Аннотация: Соломенные псы служили украшением религиозных праздников в древнем Китае и сжигались, когда заканчивалась церемония. Соломенный пес - символ того, что безжалостно уничтожается, как только становится ненужным.
Тихий щелчок кассеты в диктофоне. Напряженное лицо интервьюера, он - не выспавшийся парнишка лет двадцати пяти, с горящими глазами. Короткая стрижка открывает высокий лоб, немного оттопыренные уши.
- Все начиналось так...
Перед моими глазами - горящие башни дворца в Миноине. Песок, осыпающийся с моих детских ладоней. Да, он обещал, что будет весело, но я даже представить себе не мог, насколько. Первой из списка я вычеркнул месть, и лишь потом обратился к богатству.
Мальчишка терпеливо ждал, пока я заговорю. Я чувствовал в нем не только страх, но и безмерное любопытство, которое и привело его ко мне.
- Ты когда-нибудь убивал? - Первый мой вопрос ставит его в тупик. - Испытывал ли ты ненависть, столь невыносимо горящую внутри тебя, что ты должен залить её пожар кровью злейших своих врагов? Нет, вряд ли. Мир сейчас не принимает таких, каким был я, страстных опустошителей, свысока смотрящих на все живое. Мы... Вы вырождаетесь, мельчаете, люди.
Парень выслушал за четыре года работы немало сумасшедших фанатиков, поэтому не проявил никаких эмоций, и лишь спокойно ответил:
- Вы правы, я не совершил ни одного преступления. А ненависть в современном обществе принято заливать не кровью, а в крайнем случае алкоголем. Или безобидной дракой.
- Что ж, тогда тебе будет нелегко понять чувства, обуревавшие меня в ту ночь. Ты знаешь, что такое рабство? Конечно, кому как не тебе знать, вы все сейчас рабы. Вам это не кажется такой уж плохой участью, букашки? Безмолвные рыбы, пойманные в сеть умелыми рыбаками, вы не смеете даже дернуться, вырваться из пут - для вас немыслимо. Да... Я когда-то был рабом, рабом господ Миноина, вещью. Мною пользовались, надо мной издевались, а вечером я молился, чтобы хозяину не пришло в голову скормить меня львам.
Я снова был мыслями там, на грязных улицах Миноина, с тяжелыми кандалами на отощавших руках и ногах, которые почти не способен был переставлять. Но знал, что если я упаду, то это будет концом моего существования. Я вновь видел старый прогнивший помост миноинского рынка рабов, и вновь я вспомнил, как высокий человек в одеждах знати вытянул длинный узловатый палец и указал на меня. Я тогда ещё думал о нем, как о погибели.
- Этот человек купил меня на рынке рабов, куда мой прошлый хозяин отправил всех своих слуг - они ему надоели. Новый хозяин осторожно снял с меня кандалы, взял за руку и, не оглядываясь, мы ушли с площади. Я вспоминаю эту его заботу лишь потому, что она была первым толчком к тому, чтобы я почувствовал себя человеком. В ту ночь я перестал быть вещью, я стал учеником магистра Эмгыра Сарджа.
- Кем он был, тот магистр? Ученым, может быть, жрецом? - Осторожно прервал меня журналист. - Чем занимался? Чем был известен?
Я засмеялся, и мальчишку напротив будто ударило молнией.
- Известен? Хм, магистр Сарджа не был известен, иначе Его забили бы камнями добрые последователи пророка. Да и любой другой попытался бы всадить нож Ему в спину. Я тоже пытался однажды, когда увидел все величие Его мастерства. И лишь после того, как нож выпал из моей руки, разорванной на части болью от единственного Его слова... Лишь после того, как у меня не осталось сил умолять о пощаде, и даже слезы высохли на моих щеках... Да, тогда Он открыл мне всю прелесть своего мастерства, которой я раньше не мог понять.
- Он был магом? - Журналист не верил ни единому моему слову.
- Он был гораздо большим, жаль, что я понял это так поздно. Тогда мне было двенадцать, и тогда он предложил мне... все. Он, можно сказать, поставил мир на колени передо мной. Его дар стоил бы дорого, будь у меня хоть что-то. Но у меня не было ничего, кроме моих амбиций и моей мести.
Я сделал глоток из бронзового кубка. Обжигающая жидкость прокатилась по горлу, разлилась по всему телу, напитав его теплом.
- Моя месть свершилась в четвертый день месяца Тир, и сами небеса обрушились на Миноин огненным дождем. Это было карой для сотен вельмож, этих пресытившихся свиней, и освобождением для тысяч рабов, таких, каким был я. Ты можешь себе представить...
Все сравнения бесполезны, я знаю, но мне хочется увидеть понимание в глазах журналиста, осознание того, что испытал я.
- Человек может почувствовать почти все. Почти все, но не смерть. Потому что смерть - разрыв, дыра, пустота, прекращение, как будто Он отсекает от тебя жизнь кривым ритуальным ножом. Это боль, что начинается и заканчивается лишь в тебе самом, когда тебя уже нет.
Да, его глаза все же загорелись безумием. На секунду. На секунду его разум попытался отвернуться от этих образов. Но ни один разум не способен сделать это по-настоящему, ни один, кроме того, кто принял смерть величайшим даром из Его рук. Да, он понял...
- Вы?.. - Глаза писаки расширились от ужаса, а сердце погнало кровь по жилам ещё быстрее. Этот мальчишка развлекал меня.
- Это не важно. Я принял Его дар с благоговением, и с той ночи ни разу не пожалел о своем решении. Магистра Сарджа больше не существовало нигде, кроме моей памяти. Следующие десятилетия я посвятил войне. Сначала я был простым наемником, мне приносило невероятное наслаждение находиться в гуще битвы и разрывать плоть врага своим клинком. Когда мне наскучило это, я стал командиром, посылал на бойню тысячи, бросал людей в пасть сумасшедшему чудовищу, имя которому - Война. Я играл честно. Я не использовал дар, ведь мне нравилось играть, а не побеждать. А потом мне надоело и это. Я надолго заперся в башне, изучая свой дар и того, кто преподнес мне его. Я узнал много о своем хозяине. Я могу назвать его -Ахриман - так ты поймешь, о ком я веду речь. В действительности, Он - гораздо большее... Я хочу, чтобы ты понял, мальчишка. Что отличает добро от зла?
- Ну, это уже вопрос философский, а я в мыслители вообще не гожусь. Так что же?
- Никакой философии не нужно. Она не выдерживает испытания реальностью. Добро и зло не существуют, и одновременно они воплощены. Они... одно и то же. Человеческие слова не годятся для объяснений этого. Попробуй представить себе пустоту-вещь или жизнь-смерть, когда одно обладает всеми качествами противоположностей.
- Да, тяжеловато... - Мальчишка услышал тихий щелчок диктофона и сноровисто поменял кассету. Я подождал, пока он закончит и продолжал:
- Он - что-то гораздо большее, чем добро, зло, чем Бог или Дьявол. И я стал большим, соединив в себе жизнь и смерть, я сполна напитан Его силой. Я почти не использовал свой дар, ведь я знал, что я или уничтожу мир, или пресыщусь этой силой. Ни один вариант меня не устраивал. Несмотря на все это, я медленно становился богом. И когда-то... когда то я разочаровался в людях. Огненной косой я прошелся по землям, уничтожая все, наказывая их за несовершенства. Это было ошибкой, это не принесло мне радости. Несколькими веками позже я открыл для себя искусство. О, это было прекрасно, тогда я влюбился в человечество, посчитал его истинно великим. Я и сам творил, но мой талант, возможно, и был отдан за Его дар.
- Я могу увидеть какие-нибудь ваши работы? Чем вы занимались? - Глаза мальчишки загорелись.
- Что ж, ладно. За мной, мальчик, ты увидишь мои произведения. - Я открыл шкаф и достал из него мои работы, завернутые в полотно. Там были и мои картины эпохи Ренессанса, и то, над чем я работал какие-то две недели назад.
Он въедливо рассматривал каждую из них - в основном, сцены баталий, пейзажи, чудесная архитектура...
- Красиво, но в них чего-то не хватает. - Пробормотал мальчик. Это я знаю и без его слов. - А вы рассказывайте дальше! Что ещё...
- Все.
- Что значит все? - Мальчик чуть не выронил из руки набросок, который разглядывал с упоением уже минуты три. - Вы же прожили... сколько, кстати?
- Шесть тысячелетий, мальчик. И да, это все, чем я занимался. Не вижу нужды говорить о мелочах.
Воцарилась долгая пауза. В эти минуты я складывал обратно, бережно оборачивая каждую, свои картины.
- "Небо и Земля немилосердны, люди для них - лишь соломенные псы". - Я не мог поверить... этот голос, Его голос, я слышу вновь, или мне лишь кажется?
- Повелитель?..
- Ты лишь соломенный пес, Окхам. - От лица человека, того журналиста, не осталось ничего человеческого. Повелитель невыразим в этом мире. - Шесть тысяч лет твоего существования прошли без единой капли смысла... Желание убить скуку двигало тобой на протяжении всей жизни!
Я молчал. Мне нечего было Ему возразить, ведь Он был прав во всем. Только одно не давало мне покоя: Он должен был знать, что все произошедшее - случится, почему же теперь в Его словах - такая нестерпимая горечь?
- Ты жалок, Окхам! Я дал тебе все. Я положил к твоим ногам весь мир, чтобы узнать, выяснить лишь одно! Я хотел увидеть, зачем человек живет.
- Вы недовольны мной, потому что я не дал Вам ответа, Повелитель?
- Знаешь, что смешно, Окхам? - Ни отголоска настоящего смеха. - Ты дал мне ответ, сам того не зная. Больше ты мне не понадобишься.
И я сгорел по единому Его слову...
Последнее, что увидел я, и что я когда-либо увижу - себя, вечно двенадцатилетнего беловолосого мальчика, сидящего за роялем, и растворяющиеся в тумане силуэты мертвецов - уходящих людей, которые так и не стали частью моей долгой жизни. Но в смерти Повелитель навечно сковал меня с этим местом, и люди станут единственным и вечным моим сном. Все-таки, Он милосерден, и я благодарен Ему за покой.