Никогда полностью не доверяйте ученым. Они ведь как дети, которым не терпится зажечь спичку и посмотреть, что же получится из этого красивого огонька. Только дети прямы и наивны в своих желаниях. Ученые же, употребляя множество умных слов, создают впечатление, что уж они-то ученые понимают, что делают и отвечают за результат. Не верьте - им просто не терпится зажечь огонек. В качестве примера расскажу собственную историю. Думаю, она сумеет предостеречь вас, да и для меня окажется небесполезной.
Но обо всем по порядку. Впрочем, этот гладкий зеленый лист фикуса перед глазами не дает мне сосредоточиться. Попробую лучше сконцентрироваться на виде за окном: на хмуром ветреном небе, закатном солнце, бьющем багровым светом из-за облака, темном сосновом лесе, совсем темном в лощине, и немного светлеющем по мере подъема по склону холма, увенчанного старинной телебашней.
Кажется, мысли приходят в порядок.
Впервые я встретил Афанасенкова прекрасным июньским полднем у себя дома в кабинете. Сидя за письменным столом, я готовился к очередному совету директоров, когда в кабинет достаточно беспардонно вплыла домработница Маша. Впрочем, беспардонность проистекала от растерянности.
- Максим Владиславович, к вам там какой-то волосатый.
- Какой такой волосатый? - улыбнулся я. - Имя у него есть?
- Не знаю, - протянула Маша. - Его Петенька привел. Сказал, что вы назначили в полдень.
- Так это, наверно, Петенькин ученый, - бодро произнес я, радуясь поводу отвлечься от скучных бумаг. - Проси его сюда.
- Ученый, не ученый, - недовольно буркнула Маша, - а похож на бомжа.
Петенька - мой водитель и по совместительству охранник. Тем летом Петенька занимался обустройством своей дачи, и Афанасенков подсказал ему дешевое и рациональное решение для циркуляции и очистки воды в возводимом Петенькой дачном аквапарке.
- Максим Владиславович, - говорил мне Петенька, утром отвозя, а, вечером забирая с работы, - вы должны с ним встретиться. Это такая светлая голова. У него столько идей, но завистники не дают ему реализоваться.
В конце концов, я сдался. Принимать официально Афанасенкова все же не стал - слишком много ненужных глаз и ушей в здании Водапрома, а назначил встречу у себя дома в выходной.
Светлая голова оказалась лысиной, обрамленной длинной темной засаленной шевелюрой. Поношенному костюмчику отнюдь не помешала бы химчистка.
- Добрый день, проходите, садитесь, - я привстал и показал неказистому посетителю на широкое, удобное кресло под кожу.
- Сделай мне кофе, пожалуйста, - повернулся я к Маше. - Вы что-нибудь будете? - спросил у посетителя.
- Воды, если можно. Просто воды, - ответил ученый, тут же немного сконфузившись вероятно от невольного каламбура, и принялся теребить угол объемистой папки, которую он водрузил себе на колени.
Маша ушла с видом, ясно говорившим, какого она мнения о моих посетителях.
- Итак, - решил я перевести разговор в деловое русло. - Вы пришли ко мне с неким предложением. С некой научной разработкой, требующей на ваш взгляд практического воплощения.
Посетитель кивнул.
- Так вот.... Простите, не могу вспомнить вашего имени.
- Афанасенков. Игорь Александрович Афанасенков.
- Так вот, Игорь Александрович. Расскажите, пожалуйста, вкратце, в двух словах, суть вашего предложения, и почему вы решили, что я могу быть вам полезен.
- В двух словах, - послушно начал ученый, хотя я и почувствовал его скрытое недовольство предложенной краткостью, - я разгадал загадку времени и нашел практическое решение проблемы старения. Я могу для каждого человека замедлить, остановить, ход времени, извините за каламбур, в любое удобное для него время.
Скромное заявление. После таких слов заявитель не оставляет себе другого выхода, как оказаться либо гением, либо безумцем. Но, поскольку второе гораздо более вероятно, то опыт и здравый смысл подсказывают вполне очевидное решение. Но, впрочем, Петенька не зря старался, я готов был слушать дальше, да и встреча уже состоялась.
- А с остальным миром, позвольте полюбопытствовать, что в это время происходит?
- Остальной мир живет, как обычно.
- Что ж, это как минимум смело, - в задумчивости произнес я. - А ускорить индивидуальное время вы не можете?
- Нет, ускорить пока не могу.
- Что ж, даже замедление времени - это гениальное открытие. И как вы верно заметили, хотя бы частичное решение проблемы старения. Но как это происходит? Скажем, для меня, как испытуемого, время вдруг неожиданно замедляется, и я вижу все вокруг, как будто на ускоренной съемке?
- Не совсем так. Для того чтобы для вас замедлилось, остановилось время, вы должны находиться в специальном помещении, экранирующем универсальный переносчик взаимодействия - реликтовый свет
Тут зашла Маша, принеся на подносе блюдце с чашкой кофе и пластиковую бутылку с водой. Бросила выразительный взгляд на Афанасенкова и молча вышла.
Я взял принесенный кофе, положил в чашку, лежавший на блюдце рафинад, немного постучал ложечкой о стенки. Надо будет провести с Машей разъяснительную беседу. Слишком уж вольно она себя ведет - хотя я, видит бог, повода не давал.
Отпил из чашки. Афанасенков положил свою объемистую папку на мой стол и взял принесенную воду.
- В этой папке, - сказал Афанасенков, открывая воду, - вы найдете подробное теоретическое обоснование, а также документированные результаты опытов.
- Боюсь, я вряд ли что-нибудь смогу понять.
- Вам и не надо, - кивнул Афанасенков, - Покажете компетентным людям. По теоретической и технической части там есть положительные заключения, в том числе и из Академии наук. Дело упирается в практическое воплощение. Оно достаточно дорогостоящее.
Я кивнул, иначе бы он сюда и не пришел.
- Однако, странно, - сказал я, отпив еще немного кофе, - в Академии одобряют ваши труды, но денег на практическую разработку не дают. Ведь, если она практически выполнима, то будет просто открытием века, если не тысячелетия.
- Все верно, - скромно ответил ученый. - Новая эпоха в развитии человечества. Но, к сожалению, мои работы не сама Академия наук в официальном порядке одобряет, а отдельные ее члены в частном, так сказать, порядке.
Я снова кивнул, продолжая размышлять. Не хотят, значит, связываться с очередной машиной времени.
- Расскажите-ка, пожалуйста, поподробнее в чем заключается ваш проект?
- Охотно. Я уже говорил вам о реликтовом свете. Вы слышали что-нибудь о нем?
Я в очередной раз кивнул. Все-таки трудно истребить в человеке желание выглядеть умником всегда и везде.
- Его обнаружили еще в 1964 году Арно Пензиас и Роберт Вильсон, работавшие в американской "Белл телефон лабораторис". Световое излучение малой энергетической мощности, всего 2,7 Кельвина и длиной волны 7 сантиметров. Изотропное, то есть одинаковое во всех наблюдавшихся частях Вселенной. Обнаружили и забыли. То есть, конечно, немного удивились, что вакуум никогда не бывает полным вакуумом - везде присутствует реликтовое излучение. Но и только. При наблюдениях с веществом это излучение взаимодействовало слабо, то есть, совсем не взаимодействовало, поэтому никаких практических выводов ни в теории, ни на практике это открытие не принесло. Нет взаимодействий - нет интереса к наблюдаемым явлениям. Вещь в себе мало кому интересна.
- Вы извините, - прервал сам себя изобретатель,- я сейчас немного углубляюсь в историю вопроса. Так, мне кажется, будет понятнее.
Я кивнул, не помню уже в какой раз. Я был само внимание и великодушие.
- Однако потом обнаружили, что взаимодействие реликта может быть резонансным, а значит более эффективным. Кроме того, эффективность его взаимодействия могла также повышаться за счет преобразования реликтового излучения в когерентное, поляризованное, то есть определенным образом упорядоченное, при мазерном эффекте в космосе или магнитном резонансе.
Вступая же в реакцию с веществом, реликтовый свет оказался ответственным за бета-распад ядра и другие слабые взаимодействия, в частности реакции синтеза водорода. Бета-распад - это когда нейтрон превращается в протон с испусканием электрона и антинейтрино, или же, наоборот, протон превращается в нейтрон с испусканием позитрона и нейтрино. До этого не понимали, почему это происходит. Представьте, были тысячи одинаковых, химически устойчивых атомов, и вдруг в одном из них неожиданным образом протон превратился в нейтрон. А с остальными девятьсот девяносто девятью точно такими же атомами, находившимися в точно таких же условиях, ничего не произошло. В результате же выяснилось, что реакция вызывается поглощением порции реликтового света, то есть резонансного поглощения нейтрино-антинейтрино, из которого и состоит реликт. Распад ядер радиоактивных изотопов, кстати, объясняется также поглощением реликта. Катализатором термоядерных реакций звезд, в том числе и солнца, также является реликт.
Но все это частности. С более общих позиций получается, что слабые взаимодействия приводят в результате к электромагнитным и сильным взаимодействиям. В результате превращений нейтрон-протон, протон-нейтрон или же реакций протон-протон, как при термоядерном синтезе на солнце, происходят изменения зарядов, то есть происходят электромагнитные взаимодействия. А изменения структуры ядер приводят к сильным взаимодействиям, кварки рекомбинируют, связываются уже новыми глюонами с новыми ароматами и цветами. Когда же в ЦЕРНе в XXI-ом веке создали единую теорию поля, то выяснилось, что слабые взаимодействия приводят к изменению и гравитационного поля.
Таким образом, с более общих позиций получается, что реликт является универсальным переносчиком взаимодействий, то есть временем или же, что более верно, временной средой. Поскольку, если есть взаимодействия, иначе говоря, изменения, значит, есть время. Нет изменений - нет времени.
По мере продолжения этого монолога я почувствовал себя Тесеем, потерявшим путеводную нить в ужасном Лабиринте. Поведанная Афанасенковым история вопроса, не сделала для меня сам вопрос сколько-нибудь понятным. Вероятно Афанасенков каким-то образом понял мое состояние, поскольку постарался неожиданно быстро закруглиться.
- Но это все теория, - произнес ученый. - Ею занимались многие в разное время. Однако мне удалось в лабораторных условиях научиться экранировать реликт и уменьшать поток времени. Создание экранирующего вещества оказалось процессом трудоемким и недешевым, особенно если это делать в частном порядке. Мне удалось синтезировать лишь небольшое его количество, но достаточное, чтобы провести эксперименты на атомарном уровне и получить положительные результаты. Экранировка значительно, почти до нуля, уменьшала изменения атомов. Затем я также провел опыты с живым веществом - бактериями. И здесь мне удалось получить положительные результаты - экранируя бактерии, я добился того, что сроки их жизни увеличились в сотни раз. Вот вкратце собственно и все, - впервые улыбнулся, разведя руки Афанасенков.
А я про себя невольно отметил, что даже такого неказистого человека улыбка преображает.
- Значит, вы хотите финансирования ваших дальнейших опытов. Но заявленное вами решение проблемы старения и чуть ли не достижение бессмертия несколько противоречит полученным достижениям.
- В данном конкретном случае кроме размеров я не вижу принципиальной разницы между человеком и бактериями и абсолютно убежден, что это всего лишь вопрос финансирования. Но вы прекрасно знаете, как трудно у нас продвигать венчурные проекты, - несколько неожиданно закончил Афанасенков.
Я немного помолчал, подбирая слова. За время нашего разговора погода стремительно поменялась. За окном прекрасное летнее синее небо с ласковым солнышком быстро обложили темно-серые тучи. В комнате потемнело настолько, что впору было включать свет. Вместе с погодой, ожидая ответа, сник и Афанасенков. Я не хотел его понапрасну обнадеживать, я ведь успешный бизнесмен, а вовсе не благотворительный фонд. Вместе с тем очень уж он удачно ввернул про венчурные проекты, ведь если бы в свое время отец не вложился бы в один из них, то не было бы моего нынешнего благосостояния.
- Да, конечно, знаю - улыбнулся и я. - Давайте поступим так. Вы оставите ваши координаты, мы внимательно изучим материал, и недельки через три свяжемся с вами и сообщим о нашем решении.
- Координаты в папке на первой странице.
- Вот и прекрасно, - я поднялся, давая понять, что встреча закончена. - А сейчас, извините, дела.
Афанасенков тоже встал, неловко задел фикус - это Маша настояла, чтобы в кабинете были растения - зеленое успокаивает - и бочком пробрался к выходу. Также бочком и вышел.
"Странный человек", - подумал я. "Говорит об изменении природы мира, и стесняется сам себя".
Мне неожиданно захотелось взглянуть на него еще раз. По коридору я поспешил к балкону, с которого можно было видеть выходящих из дома. Я успел вовремя, чтобы увидеть, как из окончательно сгустившихся туч хлынул ливень, в том числе и на появившегося во дворе Афанасенкова. Нелепая шевелюра ученого мгновенно повисла плетьми. Куцый пиджачок и вовсе стал напоминать тряпку. Сгорбившись, мой недавний посетитель, подошел к калитке, нажав кнопку, открыл ее и растворился в мутной пелене дождя, а его нелепая промокшая фигурка прочно засела у меня в памяти. Снова взявшись за бумаги, отложенные перед встречей, я никак не мог сосредоточиться. В голову лезли нелепые мысли о том, как тяжело продвигать ученому свое никому не нужное детище - плод многолетних трудов.
Я поднял трубку.
- Иван Петрович, - сказал я, - сейчас вам привезут бумаги. Постарайтесь как можно быстрее и тщательнее изучить изложенный в них проект на предмет принципиальной возможности осуществления.
Есть у меня один знакомый, умеющий в любом даже самом светлом устремлении человеческой души увидеть его неблаговидную изнанку. Вот, к примеру, захотелось помочь человеку или в чем-то пойти навстречу ближнему, а он обязательно разглядит в этом либо тщеславие и самолюбование, либо страх и обеспокоенность. И так все хорошо изложит, что не сможешь отрицать, а наоборот усомнишься и поймешь, как много двуличного находится внутри. И задумаешься о философском. О том, как в стремлении к горнему человеку мешает сладость плода. Но впрочем, к делу.
От Ивана Петровича Белецкого по проекту Афанасенкова пришел, в общем-то, положительный ответ. Дескать, проект любопытен, в принципе осуществим, а далее множество технических замечаний, которые я не берусь пересказывать, потому что просто их не помню. Хотя как показало дальнейшее, на некоторые из этих замечаний мне следовало бы обратить более пристальное внимание.
После этого я дал кое-какие поручения, связанные с проектом, своим финансистам и юристам. Никаких серьезных препятствий обнаружено не было. И я утвердился в мысли помочь бедолаге ученому. Перед моими глазами по-прежнему стояла его сгорбленная промокшая фигурка. Это с одной стороны. А с другой, в точности с мнением уже упомянутого знакомого, мне начали досаждать тщеславные и самолюбивые мысли.
Я знал сложившееся обо мне общественное мнение, как о молодом сорокалетнем бездельнике, всем обязанном своему отцу, организовавшему промышленное производство энергии из воды путем ее последовательных выпаривания и конденсации. А тут вдруг представлялся шанс заявить о собственной значимости. Да еще какой шанс! Ведь если все получится, то это будет эпохальным открытием. Сколько с самого начала существования человечества сломано копий о проблему бессмертия! Сколько святых и злодеев бились над разгадкой. А тут такое оригинальное решение. Аппарат продления жизни Афанасенкова, изготовленный компанией ***-овского. Да под такое дело и новую компанию создать можно. Конечно, это не окончательное решение проблемы смерти. Но все же. Мимо такого не сможет пройти никто, ни промышленник, ни ученый, ни студент, ни богослов, ни молоденькая девочка, ни светская львица. Действительно, новая эпоха в истории человечества. Может быть, от нее даже начнут новый отсчет лет. И рядом мое скромное имя. От такого действительно может закружиться голова!
Конечно, как благоразумный человек я отгонял от себя подобные мысли. Не дело здравомыслящему человеку ставить свои фантазии паровозом к реальности. Но помимо тщеславных входили в мою голову тогда и деловые мысли вместе со смутным беспокойством о будущем. С каждым годом все труднее было сохранять Водапрому монопольное положение на рынке производства водных энергетических установок, все тяжелее было получать лицензионные платежи от буржуинских супостатов, всевозможными ухищрениями стремившихся обойти закон об авторских правах.
Я рассказываю об этом так подробно, чтобы вы поняли мое настроение и охватившее меня нетерпение продвигать проект как можно быстрее. Начав проект с почти бескорыстного стремления помочь Афанасенкову, по мере успешного прохождения его стадий, я понял, какую колоссальную отдачу он может принести, и стал нетерпеливым. Но это ученый может позволить своим фантазиям уносить себя в волшебный мир видений. Бизнесмен обязан оставаться скептиком и ко всему подходить с осторожностью. Однако мысли о новой эпохе в истории человечества так приятно грели меня перед сном, что под конец я буквально потерял голову. Время от времени подобное происходит с людьми, причем как с отдельными индивидуумами, так и с целыми обществами. Одержимые какой-либо навязчивой идеей люди теряют связь с реальностью - покупают за бешеные деньги, не имеющие практической ценности тюльпаны, устраивают революции, в безумстве полагая, что если уничтожат несколько миллионов людей, то жить станет лучше.
В нашем случае произошло нечто подобное. Мы заражали друг друга безумством и постепенно теряли связь с реальностью. В непонятной спешке мы не оценивали объективно и не проверяли тщательно результаты опытов. И в немалой степени катализатором помешательства выступал ваш покорный слуга. Как видите, я все-таки стараюсь быть объективным.
Начали мы, разумеется, с создания экранирующего вещества. Это при определенных капиталовложениях и производственных мощностях оказалось нетрудно. Через месяц мы смогли повторить Афанасенковский эксперимент над бактериями уже с мышами. Поместили их в ящик, экранирующий реликт, тщательно измерив перед этим биологический возраст мышей, и продержали там месяц. Результаты эксперимента оказались ошеломляюще успешными. Месяц для мышей достаточно большой жизненный срок, но после их извлечения мы не обнаружили никаких изменений в их биологическом возрасте. Правда, при этом открылось, что за месяц мыши так и не притронулись к еде и питью. Но мы отмахнулись от этого в спешке. Афанасенков даже выдвинул весьма остроумную теорию, что при экранировке реликта биологические существа не нуждаются ни в пище, ни в питье. Нас не смутило, что получался почти что парадиз: вечная жизнь, отсутствие необходимости в еде.
Пока мыши томились в ящике, мы произвели достаточное количество экранирующего материала и обложили им стены моего кабинета. Я настоял на том, что буду первым человеком, подвергшимся действию афанасенковского аппарата. Глупое тщеславие!
Однако предварительно мы поместили в кабинет собаку. Петенька изловил верную дворняжку Жульку, охранявшую дачи. И мы закрыли ее в кабинете на пару суток, предварительно, правда, вынеся оттуда всю мебель. Ошеломляющий успех! Все повторилось в точности как с мышами. Вы скажете, что двое суток совсем не срок для собачей жизни. Конечно. Но мы умели очень хорошо регистрировать все изменения, происходящие в организме. Так вот никаких изменений в организме Жульки до ее помещения в кабинет и после замечено не было. В общем, старость и смерть стремительно отступали перед человеческим гением, к которому оказался причастен и я. И опять нас не смутило, что добродушнейшая до эксперимента Жулька вдруг с остервенением накинулась на Петеньку. Да так, что мой дюжий водитель с трудом справился с взбесившейся псиной.
После опыта с Жулькой мебель торжественно вернулась в тщательно вымытый Машей кабинет. Последним был внесен огромный фикус с гладкими зелеными листьями и установлен на широкий подоконник. Все было готово к последнему и решающему эксперименту. На этот раз по собственному своему желанию, действию афанасенковского аппарата должен был подвергнуться я. Окружающие принарядились по такому случаю. Могучий Петенька с трудом поместился в новый костюм-тройку. Маша надела какое-то умопомрачительное платье с большим, привлекательным декольте. Афанасенков подстригся и совершенно преобразился, помолодев лет на двадцать. К тому же вместо привычного потрепанного пиджака, он оказался в подобии артистического балахона с бабочкой на шее. Я был в черной строгой водолазке и черных же брюках.
Заботливо проводил до моего любимого черного кожаного кресла перед рабочим столом. Усадил в кресло.
- Занимайтесь своими обычными делами, - посоветовал ученый. - Через два часа мы закончим эксперимент и тщательно вас обследуем на предмет возможных изменений. Эти короткие два часа станут целой эпохой для человечества, - польстил мне ученый, неудачно процитировав кого-то, и направился к двери, за которой виднелись взволнованные лица Маши и Петеньки.
Я повернулся к окну, упершись взглядом в фикус, и положил руки на стол. Дверь кабинета затворилась, и .... И как бы хотел я написать, что началась новая эпоха человеческого бессмертия. Впрочем, она наверно все-таки началась, но я этого не почувствовал. А почувствовал я, что не могу двинуть ни рукой, ни ногой, ни пошевелить головой, ни даже моргнуть. Все что я мог, так это неподвижно сидеть, положив руки на стол и вперив взгляд в фикус на подоконнике и в пейзаж за окном с застывшими облаками.
Вместе с закрывшейся дверью, как и следовало ожидать, внутри кабинета остановилось время, и потому не происходило больше никаких изменений. Я вступил в бессмертие или же в вечность. Называйте, это как хотите. Время утратило какое-либо значение для меня. Я оказался недвижим и прикован к креслу на два часа, но это для внешнего мира. Для меня же здесь должна была пройти бесконечность, во время которой я мог прекрасно обдумать все, что не успел в жизненной суете обдумать до того.
Я практически сразу же понял, почему мыши не притронулись к еде, а Жулька озверела. Я тоже стал звереть, и решил, что, как только выйду отсюда, то непременно оторву голову Афанасенкову. Потом через какой-то промежуток вечности я решил, что прощу Афанасенкова, лишь бы он поскорее открыл дверь кабинета. Потом я готов был плакать и смеяться, но ничего этого, безусловно, не смог сделать. Смог лишь любоваться гладкими зелеными успокаивающими листьями фикуса.
А потом я сказал себе, что не надо отчаиваться. Я ведь не какая-то там мышь или Жулька, а человек, могущественный руководитель Водапрома с сильным интеллектом и железной волей. Надо было искать выход из внезапно захлопнувшейся ловушки. Я тщательно вспомнил теоретическое обоснование опытов Афанасенкова и постепенно осознал, что какое-то количество реликта должно было остаться в кабинете и тем более внутри меня. Я оказался недоступен для внешнего излучения. Но внутри-то оставалась собственная временная среда, переставшая взаимодействовать с внешней, но которую я чувствовал как растянувшуюся бесконечность. Значит, если есть реликт, то существует хотя бы теоретическая возможность изменить его состояние. Возможность заставить его взаимодействовать с веществом. Но что я мог сделать абсолютно неподвижный?
И тогда меня осенило, я мог попытаться мысленно рассказать свою историю, так чтобы она имела начало и конец, иначе говоря, протяжение во времени.
И вот теперь я заканчиваю свой рассказ, а затем я попытаюсь осторожно-осторожно прикрыть глаза, чтобы больше не видеть ненавистный фикус.