Земля с шорохом летит вниз, горсть за горстью, щепотка за щепоткой. Мы хороним его. Я хороню. Почему-то глаза до рези сухие - слезные железы словно устроили забастовку. Еще одна горсть сыпется на крышку гроба, и камушки выбивают дробь. Гроб заколочен. Зверски хочется курить, и вдобавок ко всему внизу живота дают о себе знать женские дни. Словно зомби я стою и стою над раскрытой могилой, и тупо смотрю, как взмах за взмахом, пригоршня за пригоршней его гроб скрывается под землей.
Под редкими каплями мы идем к машине, а за спиной деловито, в две лопаты забрасывают землей свежую могилу. К счастью родители Сережи едут в другой машине, и не надо смотреть им в глаза, безуспешно пытаясь сострадать, безуспешно пытаясь заплакать. Слез нет, в голове пустота, и совершенно не жалко ни его, ни себя, ни весь мир. Все серое и ровное, как это осеннее небо над головой. Низ живота болит все сильнее, и мне кажется, что по ноге ползет мерзкая теплая струйка. Хочется поскорее забраться в душ, и хорошенько вымыться.
Машину подбрасывает на ухабе, и я со всего маху прикладываюсь запястьем о ручку двери. Замечательно! В такой день обязательно должно было случиться что-то подобное.
- Карина...
Я едва не вскрикиваю - его голос так реален, словно он сидит со мной рядом. Кажется, мои видения продолжаются. Кажется я просто схожу сума. Все, его нет! Мы только что его похоронили, и я сама бросила горсть земли. Почему же я слышу его голос? Почему мне кажется, что он все еще жив? Почему?
- Карина...
Со мной говорит освежитель воздуха. Картонная елочка, болтающаяся на той ручке, что расположена прямо над дверью, жарко дышит мятой мне прямо в ухо:
- Ты нужна мне, Карина!
Машину начинает мелко трясти на грунтовке, и освежитель бьется словно в припадке на своей веревочке.
С криком я просыпаюсь. Кошмар. Просто еще один кошмар. На часах чуть заполночь, в окно барабанит дождь, а на простыне и правда расплывается темное пятно. В тусклом свете уличных фонарей, едва пробивающихся сквозь потоки воды стекающие по стеклу, кровь кажется чернильной кляксой. Из-за стены, от соседей, доносятся крики младенца. На секунду комнату освещает вспышка молнии, а потом вязкой волной накатывает гром. Меня трясет, ночнушка липнет к мокрой от пота спине. Когда это кончится? За что мне это?
Покачиваясь бреду в ванную, меня мутит. Верчу сначала один кран, потом второй, но в ответ слышу лишь мерзкое всхлипывание водопровода, засасывающего воздух. Ладно, черт с ним с душем, как-нибудь переживу. Разбухший от крови тампон летит в раковину, и керамика покрывается мельчайшими алыми брызгами. Да и плевать. Я сейчас просто сдохну, настолько мне хреново, так что не до аккуратности. Шарю в настенном шкафчике, и на пол летят флакончики с шампунями, гелями, солью для ванны, и еще миллион каких-то мелочей. Где же тампоны? Наконец я нахожу их - ярко-желтая коробка с жизнерадостным солнцем и дебильным названием "Мамина нежность". Неужели я сама купила эту пошлятину? Похоже на то.
Трясущимися руками вставляю тампон, пластиковая гильза летит в ту же раковину. Только теперь до меня доходит, что пальцы правой руки измазаны кровью, и смыть ее нечем, потому что водопровод приказал долго жить. Плевать, на все плевать! На белом махровом полотенце остаются бурые разводы, за то пальцы становятся чуть чище.
Я вскрикиваю - в зеркале вместо своего отражения я вижу Сережу. Он смотрит на меня и шепчет:
- Карина, не уходи. Ты нужна мне. Не уходи, Карина.
Схожу с ума, определенно схожу с ума. Видения наяву. Галлюцинации, не только слуховые, но и зрительные. Но почему? Мы ведь почти небыли знакомы. Или были? Мысли путаются, я с ужасом понимаю, что не могу толком вспомнить своих отношений с Сережей.
Дверь ванной не открывается, побелевшие пальцы лишь скользят по округлой ручке не поворачивая ее. Волна паники захлестывает меня с головой. Да что же происходит?!
- Карина...
Я прижимаюсь спиной к двери, распластываюсь по ней в попытке быть как можно дальше от зеркала.
- Карина, не уходи. Вернись.
Я кричу прямо в это лицо, потому что если я не закричу, не выплесну весь этот ужас наружу, то непременно умру прямо здесь и сейчас:
- Чего тебе от меня надо, сволочь?! Чего ты хочешь?! Я ненавижу, ненавижу тебя!
Он просто смотрит.
- Я хочу что бы ты не уходила, что бы ты вернулась. Больше ничего, Карина.
- Отстань от меня, оставь меня в покое! - неужели это я кричу таким визгливым мерзким голосом?
Он качает головой.
- Я не уйду, Карина, потому что я не хочу что бы ты уходила, я хочу что бы ты осталась. Вспомни, пожалуйста, вспомни.
Что, что я должна вспомнить?! Разве я что-то забыла?
- Вспомни как все начиналось... Вспомни, Карина...
Начиналось? Все началось с того, что мне приснился сон про похороны, я проснулась от собственного крика, и оказалась в кошмаре наяву. Нет, все началось с его настоящих похорон, с заколоченного гроба, и с могилы, которую деловито забросали землей. Нет, даже еще раньше! Ну, конечно! Все началось с того, что этот идиот решил свести счеты с жизнью. Если бы не это, если бы он не бросился с того обрыва, если бы не его похороны, то мой рассудок не выкидывал бы таких фокусов. Если бы не это, то я не сошла бы с ума.
Дверь за спиной внезапно распахнулась, и, вскрикнув, я рухнула в темноту.
- Раньше, Карина, гораздо раньше, - шепнула темнота, - Вспоминай. Вспоминай... Вспоминай, и возвращайся. Я жду.
Дискотека. Что я здесь делаю? Ну да, та самая городская дискотека, что в двух кварталах от моего дома. Только что с ней случилось? В оскалившиеся осколками окна вползает серый туман, пол завален мусором - полная разруха и запустение. Как я здесь оказалась? Я сплю? Это еще один мой кошмар?
Осколок стекла впивается в стопу, и я едва не теряю равновесие от внезапной боли. Сон? Сон в котором можно порезать ногу? Кое-как ковыляю к невесть откуда взявшемуся тут запыленному пуфику, стараясь не наступить еще на что-нибудь острое. Как больно!
Только теперь до меня начинает доходить вся нереальность ситуации - я, в одной ночной рубашке непонятно как оказалась в здании разрушенной дискотеки, мимо которой проходила буквально на днях. Я сошла с ума? Или, может быть, за те пару дней, что я не выходила в город, дискотеку успели уничтожить, и придать ей такой вид, словно она простояла заброшенной не один год? Везде пыль, потеки грязи, по стенам взбирается мерзкая бурая плесень, на полу загаженные лужи. А на том месте, где я в свое время танцевала теперь глубокая яма.
Страшно.
Нужно выбираться отсюда. Откуда-то возникает чувство, что вот-вот произойдет что-то непоправимое. Что мое время истекает. Что если я не начну шевелиться, то со мной произойдет что-то страшное.
- Карина!
Сердце взлетает куда-то под самую гортань, и тут же холодным комком падает в пятки. Меня зовут откуда-то с улицы, но этот голос... я не хочу, не могу, мне нельзя видеть того, кто меня зовет. Я знаю, что если увижу его, то тут же умру.
- Карина, где ты?
Теперь голос немного ближе. С каждой секундой то, что меня ищет, приближается. Голос какой-то трескучий, в нем сквозит жажда обладания. Голод. Похотливая страсть.
- Карина, вернись. Я хочу что бы ты вернулась, Карина!
Бежать, мне надо бежать, но ноги стали ватными, ужас не дает пошевелить ни пальцем. Пульс грохочет в ушах, а я никак не могу отвести взгляд от окна, в котором клубится туман. Вот сейчас, оттуда появится... оно... Сначала, как неверная тень, а потом перешагнет через подоконник... Окажется прямо здесь... Просто вышагнет из этого туманного марева, и произнесет мое имя.
- Карина...
Я вскрикиваю, хотя кажется, что сдавленная ужасом гортань неспособна проронить ни звука. Оно меня слышит, и от его торжествующего рева туманная пелена ходит ходуном, закручивается призрачными спиралями:
- Карина!!!
Ближе... еще ближе... с каждой секундой, что я стою скрученная ледяным ужасом, оно приближается, оно теперь точно знает, что я здесь. Туман неторопливо льется сквозь выбитые окна, словно мостя ему дорогу, и призрачные холодные нити уже облизывают мои босые ноги.
- Карина, я здесь, - теперь оно совсем близко, - Я с тобой, Карина, не уходи!
В тумане мелькает неверная тень - оно и правда уже здесь, пришло за мной. Вот-вот оно протянет из тумана свои жадные руки, и схватит меня. Схватит, прижмет к себе, и прошепчет мне на ухо своим ужасным голосом, что теперь мы будем вместе, что теперь я от него не уйду, что теперь я навсегда останусь с ним.
Я вскакиваю, и в ногу тут же впивается еще какой-то осколок, но мне уже не до того - из тумана что-то тянется, что-то такое, на что лучше не смотреть, тянется, и хватается за оконную раму. Еще немного, и оно пролезет внутрь, сюда, ко мне. Бежать, мне нужно бежать!
- Нет, не уходи! - хрипит жуткий голос, - Не уходи! Потанцуй со мной!
Душной волной на меня накатывает перегар. Неужели это его дыхание? Да, оно должно пахнуть именно так, кислятиной вчерашнего алкоголя.
Забыв про боль в изрезанных ногах, я бросаюсь бежать, сама не зная куда. Подальше от окон, подальше от дышащего ужасным перегаром чудовища пришедшего за мной, подальше от этого жуткого тумана. То есть к центру танцпола - к яме.
Из за спины доносится звон стекла и какой-то треск - оно, то что пришло с той стороны окна, лезет внутрь, обламывая сворим телом осколки торчащие в раме.
- Карина... Карина... Карина...
Мне кажется, что я слышу, как оно скребет по полу ногтями, как ползет вслед за мной. Я почти вижу, как то, что заменяет этому чудовищу руку тянется к моей лодыжке.
Бедро распарывает огненная нитка боли, и я мельком понимаю, что проехалась им по торчащему обломку ржавой трубы. Нога подламывается. Теперь вместо ноги у меня онемевшая колода, в которой пульсирует нестерпимой болью ярко-красная исходящая кровью щель. А оно все ближе, я слышу размеренные мокрые шлепки, с которыми оно опускает на пол свои конечности. Оно ползет за мной, оно уже здесь. Оно вот-вот нависнет надо мной, хрипя мое имя, а потом протянет руки, и я навсегда останусь с ним.
- Потанцу-у-у-у-у-уй со мноо-о-о-о-о-ой...
Ползти. Мне остается только ползти извиваясь всем телом. Ползти, волоча за собой онемевшую истекающую кровью ногу, стараясь убежать от кошмара за спиной. Сквозь тонкий шелк ночнушки беззащитное тело дерут бетонные крошки, осколки стекла и пластика, обломки мебели, что-то еще, а я продолжаю ползти, продолжаю дергаться всем телом, толкаю себя вперед. Оно настигает меня в тот момент, когда мои руки вцепляются в край ямы. Я уже совершенно не чувствую пальцев, и в голове все плывет - сказывается кровопотеря. Острые края вывороченных плиток пола впиваются в ладони, запредельным усилием я втаскиваю себя на край, и в этот момент на мою лодыжку опускается его рука.
На одно бесконечное мгновенье все вокруг замирает.
Ослепительно белый ужас раздвоенным копьем вонзается в глаза, и я ничего не вижу, ничего не слышу, и из всех ощущений мне осталось только одно - ощущение его руки на моей лодыжке. Это не рука, это осклизлая голая ветка, пролежавшая целый сезон в грязной канаве. Вонючая мерзкая палка, обмотанная полусгнившими тряпками со шлепком опускается на мою ногу, облепляя ее своим влажным копошащимся теплом, и я понимаю, что все кончено. Он меня догнал. Сейчас он сожмет свои пальцы-крючья, с которых свисают мокрые ошметки, и потянет меня к себе. К своей груди, из которой вываливаются куски мягкой гнили. Он обнимет меня, и мы будем танцевать и танцевать, снова и снова.
Я кричу. Отчаянье это страшная сила, мои пальцы впиваются в край ямы, руки загребают, я молочу свободной ногой, стараясь хоть от чего-нибудь оттолкнутся, и внезапно переваливаюсь через край. Кажется, оно все еще сжимает мою ногу, и его острые кривые когти оставляют на ней длинные рваные порезы, но удержать меня оно уже не в силах. Снизу на меня смотрит темнота бездонной пропасти, и я, раскинув руки словно ныряльщик падаю прямо в нее.
Падаю и падаю, падаю и падаю, словно Алиса в стране чудес. Я даже успеваю почувствовать, как из раны на моем бедре вытекают капельки крови, набухают, отрываются, и, с каждым мигом безнадежно отставая, уходят в свободный полет. А потом я врезаюсь в удивительно твердую и холодную воду.
- Карина, проснись, Карина, ну пожалуйста! - кто-то теребит меня за плечо, и просит жалобным детским голосом, что бы я проснулась, - Карина, пожалуйста, ну проснись!
Мне сыро и холодно, это первое, что я понимаю открыв глаза.
- Карина!
Девочка. Маленькая девочка лет пяти-шести с огромными голубыми глазами, и грязным голубым же бантом на голове. Кое-как бормочу:
- Я проснулась, не надо меня трясти... - изо рта идет пар.
Оглядываюсь. Со всех сторон почти ощутимо наваливается полумрак. Я лежу на куче строительного мусора, сваленного посреди то ли длинной комнаты, то ли широкого коридора - залитый водой пол, и ряды голых панцирных кроватей уходящие в темноту. Под потолком грязные окна, кое-где заклеенные газетами, по невидимым подоконникам гулко барабанит дождь, с потолка капает. Где я? Как я здесь оказалась?
Только тут я вспоминаю дискотеку, и обломок ржавой трубы, распоровший мне бедро, но на бедре только царапины и синяки, никаких следов рваной раны. Ночнушка тоже почти цела, хотя и чудовищно грязна. Если бы не альтернатива остаться совершенно голой, я бы ее сняла.
- Карина, нам нужно идти... Мне страшно тут.
Глаза девчушки большие-большие, и смотрят они до того доверчиво, что я невольно улыбаюсь.
- Как тебя зовут?
Девчушка тут же начинает улыбаться в ответ:
- Алиса!
- Какое красивое имя! - с удивлением обнаруживаю, что совсем не лукавлю, мне и правда нравится и сама девочка, и ее имя, - Алиса, а ты знаешь, где мы находимся?
Алиса только мотает головой.
- Нам нужно идти, Карина! Нам тут долго нельзя!
Снова, как и в дискотеке появляется чувство, что вот-вот что-то произойдет. Вдоль позвоночника бегут мурашки. Я беру Алису за руку:
- Идем!
Осторожно, стараясь не упасть, мы спускаемся с той кучи, на которой я пришла в себя. Это оказывается не так просто, под ногами какие-то доски, слипшиеся до монолитности рулоны рубероида, прогнившие картонные коробки, мешки с окаменевшим цементом. У самой воды лежит пара изрезанных в лоскуты резиновых сапог. Жаль, они бы сейчас сильно пригодились. Лезть в воду босыми ногами совсем не хочется.
Алиса жмется ко мне, ее маленькая горячая ладошка лежит в моей руке. Осторожно пробую ногой воду.
- Ай! - от неожиданности я вскрикиваю. Вода просто ледяная!
А потом мы слышим вздох. Протяжный вздох великана прокатывается из темноты в темноту, и дыхание перехватывает от ужаса.
- Карина... - Алиса ощутимо дрожит, - Мне страшно...
Кое-как сглатываю, не время бояться. Только не при Алисе.
- Не бойся, маленькая, не бойся...
Какое-то время я смотрю в ту сторону, откуда донесся вздох. Ничего. Тишина темнота, да редкая капель с потолка.
Закусив губу, что бы не вскрикнуть, ступаю в воду. В первое мгновение она кажется обжигающе-горячей, и только потом до организма доходит, что все наоборот. Лодыжки словно стискивают плотные ледяные тиски. Интересно, далеко я уйду?
- Иди... иди сюда, Алиса, - от холода меня уже колотит крупная дрожь, горло перехватывает, - Я понесу тебя.
Алиса тянет ко мне руки, и обнимает за шею. Какая же она горячая! Сверху меня обжигает божественное тепло детского тела, снизу продирает до костей холод воды, а со всех сторон давит темнота. Закусив до боли губу, по щиколотку в обжигающе-холодной воде и с ребенком на руках я углубляюсь в темноту между рядами проржавевших кроватей, подальше от этих странных и пугающих вздохов.
Снова великанский вздох, почти стон. Мне кажется, или в нем и правда есть что-то сексуальное? Ноги ниже колен давно уже превратились в сосульки. Я пробую считать шаги - точнее шажки, потому что ноги совершенно отказываются идти, и вот-вот подломятся. Один, два, три...
Снова полу вздох, полу стон, на этот раз то ли ближе, то ли просто громче.
- Мне страшно, - в голосе Алисы явно слышатся слезы, - Мамочка...
Машинально глажу ее по волосам:
- Тихо, маленькая, тихо. Все хорошо, все будет хорошо.
Стараюсь идти быстрее, но я и так уже на пределе. Залитый водой проход между проржавевшими кроватями, такое впечатление, бесконечен. Перед глазами все сливается в однообразную кашу - тусклый свет, еле пробивающийся сквозь заклеенные газетами окна, черные скелеты кроватей, растрескавшаяся штукатурка стен, и плещущая под ногами вода.
Я вот-вот упаду. Холод, как вампир тянет силы, и если бы не горячее тельце у меня на руках, то я, наверное, уже давно бы просто легла навзничь прямо в воду, и постаралась уснуть.
- Карина! - Алиса почти душит меня в своих объятьях, и жарко шепчет на ухо. В голосе паника, - Там кто-то есть!
На моей шее наверняка уже есть несколько полновесных синяков.
- Алиса, солнышко, - господи, ну и силища в этих детских ручках! - Ты меня совсем задушишь.
Стальное кольцо на шее слегка ослабевает.
- Там кто-то есть, - она дрожит, - Я слышу, как за нами кто-то идет.
Я оборачиваюсь, и до боли в глазах вглядываюсь в темноту.
- Слушай... - руки вокруг моей шеи снова начинают неумолимо сжиматься.
Тишина. Где-то капает вода, в ушах бешено стучит пульс, ухо часто-часто обдает жарким дыханием Алисы. А потом я слышу всплеск, и снова накатывает тишина. Но я знаю, я точно знаю - это ничего не значит. Тот, кто идет за нами с каждой секундой все ближе, и с ним лучше не встречаться. Из темноты снова накатывает вязкий эротичный стон - протяжный стон мужчины, на пике сексуального наслаждения.
Я отступаю на шаг, потом еще на один, и еще. Поворачиваюсь, и, расплескивая воду, ковыляю по проходу, стараясь увеличить дистанцию между собой, и тем, что следует за нами. Одна мысль о том, что Алиса попадет в руки того, кто издает эти отвратительные звуки, придает мне сил.
То, что идет за нами, похоже уже не таится - всплески его шагов теперь слышны даже не поворачиваясь. Частые, очень частые всплески - наш преследователь почти бежит. Я тоже пытаюсь бежать, неловко переставляя свои омертвевшие ходули. Только бы не упасть!
За слепыми окнами вспыхивает молния, и на какой-то миг я вижу далеко-далеко впереди конец этой чудовищной спальни - стену и угольно-черный прямоугольник двери. И почти тут же Алиса кричит от ужаса страшным детским криком, переходящим в ультразвук. Каким-то шестым чувством я понимаю, что ее испугала далеко не молния, а нечто такое, что она высветила в проходе за моей спиной, и сама едва нахожу в себе силы, что бы подавить вопль. Оно близко, оно уже очень-очень близко.
За моей спиной темнота, в которой плавают яркие световые пятна, оставленные молнией. Прислушиваться бесполезно, пульс в висках заглушает все на свете. Я пячусь не в силах снова повернутся спиной к этой темноте. Оттуда кто-то смотрит. Кто-то или что-то. Шаг за шагом я отступаю, и тут молния вспыхивает повторно. Теперь мы кричим одновременно.
В моем состоянии бежать невозможно, но я все же бегу. Бегу, взметая фонтаны воды из под онемевших ног, и прижимая к себе визжащего от ужаса вырывающегося ребенка, а нас преследует то, чей силуэт я на секунду увидела во вспышке зарницы. Искривленное нечто, лишь отдаленно напоминающее человека, жадно тянущее к нам длинные обезьяньи руки. Оно совсем-совсем, до ужаса, близко.
Теперь громогласные стоны раздаются непрерывно, гулко перекатываясь между стен. На сей раз они не прекращаются, и стонет уже не только мужчина, но и женщина. Внезапно я понимаю, что тварь догонит нас в момент оргазма, и никак иначе. Это будет ее оргазм - добраться до нас, дотянутся своими жадными руками, повалить в ледяную воду, а потом... Будь у меня лишняя секунда меня, наверное, вывернуло бы от отвращения.
Где же дверь? У меня почему-то не возникло даже сомнения в том, что за дверью нас ждет спасение. Только бы до нее добежать! Женщина вскрикивает, мужчина вторит ей тяжелым прерывистым дыханием. Кажется они оба уже на последней стадии, когда невозможно отыграть назад, и вот-вот одновременно достигнут оргазма, а проход все не заканчивается. Отчаянье захлестывает меня с головой. Ну где же эта чертова дверь?! Ведь она была так близко, я ведь видела ее! Женщина вскрикивает уже непрерывно, в такт все учащающимся фрикциям, и, словно вторя им, из-за спины доносится плеск шагов торопящейся за нами твари. Я даже слышу ее хриплое, сдавленное с присвистом дыхание. Такое дыхание может быть у хронически больного бронхитом курильщика. Алиса уже не кричит, а только еле слышно скулит мне в шею. Я от всей души надеюсь, что она не осмелится посмотреть назад, потому что то, что гонится за нами уже наверняка видно без всяких молний. Я спиной ощущаю, что еще буквально несколько секунд, и страшные лапы вцепятся в мою ночнушку, и рывком повалят в воду.
И в этот момент я вижу дверь. Она совсем близко, до нее рукой подать! Чернеющий проем с перекошенной дверной коробкой, разбухшей от сырости. Всего несколько шагов! Я должна успеть, должна обогнать этих невидимых любовников, эту жуткую тварь.
Все разом сходится в одной точке - два крика наслаждения, я, валящаяся в дверной проем, и кошмарный рывок, выдергивающий Алису из моих рук. Влетая в темноту, и безуспешно пытаясь поймать ускользающую детскую ручку, я еще успеваю услышать истошный крик "Мамочка!!!", а потом со всего маха врезаюсь головой в острое ребро ступеньки.
Голова раскалывается на части, внизу живота снова дергающая боль. Со стоном приподнимаю голову.
- Алиса? Алиса, девочка, где ты?
В ответ только шорох ветра в опавшей листве. Ее нет, она осталась там, в мрачном мире проржавевших кроватей, капающей воды, и похотливых стонов.
- Алиса... - по щекам сами собой бегут слезы, - Алиса, девочка моя...
Кажется, еще никогда я так не рыдала. Я билась в истерике, выла в холодное осеннее небо, вцепившись ногтями в щеки, и раз за разом повторяла и повторяла ее имя. Тщетно звала ее, не в силах вернуть.
Не знаю сколько прошло времени, прежде чем я обессилила. Я лежала в холодной покрывающейся инеем листве, и хотела только одного - умереть. Просто закрыть глаза и перестать быть, потому что дальнейшее существование потеряло смысл. Буйство сменилось апатией. Я просто лежала и тупо смотрела на шевелящуюся палую листву.
Я лежала на промерзшей осенней земле, и вот-вот должна была сама замерзнуть насмерть, но что-то свербящее не давало мне окончательно соскользнуть в темноту. До моего окоченевшего сознания капля за каплей постепенно стало доходить, что кленовые и дубовые листья прямо перед моим лицом шевелятся вовсе не сами по себе. Что-то черное копошилось среди них. Пальцы. Почерневшие пальцы в ошметках полусгнившей плоти дергаются в неглубокой ямке в каких-то нескольких сантиметрах от моего носа, силясь вытянуть на поверхность все тело. Судорожно дернувшись, я отползаю на пол шага, рот наполняется горькой слюной. Черные облезшие пальцы тем временем несколько раз сжимаются, загребая листья, вцепляются необычайно длинными обломанными ногтями в твердокаменную землю, и в осыпающейся воронке появляется уже вся кисть, с которой, словно перчатка, сходит кожа. Всем телом я ощущаю, как где-то прямо подомной от чудовищного напора гнутся и трещат доски гроба, в нос бьет чудовищная вонь разложения. Словно молния пронзает осознание, что я лежу прямо на могиле Сережи.
- Карина! - глухой голос из под земли едва слышен, - Не уходи. Вернись ко мне, я тебя жду. Я рядом, Карина. Вернись...
Что-то тыкается в прижатую к земле левую грудь, и больно царапает сосок. Прямо подо мной в земле копошатся пальцы второй руки - пока еще только стертые до костей кончики, но я знаю, что оно не успокоится, пока не выберется целиком.
Я должна что-то сделать, иначе вот-вот окажусь рядом с ожившим трупом парня, которого сама же недавно похоронила. Бежать! Бежать, и подальше! Давя позывы тошноты, я поднимаюсь на ноги, делаю шаг, другой, третий, жизнь возвращается в онемевшее тело, и я ковыляю прочь. А потом словно во сне покачиваюсь на краю пропасти, нелепо размахивая руками. Прямо под ногами клубящаяся туманом бездна в которой исчезают мелкие камушки из под моих босых ступней.
- Карина, вернись! Вернись ко мне, не уходи...
Из-за спины слышится громкий треск. Я кое-как восстанавливаю равновесие, и отступаю прочь от пропасти. Обернувшись, я вижу торчащую из земли доску, с которой свисают перемазанные землей обрывки ткани. Доска трещит и конвульсивно трясется, рывками поднимаясь из земли все выше и выше. Мертвец вот-вот выберется на поверхность.
Я ковыляю вдоль пропасти, в тщетной надежде сбежать от этого кошмара, но уже заранее знаю, что сбежать не удастся - пропасть окружает могилу со всех сторон. Земля на могиле пучится уродливым горбом, словно нора какого-то огромного крота, полуразложившиеся руки разгребают мерзлую землю, отбрасывая комки грязи. Некуда бежать, некуда скрыться. Все закончится здесь, на краю этой затянутой туманом пропасти. Вот-вот Сережа поднимется из земли, и проводит меня к возникшей норе, словно он Кролик, а я Алиса. Я начинаю хихикать - может быть в этой норе я встречу Алису? Не ту, которая гналась за сказочным Кроликом, а ту, которую я так и не сумела сберечь в мире проржавевших кроватей? Да, наверное, мы снова встретимся там, под землей, что бы уже никогда не расстаться. Только там будет сыро и холодно, но ведь в той спальне было еще сырее и еще холоднее, правда? Обессилено оседаю на скрученные листья. Ветер пронизывает насквозь.
- Карина, не уходи... - мне кажется, что я вижу, как в земле открывается и закрывается безгубый рот, блестят зубы, - Вернись, Карина, не уходи. Прошу тебя, вернись.
Я уже хохочу в голос, у меня истерика. Я сижу на самом краю пропасти, из которой тянет ледяным ветром, и смеюсь до слез. Из под земли появляется то, что осталось от Сережиного лица, в пустых глазницах что-то копошится.
- Карина, я люблю тебя, вернись!
Его губы давным-давно сгнили, и теперь зубы кажутся просто огромными. Жуткая вечная ухмылка поворачивается прямо ко мне.
- Сволочь! Это все ты виноват, гадина, - подвернувшимся камнем кидаю в него, но промахиваюсь, - Это ведь ты... Это ты ее у меня забрал! Что тебе надо, что ты еще хочешь?!
Сережа, или то, чем он стал, вцепляется в мерзлую землю, и с усилием вытаскивает себя из могилы до конца.
- Карина, вернись ко мне...
Нет уж, я не позволю ему прикоснуться ко мне, он не дотронется до меня. Я знаю, что нужно делать. Я знала это с самого начала. Словно поняв, что я задумала, мертвец тянет ко мне истлевшую руку, оскаленные зубы разжимаются в крике:
- Нет, Карина, не умирай! Вернись!
Я падаю. В который уже раз падаю, но на этот раз, наверное, в последний. Где-то далеко-далеко внизу я вижу камни. Почему-то они мне знакомы. Может быть это на них и бросился Сережа? Да, я уже видела эти стремительно приближающиеся камни, я уже падала на них, только в тот раз кто-то успел схватить меня за запястье. Или это я успела? Схватила Сережу за запястье, и на миг задержала его падение? Подправила его падение так, что он не рухнул вниз, а полу сполз, полу скатился по склону? Я не помню, а времени вспоминать уже нет. Серый гранитный валун внезапно оказывается близко-близко, и в яркой вспышке с размаху бьет меня в висок.
Я лежу закрыв глаза, и делаю вид, что сплю. К сожалению, я не могу так же закрыть уши, не могу снова впасть в благословенное забытье, и мне приходится слушать. В основном я слышу всякие глупости, реже что-то полезное. Я слышу, что я была в коме два месяца, или, что мое запястье почти срослось, а шрам на лице, по словам доктора, будет почти незаметен. Я слышу, что Сережа часто проводил у моей кровати дни и ночи, и постоянно звал меня, просил не умирать. Я слышу, что у меня было сотрясение, и что родители даже не подозревали, что у меня есть такой внимательный молодой человек. Я почти никогда не отвечаю, и вообще стала очень молчаливой, но родители не обращают на это внимания. Они, кажется, немного помешались после моего неудачного самоубийства. А молчу я в основном потому, что до сих пор не знаю, как теперь жить. Маленькая девочка с голубыми глазами и голубым бантом на голове, я ее никогда не увижу. Сережа часто держит меня за руку и говорит всякие глупости, но я не слушаю. Он, наверное, еще не понял, но у нас с ним нет будущего. Возможно, даже у меня у самой его нет, я еще не знаю. Он говорит, что любит меня, что без меня он умрет, что еще на той дискотеке, где мы познакомились, он понял, что искал меня всю жизнь. Я не отвечаю. Я почти ничего не чувствую, кроме гулкой и холодной пустоты внутри. Может быть кто-нибудь скажет, что аборт не повод для самоубийства, но по-моему это единственный повод вообще.