Степь дремала в полуденном летнем зное. Над нагретой землей струились воздушные потоки, заметно искажая видимое пространство. Было довольно жарко. Не очень большой табун, по меркам богачей степных районов, в которых мерилом богатства всегда был скот, старого Курамши толпился недалеко от болотины, в которой ещё оставалась вода. Коровы мотали головами и хвостами, отбиваясь от назойливых мух и оводов, овцы, во главе со старым козлом черного цвета с клочками вылинявшей коричневой шерсти, толкались рядом. Табун охраняли три крупные лохматые собаки, которые лежали на кургане, высунув языки, изнывали от жары. Рядом с ними, завернувшись в длинный грязный халат, сидел молодой кыркыз. Жара его видимо не очень волновала, и он, сидя на земле, опираясь спиной о стелу старого могильника, что образовывала этот курган, то ли дремал, то ли находился в каком-то оцепенении. Он, казалось, и не замечал жары. Ни капли пота нельзя было заметить на его выжженной скуластой физиономии, хотя халат был теплый. Этот халат привез старый Курамши, а затем отдал своему сыну Мусуку. То был настоящий бухарский халат, но его лет десять старик носил сам. Сколько лет носили этот халат до него, об этом знал только бог. Курамши этого не знал. Халат был прочный, но уже потерял всякий вид, выгорел и сильно истрепался, старик давно купил себе другую одежду, а халат перешел в наследство самому младшему из его сыновей. Халат был старый, но все ещё достаточно хорошо сохранял тепло и защищал не только от мороза, но и от жары, потому Мусук его и любил, носил почти не снимая. Мать постоянно подшивала истрепавшиеся полы халата, но они все равно были не ровными, и вата, бывшая в полах этого славного изделия, давно висела на колючих кустах средней Сибири.
Конь его стоял тут же рядом с курганом в тени старой ивы, что образовывали поросль вокруг болотины, опустив голову и, как хозяин, дремал. Охотничий лук и колчан стрел были приторочены к седлу. Мусук то ли спал, то ли дремал, то ли черт знает, чем ещё занимался, но как говаривал один бурят: чуть-чуть спал, немного слушал табун и совсем немного прислушивался к степи, что раскинулась у подножия древнего могильника. Правда, таких могильников, успевших уже уменьшиться в размерах и уронить стоящие на них стелы, было ещё несколько штук. Они были разбросаны вплоть до горы, на которой рос лес. Поскольку он слушал степь немножко, то не сразу увидел и услышал приближения с десятка всадников, возникших на горизонте.
Собаки подняли головы и насторожились, но Мусук, по молодости, не сразу обратил внимание на это движение, но скоро услышал топот копыт. Сон его сразу прошел. В приближавшихся всадниках он узнал монголов. Их было человек десять. Они были вооружены и по внешнему виду были настроены решительно и явно не дружелюбно. Он хорошо знал нрав монголов, хотя и не сталкивался с ним до этого. Тем более это были не ойроты, а халха-монголы, враждовавшие с последними, в союз который входил и Кыркыз. Разгромленные китайцами, они не перестали мнить себя владыками вселенной. Распад державы никак не сказался на агрессивности самих монголов. Они беспрестанно нападали на окрестные народы и, если те позволяли им, то грабили их при первой возможности.
Вскочив верхом на лошадь, он бросился прочь, но уже было поздно. Несколько стрел взмыли в воздух, и одна из них ударила юношу в спину. Толстая вата значительно ослабила силу удара стрелы. Она проникла не так глубоко, так что Мусук её выдернул при первой возможности. В горячке он не чувствовал ни боли, ни того, что из раны течет теплая кровь, унося силы из его молодого тела.
Свежая лошадь кыркыза позволила ему оторваться от преследователей, но сразу после того, как он это сделал, и непосредственная угроза его жизни перестала существовать, он вдруг почувствовал головокружение и тошноту. Чтобы не упасть, он схватился за гриву лошади и та, потеряв над собой какую-либо власть человека, скоро перешла на шаг и побрела к стойбищу, куда всегда приезжал хозяин.