Ненавижу. Я смотрю в его острые глаза - ничего общего с теми, светло-голубыми, в которые я так любила вглядываться во время занятий любовью. Он с отчаяньем швыряет что-то в стену. Это мобильник, он попал в зеркало. Я не расстроилась, мне оно больше не нужно. Слез нет, есть только ярость. Если я сейчас не уйду из этого дома, будет очень плохо.
Я выбегаю на улицу и начинаю идти. Начинаю. Если я останусь там, с ним, я никогда не начну. Я пытаюсь заставить сердце биться ровно и медленно. Часто дышу, крепко закрыв рот, чтобы не пустить воздух в легкие -- он очень холодный. Я не хочу заболеть. Кажется, на улице зима.
Я ухожу прочь с этого двора туда, где светло. Чтобы не заблудиться, держу за цель яркий свет рекламных вывесок -- это центральная улица района. Я живу в этом городе уже 9 лет и все еще путаюсь даже в ближайших к моему дому дворах. Все потому, что я иду не той, не привычной дорогой, которая топографическим пунктиром отпечатана в моей голове. Я иду черт знает как, но по-другому. По-другому. Теперь все будет именно так.
Дворы тоскливых панельных пятиэтажек с беспорядочно понатыканными грузными тополями, сейчас лысыми, а оттого пошлыми, закончились. Я вышла в переулок, с обеих сторон украшенный ржавыми коробками гаражей. Пусто. Тихо. Даже не пахнет машинным маслом. Почему я думала, что рядом с гаражами всегда пахнет маслом и бензином? Глупо. Вообще вся моя жизнь -- сплошные глупости. А самая большая из них -- то, что я осталась в этом городе. Ах, какая я была восторженная, когда приехала сюда поступать. Великий Новгород -- это ж не хухры-мухры, про него ж в учебниках истории пишут. Кремль, София, Ярославово дворище -- как же, как же, знаем, проходили... дак это ж я здесь жить буду! Здесь, где начиналась Россия!
Не знаю, как начиналось России, а мне начиналось хорошо. Это еще когда его не было, с его светло-голубыми, чтоб их... Я остановилась, чтобы закурить. Еще немного -- и я выйду на оживленную улицу, а курить лучше, когда тихо. Я давно не курила, поэтому, сделав первую затяжку, мне пришлось присесть -- закружилась голова. А вот когда я сюда приехала восемнадцатилетней пигалицей, я стала дымить как паровоз. Помню, вышла впервые одна в город за сигаретами -- ничего не знаю, но уже люблю. Хожу и вглядываюсь в дома, и мне радостно -- древность! У меня, выросшей в юном до неприличия северном городе -- сплошь из безликих хрущевок да таких же новостроек, с единственной церковью, которая похожа на обычный жилой дом -- скакало от возбуждения сердце, а в глазах стояли слезы умиления. Древность... Потом, впрочем, мне стало это неважно. Мне нужны были возможности большого города, а не провинциального, хоть и древнего.
Я, наконец, добралась до центральной улицы. Иду по направлению к Кремлевскому парку. Уже поздно, ворота закроют в двенадцать, но я должна успеть. С ним мы всегда успевали...
-- Я хочу уехать в Питер, -- мы идем за руку по пешеходному мосту через Волхов, иногда останавливаясь, чтобы, перекинувшись через ограждение, посмотреть на ночную реку. На мне новое платье, а теплый ветер с реки приятно дышит мне в лицо. Я хороша и знаю это. -- После учебы.
- Ну решай, либо я, либо Питер, - он смеется. Он давно сказал, что из этого города, где он родился и вырос, ни ногой. Мы спускаемся вниз, к реке. Уже скоро полночь, но еще тепло. Луна почти полная, она разливает свой холодный свет по всему пляжу, делая речной песок белым, а поверхность воды зеркальной. Я быстро скидываю с себя платье, нисколько не смущаясь того, что под ним ничего нет, отбрасываю в сторону босоножки и вхожу в прохладную воду. Он остается на берегу. Уже в воде я распускаю волосы и начинаю плыть...
Я начала плыть по течению. Вместе с ним. Все эти девять лет я смотрю в его глаза, как в свои. Я никуда не уехала из-за него. Я хожу по опостылевшим мне улицам, по этим раздолбанным дорогам каждый день, уже не вглядываясь в покосившиеся дома в поисках древности. Она мне надоела. Я все чаще стала срываться на него по мелочам, мы ругаемся почти каждый день. Я знаю, что свожу его этим с ума. Иногда мне кажется, что я его ненавижу. Ненавижу за то, что когда-то полюбила именно его.
Сердце мое бьется гораздо спокойнее, я иду в парк. Стоп. А зачем я туда иду? Музыка слышна уже отчетливо. По расчищенной от снега брусчатке я попадаю в скверик, где стоит памятник Рахманинову. Это его музыка слышна из динамиков. Я сажусь на скамейку. Я вспоминаю. -- Смотри! Кто-то цветы на скамейке оставил! Ну ничего себе, такой букетище! -- Я беру букет и вдыхаю аромат сочных бардовых бутонов.
Он улыбается, хитро прищурившись и, кажется, с наслаждением за мной наблюдает. Я начинаю припоминать, как он торопился привести меня в это место. -- Почему так? -- Ты необычная.
Я вскакиваю со скамейки. Я несусь обратно -- по мощенной аллее, по тротуарам родных дорог. Мимо свежевыкрашенных фасадов столетних домов на центральной улице, мимо фонарей, льющих на снежные сугробы свой уютный свет. Мимо до боли знакомых витрин магазинов, мимо остановок, мимо того самого перекрестка, на котором мы впервые целовались под дождем. Я стучу в дверь квартиры как сумасшедшая. Я забыла, где звонок. Ты открыл дверь, и я смотрю в твои светло-голубые глаза. Я все поняла. Или ты или...ты.