных вещах, таких как любовь, верность, семья. Все это является частью нас, частью нашего маленького мирка.
Я никогда об этом всерьез не задумывался. Он был и все. Для меня он был константой, каким-то несокрушимым монолитом. Все это сформировалось еще в детстве. Да, у меня было счастливое детство: любящие друг друга родители; я единственный и любимый сын. Наша семья была идеальной. И я сам, повзрослев, подсознательно хотел создать такую же: искренне любить жену, детей. И всеми силами стремился к этому. Были и разочарования, и боль. Но я не вдавался в крайности; учился отличать любовь от временного увлечения; верность от, скажем так, легкого поведения...
Я встретил Иру. Она была идеалом, в моем понимании. Красивая, умная, живая. Живая, по отношению к миру, людям, всему живому. Красивая и умная - редкое сочетание для девушки. К сожалению, в большинстве случаев к одному из критериев приходится добавлять предлог "не". К еще большему сожалению, среди представительниц прекрасной (хотя в этом случае слово "прекрасно" ну ни как не вяжется) половины человечества встречаются индивидуумы, к которым приходится применять предлог "не" для обоих критериев.
С Ирой все было иначе. Данный предлог, к счастью, был не применим к ней. Мы любили друг друга. Все шло своим чередом: встречались, жили гражданским браком, сыграли свадьбу. Вот он, мой мир, мой монолит, моя константа. Моя мечта сбылась, я создал семью с любимой женщиной. Чего можно еще желать?
В один прекрасный день Ира сказала, что... беременна. Сказать, что я был счастлив, это ничего не сказать. Я был самым счастливым мужчиной на свете. Меня не пугали детские крики по ночам, подгузники, погремушки. В моей жизни вскоре появится маленькое чудо, которое с нашей с Ирой помощью сделает первый шаг, скажет первое слово, впервые назовет меня папой. Странное чувство отцовства. Ты счастлив, искренне рад и за себя, и за неё. Она живет с тобой, ждет от тебя ребенка. Не это ли доказательство её любви? Ты счастлив. Но это одна сторона медали. С другой стороны, это ответственность. Ты отвечаешь не только за себя, но еще и за малыша. Ты должен его вырастить, воспитать, выпустить в мир, помочь создать свой собственный мирок. И только тогда ты будешь отцом, папой, а не просто мужчиной, что помог его зачать.
Я ехал в роддом как только мог. Полчаса назад мне сообщили, что Ира родила мальчика. Сын. Как сказал кто-то из мудрых: мужчина, у которого есть сын - бессмертен. Бессмертие, не к этому ли стремятся все? И я этого достиг.
Роддом был старенький. Как и большинство зданий нашего города. Точнее, этой части города. На другом его конце вовсю щеголяли новостройки. Урбанизация нашего века процветала.
- Добрый день, - говорю я медсестре на регистратуре, - у меня жена родила. Мне бы проведать.
Молоденькая медсестричка (ей в пору быть клиенткой данного учреждения, а не сотрудницей) скептически глянула на меня.
- Фамилия роженицы? - Странным голосом спросила она. Странным потому, что я никогда не понимал, чем вызвана такая интонация. Что б вы поняли, о чем речь, вспомните, пожалуйста, продавщицу бакалейного отдела гастронома. Да, да, ту самую, в засаленном, грязном фартуке и с черт знает, чем на голове. И её коронная фраза сказанная тоном содержащим в себе и возмущение, и недовольство всем на свете, и наигранную усталость: "Да кто вас там обвесил?! Да у меня самые честные весы". Вот именно такие интонации я и имел в виду.
- Потапова, - сказал я медсестре.
- Имя? - томно вздохнув, поинтересовалась она.
- Ира... Ирина, - поправил я.
- у вас мальчик, вес три девятьсот, роды прошли без осложнений. Роженица и ребенок в норме. Вам надо пройти к врачу. - Все тем же тоном, прочитала она с журнала.
- А зачем мне к врачу? - Удивился я.
- Мужчина, - не поменяв интонацию, возмутилась медсестра, - таких как вы, у меня по сто пятьдесят на дню! И каждому все разъяснять - никаких сил не хватит.
- Хорошо, хорошо, - пасанул я, - скажите хоть куда идти?
Второй этаж, третий кабинет на лево от входа.
Оставив медсестру, я поднялся на второй этаж. Вот тут меня и ждал небольшой сюрприз. Налево от входа было всего две двери. Одна была без опознавательных знаков. На другой же виднелась табличка с надписью "ЗАВ РОД ОТД". Да, да, именно так, с полным отсутствием знаков препинания и каких-либо объяснений. Скорее всего, данная надпись расшифровывалась как "заведующий родильным отделением". Что ж, постучим, узнаем.
Настроение у меня было прекрасное. Даже медсестра в регистратуре не смогла его испортить. Так что мне было абсолютно все равно, что меня ждет за дверью.
- Войдите, - раздался из-за двери мужской голос, после того как я вежливо в неё постучал.
Странное ощущение. Никогда не замечали, что кабинет руководителя (если это, конечно, хороший руководитель) отличается от кабинетов подчиненных. Нет, я не имею ввиду обстановку, я говорю об атмосфере. Взять, к примеру, ту же больницу. По коридорам и кабинетам витает запах лекарств, печали, болезни, боли. Кабинет главврача, как бы, из другого мира. Там скрыты шумы коридора, нет запаха лекарств и прочего. Почему так, не знаю.
В кабинете находился мужчина лет сорока в белом халате. Он сидел за столом и заполнял какой-то журнал.
- Чем обязан? - Вежливо поинтересовался он.
- Добрый день, улыбаясь, поздоровался я.
- Добрый, - кивнул собеседник. В его интонациях не было и малейшего сходства с медсестрой. Приятный, доброжелательный человек.
- Мне на регистратуре сказали зайти к врачу. У меня жена родила, - сказал я.
- Как роженицу зовут? - Беря другой журнал, поинтересовался доктор.
- Ирина Потапова, - ответил я.
Доктор изменился в лице. Так меняется мина, когда человек должен сообщить вам о чем-то малоприятном, точнее совсем не приятном. Причем, то, что сообщить должен именно он, ему самому неприятно.
- Что я могу сказать, печально начал он. - У вас мальчик, поздравляю, - натянуто улыбнулся доктор. Я просто сказал "спасибо". Уж очень мне не нравилась интонация доктора. В разговоре была какая-то натянутость. Если все хорошо, то к чему ведется разговор?
- Как вам сказать, отвернувшись к окну, продолжил доктор. Было видно, что он хочет сказать. Точнее не хочет, а надо, но ему тяжело.
- В моей практике такое впервые, - продолжил он. - Нет, были подобные случаи, но не при таких обстоятельствах.
- Что случилось, доктор? - Стараясь сохранить спокойствие, сердце взволновано колотилось, спросил я.
- Какие у вас отношения с женой? - Внезапно спросил собеседник.
- В смысле? - Недоуменно переспросил я.
- В прямом, - проговорил он. - Ваша жена, сразу после родов, написала отказную от ребенка.
Шок. Я испытывал шок. Тот мирок, мир нашей семьи начал рушиться. В порыве отчаянья, я пытался его удержать, спасти. Твердил врачу, что это ошибка, что мы с Ирой любим друг друга, что с нетерпением ждали рождение ребенка. Доктор, молча, показал документ.
Мир рухнул. Вокруг была лишь пустошь. Выжженная пустошь. Черная земля, дымящиеся силуэты деревьев. Серые, черные тучи владели небом. Не проблеска солнца, не уголка синевы. Теперь так выглядел мой мир.
На листе А4 были выведены ровные линии слов. Это был Ирин почерк, её подпись, её приговор.
* * *
Депрессия. Психологи это называют так. Ира даже не захотела со мной разговаривать. Она просто сидела и все. Молча сидела и смотрела в окно. Игра в молчанку закончилась ничем. Из роддома она уехала к своим родителям, за вещами прислав младшего брата. Я помог этому шестнадцатилетнему парнишке собрать её шмотки. Мы сухо поговорили. Не он, не родители не понимали Иркиного поведения. Все попытки завести разговор обо мне или ребенке заканчивались скандалом.
Особого желания вернуть её у меня не было. Любовь? А была ли она? Как женщина, давшая жизнь ребенку, отказывается от него? Да, бывают обстоятельства, залетела по малолетству, нежелательная беременность... Когда женщина одна, зажата в тисках жизни, ей это простительно, её можно понять. Но тут...
Ребенок, сын, Влад, оставался в роддоме. Пока я оформлял все документы на себя, врачи переводили его на искусственное питание. Никогда не думал, что у нас такая бюрократия. Я сбился со счета, сколько справок и куда я переносил. Подтверждение отцовства, оформление декрета. Хвала небесам, нашим законодательством предусмотрена возможность взятия декретного отпуска мужчиной. И еще я благодарен своему шефу. Мировой мужик. Именно он предложил мне продолжить работу на дому. И мне сохраняется оклад, и нового человека не надо вводить в курс дела. Пособия и все возможные выплат по рождению ребенка, это, конечно, хорошо, но уровень цен на детские товары оставляет желать лучшего. За один поход по магазинам, приобретя коляску, кроватку и так, по мелочи, оставил внушительную сумму денег. Изучение просторов интернета и специализированных изданий тоже не прибавили оптимизма. Оказывается, маленькие дети, в особенности младенцы, очень часто болеют. Малейший сквозняк, чей-то чих, кашель, нарушение режима сна, питания и так далее, может привести к заболеваниям, название которых, не то чтобы запомнить, произнести целая наука. Помимо пресечения всякого рода заболеваний, уход за новорожденным не то, что целая наука, настоящий комплекс! Да, с Ирой было бы проще, у женщин все это выработано на генном уровне. Они инстинктивно все это знают. Я же, как мужчина, дуб дубом в этом.
Что произошло с Ирой, врачи называли постродовым синдромом. В этом состоянии женщина может навредить и себе, и ребенку, и мужу. То, что произошло у нас, как говорится, легкая форма. Если честно, меня чуть не вырвало, когда доктор приводил примеры последствий воздействий данного синдрома на женщину.
* * *
Двоякое чувство. Я забирал Влада с роддома. Медсестра искренне улыбалась, поздравляла. А я держал своего сына на руках. Я был счастлив. Вот оно, мое бессмертие, мой наследник. Я воспитаю тебя, сын, ты станешь на ноги. С другой стороны, мы с ним одиноки. Мои родители далеко. Да, они приедут, помогут. Друзья тоже будут близки. Но мы одиноки. Мой сын сирота при живой матери. Она открестилась от тебя, от нас. Но мы и сами справимся, не так ли? В ответ он лишь пустил пузырьки изо рта и заулыбался. Вылитый я. Как будто ожила старая фотография из семейного альбома. Отец всегда сам фотографировал нас. Тогда еще не было цифровиков. Все снимали на старую, добрую пленку. Потом, при свете красной лампы, проявка в реактивах. Он сам всегда снимал и проявлял фотографии. Ставил емкости с реактивами на ванну, размещал лампу и делал фотографии. Для меня маленького это было настоящим чудом. Папа закрывал дверь, сквозь щель просвечивался красный свет, а потом он выходил и показывал готовые фотографии. Когда я подрос, папа разрешил мне присутствовать при проявке. Тогда я еще больше утвердился во мнении, что вижу чудо. Только представьте себе: абсолютно чистый лист кладут в емкость с водой и на нем проявляется изображение. Ну не чудо ли?
- Узнаешь, кто это? - Улыбаясь, спросил папа.
- Мама! - Звонко рассмеялся я. На фотографии была молодая женщина, моя мама. Она сидела в кресле возле журнального столика с её косметикой. Глаза широко распахнуты, губы слегка приоткрыты. В левой руке она держала небольшое зеркальце, а в правой - кисточку с тушью и подводила ресницы. Папа был настоящим фотоохотником: подкрадывался с фотоаппаратом и снимал в тот момент, когда этого не ждешь. Поэтому многие фотографии получались неожиданными, интересными, а иногда и смешными.
Мама. Ира тоже раскладывала свою косметику на журнальном столике. Точно также сидела, закинув ногу на ногу, и... сердце прорезала боль. Психоз, синдром... бред!
* * *
Ожог чесался. Не пек, а чесался. Вечно я перегреваю молоко. Сегодня чуть не вскипятил. Вроде и в кастрюле с водой грею, как надо, а все равно перегреваю.
Влад, успокоившись, пил с бутылочки, вцепившись в неё обеими ручками. Маленький, никто ж у тебя её не заберет. А ему все равно, он вцепился, закрыл глаза и пьет.
За этот месяц я научился различать, что его беспокоит: хочет кушать, надо поменять подгузник или еще что-то. Вот сейчас, в три часа ночи, мы проголодались. И папа приготовил нам покушать. Ну перегрел, бывает, но сейчас то все хорошо. Правда, у папы рука чешется. Хорошо, что ума хватило ребенку не дать сразу. Чувствую, что бутылочка горячая. Дай, думаю, на руку капну, проверю. Капнул. Теперь с ожогом сижу.
Покушав он моментально уснул. Спать не хотелось. Эксперимент с бутылочкой отогнал остатки сна окончательно. Захотелось покурить. Взяв сигарету, я вышел на балкон. Город лежал АО тьме. До рассвета еще пару часов. Огней фактически не было. В это время даже самые стойкие гуляки сдаются в плен сну.
Терпкий дым входил в легкие. Никотин. Интересно, сколько чистого никотина в одной капле? Раз он убивает лошадь. Или это из разряда "минздрав предупреждает"?
Со стороны послышался детский плач. Я заглянул в комнату, Влад тихо спал. Кто ж тогда плачет? Соседнее окно зажглось светом.
- Тише, тише, - раздался оттуда женский голос. - Не плачь. Что у нас случилось?
Ласковый тон голос заставил сжаться сердце...
- Я тебе говорю, она беременна, - войдя в квартиру, сказала Ира.
- С чего ты это взяла? - Опуская сумки на пол, спросил я. Поход в супермаркет в компании жены, а точнее под её чутким руководством, дело тяжелое. В прямом смысле этого слова. А если, к тому же, жена беременна...
- Да у неё живот как у меня, - ответила Ира, - месяц пятый, шестой.
- та не, брось, - отмахнулся я, - она еще совсем девчонка. Ей лет шестнадцать, семнадцать.
В тот день, возвращаясь с Ирой из магазина, в подъезде мы встретили Катю. Катя была милой девушкой, отличницей в школе. Красавицей? Скажем так, не уродина, но и не фотомодель. Жила с родителями, мечтала поступить на юрфак. Внешне она была худощава. Когда мы её встретили, у неё появился небольшой животик, увеличилась грудь, слегка поправилась. Особого внимания я этому не придал. Ну мало ли, гормональный взрыв или еще сто-то. Оказывается, Ира была права.
- Сейчас мы сменим подгузник, - тем же ласковым голосом продолжила Катя, - вымоемся и чистенькие ляжем спать. Хорошо?
Не видимый мне ребенок успокоился. Катин голос чудесным способом действовал на ребенка. У меня так с Владом не получалось. Он успокаивался только после завершения всех вышеуказанных операций.
Через минут пять, свет погас. Я вернулся в комнату, Владик мирно спал в своей кроватке. Мне самому надо поспать хоть часок.
* * *
Со стороны мы напоминали семейную пару с двойней. У меня коляска, у Кати коляска. Даже внешне они были схожи. Коляски, в смысле.
- Постродовой синдром, - катя коляску, сказал я. Мы гуляли по аллеи парка.
- И из-за этого она вас бросила? - Удивилась Катя. Её история была простой и в чем-то банальной: залетела, аборт было поздно делать, новоявленный папаша исчез бесследно, она - мать одиночка.
- Да, у неё началось временное психологическое расстройство, - ответил я. - У кого-то появляется фобия: страх за себя, ребенка, мужа. Кто-то начинает ненавидеть весь мир. А кто-то, просто, сходит с ума. Такое очень редко, но бывает.
Она с интересом смотрела на меня. Чувствовал себя профессором на лекции.
- Это я все от доктора узнал. - Смущенно добавил я.
- Я поняла, - улыбнувшись, сказала Катя. И уже всерьез продолжила: - Я вот не могу понять, как женщина может бросить своего ребенка? У меня даже мысли не было написать отказную! И в моей ситуации родители даже не заикались.
Катеных родителей я знал хорошо. Мама домохозяйка, папа учитель математики. Он мне очень помог в старших классах с алгеброй и геометрией. Катя была у них поздним ребенком. Её отцу уже под шестьдесят, если не за. Вряд ли они были бы против рождения внука, точнее внучки. У Кати дочка.
- Женщина бросает ребенка по разным причинам. - Начал рассуждать я. - Например, не каждую женщину поддержат близкие, окажись она в твоем положении. Тебе повезло с родителями. Они близко и готовы помочь. Мои тоже, но они далеко, за сотни километров. А если женщина, хотя тут скорее подойдет понятие девушка, из неблагополучной семьи. Где её ребенок никому не нужен. Что ей делать?
- Самой воспитывать! - Твердо ответила Катя. Сейчас она олицетворяла саму решительность. Я лишь печально улыбнулся. Маленькая, по сути, девочка, пытающаяся играть во взрослую жизнь. А кто я? В свои двадцать пять. Человеческие отношения для меня были константой. И что? вся моя взрослость, выраженная в дипломе архитектора и престижной работе, моментально улетучилась. Я позвонил родителям, маме. Расплакался. Да, расплакался, как ребенок, маленький мальчик. Вся та иллюзия обо мне, как взрослом мужчине, рухнула. Остался мальчик. Конечно, со временем я успокоился, взял себя в руки. Но вся эта история отрезвила меня, пошатнула мою самостоятельность. Я как никогда остро ощутил зависимость от других людей. Я не говорю о финансах. Точнее, не только о них. Я о поддержке. Я знал, что близкие должны поддерживать друг друга, но надеялся, что смогу всему противостоять сам. Ошибался. Что ж, самый лучший опыт, это опыт приобретенный самостоятельно.
- Катя, - нежно сказал я, - тебе повезло, ты не знаешь, что такое, когда от тебя отрекаются самые близкие.
- Мне тоже было больно, когда я осталась одна! - Парировала Катя.
Я лишь улыбнулся. Как объяснить ей, что любимый человек, он, конечно, близкий, но любовь переменчива, не постоянна. А значит и его близость не является константой. Да, математическое объяснение человеческих отношений является натянутым и примитивным, но как умею.
Время шло, Влад подрастал. От Иры не было никаких известий. Странно, от врачей, да и из интернета, я знал, что постродовой синдром или, как его еще называют, послеродовая депрессия, явление временное. А она не возвращалась. Обида? Да какая обида! Я же понимаю, что это физиология, что это не её вина. Просто поговорить и все. Объяснится, понять, продолжить жить. Но она не звонила, не писала, не приезжала. А самому позвонить, мне было неловко...
* * *
В один прекрасный, солнечный день, раздался телефонный звонок. Я как раз проигрывал продовольственную битву: Влад никак не хотел кушать картофельное пюре. Я уже и пел, и танцевал вокруг него, но сынишка не в какую.
- Да? - Взяв трубку, спросил я.
- Александр Потапов? - Раздалось на другом конце провода.
- Да, это я, - ответил я собеседнику.
- Вас беспокоят из областной психиатрической больницы, - прозвучало из трубки, - у нас находится ваша жена, Ирина Потапова.
- Что с ней? - Крикнул я. Ира в психушке, этого е может быть!
- К сожалению, я не располагаю конкретными данными, - ответил собеседник, - понимаете, пациенты у нас специфические, многим из них еще предстоит вернуться в общество. Так что, информация закрыта. Все подробности вам расскажет доктор.
- Хорошо, я выезжаю.
Второй раз я в кабинете врача из-за Иры. Врач, пожилая женщина, сидела напротив. Парадоксально, пожилой врач-психиатр. Работая всю жизнь с расстройствами психики, сам приобретаешь такое расстройство.
- Александр, - начала доктор, - вы не замечали за своей женой какие-то странности. Я имею ввиду до рождения ребенка.
- До рождения... - начал я перебирать в памяти нашу с Ирой жизнь, - вроде бы... все хорошо было.
- То есть, никаких вспышек немотивированной агрессии? - Уточнила доктор, - никакой тревоги, отстраненности?
- Нет, ничего такого, - ответил я, - а что случилось, то?
- Понимаете, - тихо сказала доктор, - вчера ваша жена накинулась с ножом на своего брата. Что там произошло конкретно, никто не знает. Он сейчас в реанимации с четырьмя колотыми ранами.
- Как набросилась? - Спросил я. У меня в голове не укладывалось, что моя Ирочка способна кому-то навредить. Тем более своему брату.
- Её застали сидящей на полу в коридоре, - не обращая внимания на мое восклицание, продолжила доктор, - рядом лежал окровавленный брат. Она прижала его голову к груди и убаюкивала как младенца.
Она еще объясняла, что это, скорее всего, осложнение послеродовой депрессии, какой-то там психоз и так далее. Я просто попросил посмотреть на свою жену. Я хотел сам убедится в безумстве Иры. Кивнув, доктор попросила следовать за ней.
Ира сидела на кровати и пела колыбельную подушке. Она держала её как младенца. Меня не пустили к ней в палату, разрешили посмотреть через глазок двери. Мой вид мог спровоцировать её. Пока она находилась в покое.
- Не буду вас обнадеживать, - проговорила доктор, - шансов на выздоровление вашей жены практически нет. Один из миллиона, если не из миллиарда.
Это прозвучало как приговор...
* * *
В мире нет ничего вечного. Я понял это на собственном опыте. Мой мирок, созданный с Ирой, рухнул, развалился в прах. В этом не виноват никто, просто так сложились обстоятельства. Иру не вернешь, к сожалению. Боль стала попускать, хотя, не отрицаю, тяжело. Тяжело осознавать, что твоя любимая безумна, сошла с ума. Я иногда навещаю её в больнице. Меня так и не пускают к ней. А она все убаюкивает подушку, считая, сто это её ребенок. Жалкое зрелище, когда она в порыве ярости защищает подушку. Что с ней, не знает никто. Предположения, только предположения. Юридически мне дали развод. Я свободен...
Свободен. Я потерял Иру, её любовь, нежность. Так сложились обстоятельства, твержу я себе, строя новый мир. Наш с Катей мир. Мы понимаем друг друга, а в отношениях мужчины и женщины это главное. Любовь? Скорее привязанность. Я еще помню Иру, Катя помнить отца своей дочери. Должно пройти время. Время все расставит на свои места.