"У каждого додика своя методика", - говаривал Таракан, отправляясь на охоту за очередным монстром. Сейчас его теория проявила себя как нельзя лучше: Ванька за своим монстром ушел в Зону, а Лумумба - в запой. Обидно то, что никто из них не подумал обо мне. Друзья называются.
Чуть с ума не сошла от скуки, честное слово. Чтобы отвлечься, попыталась сунуться на улицу, но не вышло: ливень такой, что ничего не видно - сплошная стена воды. А ветер - я вообще молчу. Не ветер, а чугунная баба какая-то.
К тому времени, как гроза стихла, у меня уже свербело во всех местах. От отчаяния даже попробовала подружиться с птицей Гамаюн - ничего не вышло. От сырости железная бестия совсем заржавела и только поскрипывала, как сломанный пулемет. Кот предложил вышивать крестиком - чтобы руки занять, но я лучше оружие чистить буду с утра до ночи, чем иголку в руки возьму. Найдя на подоконнике книжку, сперва обрадовалась - книжки я с детства люблю, но через пять минут захлопнула, положила обратно, а сверху еще чугунный утюг поставила. Оказалось, это какой-то бабкин гримуар: буквы, как жучки, то и дело перебегали с места на место, составляясь в неприличные ругательства, и пытались царапаться. А еще мне показалось, что книжка пытается читать меня...
Словом, когда гроза наконец стихла, я вздохнула с облегчением и поспешила на улицу. Одолжив у бабки красные сапожки на резиновом ходу и древнюю, оставшуюся с Великой Отечественной плащ-палатку. В пронизанном электричеством воздухе витали запахи влажной земли, травы и сирени, на заборе возбужденно чирикали воробьи, а над головой сияло умытое солнышко. Впервые здесь, в Мангазее, показалось голубое небо. Оно было такое чистое, такое голубое, что захотелось забыть все свои печали, обернуться маленькой птичкой и взмыть в его прозрачные выси.
Но даже умиротворяющая картина счастливой природы не позволила моему мятущемуся духу принять неопределенное будущее с кротостью и смирением. И, выражая протест против безоблачного, но поистине унылого существования, я разбежалась и обеими ногами плюхнула в не успевшую высохнуть лужу. Брызги взметнулись выше головы, окатив проходившего мимо кота, кучку воробьев и случившегося рядом совершенно постороннего петуха. Переполох поднялся до небес: петух орал, как оглашенный, воробьи выражались так пронзительно и ёмко, что захотелось запомнить парочку ругательств на будущее, и только кот отряхнулся молча, всего лишь покрутив лапкой у виска.
А мне как-то полегчало. Решив не останавливаться на достигнутом, я хищно оглядела бабкин двор в поисках приключений, но тут за спиной послышался ехидный кашель.
На завалинке перед баней сидел Лумумба. В новых белых кальсонах и исподней рубахе, сунув босые ноги в стоптанные калоши, он щурился на солнце, затягиваясь от исполинской козьей ноги, свернутой из вчерашней газеты. Глаза тонут в сеточке морщинок, пальцы, отмытые до розового блеска, чуть подрагивают, а суточная щетина покрывает щеки налетом белого одуванчикового пуха. Не погрешив против истины, можно смело сказать: Базиль выглядел как старик, который, проболев всю зиму, впервые выполз погреться на весеннее солнышко.
- Привет алкоголикам и тунеядцам, - поздоровалась я. А что? Им можно, а мне нельзя? Может, у меня тоже склонность к самоубийству прорезалась.
Не ответив, Лумумба бросил бычок, поднялся и вновь скрылся в бане.
Ну привет. Даже в лягушку не превратил... Значит, совсем плохи наши дела.
К моему удивлению, из предбанника великий сыщик вышел буквально через минуту: кудрявая шевелюра уложена волосок к волоску, гладко выбритые щеки лоснятся, а голубой, под цвет неба, вышитый золотыми рыбками жилет играет новыми красками.
Я восхищенно вздохнула: вот бы и мне так научиться! Отбоя от кавалеров не будет...
- За мной! - бвана, проходя мимо, едва удостоил взглядом. Что характерно: никакого перегара, только земляничное мыло и французский одеколон. - Докладывай, что у нас плохого?
- От Ваньки до сих пор никаких вестей.
- В смысле? - наставник резко затормозил, я ткнулась ему в спину.
- А то вы не в курсе, что он опять в Зону побег, доказательства для вашей бывшей искать. Или с перепою не помните? - невинно задрав бровки, спросила я, подпустив в голос побольше ехидства. Видно, демон раздора во мне соскучился за время грозы, и теперь собирался взять реванш за бесцельно прожитые сутки.
- Я помню, что запретил своему ученику предпринимать какие-либо опасные для жизни действия.
- Ну да. Конечно. И подтвердили личным примером беспробудного пьянства.
- Но-но! Тебе по рангу начальство критиковать не положено.
- А начальству положено посреди дела в запой уходить? А подчиненных без присмотра бросать?
- Это был не запой, - высокомерно бросил Лумумба, взбираясь на высокое крыльцо. - А творческий поиск.
- Белочек или маленьких зеленых человечков?
Остановившись, он посмотрел на меня со ступеней. Зрачки в желтых глазах, вдруг став вертикальными, то сжимались в булавочную головку, то расширялись на всю радужку.
- Шалишь, младший падаван. Может, превратить тебя в обезьянку? Продадим бродячему шарманщику, а он тебя фокусам обучит и на ярмарках показывать станет...
Покраснев, я ковырнула носком сапожка асфальт:
- О, товарищ майор, вы столько обещаете... - а потом отскочила на безопасное расстояние и показала язык. - Черта с два вы меня превратите! Пыльцы-то не в одном глазу... А продавать её теперь запретили, так что хренушки.
Лумумба хитро прищурился.
- Ты в этом абсолютно уверена?
- По глазам вижу.
Вытянув шею, и став похожим на седого удава, Лумумба приблизил свою голову к моей, заглянул в глаза и плотоядно улыбнулся, облизав губы раздвоенным языком.
Я сглотнула сухим горлом.
- Ладно, прощаю на первый раз, - став прежним, он подмигнул.
- А в запой уходить больше не будете?
- Постараюсь.
- Тогда я вас тоже прощаю.
- Премного благодарен, - с совершенно серьезным лицом поклонился наставник. - Век воли не видать. По гроб жизни...
- Да поняла я уже, поняла.
- Где Гамаюн? - как ни в чем ни бывало спросил он, бодро вбегая в сени.
- На печи дрыхнет, без задних лапок. Заржавела уже от лени.
- Ничего. Сейчас мы её разбудим. Гамаюша! Ко мне! - распахнув дверь в нашу комнату, Лумумба застыл на пороге, победительно оглядывая плацдарм.
Птица, заслышав голос хозяина, осторожно выглянула из-за вьюшки. Затем бочком вышла, встопорщила перья - послышался тихий железный шорох, - и только после этого неуклюже спорхнула на стол.
Кот уже разводил пары под самоваром.
- Чего изволите, хозяин? - как-то невесело спросила птица.
- А найди-ка ты мне Ивана-молодца! - распорядился наставник, усаживаясь к столу. - Где он, что делает...
- Не могу знать, хозяин. Не вижу я его.
Лумумба отставил только что наполненный чаем стакан.
- То есть как не видишь? Ослепла?
- Вы же знаете, хозяин: я только живых зрить способная.
До меня не сразу дошел смысл сказанного. А когда дошел...
- Что ты несешь, железяка ржавая?
Схватив ворону за жесткую сегментированную шею, я принялась её душить. Гамаюн не сопротивлялась. Как тряпочка, провисла она в моих руках, раскинув крылья, и только горько, закатывая глазки, вздыхала.
- Отставить экзекуцию! - гаркнул Лумумба, отнимая у меня птицу и пристраивая её обратно на стол. - Гамаюша, вдруг я чего не понял: где Иван? - попросил он так ласково, что у меня мурашки по всему телу забегали.
- Я не вижу его среди живых. А это значит, что он...
- Не каркай, - поднял руку бвана. - Не надо делать поспешных выводов. Иван - мой ученик. А я, как ты знаешь...
- Унган, Великий и Ужасный, - покорно кивнула Гамаюн. - Но и вы, хозяин, должны помнить, что мои глаза открыты день и ночь, и видят всё, что творится на белом свете, если я чего не вижу, значит этого больше...
- Клюв скотчем замотаю, - флегматично предупредил Лумумба. Птица захлопнулась. - То, что ты его не видишь, ничего не значит. Я верю в своего ученика.
- Кто-то недавно говорил, что вера - это катахреза, - съехидничала ворона.
- Вера вере рознь, - отрезал наставник.
В ушах было ватно и глухо. Ноги дрожали. Если я правильно всё понимаю, Ванька... Стоп. Фигушки. Я тоже верю. Даже мысли не буду допускать, что он...
По лесам, по полянам, дружат Марья с Иваном... Тут любовь без обмана...
Без дружка, без Ивана, жить и Марья не станет, а зачахнет, завянет...
Я помотала головой, чтобы вытряхнуть из ушей назойливый голос. Свой собственный, между прочим.
- Извините, господин начальник. Не объясните ли насчет веры?
- Вот ты, падаван... - он отхлебнул черного, тягучего, как кофе чаю, и зажмурился. - Ты веришь в чудеса?
- Конечно верю, - я даже удивилась. - Потому что сама неоднократно становилась свидетельницей, и даже объектом...
- А зря. На самом деле, чудес на свете не бывает.
- Как вы можете так говорить? Вы же маг.
- Магия - это всего лишь продукт человеческой воли, усиленной наркотическим стимулятором. Верить надо в факты.
И тут до меня кое-что дошло. Вцепившись в раскаленный стакан и крепко зажмурившись, я выпалила:
- Вы не верите, что Ольга невиновна! Вы и бухали, потому что убедили себя в том, что ваша бывшая - убийца!
Повисла тишина. Только старинные бабкины ходики на стене негромко, но отчетливо, выплевывали бисеринки секунд. Вокруг лица воздух сгустился и стал горячим, я не выдержала и приоткрыла один глаз. От кота над столом торчали одни уши. Ворона, схоронившись за самоваром, подавала безмолвные знаки: беги, мол, спасайся...
Лумумба, в первый миг показавшийся спокойным и собранным, гнул взглядом ложки. Когда очередная, покорная его воле, сгибалась буквой "зю", он откладывал её на скатерть и брался за следующую. После шестой посмотрел на меня и спросил:
- И откуда ты взялась, такая умная?
- А что, не правда?
Наставник вздохнул и отвернулся. Кот вылез из-под стола, ворона, выкатившись из-за самовара, принялась чистить клюв. Я поняла, что пронесло.
- У меня нет доказательств, - не поворачиваясь, угрюмо сказал наставник. - А на суде, как ты понимаешь...
- Ванька отправился на тот берег за духом Игоря, - напомнила я.
- Духа к присяге не призовешь.
- Да какая разница? Если Игорь сам, при всем честном народе, скажет, кто его убил... Помните, как вы допрашивали Ядвигу Карловну?
- Дух - это не зомби. Как ученица угнана, ты должна знать разницу.
- Да как я могу что-то узнать, если вы мне ничего не говорите? Ваньки нет, вы в бане штаны просиживаете, ворона на печи ржавеет... А мне что остается?
Вздохнув, Лумумба поднялся и потянулся за плащом.
- Вы куда? - спросили мы хором с Гамаюн и котом.
- Как куда, а Душегуб? Хотела расследование вести? Идем, младший падаван, буду учить тебя уму-разуму...
Не помня себя от радости, я вскочила. Наконец-то! Наконец-то мы собираемся что-то делать! Ура!!!
Уже возле калитки нас догнал взъерошенный кот. Шаркнув лапкой, он протянул небольшой узелок, связанный из косынки в мелкий красный горошек.
- Вот, извольте. Хозяйка кланяется, просит передать: всё исполнено, как велели...
Выйдя за калитку, Лумумба развязал узелок. Я думала, там какие-нибудь ватрушки или сухари на худой конец - позавтракать-то так и не успели, но это оказалась ромашка. Крупная, с желтой бархатной серединкой и почему-то разноцветными лепестками.
- Это как в детской книжке, да? - спросила я. - Шесть глупых желаний, а седьмое - чтобы отменить всё, что натворили первые? - не внушал мне доверия этот лукавый цветочек. Уж больно хитёр на вид.
- Не совсем, - не обиделся моему недоверию наставник, рассматривая сквозь лепестки, как сквозь стеклышки, солнечные лучи. Он поворачивал цветок по кругу, как зонтик, и зеленые, желтые и синие блики плясали в еще не просохших лужах. - Он конечно выполняет желания, но не те, что ты произносишь вслух. Хороший Цветик угадывает, в чем ты по-настоящему нуждаешься. А получишь это или нет - зависит только от тебя...
Сорвав желтый лепесток, он подкинул его в воздух, подул, а потом пропел:
Лети, лети лепесток, лети на запад, восток,
Лети на север, на юг, лети, наматывай круг.
Во след сплошной полосе, над незнакомым шоссе,
По черно-белым полям, вдоль земляничных полян...
Лепесток закружился, его подхватил ветер, а меня подхватил Лумумба и мы понеслись...
Временами он походил на листок, сорванный с дерева, на золотую искорку, на конфетный фантик из фольги, на мятую, никому не нужную бумажку... Ветер гнал его над деревянными мостовыми, над узкими, прижатыми к заборам тротуарами, над проходными дворами и заросшими бурьяном огородами. Дважды мы перелезали через плетни, первый раз - безнаказанно, а на втором меня чуть не съел громадный злющий кобель. Задыхаясь от ярости и брызжа слюной, он прыгнул и ухватил резиновый бабкин сапог. Взвизгнув, я дернула ногой и, босая, свалилась на ту сторону. Лумумба только фыркнул и припустил дальше.
Нас исхлестала крапива, исцарапали крепкие, как проволока, ежевичные побеги, босая нога тут же замерзла и онемела, а еще я больно порезала пятку осколком стекла...
Наконец мы оказались на Веселой улице, прямо перед борделем Мадам Лады. Я принялась хохотать. Аж задохнулась, честное слово, до того было смешно.
- Ничего забавного не вижу, - буркнул наставник.
- Вы сказали, лепесток тайные желания исполняет. И он привел нас на улицу красных фонарей...
- Набрал стендап-комиков на свою голову, - возведя очи горе проворчал Лумумба, а потом сиганул через низкий заборчик в палисадник борделя.
Лепесток попетлял меж кустов сирени и жасмина, над дорожками, засыпанными мокрыми лепестками, над белесой от дождевых капель травой, а затем, покружившись на одном месте, как собачонка, опустился на взрыхленный, расчищенный от травы и листьев пятачок. Вспыхнул в последний раз и исчез.
- Однако, - протянул Лумумба. - Ты понимаешь, где мы находимся?
- Чего ж тут непонятного, - буркнула я, балансируя на одной ноге, и пытаясь согреть вторую руками. - Это то самое место, где убили Лидочку. Пойдемте отсюда, бвана, а то на нас из окон уже пялятся... Еще подумают, что вы извращенец.
- Что ты скачешь? - раздраженно спросил он в ответ. - Не мельтеши, я сосредоточиться не могу.
- Сложно, знаете ли, не скакать, когда сапог в зубах у собаки остался. У меня, может, обморожение сделалось. Теперь пальцы отвалятся и замуж никто не возьмет...
- Так лучше? - на моих ногах оказались кроссовки. Новенькие, с белоснежными шнурками и подошвами. Как раз мой размер! Они были такие чистые и блестящие, что ходить в них по сырой грязи казалось кощунством.
- Ой, спасибо, я даже не знаю...
- А не знаешь, так и не говори, - отмахнулся Базиль и, встав на четвереньки, принялся обнюхивать землю. - Здесь он и лежал, голубчик, - пробормотал наставник, водя носом над прелой листвой. Затем немного разгреб грязь и приложил ухо. Закрыл глаза...
- Это тот мертвяк, из-за которого вас в милицию замели?
Приоткрыв один глаз, Лумумба пренебрежительно фыркнул и поднялся. Отряхнул мокрые насквозь, заляпанные грязью брюки...
- Это еще кто кого замел, - буркнул он и полез за пазуху. Достал Цветик, оторвал еще один лепесток, на этот раз - зеленый, и вновь на него подул.