Неизвестно почему, но в памяти лучше сохраняются трудности, препятствия и вообще всяческие неприятности, чем спокойное и благополучное течение событий. Если под вашей машиной провалился мостик, или вы где-то застряли, то такое происшествие долго помнится со всеми подробностями, а если в пути ничего не случилось, то дорога забывается очень скоро. Вероятно, в силу этой странной закономерности я и сейчас, через 30 с лишним лет, так ясно помню поездку на реку Нижнюю Терсь, правый приток Томи, стекающей с гор Кузнецкого Алатау. Вообще-то работалось нам в Кузнецком бассейне хорошо, у нас была машина высокой проходимости (грузовик ГАЗ-63 с двумя ведущими осями), плохие дороги нас не пугали и можно было уверенно планировать свои маршруты. Но западный склон Кузнецкого Алатау в начале пятидесятых годов был глухой таежной стороной с редкими поселками, куда можно было добираться либо по рекам, либо верхом. А колесных дорог там не было совсем. Никаких. Пришлось оставить машину на базе и искать попутный транспорт.
И началось передвижение как в детском присловье - "по кочкам, по кочкам, бух в яму!". Сначала мне повезло, попутчиков я нашла. На Терси, недалеко от нужного нам места, был золотой прииск Пезас, где базировалась не то разведочная, не то геофизическая партия треста Кузнецкгеология. И - редкостная удача - люди этой партии, приехавшие в трест за продуктами и зарплатой, как раз собирались возвращаться к себе в тайгу. А дальше пошли кочки и ухабы. Два дня пезасцы пили отвальную, и выгнанные наконец начальством, пьяные приплелись на причал. Там их ожидала моторная лодка с плоскодонным баркасом на прицепе. В баркас сложили груз, туда же поместили мой отряд (четыре человека и снаряжение), с нами же устроился завхоз пезасской партии, прижимавший к животу мешок денег. Мешок - это не стилистическая фигура, а точное описание. В нем было сорок тысяч мелкими купюрами, трехмесячная зарплата рабочих и сотрудников партии. А в моторку кое-как ввалились моторист с помощником, а еще туда погрузили неподвижное человеческое тело, очень похожее на труп. Нам нужно было за день проплыть вниз по Томи хотя бы 100 километров до перевалочной базы прииска в устье Терси, но пьяный моторист ехал по реке замысловатыми зигзагами и мы застревали на каждом перекате. Начиналась возня. Все вылезали в воду, под яростную матерщину завхоза и моториста растаскивали камни, толкали, раскачивали баркас и лодку, но снимались с мелей с великим трудом и очень не скоро. Ясно, что до устья Терси мы не доплыли, а уже в темноте прибились на ночевку к какой-то деревне в 20 километрах выше по течению Томи.
Делать нечего, будем устраиваться спать. Знать бы только, что задумал эти пьяные морды, которые галдят и ругаются около моторки. Вдруг и они полезут в баркас? И ведь не возразишь ничего - они хозяева, а мы случайные, навязанные им начальством пассажиры. Ох, милая, родная, трясучая собственная машина! Какие же мы были счастливые на сухом пути, на своих колесах! Кажется, пронесло, морды пошли "похмеляться" в деревню. И вдруг завхоз решительно повернул назад, быстро сунул мне под голову денежный мешок, пробормотал что-то насчет нашей надежности, и отправился догонять мотористов. Я задохнулась от злости, и как раз в эту минуту что-то заскреблось, завозилось в моторке, из нее вывалился какой-то темный куль и пополз с мычанием и стонами вслед остальной компании, пополз извиваясь по земле, изредка приподнимаясь на четвереньки. Это ожил всеми забытый "покойник", за целый день не издавший ни звука, несмотря на крики и тряску при стаскивании лодки с перекатов. Потом оказалось, что он главный бухгалтер пезасской партии, который специально ездил в трест за зарплатой.
Теперь надо представить себе реально обстановку в ту ночь. Непроглядная темень. Мы, три женщины, сидим в баркасе около незнакомой деревни. На нас брошена та самая зарплата (40 тысяч), продовольствие на 60 человек, и хочешь не хочешь мы должны все это охранять, за все отвечать. У нас ни оружия, ни собаки, никакого укрытия, в качестве единственной защиты и обороны наш временный рабочий Петя, небольшого росточка худосочный парень. А где-то неподалеку толкутся ополоумевшие от водки пезасцы, которые может быть уже пропили несколько тысяч чужих денег и хотят свалить растрату на нас. В течение ночи, как бы подтверждающая мои худшие подозрения, два раза появлялся моторист. Он падал прямо на людей в баркасе, требовал свою "куфайку", орал всякую невнятицу и долго шарился в вещах, порываясь раскапывать и наши. Мои сотрудницы молча лежали, сжавшись в комочек, а мы с Петей словами и тычками его выпроваживали. Я была в последнем градусе бешенства и, не надеясь заснуть, выдумывала законы против пьянства, один другого свирепей. Тут была и жестокая порка плетьми (50 плетей, нет 100!), и тюремное заключение, и отрубание руки, и расстрел на месте, и много всякого другого. К счастью, все на свете имеет конец. Кончилась эта скверная, бессонная ночь, доплыли мы до приисковой перевалочной базы, оставили там пьяную компанию и поплыли вверх по Терси.
Терсь - горная река, но на нашем пути не было ни скальных порогов, ни отдельных скал, торчащих из воды. Только русло, заваленное остроугольным камнями, размером так от 15 до 30-35 см, с примесью более крупных глыб. На широких перекатах камни выступают на поверхность и кажется, что это вообще не река, а каменный поток, россыпь, пропитанная водой. Лишь на редких плесах глубина становится больше метра. А навигация тут колоритная, вполне под стать реке. Вверх по течению большую (плоскодонную конечно) лодку-карбаз, тащит лошадь при помощи длинного троса. Шагает лошадь прямо по воде, а на ней верхом в качестве лоцмана, восседает мальчишка - коногон, направляя конной тяги корабль по правильному фарватеру. Мальчишки знают реку назубок, не хуже миссисипских лоцманов Марка Твена, и едут то по середине реки, то под самым берегом, временами совсем вылезают на сушу, и снова возвращаются на середину. Самое интересное происходит на плесах. На границе глубокой воды лошадь останавливается, поджидает карбаз, непринужденно вскакивает в него, никогда не задевая людей, и переезжает глубину в качестве пассажира. Ясно, что место для нее должно быть заранее подготовлено, но забота об этом входит уже в обязанности команды карбаза. Команда - это два карбазника, сильные взрослые мужчины в штанах необъятной ширины, примерно такой как у шаровар эстрадных украинских костюмов. Они по мере надобности помогают коню шестами и кормовым веслом, а также размещают груз в карбазе с учетом всех обстоятельств пути. Ну, лошадей прыгать обучили, это можно понять, но почему такие штаны? В ответ нам рассказали, что здесь фарватеру на перекатах надо постоянно поддерживать и расчищать своими руками. Самая тяжелая работа идет весной, осенью, и после сильных дождей. По небольшой воде река столько наволакивает крупных камней, такое нагромождает, что немалого труда стоит проложить "судоходную" борозду. Еще в нижнем течении ничего, вполне можно управиться вручную, с кирками и лопатами, а когда плывут в верховья, то дорогу приходится пробивать взрывными работами. Прорытые борозды только в среднюю воду держатся какое-то время, вот как сейчас, а по низкой воде опять каждому карбазу в каждом рейсе надо на перекатах за лопаты браться, чтобы не совсем по голым камням дном скрести. Тут весь в поту будешь, и обыкновенные брюки от пота да воды в два счета разлезаются, а широкие штаны терпят.
Хорошо было плыть по Терси, между невысокими мохнатыми горами, поросшими елью и пихтой. Внизу с берега свешиваются кусты смородины и малины, в воздухе стоит легкий смолистый запах, то и дело взлетают утиные выводки, испуганные нашим приближением. В полном благодушии, предвкушая спокойную жизнь и работу, прибыли мы на место и сразу натолкнулись на некоторые осложнения. Перед нами был великолепный, непрерывный разрез, но... он был на очень крутом правом берегу, где не только палатки невозможно расставить, но и работать будет нелегко - гладкие каменные слои опускаются прямо в реку и лишь узкий приступочек отделяет их от воды. Ладно! Пустяки! Вон на левом берегу подходящая для нашего лагеря площадка, будем реку переходить вброд, она мелкая. Поздно вечером, устроив лагерь и кострище, обсудив планы на завтрашний день, мы разошлись по палаткам и мирно заснули под бормотание реки. А ночью началась гроза. Молнии рушились с треском. Казалось, что небо кто-то раздирает, как крепкую материю, и в разрыве проступает огонь. И почти сразу накатывается оглушительный басовый грохот. Раз за разом, снова и снова - треск, ослепительный огонь, грохот, сливающийся в непрерывную канонаду, которой вторят шум дождевых потоков и голос реки, усиливающийся до рева. Впечатление такое, что это происходит прямо тут, рядом, что наши беззащитные палатки находятся в центре столпотворения, и сейчас будут превращены в прах вместе с нами. Но нет, палатки стоят на месте, даже не промокают благодаря тентам, и убедившись в их надежности, мы снова заснули. Утро встало серое, упорно сеял мелкий дождь. А река! Вода неслась с бешеной скоростью, на середине реки горбом выпирала полоса, вся в крутых волнах с белыми гребнями, на правом берегу затопило всю нижнюю часть обнажения, на нашей стороне вода подошла почти вплотную к палаткам, и по всему разбушевавшемуся разливу раздавались глухие удары и скрежет. Это переворачивались, прыгали, сталкивались и перекатывались по дну камни, которыми было усеяно русло. Петя, увлеченный невиданным зрелищем, принялся измерять палкой глубину воды в том месте, где накануне вечером мы выгружались на совершенно сухую землю, и намерил 130 сантиметров. О переходе на другой берег нечего было и думать.
Выходит, злоключения наши еще не кончились. Как бы еще не получилось, что мы попали в полосу ненастья и надолго застряли на этом берегу. А говорить о моих опасениях нельзя - я начальник, должна держать в отряде бодрое, деловое настроение. Кончилось тем, что тревога моя вылилась в стихотворные строчки:
Злая судьба меня ведет
Только я в лес - сразу дождь идет,
Реки вздуваются на пути,
Мутные волны шипят - не пройти!
Утром и днем - все серый мрак,
Сыро в душе, отсырел табак.
День и неделю дождь сечет,
Дикая речка на берег прет...
Сверху вода, снизу вода,
Раз от нее не уйдешь никуда -
Брюки долой! По воде пойду,
Как-нибудь к обнаженьям дойду...
Холодно вот. А другим везет -
Солнце для них неустанно печет.
Эх! Злая судьба меня ведет.
Даже письмишка никто не шлет.
Смешно, но факт. Пожаловалась листку бумаги на свои горести и как-то легче стало. "Отреагировала аффект" (это пышное, сугубо научное выражение я вычитала в какой-то статье). Письмишко упомянуто, конечно, зря, ради красного словца - откуда ему взяться в безлюдной тайге? Но в целом реальное положение изображено почти точно. Видимо, работать придется урывками, ухватывая каждый более или менее подходящий просвет в погоде. Так оно и вышло. Дожди и грозы повторялись, надо было каждый раз ожидать спада воды, а долго ждать рискованно - дождь в любую минуту мог начаться снова. Вооружившись прочными шестами мы пускались в путь, как только вода на броде становилась не выше пояса. Сносило все-таки сильно, и третья точка опоры была просто необходима. Шли в трусах и в кедах, все имущество несли в рюкзаках на голове, и только ежились от укусов ледяной воды. На той стороне растирались полотенцами, переодевались в сухое - и за работу! Разрез был очень интересный и работали все с увлечением, даже Петя, у которого неожиданно открылись необыкновенные способности к сбору фауны. Он ползал по обнажению, с азартом выискивал всяческие ископаемые остатки и сосредоточенно их выколачивал, стараясь сообразить как выглядит скрытая в камне часть какой-нибудь раковины, чтобы ее не разбить. Вообще Петя оказался любопытным феноменом, и пожалуй, о нем стоит рассказать немного поподробней.
Ко мне в отряд он попал случайно, перед самым выездом из Москвы, потому что симпатичный студент, который должен был с нами ехать, заболел и угодил в больницу. Петя к тридцати годам не имел никакой настоящей профессии, работал то там, то здесь, побывал дворником, пожарником, чистил конюшни в цирке, работал в артели, изготовляющей зонтики, и в художественной мастерской ЦПКО (расписывал цветочками всякие киоски). В этих пестрых занятиях он собрал неисчерпаемый запас каких-то россказней, слухов и сплетен, которые считал величайшей жизненной мудростью и со страшным апломбом безостановочно сыпал на наши головы. Тут была завезенная из Африки таинственная болезнь, от которой у человека "кровь течет из всех анальных отверстий", трехметрового роста женщина-людоедка, обитающая на Сахалине, сообщение о том, что наша кукла-актер Петрушка "всемирный персонаж, который за границей называется Пьеро", и т.д. и т.п. Переносить Петю, самодовольно болтающего на таком уровне об искусстве, медицине, взяточничестве и мировой политике было действительно трудно. А в тайге с ним вдруг произошло волшебное превращение. Он пребывал в прекрасном настроении во всякую погоду. По собственной доброй воле следил за падением уровня воды в реке, т.е. после каждого наводнения по несколько раз влезал в свирепый ледяной поток и продвигался докуда было возможно. Вообще, все время делал что-то нужное, и - о чудо! - совсем перестал оглушать нас своим чудовищным "всезнайством". Можно было подумать, что произошло раздвоение личности, превратившее городской отброс в славного парня, для которого жизнь в лесу была естественным состоянием.
Но обратимся к нашим делам. Возвращение в лагерь давалось трудней, чем утренний бросок на работу. Погода была все время прохладная, по реке тянул ветерок, и уже к концу работы мы успевали изрядно озябнуть, а пройдя по воде добирались к палаткам до того задрогшие, что быстро натянув свитеры, телогрейки, ватные штаны и шерстяные носки, усаживались около костра обогреваться - снаружи огнем, а изнутри горячим чаем и едой. Однако, несмотря на неприятные "водные процедуры" и вынужденные простои, работа все же двигалась, материал собирался отличный, а значит жаловаться на судьбу не стоило, тем более что выплыли интересные моменты в истории Кузнецкого Алатау.
Горы здесь были с глубокой древности. Они существовали несчитанные миллионы лет и... Наступило время, когда их не стало, когда на месте гор оказалось море, уходящее во все стороны в неизвестную даль. Долго ли оно тут плескалось? В геологическом масштабе недолго - может быть 10, может быть 15 миллионов лет, а потом начались поднятия, горы возродились на своем прежнем месте, и стоят до наших дней. Вот они тут рядом, крутые, безлюдные, заросшие темно-хвойной тайгой. Происходили эти события потому, что земная кора (сама твердь земная, как говорили в старину) не была неизменно и твердо устойчивой. Она раскалывалась, ломалась на куски-блоки разной величины, и эти блоки иногда опускались, иногда поднимались или громоздились друг на друга. Вот так стал опускаться крупный блок, на котором разместился весь Кузбасс, Кузнецкий Алатау и еще Салаирский кряж к западу от Кузбасса. Блок опустился ниже уровня моря и его залили морские воды, поглотили былую сушу вместе с грядой холмов, в которые превратился к тому времени Алатау. Наш разрез запечатлел как раз морской отрезок биографии Кузнецкого Алатау. Фауна, которую мы извлекаем из известняков, представляет остатки морских животных, обитавших на дне и практически не передвигавшихся. Так что море тут было бесспорно, но докуда оно простиралось, где и каков был его берег надо было выяснять. А разрывы, расколы, выкроившие блок - сколько их было, где именно они прошли? Что если золото Пезасского прииска связано с каким-нибудь из расколов? Словом было над чем поломать голову, надо было работать и думать, основательно думать, так что дождливые дни перестали быть пустыми. А в серые ночи вокруг загоралась иллюминация. Прямо перед палатками как голубой фонарь ярко светился осиновый пенек, а в траве там и тут были разбросаны голубые звездочки. Удивительно красиво и как будто специально устроено, чтобы как-то компенсировать нам противную влажность спальных мешков. В сухую погоду пеньки были просто пеньками, а голубые звездочки - гнилыми прутьями. Да, свечение гнилушек...
Наконец работа закончена. Пезасский прииск согласился сплавить нас на своем карбазе на Томь, и впереди замаячили все соблазны городской жизни - теплый сухой дом на базе, электрическое освещение, настоящая баня, кино, новые книги и вкусная еда. Надо сказать, что лаборантка Карина, которая вела у нас хозяйство, готовила на редкость скверно. Как-то на рассвете к нам в лагерь забрел медведь и обследовал кастрюли, стоящие около погасшего костра. Проснувшись, мы увидели свежие медвежьи следы, далеко откатившуюся кастрюлю и разбросанные вокруг нее макароны. Видимо мишка их попробовал, ему не понравилось и, рассердившись, он с размаха шлепнул кастрюлю и рассыпал ее содержимое. Медведь был совершенно прав, нам тоже не нравилось это клейкое тесто, но мы не могли себе позволить таких выражений неудовольствия и лишь про себя мечтали о чем-нибудь съедобном.
На Томь мы попали в середине дня и приготовились терпеть и ждать. Река слабо судоходная, моторка без прицепа или небольшой катерок нас взять не смогут - для четырех человек, громоздкого снаряжения и нескольких рюкзаков с камнями требуется немало места. Ну, кончился этот день, прошла ночь. На реке пусто. На следующий день настроение было унылое. Для поддержания духа я стала читать вслух роман Брянцева "Конец осиного гнезда", и хоть книга была немудрящая, как-то это помогало. Наконец, когда от нечего делать было решено по второму разу заняться чаепитием, из-за поворота реки показался катер, тащивший за собой нечто большое, нескладное, по форме больше всего похожее на утюг. Да черт с ней с формой, это же настоящий подарок судьбы! И правда, нас не только подобрали, но помогли погрузиться, и даже в полной сохранности доставили чайник с горячим чаем. В "утюге" вдоль бортов размещалось человек 10, а на середине сидели тесной группой помогавшие нам трое мужчин, как оказалось, работники леспромхоза. Между ним стояли раскрытый мешок кедровых орехов, сумка с продуктами и авоська с шестью бутылками водки. Из орехов торчали наготове пластмассовые стаканчики.
Знакомая картина!
Мы устроились, попили чайку, ответили на вопросы кто мы такие и как оказались на безлюдном берегу Томи, а потом я принялась читать дальше "Осиное гнездо". Читаю, на соседей не смотрю, и вдруг слышу просительный голос одного из леспромхозцев: "А нет ли у вас другой книжки, чтобы читать с самого начала?". Оглянулась - на кедровых орешках стоят пустые стаканчики, бутылки все еще не тронуты, а на меня выжидательно смотрят три пары глаз наших помощников.
Другой книжки не было и мне пришло в голову рассказать недавно прочитанный английский роман с вампиром в качестве главного героя и невероятно закрученным сюжетом. Да-да, сам граф был вампир-оборотень, принимавший самые разные обличья. То он был богатым обольстительным красавцем, то черным пуделем, то наркотическим туманом (!!), и все превращения направлялись к одной цели - выпить кровь прелестной невинной героини. А ее спасали то счастливые случайности, то добрые советы знающих людей, и без конца попадая на край гибели, она каждый раз в последнюю секунду ускользала от потустороннего преследователя. Сейчас уже не помню кто посоветовал ей носить на шее венок из цветов чеснока и обрамлять окна и двери спальни гирляндами из тех же цветов, но по ходу романа это имело огромное значение, поскольку чеснок - единственное средство, которым можно отпугнуть вампира. Тогда я помнила роман во всех подробностях, так что мой рассказ продолжался часа три. Где-то в половине повествования наступили сумерки и сгущающаяся темнота эффектно подчеркивала зловещий характер похождений графа-кровопийцы. Но как за мной ухаживали леспромхозовские деятели! Они подавали мне воду, чтобы промочить горло, угощали кедрашками, когда я устраивала маленькие антракты, и даже яблоко извлекли откуда-то, а это на таежной реке было безумной роскошью. Слушали, видимо, и все остальные пассажиры баржи, потому что во время рассказа царила абсолютная тишина, а когда я смолкла, в полной тьме из разных углов раздались вздохи и какие-то скрипы.
Последний раз Дракула проявил свою волшебную силу на нашей барже - прощаясь в Новокузнецке со спутниками я увидела у одного из них знакомую авоську, а в ней так и не откупоренные 6 бутылок. Это была блестящая победа зловредного графа, потому что выпить кровь ничего не подозревавшей жертвы ей-богу легче, чем заставить не пить любителей этого дела, уже приготовившихся к выпивке. Молодец Дракула! Очень милую точку он поставил в конце нашего маршрута.