Майк Джеда


AD BESTIAS!



Часть вторая
ДЫРКА В НЕБО


Глава 1
ДРАКОНЬЯ ЦАРЕВНА

Один по тундре еду я, и песня слышится моя. Горит звезда Полярная, Тебе навстречу еду я.[1]

За стеной напевал неунывающий покойник, красовался перед служанками. Рассказывал им о такой необозримой и фантастической штуке, как тундра: безлюдье и чёрное небо; цветастые подолы небесных хозяек кружатся в хороводе, и волны снега текут за позёмкой. Об оленях домашних и оленях диких; о просторе и молчании наедине с миром. О крови и о погоне.

Интересно, на что он рассчитывает? И на что надеются девушки? Они знают, что Бэйумэн не совсем того? Или им без разницы - главное, что парень обаятельный, а Первый Смотритель не возражает.

Особых дел в доме для илэ^[2] не нашлось. Он мой личный слуга и должен выполнять поручения, делать покупки, если мне захочется чего-то эдакого. Но я целыми днями обжимаю брюхом камни и даже не ем. Лечу сквозь Космос.

Пресветлый господин отрезал мне уши.

Ещё по дороге в столицу.

Скрипя когтями на поворотах, изба мчалась по транспортному тоннелю. Оказавшиеся на её пути пешеходы приседали, всадники спешили свернуть в боковой коридор. После купания и недолгого отдыха Эндзи устроился рисовать. Меня разложили на груде камней в позе грустной змеи и нацепили на голову проволочную корону. Я не протестовала: сказывалась армейская закалка. Сторож при джинне, то бишь телохранитель гения, сидел в стороне, поглядывал, ждал, что я буду кидаться, а я вместо этого я задремала. Снилось мне, что стою на посту у полкового знамени, охраняю его от половых извращенцев, лобзающих по ночам златые кисти. И вдруг - дикий крик:

-- Атаранай!!!

И прежде, чем я испугалась за судьбу своих лопухов и сообразила, что именно "атаранай", по шее потекла горячая влага - отрезал.

-- Острые отращивай! - сказал Эндзи. - Чтобы к голове прижимались!

Он совсем не подумал, что жена вроде бы человек, а люди отращивать утерянные органы не умеют.

Я моргнула.

Раз, другой.

Словно ждала чего-то.

Дымнотелые учителя из владений мудрых Северных Старух сильно изменили моё восприятие всяческих отсечений. Однако не дождалась: Эндзи мои уши кушать не стал, а телохранитель, чтобы не кровоточили, присыпал раны порошком из дождевика.

Я занялась отращиванием ушей, стараясь не замечать нарождающуюся тоску.

И уже на следующий день девушки из обслуги, похожие как близнецы, но на деле даже не родственницы, купая благородную госпожу (то есть меня) в пяти водах и, натирая душистыми маслами, восклицали:

-- Какая у светлой госпожи нежная кожа! Какая гладкая!

Ещё бы! И двух дней не прошло, как выросла.

-- Какие у светлой госпожи изящные уши!

Ещё бы! И двух часов не прошло, как выросли.

И чуть ли не плакали, глядя на мой лысый череп. Извините, волосы я вырастить ещё не сподвиглась. Не знала, что для женщины - это самое главное. Спасибо, что прыщики на ребрах (то есть грудь) до поры оставили без комментариев.

Тем временем на веранде, окружающей подземный сад с искусственным солнцем, уже соорудили трон для Скарапеи, лежала чистая бумага, карандаши и сделанные в самоходной избе рисунки. Драконью Царевну снова разложили на голом угластом постаменте.

Горит звезда Полярная, Тебе навстречу еду я.

Из темноты открытых глаз проступали огненные лепестки. Кусок камня стал моим кораблём. Цветок космоса, раскрывался навстречу и поглощал кузьку-козявку, ящерку бескрылую. Время здесь было движением, лепестки яркого света, чистого цвета перетекали друг в друга.

Навстречу Полярной звезде.

Песня Бэйумэна дала направление.

А ночь темна, а ночь сильна, И только небо глубоко. Тебе навстречу еду я, Гори звезда Полярная!

А потом всё закончилось. Из надвечного мира постучалась повестка, духи и кулы вспомнили о новобранце и призвали его к служению.

Эндзи уже закончил возиться с набросками и приступил к материалу. Художник созрел, идея выкристаллизовалась, обрела душу и собственную жизнь; граница между творцом и творением стёрлась, и осталось лишь освободиться, разодрать каменную скорлупу, под которой прячется живая царевна. Позабыв про еду и сон, мастер вгрызался в неподатливый камень. Серая пыль покрывала листву в тесном садике и слуги не успевали её вытирать, Драконья Царевна уже освободилась от верхнего слоя камня, угадывались очертания тела, стискивающие постамент пальцы; проступило лицо, горело сердце; она ждала и рвалась на волю, своим молчанием хотя бы немного приблизить конец бессмысленной войны между предками и потомками. Я ещё успела увидеть чёрную собаку, сомкнувшую пасть на голове художника, а потом Эндзи повалился на скованную немым камнем царевну.

Пресветлого господина отнесли в постель и позвали доктора. Никому и в голову не пришло, что я разбираюсь в шаманских "недомоганиях" лучше любого врача, хотя этот никто и был свидетелем прежнего инцидента и даже приревновал к мастерству.

Часа через полтора явился старичок - божий чертополох, в пурпурном халате с вытертой золотой вышивкой на рукавах и подоле, в чёрной сетчатой шляпе, сквозь которую просвечивала заросшая мхом лысина, и больше похожий на помесь паука с лягушкой, чем на благородного эльфа. Всё население дома перед дедушкой ложилось коврами и едва не уписывалось от почтения. Касэн, врачеватель душ и скорбных тел, Великий маг и друг Наисветлейшего внял мольбам низких. И что премудрый старец не торопился - не страшно. Его Пресветлость потерпит - ему это даже полезно.

Другие врачеватели к телу Наисветлейшего отпрыска и, уж тем более, к разуму не допускались.

-- Что у вас опять стряслось? - спросил мастер Е, таким тоном: "А с чем сегодня блины: с мёдом или с икоркой?"

-- Пресветлость демоны одолели, - ответил телохранитель.

А управляющий домом побледнел и покачнулся. Ага, надо было сказать: "Его Пресветлость, да продлятся его годы, и приумножится здоровье, изволил демонам отдаться".

Старичок вскинул брови.

-- Ну что ж, показывайте вашего одержимого.

И вся толпа потащилась в спальню Пресветлости глазеть. Меня по такому случаю одели в цивильное платье и повязали под мышками поясом: всё-таки жена, а не приблудная шлюха.

Мастер Е вымыл руки в подставленной служанкой мисочке и приступил к осмотру. Тщательно и осторожно ощупал уши пациента, посчитал пульс, рассмотрел линии на ладонях, после опустился на пятки и замер. Можно было подумать, что он заснул, но на самом деле дедушка был озадачен. И не тем, как лечить (лечение здесь бесполезно), а что сказать родственникам.

Я вспомнила, что жена и вроде бы хозяйка дома, и предложила доктору чаю с печеньем.

Старичок тут же открыл глаза и улыбнулся.

-- А почему бы и нет?! В такой милой компании!

И быстренько провёл ненавязчивую реорганизацию домочадцев: телохранитель отправился охранять тело, слуги на кухню готовить угощение и в аптеку за можжевельником: на всякий случай и чтобы домочадцы не придумывали собственных рецептов, доктор велел жечь у постели больного веточки пахучего дерева. Неоконченную статую унесли с веранды и спрятали. Эскизы я собрала в папку и отдала Мастеру Е. "Дома посмотрю и подумаю", - сказал он, и мне пришлось согласиться. Потом слуги принесли стол с угощением и, повинуясь жесту сухонькой лапки, сгинули. Мне стало казаться, что Мастер Е всё-таки женщина, но всматриваться внимательней остереглась. Надо будет потом, не так откровенно.

Мы остались наедине и долго молчали, прихлёбывали без особых церемоний горячий и по мне так безвкусный напиток: горечь в чае была, какая положено, но не хватало солнца.

-- А как было с тобой? - вдруг спросил Мастер Е.

Я заглянула в чашку, пряча глаза.

-- Быстро и легко. Я не сопротивлялась, как он. И сама позвала Босорканю. Приняла её. Мы помогаем и не различаем друг друга.

Неделя кумарного состояния в дороге, потом три года службы, хождения по краю, а до этого три года одержимости рисунками - это действительно легко и быстро. В завершении - обряд рассечения, гибель и перерождение в надвечном мире, обучение болью - это только быстро. Очень быстро. И я не пожелаю своим детям такой судьбы и такого могущества.

Мастер Е долго сомневался, задавать ли следующий вопрос (по себе не прочувствовал, но умом ощущал его бессмысленность), но всё-таки спросил:

-- А ему помочь можешь?

Я подняла глаза.

-- Он сейчас беременный. Пройдёт время и родится шаман. Мы можем приготовить ребёнку игрушки и колыбель, колотушку и бубен. Пусть знает, что рождается желанным. Но помочь вынашивать...

Я развела руками.

Самое трудное, почувствовать в себе ещё кого-то, принять его и не испугаться. Женщины к этому подготовлены природой, а в животе этот кто-то или в голове - это уже физиологические частности. Эндзи придётся себя ломать, но вот захочет ли он? Сможет? Почему-то я сомневаюсь.

Доктор больше вопросов не задавал. Сквозь тонкие бумажные стены просачивался запах можжевелового дыма; деревья в оранжерее стояли неподвижно, будто залитые смолой. Мне сильно не хватало комаров.

Через неделю Эндзи очнулся и тут же заявил, что хочет развлечься по-благородному. Вот прямо берите его и несите, потому что своими ногами он не дойдёт даже до туалета. Кама к гейшам совсем не хотел (точнее сказать, он бы не отказался, но в другое время и в другой компании) и ответил Пресветлому господину просто и по-мужски: "Проку от тебя там не будет, лишь опозоришься!" Пресветлость вспыхнул, обозвал телохранителя "похотливым козлом" и "грубым солдафоном" и швырнул в него горшком; чувствовалось, что жаждет Эндзи не плотских наслаждений, а чего-то иного, надеется сомнения извести.

Напрасно надеется.

Вскорости мужчины отбыли, я вернулась в свою спальню. Почти всё пространство комнаты занимала глыба неоконченной Драконьей Царевны, оставалось место только для узкого матрасика. Дневальные служанки, к моему злорадному удовольствию, были вынуждены переместиться в коридор.

Легла спать.

Последние недели я пила чай, воду и молоко, но ничего не ела. Не хотелось и не моглось. Как вообще что-либо хотеть и мочь. Немного рисовала. В основном картинки для учебника по судмедэкпертизе. Что-то проклёвывалось, назревало. А если и не случится, то накоплю побольше рисунков и тисну брошюрку, серебрушек себе заработаю.

Пыталась выследить Мастера Е физически, определить его половую принадлежность, верного пса посылала - не определила.

Сознание отпускала, но оно осталось при теле. Сил вроде бы и прибавилось, но оказалось, что сила скована камнем, распластана на постаменте, связана неоконченной скульптурой. И пока Тацухимэ - Драконья Царевна - не выйдет из камня, я останусь при ней вечным сторожем.

А слуги думали, что я, как послушная жена, во всём следую за господином.

На следующий условный день Эндзи вернулся и приволок престарелую гейшу лет тридцати. Вернее сказать, женщина шла сама, а Пресветлый господин висел у неё на локте, изредка шаркая по полу ногами. Перегаром от парочки било метров на десять. Однако со стороны и некоторого расстояния это выглядело так, будто художник идёт самостоятельно и почти твёрдо, а его спутница изящна, гибка и совсем не напрягается. Хотя выпила, я думаю, не намного меньше, чем кавалер. Вот что значит профессиональная выучка! Злой, не выспавшийся и совершенно трезвый телохранитель тащился следом.

Компания прошелестела длиннополыми халатами в мастерскую. Когда проходили мимо, я заметила, что в густо подкрашенных глазах гейши полопались жилки.

Женщину установили в дверном проёме. Полуоборот назад, взгляд задумчивый. Кимоно на правом плече сантиметра на два ниже, чем правильно, пояс готов раскрыться и впустить жадные мужские руки, из причёски выбилась прядь волос. Но всё же Она уходит и в гости не приглашает.

Рисовать Эндзи уселся прямо на пол. Планшет в полтатами, то есть: 90х50, подпирала своим телом согнувшаяся в три погибели служанка, она не смела дышать под священным грузом: не дайте боги руке мастера дрогнуть. В процессе творчества Эндзи периодически ложился на бумагу и телом своим добавлял чувственной размазанности. Служанка вздрагивала и розовела. Но получалось, в общем-то, даже неплохо, мне понравилось. Где-то тушь потекла, где-то расплылась, где-то проступали как вены чёткие линии, придавая некоторый реализм общей условности рисунка. Последним штрихом мастер макнулся растрёпанной шевелюрой в миску с уже почерневшей водой для мытья кистей и лёг на подол нарисованной женщины-цветка. Пускай критики пишут о неповторимом техническом приёме и глубине мысли автора.

-- Клиент увял! - достаточно громко объявил Кама, однако Эндзи не пошевелился.

Телохранитель пощупал его уши, убедился, что господин просто спит, и демоны в этот раз проспиртованным гением побрезговали, снял с рисунка и отнёс баиньки.

Гейша вздохнула и стала осторожно крутить головой, разминая мышцы. Всей душой она мечтала сейчас о горячей ванне или хотя бы выпить, чтобы тоже созреть. Но кто ж ей это позволит?! А прежде всего, она сама.

Служанка поставила рисунок к стенке и благоговейно взирала, а было бы намалёвано бродягой без имени и без ранга, только презрительно скривила бы губы.

Вернулся телохранитель, сунул уставшей куртизанке кошелёк, и та, одарив сочувствующим взглядом, исчезла с проворством тени. Мы остались вдвоём. Наставник и муж номер два по общественному положению и один по хронологии смотрел на картину. Эндзи нарисовал женщину без макияжа, и на картине она выглядела старше, чем мы видели глазами.

-- Его матерью была известная куртизанка, - вдруг сказал Кама.

Я удивилась. Что куртизанка, я уже догадывалась, но не ждала откровенности со стороны бесценного супруга.

-- Она умерла? - спросила я.

-- Покончила с собой, - во тьме широкого рукава на рисунке собиралась капля, круглела, и прежде чем она прочертила на бумаге полосу-шрам, Кама шагнул вперёд и промокнул своим рукавом, - теперь Цуята не может вспомнить её лица. Искал, но, похоже, что не нашёл.

Я задумалась. Судя по творческо-бордельным привычкам, Эндзи расстался с матерью в уже преклонном детстве и забыть её внутреннюю сущность (а облик гейши - маска) без серьёзных причин, вроде психического расстройства, не должен. А если всё-таки забыл...

-- Сёгун не захотел жениться? - поинтересовалась я совсем о другом. Вроде бы.

-- Сёгун предлагал, - заступился за вождя Кама, - но она ответила ножом по горлу.

-- Достойная женщина, - резюмировала я, и Кама обернулся, вперился взглядом, как будто дырку хотел прожечь, - теперь понятно, почему Эндзи такой чокнутый.

Наутро, проспавшись и посмотрев на картину с уходящей красавицей, не скажу, что ясными, но хотя бы трезвыми глазами, Эндзи порезал её ножом, а клочки сжёг в жаровне. И стал водить женщин от тридцати и старше.

Искал.

Не находил.

А как найти, если не помнишь?

Психовал. Бился в припадках. В такое время его связывали. А к статуе Тацухимэ больше не возвращался.

Именно этого я и боялась. Ведь Дакини, в которую вложил столько души, что мрамор сделался тёплым, Эндзи бросил в пещере у Собачьего озера, потому что ушло настроение, а тут вся душа перекинулась как оборотень в полнолунье.

На семнадцатой куртизанке у нашего очень благородного господина кончились деньги. Совсем. Хоть служанок продавай, но они оказались принадлежностью дома, а сам дом был собственностью сёгуна. Впрочем, Его Пресветлости было не до коммерческих операций, толкнуть на базаре жену он не додумался и решил сходить в Весёлый Квартал за бесплатно, думал, что постоянного клиента и бывшего жителя пустят по старой памяти. На самом деле легче на людской территории разжиться на халяву наркотой, чем разжалобить эльфийских сутенёров и мамочек, то есть - никак.

Хороший телохранитель на месте Камы упёрся бы рогом, связал хозяина и никуда не пустил бы, если слова уже не доходят. Но Кама здравомыслием не отличался, ему надоело вытирать сопли и другие жидкости со штанов кисамы, и муженьки всё-таки отправились к гейшам. Вернулись они сравнительно быстро: в тот же день, под охраной отряда городской стражи и серьёзного капитана в шлеме тарелкой. У Эндзи была разбита рожа, и его несли, потому что ему всё надоело. Телохранитель хромал, кособочился, но сиял как зубы в рекламе отбеливающей пасты. Отвёл душеньку. И самое, что замечательное: без применения магии и оружия, одними руками, не очень на данный момент чистыми. Оппонентов с места дискуссии уносили. Пусть знают старую гвардию! Динозавров!

"Ага, - подумала я, - велосирапторов".

Спиртным от телохранителя не пахло, но он был пьян.

Оказавшись внутри дома, процессия остановилась. Капитан достал из рукава сложенную гармошкой бумажку и с видом печальным, как отвергнутый поклонник прощальные стихи, озвучил приказ о домашнем аресте. Вассал клялся, что защищал господина; господин мычал и тряс головой как припадочный, чешуёй оброс по самые уши, тронуть нельзя. Станут они дома сидеть! Как же! Как проспятся, снова пойдут веселиться!

Ещё раз вздохнув, офицер спрятал приказ и ушёл, за ним протопали подчинённые. Я вернулась в свою комнату, залезла в узкую щель между статуей и стеной и накрылась с головой одеялом.

Ночью, когда движение в доме ненадолго прекратилось, Эндзи прокрался в оранжерею - садом, простите, я это назвать не могу - и залез на дерево. Хилое деревце, естественно, не выдержало и под весом безумца сломалось - на шум прибежали слуги во главе с управляющим и забинтованным телохранителем, нашли на земле спящего господина. В зубах он крепко сжимал ветку (прямо как девочка из анекдота про берёзовый сок), разжать зубы не удалось, разбудить тоже. У слуги, который дежурил у спальни больного, оказалась проломлена голова.

Нас определённо ждало великое будущее.

Над водой поднимался пар. Он ласкал скользкие стенки бадьи, смешивался с дымом курительной палочки и размытыми спиралями уходил вверх. За маревом я не видела потолка, а потому казалось, что пар растворяется в затянутом тучами небе; и вот уже вытканные на занавесках неправдоподобные, фантастические деревья (в природе таких не бывает) подступают ближе, нависают и прячут меня под сетчатой тенью веток. Теперь я понимаю, что такие деревья не растут в знакомой мне местности, а если уйти подальше...

Из сна, который сном не был, меня вырвал резкий стук; как будто шквал пронёсся над местом покоя, смёл без остатка пар, потушил курильницу, и вода в бадье вдруг сделалась очень холодной. Сколько я пролежала на самом деле? И где все?

За тонкой перегородкой бухали молотом, что-то гудело и грохотало.

Я вылезла, поискала оружие. Странно, но служанка моего движения не заметила и сидела совсем неподвижно, как статуя. Вместе с водой по телу и воздуху, стекали звуки; я видела, как клочья воды растягиваются и ветвятся, как отделяются капли. Удар молота сделался шагом, нога опустилась, заскрипела подошва; гудение - это дыхание, а грохот - голоса. Я вышла из купальни, посмотреть что происходит - вода наконец-то докатилась до пола и стала расползаться лужами в коридоре.

К Пресветлому господину явился гость. И не замороженный слонопотам, как можно подумать, услышав тяжёлые и очень неторопливые шаги, а вполне изящный эльф, почти классический, то есть: высокий, стройный, с отточенными жестами и чертами, прямо как в запрещённых книгах Толкиена - образчик старшей расы. А в яви эльфы - образчики расы младшей, они не бессмертны, а переживших столетний рубеж можно пересчитать по пальцам. Этому, - я принюхалась, - было около пятидесяти, выглядел он на двадцать. Свиту гость оставил во внешних покоях и сейчас продвигался к веранде. Я его догнала и пристроилась за правым плечом.

Звуки, наконец, устоялись, но все: и сам гость, и Пресветлый господин со своим вечным спутником Камой, и служанка, и занавески, которые она отводила в сторону, - воспринималось замедленным. Увидев меня, Кама начал расплываться в злорадной ухмылке.

Гость поймал направление взгляда, осторожно поглядел вправо - как водой из ушата меня окатило запахом страха. Слабак! В дворцовых интригах поднаторел, а кровь нюхал разве что на пластических операциях; от таких, как он, сёгун и приставил к сыну телохранителем последнего могиканина Каму.

-- Это моя жена, - сообщил довольный эффектом Эндзи, гость даже не вздрогнул, но его испуг всё же заметили. - Красавица?

-- Поистине! - отозвался дипломатичный гость и прошёл на веранду, она же мастерская, она же место для посиделок. В качестве подарка эльф принёс перевязанную ленточкой пузатую бутылку.

Оружие я всё-таки "отыскала" - из левой руки когтём выпнулся айкути.

Пресветлый господин тем временем спрятал исписанный листок в папку (гость вряд ли, а я успела прочесть начало письма, в котором Эндзи выпрашивал у отца денег) и довольно невежливо осведомился:

-- Чего пришёл? Я гостей не ждал. Вроде бы.

Посетитель с выверенной точностью поклонился, избавьте боги согнуться перед бастардом ниже, чем требует этикет; передал служанке бутылку, та поставила её у ног господина.

-- Я Айва Кирин, - завёл песню гость, подметая рукавами веранду, - будучи прослышан о безмерном таланте...

И так далее и в том же духе. Я успела пройтись по веранде, заглянуть в дарёную бутылку и заскучать. А если по существу, то гость пришёл заказать портрет.

Эндзи скривился: клиент возник как нельзя кстати. Скорее всего, это папенька нагнул Высшую Офицерию: пойдите туда-то, закажите портрет да не скупитесь, а портреты потом будете мне показывать; убивает этим сразу двух зайцев: и деньжат подкинет сынишке не своих, и дворянчиков златотканых построит. Есть у Эндзи один серьёзный недостаток: он видит настоящую сущность и не стесняется её отобразить, чтобы увидели и другие, а потому по собственной воле портретов у него не заказывают. И если престарелая гейша знает много чужих тайн, но о себе ей скрывать особенно нечего, да и мастер пристрастен, то вельможа как под трибуналом - судья на нём отыграется.

-- Хорошо, - согласился Пресветлый господин, криво улыбаясь, - тогда приступим.

-- Прямо сейчас? - прервал словоизлияния гость.

Эндзи потянулся, зевнул.

-- А у тебя что, дни очищения?

Яблочный Кирин сузил глаза, ответил спокойно:

-- Нет, конечно.

Больше всего его удручали свидетели. Вид у боевого мага был чрезвычайно довольный: гламурных бездельников Кама на дух не переносил, а поединков те, к сожалению, избегали, знали, что будет совсем не гламурно.

-- Жена! - творчески озабоченный муженёк до сих пор не удосужился спросить, как меня зовут или придумать кличку. - Поставь господина!

Ага, судя по тону, активатор надо подсовывать сразу, не спросив разрешения.

Я отвела Кирина к возвышению, где ещё валялись засохшие лепестки из букета последней гейши. Нарушать творческую обстановку, то есть убирать на веранде, Пресветлый господин запретил. Среди мятых бумажек на полу лежала каменная черепашка, и пока клиент не видит, я задвинула её ногой под помост.

Заказчик пытался уменьшить потери:

-- Я бы хотел только лицо.

-- А разве твоя голова отдельно от тела? - поинтересовался Эндзи. - Я, конечно, могу согласиться, а Кама отделит, поставит на столик. Чтобы рисовать только лицо.

Гость решил повременить с отделением головы, вымолвил сухо:

-- Я не думал, что Ваше отношение к искусству так серьёзно!

-- Мне господин уши отрезал, - очень вовремя пожаловалась я, подавая клиенту атрибутику - фарфоровый кувшинчик с ароматической мазью, - замыслу не соответствовали. Господин повелел новые отращивать.

Айва Кирин механически взял кувшинчик, нервно потоптался на помосте.

-- Пусть уважаемый господин, - сказала я, - станет так, как будто шли мимо, но тут Вас окликнули. Вы остановились и обернулись.

-- Пальцы! - напомнил, следивший за установкой куклы художник.

-- А кувшинчик держать надо, позвольте, вот так.

Я накрыла руки гостя своими и передвинула пальцы в нужное положение. Очень трудно без этикеток и явных признаков, вроде обугленного горлышка, передать, что в расписном кувшинчике яд.

-- Так хорошо! - согласился Мастер.

Кстати, назначить цену за портрет он позабыл.

Я спрыгнула с помоста, села на пол чуть в стороне и лишь сейчас осознала, что голая.

Провозился Эндзи до самого ужина.

Что для цветного портрета в полный рост ничтожно мало. Если, конечно, не продаваться и делать не растирочку по накатанной схеме, а всё по-честному. Нормальным и даже моторным художникам этого времени едва хватило бы на эскизы, прописку больших пятен: там штора, там голова, кофта, руки, там свет из окна, и на рисунок под краску, чтобы нос не сползал к уху, и наблюдалось сходство с клиентом. Наш гений рубал как старинный "Поляроид": сразу и не сходя с места; эскизы он делал исключительно для многомерки, то есть скульптуры, да и то, пока думал, а плоскостные портреты обходились одной точкой зрения, одним ракурсом и соответственно одним рисунком.

Единственная проблема - мог сдвинуться прототип, точнее сказать, не мог не сдвинуться, потому что живой, и ничто живое ему не чуждо. В отличие от нашего Пресветлого господина.

Для таких случаев над помостом была вмонтирована ловчая сетка, а под помост клался активатор, простенький такой и изящный по схеме воздействия. Почти все знатные эльфы носили защиту: от яда, от заклинаний, обездвиживающих, подслушивающих и многих других. Почти вся защита была мгновенной, и перебить её можно силой. Или диффузией, но не пробить, а промочить: по молекуле, постепенно. Стоило простоять несколько минут неподвижно, чтобы активатор успел разогреться и сцепиться невидимыми нитями с сеткой на потолке, а клиент и не чувствовал ничего, пока не появлялась в глазах резь. Тогда я периодически подходила и, подставив, как в случае с рослым Кирином, скамеечку, смачивала языком глазные яблоки. Пульверизатор действовал хуже: и сох быстрее, и на лице оставались капли. Плачущие клиенты нам совсем ни к чему, хотя плакать им, наверняка, хотелось. Тот же Кирин, когда оттаял, душевно нам пожелал: "Сами бы постояли!"

Мы трое переглянулись: как будто мы не стояли! А Эндзи ответил с улыбкой: "А ты заклятым друзьям расскажи: как тут хорошо принимают. Я их тоже поставлю - не одному тебе отдуваться".

Хотя тут я забегаю вперёд и не туда. Речь шла об искусстве и о портрете. А на портрете благородный Айва Кирин нёс кувшинчик с ядом; ничего конкретного на том кувшинчике нарисовано не было, но недоброе он вызывал ощущение - тут уже не художник, а шаман постарался. Свет на рисунке лежал так, что одна половина лица интригана была освещена, вторая в тени; и светлая половина была такой как сейчас, а теневая как до пластики. Разница была совсем незначительной, некоторые, я думаю, и не заметили, что в лице их приятеля поменялось, умылся что ли? Но на портрете, когда прошлое и будущее стали рядом, появилась неправильность, диссонанс; тревога ощущалась в складках на одежде, казалось, что кувшинчик тяготит вельможу и хочется, пока не поздно, оставить его прямо здесь, на полпути и исчезнуть.

Так, наверно, и было где-то в мыслях красавчика, потому что, увидев рисунок, Айва коротко, почти мгновенно взглянув на миску с водой и поняв, что Кама быстрее и ближе, взялся за более привычное оружие.

-- Этот портрет не слишком удачный, - сказал Кирин, - зря я промучился. Видите, лицо кривое. Вам следует потренироваться и нарисовать другой. А я пойду навстречу и заплачу за оба: позориться перед родными не хочется.

На чём он играет? На честолюбии или чувстве неполноценности, свойственной почти всем творческим людям и эльфам. Поиск истины, то да сё. Снилась эта истина Пресветлому господину в гробу и в белых тапках.

-- Хорошо, - легко согласился Эндзи, и опытный в словесных поединках политик мог заподозрить неладное. - Десять золотых тануки за первый рисунок и двадцать за второй.

У эльфов вместо банкнот и карточек ходят монетки из драгметаллов. С откормленным енотовидным собаком в шапке-эбоси и кувшиноном сакэ между задних лап на одной стороне и насечками на другой. При надобности монетку ломают.

-- Я обещал двойную цену, а не тройную, - парировал Кирин, - к тому же десять моммэ - цена за лакированный портрет на доске из сплошного, неклеенного дерева, а не простой бумаге из ближайшей лавки.

Эндзи фыркнул.

-- Какая осведомлённость! - и вдруг резко сменил ироничную интонацию на откровенно злую. - Мне всё равно на чём: дерево или бумага, а для тебя важно: кто рисовал и для кого!

-- Я обещал двойную цену! - не сдавался оппонент. Он рисковал большим, чем тридцать золотых, но требовалось держать лицо.

-- Тогда два по пятнадцать! - опять сменил тон Эндзи.

-- Вы рассуждаете как ребёнок!

-- Сумасшедший ребёнок Великого Сёгуна, - поправил Кама.

Ситуацию на веранде он с удовольствием контролировал. Свита у Айвы Кирина была небольшая, там даже Бэйумэн справится: его-то ни убить, ни ранить не смогут, а ворота управляющий запер. Это значит, что проникнуть в дом невозможно (здесь вам не равнина и не лес, а скальные породы), к тому же штурм собственности тайсёгуна тоже приравнивается к измене. Эндзи оброс очень толстой чешуёй, практически непробиваемой.

Придворный задумался, и наконец-то бросил вожделенное:

-- Подавитесь!

А после добавил:

-- Но позировать я не буду. Исправите сами.

-- И не надо, - ухмыльнулся художник, - тануки вперёд.

-- Вот Вам за первый рисунок, - Кирин отсчитал из мешочка на поясе полтора десятка блестящих кругляшей.

Во! Да таким кошелёчком можно насмерть убить!

Интересно, он готовился к серьёзным разговорам или это на карманные расходы? Картинки всякие покупать.

-- А за второй получите, когда будет готов. Этот я заберу.

-- Момент! Ещё не просох.

Эндзи подошёл к портрету, енотовидную валюту забрала я, а Кама не отвлекался от телохранительских обязанностей, потому что сейчас некто гламурный озвереет. Художник макнул кисть в краску и лихим ляпом и несколькими стремительными мазками дорисовал на готовой картине ещё один кувшинчик, этот кувшинчик стоял на полу: благородному Айве Кирину лучше исчезнуть.

-- Вот Вам и второй рисунок! - проговорил Эндзи, протягивая работу клиенту, - если хотите, я сам отнесу портрет отцу. Вы утомились и больны.

На воды пора, целебные, в Северном Ледовитом океане: там солёность с оптимальным соотношением pH5.5.

Айва Кирин моргнул, ещё раз вынул кошелёк, но бросил мне уже весь, не считая, а Его Пресветлости поклонился. Ровно столько, сколько положено по этикету.

-- Будьте так любезны!

Когда он вышел, телохранитель сказал:

-- Убийц подошлёт.

Спокойно так сказал, буднично.

И Эндзи так же буднично ответил:

-- Своих демонов натравлю.

Следом за таким блестящим почином потянулась череда портретов политических деятелей, а также родных и близких. У всех внутреннее лицо не соответствовало внешнему, и потому клиенты уходили раздосадованные и обиженные. Кроме одной девушки из свиты Второй Жены. Эндзи нарисовал её дура-дурой, но фрейлине понравилось; она всем показывала портрет, а где-то через декаду, красавице сделали "выгодное предложение". Разумеется, не коммерческое. Нам она прислала благодарственное письмо: мол, очень портрет поспособствовал, себя-то, в отличие от картины, она выставлять на показ не могла.

Заговорщики больше не попадались. Благородный Айва Кирин оставил свой пост и замысел и уехал на поверхность. Теоретически он мог бы попробовать ещё раз, но практически у эльфов грязные дела можно делать лишь чистыми руками. Предательства удаются тем, кому доверяют.

Почти через всех клиентов Эндзи передавал напутствие тайсёгуну: пусть тоже приходит, демонстрировать некому, но хоть посмотрит на себя со стороны. Раз или два в неделю Его Пресветлость ходил в Весёлый Квартал, искал смысл жизни и, естественно, не находил. Кусаться и свирепствовать он перестал, но периодически забирался в тёмный угол и сидел там, вперившись в одну точку, а если пытались извлечь, то дико орал. Звали доктора, но ничего не предпринимали - ждали. Мастер Е, чтобы не слишком скучать, приносил с собой вязание. Где-то на вторые сутки такого сидения Эндзи засыпал, тогда его извлекали из пыльной щели и укладывали в постель.

У Камы появилась привычка запираться в спальне и чем-то там заниматься, выходил потом с расширенными зрачками и какой-то взбудораженный. И если сам выходил, то был доволен, как нажравшийся сметаны кот, а если вызывали, то очень злой. Кстати, наш владетель буйных стихий всегда моется и переодевается без свидетелей; никто, кроме меня в ту памятную ночь знакомства на шаманской реке, не видел его голым. И можно было подумать, что колдун прячет исколотые вены, но для Камы наркотики - это слишком мелко, он их все перепробовал и бросил ещё в детском саду. Вися на пальме.

А у меня проснулась давняя одержимость комиксами. В хозяйских запасах я отыскала плотные и гладкие листы бумаги, карандаш-иглу и цветные чернила, сам Эндзи такими не пользовался, предпочитал кисть или мягкий уголь.

На первом листе я отчертила большой квадрат и нарисовала пустыню: камни, спрессованная, растрескавшаяся глинистая почва, высохшие растения как облезлая шерсть на диковинном, но уже дохлом звере; ветер, ему подчиняются движения травинок, мелких камешков и форма больших валунов, ветер лепит мир, а там, где вихрь не достал, ещё чернота. Однако ветер не единственное действующее лицо в этой картине: вдалеке виднеются горы, а над горами летающий корабль. Зритель видит днище, свисающие снасти, они неподвижны, потому что корабль находиться в тишине, в центре ветровой спирали. И этот же корабль завершал серию рисунков три года назад. Но тогда он летел не над пустыней, а над благоустроенной зелёной долиной, внизу виднелся провинциальный пыльный городок. В городке, как выяснялось из предыдущих рисунков (повинуясь неясному чувству, я рисовала от конца событий к началу), эльфы готовились выкрасть девушку. Сама девушка не возражала и даже приготовила платье, а её братья и жених-человек в похитителей стреляли.

На оставшейся узкой полосе внизу я изобразила стоящую человеческую фигуру в контражуре, черт лица в тени не видно, читается лишь общий контур. Этот человек (или не совсем человек), худой, ободранный и впечатление силача не производит. Однако у него под ногами лежит замысловатый аппарат и тело другого человека (или не совсем человека), производившего впечатление силача. До совсем недавнего времени.

На втором листе было шесть рисунков.

Вверху поднималось косматое от протуберанцев солнце. Вниз от него, как стойка буквы "Т", опускалась спираль, чем-то она напоминала узкий хобот торнадо, а чем-то ожившую модель ДНК; внутри спирали вспыхивали и гасли искры, и ближе к краю листа она постепенно бледнела и вплеталась в другие картинки.

По правую сторону от спирали я нарисовала лицо эльфа, теперь было видно, что это действительно эльф, немолодой, с белыми волосами.

Ниже - крупным планом глаза; эти глаза не верят себе.

Ещё ниже - разжавшаяся рука.

А в самом низу - сцепка из двух сросшихся в смертельном объятии фигур начинает распадаться, второй "любовник" мёртв. У него разворочена шея, но крови нет, бронежилет и выглядывающая из-под него рубашка чистые. Как и рука эльфа.

С левой стороны от спирали я нарисовала всю ту же пустыню, стаю велосирапторов, которые размышляют, стоит ли нападать, и на переднем плане острый угол приборной панели. На табло горят буквы:

Transfer completed^[3]

На третьем листе спираль поднималась. Из земли, которая вдруг сделалась хрупкой как яичная скорлупа; из сцепившихся в смертельной схватке нелюдей, их тела трескаются, распадаются на осколки, которые закручиваются в спираль. Среди белых острых кусочков мелькают красные капли, а уже отделившаяся от тела рука эльфа вцепилась в горло солдата, а сам эльф двоится. Это видна телесная душа, она полупрозрачная, но цельная.

С правой стороны от уходящего за край листа бело-красного вихря я нарисовала опустевшую лабораторию-мастерскую-комнату. Видно, что здесь и работают, и живут. Жили: под столом лежит труп. Работали: объект, над которым работали, захватив незваных гостей, распался бело-красным вихрем. У стены сидит близкий кандидат в трупы, он смотрит на опустевший угол лаборатории, лицо радостное (сработало!) и растерянное, кандидат спрашивает уже мёртвого коллегу: "Как? Откуда они получили такой импульс?", человеку с техническим образованием и материалистическим складом ума трудно поверить в реальность жертвы, что и человек может быть конденсатором.

А с левой стороны я изобразила череду маленьких картинок, показывающих детали:

рука эльфа, вцепившаяся в горло противника;

нога эльфа, наступившая на кнопку на приборной доске;

лицо уже немолодого и вполне осознающего своё коварство эльфа, понять с первого взгляда принцип действия совершенно незнакомого прибора и запустить его может не каждый - тут нужен дьявольский ум;

растерянное лицо конденсатора-жертвы.

И белая вспышка, в которой застыли сцепившиеся фигуры.

Эти три листа я рисовала где-то декаду, пока Пресветлый господин "почивает", а его верный зверь "медитирует", остальное время прятала под матрасом. Совсем как в детстве. А вот разоблачение настигло практически сразу. Мыться надо пореже, а ещё лучше совсем не мыться.

Вернулась я как-то из купальни и вижу: лежит на моём матрасике под неоконченной статуей Кама и разглядывает - падлюка - картинки, даже вставать ленится или голову повернуть, пальцем водит, губами шевелит, словно не изобразительным искусством, а троллейбусом стукнутый. Я даже его пожалела. На мгновение.

-- Что это значит? - вопрос мы задали одновременно и хором. А потом уставились друг на друга, как два василиска, кто кого перекаменит. Но я-то уже в камне воплотилась, и второй раз не выйдет. Решила спрашивать по-другому:

-- Вспомнил о супружеском долге? Что в постельку мою завалился.

Долг муженёк проигнорировал.

-- Что это значит? - снова спросил. А голос как у заевшей древней винилы.

-- Во времени государь переместился, - пояснила я так, чтобы уже и не вставал, - и этим перемещением сотворил новую реальность. Был мир да кончился.

Эльф побледнел. О том, что мир кончился, он подозревал, ощущал, искал и не находил ни корней, ни следов. Страшно, когда у тебя нет прошлого. Не просто забыл, а нет. Но одно дело - подозревать, а совсем другое - получить доказательства. Можно и окосеть.

Сжимая листы в левой руке, Кама полез из-под статуи к дверям. Тесновато в моей горнице, крупногабаритным женихам и не развернуться.

-- Я тебе не верю, - сказал мой надсмотрщик и телохранитель.

-- Не надо, - легко согласилась я, - отнеси рисунки ему, - я показала на нарисованного эльфа, - и спроси, так ли было. А потом можешь верить или не верить.

Моё спокойствие Каму смутило.

-- И отнесу.

Я пожала плечами.

-- А с чего бы мне придумывать!

В дверях маг остановился. Долго смотрел, молчал. Хотел спросить, из какого я мира? Или поделиться впечатлениями о путешествии между мирами?

-- Ты о супружеском долге не забывай, учитель! - напомнила я.

Великий воин фыркнул и побежал жаловаться тайсёгуну.

Реальность или вымысел мои рисунки, и что сказал о них государь, осталось тайной, но где-то через неделю после незапланированной демонстрации манги, Великий Сёгун внял просьбам сына взглянуть на себя со стороны и согласился позировать. Вопрос был только в том, мы пойдём во дворец или властительный клиент к нам? Логичней предположить первое, но сёгун не захотел развлекать за бесплатно придворных, назначил день и велел ждать.

И мы ждали. Веранда по случаю Наисветлейшего визита сияла чистотой. Управляющий домом рухнул перед Эндзи на колени и взмолился: позвольте прибрать, а то нижайший не вынесет позора и сделает сэппуку. Эндзи пришлось соглашаться: надёжные и понятливые дворецкие в уличных коридорах не валяются. Сейчас Пресветлость развлекался, рисуя телохранителя и соперника. С натуры или фантазируя на тему, было непонятно: Кама сидел не на помосте, но без движения, а художник на него не смотрел, но поглядывал.

Под кистью мастера вырисовывался тощий, бандитского вида котяра с рваными ушами, он лежал на шкатулке с драгоценностями, подозрительно косился по сторонам - никому не дам! Моё!!! - и не замечал, что нарядный ларчик под его лапой треснул, а жемчужины выкатились на землю.

-- Вот, полюбуйся! - художник протянул рисунок телохранителю.

Кама обиженно поджал губы.

-- Но ведь я даже не трогал! - вырвалось у него, а потом он зло глянул на меня и замолчал. Он бы вышел, но был при исполнении и не имел права.

-- Не трогал, но тронул. А теперь и я не могу!

Я заледенела: такой разговор обо мне, словно меня и нет рядом, - единственный способ признания, на который Эндзи сумел отважиться. И не обманешь его, потому что всё видит; и, возможно, то, что он видит, а я не замечаю, мешает закончить Драконью Царевну.

-- Лежишь брюхом, - продолжал обиженный художник, - и сам не трогаешь, и другим не даёшь.

-- А ухаживать ты пытался? - вклинилась я. - Воздыхатель непризнанный! Или хотя бы имя спросить?

-- Имя я знаю, - пробормотал Эндзи.

Интересно какое?

-- А что тебе подарить?

Неужели прогресс?

-- На поверхность отпусти! - отвечаю.

-- Зачем тебе на поверхность? - насупился муженёк. - Там холодно и опасно. Здесь ты можешь идти куда хочешь и делать что хочешь.

Он забывает, что дальше веранды я здесь не хожу и глубже сада не спускаюсь.

Душевный выходил разговор, можно сказать, судьбоносный для нас троих здесь собравшихся, но прервали - дождались Великого Сёгуна, пришлось срочно заканчивать склоку.

Сын одарил папеньку "любящим" взглядом и сказал:

-- Ты очень кстати!

-- И тебе здравствовать! - ответил сиккэн^[4], усмехаясь.

Ставшему на колено охранителю, сиккэн кивнул, на меня внимательно посмотрел.

Выглядел сёгун совсем не по-генеральски, а как самый заурядный рейнджер с поверхности. Волосы прикрыл капюшоном, лицо в тени; по фигуре и не поймёшь: молодой или старый, роста государь невысокого, плеч широких не нарастил, брюха не нажил, а единственное, что намекает на возраст богатый летами и опытом - это отточенная точность и скупость движений. Ещё нам следовало понимать, что сёгун явился неофициально, и точно так же следует к нему обращаться, неофициально. На поверку такая мнимая свобода хуже любого церемониала: нет правил и установленных форм, которые отдаляют тебя от правителя на безопасное расстояние, ты с владыкой один на один, нос к носу. Как в клетке с тигром: зверь вроде бы сыт, но когда он проголодается и что его разозлит, неизвестно. Даже Пресветлость присмирел.

И всё-таки я не боялась. Пока рисовала, привыкла к нему, как к родному; к тому же сейчас я ощущала себя привлекательной и пока незанятой самкой. Могу безнаказанно показывать зубки и глазеть хоть на тигра, хоть на сёгуна, а захочу...

И захочу!

Я подошла к гостю вплотную.

-- Не знаю, как принято у вас, у эльфов... - помедлила, чтобы почувствовать его запах, а он учуял мой запах самки.

И поцеловала в щёку.

-- Добро пожаловать, папенька! Проходите к столу! - а сама уже поплыла в указанном направлении, потянулась к кувшинчику с сакэ.

Истребитель Варваров на мгновение прикрыл глаза. Мужья зашевелились, теперь у них другая забота: как бы "папа" пузом на ларчик не лёг, а то они папину тайсёгуновскую тушу не сдвинут даже вдвоём.

Расселись.

Налила мужчинам водки, себя обделила.

-- А почему ты не пьёшь? - спросил сёгун.

-- Это вредно для здоровья ребёнка.

-- Какого ребёнка? - встрепенулся Эндзи.

-- Который возможно когда-нибудь будет, - ответила я.

Пресветлые господа прикусили языки и занялись выпивкой. У эльфов с деторождением большие проблемы: многие эльфийки рожают мёртвых или стерильных, многие не могут родить; генотип неустоявшийся, а природу нельзя подталкивать силой. Поэтому, если способная к воспроизводству соплюха, которая и мужиков видела разве что на картинках, заявляет: я это не буду пить или есть, или ещё что-нибудь делать, потому что это повредит ребенку, большие вожди делают умные лица и соглашаются.

Выпили по второй. Я за всех закусила листиком салата, здесь он дороже мяса. Эндзи, наконец, оклемался и заговорил об искусстве.

-- А вы как хотите себя увидеть: как Великого Сёгуна или как личность по имени Дайгоро?

-- Как Дайгоро.

А других вариантов и быть не могло: сёгуна придворные живописцы намалюют, удовлетворившись одними деньгами, душу не выматывая, иглы в сердце с приветливой улыбкой не загоняя.

-- Я бы попробовал обнажёнку, - оживился художник. Он сам налил себе третью чашку и выпил её залпом. Хорошо, что кувшин скуповатый, хоть и маленькие тёко^[5], грамм на двадцать пять, не больше, но нашему контуженному судьбой господину и двадцати будет много.

-- Никто ещё не изображал правителей голыми! Это будет что-то необычайное!

-- Так уж никто?! - усмехнулся кандидат в голые короли.

-- Откровенно голым, - уточнил гений.

А Кама наконец-то разлепил уста.

-- Эндзи! Поимей уважение к государю! - он умеет быть предельно вежливым. То есть, ещё немного - и будет предел: можно вызывать на дуэль за откровенное хамство.

Владыка кивнул:

-- Спасибо, Кама.

Эндзи надулся, поглядел на охранника, которого и уволить не мог, потому что не нанимал.

-- Ты хуже любого придворного! Как ему, - кивнул на отца, - так уважение, а мне всякие гадости! На себя посмотри: ты и жену продашь.

-- Какую ещё жену? - растерялся Кама.

-- Как будто я не видел, что она снимала с тебя симбионты.

Сёгун поднял брови, и, вероятно, лишь его Наисветлейшее присутствие спасло художника от несвоевременной гибели.

-- Освещение уходит, - вставила я, хотя здесь, в подземелье за освещение можно не беспокоиться, - и государь не станет ждать.

"Пока два идиота собачатся", - добавила мысленно.

-- К чёрту! - пробормотал Эндзи, поднимаясь с подушек.

-- Но почему же, - отозвался владыка, - я ждать не стану, но меня подождут, а я уж послушаю.

Художник тем временем установился за мольбертом и взял угольный карандаш. Рисовал Эндзи определённо лучше, чем говорил.

Я подумала, что молчанием теперь не отделаешься. И стала рассказывать, как и почему попала сюда и на эту роль. Нынешние эльфы уже совсем позабыли, что их правитель родился человеком, что их незыблемые и священные традиции для него - прочно укоренившаяся игра, выдумка. Рассказала о куполе и Сатрапе; о родителях и несбывшихся мечтах, о прабабушке, которая прятала раненого врага.

О Лесной Девке я рассказать не успела. Эндзи зарычал и всадил в планшет с почти законченным рисунком нож. Телохранитель дёрнулся останавливать и ловить воспитанника, но повелитель поймал его за рукав.

-- Не надо.

Эндзи смотрел на портрет. Чудовище, которое он хотел изобразить, и которое видел всю жизнь, не получалось. Деспот и тиран не получался, даже эльф не получался, а выходила душа, личность, мужчина: он много видел и многих пережил, потерял условные понятия добра, зла, справедливости и не мог умереть, связанный неоконченным делом, оставить которое некому.

А ты не можешь солгать, хотя бы себе в утешение, потому что видишь - и рука сама тянется за зрением; не можешь обманывать себя и этих, которых обманывать бесполезно. Сердце сдавливает тисками, в горле комок - и тебе не остаётся ничего, как развернуться и уйти, оставив нож в рисунке, потому что в натуру ты его вонзить не сможешь, и слышать за спиной ненавистный голос всё понимающего врага: "Пусть идёт". Жалость - она хуже удара в спину.

Когда проблемный сын ушёл, сёгун кивнул на фарфоровую бутылку с водкой:

-- Налей нам.

Понятно, что продолжения рассказа не будет.

-- А чего ты хочешь сейчас? - спросил владыка эльфов, опростав чашку и закусив крошечным кусочком рыбы, первым за сегодняшнее заседание.

Я услышала, как звякнули цепи на железном дереве, как натянулись. Похоже, что меня хотят наградить, но совершенно ведь не за что! И вполне может статься, что папенька проверяет меня на вшивость: насколько и в каком направлении простираются запросы неразгаданной покамест невестки.

-- Кому принадлежит Тацухимэ? - осторожно поинтересовалась я.

-- Камень мне, - ответил владыка, пряча ухмылку, - а идея Эндзи.

-- Это значит, вы можете забрать камень и отдать его другому мастеру, сохранив при этом идею Эндзи? - продолжила я. - Это будет законно?

-- Если я пожелаю, то будет законно, - ответил добрый папенька.

Я улыбнулась: в феодализме есть своя прелесть.

-- Тогда я хочу найти скульптора, который закончит Драконью Царевну.

-- А сама? - спросила он.

-- Я не смогу.

-- Можно найти сильных помощников.

Я покачала головой. Сама я не смогу, потому что связана камнем. Но сёгуну знать об этом - необязательно.

-- Мне нужен мастер, - сказала я вслух, - не самый искусный и знаменитый, а который сможет понять идею.

Владыка помолчал, а потом кивнул.

-- Пусть будет так.

И посмотрел на Каму. А я поняла, что всё-таки обязана Дайгоро. Обязана продолжать мангу, погружаться в прошлое, в несуществующий уже мир. Я ничего не могу исправить в прошлом, но знание о нём может изменить будущее.

Бэйумэн решил жениться. Когда мёртвый слуга высказал свою... хм... просьбу, я сама чуть не умерла. От удивления.

-- На ком? - выдавила из себя.

-- На твоей служанке, хозяйка, - ответил неунывающий охотник за крупным рогатым зверем.

-- У меня их три.

Бэйумэн развёл руками. Кстати, порванную рубашку он зашил вполне материальными нитками и материальной иголкой.

-- Предлагал троим, думал: какая-нибудь да согласится, всё равно я их путаю, а согласились все трое.

-- Сочувствую, - пробормотала я.

А Кама откровенно ржал.

В последнее время наш Пресветлый господин теряет сознание всё чаще, а спит потом несколько суток. Слуги уже привыкли, я перестала прятать комиксы - всё равно все знают, и перешла со своим хозяйством на веранду, а Кама вместо того, чтобы заниматься тайными делами, от которых потом расширенные зрачки, тоже сюда приходит и вылизывает, то бишь полирует, свой арсенал либо просто валяется. Меня ни о чём не расспрашивает, сам не рассказывает, под руку не заглядывает - и вскорости я стала воспринимать его как дерево или карпа в пруду: вроде растёт, вроде плещется, вроде бы и не одна, но не мешает, даже не здоровается. Но ведь для чего-то приходит? И иногда пригождается?

-- А ему можно? - спросила я специалиста, кивнув на Бэйумэна.

Вдруг там и свадьба не совсем свадьба, и законы у эльфов есть специальные. Ведь награждают у нас посмертно, а вдовам Бэйумэна по причине смерти кормильца могут дать пенсию. Мне-то бюджетных денег не жалко, а девушки наряды купить смогут или косметику подороже.

-- Сейчас, да, - ответил маг.

Я пожала плечами.

-- Вот тебе и ответ, - сказала слуге, - подарки невестам купи.

-- Спасибо, хозяйка, - расплылся в улыбке Бэйумэн и отправился, надо полагать, за подарками.

А я поинтересовалась:

-- А как же ему того, с брачной ночью? Он же мёртвый!

-- Как драться то не мёртвый, а как жениться так мёртвый! - ухмыльнулся Кама. - Да и не мёртвый он вовсе.

-- То есть как? Я же точно помню простреленную шею: там ни глотки, ни хребта не осталось, голова висела на честном слове и трапециевидных мышцах!

-- Не веришь? - рожа у эльфа была как у конторского служащего, которому пообещали внеочередную премию. - Можешь сама посмотреть.

И добавил после паузы:

-- Одежду мужскую одень, ученица.

Случилось чудо: впервые за очень долгий срок я вышла из дома. Жалко, что не наверх, но и то хорошо, что ноги от бездействия не отнялись.

В коридорах-улицах было пусто. Сквозь закрытые ставни и двери пробивались тонкие ниточки света. Наши шаги терялись в капели, где-то - направление я не смогла отгадать - звук отражался и множился, казалось, что идём в дождь, но под ногами и над головой было сухо. Фасады домов (а у подземных жилищ есть только фасады) украшали мозаика и горельефы; изредка, как великая драгоценность, в освещённой лампой нише, стояло карликовое деревце: ещё не бонсай, но даже коту на нём будет тесновато; под карнизами, словно гнёзда ласточек, лепились грибы. Названия улиц в подземном городе если и были, то таблички отсутствовали, как и номера домов; безымянные улицы ветвились, перетекали друг в друга, несколько раз мы проходили мимо узких переулков-лестниц, и один раз я поняла, что мы находимся как раз над тем местом, где уже проходили. Здешние почтальоны и паланкидеры должны иметь очень хорошую память и кошачье чутьё пространства.

Закончился наш путь у дверей вполне неприметного дома, за дверью обнаружился очень даже приметный, вытянутый по длине "двор" с охраной и узкими окошками-бойницами. Кама показал охранникам тамгу, меня бойцы старательно проигнорировали, опасаясь получить от волшебника в физиономию. Этот, как они знали, может по-крупному засветить.

Мы прошли в дворик поменьше, а потом стали подниматься по лестнице. Территорию комплекса (госпиталь это, военная база или же монастырь, я понять не смогла) заливала устоявшаяся смесь из запахов калёного железа, масла и трав; воздух загустел, сделался терпким, первые глотки даже противны, а после затягивает, шаги становятся тише...

-- Башня горных бездельников не попала под купол, - Кама наконец-то соизволил прояснить цель похода, - его нашли в сарае, под дровами.

И ткнул пальцем под ноги.

Обнажённое тело Бэйумэна лежало на полу в пентаграмме, очень похожей на известный рисунок Леонардо да Винчи, где начертан круг и квадрат, а внутри растопыренный мужик, однако сейчас вместо нарисованного мужика было реальное тело. Называть его Бэйумэном у меня не поворачивалось сознание, потому что Бэйумэн сейчас празднует помолвку, а это тело. Шея разворочена, крови нет, в ране мерещится призрак восстановившихся сегментов позвоночника, гортани, сосудов, мышц и соединительной ткани. Как на пособии для студентов: всё прекрасно видно и доступно, нет лишь указателей.

Наклонилась ближе - линии на полу тотчас потемнели, неподвижное тело двинулось к смерти. До этого оно не дышало, не умирало, висело в каком-то пограничном состоянии между жизнью и смертью, а сейчас надо срочно решать: либо уйти, либо спасать.

Я шагнула внутрь пентаграммы и присела на корточки у мертвеющего тела, надрезала своё запястье, и, сжав руку в кулаке, капнула кровью на шею охотника и зашептала: "Как кровь от крови, как плоть от плоти создаётся плоть..." А сама представляла, как призрачная модель для студентов становиться плотной. Из плоти, материальной.

Кровь полилась сильней, в глазах потемнело: я теряла нечто большее, чем кровь - жизненную силу. Призрачные органы жадно впитывали кровь и обретали материальность. Сначала разделённые бороздой половинки спинного мозга, он засветился белым, и от него как щупальца поползли нити отростков; потом мозг оделся в гибкий панцирь из позвонков, вылепилась гортань и трахея, стали наливаться красным мышцы.

А когда кровь потекла по коже на пол, я рывком поднялась на ноги. Меня повело и вынесло из пентаграммы. Опёршись о стену, я стала зализывать рану на запястье. По правилам традиционной науки здесь нужна тугая повязка, а мне нужно, чтобы круг замкнулся, чтобы моё во мне же и осталось.

Возле дверей мордой в пол лежал некий маг в зелёном халате с заломленной за спину рукой, верхом на маге сидел временно мой телохранитель.

-- Ну что?

Я повернула голову - пол сразу же закачался - но отлепляться от стены не стала. Тем более что тело (человеку оно теперь принадлежало или эльфу, совсем непонятно) умирать перестало, лежало себе, как и раньше, совсем неподвижно и не дышало. Надо бы ему массаж сердца и искусственное дыхание сделать или по попе хлопнуть, как новорожденного младенчика.

-- Пусти доктора, - сказала я телохранителю.

Кама выпустил руку лекаря и поднялся на ноги. Маг, метнув злобный взгляд на нас обоих, бросился к пациенту, а я медленно, держась за стеночку, поползла к выходу. Пускай сами теперь разбираются с пациентом - я своё дело сделала.

Господин боевой маг торжествовал и против бегства не возражал, даже помог: взвалили меня на спину. Кровотечение к этому времени остановилось.

Я не выдержала и спросила:

-- А чему ты так радуешься?

-- Мастер Е проиграл мне свой любимый чайник.

-- А подробности? Как понимаю, предметом спора была я.

Охранники покосились на одичалого мага, который таскает на собственном горбу учениц вместо того, чтобы вызвать носильщиков, но вовремя вспомнили о репутации означенного мага и посторонились. Пропуск имеется, а остальное вне воинской компетенции.

Колдун усмехнулся.

-- Мастер говорил, что женщина увидит нечаянное деяние своего ума, испугается, и тогда раненый умрёт по-настоящему. А я сказал, что эта женщина ещё полезет ковыряться.

-- Спасибо на добром слове.

Судя по всему, вмешиваться в лечебный процесс боевой маг Кама не имел ни малейшего права, но очень тому хотелось провести эксперимент, потому и время для визита выбрал "ночное".

-- А призрачная шея откуда взялась? - снова спросила я, пока собеседник в хорошем настроении и вспомнил, что умеет разговаривать.

-- Его так и нашли, - ответил Кама.

Нашли, и, судя по всему, поддерживали в найденном состоянии, а что делать дальше не знали. Может быть, ментальный протез понемножку и материализовывался, но слишком уж медленно, а традиционные ритуалы не помогали. И вполне может статься, что мастер Е решил пожертвовать чайником и ненавязчиво подбил Каму на спор, вряд ли старик так уж плохо знает жизнь и женский пол в частности. Испугается! Тут я вспомнила ещё об одной фразе сказанной волшебником накануне.

-- А почему ты сказал Бэйумэну, что сейчас ему можно жениться? Потом уже будет нельзя?

Кама ответил не сразу.

-- Сейчас он свободен, но когда очнётся, его будут судить за измену.

Опа! И наверняка казнят. А потому доктора и не торопились с лечением и больше занимались изучением интересного феномена. Не повезло парню. Раньше его тело как бы не жило и на душу практически не влияло, а теперь будет тянуть, рано или поздно пациент очнётся. Подтверждением этой мысли стал сам Бэйумэн, он сбежал с помолвки и поспешил навстречу хозяйке. А может быть, телу.

-- Хозяйка! - с ходу, ни здрасьте, ни как поживаете, взмолился слуга. - Не разрешай мне жениться!

-- Невесты закусали? - усмехнулся волшебник, сгружая хозяйкину персону на спину слуги.

Эвенк груз принял и ответил, но не Каме, а мне. Шёпотом, на ухо.

-- Не закусали. Просто сидел я на празднике, все пили и ели, а я только вид делал. Вроде уже и привык, но тут так противно сделалось: все пьяные, а я даже напиться не могу, и так захотелось наверх, к солнцу, что хоть вой. Я еле сдержался. Не смогу я под землёй жить, а они не смогут там.

Бэйумэн вздохнул. Я похлопала его по плечу.

-- Я тоже хочу наверх.

Со стороны это могло выглядеть и как ничего не значащее утешение, но охотник понял его как обещание: держись поближе ко мне, мало ли когда подвернётся удобный момент, но тикать лучше вместе. А то, что я рано или поздно смоюсь, Бэйумэн не сомневался. Мне бы такую уверенность.

Но жениться я ему всё-таки запретила. Уже позже, дома. Аргументировала тем, что парень, приглашающий сразу трёх девушек замуж - авось какая-нибудь согласится - к семейной жизни ещё не готов, да и вообще мне он самой нужен. Пока дражайший супруг почивает либо мается творчеством.



Глава 2

БЕЛЫЙ КРОКОДИЛ, ЧЁРНАЯ ЗМЕЯ

В расширителе перед почтовой станцией явственно пахло казармой и зоопарком, причём не какими-нибудь птичками-хомячками, а хищниками. Некоторые особенно утончённые индивиды не выдерживали и прятали аристократический носик-пуговку за надушенным платочком, как тот бледный поклонник Высоких Домов, что пытался взывать к корыстолюбию хозяина станции. И, скорее всего, напрасно, потому что хозяином был тёмный эльф, личность со всех сторон грубая и неучтивая, которая ещё в сопливом детстве усвоила, что проще чаевые отобрать, чем лишний раз поклониться клиенту. И не ради собственной корысти трудился тёмный на ниве перевозки изнеженных горожан, а по приказу старшего клана. Светлый эльф этого, кажется, не понимал или, что будет точнее, отказывался понимать.

-- Её Светлость, - говорил вельможа, - не носит чужие платья.

Перевожу с высокого штиля на нормальный: Светлость не полезет в надёванные носилки, потому что ехавшая там ранее не такая чистая Светлость могла испортить нижним дыханием воздух.

-- Я возьму эту, а остальные на Ваше усмотрение.

Ряд высоких расписных коробчонок для царевен-лягушек выстроились вдоль стены. Все коробчонки были разной степени загрязнённости и битости жизнью, лишь одна сияла новизной. Сразу видно, что приготовлена для очень уважаемой задницы, то есть для меня, и именно на эту коробочку показывал капризный клиент.

Вокруг толпились младшие родичи: носильщики и более легковесные наездники из охраны, всем хотелось посмотреть на невестку Истребителя Варваров. Кстати, говорят, будто тёмные присягали на верность не императору, как символу государства и власти, а его верному слуге и защитнику, тайсёгуну Дайгоро лично и даже его наследнику служить не будут. Не за что.

За спиной аристократа отдельным скоплением кучковались носильщики городские. Сразу бросалось в глаза, что эти самые городские внешне от людей почти не отличаются, ведь острые кончики на ушах, чуть более выраженная клыкастость и радужка на весь глаз - этого недостаточно, чтобы определять биологический вид. А вот тёмные - откровенные нелюди: у них и подвижные уши торчат выше макушки, и глазищи замотаны тряпками, но даже сквозь ткань светятся красным, и движения... нечеловечески быстрые. Я бы не сказала, что это плохо, потому что сама периодически западаю, а вот культурные эльфы пугались, когда за спиной клацали когти, и возникала зубастая образина: зенки замотаны, а нос-то запахи тянет, оценивает, хищные ноздри подрагивают. Меня же больше всего потрясли ноги тёмных: бедро мускулистое, голень укорочена; плюсна, когда тёмный стоит, вертикальна, опирается нога на подушечку и когтистые пальцы; в беге и прыжках такие ноги должны быть замечательно хороши, а вот вышагивать тёмным трудно, потому и перескакивают, слушают, нюхают, по-своему общаются и, конечно, сканируют ультразвуком пространство. А пугать и не собираются, реально пугаемый, скорее всего, останется без носа или другой части тела.

Однако я отвлеклась. Сейчас Его Светлость соберёт все коробочки и отправится в родной бункер грузить дам благородных и не совсем дам, а мы конкретно рискуем остаться без транспорта. Кто бы печалился, только не я...

-- Стойте! - приказал Кама нашим домашним носильщикам (меня как благородную даму в компании служанки всё-таки сунули в паланкин) и поспешил к хозяину станции разбираться.

Потаскуны дружно присели, днище нашего транспорта негромко стукнуло о мостовую.

Хозяин станции тем временем показывал клиенту на приклеенный к стене список, рядом со списком были врезаны в камень металлические знаки, складывающиеся в надпись: "Ханги Коундзи эки"^[1]; от сырости иероглифы потемнели и для глаз светлых эльфов стали трудноразличимы.

-- Видишь - вот правила! Пассажир приходит, пассажир садится, пассажир едет. Садись, поехали!

Белая кость - голубая кровь сделался от возмущения сиреневым.

-- Я уже говорил, что носилки нужны для дамы!

-- Ну и где дама? - ухмыльнулся пещерник.

Клиент на мгновение потерял дар речи, потом голос его сорвался в фальцет:

-- Я не допущу, чтобы вы глазели на наших женщин!

Ханги ухмыльнулся. Глазели! Как будто они не смогут увидеть эту красоту без мата неописуемую сквозь стенки паланкина! Они ведь тонюсенькие, температуру не держат.

Головой же кивнул, приветствуя другого клиента, более приятного. Кама у тёмных считался за почти своего: он и искусством езды на ящере овладел, и подраться любит.

Махнул лапой "племянникам", чтобы открывали ворота.

Всего на площадь выходило четыре тоннеля: два вели в город, один во внутренность станции и один наружу. Сейчас наружные ворота открылись, и в начале площади показались головные всадники охраняемого каравана.

Дейнонихусы или, как тут говорили, дайники под седлом впечатляли, моя служанка вскрикнула и уцепилась за рукав Бэйумэна, эльфы обоих пород пришли в движение. Я поняла, что пора - и, оставив в носилках яркую верхнюю накидку и туфли с серебряными колокольчиками, покинула транспорт. Всадники тем временем спешивались и, ухватив за ошейник, вели ящеров в "конюшню". Зубастые лошадки мотали головами, но, в общем-то, слушались. В ворота одни за другими вносили коробочки с дамами, входили пешие путники, некоторые были экипированы в контрабандный, увеличивающий грузоподъёмность экзоскелет гражданского образца и навьючены мешками.

Прячась за ногами дайников, я пошла в загон. Мне бы хотелось ехать верхом, а не лезть в закрытые носилки. Оттуда я ничего не увижу и не смогу в случае чего выскочить: дверцы во время пути будет загораживать передний носильщик. И я скорее пойду пешком, чем полезу в коробку, где буду совершенно беспомощной.

Утром Кама спросил, смогу ли я дойти своими ногами.

-- Далеко? - поинтересовалась я.

-- До хрена, - ответил телохранитель, не уточнив размер хрена и цель пути.

Но, скорее всего, мы отправляемся в Город Белого Крокодила - ближайший культурный центр. После недавнего лечения тела Бэйумэна я чувствовала себя вялой и слабосильной, однако если вопрос станет ребром, то доползу. А куда деваться?

Вслух же ответила:

-- Будет трудно.

И тогда охранник пошёл договариваться насчёт дамского транспорта.

Издалека, от начала улицы, сквозь гомон прибывших, встречающих, торговцев вялеными грибами и сладостями донёсся женский визг - это Кама пришёл за дамой, чтобы первой села и первой поехала, и обнаружил, что вот накидка, вот туфли, а сама дама исчезла. Но визжал не Кама; глупая служанка подумала, что госпожу сожрал пробегавший мимо ящер, и выразила чувства доступным ей способом.

-- Скажите, - спросила я воина, вытиравшего кровавые полоски на боках своего скакуна, - а чем вы их кормите?

Этот ящер был старый, с пятнами лишаёв на шкуре, стоял, чуть покачиваясь и не обращая на суету вокруг никакого внимания, и при этом очень выгодно загораживал свой тушей проход из вивария.

Воин (ростом и комплекцией наездники были где-то с меня, что для тёмных стандарт) шевельнул ушами, но оборачиваться не стал.

-- Людьми, - ответил воин с насмешкой в голосе.

-- А почему людьми? - удивилась я. - Ведь есть животные крупнее и мясистей, и растут быстрее.

Тёмный резко присел и зачем-то потрогал мои босые ноги, я с трудом удержалась, чтобы не вмазать трогальщику по роже. Пещерник уловил мои чувства и наконец-то поднял голову, я увидела, как он улыбается.

-- И крысами тоже. Однако дайник должен помнить запах и вкус врага.

Ага. Чтобы чересчур умный и смелый враг милого зверика не оседлал. Эльф снова зашевелил ушами, и по их ощупывающим пространство движениям я чуть ли не видела, как телохранитель, а с ним и остальные ломятся сквозь толпу. Бэйумэн чётко знал, куда и зачем отправилась хозяйка. А до моего собеседника начало доходить, что эта наглая и бесстыжая дама и есть та самая невестка. Не такой он представлял родственницу Истребителя Варваров. Впрочем, может оказаться, что правители тёмных не гоняются за внешним величием, одеваются как бомжи, но по одному движению их брови динозавры и прочие милые существа строятся на табуретках.

-- Пресветлая госпожа, - голос телохранителя сделался ниже на пол октавы, интонация не читалась, - нам пора отправляться.

Я обернулась. Пришли все: Кама, Счастливчик Ханги, Бэйумэн, на котором повисла хитрая горничная, и даже блюститель женской нравственности припёрся. Наверное, хотел удостовериться, что его не обманывают, и дама действительно прибыла и собирается ехать. Разочаровала я его: мало того, что вылезла из носилок в общественном месте, так ещё и ноги оголила, уж лучше бы целиком разделась, но осталась в туфельках. А ещё лучше в ботинках-симбионтах, которых у меня отродясь не было. Кстати, подол платья, чтобы не мешал, я заткнула за пояс.

-- Прекрасно! - я улыбнулась. - Я поеду верхом.

Это вполне доступно, ведь тому же Каме и прочим умельцам скакуна предоставляют. За плату.

-- Вам приготовили носилки, - проговорил маг совсем уже глухо. Поездка не нравилась ему всё больше.

-- Я воин, - эти слова предназначались не только телохранителю, но и хозяевам загородных территорий, - и не поеду в коробке как лягушка.

Кажется, есть у них такое неписаное правило: пока воин в сознании, он в носилки не сядет.

-- А почему лягушка?!! - удивился Ханги. - Разве лягушки ездят в коробках?!

Мой воинский статус никто не оспаривал.

-- Ты не сможешь! - категорично и с видом специалиста заявил Кама. Ага! Он уже перешёл на ты.

-- Это почему же? На тебе ездила. А ты мало чем от дайника отличаешься.

Кама недобро сузил глаза, как бы прицеливаясь. Я продолжала смотреть на него и улыбаться, и не было в этой улыбке ни капли вежливости или радости, не было и злости, а чисто демонстрация зубов. И не знаю, чем бы закончилось наше короткое противостояние, но вмешался хозяин станции.

-- Я не пойму, - сказал он, - кто из вас старший?

Кто?

Как жена Пресветлого господина - главнее я, а как муж и как наставник - главнее Кама; он боевой маг, но шаманы сильнее духом.

-- Сможет поймать, - продолжал босс, кивая на загон с динозаврами, - пусть едет. А не сможет - на кормах сэкономим.

-- Пусть, - выдохнул Кама, - и я отдохну.

-- Так, позвольте, - вмешался доселе молчавший аристократ, - я могу забирать носилки?

Ханги медленно повернулся. Штатский вмешался очень некстати.

-- Пассажир приходит, пассажир садится, пассажир едет, - тёмный повторил правила слово в слово, как тугоумному. - Вот пассажир, - он показал на вялую куклу в руках Бэйумэна, - она уже здесь - она и поедет.

И пока светлый не вставил своё "Как вы могли!", повернулся спиной. Мол, не о чем мне с тобой разговаривать! Нехорошо так поступать с заказчиком, можно и всю клиентуру растерять.

-- Ты чего? - спросил Кама, когда вельможа, не получив желаемого может быть первый раз в жизни, удалился.

-- Надоел, - ответил Счастливчик.

И никуда его клиентура не денется, тёмные контролируют тоннели между полисами, а ездить городским с понтами или без оных в любом случае надо, и почтовые станции со стороны пещерных - это цивилизованный компромисс. Не захотят светлые быть покладистыми пассажирами - будут строптивыми жертвами.

Передо мной же стоял насущный вопрос: как поймать динозавра?

Управляли ими, как я поняла, пальцами ног и сознанием, уздечки не было. Наездник сидел в районе лопаток, поджав ноги и стискивая коленями шею дайника у основания, когтистыми пальцами ног всадник упирался ящеру в подмышки и использовал когти как шпоры. Руки обычно были заняты оружием: арбалетом или эдакой хреновиной с двумя клинками по обе стороны длинного древка. Хотя главным оружием, я думаю, был сам ящер, и задача воина состояла в том, чтобы его направить. А чисто ногами годной для боя сработанности подседельного зверя и наездника никак не добиться. Я, во всяком случае, не смогу. Когтей нет.

Правда, есть айкути, который с успехом заменит любые когти.

Судя по количеству ящеров и наездников, на каждого воина полагалось по два-три скакуна: то ли устают ящеры быстро, то ли проголадываются и контроль над ними слабеет. На отдыхе дайников не "рассёдлывали", подпруга бока им не натирала, потому что отсутствовала: сидушки на их спинах выращивали.

Хозяин станции и мой телохранитель по-приятельски обменивались репликами.

-- Смелая женщина!

-- А чего ей бояться? У неё же нет ничего, даже свободы.

Ханги ухмыльнулся:

-- Кое-что у неё есть.

-- Только не ценит, - отозвался надсмотрщик-телохранитель.

Странно, что я их вообще слышу, ведь отошла уже достаточно далеко. И чего такого ценного во мне есть?

Дайники перетаптывались, но хватать не пытались - не воспринимали как человека, добычу. И вдруг - наверное, этот дайник был очень голодный - последовал бросок, я успела присесть, обернуться и зашипеть.

Потом рассказывали, что внешний облик я сохранила, всего и делов, что волосы встали дыбом, ну и криков было как в казарме при утреннем построении. Но тогда мне показалось, что душа и тело лопнули, как кожура созревшего ореха, и наружу выскочила моя мать-змея, шарканеева дочка, встопорщила гребень, выгнула спину как кошка - и в тот же момент я почувствовала ментальный контакт.

Ящер присел, как будто его отшвырнуло реальным ударом.

-- СТИЙ! - воткнувшееся в мозги ящера копьё загнулось крюком. - А ну йды сюды! Вовча потрава!

Сатрап в юности таки ездил верхом. И сколько лет прошло, лошадь давно пошла на колбасу, а словечки остались.

-- Ты как стоишь, гадина! Шо это за рожа? А ну спрячь зубы! Будешь у меня рельсы грызть.

Я замахнулась (от напряжения заломило в висках и затылке), и дайник вытянулся на задних лапах вертикально, а передние лапы опустил вдоль туловища, как десантник на плацу.

Я посмотрела на торчащую вперёд кость под брюхом и проворчала, утихомириваясь:

-- Пузо втяни!

Хотя анатомически он это сделать не сможет.

Со стороны прилетела и смачно брякнулась об настил тушка некоего зверя, похоже на помесь крысы и собаки. Ага, насчёт "сэкономим на кормах" тёмный шутил. Я подобрала тушку, ящер, не дожидаясь отдельной команды, опустился в привычное положение и раззявил пасть.

Ох, и воняет!

Размахнулась и зашвырнула тушку в мясоприёмник, чтоб не воняло. Клацнули челюсти, захрустели кости. После кормления ящер позволил взять себя за ошейник. Кама будет очень расстроен.

-- Зажми коленями шею, а коготь воткни в нервный узел!

Обучать невестку Истребителя Варваров тонкостям верховой езды Ханги поручил себе. Происходило сие в самом дальнем, без источников света помещении станции, и Счастливчик снял с лица тряпку. Мне темнота не мешала: Лесная Девка ощущала пространство как некую трёхмерную модель в голове и видела души. А душа есть не только у существ разумных, а и у животных: мокриц, облепивших кровлю, у дайников, у собако-крысы, притаившейся в углу; душой обладает вода, растёкшаяся по камням и сами камни, и уж тем более, созданные с душой предметы. Лишённое света подземье переливалось для шарканеевой дочки всеми цветами радуги, мрака во мраке для неё не существовало. Тело Ханги было частью пространства, а потому я ощущала, куда он показывает. Я видела его душу, которая выглядела точно так же как тело. Счастливчик! В свой мир вписывается органично, а потому и живёт в нём легко, не пылает огнём как Кама, не мечется и не ищет сам уже не помнит чего, спрятавшись под маской равнодушия. Впрочем, маска уже приросла, отдирать её будет непросто.

Я поскребла пальцами ног чешуйчатый бок верхового ящера и выжидающе посмотрела на инструктора.

-- Ему не больно, - хохотнул старый пещерник, но от солдатских шуточек порнографического направления удержался, - а даже... Ахгм...

Ханги взял мою ногу за основание пальцев и пристроил на место. Как казалось, на место. Но я-то своим несуществующим когтём до нервного узла не доставала. Рука тёмного скользнула вниз и растерянно сжала мои неправдоподобно мягкие пальцы. Новоявленный тренер насупился, ведь он собственными глазами видит, что ноги у леди достойные: покрытые чешуёй, с когтями, длинными и слегка изогнутыми как сабли, отливающими благородной сталью. А коснёшься - совсем другое нащупывается: мягкие крысиные лапки, как у городских червяков. И выходит, что он с городским червяком поздоровался, как с достойным пещерным.

Сделать вид, что ничего не было?

Так, наверное, лучше всего.

Ханги снова прокашлялся и ткнул под левую мышку дейнонихуса.

-- Узел здесь. Коснись его сама и почувствуй.

Я слегка распрямила ноги и упёрлась большими пальцами в указанную точку на левом боку и в симметричную ей на правом. То, что Счастливчик видел, как отливающие металлом когти, вошло в телесную душу верхового ящера и пустило корни. Потом затянула полосу: вместо стремян тёмные использовали широкое кольцо из скользкой прочной ткани, оно ложилось на холку ящера, а в петли по обеим сторонам всовывали лодыжки, ширина полосы регулировалась так, чтобы указательный палец ноги приходился как раз на управляющий узел.

-- Теперь пройдись к стене, - эльф показал на разделенный высокими перегородками проход. Где-то там начинается "улица": вполне освоенное, но уже способное таить угрозу подземье.

-- А какой принцип управления? - спросила я, не трогаясь с места.

Тёмный фыркнул и повторил с нажимом:

-- Ты пройдись! Новыми ногами. Дайник твои ноги, а ты его голова. Поняла?

Я вздохнула. Чего уж здесь непонятного? На повышение пошла, командиром стала.

Ханги Счастливчик уловил резкую перемену настроения и сочувствующе покачал головой, он-то понимал, как больно терять часть себя, и хотя утраченному "органу" можно найти замену, повторения не захочешь.

Я медленно, стараясь не смотреть на чересчур умного тренера, оправилась "к стене". Получалось нормально: дайник топал не слишком быстро, но вполне уверенно, а с привычкой и скорость увеличится. Сзади как факел над газовой скважиной пылал Кама, на то, чтобы стать для дайника головой, у него, боевого мага, ушли месяцы тренировок, а я села и сразу же поехала. Он думал, что тёмные подсунули мне какого-то особенного дайника. Или ему. Что я не та, кем кажусь на первый взгляд... Вариантов было множество, и все они Каме не нравились.

Где-то через полчаса мы тронулся в путь. Караван был "тёмным": без пеших "пассажиров" и сопутствующих им фонарей; все городские, даже мужчины, сопровождавшие красоток из Крокодильего Города, ехали в носилках. Конечно, внутри коробочек какие-то лампы имелись, но включались они исключительно при закрытых дверях. Служанку вместе с Бэйумэном я отправила домой и наказала девушку молчанием на неделю. Конечно, я слегка рисковала сознанием слуги: оно могло вернуться в тело, но не настолько эвенк слаб, чтобы, оставшись ненадолго без присмотра хозяйки, слепо следовать за плотью. Пускай даже и собственной. И Кама ругался, пытался запретить: благородная дама не должна путешествовать одна, в сопровождении одного лишь телохранителя. "Боишься остаться со мной наедине?" - напрямую спросила я. Упрямец фыркнул, но признавать, что действительно боится, не захотел.

Двигался караван по скоростной трассе. Коридоры ветвились; стены были где вырублены, а где и проплавлены, местами попадались участки, проточенные водой; тут и там от подошвы до кровли, по всему периметру тоннеля шли извилистые трещины шириной не больше чем в полпальца, из трещин тянуло тёплым воздухом. Главной защитой подземья всегда была его же собственная запутанность; армия людей, слегка поднаторев в спелеологии, регулярно захватывает Верхние Города, изредка им удаётся добраться до промышленной зоны и посадок Корней, но ещё ни один человек не переступал границы Глубинного Города. Где они, сколько их, сокровенных обителей, люди не знают. А себя человеком я могу уже не считать. И всё-таки хотелось спросить тёмных: почему вы мне доверяете, а вдруг убегу и проведу по разведанному пути врагов? Но не спросила. Хотя доверие придётся оправдывать.

Сквозь многометровую толщу известняка доносились голоса сестриц-дракониц, танцующих с могучим подземным потоком. В спину дул несильный ветер - подземье дышало.

Ехавший впереди воин замедлил шаг своего подседельного ящера и обернулся назад, выглядывая Старшего Мастера.

Тут стоит сказать о порядке следования колонны: четыре всадника под командованием Младшего Мастера двигались в голове кортежа; за ними следовали носилки группами по три, и за каждой группой присматривал воин; замыкала колонну ещё одна боевая четвёрка со своим Мастером. Нам с Камой велели держаться передней четвёрки и в бой не вступать, а ломиться вперёд. А ещё имелся обогнавший основную группу дозор. Командир, или как тут говорили, Старший Мастер, ехал там, где ему, Старшему Мастеру, заблагорассудится.

Нашим Старшим Мастером был замшелый дедок с рваным на бахрому левым ухом и складчатой, как у летучей мыши, курносой мордочкой, из оружия у него была обязательная сабля на поясе, плеть с железной бусиной на конце ремешка и "мухобойка" - обязательная принадлежность мастера-проводника. Звали дедка Цууа, его внутренняя сущность выглядела как малахитовая глыба с вкраплениями изумрудов, носиться с выпученными глазами вдоль колонны и проверять младших предводитель ленился, плёлся в хвосте замыкающей группы и даже похрапывал на ходу. Видеть, что к нему кто-то оборачивается, Мастер Цууа никак не мог. Коридор изгибался, и половина каравана уже скрывалась за поворотом, даже носильщики из первой тройки ещё не поняли, что нужно останавливаться, мы с Камой лишь успели переглянуться, а Цууа уже уловил некое изменение в равномерно-усыпляющем шорохе когтей, встрепенулся; над колонной прокатились чмокающие звуки - и показался спавший доселе командир.

Помощник поднял руку, и караван замер. Дедок пробрался в голову колонны, потом мы проехали ещё немного вперёд, до ближайших трещин в стенах. Там Мастер Цууа поколдовал, прохлопав "мухобойкой" замысловатый шифр (как будто лягушки, встав на задние лапы, танцуют чечётку) - блок стены отъехал внутрь и в сторону, пропуская караван. Замыкавший колонну Младший Мастер запечатал потайные ворота, разведчиков не ждали, и их судьбой никто не интересовался. Пол в открывшемся тоннеле был скользким, как будто специально отполированным и залитым для пущего веселья водичкой, но командир приказал перейти в галоп: следовало торопиться. Хотя поводов для тревоги вроде бы не было.

Представляю, что чувствуют запечатанные в коробках женщины! Выглянуть нельзя; носильщики сопят, разбрызгивают ногами воду, когти дайников скребут камень; что происходит - непонятно. Ведь по каким-то причинам бегут! Куда? Зачем? А вот меня поражало молчание внутри коробочек. Только сдержанное "ой" доносилось, когда носилки встряхивало особенно сильно, и дама ударялась об стену. Боятся - я это чую - но боятся молча, никакой паники, сразу видно, что опытные путешественницы, в отличие от озабоченного чистотой и непорочностью носилок вельможи, которого Ханги всё-таки отшил. Теперь понятно почему.

За стеной шумела река. Мы двигались по течению; выработка уводила вниз, вода уже доходила носильщикам по пояс, скорость колонны заметно сократилась; дайники нервничали, Кама со своим еле справлялся. Хотя может статься, что в реале волновались наездники, и их настроение передавалось ящерам, потому что мой "конь" и я сама оставались безмятежны. Дочка Волосатого Змея в низком гуле потока слышала мрачную романтическую балладу с плавающей утопленницей, для Босоркани весьма привлекательную. Что поток может размазать, она не понимала, ей хотелось нырнуть, но никак не спасаться.

Но рано Босорканя размечталась - ход пополз вверх, прочь от реки, вздыбился неровными ступенями, а после и вовсе вывел в пещеру с озером.

Узкий, весь в буграх и воронках доломитовый бережок тянулся к ветвистой колоннаде, откуда веяло робким сквознячком; справа открывалась небольшая, метров семи в длину, сухая площадка. Но может статься, что временно сухая. А само озеро поначалу терялось из глаз, настолько прозрачной была вода, а дно гладким, без ила. Как будто между воздухом и водой нет никакой разницы - тот же растворенный кислород, те же течения-ветра, та же лёгкость, словно вода состоит из одних лишь звуков: тихого, на грани слуха плеска и размеренной капели.

Мастер-проводник жестом велел остановиться на короткий отдых; носильщики опустили груз, всадники спешились; пассажиры приоткрыли двери коробок, но выходить наружу, в полную темноту, чтобы всего лишь размять ноги, не стали. Надолго ли остановка, никто не спрашивал. Тревога висела в воздухе, вода била о воду. Воины из передней четвёрки без лишней спешки и шума заскользили к колоннаде на разведку; другие проверяли, не прячется ли кто в щелях там, где низкий свод переходит в подошву пещеры; третьи держали "коней" своих и соратников.

Я отдала ящера Каме, тот почему-то не возражал, подошла к воде и задрала голову вверх, смотрела, как отделяются от гладких, светящихся белым наплывов тяжелые капли, как падают и разбиваются.

Одна, вторая, третья. Как будто капли отмеряют секунды до взрыва, звук делается гулким, растянутым. Он чем-то похож на удары колотушкой по бубну: точно также падает в уши и растворяется в голове. За эти секунды можно много успеть. Если хотеть.

Краем сознания заметила движение рядом, оборачиваться не стала - у каждого свои дела и заботы.

Старший Мастер опустился на корточки, достал из-за пазухи мешочек с шелестящим дракончиком: вырезанные из кости, ажурные сегменты тела, голова и лапы были нанизаны на крепкую нитку. Тёмный ненадолго сжал дракончика в кулаке - я заметила, как мелко дрожит свисающий хвост - и отпустил в озеро недалеко от берега. Отпускание у старика получилось с первого раза.

Помощник лёг на дно, шевельнул лапками и медленно пополз противосолонь, потом течение подхватило его. На дне есть сифон. Я чувствовала медленное вращение воды в озере, словно это мои волосы скручивают в тугой узел, до ощутимой боли, без остановки - и волосы удлиняются, вытягиваются из головы как слизь из паучьего брюха и тут же застывают прозрачными нитями.

Лесная Девка, как и дракончик, может спросить у воды, кто нас ждал и не встретил. Точнее сказать, встретил не всех.

Перед глазами промелькнули обводы прилепившейся к стене под карнизом исполинской ракушки. Она куталась в запах железа, рядом притаились тёмные фигуры в гидроскафандрах.

Я приостановилась и нырнула глубже. Вгляделась.

NAY 47. Или "Наутилус". Экипаж: 5 человек. Полезная нагрузка: 40 солдат в полном снаряжении или 30 боевых пловцов.

Очень полезная нагрузка!

А ещё две бортовые пушки, бурильный аппарат в носу для расширения проходов и торпедная установка в хвосте; система радио и прочей локации засекречена даже от своих. Такой моллюск, если подсократить количество десантников и загрузить на их место провиант, может ползать по морским расщелинам и затопленным пещерам месяцами. И если, конечно, экипаж не рехнётся. Но кто сказал, что уже не рехнулся?!

Я усмехнулась и тут же утратила сосредоточенность. Оказалось, что по-прежнему стою на берегу прозрачного как воздух озера. Костяной дракончик совершил круг вдоль берега и вернулся к хозяину, Старший Мастер снова сжал дракончика в кулаке, с хвоста капала вода вперемешку с кровью - это старик проколол ладонь гребнем дракоши. Я не вмешивалась и ни о чём не спрашивала, если бы я служила под его командованием, если бы он сам спросил...

Потом мы отправились дальше. Достойных описания происшествий на последнем отрезке пути не случилось. Как только мы приехали, станцию закрыли, и тёмные повесили объявление о том, что штатские перемещения за пределами города запрещены. Развлекаться будут по-взрослому: Водяного Дракона запускать или иного гада, чтобы разгрыз ракушку, а десантников обезвредят "вручную", то есть при помощи гарпунов и разных режущих предметов. Голову дам на отсеченье, если среди тёмных нет ещё и плавающей разновидности.

Всё живое тянется к свету, а если света нет, то изобретает. Чтобы осветить место своего обитания предки нынешних крокодильцев, затопили первую, самую большую залу пещеры и развели комаров, а если точнее, гибрид настоящего комара с Arachnocampa Luminosa, чьи личинки и куколки испускают зеленовато-синий свет. Потом как-то "сами собой" возникли и расплодились водоросли, рачки, рыба, летучие мыши и крокодилы. Последних объявили символом города, и заодно решили весьма трудный вопрос с кладбищем.

У нынешнего правителя Крокодильего Города, князя Гаккаты были лавандовые с узкими зрачками глаза, подвижные уши пещерника, пышная грива до задницы тёмно-зелёного цвета, жабры и маленькая как у годовалого ребёнка, но весьма шустрая левая ручонка. Раньше рука была большой, но её откусил крокодил, и сейчас Гакката растил новую. Как многие воины и охотники, он носил подогнанный к телу комбинезон из рыбьей кожи; как дань традициям - короткую юбку из жёстких пластин, нагрудник и прикрывающие босые ноги гамаши с чешуйчатым узором; как градоправитель - тяжёлую гривну в виде вырезанных из кости, держащих друг друга зубами за хвосты крокодилов, - и вообще весь его облик был своеобразным экскурсом в историю города.

Возникло поселение ещё в те времена, когда не было чёткого разделения на тёмных и светлых эльфов, и каждый модифицировался кто во что горазд. Город рос. Сначала жители мостились в галерее мелких комнат вдоль вогнутой стены первого зала, после заняли образовавшуюся на месте старой каменоломни полость и начали строительство во второй зале; третью (система Крокодильей пещеры состояла из трёх разных по высоте и протяжённости залов) заняли под грибную и моховую плантации. И тогда же начался "исход народов": тёмные, так называли приспособленных к абсолютному мраку охотников и исследователей глубин, в город Белого Крокодила возвращались всё реже: бледное сияние светлячков стало для них раздражающим, они отыскали другие пригодные для обитания полости. Но тогдашнему градоправителю самовольство тёмных не понравилось, пещерных попытались вернуть, и обнаружилось, что бродяги вывели зубастых и сильных помощников. Карательный отряд съели, началось повальное истребление одних эльфов другими, как будто мало им доставалось от людей! Пришедший к власти Дайгоро силой и хитростью навёл в Крокодильей пещере порядок, а титул князя получил проникшийся чарами централизованной власти племянник градоправителя.

В Крокодильем городе установился относительный порядок. Дабы пытливые умы не маялись политическими фантазиями, был учреждён Университет и Академия Искусств. При этом тех, кто реально может что-то сделать, отделили от тех, кто говорит, что надо делать. Город продолжал расти, оформилось сословие потомственных бездельников, то есть аристократов. Наверху бушевала война, и крокодильцы боялись, что лишённый защитников город (тёмные ушли, а остальных воинов забрал тайсёгун) будет захвачен. Город не захватили, боевые действия откатились на запад, Проникающие Корни показали себя как действительно страшное оружие, но пережитая блокада заставила многих задуматься. Богатые дворянчики полезли прятаться на глубину в отрытые Проникающими Корнями лабиринты, так появились города нового типа - Глубинные, а город Белого Крокодила утратил статус столицы провинции и остался культурным центром. Здесь располагалась самая старая, чуть ли не из первых, эльфийская Академия Искусств, Университет, и сложились своеобразные обычаи.

А откуда я, дикий человек с поверхности, знаю историю старого города?

Как ни странно, из книг.

Во дворце... Кстати, дворцом у эльфов, чтобы не путать с замком, называлось любое жилище и место работы главы поселения, будь то императорские покои или чум старейшины рода. Во дворце Гаккаты была библиотека, а когда Кама пробился к градоправителю и рассказал о возможной угрозе, князь созвал Совет из начальника охраны и коменданта прилегающего к городу гарнизона, нам же велел подождать в библиотеке. На мгновение он задержался в дверях и прозрачно так намекнул:

-- В стеллаже за картами хавка.

Кушайте, гости дорогие! Благодарите за княжеское радушие. И заодно за понимание нужд простых воинов и разведчиков.

Кама рассказывал, что сей турист с многолетним стажем заделался князем сравнительно недавно, лет пять тому, и внезапно. Когда тайсёгун собственноручно уволил слишком много о себе возомнившего градоправителя, а из осиротевшей родни выбрал самого подходящего кандидата: какого-то дальнего и бедного, но всё-таки родственника, бывшего мэнээса, который, не поладив с начальством, подался в вольные охотники, а затем стал руководителем некоей подвижной исследовательской группы.

А пока Кама хвастался княжеской простотой, пока ели и ждали, я копалась в хрониках: не смогла удержаться. Да и не слишком меня удерживали, мой ласковый и нежный гад наконец-то усвоил, что гоблин - это не род войск, а диагноз, и меня легче убить, чем скрыть данные.

Вот так, за милой беседой, с одной книжкой в руках, другой на коленях и десятком вокруг, Гакката меня и застукал.

Озабоченное выражение лица князя сменилось на заинтересованное и даже воодушевлённое. Никуда волосатики со своим мёртвым чудищем не денутся, к тому же это забота военных, а распоряжения уже отданы. Шлёпая босыми ногами по мраморному полу, князь подскочил почти вплотную и заглянул: чего же я читаю; при этом длинные патлы князя как бы невзначай легли мне на шею. Интересно, где и с кем он оставил свои ботинки?

Кама резко умолк. И тут уже не надо быть ведьмой или шаманкой, чтобы почувствовать его ревность.

Я растерялась: в людском сообществе я считалась чуть ли не уродиной, во всяком случае, у мужчин особого интереса не вызвала, разве что у самых оголодавших и неприхотливых. А тут почти каждый более-менее откровенный в своих мыслях и действиях эльф норовит хотя бы приблизиться, но ещё лучше коснуться и ненавязчиво выяснить: нравится ли он даме. Вертятся как кобели возле течной сучки. Впрочем, почему вдруг "как"? Способная к деторождению самка и есть. А если поглядеть на эльфийские каноны красоты, то ещё и пригожая. А если окажется, что дарующая жизнь госпожа обладает схожим складом ума, то можно совсем голову потерять. Или хотя бы коснуться, а прошляпивший муж сам виноват.

-- Позвольте, я покажу Вам свой город.

Утвердиться в этой жизни сейчас и потом.

Пахнущие тиной волосы прощекотали шею и улетели наверх, князь подал руку, помогая даме подняться. Я, конечно, могла эту руку проигнорировать, но захотелось позлить Каму.

Вид с террасы открывался сказочный.

Растущий из острова дворец широким полукругом огибал мраморный зал. Паутинные занавеси и гирлянды на потолке, резной камень балконов нависшего над водой княжеского дворца, башенки, площадочки, висящие лестницы, тонкие, словно летящие мосты без перил, - светились голубыми мельчайшими огоньками. Внизу как опавшие листья качались на лёгкой зыби лодки с фигурными крышами и бумажными стенами. Жителям города не надо прятаться от дождя и снега, но хочется найти одиночество. В самом конце зала открывался широкий и темный проём, там чернели разномастные колонны: пузатые, узкие и витые как штопор, некоторые походили на сросшиеся капи; среди колонн мелькали редкие багровые сполохи. С другой стороны на вгрызшейся в толщу стены площадке лепились почти настоящие домики; улочки там были узкие, два сварливых воина без крови не разойдутся, всадник на дайнике не протиснется; оттуда над водой растекался звон железа.

Обычный, мирный стук. Следов паники не видно, войска разосланы, но штатские живут, как жили. Князь поступает разумно: повальное бегство может принести городу больше вреда, чем вооружённое нападение.

-- Наши предки всё же сумели не испортить природную красоту пещеры, - проговорил Гакката, - а добавить своё.

Кама смотрел на лежащий здесь же, на террасе, скелет довольно-таки крупного крокодила, неизвестно как сюда попавшего и давшего пещере и городу имя. Город телохранителя нисколько не интересовал. Скелет тоже. А так бы он заметил незримую тень давно и весьма искусно спиленных рогов.

Князь вздохнул, на защитника дарующей жизнь госпожи он поглядывал с завистью, и я поняла, что город и дамы прекрасны, но сейчас не время любоваться красотами, позволил себе небольшую шалость, отвлёкся, ну и хватит. О личном будущем вассалы Истребителя Варваров загадывают редко, даже те, кто постоянно думает о будущем государства. Напоследок князь предложил нам конвой.

Кама, обидевшись, отказался.

-- А ты этого Гаккату знал раньше? - поинтересовалась я у своего цербера уже за пределами дворца. - Вы как из одной казармы выпали.

В ответ - молчание, красноречивое дальше некуда. Значит, знал.

-- Показывать меня не хотел? Знал, что хвост распустит?

Молчание.

-- А кто его разувал?

Кама резко остановился и завел руку за спину, туда, где за поясом дремали серпы, на меня он по-прежнему не смотрел.

Вокруг шумели тесные улочки ремесленного квартала. Во многих домах передняя стена была отодвинута, мастера у всех на виду шили одежду и расписывали паутинный шёлк, набивали коврики из водорослей и плели узорчатые сети для спален, тачали из кусочков крокодиловой и рыбьей кожи штаны и куртки, лепили из глины посуду, сбивали из костей мебель, делали чеканку, точили ножи и сабли; здесь же жарили, варили, зазывали покушать грибов, покурить водорослей и субстрата из лягушачьей шкуры. Проламывались сквозь толпу подмастерья и носильщики мусора с плотно завязанными корзинами; покупатели высматривали товар, знакомых и симпатичную обако, ссорились, торговались, ругались, мирились. Практически все - мужчины, и, конечно, они не могли пропустить без внимания и комментариев незнакомую даму. Некоторые обако оголялись куда больше меня, но с обако кроме секса взять нечего, а дарующая жизнь госпожа - это богатство и будущее. И ведь чувствовали как-то, отличали от прочих особ нежного сложения. А потому порядочные дамы перемещаются по городу в сопровождении многочисленной свиты и вешают на шторы паланкина тамгу, чтобы добрые эльфы знали: у дамы есть защитники, и так просто даму не отдадут. А тут: с одним телохранителем, без паланкина... они ещё не видят под длинным подолом мои босые ноги! А может - и видят, за эльфов я поручиться не могу.

-- Возьми! - Кама протянул ещё одно орудие из своего арсенала - охотничий нож внушающих уважение размеров, таким и динозавров разделывать можно. - Будет хорошо, если отрубишь кому-нибудь уши и нос.

Я кивнула и взяла ножичек.

Каму могут вполне намеренно вынудить на поединок, чтобы под шумок выкрасть даму или забрать её в качестве законной добычи. Ведь не знают, что этот воин по платью и лицу не только воин, и рота спецназа или отряд мечников для него не преграда, раскатает оптом, не разбирая атакующих от просто зевак. Именно поэтому градоправитель предлагал Каме охрану: не волшебника он хотел защитить, а горожан. Кама же обиделся: за кого, дорогой друг, ты меня принимаешь? За несдержанного сопляка? И вот...

Пылкий воин поступил в кои-то веки разумно: если в бок непозволительно ретивому кавалеру ткнёт дама, тому ничего не останется, как убраться восвояси, а в серьёзной заварухе Кама справится и без ножа. Серпами. Или даже руками. К тому же дама с оружием - это не та дама, которую можно украсть без серьёзного кровопролития.

-- А не боишься, - от колкости я удержаться не смогла, - что первым делом отрежу уши тебе?

Эльф ухмыльнулся и пошёл дальше: за свои уши он не боялся.

-- И почему бы нам ни пойти в Академию? Там наверно культурней.

-- В Академии, - не оборачиваясь, проговорил Кама, - одни бездельники и богема.

Ага, понятно. Такие же бездельники, как наш Пресветлый господин.

У Стены, где лепились мастерские кузнецов и каменотёсов, было поспокойней. В смысле, народу на улочке тусовалось немного, да и те, что попадались, дивились молча. А вот грохот стоял здесь до самого потолка, после скатывался обратно, отражался от стен, дрожал и вибрировал; и хотя от каждой кузни в купол врастала герметичная кишка дымохода, в воздухе ощущался стойкий запах окалины и гари, в нос забивалась каменная пыль, стены потемнели от мелкой вездесущей сажи. Возле ворот мастерских по камню были выставлены образцы изделий: прямоугольные бруски с насечкой и узорами по наружной стороне, элементы резных перил, бордюров, скульптуры для ниш и пространства, никто товар не охранял, не зазывал покупателей; такой товар ещё попробуй унеси, а серьёзный покупатель не поленится зайти внутрь.

Мы заходили, разглядывали невыставленные образцы, наблюдали за работой ремесленников. Я чувствовала себя как директор на семестровом просмотре в отделении скульптуры: ничего особо интересного. Конечно, техника исполнения у пещерных жителей была не в сравнении с училищными поделками, но когда я привыкла, все эти изгибы форм и перетекания чешуи в струи, а струй в листья, плавники и прочую биологию, начали утомлять. Скульптура для дома должна изобиловать деталями, чтобы каждый раз находить что-то новое, вписываться в интерьер и не быть чрезмерно навязчивой, не рвать душу и не бить по мозгам. А если Пресветлым господам нужно что-нибудь эдакое пугать гостей - идите вы в Академию. Где бездельники и богема.

Везде я задавала один-единственный вопрос: "Что такое свободный долг?", и каждый раз эльф, к которому я обращалась, ненадолго замирал, а все остальные оборачивались. Не привыкли, сердешные, чтобы благородная дама орала как сержант перед погрузкой отделения в вертолёты, без надрыва, но заглушая канонаду.

Отвечали по-разному, и самый лучший отзыв, который я услышала, был: "А кто его знает?" Самый искренний. Чаще всего вместо ответа сами интересовались, где Пресветлые господа намерены установить скульптуру и для каких целей, и лишь в одном месте мне по-настоящему понравилась куча мусора, из которой торчала ножка в сандалике. Но эта куча оказалась "браком производства", и когда я захотела купить, хозяин закричал, чтобы благородная госпожа его, ничтожного, не позорила. А сам всё косился на нож в моей руке. Кама в переговоры не вмешивался.

-- Ну что будем делать? - спросила я телохранителя и проводника, когда мы вышли из очередной гномьей норы на улицу.

-- В Академии не лучше! - отозвался упрямый эльф. - Только претензий больше.

-- Хреново у вас с культурой. Одна видимость.

-- Как будто у вас лучше, - обиделся эльф.

И тут я увидела, как говорил наш директор худилища, подающего надежды юношу.

Юноша, в заскорузлой от пота и пыли жилетке и латаных штанах неопределенного цвета, волок за ухо полупустую корзину из-под строительного мусора. Сразу бросалось в глаза, что он с поверхности: и цвет лица просто бледный, а не зеленоватый, как у аборигенов, и штаны, популярные наверху, и поведение: юноша вяло отмахивался от комаров, в то время как аборигены кормить священных насекомых почитают за честь. Направлялся перспективный юноша в ту конуру, где я видела ножку в сандалике, а в прошлой жизни он был моим сожителем и другом. Конечно, сейчас у него новая жизнь, новая внешность, новая память, но что-то от прежнего Тролля должно остаться.

-- Эй! Парень! - крикнула я, а сама пошла навстречу, почти побежала. - Стой!!!

Знакомый незнакомец остановился и слегка воспрял духом:

-- Э, ребята, да вы тоже с поверхности! Даже загару немного осталось! И как там?

Разобраться в тонкостях этикета, как отличить особу благородную от богато одетого простолюдина и как обращаться к тем и другим, бывший человек не успел. А может быть, и не захотел.

-- Наверно зима, - усмехнулась я не слишком весело. - Тебя как зовут?

-- Берес, - ответил подающий надежды умелец, слегка отодвигаясь - не хотел вонять на даму, - полностью Бересклет. А тебя?

-- Кузька, - интересно, как среагирует, - имя у тебя какой-то нетрадиционной ориентации.

Берес усмехнулся:

-- А у самой?! Не задразнивают с человеческой кличкой?

-- У меня нож и телохранитель, - я кивнула на подошедшего сзади воина, - это Кама. А кличка не человеческая, а жучиная.

Берес-Тролль дёрнул рукой, как будто хотел поручкаться, но вовремя вспомнил, что тут так не делают, и спрятал свою граблю за спину. Меня он не помнил, но некоторые моторные привычки остались, и характер, скорее всего, изменился несильно.

-- Скажи, Бер, - прокричала я, - а что, по-твоему, свобода долга?

-- А чел его знает, - удивился парень, - я не философ с такими штуками разбираться.

-- Мне философские доктрины не нужны. Скажи, как сам понимаешь. На примере.

Эльф совершенно по-людски почесал в затылке, шевельнул ушами.

-- Ну, как будто, - наконец-то ответил он, - я делаю, чего не хочу, и чего никто не заставляет, но так уж складывается.

-- А конкретней? Как ты это изобразишь?

-- Как... - задумчиво произнёс Бересклет, однако что-либо конкретное родить не успел: наш галдёж привлёк внимание хозяина, тот высунулся из-за ворот и зашипел на работника:

-- Что ты здесь делаешь? Лентяй!

-- Заткнись! - не оборачиваясь, ответила я. - Мы разговариваем.

Старый жлоб выдвинулся целиком.

-- Но разве...

И сразу умолк, когда у груди возник слегка изогнутый кончик ножа. Замечательный аргумент! Стальной! А с философией придётся кончать и переходить к жёсткой прозе жизни.

-- Ты подмастерье, ученик или просто чернорабочий?

Бересклет поглядел на замызганную корзину, на хозяина, криво ухмыльнулся.

-- Брали как ученика. Ведь работнику надо платить.

Старик поджал губы, но про стальной аргумент не забыл.

Господин боевой маг откровенно веселился: для него это бесплатное представление.

-- А работы у тебя есть?

-- Там, - неугодный ученик махнул рукой в сторону ворот, - уже нет. Всё на свалке. Почти всё.

-- Ножка в сандалике?

-- Моя!

Мастер вывернулся из-под лезвия.

-- Госпожа! У меня ещё никогда не было столь неумелого и непочтительного ученика!

Он-то знал, зачем благородная госпожа пришла на их улицу: искать мастера для доделки скульптуры, и отдавать "вкусный кусок" непочтительному и никчемному выродку - обидно.

Нет, эльф вслух ничего не сказал, однако я медленно повернулась, а Кама перестал улыбаться.

Старик побледнел. Внешне госпожа осталась такой же спокойной, но проявилось в её глазах холодное равнодушие, и сразу представилось, как широкий, отблёскивающий синевой клинок вспарывает живот, а дама отодвигается, чтобы не запачкать платье и говорит: "Я забираю его с собой".

-- Если пойду, - хмуро отозвался Берес.

Мастер проморгался и осмыслил, что его мысли остались мыслями, а нож ничего не вспарывал, и впервые порадовался камням в мочевом пузыре, что не так-то и просто ему опорожниться.

Я повернулась к бывшему в прошлой жизни сожителю.

Это уже что-то новое! Давнишний Тролль пошёл бы, не особо задумываясь. А мне надо не забывать, что я уже не в армии.

-- Пойдёшь? - спросила я.

Не знаю, будет ли Берес доделывать Драконью Царевну, но работу я ему найду.

-- Что я буду делать? Развлекать беседами? - поинтересовался Берес.

-- Доделывать скульптуру. Есть эскизы и отсечены лишние куски.

-- А за кем доделывать? Кто автор?

Хозяин перспективного юноши переместился ближе к воротам и спрятался за створкой, но не ушёл. Услышав об авторе, он подался вперёд. А вдруг это кто-то известный! Над забором торчали головы учеников и подмастерьев. И не только из ближайшего дома.

-- За Безумным Эндзи.

Заскрипели ворота под тяжестью навалившегося на них старого эльфа, кто-то упал со стены.

-- Ни хрена ж себе! - озвучил Берес общую мысль.

Мастер застонал.

Кама сплюнул на пол.

-- Я же не справлюсь! - высокое происхождение автора идеи Береса не впечатлило. - Ведь это тот самый Эндзи, статуи которого оживают, а потом бродят по улицам.

-- Потренируешься.

-- Но почему именно я?!

Сказать ему правду? Или пусть сам догадается?

-- Если поймёшь, почему - справишься. А если не справишься - всё равно ничего не потеряешь. Забирай манатки, если готов.

-- Не отдам! - выкрикнул уже вполне опамятовший дедуган, а на улицу выползли доверенные помощники: невысокие крепкие работяги кубических пропорций, таким и оружия не надо, чтобы пожелать доброй ночи. Если, конечно, успеют ударить.

-- Будут бить, - тихо проговорил Берес.

-- Пускай, - отозвался Кама, выдвигаясь навстречу трудовому народу.

У других ворот тоже появлялись группки. Зрителей и возможных участников.

-- Мне и забирать нечего, - проговорил Бересклет.

-- Серьёзно? - уточнила я.

-- Ничего такого, что нельзя бросить.

-- А инструменты?

Эльф промолчал. Понятно.

Предупредила Каму:

-- Мы уходим!

А по улице к нам уже поспешал немолодой эльф в кожаном фартуке, в руке он сжимал чёрные от сажи клещи.

-- Постойте! - кузнец замахал рукой. - Почтенный Имори!

Дядька пинками погнал каменотёсов во двор, а одного даже ухватил клещами за просторные штаны. Кузнецы чаще имеют дело с воинами и лучше в них разбираются, с одного взгляда определяют, какую заломить цену или лучше по-быстрому закрыть лавочку.

Ещё я слышала, как уже за воротами спец по воинской доблести осведомился у почтенного жлоба:

-- Вы что, хотите пожара?

Не вышло драки. А было бы интересно поглядеть! Я тоже хочу бесплатный цирк.

Почтовая станция оказалась по-прежнему закрытой, и Кама решил возвращаться пешком. Пресветлый господин может проснуться и потребовать телохранителя и жену, а нас не окажется дома. В случае с Безумным Эндзи - это катастрофа.

Ведьма потеряла свой внутренний меч, и у неё вытек мозг. По своей наглости она хуже, чем Эндзи. Потому что женщина. И не ударишь её, и на поединок не вызовешь. Скажут: совсем честь потерял - с женщинами сражается. А тут ещё неизвестно, кто победит. Эта женщина даже с отрубленной головой извернётся цапнуть, зубы же у неё ядовитые.

Я её ненавижу.

У подземного озера ведьма так сосредоточенно смотрела в глубину, что на локоть отросли волосы. Я думал, что у души. В городе при свете комаров оказалось, что и у тела тоже, а она не заметила. Скоро начнёт за своей Змеёй просачиваться в щели, куда и руку не просунешь - пролезет и не заметит.

Если бы она была мужчиной, я бы увидел в ней достойного противника, а то и вождя. И как жена вождя она хороша: можно отправляться в поход и не думать, что в оставленных владениях работники разленятся, а воины забудут о долге. То-то Гакката встрепенулся. Но я не могу. Я отдал её Эндзи, а захотеть обратно - это значит признать ошибку, чего не будет никогда. Скорее убью, чтобы никому не досталась.

Шаманка приворожила меня, хотя вроде бы и не пыталась. Тяга возникла внутри меня самого и теперь прорастает, будто ядовитый цветок, рядом с ней я слабею и погружаюсь в ледник. С этим надо бороться, но не хочу.

Сейчас Змея превратилась, вытекла из платья как из старой, уже тесной шкуры, и поползла.

Чешуя многих драконов такая же, как у рыб, только прочнее и краше; есть драконы, у которых тело покрыто перьями, округлыми и жёсткими, они плотно прилегают друг к другу, словно пластины кольчуги. У Змеи кожа сухая, поделенная на сегменты, их тоже можно назвать чешуёй. Если вглядеться, то каждая чешуйка похожа на озеро. Вода в озере чёрная, холодная: конец осени, стылый ветер гонит мелкую рябь и дробит на осколки отраженье луны. Я не сразу понял, откуда там могла появиться луна, ведь небо скрыто деревьями. И лишь потом догадался, что луна внутри.

Увидеть бы сейчас шаманку глазами: одна душа изменилась или тело тоже?

Спросил у мальчишки: не боится ли он темноты?

Ответил, что нет.

Придвигаюсь ближе: "А почему? Дурень непроходимый?"

"Вроде держит кто-то", - говорит.

А если уж простой работяга чувствует хвост Тацухимэ на талии, значит, действительно превратилась.

Здесь нет дня и ночи, Здесь нет смены сезонов. Здесь темнота, и кажется, Что нет пространства... Душа выходит кружить В космическом танце.

От чрезмерного физического напряжения можно надорваться. То же самое бывает с душой. У хирургов профессиональная болезнь - варикозное расширение вен, у художников - близорукость, у волшебников - душевные расстройства. Нужно переключаться, возвращать себя в реальность, хотя это и больно. А то совсем потеряешь разницу между явью, собственными фантазиями и мороком. Но хуже всего, что предел выносливости у каждого свой, и его не узнаешь, пока не надорвёшься.

А пока я шла вперёд и вела слепых (они думали, что я зрячая), заглядывала в щели и узкие промоины - и везде мне чудились призраки, голоса, стрельба, видела кровь на гладких, чисто вымытых стенах. Страх захлёстывал с головой, колыхался как студень, залеплял глаза и стискивал дыхание. И неизвестно, как бы я повела себя в лесу, но здесь была зажата стенами. А ждать казалось невозможным - я двигалась вперёд, как течёт по трубе и не может остановиться вода.

До озера, где Старший Мастер запускал костяного дракончика, мы всё-таки добрались без эксцессов. Уровень воды стал значительно ниже. Она пахла кровью уже в настоящем, а не в прошлом и будущем. Кровью и калом. Это слегка протрезвило меня, хотя бы частично вернуло к адекватному восприятию яви, страх отступил, сменившись деловитостью.

Я обошла берег, заглядывая за наплывы и складки сталагмитов. Сифон, по которому вода поступает в пещеру, слишком узкий для человека и эльфа. Нашёлся ещё один проход под доломитовым карнизом, скрытый ранее водой. Вполне пригодный для меня, но Берес и уж тем более Кама там застрянут. И я не сразу сообразила, что проблема не только в габаритах - дудка заполнена водой, а моим спутникам нужно дышать.

Потом я углубилась в уже знакомую выработку, спустилась по ступеням. Воды здесь уже не было, пол накренился и далее по коридору обрывался пропастью. Внизу в узких теснинах шипела, закручиваясь бурунами, вода. За расщелиной коридор продолжался, но вот как преодолеть саму расщелину?!

Перешагивать - широко.

Прыгать?

Пол покатый и гладкий, как стенки воронки, уцепиться не за что, пока осторожненько, на брюхе ползёшь - ещё ничего, а прыгнешь - и скатишься.

Я заглянула вниз.

Ставить дополнительные острия в яме без надобности, и без кольев перекрутит как в блендере. Размельчит в нежную кашицу и смоет.

Нужно строить переправу, но стены рыхлые, крошатся, крюк не вобьёшь, а пол напротив слишком твёрдый и в него тоже крюк не вобьёшь. Уцепиться не за что. "Дайте мне точку опоры, - как говорил Архимед...

Опоры здесь нет.

А самый реальный способ пройти, отстучать по стенам волшебную чечётку, чтобы плита поднялась и закрыла расселину, нам не доступен.

Я повернулась к спутникам.

Кама, бросавший через расщелину камешки и слушавший, как они тарахтят и булькают, дёрнул плечами. Тёмные изнеженных горожан в свои секреты не посвящают.

Я показала назад: может вернёмся, подождём тёмных или поищем другой путь?

Кама ответил зверской гримасой. По правде сказать, я сама не хотела возвращаться, снова заглянула в расщелину. Длинная змеиная шея позволяла это сделать, ничем не рискуя. Ну, разве что вылезет кто-нибудь да схватит за голову.

А может... В змеином облике я делаюсь гораздо длиннее; один только хвост вытягивается метра на два. И уцепившись хвостом за Каму (он раза в два тяжелее меня - удержит), могу дотянуться, лечь грудью на противоположный край и уже потом подтянуть ноги и хвост. Взять с собой верёвку...

-- Я перелезу, - сообщила негромко напарнику.

Тот выглядел задумчивым и вообще совсем не так, как на свету: способным не только на разрушение, но и на созидание. С таким бы лицом миры новые открывать, а не сиятельных господ своей спиной загораживать; не упражняться в поджаривании ближнего и делать для себя главными качествами сдержанность и терпение, душу не пеленать как мумию, втискивая в узкий саркофаг обязанностей и долга, а жить. С таким характером может быть и недолго. Но это лучше, чем не жить вообще. Как сейчас.

Задумывался ли над этим сам Кама?

Скорее всего, да. И не раз. Немолодой уже.

Но философствовать и горевать о неудавшейся жизни будем дома, на веранде, а сейчас стоит подумать, как до этой веранды добраться.

Чтобы я лезла, колдун согласился, снял с пояса верёвку. Я взяла её в зубы, подлезла к стене и, чуть привалившись боком, перетекла на ту сторону, на брюхе заползла на склон. Трос удалось зацепить на расстоянии нескольких моих змеиных длин от провала. С восприятием творилось что-то неладное: я, как бывший художник и как разведчик с трёхлетним опытом, расстояния и направления чуть ли не вижу в сантиметрах и градусах, а тут они вдруг утратили значение, сделались одинаковы и бессмысленны.

Не стоило с такой головой лезть в дозор.

А какой головой и кому стоило?

Бересу, который ни черта не видит и опыта хождения по пещерам не имеет?

Или Каме, который видит живое, имеет опыт, может зажечь огонь, а если кто и полезет, то поджарить незваного гостя? Зря я выперлась.

Зря.

А руки уже дёргали верёвку, проверяя узел. Не сорвётся ли? Голос не мой, а как будто записанный на плёнку, негромко сказал:

-- Всё готово.

Кама держал второй конец и первым пустил нашу надежду и достояние.

-- Там до воды далеко, - успокоила я.

Берес сглотнул. Одной рукой он держался за трос, второй щупал край, перчатка мешала.

-- Лезь давай! - зашипел Кама.

Парень вздохнул, осторожно сполз вниз, повис, болтая ногами.

Отдышался и, перебирая руками, подлез к моему краю. Растопырив для устойчивости лапы, цапнула его за воротник дарёной куртки, потащила к себе.

Общими усилиями Берес вскарабкался, я отогнала его подальше от края, велела страховать. Кама взглянул на меня очень красноречиво: "Не смей хватать за шкирятник! Я сам! Мать-спасительница тут выискалась!"

Я опустилась на хвост. Если так категорично, то пусть. Знает, что делает, только бы не разбился! Я с того света достану, так запросто умереть у него не получится!

Кама осклабился: не дождётесь!

И ухнул в расщелину. Я всеми лапами вцепилась в пол и пробила когтями укреплённые раствором камни.

Не заглядывать!!!

Ничего с ним не сделается!

А сердце стучало, как будто сижу не в тоннеле, а на забиваемой свае. Взлетало и падало.

Над краем показалась рука.

Я ждала вторую руку и голову.

Кама выметнулся наружу одним слитным движением, как плеть. Как это делается, я не поняла. Отвернулась. Пижон! С торжествующей улыбкой эльф приземлялся, а нога уже заскользила к провалу, заскребла камень...

Он всё же успел среагировать: сложился, приник к полу, почти что упал, а верёвку так и не выпустил. И больше не улыбался.

Внизу что-то прогрохотало, со стороны озера донёсся приглушенный механический стук. Я снова обхватила Береса хвостом и поволокла вперёд. А куда мы дойдём, неизвестно.

Проход на основную магистраль был открыт. Нам повезло.

Я остановилась за выступающим гребнем проёма, вслушиваясь в монотонный шум реки вдалеке. Оттуда доносилось пение, заунывное и негромкое, но наполненное внутренней силой. У меня от него мурашки шли по коже. Пение притягивало, однако душу грыз червь сомнения: зовут меня, а остальные? Что с ними будет?

Кама подошёл сзади и коснулся плеча: "Что-то заметила?"

Я прикрыла глаза: "Ничего. Ничего особенного".

Он понял, что я боюсь, но опасности действительно нет.

Набралась решимости, выглянула и тут же спряталась.

Коридор выглядел, как и раньше: стены неровные, в красно-бурых прожилках руды, по ним как ток по проводам бежали мелкие колючие блёстки, никаких обломков и пятен на полу и стенах. Сам проход слегка изгибался вправо и опускался ступенькой.

Спине вдруг сделалось холодно, к горлу подкатила тошнота, цвета поплыли. Я вышла на магистраль, всё ещё сомневаясь, в какую сторону идти.

"Надеюсь, что со стороны мои колебания незаметны", - это была последняя мысль.

Весь мир проглотила дикая боль...

Превратилась. Если шаманка при своих полутора перелезла через двухметровую расщелину, значит, можно не сомневаться - это не иллюзия и не обман чувств.

Змея высунулась в коридор почти вся. Хвост ещё оставался в боковом проходе, и мальчишка за хвост держался - в стену заколотили пули.

Хвост Змеи дёрнулся, швырнул мальчишку на пол.

Я стоял, вжавшись в стену и медленно накаляясь.

Ненавижу так стоять - ещё подумают, что боюсь.

Грязные ублюдки!

Уж вы попляшете! Как угри на сковородке. Дайте лишь время!

Пули выбивали из стен осколки.

Громче пуль и грохота камней кричала Змея.

Мимо пролетел комок, похожий на голову, а крик ещё звучал, подхваченный эхом. Я смотрел в темноту и видел огонь, душу вулкана.

Волосатики лупят, не экономя, с закостеневшим на курке пальцем. Они трусы. Их "ракушку" раздавил Водяной Дракон, и теперь они стреляют во всё, что хоть немного похоже. Не разбирая размеров. Высунулась из-за узла тощая змеюшка - по ней. Но больше всего их пугает вода. Её шум заглушает сердце и разум, а когда боятся воды - это называется бешенством. Даже бояться не могут, как следует! Крысы!

С пальцев уже капает жар, и я прыгаю в коридор - с обеих рук швыряю огонь. В стенах разбегаются трещины. Косматым клубком пламя прокатывается по тоннелю, сжигая кислород и набирая силу. Смотрю туда. Не щурясь, только плывёт и двоится в глазах, - и никого не вижу. Волосы на голове шипят и скручиваются в спирали, внутри я чувствую холод опустошения. Сейчас пламя докатится до реки, стихии столкнутся. Вода здесь сильнее, она победит, но схватка будет. По-настоящему жаркая. Кого не достал огонь, тот сварится на пару.

Вздрагивает и трогается с места закрывающая боковой коридор плита. Можно метнуться туда, пока лаз не сомкнулся, и не накрыло паром. Но спасаются пусть мальчишки. Натыкаюсь взглядом на тельце ведьмы, пламя в другой стороне хорошо его освещает.

А далеко её зашвырнуло!

Бросаюсь к ней - эта женщина мне нужна. В конце тоннеля шипит река. Я должен успеть. На бегу подхватываю тело - в спину светят раскаленные стены, над рекой поднимается пар - и ныряю в скат. Он ведёт в нижний, обходящий поток тоннель.

Дышать уже нечем.

Но и не надо.

Скольжу на спине по узкой наклонной дудке, а к груди прижимаю добычу. В глазах пляшет багровый мрак, но умереть не так уж и просто. Вываливаюсь в тоннель с радостным воплем, и прочь от лаза - сейчас оттуда ударит паром. В груди больно, во рту горечь желчи, но я торжествую. В этом бою я победил.

И каким словом можно обозвать эльфа, который мчится спасать почти без сомнения труп и бросает ещё живого товарища?

Идиотом.

Ну а девку, которая выперлась под пули?

Правильно, идиоткой.

Прям тебе: единство разумов и понимание с полумысли, потому что полноценных мыслей у идиотов не может быть в принципе.

Кама спасал труп, вернее сказать, тело, оставшееся без души, потому что эта самая душа спасалась в нём. И не в романтическом смысле, а в самом буквальном. Потом мне стало стыдно, и я вернулась.

Как примёрзший к рельсам паровоз гулко и мощно стронулось сердце, от его толчка содрогнулось всё тело. Потом засвистел воздух в лёгких, вырвались из глотки клубы пара - поезд набирал ход всё веселей. Боли я не чувствовала, лишь счастье. Жива! Счастье отразилось в другом лице, склонённом.

Потом прекрасное лицо идиота исказила ярость, ко мне пришла боль, физическая и душевная: я влезла не туда и слишком глубоко. Перед глазами поплыли зелёные круги, к горлу подкатила дурнота.

Один Кама резко отпрянул, сжал кулаки. Сейчас ударит!

Второй, который посимпатичней, всматривался в пульсирующую болью и пламенем скважину у меня на груди. Чуть ниже подключичной впадины, там, где на шнурке когда-то висела железная пластинка в форме змеи.

Оба Камы шумно выдохнули: сами допустили, проморгали. Силуэт склонившегося эльфа поплыл и слился с тем, что сидел на коленях. Заметив открытые глаза и осмысленный взгляд, воитель закрылся привычной маской каменного равнодушия.

Я криво ухмыльнулась: можешь не стараться! Я теперь не поверю.

И начала осторожно подниматься, исследовать кровоточащие ссадины. Лететь пришлось изрядно. Не пулями, а болью от разрываемого пулями тела... (или всё-таки души?) отбросило дальше, чем в третьесортном боевике. Даже любители спецэффектов скажут, что так не бывает. Но что эти любители знают о внутренней энергии и об ударной силе боли?

Босорканя не выжила. Но и не умерла. Как обычно.

Переломов и серьёзных внутренних повреждений в теле я не нашла, пострадала шкура и верхний слой мышц. Выглядеть должна "симпатично". В репертуаре.

"Можно вытерпеть", - напомнила себе. После посвящения в шаманы такие уговоры стали даваться легче, чем... в прошлом теле.

Спрашивать, могу ли я идти дальше, Кама не стал. Из мешочка на поясе вынул коробочку с перетёртым в порошок дождевиком, взялся помогать с перевязкой.

-- Где Берес? - вдруг вспомнила я.

Воин медленно поднял голову. По его лицу стекали крупные капли пота, мокрые волосы липли ко лбу и щекам: остывающий пар добрался уже и сюда. Дышать было трудно.

-- Там.

-- Где там? - хотелось кричать, но настойчивость и терпение - главные качества для волшебника и разведчика. - В основном тоннеле или боковом?

Кама поглядел на меня скептически: морда в соплях, задница в бинтах, а уже воевать собралась! Но всё же ответил:

-- В боковом. Стена задвинулась.

-- Ага... - ведь я это видела глазами Камы. - Значит, ещё не сварился. Куда ведёт этот тоннель?

И потянулась за одеждой. Руки тряслись, и поймать платье удалось только со второй попытки. Ноги и спину без необходимости я старалась не напрягать.

Колдун ухмыльнулся:

-- Правильно люди говорят: муж и жена - одна сатана. Вы с Эндзи действуете одинаково.

-- Да? - я постаралась вложить в интонацию как можно больше ехидства. - Кто бы о сходстве болтал? На себя посмотри!

Следующее движение эльфа я не увидела, но ощутила, как будто стукнули горячей сковородкой по лбу. Телохранитель решил, что с моим весом и характером, легче нести безвольное тело.

Здравствуй, Берес! Давненько мы не видались!

Ну, вот и допрыгался! У стен был жар, они дрожали и колыхались. Я успел увидеть клубок огня в тоннеле и выхваченной им кусок падающей стены. Цвета плыли как акварель по мокрой бумаге. Там, где мы прошли, что-то заскрипело и гулко стукнуло, сделалось тихо. Перед глазами ещё долго корячились жёлтые и красные пятна, похожие на пламя. Запоздало дошло, что стена не рушилась, а задвинулась.

Я остался один.

Остался один!

Один!!!

Верить, что там кто-то выжил и вернётся за мной, не получалось.

Как найти дорогу назад, я не знал. Даже идей не имел.

И та яма...

Я закричал. Дико, без всяких там "Помогите!". Будто зверь. Вскочил и не побежал. Одна нога крутанулась, словно я хотел посмотреть, кто за спиной, а этот кто-то убегал, а я всё пытался за ним уследить. Вторая поехала. Я упал и вначале ничего не почувствовал, ладонь ободрал, но это всё мелочи.

Снова вскочил, ступил. И тут молнией как полыхнуло! Меня как будто проводом проткнули до самой макушки. А провод под напряжением! Волосы встали дыбом, под курткой мгновенно сделалось мокро и липко.

Я опустился на здоровую сторону. Долго не мог отдышаться, сделалось очень жарко. Как в бане. Перед глазами расплывались цветные пятна, в ушах бухало сердце, часто и сильно. Как при беге.

Потом когда мельтешение пятен и качание темноты прекратились, я снял ботинок и ощупал ногу. Так было совсем не больно. Только внутри что-то похрустывало.

Внутри.

А снаружи вроде бы цело. Я порадовался, что перелом не открытый, а после подумал: что я буду делать с закрытым? Поднялся на колени. И попробовал даже не наступить, а для начала просто поставить ступню на пол.

И снова молния в позвоночник. Не такая долгая и ослепляющая, как в первый раз, но повторять не захотелось.

Что теперь делать?

На четвереньках я далеко не уйду. Потому что носок раненой ноги то и дело тычется в пол, и меня бьет разрядами боль. Наверное, я не из тех героев, что на культяпках и без хавки будут неделю ползти к своим через лес. Лучше сдохну под кустиком...

Э-эх, если бы под кустиком...

Деревья шумят, кузнечики.

Если деревья, то и костыль можно сделать.

А здесь я никуда не доползу.

Темно как у демона в заднице. И всё-таки когда ожидание неизвестно чего и воцарившаяся в тоннеле тишина сделались невыносимы, я всё-таки пополз к обрыву.

Но так и не долез.

Во-первых, расстояние оказалось больше, чем я думал. Во-вторых, оттуда начала подниматься горячая вода. Не кипяток. Однако купаться я и в такой не хочу.

Снаружи, наверное, был пожар. Становилось всё жарче. Влага собиралась на стенах и прямо на теле. Я снял куртку, после не выдержал: снял и штаны. Лёг на шмотки и лежал, уставившись в темноту. Мягкий, как распаренная медуза. Страх выплавился с потом, ничего не хотелось и не чувствовалось. Кроме тепла и расслабленности. И странного ощущения подвешенности в пустоте. Словно меня нету вовсе.

Время. Можно ли его назвать линейной величиной?

Теоретически я должна была застать Береса в момент ощупывания повреждённой конечности. А то и позже. Вместо этого получила полный комплект впечатлений.

Или воспоминаний? Очень ярких, практически неотличимых от суровой действительности настоящего.

Время. Потом оказалось, что прошло больше трёх пещерных часов, но я их совершенно не помню. Едва успокоился и перестал думать о ноге, как чей-то вполне реальный голос спросил:

-- Эй! Чудик! Ты что, серьёзно приготовился к похоронам?

Я открыл глаза. Хотя ничего не увидел - прежняя тьма. Но от хозяина голоса вполне реально воняло зверинцем.

-- Нет! - ответил я, усаживаясь. - К похоронам я не готовлюсь. Свет дайте!

-- Свет! - фыркнул вонючка и крикнул кому-то сзади. - Живой ваш мальчишка!

Послышались торопливые шаги. Я прислушался и узнал шаги ёдзимбы. Того самого, что жрёт сырое мясо и уважает бить морды.

Значит, всё-таки выжили!

Любитель кровищи остановился, заскрипела кожа. Я почуял рядом с собой его дыхание и сладкий запах какой-то травы. Курит он её, или так носит, для запаха, непонятно. Сообщил ему радостно:

-- Только я идти не смогу. Ногу сломал.

Конечно, ничего радостного в переломах нет. А хорошо, что есть, кого ими порадовать.

-- Как же вы мне надоели! - проговорил... О! Я вспомнил имя мордобойца: Кама!

Устроили Береса в доме неподалёку от нашего. Его хозяин был одним из гвардейцев охраны тайсёгуна, персона грозная и уважаемая. Но стоило намекнуть, что всё делается по Высочайшему Одобрению и во благо государства, и элитный головорез временно переселился к приятелю. "Сердце Дома" - просторный зал, где буси^[2] упражнялся в фехтовании и прочих воинских дисциплинах, как нельзя лучше подходит для мастерской: и освещение равномерное, и пространство есть, чтобы взглянуть на работу со стороны. Полы застелили в два слоя циновками - и стало даже уютно. Пока не очнулся Пресветлость, перенесли начатое изваяние, эскизы и постамент для натуры. Скульптору сложили ногу и закатали в колодку, то есть гипс. Я от щедрот выделила слугу для хозяйственных нужд, а на третий день пошла навестить болящего. Узнать, как продвигается мастер в своих размышлениях над эскизами, и дать подробные указания в теории и на практике. Взяла с собой кувшинчик сакэ. Не люблю я спиртное, но для лучшего понимания придётся временно полюбить. Опять же традиция! Что русская, что эльфийская: гость тащит гостинец. Выбор оного - в меру распущенности: кому конфеты и тортики, а кому водку или грибы псилоцибы в баночке.

Берес уже освоился с костылями и дверь открыл сам.

-- Дзига спит, - признался свежеиспеченный господин.

-- И будет спать! Слугам, как и солдатам, нужно постоянно придумывать занятие, - сказала я наставительно, - дабы не расслаблялись и не забывали про дисциплину.

Следом за мной в дом просочился мой верный слуга, ему занятие придумывать не надо - сам нашёл. Узнав, что в его отсутствие хозяйку побили, Бэйумэн обиделся и решил из духа заделаться тенью. Я же хотела поговорить с Бересом без свидетелей, установить, можно так сказать, интимную связь между художником и натурой, праздно торчащие телохранители тут совсем ни к чему. Эвенк же ответил, что мешать не будет, и превратился в собаку, такую раскосую лаечку размером с телёнка. Я только головой покачала: в прошлой жизни собака отвлекала бы скульптора сильнее, чем толпа футбольных фанатов. А как сейчас будет?

Берес глядел на "собачку" с восхищением.

-- А это твой новый телохранитель? - гладить и сюсюкать с животным при исполнении бывший воспитатель служебной собаки не стал. Даже не дёрнулся.

Солдат и слуга в одной морде совершенно по-песьи обнюхивал прихожую и жильца, заглянул ему в лицо.

Берес смутился:

-- Да у него взгляд человеческий!

Теперь уже смутился Бэйумэн. Он думал, что его не разгадают.

-- А где старый мордобоец? - поинтересовался скульптор. - Я к нему как-то привык. И спасибо хотел сказать.

-- Они с Эндзи по бабам пошли.

-- Они по бабам, а ты, значит, по мужикам, - усмехнулся мой бывший сожитель и махнул костылём в глубину дома. - Проходите! Я сейчас закусь поищу.

Расположились мы на полу под сенью музы, то есть скульптуры. О цели визита, Берес не спрашивал: он уже видел эскизы и сопоставил нарисованное лицо с реальным. Из закуски нашлись маринованные грибы и печёная рыба, вместо чарок переселенец приспособил чайный сервиз, и, по-моему, без шуток считал сии керамические сосуды - чарками, а настоящие чарки - детской игрушкой. "Тут не то что пить, а в руку взять невозможно, - сказал, - затеряется между пальцами".

Берес положил загипсованную ногу на подушку, приготовил ёмкости для водки, стал наливать.

Я аккуратненько улеглась за импровизированным столом на живот. Раны на спине и филейной части уже затянулись, но ещё болели.

Верный пёс занял пост возле порога, загородив собой проём. На вкусную рыбу он даже не поглядел. Берес это заметил и, похоже, расстроился, а я вдаваться в объяснения не стала.

Чокнулись.

-- Ну и как тебе здесь? - спросила я после вдумчивой паузы.

-- Полы улётные! - искренне восхитился скульптор.

Он уже успел понять, что пространство в пещерах стоит очень дорого, ушастые господа теснятся друг у друга на головах, сооружают пятиярусные кровати - а тут целый дом, и он в нём полный хозяин. Хоть волком вой, хоть вечеринки устраивай. А полы в Глубинном Городе действительно улётные: подогреваются снизу. И не только в домах, но и на "улице".

-- А нога?

-- Нормально, - уклончиво ответил Берес, и быстренько, пока не тянет закусывать, налил по второй.

Потом сообщил:

-- Доктор сказал, что на солнце надо бывать.

Я крякнула, отставила чашку.

Солнце. В детдоме мечтают о маме, а в подземелье о солнце.

-- И как они обходятся? - задумчиво проговорил Бересклет. - Ты видела Дзигу? У него ноги как у кавалериста, по форме лошади.

-- По форме корзины, - мрачно поправила я, - он лошади в глаза не видел.

-- Так вот я и говорю, - продолжал бывший человек, - как жить?

-- У некоторых наверху есть поместья, другие каналы строят.

-- Зачем? - удивился Берес.

-- Дзига, во всяком случае, ходит, а есть такие, что не могут. Они плавают.

Переселенец содрогнулся.

-- А зачем тогда под землю лезть?!

Я промолчала.

-- Модификация эта хвалёная, - желчно проговорил Берес и запустил руку в мисочку с грибами, поймал один за ножку, отправил в рот.

-- Способность изменить другого - талант редкий, - кажется, я оправдываюсь, - а работать над собой сами ленятся.

-- Но не все же!

-- Не все, - согласилась я, - вон владелец этого дома или мой, - я усмехнулась, - мордобоец. У них и выносливость, и живучесть, и соотношение силы на массу выше людской, в темноте видят как кошки, летучих мышей плевком сбивают ради спортивного интереса. На поверхности бывают регулярно. А пользы? Ведь они уходят на поверхность не загорать, а сражаться, и со всеми своими нелюдскими способностями гибнут.

Берес ожесточённо поскрёб колено. На самом деле чесалось ниже, но ниже он не мог добраться. Он не сказал, что это всё люди виноваты, потому что чувствовал подсознанием - у людей точно также. Если не хуже. Ведь что-то толкнуло его идти через границу. Вспомнить бы ещё, что! А эта сиятельная, как оказывается, госпожа тоже была человеком. Интересно: а раньше мы не встречались?

Эльф поглядел на "новую" подругу с некоторым намёком: а ты ничего такого не помнишь?

Я на взгляд не ответила. Слишком много придётся рассказывать.

-- Давай вернёмся к нашему делу, - проговорила я, показывая на нависающую над столом каменную глыбу, - что-нибудь решил?

Берес вздохнул, тоже поглядел на неоконченную царевну.

-- Материал привычный, - ну да, старый жлоб непочтительному ученику мрамор не доверял. И надо ж было, чтобы гений вздумал ваять царевну из простого строительного камня! - Но не знаю...

Берес взял тощую пачку разнокалиберных листов.

-- Это всё?

-- Всё.

-- Я тут много не понял. Как локоть и где колено. В общем, думаю, что не справлюсь. И лицо. Сделать лицо так, чтобы сохранить выражение... мне страшно.

-- А идею понял?

-- Идею... - Берес почесался. - Она ведь провожает?

Я кивнула.

-- И он не вернётся? Тогда почему она не пошла за ним? Почему отпустила?

-- Она не может пойти за всеми.

Художник задумался. Даже про водку забыл.

-- Их много?

-- Много.

-- А что если сделать потом в чешуйках портреты. Как напоминание и чтобы было понятней?

-- Можно попробовать. Но сначала нужно до чешуек добраться.

Берес потянулся наливать по третьей и пролил. Хотя руки у него ещё не дрожали: задумался парень.

-- А нас не посадят?

-- Государь видел и негласно одобрил. А авторство принадлежит его сыну.

Бересклет замер с поднесенной чашкой и открытым ртом.

-- А ему-то зачем?

Я не ответила. Вопрос был риторическим.

Мы ещё раз выпили и занялись выяснением локтей и коленей. Я разделась, влезла на постамент позировать - журавля надо брать, пока трепыхается, а синица... Кошке синицу!

Захмелевший скульптор осмелел и полез делать метки прямо на заготовке, при этом радовался вслух: какая хорошая статуя! Лежачая! Хромой художник может на ней даже висеть и не бояться, что что-то отломит. Хоть с горки пускай - скатится как миленькая. Я усмехнулась: Берес что в этой жизни, что в той не читал наставлений Микеланджело о скатывании с горок скульптур.

Завтра Берес будет осмысливать детали на бумаге, ловить взгляд. И то самое выражение.

Пресветлый господин не возвращался. Я велела управляющему сразу послать за мной - и вот осталась у Береса ночевать, а за мной никто не пришёл.

Сначала мы рисовали, потом доедали закуску, и Тролль, то есть Берес, рассказал о мести скупому хозяину. Тот уже месяц заставлял ученика таскать каменную крошку и непригодные для работы куски на перерабатывающую фабрику, а к станку не подпускал. Мол, негоден. Берес и таскал - а куда было деваться - но записывал корзины на соседей, знакомых и совсем уже левых эльфов, имена которых видел в списке участников оргии в святилище инси^[3]. А когда в конце месяца придёт к хозяину мусорный инспектор и скажет: "Согласно учётным записям количество сданного вами мусора в текущем месяце сократилось втрое от предыдущего. Мастерская же работает без выходных. Куда вы подевали остальной мусор?" И уж тогда скупердяй почешется! Ведь страшнее мусорного контролёра может быть лишь инспектор по биологическим отходам. Конечно, будет расследование, и всё выяснится. Но, во-первых, все узнают, какой мастер Имори жлоб, а во-вторых, оплачивать расследование и издержки суда будет ответчик. То есть мастер Имори. Сэкономить он захотел? Так уж сэкономит! На славу. До конца жизни заречётся использовать учеников в качестве бесплатной рабсилы! Так что появление в жизни Береса Пресветлых господ было очень кстати...

И вдруг молодой эльф спросил:

-- Скажи: твой муж пошёл по бабам, а тебе не обидно?

Хотя какое тут "вдруг"? Он давно собирался спросить, - я это чувствовала и даже на всякий случай оделась, - просто именно сейчас решился.

Я честно задумалась: обижаюсь ли я на Эндзи? Но интересует Береса как раз не Эндзи. Тут надо либо сразу отшить, либо вздохнуть красноречиво и развивать отношения.

Ответить я не успела.

За мной всё-таки пришли.

Кама вломился без стука. И каким-то образом сквозь прочно запертые двери. Едва не споткнулся о Бэйумэна.

Я охренела - из одежды на нашем скромном герое были только трусы. Это что же должно случиться...

-- Эндзи пропал! - с порога рявкнул прошляпивший владыку телохранитель. - Я его не чувствую. Пошли!

Берес схватился за костыли, потом опустил. Звали не его.

Я поднялась на ноги.

-- Куда?

Но неудачливый телохранитель уже развернулся к выходу. На спине у него красовалась неоконченная татуировка. Вот какой секрет у несгибаемого воителя: он мечтает о крыльях! Рисунок делался поэтапно. Ближе к плечам он уже готов к демонстрации, на лопатках кожа припухшая, воспалённая и наверняка болит, низ крыльев опускается до колен и намечен лишь контуром.

А до меня с некоторым опозданием дошло, что Кама не вламывался, не прожигал двери, а явился. Тело осталось там, а для души расстояний не существует. Значит, времени, чтобы тратить его на беготню, нет совсем.

-- Подожди! - крикнула я, срываясь с места. - А куда идти?!

В Весёлом Квартале я не была ни разу, да к тому же исчезнуть наш безумец мог где угодно.

И всё-таки успела, врезалась мордой в исколотую спину.

Кама от неожиданности всхрюкнул и даже упал на вытянутые руки, я свалилась сверху. Над нами стремительно пролетела косматая тень. Показалось, что снова удираю от старух-оборотней по заснеженному полю, упала и не могу подняться. Эльф сориентировался быстрее: размахнулся и двинул даму без особого почтения кулаком.

Дальше он проявить своё возмущение не успел.

Моё тело среагировало на удар естественным способом: нанесло свой. Растопыренными когтями по груди. И тут же откатилось на безопасное расстояние. Разум за телом проследить не успел, а уж тем более его как-то направить. Обиженный когтями колдун отскочил в противоположную сторону и таращился, словно я голая. Или он - мирный селянин, узревший чёрта. Во плоти.

Вот именно, что во плоти!!!

Я наконец-то осознала, что:

Во-первых, я бросилась вослед душе, а налетела на Каму уже в полном комплекте. Он хоть и боевой маг, натренированный на многие неожиданности, но к тому, что в момент возвращения души в тело, на оное тело налетит ещё одно, был не готов. Теперь заглатывает мою нечаянную и невозможную - как казалось раньше - телепортацию, а переваривать будет, когда появится время.

На груди и животе охранника набухают кровью царапины. Как от кошачьих когтей, только расстояние между полосками сантиметра три. Мои ногти аккуратно подрезаны и даже покрашены розовым лаком с беленькой окантовкой по краю: служанки постарались ограничиться самым непритязательным вариантом. Когтей нет, но царапины есть.

Во-вторых, мы не у Береса в мастерской, а в чайном доме.

Нежно-сиреневые, с мелким узором из листьев и цветов стены сделались чёрными от острых, шелестящих крыльев. Крылья закрывают свет, вымораживают воздух; от поднятой крыльями стужи дыхание смерзается льдом прямо в лёгких, и каждый глоток воздуха надо проталкивать силой.

На полу лежит девушка. Волосы растрёпаны, закрывают лицо. Её душа (та, что ходит по кругу перерождений) украдена, связь с судьбой прервана. Девушка ещё жива, но скоро умрёт.

Бэйумэн сиганул за хозяйкой - это его мохнатое брюхо я приняла за тень Северной Старухи - забился в угол. Хвост прижал к животу и чуть ли не плачет от ужаса, как потерявшийся щенок за мусоропроводом. И это зверовая лайка! Стыд и позор!

В-третьих, жуткие крылья нарисованы. Чем, не пойму. Похоже на густую масляную краску, которая застыла потёками. Но краска не успела бы высохнуть! Как и художник нарисовать, пока телохранитель проламывает бумажную перегородку.

Вот она, лохматая дыра. В соседней комнате ещё одна девушка. Тоже без сознания, но судьба у неё есть. А значит, перепуганная душа сможет вернуться.

Надо потрогать стену, убедиться, что крылья действительно нарисованы. Я подошла к стене, оторвала полоску от обоев, коснулась ею чёрного потёка. Тот со злобным шуршанием осыпался на пол, а мне привиделся вихрь, который выплёскивается на стены и потолок шелестящими крыльями. Бумажка выскользнула из пальцев.

"Это сажа, - сказала я себе, - растёртая в порошок сажа".

Оглянулась на первую девушку. Спасти её...

Колдун схватил меня за плечи.

-- Что ты увидела?

И только тогда я заметила, что дрожу. Кама тряхнул сильней, чтобы липнущие к телу червяки страха осыпались на пол.

-- Где господин? Ты его видела? - голос телохранителя гудел как колокол и отзывался под черепом эхом.

Я моргнула. Губы разлепились с трудом.

-- Эндзи позвали Северные Старухи. Он ушёл на поверхность.

Рановато, как мне казалось, но время - величина относительная. Для кого-то может быть и рано, а для другого в самый раз.

-- Ты уверена? - с явным недоверием поинтересовался Кама.

-- Сама там была, - я прикрыла глаза. - Духи бессмертны. Приходят и зовут. Вламываются в сознание и взмахами крыльев рвут его в клочья. И ты уходишь. Далеко. Навсегда.

-- Он не знает дороги наверх, - Кама подошёл к вопросу практически, душа его не волновала.

-- А ему и не надо знать, - ответила я.

Короткое мгновение на то, чтобы осмыслить новые данные и решить, что делать дальше.

-- Я должен найти и вернуть его раньше! - эльф кинулся в соседнюю комнату одеваться.

Кому это он говорит? Себе или мне? Раньше чего? Или кого?

Я подняла с пола нарядную рубашку и полосатую юбку Эндзи. А вдруг господин, чтоб он был здоров, заблудился, и его получится догнать в пределах столицы!

Для Камы господин - это камень на шее.

Что заставляет мага-воителя бросаться в погоню, самому себе искать ярмо?

Честь?

Долг?

Или страх?

Сын правителя, хоть и непутёвый, - фигура значительная, его будут разыскивать. Полиция и Служба Безопасности, верные владыке вассалы и те, кто хочет Истребителя Варваров похоронить. А могут найтись и такие, кто не покушается на Великого Сёгуна (понимает, что этот зверь пока не по зубам), но для начала намыливает верёвку для назначенного сёгуном телохранителя. Ведь не продаётся, зараза! И единственное, что остаётся заразе - это найти сиятельную сволочь самостоятельно. А довериться некому, даже Мастер Е скажет: "Повинись, расскажи всё что знаешь и покончи с собой".

-- Ты идёшь со мной, - похоже, что Кама нисколько не сомневается.

Некому, кроме меня. И эта честь меня совсем не радует.

Потому что шансов успеть раньше Службы Безопасности у нас никаких, и казнят обоих. Со всеми предварительными мероприятиями в виде допросов. Ни государево одобрение не спасут, ни положение знатной дамы - если такая судьба. А судьба сильнее богов.

И сильнее госбезопасности.

Если не знаешь, что делать - делай, что должен.

Я помогла команданте обмотаться поясом и сказала:

-- Возьмём с собой Бэйумэна. Он сможет идти по следу. Тем более что я в здешних краях не бывала, а он всё-таки местный.




ГЛАВА 3

ОХОТА НА ШАМАНА

Тяжёлые, налитые чернотой капли пробивали плотный туман, он был похож на сизо-голубой дым, придавленный стылой осенней сыростью. Сквозь туман просвечивали зелёные души мхов и разлапистых папоротников; капли бесследно терялись в растительной гуще. Капли ударялись о гальку и круглые лбы валунов, разлетались мелкими шариками, с гулким шлепком падали в воду, выплёскивая наружу меньшую каплю-дочь, чтобы тоже упала. Капли били и били, как дождь, который вот-вот припустит, загрохочет, забарабанит; зажатая отвесными стенами река вздуется, протоки и рукава сольются. Но дождь не начинался, а капли всё били и били.

По мозгам.

В лучших традициях китайской пытки.

Дождя не будет. Вместо небосвода над головой - литосвод, и эти хляби не прорвутся, это вообще не хляби. Под кальцитовой плёнкой проглядывали пёстрые полосы минералов, а лягушки, что голосили в папоротниках на уступах и извилистых узких террасах, слепы, но с ушами - здесь всё не так, и у крыс клыки. Новый вид разумных существ на Земле творит новую природу по собственному живучему и изменчивому подобию. И может статься: когда-нибудь ушастые жабы вытеснят глазастых.

Вот, к примеру, этой обширной пещеры ещё сто лет назад не было. Были камень, кое-где имелись пустоты, не связанные друг с другом, хотя вода как-то просачивалась. Вода и газы. Потом эльфы прогнали сквозь камень стадо пространственных червей. Большие черви, маленькие и огромные ползли, соприкасаясь боками; они расползались в стороны, их пути ветвились, отвоёванная у камня пустота разрасталась, пещера получалась огромной, чем-то похожей на дельту великой, как Нил или Амазонка, реки. Из города текла тёплая вода, заполняла сухое, оставленное червями русло, несла с собой частицы песка, глины и разной органики. Город давал рассеянный свет, человек счёл бы его тьмой, но мхам-шизотегам и серым, будто присыпанным каменной пылью папоротникам хватало. Во мху не без участия эльфов завелись насекомые, мыши прилетели сами, а ещё через несколько поколений дело дошло и до крупных бегающих хищников, мелких охотников-рыболовов и плотоядных, одуряющее вонючих цветов. Тёмные окрестили пещеру Сытой Гущей. Светлые дотошно исправляли "сытую" на "сытную", но бывать здесь остерегались: слишком уж недобрую славу заслужила Гуща. По слухам здесь пропадали эльфы, а многие из тех, кто бывал и вернулся, потом умирали от непонятной болезни; говорили, что виноват пульсирующий понор, несущий отраву, и испарения радона. А может быть родная служба безопасности, чья замковая полость как раз по соседству.

Впереди уже выдвинулись редкие зубья останцов^[1]. Ближние к нам были похожи на сдавленные с боков опоры, а дальние на изогнутые перегородки с множеством окон и ниш; перегородки врастали во внешнюю стену, пещера дробилась на десятки, а потом и сотни ходов. Попробуй отгадать: в какой именно забежал Их Пресветлость! Хорошо, что остался след - жирная полоса намерений, чувств и запахов, такая явная и недобрая, что у Бэйумэна уши буквально липли к затылку. Но всё же он шёл, потому что туда шла хозяйка. Следовало поспешить: отряд спецназначения "Кокурю"^[2] обгонял нас почти на час. За это время можно не только поймать Пресветлого господина, но зажарить и съесть.

Однако пёс что-то учуял, замешкался, оглянулся на заросли прозрачных росянок.

-- Что такое?

Наш проводник, навязанный государем сохэй, уже сворачивал к широкому, выеденному пространственным червём-гигантом тоннелю, Кама шлёпал следом.

Бэйумэн залаял. Мол, он тут стоял. Прятался. А в тоннель не пошёл.

"А доблестные чернодраконовцы, - подумала я, - погнались за марой".

-- Долго стоял? - спросила я у слуги.

Сама я видела не один след, не два и даже не два десятка. Сотню! Как будто разлетелась стая ворон, и каждая оставила в воздухе след намерений и чувств, а догадаться, какой из ментальных шлейфов принадлежит дражайшему мужу, я не могла. Я ничего не знаю о Эндзи - он мне чужой.

Черника просил присмотреть и научить. Один раз я вправила Эндзи мозги. А больше учить не стала, не захотела быть в горе и радости, в этой жизни и в следующей с психопатом и алкоголиком, не чувствовала в нём друга или существа, которому надо помочь. А соперника, конкурента. Два кукушонка в одном гнезде не поместятся.

Одевшись как подобает, Кама решил явиться Мастеру Е, дабы тот предупредил государя.

В свитке по практической магии, который я недавно читала, являться учили так: волшебник садится в позу лотоса, пальцы складывает в мудру, голосом говорит мантру, сознанием представляет адресата. В том же свитке был пояснительный рисунок: как складывать пальцы, вид спереди и сбоку. И примечание: если адресат в действительности окажется не совсем таким, как ты его видишь, то связи не будет. Текст мантры отсутствовал. Я так поняла, что слова могут быть любыми. К примеру: у попа была собака, он её любил...

В другом трактате говорилось, что "просветлённый волшебник может являться разным людям и в разных местах одновременно совершенно без напряжения, используя лишь силу собственного духа".

Кама на просветлённого не тянул и укладываться в позу лотоса не собирался. Воин открыл двери, принял боевую стойку: ноги полусогнуты и расслаблены, плечи опущены, серпы в руках стали продолжением тела, взгляд сосредоточенный. Словно пятнышко на стене в коридоре - это опаснейший противник. Минуты три эльф вдумчиво дышал, отключал сознание, взгляд адепта постепенно сделался мутным, рассеянным, как будто смотрит и не видит.

Я наблюдала за процессом со стороны и размышляла о нестыковках. Нагрянув в мастерскую Береса, Кама вопил точно кошак с придавленными дверью яйцами, но успокаивать сознание, чтобы связаться со мной, ему не требовалось. Кама использовал другую методику? На которую, в общем, рассчитывать нельзя - может получится, а может и нет. Как моя нечаянная телепортация: технически возможно, один раз получилось, а с практикой замаешься.

Или истина в том, что он - идиот, а я - идиотка, и вместе мы достигаем необыкновенных высот понимания?

Понимания и могущества.

Страшная мысль. Потому что кажется настоящей. Даже крылья на потолке уже не пугают. Я вдумывалась, вдумывалась... И сама успокаивалась, сделалась островом посреди бурного моря, на котором спасались дикие звери. Сиречь Бэйумэн и его блохи.

Интересно: а почему Кама встал именно перед дверью? Он будет входить или выходить?

Вход, выход, - разницы нет. В одно место ты входишь, из другого выходишь одновременно - это как закон сохранения энергии... А что если стать перед волшебником на пороге?

Подумано - сделано.

Установила в дверном проёме скамеечку (ещё бы знать для чего), взгромоздилась. Кама своевольства не заметил, во всяком случае, зрачки колдуна на то, что я закрыла свет, не среагировали.

Упругая волна толкнула в спину. Я шагнула со скамейки в другое помещение, и сначала подумала, что никуда я не вышла и никуда не пришла. Такая же тяжёлая, мертвящая сила давит на мозг. Потом осознала: мебель другая.

Флегматичный Мастер Е, циничный как большинство медиков и совершенно чуждый воинским заморочкам, в блистающем белизной (вполне может быть), отглаженном (вот это уже не вяжется), парадном (невероятно!) кафтане с угловатыми и хрустящими от вышивки белым по белому рукавами стоял над осколками любимого сервиза и заносил руку с коротким мечом, чтобы последовать за посудой в небытиё.

Я не подумала, что клинок может быть заговорён и сам старик одержим - прыгнула. Повалила легковесного дедушку с ног, придавила его вооружённую руку.

Е оскалился (его глазами на мир смотрел кто-то знакомый, но до боли чужой), свободной рукой ударил меня по глазам. Невероятно быстро. Я только и успела повернуться щекой - скрюченные как у гарпии пальцы разодрали кожу и выдрали клок волос.

Я не надеялась на помощь Камы. Сам колдун сейчас не здесь, а советы мне не нужны, но оказалось, что бесплотная душа может не только советовать и завывать, пугая прохожих. Кама приблизился вплотную и провалился в меня, моей рукой схватил лекаря за горло, моим коленом ударил по печени.

Одержимый затрепыхался. Моими глазами смотрела не я, и чужак в глазах доктора не меня боялся.

-- Пусти! - по-стариковски проблеял не мастер Е, а другой.

Мы не поверили и стукнули дедушку затылком об пол, чтобы слегка поутих. Чужак подумал, что мы хотим его прикончить, не выдержал и бросился наутёк. Сквозь потолок. Я почувствовала, как обмякло прижатое к полу тело, и только тогда отпустила.

Е остался жив. Он ушиб мозги, но в сознание пришёл очень быстро. Скорее всего, потому, что хотел вернуться и даже пытался власти демона воспротивиться. Но когда демон внутри, как отделить его от себя?! Конечно, мастер Е понимал больше, чем обычная жертва, но от этого понимания ему было только страшней, а страх порождает слабость.

-- Деточки! - прошептал старик очень тихо. Он даже не пытался подняться, так и лежал, повернув голову набок. - Поймайте его! Он столько бед натворит...

А в глазах был такой стыд, что у меня горячая волна подкатилась к сердцу, потекла через край, обжигая, и застряла в горле. А потому я только кивнула.

-- Мы поймаем! - пообещал Кама.

Старик вздохнул и потерял сознание.

Команданте отправился будить коллег доктора, сам Кама в целительстве не силён. Я осталась с мастером Е, отыскала кусок чёрного шёлка, выстудила и обмотала раненому голову.

Бэйумэн остался в чайном доме. Тело Камы тоже.

Хозяйка исчезла. А этот стоит как сосна на холме: вроде бы и живой, но совета, что делать, или хотя бы приказа от него не добьёшься.

А ведь единственное, что меня здесь удерживало - это присутствие Старших. И невысказанная воля. Хозяйка ничего не сказала ни вслух, ни в мыслях, но она хотела, чтобы я охранял тело колдуна, - я это чувствовал.

Забавно выходит: есть тело без хэян , а есть хэян^[3] без тела. Был бы дурак - соблазнился.

Интересно: а он ходить может? Не упадёт? Взял за полу куртки, потянул. Воин (ну да, воины что в ясном уме, что без ума - разницы не заметно) переступил два раза и остановился, потому что я куртку выпустил. Не ожидал успеха.

И тут вернулась Хозяйка. Возникла прямо у меня, раньше бы сказал: в голове, а теперь скажу: в мыслях. Хмыкнула, похвалила: "Молодец! Забирай его!" - и опять отдалилась.

Чего я и сделал с большим удовольствием. В смысле, удалился из женского общежития, припустил с воином галопом.

Горит Звезда Полярная, Тебе на встречу еду я.

Охотничьи собаки бегают быстро. Быстрее чем человек. А уж тем более такие собаки, как я. Но ведомый справился: не упал, не выдохся, ножики свои не потерял и даже ничего не задел. Хороший охотник! И главное - помнит, как охотились на него самого.

А ничего - это потому что на улицах, где мы пробегали, не было ни души. Страшная жуть заполнила город и погнала обывателей прятаться в сундуки и под кровати.

Кама вернулся обиженный: собачье самоуправство ему не понравилось, но для общего дела пришлось весьма кстати, - и приказал мне становиться в дверном проёме. В этот раз без скамеечки.

Снова упругий толчок нематериального в спину, снова мгновенное потемнение в глазах и короткое ощущение ненатуральности, какой-то нарисованности увиденного после.

А ещё час спустя...

Капли копились на потолке и падали, стучали по голове и плечам, тонкими ручейками стекали по стенам, изъеденным желобами; Бэйумэн лаял на уводящий вниз проход, где, по его мнению, скрылся Эндзи.

Господин боевой маг вознамерился схватить пса за загривок (я не сподобилась сделать Бэйумэну ошейник, а эльфам эта идея не пришла в голову), чтобы отволочь в "правильном" направлении.

-- Трусливая скотина! - прошипел колдун.

Трусливая скотина с кошачьей ловкостью увернулся, перепрыгнул через заросли росянок и поднял тучу брызг. Что Бэйумэнов загривок сопоставим с ослиным, никто не подумал. Как по высоте, так и по трудности волочения за оный. Хотя может быть, Кама ещё больший осёл.

Пресвятой отец тоже обернулся и недовольно свёл брови: надо спешить, о чём они думают?! А то воины "Кокурю" услышат лишнее из уст полоумного, но знающего чересчур много Наисветлейшего отпрыска. Ну а в том, что поимка осуществлена, можно не сомневаться, ведь в отряд отбирают самых лучших, и ловят они оборотней, одержимых священными мечами мамоно и даже взбесившихся червей; скажи драконовцам: "Надо поймать демона!" - поймают.

Так думал сохэй. Или, во всяком случае, именно эти мысли читались у него на лице, старый крыс вполне мог написать их специально для нас.

-- Пойдёмте! - сказала я. - Воины "Кокурю" пусть облажаются без нас.

И стала обходить хищно поблёскивающий куст.

Дорогу приходилось щупать палкой. Ил затянул все неровности дна, и где-то его слой был не больше десяти сантиметров, а буквально рядом щуп проваливался в узкую, костоломную щель. Эндзи и чернодраконовцы здесь мчались галопом, словно на ногах у них есть глаза. И если Эндзи - безумец, которого ведут, то лихость воинов мне непонятна. Жить им надоело? Или их тоже ведут...

-- По-твоему грязное животное понимает в Следах больше, чем посвящённый служитель Фудо-мёо? - ядовито осведомился сохэй. Он явно подразумевал не следы, а Следы - отпечаток ауры.

-- Конечно, - ответила я, - он же собака!

И добавила для особо одарённых:

-- Охотничья собака! - я подразумевала обыкновенные следы и запахи.

Кама усмехнулся. Шпионов доблестный воин всеми силами недолюбливал и даже не пытался прятать трупы. А слуга, может быть, не так уж труслив и чует нечто недоступное посвящённому служителю.

-- Если хочешь, монах, - вдруг проговорил Кама, - можешь сам идти за отрядом, узнаешь о его судьбе.

Было ясно, что команданте хочет от соглядатая отвязаться.

Тот поджал губы.

Всякий приличный агент должен видеть, какой у противника внутренний стержень, что двигает его поступками и словами, и по возможности управлять; на каждого найдутся свои рычаги, у каждого есть свои слабости. Но из сотен тысяч людей и эльфов найдётся один, у которого слабость оборачивается силой, а рычаги подобны пламени - не ухватишь. И как раз такого одного государь назначил телохранителем сына. Именно за неуправляемость и назначил.

Но не Его Пресветлость для него, сохэя Муэна, сейчас главное; не потерявший господина телохранитель и уж тем более не задрипанные чернодраконовцы. Трудно тебе, тёмному среди светлых, сохэю-агенту со странным именем, которое значит "заброшенная могила", прятаться от властителей душ. Тут ведь не лицо надо менять, а душу. А, изменив душу так, чтобы поверили способные видеть, сможешь ли ты быть агентом? И агентом кого? Может быть, совести.

Совести...

Для меня разговор с Наисветлейшим свёкром был не слишком приятен. Главным образом из-за вопроса: "Как же ты допустила?!" А уничтожающий взгляд говорил: "Ведь сама там была! Почему не предупредила?!"

Я опустила голову. Да потому, что не знала! Мы с Босорканей никогда не ссорились, Старухам я дерзила, но в целом мы друг друга понимали, взаимное хамство было своеобразным ритуалом. И сознание я не теряла, провела шаманскую болезнь на ногах, как будто и не болела вовсе.

Вслух же сказала: "Зверь Эндзи сильнее". Не может змея уследить за лошадью. Ну, разве что притаится на тропе к водопою, подползёт сзади и укусит.

Владыка кивнул - версию, что Эндзи сильнее, он допускал.

А Черника пожадничал. Он вполне мог взять и Каму, у того тоже есть лишняя кость и сильная кровь. Не такая сильная, как у нашего Пресветлости, но колдун хотя бы держит свои эмоции под контролем. Обычный человек, если ищет работу, а ему вдруг предложат на выбор командирскую должность или рядового исполнителя, выберет первое, не скажет: "Дайте мне чего похуже". А вот как раз шаману могло бы хватить ума не жадничать: брать чего поплоше и помельче, чтобы во рту поместилось.

В проходе, куда мы свернули, на голову уже не капало, вода сочилась по стенам и прибывала из Гущи. Проход уходил вниз, стало заметно течение. Пока несильное. По сути, коридор был каналом, соединяющим вяло-дремотное озеро в Сытой Гуще с основным водотоком. Метров через двести вода достала мне до груди, и я перешла в горизонталь, вскоре и остальные последовали моему примеру. Бэйумэн принял человеческий облик, и сохэй поглядел на слугу с неприкрытой насмешкой: ну а теперь, как ты будешь вынюхивать?

А теперь и не надо вынюхивать: со мной разговаривала вода. Кожа сделалась необыкновенно чувствительной, я ощущала каждую прядь воды, как они обвивали меня и уносились дальше; я сделалась инструментом, диковинным клинком, его касались звенящие струны и пели. Из этой песни я знала, что мы двигаемся в правильном направлении.

Однако первым плыл бонза. Он считал, будто знает, куда выводит поток.

Вскоре группа остановилась. Воздуха между сводом и поверхностью воды оставалась узкая полоска. Стены покрывали бурые наплывы пещерного лака. Твёрдое дно под ногами уже давно не прощупывалось, поднимались клубы растревоженного ила. Сохэй обвязался верёвкой. В костюме из рыбьей кожи он больше смахивал на жуткую помесь Ихтиандра с Бэтменом после отсидки, чем на монаха в классическом людском представлении. На верёвке сохэя имелись узлы с петлями и крючками, проводник велел нам прицепиться, и объяснять, куда именно ведёт сифон и долго ли плыть, не снизошёл, на что я обиделась.

Провентилировав перед погружением лёгкие, мы нырнули. Последним в связке был Кама. Благородная дама, то есть я, второй. Под водой было темно, тёплый контур, который различал наш проводник, сносило потоком, свечение душ поглощала более сильная душа воды. Сохэй плыл под самым потолком, иногда задевая его, а Кама наоборот, почти касаясь животом густого ила на дне.

Чуть ниже водоток разделялся на два рукава. Верхний действительно вёл к подземной реке, нижний до самого верха был забит илом, глиной и мусором, принесенным основным потоком. По логике вещей, всякое движение в нижнем сифоне прекратилось, но я улавливала лёгкий звон и присутствие, как будто чья-то рука хотела погладить меня по животу и почти коснулась (уже чувствовалось её тепло), но хозяин руки не посмел. Там, за глиняной пробкой, ощущалась чистая, отфильтрованная этой самой глиной вода. Мне свернула туда.

Кама моё движение засёк, отталкиваясь руками от каменных гребней на дне, ускорил движение, а вот монах плыл в прежнем темпе, верёвка между нами натянулась. В работе группы самое главное - вовремя понять намерения напарника и поддержать его, причём времени на понимание может даваться доля секунды. А ещё важно - своих не перепутать с врагами. Взмах ножом - и сохэй уплывает своей дорогой, а мы своей.

Я ввинчивалась в забитую грязью протоку. Впрочем, оказалось, что не совсем забитую: под самым сводом кто-то недавно протискивался сквозь мягкие отложения и пробил своим телом дорогу воде и нам. Этот кто-то был, скорее всего, Его Пресветлостью. Только ему хватит дури и одержимости штурмовать твердь. Ну и нам: его верным вассалам.

Шагов через двадцать я наткнулась на всасывающий колодец - без особых размышлений туда, где, возможно, есть воздух.

Не может не быть.

Всплываю, а сама не знаю, как долго смогут не дышать мои спутники. Нам повезло, что колодец прямой.

Ощутив простор, я затормозила.

Озеро.

И к поверхности приблизилась медленно. Бэйумэн, которому не терпелось вдохнуть, высунулся на воздух даже раньше меня. А, вдохнув, он принюхался и спросил:

-- А где бонза?

Манёвр с верёвкой остался для слуги незамеченным. Куда тянули - туда и выплыл.

-- Течением унесло, - криво ухмыльнувшись, ответил Кама, выискивая взглядом берег.

А берега не было.

Вода подбегала к увитому каменными кружевами основанию пологого свода и исчезала в многочисленных щелях, проточинах и кавернах. Они тянулись неравномерной цепочкой, а сам свод был твёрд и гладок как синий морской перламутр. В глубине его мерцали белые искорки, отчего появлялась иллюзия пространства большего, чем было в действительности. Маленькая, испорченная модель древней Вселенной: плавала когда-то на китах земная твердь, но китов съели - и земля утонула, просыпалась в пробоину на дне.

-- Хватит глазеть! - эльф дёрнул за рукав, и я от неожиданности погрузилась в "мировой океан" с головой.

Вынырнула, отплёвываясь.

-- Здесь есть выход?

Бэйумэн уже подгрёб к краю сомкнутых "створок" пещеры-раковины и выискивал доступную щель.

-- Должен быть, - я внимательней посмотрела вниз, на дно. Труп любимого сюзерена нигде не колышется - значит, он отсюда как-то вылез. - Отдыхай, командир. Охотник сам справится.

Ведь ему не надо проверять каждую более-менее широкую дырку: не сузится ли она метров через надцать до непролазного состояния, а лишь унюхать, через какую именно уполз пресветлый господин. И вскоре Бэйумэн издал радостный вопль. Нашёл!

Мы подплыли ближе.

Край "кружева" здесь был отломан, и на остром, похожем на зуб выросте, висел серый шёлковый лоскут. Накидку Эндзи позаимствовал у девушки из Весёлого Квартала.

-- Лезьте! - скомандовал Кама. - Я пойду последним. Прикрою, если что.

А сам навалился предплечьем на узкий каменный выступ и прикрыл глаза. Видимо есть предел выносливости и у железных воителей. А гульба с Его Пресветлостью, последующие выходы душ и разговор с вождём всех времён и эльфийских народов сильно Каму вымотали. Я тоже чувствовала тяжесть в затылке и как плывут мысли - сказывалась бессонная ночь. Но это было нормально, в бытность мою разведчиком - обычное состояние. Спишь мало, стрессов много, но организм привыкает, появляется второе и третье дыхание, а за пределом усталости - и сверхъестественные способности.

Бэйумэн снял нарядный зипун, завернул его в менее почётные штаны и рубаху, стянул ремнём, привязал ботинки. Свёрток забросил в щель, сам нырнул следом, взбрыкнул ногами в дырявых носках разного цвета и скрылся в шкуродёре. Из глубины донеслось сдавленное ругательство.

-- Жрать меньше надо! - пошутила я, укладываясь животом на узкий выступ.

Затащила себя в глубь. Из трубки действительно тянуло свежим воздухом, а ещё я уловила запах дегтя, хвои и мокрой кожи. Это от нашего бесплотного духа пахнет.

Упираясь локтями и коленями, поползла вперёд. Сама я раздеваться не стала: для моей комплекции здесь не так уж и тесно. Извивы, конечно, коварные, в таких извивах не полежишь, но протиснуться можно без ниндзёвских зверств, то есть, не вынимая из суставов кости и не сминая рёбра. К тому же таких излишеств, как вышивка бисером и аппликация из разноцветных кусочков меха, на моей одежде нет, и жалеть, что оторвётся, не о чем.

Догнала Бэйумэна, пощекотала ему пятки. Эвенк завозился и продолжил движение, он уже не ругался, а только сопел. А ведь приличные духи, сквозь стены проходят. Что-то не так с моим слугой. И вдруг я поняла: у него две телесные души! Одна, родная, поддерживает жизнь в разложенном в пентаграмме бессознательном теле. А вторая облекает живую душу и сознание, имитирует тело; благодаря ей Бэйумэн видим простым эльфам и людям; она удерживает и переносит материальные вещи и не даёт проходить сквозь стены. Эта душа почти также материальна как тело, и если бы она ещё не меняла очертания с человечьего на песье...

Слуга издал радостный бульк - увидел конец лаза.

Бульк. Разве надо бесплотной душе дышать именно кислородом? Эта считает, что надо, а против считания не попрёшь.

Эвенк вывалился из лаза, мне в лицо повеяло удушливой смесью запахов звериного и не совсем людского пота, каменной пыли и серы. Ещё немного...

На той стороне проходила широкая трасса с высокой (около метра) пешеходной полкой - граница владений тёмных эльфов. Эндзи ушёл на северо-восток. И судя по темпу передвижения дорогого супруга, мы его настигнем нескоро. Кама с его исколотой спиной и внушительными габаритами в шкуродёре пришлось хуже всех. Он задерживался, и я уже думала ползти, вызволять, как из лаза донёсся негодующий рык. Мысли он читает, что ли?

Дождалась. По дороге телохранитель насобирал помимо новых ссадин и синяков пук шёлковых клочьев: Его Пресветлость, преодолевая лаз, даже не потрудился снять накидку.

-- Привал! - устало выдохнул команданте, устаиваясь прямо под лазом.

Подчинённые спорить не стали. Припасов у нас не было. Из сёгуновских кладовых нам дали крепкую одежду, Кама ещё вытребовал верёвку и оружие для благородной дамы. Я в караулке у ворот стянула две засушенные до каменной твёрдости рыбины. Украла бы больше, но не нашла, где спрятать. Теперь я честно поделила добычу с эльфом и приступила к еде. Воды совсем не хотелось.

Перетирая зубами жёсткие волокна дерево-рыбы, я по-прежнему думала о своём слуге.

Будучи существом не совсем материальным, Бэйумэн преспокойно берёт в руки материальные вещи, манипулирует с ними. Но ничего не ест и не пьёт - говорит, что не может. А, скорее всего, ему просто не надо. Слуга получает энергию от Хозяина, и от тела, которое подпитывают монахи. А если они запустят в тело Бэйумэна духа болезни? Или не они, а кто-то другой, кому лекари не смогут возразить? А Бэйумэна здесь начнут бить припадки или он ослабеет? В любом случае, терять контроль над телом нельзя. А тут не то что контроль, тут бы до тела добраться! Если будет возможность и время.

Но возможности не будет. Если только...

Я до сих пор не уверена в том, что моё собственное тело - это то самое, что родила маменька от папеньки. Я не помню этого. Но и никто не помнит! Да, раны в нём болят, как в настоящем, и пьянеет оно как настоящее, и ест, и пьёт, и ещё много чего. Я существую, значит, я настоящая, чего же ещё сомневаться! Но появились новые чувства и ощущения, а привычные и вроде бы освоенные сделались глубже. И вообще...

Такое понятие как "настоящесть" весьма спорно. Почему организм, озабоченный пропитанием и размножением - это настоящее, а телесная душа - ненастоящее? Твёрдому телу легче удержать в себе газообразное, удержать и скрыть от внешнего наблюдения, ну а если давление внутри сделается совсем уж невыносимым?

Что такое организм?

В основной своей части - сообщество клеток. Интересно, что такая важная деталь организма, как сердечная мышца - это многоядерная субстанция на клетки не разделённая. Так что в целом, организм - это здоровенная куча протонов и кварков, собранная в весьма замысловатую, изменчивую, стремящуюся к распаду, но упорно не разваливающуюся систему. Как будто что-то её держит, как будто что-то управляет ею, делает живой. Какая-то шибко ответственная, терпеливая и очень скромная, ограниченная пределами тела энергия - телесная душа. Однажды она появляется в животе, растёт сама и обрастает плотью, а потом рождается ребёнок, и Боги посылают ему душу-водителя. Как командира в полк. А телесная душа остаётся в подразделении бессменным сержантом, без него тоже не обойтись.

А вот сможет ли уже взрослая телесная душа собрать вокруг себя плоть второй раз? Или не взрослая, а нечаянно созданная. Когда в башне-клыке горных воителей, я заставила эвенка поверить: вот твои руки, вот твои ноги, вот твой живот, ну и так далее, сложились энергетические потоки... Сама идея выглядит кощунственно. Примерно как в девятнадцатом веке операция на карде. Тогда считали, что нельзя проткнуть человеку сердце и не убить его. Теперь считают, что нельзя прервать связь души с телом и не убить.

Я задумчиво и наверно недобро поглядела на Бэйумэна. Оторвала где-то половину своей порции рыбы и бросила слуге.

-- Жри!

-- Я не могу, - материальную пищу слуга поймал... раньше бы он сказал: рефлекторно.

-- Жри! Или убирайся!

Я думала, что сейчас слуга заплачет от незаслуженной обиды - не заплакал.

Кама сидел рядом, прикрыв глаза и опёршись плечом на стену, вроде бы дремал. Но это не значит, что он не ничего увидит. И вот он не скажет, что не могу. Не хочу - может быть. Или "не буду". Стыдно остаться на всю жизнь в его глазах трусом.

Бэйумэн задумался над словом "жизнь" и со злостью вцепился в одеревеневшее мясо. А что злится и обижается - это хорошо. Посмертные Слуги таких чувств не испытывают, не мечтают тайком вместо пересушенной рыбки вцепиться в горло Хозяина. А что часто сглатывает и зеленеет лицом - плохо. И, конечно, эта пища впрок ему не пойдёт, если Бэйумэн вообще сможет её усвоить. Но мне надо, чтобы дух захотел иметь желудок и всё остальное, а не усваивал.

-- И не называй меня больше Хозяйкой!

-- А как тогда называть?!! - возмутился верный слуга. Он тут с жизнью расстался! Я обещала кое-что. Правда, сейчас ему на новое перерождение совсем не хочется. Но ведь обещала же!

-- Сэнсеем. И в собаку больше не превращайся.

Бэйумэн даже забыл о тошноте.

-- Это почему? Кому я мешаю?

-- Себе. Хочешь навсегда стать собакой?

-- Нет, - дух облизал пересохшие губы, которые пересыхать никак не должны. - И чему ты будешь меня учить?

В голосе слышалось недоверие.

-- Возвращаться, - ответила я.

И поинтересовалась чуть мягче:

-- Тошнит?

Бэйумэн кивнул и тут же пожалел о таком, казалось бы, безобидном движении.

-- Тогда спрячь объедок - доешь завтра.

"И смотри не выброси втихаря, а то действительно выгоню", - вслух не сказала. Новоиспеченный ученик сам догадается.

Кама, что удивительно, промолчал. Его личная ученица да ещё женщина распоряжается, а он - ничего. Совсем обветшал наш ходячий реликт, на пенсию пора, домик купить, розы выращивать, ученикам непонятные притчи и пошлые анекдоты рассказывать. А когда минут через пятнадцать, Бэйумэн резко вскочил и убежал по ветру, я спросила своего наставника:

-- А как разорвать связь между душой и телом, когда тело там, а душа здесь?

Эльф ухмыльнулся.

-- И не надоест его убивать?!

Я вздохнула.

-- Первого раза хватило. Если бы знала, что за каждого мёртвого придётся так расплачиваться...

Кама рассмеялся - не скажу, что весело - и ответил:

-- Ударом Меча.

Понятно, что не того меча, что носят у пояса и который ржавеет в солёной воде. И ещё понятно, что колдун это сделает, когда при помощи тела моего слуги попробуют создать для него, Камы, препятствия.

Я кивнула. Бывает и так, что из всей группы выживает тот, кто получил эльфийскую стрелу в живот и считался уже не жильцом.

На десерт Бэйумэн получил сказку. Сказку в своём изначальном смысле, то есть: сказание.

-- Вселенная состоит из протонов и двух видов кварков. Свой мир мы называем Срединным, потому что сверху мир Верхний - Небо, а снизу мир Нижний - Земля. У каждого живого существа есть две души: верхняя и нижняя. Нижняя душа рождается от матери, приходит из земли и после смерти под землю уходит. Верхняя душа приходит с неба и после смерти на небо возвращается.

Кама скептически ухмыльнулся, и я добавила:

-- Просвещённые господа называют верхнюю душу Янским началом, а нижнюю - Иньским началом.

Кама ухмыляться перестал.

-- Ты ври, но завирайся! Две души! А тельце не лопнет?!

-- Ая-яй! - я как старушка покачала головой. - Взрослый колдун, а говоришь такие глупые вещи! У меня четыре души, не считая пятой судьбы. А у Бэйумэна три. А у тебя, значит, только одна! Не стыдно быть таким малодушным?

Малодушный колдун хмыкнул. По сравнению с обычными презрительными или саркастическими ухмылками, наблюдался некоторый прогресс: почти улыбка.

-- Сюда бегут! - охотник вскочил.

Кама прислушался и стал абсолютно серьёзен.

-- Хозяева пожаловали.

Из-за изгиба тоннеля показались всадники, однако услышать и почувствовать их приближение нам удалось раньше. Как будто катилась слепая разрушающая сила: Цунами, ураган, гроза; только вместо грома и ветра хрипло взрыкивали подседельные завры, стучали по полу когти.

Всадники налетели, окружили. Как деморализующий фактор зубастые пасти на расстоянии вытянутой руки подавляли сильней, чем наставленный автомат.

Если бы мы вскочили, то тёмные перекусили бы, не задумываясь и не напрягаясь. Следует помнить, что тёмный эльф-наездник и его ящер - это единое целое, не завр тебя съест, а тёмный зубами завра. Вот эти страдающие юношеским максимализмом, преисполненные собственной важности, а в глубине души перепуганные мальчики... И, чёрт побери, девочки. У девочек же бывают критические дни и плохое настроение без причины...

Если бы мы вскочили, то сомнений бы не возникло. Но сидящие на полу, что-то жующие пришельцы на врагов не похожи. Во всяком случае, на врагов, которых следует немедленно атаковать и есть.

-- Кто такие? Что здесь делаете?

Я переключила внимание с отвратной пасти щёлкающего зубами ящера на персону предводителя, немолодого пещерника со светящимися нашивками младшего офицера на рукаве. Кадровый военный; в то время как Кама - воин. Пропасть между воином и военным в эльфийском обществе огромна: воин может командовать военными, военный воинами - никогда; статус военного определяется по званию и разряду, статус воина по репутации и титулу; военного можно разжаловать, о репутации встречного воина можно не знать. Или же притвориться незнающим, что сделал наш поручик. Кстати, дайником он владел отменно: у них даже мимика совпадала.

-- Мирные путники, - ответил Кама. При его славе "мирные путники" звучали как издевательство: ведь тёмные до сих пор вылавливают в реке варёную рыбу и не только рыбу. - Разыскиваем супруга вот этой благородной дамы.

А сам брезгливо кривит рожу. "Вы бы мыли своих тварюшек, - говорит взгляд прищуренных глаз, - и зубы им чистили. Воняет невыносимо - так и хочется устроить вам всем дезинфекцию".

Колдуна стерегли ящер в непосредственной близости и трое стрелков на некотором расстоянии. Солдаты заметно нервничали и часто моргали. От мокрой одежды волшебника поднимались клубы пара, ну а для чувствительных к температуре глаз пещерных пришелец горел как столб бьющей из жерла вулкана лавы. И звериным чутьём они понимали, что этого "мирного путника" можно нашпиговать стрелами или откусить дайником голову, но пламя он выпустит. Хотя бы посмертно.

За спиной командира отряда, чуть правее маячил "радист". То бишь специалист по связи, а уж какими способами эта связь осуществляется: техническими или мистическими, - дело десятое. Взгляд "радиста" был совершенно прозрачен, как будто там, за линзами зрачков и нет никого. Этот вмешиваться не станет.

Я отодвинулась насколько могла к стене и закрыла нос рукавом.

Бэйумэн вскочил. Но его не замечали, не видели. Лишь более чувствительный к энергетике связист покосился, но промолчал. Потому что не спрашивали, а праздно гуляющие призраки его не касаются.

-- Дамы? - переспросил поручик, надвигаясь на меня. Единственное, что не даёт магу выплёскивать пламя прямо сейчас - это присутствие дамы. Но он-то может бить и прицельно!

Дальше ни я, ни Кама не успели заметить момент, когда завр командира совершил хватательное движение. Я ощутила, что вишу, а потом лечу и пребольно сталкиваюсь задницей с костлявым хребтом дайника. В глазах на мгновение сделалось сияющее пусто, а некая сила, позже я поняла, что это левая рука офицера, уже тянула, прижимала. А у горла вспыхнул мертвящим холодом нож, бритвенно острый. По шее змеистой полоской поползла кровь.

-- Дама... - повторил поручик. - Только не вздумай баловаться! Вяжите его!!! Там разберемся, кто кого ищет.

Двое наездников спрыгнули со спин дайников на пешеходную полку; ещё одна пара подъехала ближе к командиру и, не утруждая себя ощупыванием и охлопыванием, забрала у меня из-под куртки казённый нож и верёвку.

Кама поднялся на ноги и приглашающее улыбнулся, обычное оружие не доставал. Было непонятно, собирается ли он драться или просто не смог усидеть от радости. Второе очень сомнительно.

Солдаты остановились. Рослому колдуну они не доставали и до плеча. Сзади нависал невидимый для тёмных эльфов Бэйумэн.

Я прикрыла глаза: "Не надо".

Эвенк кивнул.

Повинуясь рыку командирского ящера, на пешеходную полку спрыгнули ещё двое. Каму обезоружили и связали. Пожара и иных стихийных бедствий не последовало, но предводителя колдун одарил испепеляющим взглядом. Хорошо ещё, что не буквально испепеляющим: а так бы досталось и мне. Волшебника погрузили на завра, и отряд двинулся дальше.

Поручик спешил. Его отряд вызвали по тревоге, и происшествие внушало надежду. Наконец-то его заметят и оценят. Городские атаковали и уничтожили пограничный дозор. Не сегодня-завтра объявят войну, если уже не объявили. А это время решительных и сильных, время действия. Пора показать бледнотелым червям, кто настоящий хозяин подземья, а то зажрались совсем. Аристократия! Древняя кровь! Бесполезный мусор, грязь! Как там дед говорил? Прах веков. Ну а прах нужно счищать. И если паразиты будут сопротивляться, то к ногтю их как вшей. Он бы и с этими благородными мордами не стал церемониться, на корм и дело с концом, но что-то будущего командарма остановило. Может быть страх, а может быть какая-то потаённая мудрость.

Это я шучу. Мудростью здесь и не воняло. Сидеть мне приходилось боком, неудобно выгнувшись назад, и мне было страшно. От холодной рассудочной ненависти в сознании пещерника, основанной не на эмоциях, а только на убеждениях. Страшно от приставленного к горлу ножа: ящер может споткнуться и рука наездника дрогнет. Я прижималась лопатками к самоуверенному идиоту в погонах, потела, боялась и ненавидела. Перед слезящимися глазами проносились размытые полосы стен, поворотов. Страшно от мысли, что не вытерплю и всажу в колено поручика айкути и потом не смогу овладеть ящером, подведу напарника. Заложников в действительности двое: я, чтобы не рыпался колдун, и колдун, чтобы не рыпалась я.

У входа в пещеру (ещё одну Гущу, только в этот раз Мохнатую) дежурила регулировщица с жезлом и всех проезжающих отсылала налево. Предводитель скрипнул зубами - опоздал. Кто-то, обладающий большими, чем командир подвижной ячейки, силами и полномочиями, уже прибыл, во всём разобрался и теперь пошлёт новоприбывшего выгребать гуано, чего собственные эльфы не успели или не захотели. Теперь надежда только на пленников: что они окажутся ценными и хотя бы немного послужат к вящей славе поручика.

Кавалер-девица описала жезлом плавную окружность: сбавьте темп. Поручику ничего не оставалось, как придержать ящера и амбиции. И всё же требовалось хоть как-то выплеснуть досаду, он наклонился и прошипел: "Боишься?"

Я промолчала. Что тут можно ответить? Сказать: "Не боюсь" - так обидится и прирежет. А чего именно боюсь, лучше не уточнять, как и просить о пощаде. От прошелестевшего возле уха и стёкшего по шее дыхания стало как-то особенно гадко. Я сжалась в комок и прикрыла глаза, дрожа от омерзения. Но изверг разочаровался, наверное, ждал, что забьюсь, что попытаюсь бежать. По правую руку мелькали сросшиеся колонны верхних и нижних капей, за ними валялись в беспорядке оплывшие, приросшие к полу валуны и камни поменьше, горбатились стенки, змеились проточенные водой каналы и желоба, - каменный лабиринт. Впереди мелькали багровые отсветы - приемлемое для светлых и терпимое для тёмных освещение. Слышался лязг металла, отрывистые команды, короткие взвизги сигнальной дудки - лагерь.

Кто нас встретит? От этого зависела наша с Камой жизнь и свобода. Впрочем, шансы выйти из смертельной драки победителем у Камы были. Несмотря на заложницу. Но ему пришлось стерпеть и притвориться паинькой. А то сначала драконовцы нападают на пограничный патруль, потом захожий маг устраивает дезинфекцию, и доказать после каждого такого случая, что светлые эльфы не хотят гражданской войны, будет всё трудней. И лучше пожертвовать собой, честью, репутацией и женщиной. Ну а Безумный Эндзи останется на территории тёмных вместо кары господней.

Отряд въехал в лагерь. Караульный - красноглазый, чернокожий субъект, одетый в ремни с ножами и что-то похожее на трусы - закричал, чтобы спешивались. Кстати, он был единственным, кто на виду охранял лагерь. Душа воина куталась в тень, она будто сливалась с окружающим миром, и в полной темноте я могла бы его не засечь. Так что на самом деле он был не единственным охранником в лагере - просто все остальные остались незамеченными.

-- А это кто? - поинтересовался чёрный, разглядывая меня и косясь на спутанное верёвками тело на спине дайника. Тело вяло брыкалось.

-- Пленные, - коротко бросил раздосадованный поручик, нож он не выпустил до сих пор, - вы должны обеспечить охрану!

Чёрный серьёзно кивнул.

-- Солдаты пусть останутся здесь. А вас Претёмный господин захочет увидеть. Давайте её сюда.

Судя по всему, чёрный считал себя надлежащей и вполне достаточной охраной.

Предводитель открыл было рот, потом вдруг замер. Словно в бок, как раз над почкой ткнулось нечто острое и холодное. Чего быть не может - ведь там нет никого, ничего, и одна тьма кутает души. Меня обдало мускусным запахом пота.

А ведь мог и вздрогнуть, полоснуть напоследок. Или потерять контроль над завром. Я невольно поручика зауважала и порадовалась, что не всадила ему в колено айкути.

Нож медленно отодвинулся в сторону, державшая за талию рука отпустила; я стала медленно сползать по округлому боку ящера, словно капля смолы. И всё ждала, что красноглазый дьявол перехватит на полпути.

Не перехватил.

Ноги ткнулись в твёрдый пол, сложились, я едва не расшибла ещё и лицо, но вовремя подставила руки. Сердце стучало где-то в горле. И сквозь этот стук слышались шаги. Спокойные, уверенные, смешные. Как бывает, когда шлёпают босиком по камням.

Подняла глаза.

Довольно-таки знакомые гамаши.

И совсем незнакомый голос начальственным тоном интересуется, что происходит.

Трясу головой, и зрение проясняется. У нормальных людей от чрезмерного напряжение в глазах двоится, а вот у меня две фигуры съехались в одну. Теперь всё нормально: вижу, что голос принадлежит тёмному эльфу с цепью и блямбой на груди - старший клана Ящерицы; гамаши на ногах князя Гаккаты. Наверное, тёмный властитель пригласил коллегу развлечься по-благородному охотой, а тут безобразия. Странно, что Гакката развлекается именно здесь и сейчас. Однако мысли запаздывают, а я кричу:

-- Князь, вы просто подарок богов!

Развесёлый крокодилец смеётся:

-- С ножом у горла и кусок навоза под лапой дайника будет подарком богов!

Время как река после половодья возвращается в берега.

У каждого из нас были свои желания и планы: старший клана Ящерицы хотел разобраться, наказать виновных и получить за устроивших безобразие воинов выкуп; я хотела помыться; Кама - отвязаться от Гаккаты и его тёмного коллеги и бежать на поиски господина; Гакката хотел выгородить государя в лице его подданных и поухаживать за дамой. Чем немедленно и занялся: помог мне подняться, выудил из кармана тряпочку и, намочив её водой из фляги, принялся вытирать мне шею. Прикосновения пальчиков его новой руки оказались необыкновенно приятны, от них исходило тепло видимое глазами пещерников и невидимое, но явное для волшебников. Сразу верилось, что всё будет в порядке. До ненужных утешений князь не опустился, сам пока ни о чём не спрашивал.

Солдаты освободили моего телохранителя, и он на деревянных ногах приковылял посмотреть на рану. Или царапину.

Подошёл, заглянул, словно хотел помочь с перевязкой, и в это время между светлыми произошёл обмен короткими, но весьма содержательными репликами.

-- Он что, совсем?!

-- Это не Он!!

Лавандовые глаза князя изумлённо расширились.

-- Но они же не?!!

-- Ты бы видел!!!

-- А ты?!!

-- Сам видишь! А сам?!

Князь хмыкнул, на губах промелькнула тень странной, не совсем земной улыбки.

Я ощущала себя проводом между двумя телефонами и слышала всё, что было понятно собеседникам, но для посторонних не прозвучало.

"Наш господин совсем рехнулся, - имел в виду князь, - что натравливает дракономордых на соседей? И без того отношения расползаются!"

"Это не государь! - ответил Кама. - А его беспутный сынок окончательно съехал с катушек".

Гакката знал, что Эндзи - мастер иллюзий и вводящих в заблуждение мар, все его творения выходят до ужаса натуральными, но всё же удивился: в народе ночных охотников из драконьих отрядов по праву называют ведьмаками.

"Но они же не простые асигару и не люди, чтобы слепо бежать за марой?!!"

"Ты бы видел, что Эндзи сотворил с Мастером Е!!!"

"Значит, вы ищете Эндзи? И ты потащил с собой даму?!!"

"Ты сам видишь, что это не простая дама! А ты сам какой силой сюда приволокся?"

"Не иначе как чудесной!" - на полном серьёзе ответил улыбкой князь.

А я, помимо тайного смысла скупых реплик, поняла, что патриарх клана Ящерицы, чернокожий караульный, солдаты и даже сердитый поручик - люди. Люди, которые, как и их предки, играют в эльфов; по наследству им достались новые качества и новая память, они забыли человеческое прошлое, но продолжают оставаться людьми. А вот Кама и Гакката - это действительно другая раса, нечеловеческая. Потому-то они и понимают друг друга с полуслова, выискивают среди людских масс себе подобных и берегут. Истинных эльфов мало. Дайгоро, вполне вероятно, тоже истинный. И я. Не за благородной дамой князь ухаживает, а за ребёнком, который ещё не осознаёт...

Рука Гаккаты замерла. Мужчины обменялись взглядами: ребёнок осознаёт.

Старший клана Ящерицы тем временем высказал своё претёмное неудовольствие поручику, отдал распоряжения на дальнейшее и повернулся к нам.

-- Ну, прямо семейная идиллия! Мама, папа и любимая дочка. Кто из вас мама? Может быть, Гакката, ты представишь мне своих родичей?

-- С мамой мы ещё не определились, - в тон пещернику отозвался Гакката, выпрямляясь и щекоча меня длинными волосами.

Кама сверкнул глазами на обоих правителей, но промолчал.

-- Рекомендую Вам, Претёмный Господин Ящериц Ию-Аанн, - зеленоволосый крокодилец без малейшего почтения, а скорее с горделивостью танцовщика перед публикой поклонился, - Каму, личного вассала Великого Сёгуна. Кама - маг и первый в роду. И невестку государя, госпожу Змею.

Патриарх Ию-Аанн, в общем-то, ещё молодой субъект, кашлянул. Приближённые Великого Сёгуна больше смахивали на бродяг. Или на похитителя и невесту. Тёмный знал, что у светлых дарующая жизнь госпожа ну никак не может быть бродягой.

-- А это их свита? - ядовито и не совсем вежливо осведомился глава, указывая в глубину пещеры, где ещё полыхали сдерживаемые, но не собирающиеся затухать сполохи агрессии.

-- Нет. Но мастер Кама в праве и в силе приказывать ловчим из драконьих отрядов.

Это в городе, где есть своё начальство, права у Камы нет, а здесь драконовцам выгодно признать личного вассала Великого Сёгуна своим командиром. Выгодно и не зазорно.

-- Но с одним условием, - встрял Кама, - вы обещаете отпустить драконовцев!

Претёмный Господин Ящериц минуту молчал, сопоставляя факты. Особого гнева он не испытывал: должность главы клана у тёмных выборная из целой кучи наследников, и подверженного влиянию эмоций кандидата в борьбе за патриаршую блямбу сожрали бы, и квакнуть не успел бы. Соображать в той борьбе тоже приходилось быстро.

-- Так это ты устроил парилку? - поинтересовался Ию-Аанн.

-- Я! - ничуть не стесняясь причинённых тёмным разрушений, ответил Кама.

-- А поручика почему не сварил? За девчонку перепугался?

Температура стихийного мага подскочила ещё на несколько градусов. Интересно, как у него белки в организме выдерживают?

-- Тогда были волосатики, а сейчас нет, - серьёзно ответил он, - я не хочу войны между кланами: наш враг наверху.

С таким доводом глава спорить не стал.

-- Хорошо. Если ваши головорезы сложат оружие, я отпущу их. И даже позабочусь о раненых, и о том, чтобы их ходячие товарищи добрались в город без происшествий.

Ну да, а потом за раненых дипломаты будут торговаться за въездные и выездные пошлины. Не одна голова в той торговле поседеет. Но команданте такие издержки жизни уже не волновали.

-- Но перед этим вы мне всё подробно объясните! - закончил владыка Ию-Аанн.

-- Я прикажу змеехвостым сложить клешни! - обрадовался Кама. - И порукой будет наша с вами репутация.

Что-либо объяснять, он не обещал, скорее всего, понадеявшись свалить говорильню на князя Гаккату.

Глава клана щёлкнул пальцами. Из темноты возникли три брата-близнеца давешнего караульного, во всяком случае, мне они показались на одно лицо. Это должно быть очень хорошо - невидимые часовые: таких запросто не снимешь и не обойдёшь втихаря. Под охраной чёрной троицы и в сопровождении светлого мага Ию-Аана направился в глубь пещеры. Я тоже хотела пойти - интересно ведь поглядеть, как мой частично прирученный мордобоец будет отбирать у "головорезов" орудия резанья, но Гакката не пустил.

-- Зачем? - проговорил он. - Может вам чего-то надо?

Я задумалась. А ведь действительно надо!

Помыться!

Одежда ещё не успела высохнуть после недавнего купания, но я настолько пропиталась страхом и ненавистью, что просто выворачивает. Купание мне сейчас нужнее, чем сон и еда. Только думала, что не разрешат, скажут: "Ты бы ещё ногти покрасила!"

-- Почему бы и нет! - отозвался Гакката. - Если вы сможете обойтись холодной водой.

-- Конечно, смогу!

Как там говорил старший сержант Шнек: "Холодной воды в природе не существует. Есть просто вода, есть кипяток и есть лёд".

Вода вытекала из стены по трубе, формой и цветом похожей на бедренную кость со спиленным коленным суставом, снизу кость уже обросла короткой кальцитовой бородкой.

-- А где берестяной ковшик? - спросила я. - Или на худой конец алюминиевая кружка?

-- Зачем? - не понял Гакката.

Сумеречный князь взялся меня сторожить.

-- Вы не торопитесь, - сказал эльф, - если надо, то они подождут.

Они - это проблемы, патриарх клана Ящериц и Кама, который постоянно куда-то спешит.

-- Ловить демона, не очистившись душой - в высшей степени безрассудно, - закончил свою мысль Гакката.

Я разделась и залезла под трубу. В первый момент холод ошеломил, мне даже показалось, что душа выскочила из тела, но никуда она, голубушка, не делась. От судорожного вдоха что-то расправилось в груди, крик я сдержала. Уселась в выемку под струёй так, чтобы она била в макушку, расплёскивалась и стекала по плечам и спине. Взгляд остановился на выложенном из камней стоке: вода прыгала и изливалась лентами, переступала, плясала, менялась и оставалась прежней. Холод укрыл с головой, спеленал; растревоженные болячки окоченели и перестали досаждать, потом заледенело внутри: сначала тело, а за телом и мысли. В глазах темнело и двоилось, звуки множились и рассыпались на разные потоки, каждый звучал отдельно: редким взрёвываниям ящеров в мире Яви отвечали тоскливые чудища мира Надвечного, там, где разливается водополье. Я разделилась: одна я, сохранив человеческое обличье, сидела под водопадиком в тускнеющем мире Яви, вторая я стояла под низкими тучами в клубящемся над водой тумане. Дна под лапами не было, я стояла на спине потока уверенно и привычно, как детёныш на родительском загривке, и смотрела по сторонам.

Из тумана в небо торчали жерди. Ровно торчали и криво, много тысяч жердей. Они указывали дорогу, и каждая в свою сторону. В глубине, под туманом, скрытые толщей воды, неспешно кружили сизые хищные тени. Я их не видела, но чувствовала. Изредка тени поднимались к поверхности, выбрасывали в свинцовое небо струю пара и тут же падали, растворялись в пучине. Вода схлопывалась над тенями, и на поверхности лопались крупные пузыри.

Потом я услышала далёкий, съеденный расстоянием крик.

И не боится, что вместо достойного собеседника откликнется хищник! Тоже достойный. Вероятно, терпение уже дошло до предела...

Я спрыгнула со своего потока на спину другого течения - здесь они переплетались как гадюки в гнезде - и побежала, высоко задрав хвост. Из глубины всплыли сизые тени - экзаменационная комиссия. Стоит слегка оступиться - провалишься, и тебя съедят.

Крик отдалялся и затихал.

Долго ли бежала, коротко, а потом встретила его - ловчего из драконьего отряда. Тело его закрывали доспехи больше похожие на хитиновую оболочку кузнечика, чем на изделие рук. Шлем драконовец потерял, волосы растрепались и прилипли к лицу, вместо глаз зияли багровые раны. Ночной охотник провалился по грудь в густую воду, ощупывал дорогу мечом, но клинок рассекал воду, не встречая сопротивления, и парень совсем растерялся, он думал, что стоит на месте, скованный непонятным нечто, а на деле тащился по кругу и бессмысленно тратил силы.

-- Не шевелись! - сказала я.

Слепец перестал ощупывать воду и перехватил меч по-боевому.

-- Кто ты?

Ага! Значит, спасаться он хочет больше, чем воевать.

-- Чёрный дракон! - ответила я.

Охотник наконец-то замер.

-- Данна! Накажи меня!

Хм, мужем и господином меня ещё не обзывали. Голос в Надвечном мире у меня делается низким и густым, вот ловчий и перепутал.

-- Наказывать тебя будет командир, - ответила я, не вдаваясь в интимные подробности. - Держись за хвост!

-- Хай! - с готовностью выкрикнул слепец и сунул меч в ножны. Потом выпростал из-за ворота шарф и, насколько получилось, вытер грязные ладони.

Я сунула хвост пациенту в руки, и мы пошли домой. Вопросов охотник не задавал, на раны не жаловался. К командиру - так к командиру! Приятно всё-таки иметь дело с дисциплинированными индивидами, он и упасть не посмеет, потому что старший не разрешил. Но всё же обратно я шла гораздо дольше и труднее, ведь приходилось тащить груз. От него у меня похрустывало в спине, постепенно становилось жарко. Ориентировалась я по мусору и тине, прилипшим к жердям. Хищные тени кружили поблизости, но не нападали. Я думаю потому, что снаружи сторожил Гакката, и у него была острога, а сам Гакката опытный охотник. Ещё я знала, что если смоет жерди, то я смогу его позвать - и он отзовётся. Он или Кама. А потому, как ни напирали бегущие волны, жерди не падали. Возвращаться следовало тем же путём, чтобы закрыть дорогу духам.

У источника-двери ушедших в глубину уже поджидала большая компания: Гакката и встревоженный Бэйумэн с копьями; сонный Кама, который воспользовался оказией и вздремнул; патриарх Ящериц, который ничего не понимал, и это обстоятельство его раздражало; немолодой хмурый ведьмак, тот самый, обещанный слепцу командир, который понимал, что ничего не понимает, и с этим смирился; ведьмак помоложе, который думал, что понимает; неподвижное тело с окровавленным лицом, которому надлежало вернуть душу; эльфы из свиты князя; эльфы из свиты патриарха и прочие не слишком официальные лица.

Первым делом - водополье ещё было здесь, затопляло глаза туманом, заглушало шум лагеря бульканьем и плеском, тоскливый вой трепетал будто флажок на ветру где-то на краю сознания - я подползла к раненому. С него сняли перевязи с оружием, вымыли руки, но под ногтями кровь осталась, я чувствовала её запах. В этом мире охотник сам себе выцарапал глаза. Интересно: что он этими глазами увидел?

Хмурый драконовец, который ничего не понимал, но был ближе других, взял раненого под мышки и приподнял.

Уцепившись одной рукой за край твёрдого хитинового воротника, я шлёпнула коматозного по макушке ладонью, загоняя душу внутрь. От удара безвольное тело конвульсивно вздрогнуло, а потом захрипело и забилось в руках старшего товарища. Младший ведьмак бросился помогать командиру, а я опустилась на пол скомканной тряпочкой, сил, чтобы двигаться, не осталось. Туман водополья рассеялся, сменившись обычной мглой, от холода я почти ничего не чувствовала и совсем ничего не хотела.

Но замёрзнуть не дали. Кама достал из-за пазухи сухой и чистый тельник, у команданте была способность согревать вещи не только на физическом уровне, а потому оживление банного халатика для лезущего в ледяную купель обавника, стало для телохранителя святой обязанностью. Теперь вот и я. Каме карьера обогревателя не слишком нравилась, но лучше него всё равно никто не согреет. Бэйумэн бросил копьё и стал одевать, кто-то сунул в руки кружку с тёплым (а мне казалось, что горячим) бульоном.

Вторую часть Мерлезонского балета под названием: "Объяснения Претёмному господину Ящериц, кто такие шаманы, с чем их едят и как ловят", - я пропустила потому, что заснула. Доводам светлого мага Претёмный господин внял. Отчасти благодаря демонстрации шаманских способностей. Думаю, что Гакката намеренно повёл меня к водопадику и подбил на мистические хождения, потому что знал натуру патриарха Ию-Аана. А ещё мы спасли живую душу. Сохэя Муэна тёмные выловили и до чрезвычайности увлеклись расспросами: а что это ренегат позабыл в их владениях? Так что нас он догонит не скоро, если вообще догонит. Мне дали другую одежду. Прежняя не успевала высохнуть, а лезть на поверхность в мокром - самоубийство. У товарищей вещи просохли, и если с магом-огневиком всё понятно, то Бэйумэн меня удивил. Сказал, что не хочет менять свой зипун на что-то безликое, но ведь одного желания мало. Или, всё-таки, может оказаться достаточно, когда дух преобладает над телом.

-- Зачем ты пошёл с нами?

Ранъя, теперь уже бывший командир отряда "Кокурю-гуми", отвечать не хотел. Да и кому приятно рассказывать о своём позоре!

В драконьи отряды посторонних не берут: нужно родиться драконом и быть драконами воспитанным. И всё равно мало кто из ночных охотников доживает до зрелости, и совсем уже исключительные мастера становятся командирами подвижных отрядов. Когда Ранъе предложили собрать свой отряд, он был на седьмом небе от счастья. Ведь он считал себя недостойным командования и собственных учеников. И нет бы отказаться от командирского жезла - не отказался.

А теперь убедился, что действительно недостоин.

Теперь остаётся только выполнить задание: отыскать ойуна. А что будет дальше, Ранъя старался не думать. Хайюки, если сможет, станет охотником-одиночкой, Ниму помогут вырастить новые глаза, но куда он пойдёт после, ещё неизвестно. Ясно одно - отряда не будет.

Редкие порывы ветра доносили из трещины за поворотом запах снега, оттаивающих веток, коры и хвои. Я никогда не думала, что запах снега может быть таким богатым и сладким. Отчасти и затеяла разговор потому, чтобы отвлечься от соблазна вот прямо сейчас, не дожидаясь вечера, выйти под небо, увидеть солнце сквозь тучи и ослепнуть.

Кама и Бэйумэн ушли на поверхность разведать, что творится в мире, нет ли поблизости людей, и куда подался наш одержимый демонами господин. Глаза колдуна практически сразу настроились на яркий солнечный свет, Кама и на само солнце, и на расплавленный металл может смотреть, не щурясь, впитывая зеницами тепло и силу - что ни говори, огневик. Бесплотный дух от лишнего света тоже не страдает. А вот нам с Ранъей приходится ждать. Это раньше я думала, что эльфам не надо адаптировать зрение, выскакивают как черти из табакерки и сразу рубят, но оказалось, что выскакивают, а рубят уже вслепую.

На полосатых известковых стенах плясали жемчужные переливы далёких отсветов.

-- Вам не надо это знать! - проговорил Ранъя на мой вопрос "зачем".

Послать куда подальше благородную госпожу ночной охотник не посмел, как и пошуровать в моих кишках мечом.

Я кивнула. Действительно не надо, и без высказанных вслух откровений понятно.

-- Ты мне расскажи, как всё было. Когда ты увидел за наваждением реальность? - на этот вопрос я имела полное право.

Ранъя поёжился. Прошло несколько минут, когда ведьмак наконец-то атаковал требовательную, висящую между нами тишину:

-- Стража у Ночных Ворот полегла вся. У кого разорвалось сердце, у кого сосуд в мозгу. Нас вызвали по тревоге...

Точно так же, как поручика из тёмных. Кто первый подвернулся, тот и попал. Я внимала, не вслушиваясь в слова, поглощала речь как музыку и перед глазами обретала цвет и объём картина: живое изображение, а не пейзаж с финтифлюшками в рамке. Главной силой в картине были чувства, и в какой-то степени она была искажена моим собственным восприятием. Ранъя не верил незнакомой шаманке в полной, исчерпывающей мере. Может быть, он вообще никому не верил. Даже себе.

С потолка срывались капли, им навстречу поднимался туман. Отзвук капели, многократно отражаясь от стен, перегородок и выступов, сливался в неразборчивый шёпот, о чём-то предупреждал.

К сожалению, слишком тихо и неразборчиво.

Ранъя мотнул головой, стряхивая с волос сверкающую седину капель. Стряхнуть мысли не смог. А потому без особой причины ускорил шаг, намеренно забыл, что главное на охоте - не торопиться.

И тут он заметил врага, необыкновенно ценного убийцу. Пресветлый начальник велел поймать его в пределах Сытой Гущи, обязательно живым и необязательно целым, не дать пересечь границу. Тёмные не должны о нём узнать, тёмных вообще это не должно касаться.

Ранъя приказал кохаям разделиться и окружать.

Свихнувшийся шаман обернулся и побежал. В сером женском халате с широкими рукавами он был похож на птицу - мокрую встрёпанную ворону.

Пришлось ускорить шаг и им. Душу постепенно охватывал азарт, как дворян на королевской лживой охоте, где охотятся не за зверем, а за почестями и впечатлением. Обавник удирал, перепархивая через каменистые гребни и бесцветный кустарник. Ёри и Химат выдернули пращи и стали обстреливать беглеца камнями, тот заметался. Помощник Гума уже почти поравнялся с ним, но группа Гумы двигалась по соседней, параллельной протоке, чтобы схватить бесноватого, им требовалось преодолеть гребень. Ранъя крикнул, чтобы обгоняли. Впереди и гребень пониже, и к беглецу лучше бы подойти с двух сторон.

Одержимый всё-таки достиг тоннеля, группа Гумы забежала в соседний, через два тиo^[4] проходы снова соединяются. Однако врагам хватило и этого расстояния: в тоннеле отряд атаковали пограничники тёмных. Откуда они появились и по какому праву (до границы отряд ещё не дошёл), никто не подумал - завертелась мельница Хатимана^[5]. Под напором ящеров драконовцы отступили в боковой тоннель, к Кольцевой Дороге, и не заметили, как оказались на территории тёмных, и тогда их встретили настоящие пограничники. Впрочем, это командир сожравшего самого себя отряда поймёт потом, а тогда, забыв всё на свете, гнался за шаманом, рядом бежали младшие братья и цукай. И когда ловчие загнали одержимого в узкий слепой проход, и осталось только схватить, тот рассмеялся, контур безумца утратил чёткость, фигура поплыла и расплылась туманом.

Ранъя повернулся к цукаю, хотел спросить: "Как же ты пропустил?". Но и цукай оказался наваждением, а сильно поредевший от собственных мечей отряд - не пограничники их атаковали в первый раз, а группа Гумы - остался далеко позади. Не они, а их загнали в угол. И единственное, что мог Ранъя - это сохранить личную репутацию.

А если простыми словами, то навалять вокруг себя достойный курган из неприятельских трупов.

-- А когда я увидел реальность? - повторил вопрос любитель курганов. - Когда появился Кама и начал орать, я перестал сомневаться. Будто пелена с глаз упала.

-- Это он может, - согласилась я. Однако не уточнив, с чем именно согласна: с тем, что Кама может орать, или с тем, что подобен лучу света в тёмном царстве, мрак развеет, богатство спалит. Не иначе, как для лучшего постижения истины.

-- А как это пишется? - поинтересовалась я.

-- Что пишется? - не понял эльф.

-- Кама. Он "огненный демон" или всё-таки "серп"?

Ранъя хмыкнул.

-- Пишется азбукой.

Я покачала головой. М-да, замечательное прозвище у команданте, богатое смыслами.

Нет ничего более естественного для эльфийского воина, как прервать поединок, чтобы полюбоваться закатом, снежинкой на лезвии меча или кузнечиком, вспрыгнувшим на рукав, - чем-то всегда ускользающим, но вечным. Ведь воинов перебито неисчислимое множество, а солнце как вставало - так и будет садиться. Полюбоваться, а потом со спокойной душой кого-нибудь зарезать. И чаще всего этот миг созерцания ускользающей вечности умещается между ударами сердца, последним и предпоследним.

Наступил вечер. Спрятанный в глубокой трещине выход из пещеры накрыла тень, и отсветы на стенах погасли. Появилось слабое истечение тёплого воздуха, пещера запела. Хотя последнее мне могло и почудится - слишком уж ускользающей была мелодия и слишком сложной для творчества природы и случая.

Бэйумэн ещё не вернулся и знаков не подавал, однако беспокойства я не испытывала. Мы с Ранъей переместились к выходу - круглому, будто прогрызенному жуком-древоточцем отверстию. Площадки перед выходом не оказалось, сверху его придавливал обросший сосульками козырёк. Как туда залезть, не представляю, но кто-то залез: наверх уходила верёвка с узлами, придавленная для натяжения большим камнем.

Дно расщелины терялось за изгибом, кое-где внизу белели пятна набившегося в трещины снега, над козырьком виднелся синий лоскут неба. Западная сторона расщелины была вся в тени, восточная резалась по диагонали на черноту и расплавленное, щедро вымешанное с кровью, сияющее, бьющее в глаза золото. Куда там современным навороченным телескопам! На заледеневшей стене мы видели живую внутренность солнца в реальном времени и цвете.

Первым очнулся Ранъя, дёрнул меня за рукав:

-- Госпожа! Прячьте глаза!

Я отвернулась, вытерла слёзы. Ресницы даже на лёгком весеннем морозе склеивались, перед глазами плавали жёлто-красные пятна.

Ловчий постучал затвердевшей верёвкой о козырёк. В настроении Ранъи чувствовалась тревога: сначала исчез охотник, потом колдун. Уж Кама мог бы явиться и рассказать, что творится в Срединном мире. Но насколько я знаю команданте, он вполне мог испытывать Ранъю.

-- Давай полезем наверх и посмотрим! - предложила я, достав из кармана железные когти.

-- А благородная госпожа осилит подъём? - удивился эльф.

-- Если Бэйумэн залез, то и я смогу.

Когти я привязала к ногам.

Карабкаться в Срединный Мир оказалось не так-то уж и легко. Ранъя подсадил меня на карниз, а вот дальше пришлось подтягиваться на руках. Откос был с отрицательным уклоном, ногами до стены я не доставала; и хотя натяжение не давало верёвке раскачиваться слишком сильно, меня так и норовило стукнуть о ту самую недосягаемую стену то спиной, то боком.

Так я подтянулась раз, другой, на десятый в мышцах рук появилась резь и сопротивление, дыхание сделалось глубоким. Но, кроме рук, напряжения я больше нигде не чувствовала, а дыхание, увеличив глубину вдоха, сохранило размеренность. Как будто я робот. Раньше было не так: не так болели и натягивались мышцы, не так дышалось.

До участка стены, где хоть как-то можно задействовать ноги, бесконечных три метра. Усилие превращается в насилие, молочная кислота в мышцах каменеет и грозит раздавить кости, а кожа сухая. Я не вспотела, не стала задыхаться. А значит ещё не предел, можно выжать...

Наконец-то я смогла упереться ногой, задрав колено чуть ли не к самому подбородку, поскребла когтями, уцепилась прочней, выпрямила ногу, продвинувшись сразу на метр. Сверху повеяло запахом можжевельника, я начала принюхиваться и не заметила, что в какой-то момент в руках расплавились камни, мышцы сделались мягкими и послушными, в них осталась царапающие песчинки - память о боли, но сама боль рассыпалась. И я увидела оставленные Камой следы: в покрывающей стену ледяной корке четыре лунки в ряд и пятая отдельно, глубина ямок - сантиметров пять, Кама проплавил их пальцами, мне очень живо вспомнилось, как при первом знакомстве Кама схватил меня за запястья. Удивительно, что выдержали и не брызнули осколками кости. Впрочем, к тому времени я уже начала изменяться, и кости сделались крепче людских.

Недалеко от края остановилась, прислушиваясь.

Ветер шелестел снежными крупинками о наст, тонко подвывал в тонких ветках; запах можжевельника сделался постоянным, над краем виднелся колючий силуэт куста.

Я закрыла глаза и вслушалась глубже.

Никого: ни птиц, ни мелкого зверья (крупные хищники на горе никогда не водились), - как будто обитатели здешних лесов и склонов, предчувствуя беду, срочно эвакуировались или попрятались. Только Кама, но он опасен не нам. Сидит за камнем в гнезде из веток, крупно обиженный на господина. Бэйумэн клялся и божился, что Эндзи выбрался из пещер через то же отверстие, что и мы, но карабкаться на стену не стал, а прыгнул. Не совсем в своём уме, но по собственной воле. Тела или характерных пятен на стенах расщелины мы не увидели, и может оказаться, что безумец не разбился, а полетел, вполне благополучно спустился и убрёл на север. Эта мысль тяготила Каму больше, чем смерть господина и гнев сёгуна. Мечту украли! Это он хотел летать!

Мне же хотелось сказать Каме: "Не думай! Думанье с полётами не сочетается. Ты либо перестанешь завидовать и думать, либо и дальше будешь совершенствоваться в лазании по вершинам". К сожалению, говорить такое команданте нельзя. Услышит только, что ему нотации читают и ещё в душе ковыряются - не потерпит и не простит. И не холодно же ему в летней по сибирским понятиям курточке! Может его полечить, как когда-то Сатрапа Деспотовича? И заодно самой погреться. Пока не поздно. Пока есть, кого лечить.

Полезла дальше. Выглянула из-за уступа на заснеженный розово-сиреневый склон. Подножье горы истыкивали редкие шарики кустов, в распадках будто лавовые потоки застыли непролазные заросли кедрового стланика, снег рядом с краем покрывали синие чёрточки птичьих следов. Один набор ботиночных следов и ещё один собачьих тянулись мимо нависшего над краем куста в небольшую впадину. Над горой, прямо из глубокой вечерней синевы, проступали облака и перьями расплескивались по небу. Никаких летательных аппаратов на горизонте не наблюдалось.

Вскарабкавшись на обрыв, я не стала подниматься на ноги, как и была на брюхе, скользнула во впадину. Здесь было теплей. В ямке развернулась, и мне открылся сумасшедший простор. Можно даже сказать, просветление.

Светило уже скатилось за горизонт. В небе догорали отсветы солнечного пожара; низкие клубящиеся облака были похожи на дым: голубой, сиреневый, жемчужно-серый, - цвета перетекали друг в друга, и не было мгновенья, когда цвет неба был определённым. Между облаками и островом света на горизонте раскрывалась золотисто-розовая внутренность крыльев жар-птицы. Из туч растекалась сизая мгла, тучи наступали, смыкались, и вскоре от крыльев остались только бело-жёлтые горящие перья. Отсвет пожара растянулся в узкую красноватую полоску над краем более светлой, полыхающей снегом, далёкой вершины и потонувшим во мраке перевалом.

Внизу, под обрывом, дремала в ожидании хода река, сверкала вызолоченным закатом панцирем льда. На другом берегу, как раз напротив обрыва, поднималась округлая вершина, её склоны заросли смешанным лесом, а макушка была гладкой как свежевыбритая тонзура, прикрытая розовой шапочкой. Река - это я уже не могла видеть глазами, а ощущала водой своего тела - огибала гору петлёй и выбегала на востоке на широкую покатую луговину. Летом и в малоснежные зимы там выпасали лошадей и коров, от налётов людской авиации береглись по старинке: сообразительные животные сами знали, что значат железные птицы с воющими голосами, разбегались врассыпную, прятались за разбросанными по склону валунами и в коротких, специально для этих целей прорытых тоннелях. Гораздо сложнее потом оказывалось собрать стада и разделить, где чьё беспокойное имущество. Среди казаков, насколько я знаю, высшим шиком считалось не просто подстрелить эльфийскую скотину, но тушу-другую уволочь с собой. Распыляли над луговиной и яды, после чего пару лет пастбище пустовало, а потом всё начиналось снова.

Ранъя тем временем тоже вскарабкался на обрыв и долго лежал под кустом, гоняя в лёгких воздух и не шевеля ни рукой, ни ногой. Даже голову не повернул полюбоваться закатом. И я подумала, что карабкаться по скалам в доспехах, пускай и хитиновых, трудно. Причём дело не в весе, к которому можно привыкнуть, а в ограниченной амплитуде движений. Наверное, Ранъя не сможет задрать ногу выше головы и как кошка растянуться чуть ли не вдвое, чтобы достать единственный на близлежащей гладкости уступ. Да и железом увешан, как ёлка игрушками. А вытягивать себя приходилось на одной лишь силе. Ему бы сопротивление уменьшить, глядишь, и не понадобилось бы такое напряжение.

Отдышавшись, ночной охотник приподнялся и стал оглядываться. Закат его всё-таки впечатлил - взгляд в сторону запада на мгновение задержался, но что-то ловчего беспокоило. А, не заметив ничего угрожающего, драконовец на четвереньках двинулся к приютившей меня впадине и чуть не наступил.

-- Я думал вы ушли, - Ранъя покраснел.

И вообще смотрел на меня как пугливый конь, впервые узревший негра. Или призрака. Припомнились фокусы Черники, когда я разгуливала по лётному полю, наведывалась в расположение штаба, а меня никто не замечал. "Тебя нет!" - сказал старик.

-- Тебя нет! - повторила я Ранъе.

Тот ненадолго задумался.

-- Может, и нет.

Длинные тени спеленали землю от края до края, вечер плавно перетекал в светлую ночь. Кама нашёлся за валуном. Он решил, что мы сами догадаемся залезть, когда стемнеет. И наконец-то объявился Бэйумэн. Вернее сказать, мне захотелось с ним встретиться, спросить: как поживает сиятельный муж? Ничего ценного себе не отморозил? И я доподлинно знала, где охотник находится: на том берегу реки, у пустующей по холодному времени пасеки. А за пасекой начинался берёзовый лес с редкими шпилями старых лиственниц.

Мы спустились по крутому обледеневшему склону к реке, лишь чудом не переломав себе ноги. Бэйумэн уже ждал на том берегу. В летнем с пёстрой вышивкой зипуне на фоне заснеженных круч охотник смотрелся слегка странно, как Герда во владениях Снежной Королевы: без шубки и рукавичек, но не испытывая по этому поводу заметного дискомфорта.

-- Ну, как? - поинтересовался Кама.

-- Он залез на берёзу и сидит, - ответил эвенк, чем-то смущённый, - с утра сидит, не шевелится, инеем как шерстью оброс, но мёртвым от него не пахнет.

-- Думаешь, живой?

-- Думаю. А потому близко не подходил. Вся поляна возле дерева вороньими следами изрисована, стая большая прилетела.

-- А зверьё? - спросила я.

-- Много следов. Всяких. Утренних и вчерашних, но вживую никого не видел, только птица разная. Я тут петли поставил.

А вот и причина смущения. Не утерпел охотник: насущная пища оказалась важнее вассального долга. Правда, заботился эвенк скорее о нашем пропитании, чем о своём.

-- Веди, показывай, - хмуро приказал телохранитель.

Смотреть колдун собирался, естественно, не ловушки на рябчиков.

Эндзи сидел на нижней ветке большой старой берёзы, прислонившись спиной к стволу и свесив босые ноги. Мёртвым он действительно не выглядел: цвет ступней вполне допустимый, бледный, но не синий, и сосульки с ногтей не свисают.

Потрясённый Ранъя втянул воздух сквозь зубы. Высокородный господин обнажил ноги - бесстыдство поистине человеческое, хуже животного, которое на то и животное. Или тёмного. Но на то и тёмные. Некоторые городские даже считают, будто пещерные заводят потомство от союзов с дайниками.

Кама ухмыльнулся: не жил ты, братец, в нашем весёлом доме и не такое увидел бы!

Спутанные волосы Эндзи свешивались на лицо и прятали глаза, накидку он всё-таки потерял. Вокруг, на том же дереве и на соседних, застыли чёрные комочки - вороны, сотни, если не тысяча птиц - свита. Если мы захотим увести птенца силой - не отдадут.

Мы засели за оградой пасеки, сплетённой из веток и забетонированной снегом.

-- Что будем делать? - спросила я.

Телохранителя Эндзи боится и, как только заметит, сбежит; Бэйумэн с одержимым не справится; в меня безумец влюблён или мыслит, что влюблён, и как отреагирует неизвестно. Остаётся Ранъя.

-- Что-то придумала? - недовольно проворчал Кама. - Так выкладывай, скромной не притворяйся - всё равно не получится.

У самого колдуна, кроме: всё выжечь, а что не сгорит - закопать, других идей не было.

-- Ранъя! - обратилась я к драконовцу. - Пойди к Его Пресветлости и скажи, что жена его хочет видеть и просит о встрече. Если не отзовётся, залезешь на дерево и попробуешь снять.

Ведьмак кивнул, стянул меховую накидку, надетую поверх доспехов, заново перепоясался и пошёл к берёзе. При его появлении на поляне с десяток ворон слетели с насиженных веток, покружили вокруг, некоторые приземлились на снег, в замешательстве разглядывая диковинную оболочку двуногого: под шлем у драконовца надевалась маска, на руки перчатки, - клевать было некуда.

Мы видели, как посланец остановился под деревом, как говорит.

Эндзи не шевелился.

Ранъя снова позвал и, не получив ответа, полез на берёзу.

Однако снимать обавника не пришлось. Как только коснулся локтя, на всякий случай деликатно и вежливо, Эндзи резко обернулся и заорал. Всякий другой от неожиданности свалился бы с дерева - Ранъя даже не вздрогнул. Склонил в поклоне голову - смотреть на противника вовсе не обязательно, а встречаться взглядом с шаманом или оборотнем даже рискованно - проговорил:

"Госпожа хочет Вас видеть и просит о встрече".

"Какая госпожа?" - глаза у Эндзи сделались неопределённого мутного цвета, но голос был почти нормальный: с лёгкой хрипотцой, что после долгого и неподвижного сидения естественно.

Ведьмак объяснил. О Каме и притаившемся охотнике не обмолвился и словом, пусть Эндзи думает, что старый охранник канул в небытиё, а у госпожи теперь новый защитник.

Птенец шамана зябко передёрнул плечами. Полного контакта со свитой у него не было, а так бы знал, что изверг Кама никуда не делся и греет за пазухой кандалы.

Ранъя слез с дерева и вернулся за снежные укрепления, сообщил о результатах переговоров:

-- Он согласился и ждёт.

---

Глава 1 ДРАКОНЬЯ ЦАРЕВНА

1. Болот Байрышев. (назад)

2. Илэ - этнографическая группа охотников и оленеводов Верхней Лены и Подкаменной Тунгуски. (назад)

3. Переброска завершена (англ.) (назад)

4. Сиккэн - фактический правитель. (назад)

5. Тёко - чашечка для сакэ. (назад)


Глава 2 БЕЛЫЙ КРОКОДИЛ, ЧЁРНАЯ ЗМЕЯ

1. "Станция Счастливчика Ханги" (назад)

2. Буси - воин. (назад)

3. Инси - злое божество. (назад)


Глава 3 ОХОТА НА ШАМАНА

1. Останец - сравнительно небольшая по площади изолированная возвышенность или участок некогда более высокой поверхности, сохранившийся от разрушения под воздействием внешних сил. Перегородка - останец горной породы, протягивающийся от пола до потолка пещеры. Перегородка образуется в результате неполного растворения породы. (назад)

2. "Кокурю" - Чёрный дракон. (назад)

3. Хэян - живая душа (эвенк.) (назад)

4. тиo - мера длины = 109,09 м. (назад)

5. Хатиман - божество войны. (назад)

---

Комментарии: 1, последний от 08/03/2010. © Copyright Джеда Майк (gedatsu@yandex.ru) Размещен: 07/03/2010, изменен: 07/03/2010. 230k. Статистика. Роман: Фантастика

Ваша оценка: не читать очень плохо плохо посредственно терпимо не читал нормально хорошая книга отличная книга великолепно шедевр

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"