Я, нежная, - любила говорить Рена , - и со мной нельзя обращаться грубо. И, действительно, что бы ни делала Рена, готовила ли на кухне свой коронный пирог Наполеон, пела ли, или играла на пианино, сдавала зачеты по анатомии или физиологии - являясь студенткой медицинского института - все она делала легко, непринужденно, естественно, не делая над собой никаких усилий.
Во всем ее облике, фигуре, манере одеваться, говорить, вести себя в обществе - чувствовался неповторимый вкус, изысканность, а главное, она всегда знала чувство меры, неустанно повторяя, что гармония и красота - это культ, которому она будет поклоняться всю жизнь.
Она любила Гюго, Бальзака, Толстого ; с удовольствием читала Моэма и Базена, а о кино могла говорить часами, считая, что Бриджит Бардо, просто красивая женщина, а Анук Эме - актриса сложного психологического жанра.
Когда она садилась за пианино играть Моцарта или Баха, то дух того времени как будто на время переселялся в гостиную, где чувствовались веяния, традиции, культура той эпохи, и при этом неминуемо передавались тончайшие оттенки настроения композиторов, которых она исполняла.
А если говорить о животных, то конным спортом она стала заниматься исключительно из любви к лошадям, а двух своих бультерьеров - Джини и Сюзи - она считала самыми дорогими существами на свете.
Эльман влюбился в нее с первого взгляда. Он не читал Фрейда или Отто Вейнин Гера и, подобно лермонтовскому Печорину, не пытался анализировать свои чувства. Он выделил ее среди всех знакомых девочек и уже ни о ком другом думать не мог.
После лекции по анатомии, которая была последней двухчасовкой, он приблизился к ней и предложил проводить ее домой. Рена не противилась. И вскоре они уже вдвоем спускались по длинной улице, идущей от их главного учебного корпуса, оживленно беседуя о погоде, о нудной лекции, которую читал профессор, о новом французском детективном фильме, в котором снимался Бельмондо.
Втайне Эльман подумал, что в недалеком будующем обязательно сделает ей предложение. Но быстрый ум Рены сумел определить его тут же на месте , и она, как ни в чем ни бывало, повернув к нему свое красивое, овальное лицо, спросила:
--
У тебя ко мне серьезные чувства? Я имею в виду твои намерения.
Эльман на знал, что ответить. Конечно у него серьезные намерения, но находясь под длительным напряжением ее пытливых глаз, он коротко ответил:
--
Да.
Рена ничего не ответила. Казалось, она заранее знала, что он ответит.
Утвердительно и уверенно поправив свою сумку на длинном ремешке, тихо продолжала как ни в чем ни бывало говорить.
- Ты не представляешь, что за прелесть два моих бультерьера - Джини и Сюзи. Только обыватели и несведущие люди могут называть их свирепыми и жестокими существами. Мою маленькую сестру Нигяр, которой шесть лет, они обхаживают лучше любой няни. А как они себя ведут, когда я выхожу с ними во двор! У моей подруги Джамили есть маленький щенок. Ну так вот, как они бережно с ним обращаются, они как будто понимают, что эта маленькая, слабая, беззащитная собака, что трогать ее нельзя и, конечно же относятся к ней соответственно.
Они еще долго говорили о собаках, о недавно прочитанной Реной книге Сэли Сэлинджера Над пропастью во ржи, о том, что на западе у людей совсем другие взгляды на жизнь, другая культура, и Эльман каждый раз поражался ее начитанности, широте ее взглядов и тому кругозору, которого он раньше никогда не встречал у своих знакомых девушек.
- А вот и мой дом. Как видишь, я живу рядом с бульваром, и если ты хочешь увидеть меня вечером, то я всегда к твоим услугам, и , конечно же, в компании Джини и Сюзи.
Так счастлив Эльман еще никогда не был. Ему было всего восемнадцать лет, но теперь он не обращал внимания ни на одну девушку и все свободное время проводил с Реной.
Их можно было увидеть в кинотеатрах, в цирке, библиотеке и при этом везде, где бы ни было появление этой пары, оно не могло вызвать никаких кривотолков, потому что все друзья и знакомые Рены и Эльмана поняли, что это у них серьезно.
Эльману казалось, что Рена для него все, и что бы ни случилось, он старался огородить ее от всех невзгод и неприятностей, которые могли выпасть на ее долю. Когда профессор по анатомии выгнал ее из зала, как он говорил, за лишние разговоры во время лекции, Эльман, не раздумывая, вышел за ней, не думая о том, какие неприятности могут ожидать его на экзамене. В другой раз он вступил в драку на улице, когда приставали к ее подруге. И хотя полученный синяк под глазом вовсе не украшал лицо, в душе он был страшно рад, что лишний раз сумел доказать свою преданность Рене.
Вообще, все складывалось, как нельзя удачно, если не считать тот день, когда Эльман задержался у своего школьного товарища Акифа за игрой в нарды. Наигравшись вдоволь, он вышел на холодный декабрьский воздух. В эту зимнюю ночь ему хотелось немного погулять, и, пройдя по узким улочкам Ичери Шехера, он, перейдя улицу, очутился на бульваре. Эльман с волнением думал о том, что сейчас делает Рена, читает интересную книгу или играет на пианино, а может быть готовиться к зачету.
Дойдя до поляны, примыкавшей к спортивной площадке, он остановился, чтобы покурить, как вдруг знакомый силуэт мелькнул вдали от Эльмана. Сомнений и быть не могло - это Рена со своими массивными питомцами вышла на прогулку. Но его поразило другое. В руках у нее была видеокамера, которую она медленно водила по поляне, освященной уличными фонарями, очевидно, выискивая кого-то.
Наконец, камера остановилась на пустыре, где мирно, не обращая ни на кого внимания, паслись дворняги, жалкие, худые. Две из них были желтые, а третья, от постоянного соприкосновения с пылью и грязью, была какого-то неопределенного серого цвета, который еще больше подчеркивал ее ничтожное существование.
Эльман хотел было окликнуть свою подругу, но громкий и резкий крик Рены заставил его вздрогнуть и остановиться.
Картина, которая предстала перед ним, была жуткой. Сюзи и Джини при крике Взять! молниеносно набросились на дворняг, нанося им страшные раны своими, специально предназначенными для этого, клыками.
Грязно-серого цвета собака, издав слабый, жалобный лай, успела скрыться в темноте. А на пустыре слышалась короткая борьба, торжество победителей и жуткий вой бедных животных, которые не ожидали, что здесь, в тихом безлюдном месте, они найдут свою гибель.
Объектив аккуратно ловил все детали этой экзекуции, а Рена , уверенно держа в руках видеокамеру, продолжала снимать эту жуткую сцену, и камера ни на секунду не дрогнула в ее руках.
Вскоре в темноте мелькнула девичья тень, а дворняги остались лежать в луже крови.
Девушка окликнула собак. Он увидел, как выражение ее лица было исполнено тихой благодарности, когда собаки подбежали к своей хозяйке, и та, потрепав их за уши, медленно двинулась прочь от неприглядного места, где только что происходила съемка.
Эльман так и не вышел из темноты, не показавшись своей подруге, которая нисколько не подозревала о том, что он был рядом.
Он думал об этих милых безобидных существах, Сюзи и Джини, о несчастных дворнягах, оставшихся лежать на пустыре, о кассете, которая записала и зафиксировала события этой ночи. Но одна мысль горько и больно мучала его. Он понял, что уже не любит свою подругу, которая медленно удалялась от него, ласково подзывая своих питомцев.