И тут я увидел Бел-Горюч камень. Он был совершенно не похож на другие сейды: камень Алатырь сверкал, как маленькое солнце. От него исходили вполне ощутимые волны света и тепла, а на макушке рос молодой ясень, корни которого, оплетая трещины, уходили в землю.
Подступив к самому камню, я положил на него руки - не знаю почему, просто очень захотелось это сделать. Когда отнял, на ладонях остались светящиеся золотые следы, а на камне, напротив, отпечатались мои ладони.
- Ну, видишь, Кукса? Принял камень нашего Спасителя, - довольно проворчал Илюха.
- Принял? - переспросил я.
- Если б ты ему не понравился, камень бы тебя сжег. И пепла бы не осталось, - пояснил нойда и жизнерадостно улыбнулся.
- А предупредить? - я разозлился. В самом деле: а если б я чертову камню не понравился?
- Дак обошлось же, чего зря базарить? - похлопал меня по голому плечу Илюха и обратился к нойде: - Кукса, найди ему барахло. Не гоже новому Привратнику голым гузном отсвечивать, - и снова повернулся ко мне: - Идем, Спаситель, народ ждет.
"Народ" ждал у большого костра посреди стойбища. Что характерно: раньше, когда мы бродили здесь с Куксой, я никого не видел.
Было их человек двадцать - и мужчин и женщин, старых и молодых. Некоторые разглядывали меня недоверчиво, как неожиданную диковину, другие - дружелюбно, третьи - с затаенной надеждой. Женщины обрадовались иголкам, а один из мужчин, молодой парень по имени Миха, с дредами и в джинсах, прижал к сердцу ампулу. Объяснил, что это - новые штаммы Пыльцы, специально заказанные через нашу бабку из Бразилии, и теперь можно вывести гибрид, устойчивый к повышенной влажности...
По поведению нойд, по их взглядам, по намекам, бросаемым Авторитетом, я понимал: что-то им от меня надо, но не мог понять что. А они не говорили. После трапезы - все как один, пристально наблюдали, как я глодаю кусок сушеного оленьего мяса.
- Спасибо за гостеприимство, - подсев к авторитету, я поплотнее закутался в толстовку с капюшоном, только чуть траченную на локтях и по вороту.
На тыльной стороне ладони Мурманского была вытатуирована половинка солнечного круга с бегущим внутри оленем и надписью "Север". На пальцах, коротких и покрытых седым волосом, тоже что-то синело, но слишком мелкое, не разобрать. Дальше, до закатанного по локоть рукава тельника, была женщина, ноги которой оплетала змея.
- А тебе уважуха за грев, - Илюха вновь улыбнулся и похлопал меня по плечу. - Наш ботаник твоему хабару больше всех рад. Что-то он там химичит, я не в теме, но Зоне с этого прибыток капает. Так что всё путем.
- Но сами вы не употребляете.
- А у нас своей дури хватает, - Илюха постучал себя пальцем по лбу. - Когда камень убивает, он же делает тебя сильнее. Ты это очень скоро поймешь.
- Вообще-то... Я к вам по делу.
- Ну ясен пень, не с зайцами в футбол играть. Спокуха хрящ, болото наше. Поживешь, осмотришься...
- Да не могу я у вас тут жить! Мне назад, на тот берег как можно быстрей надо.
Глаза Илюхи, похожие на два прозрачных голубых буравчика, вдруг сощурились.
- А... как же камень?
- Да к черту ваш камень! - я вскочил. - Я о вашем Алатыре в первый раз слышу, а вы заладили...
- Но Камень тебя принял, - к нам подошла женщина. Лицо её, тёмное и обветренное, было будто высечено из твердого, как гранит, куска дерева. - И тебя впустила Зона - это верный знак. Ты принимал подарки, ел нашу пищу и не обеспамятел. Ты - Привратник.
- Кто-кто?
- Таможня, - охотно пояснил Илюха. - Между Тем светом и Этим. Сечешь? Чтобы обмен шел беспрепятственно, нужен на воротах человечек с понятием. Зона без грева загнется, а воля не получит рыжевья. Так что привыкай, Ванюха.
- Князь Игорь! - до меня только дошло. - Он был вашим человечком, то есть, Привратником. А теперь он мертв и вы думаете, что я его заменю, - я горько рассмеялся. - Но вы опоздали. Князем стал воевода Сварог, а ему на зону начхать.
- Привратнику не обязательно быть князем, - сказала женщина с твердым лицом, которую все звали Наст. - Это так, приятный бонус. Таможенником стать может кто угодно, хоть кладбищенский сторож. Что, по правде говоря, было бы даже удобней.
- Ага. Тело закопал, а душу сюда, на поселение...
Я засмеялся, думая, что они оценят: хорошая ведь шутка вышла! Но почему-то никто даже не улыбнулся. Все смотрели строго и выжидающе, только Кукса, тяжко вздохнув, покачал головой. Осекшись, я по очереди заглянул в глаза Илюхе, Наст, Михе... Нет, они точно не смеялись.
- То есть... Вы серьезно насчет души.
- А ты думал, мы тут так просто сидим, для собственного удовольствия, - наконец хмыкнул Миха. Затем взял прутик, растопырил пальцы и вонзил его себе в ладонь. Прутик прошел насквозь, не оставив никакого следа, не говоря уже о крови.
Сев на бревно, заменяющее лавку, я обхватил голову руками. Спаси и помилуй, Твоё Макароннейшее святейшество! Так они реально все до единого мертвые. Но... Как они тогда здесь живут? Выращивают оленей, растят детей... Я вспомнил ребятишек, играющих возле большого костра. Вечно им бегать в рубашонках, с соплями до пояса. Никогда они уже не вырастут, пусть земля им будет пухом...
- Но я же вас трогал! - я поднял глаза на Илюху. - Вы не призраки, не духи бестелесные!
- Я ж тебе талдычу: камень Алатырь дает силу. Благодаря ему мы здесь и живем.
- Ты ел нашу еду, тебя принял камень, а это значит, теперь ты наш. Нет тебе дороги назад, - вставила Наст.
- Нечего меня раньше времени хоронить, - буркнул я, уставившись в землю. А затем вскинулся: - Игорь жил в Мангазее! Он даже в Москву ездил...
- Коли в Закон войдешь - и тебя отпустит. Алатырь камень добрый, с понятием. А Мангазея? Город специально построили на границе миров, для пущего удобства, - сказал Илюха. - Так что, Ванюха-Спаситель, быть тебе таможенником.
- Но я не могу! Я не хочу жить в Мангазее, у меня другие дела. И... Я ведь из-за Ольги пришел! - я вновь вскочил. - Через два дня жену Игоря казнят. Сварог думает, что это она князя убила. Нас с учителем вызвали расследовать, правда ли это. Вот я и пришел к вам, чтобы расспросить князя, потому что Кукса сказал, что он где-то здесь. Я сыщик, понимаете? Мне бы только со свидетелем поговорить и - сразу назад. На тот берег.
- Тут мы тебе помочь ничем не можем, уж извини, - ласково улыбнулся Илюха.
- А я у вас помощи и не прошу, - удивился я. Я вам просто объяснить пытаюсь, почему остаться не могу. Я же Завесу - в любой момент... - а Муромский всё смотрел на меня, и продолжал улыбаться. Добро так, с пониманием. - Что, не верите?
Протянув руку, я нащупал Завесу. Ну конечно, она была здесь - куда ей деться? Облегчение накатило волной: признаться, на какой-то миг я и вправду поверил Илюхе. Ухватил покрепче, дернул, и... Ничего. Будто рыба по самым кончикам пальцев чешуей мазнула. Я сосредоточился. Сдвинув Навь обеими руками, занес ногу и уже почувствовал, как пахнуло ледяным морским ветром...
- Что, геморно? Рыбку в мутной воде, да голыми ручками, - посочувствовал Илюха. И это сочувствие меня окончательно добило.
Достав из кармашка последнюю, рассчитанную на возвращение заначку, я выстелил дорожку на тыльной стороне ладони и вдохнул. Ноздри опалила пряная волна, в ней проскакивали незнакомые оранжевые искорки.
Закрыв глаза, я подождал, пока мир привычно не разделится на Правь и Навь, увидел Завесу, рассмотрел её во всех подробностях, прочувствовал, проникся, так сказать, моментом, и... Она подалась, открылась, как старая штопаная занавеска, но за ней ничего не было. С Той, мирской стороны, была пустота. Ни тумана, ни тьмы, ни холода - только бестелесная безмолвная пустота.
Плюхнувшись на траву рядом с Мурманским, я застыл. Так вот он какой, значит, Смерть. Один шаг - и всё. Приехали.
В отчаянии я шибанул кулаком по земле. Раз, другой, третий, понял, что кулак никакой боли не чувствует. И в землю уходит на полвершка...
- Вот так и мы, - понимающе кивнул Илюха. Взгляд у него был ласковый-ласковый. - Всё время должны думать. О том, чтобы не проваливаться в землю, о том, что мясо оленя надо жевать, затем глотать, а затем, переварив... ну, ты понял. Думать, а скорее, помнить о том, как выглядишь, - он растопырил перед моим лицом татуированные руки с короткими пальцами. - Какой у тебя голос, какие любишь словечки... Без Привратника, без грева, поступающего с воли, мы теряем себя.
- Я теперь тоже потеряю?
- Если не согласишься служить камню - уж извини.
Я поднялся. Хотелось убежать. Куда-нибудь где никого нет, где на меня никто не будет смотреть. Сделал пару шагов...
- И последний момент, - сказал Илюха уже в спину. - Ты - не мы. Тебя Шаи-Хулуд не спасал. Ты потеряешь память очень быстро и уйдешь за реку.
- И сколько у меня времени? - спросил я через плечо.
- От тебя зависит, - Илюха поднялся и почесал пузо под драной телняшкой.
- Но с Игорем-то можно поговорить? Весточку на Тот свет отправить...
- А вот это - со всем нашим удовольствием.
Достав из кармана выцветших, с оттянутыми коленками треников телефон, Илюха выдвинул антенну и нажал несколько кнопок. Послышались гудки, а затем авторитет расплылся в своей фирменной улыбке.
- Але! Хай, Горь! Мурманский на проводе. Как сам? Да тоже всё путем. Тут у нас человечек с воли нарисовался, с тобой побазарить хочет. Балакает, жену твою знает... Замётано, - картинно хлопнув крышечкой телефона, он посмотрел на меня. - Скоро будет. А ты погуляй пока. Подумай.
- А почему Игорь живет не с вами?
Мы с Куксой отправились навстречу князю. Сидеть на месте не было мочи и Илюха послал пацана проводить меня до Смородины.
- Горь живет в Беловодье, шибко-шибко далеко. К нам только в гости наведывается.
- Потому что он остался без тела, да?
- Потому что он умер, дурья твоя башка.
- Но... Я думал, вы тоже... Вы же сами говорили...
- Мы - тоже, - с умным видом кивнул Кукса.
- Так в чем разница?
- Нет никакой разницы. Просто мы живем на этом берегу, а он - на том.
Нет, ну ведь ему только на пользу будет парочка хороших, крепких лещей... Совсем пацан берегов не чует. Разговаривает, как с дитём.
Чем дальше мы шли, тем больше вокруг становилось признаков знакомой мне Нави. Исчезли зеленая трава и пушистые зверьки, да и птички-бабочки больше не порхали над былинками. Деревья почернели, на стволах, в складках коры, прорезались суровые лица, неотрывно наблюдающие за нами гнилушечными глазками. С веток колючих кустов сочилась склизкая капость, мясистые цветы хищно облизывались неприятно скользкими языками, а вдалеке, за пригорком, кто-то громко и тоскливо ухал. Словом, лепота Зоны сменилась своеобычной Навьей хмарью.
- Как она получилась? - спросил я, чтобы не молчать. - Ну, Зона?
- Я ж тебе уже говорил: в Мурманске шибко большой кирдык был. Мы жили в эпицентре катаклизма, сечешь? Никогда не приходилось видеть, как реальность медленно, со скрипом, сворачивается в трубочку, как блин? А начинкой в этом блине - ты? Не приходилось чувствовать, что вместе с реальностью тебя всего скручивает в тугой жгут? А ты при этом живой, а время останавливается, и ты уже понимаешь, что так будет продолжаться вечность... - пацан хитро подмигнул. - Хорошо, что Шаи-Хулуд сумел остановить свертку и сделать всё, как было. А тех, кто уже умер, привел сюда, - Кукса беспечно улыбнулся. - Он сделал так, что в Зоне всегда весна. Рыба сама в садки прыгает, оленей даже пасти не надо... И это тоже продолжается целую вечность.
- Только получается, чтобы у вас тут рай был, нужно иметь человечка на той стороне, который грев гнать будет.
- Равновесие надо соблюдать однако.
Дальше шли молча. Тоже мне: дети цветов. Устроились в теплом месте, дырки сейдами позатыкали, чтобы сквознячок, не дай бог, не продул, и радуются. А что они здесь видят? Три холма на краю света, да глупых сурков у норок? Ни забот, ни хлопот. Не жизнь, а нежить...
Вспомнилась Машка - перед тем, как мне уходить. Бледная до синевы, с огромными, в пол-лица глазищами и тонкими, вытянутыми в струнку губами.
- Я с тобой, - говорит, едва ворочая языком от страха, от злости, от обиды на судьбу нашу хромоногую. - Я твоя напарница и должна прикрывать тебе спину. Без себя не отпущу.
Как ей объяснить, что и мне, здоровому мужику, переплыть залив - уже подвиг, а уж ей, пигалице мелкой... Котик, дай ему боги здоровья, расстарался, наслал на девку сон необоримый. Камикадзе: когда Маха проснется и поймет, что случилось... Словом, лучше я - здесь, чем он - там.
А как же наставник?
Представилось: в обвисшей шляпе, в тяжелом истертом плаще, бредет мой учитель один, позабыт-позаброшен, по раскисшему тракту. Сапоги увязают и скользят в липкой грязи, и некому даже поддержать старика... От столь трогательно-безутешной картины навернулись слёзы. Но я не дал себе раскиснуть. Мужественно вытер сопли, втянул живот и потопал вслед за пацаном.
Лумумба сам виноват. Тоже мне, настоящий русский мужик: сидит в бане, вспоминает родину и хлещет водку...
Я ведь до последнего надеялся, что он меня догонит. Даже здесь, на берегу, после встречи с Водокрутом, всё ждал: вот оглянусь, а рядом - бвана стоит. Усмехается хитро, как он один это умеет, и говорит:
- Шалишь, стажер. Поперед батьки в Пекло лезть...
А вообще... что-то день сегодня урожайный. То царскую дочку в жены сулят - даром, что дура, зато красивая и с хвостом... То сытую спокойную жизнь - бери и черпай полными горстями... Что-то здесь не так. Обычно судьба-мачеха исключительно пинками да подзатыльниками потчует, а не пряниками медовыми. Однако шибко-шибко ей что-то от меня надо...
Незаметно дошли до реки. С крутояра спускалась пыльная тропинка и я решил ополоснуться. Тормозя о кочки, поросшие сухой травой, спрыгнул на берег, закатал рукава и опустил руки в темную, будто чернильную воду. Тут же, заорав нечеловеческим голосом, отскочил. В первый миг показалось что в реке кипяток, но всё было наоборот: температура воды приближалась к абсолютному нулю. Кожа на руках побелела и покрылась синими цыпками.
Рядом раздался ехидный смешок.
- Однако мозгом думай. Зачерпнуть воды из Стикса - большую силу надо иметь. Как у Шаи-Хулуда, например.
Минут десять пришлось растирать ладони и стучать ими друг о друга, пока наконец не обрел надежду на выздоровление: ощутил слабенькое покалывание в кончиках пальцев.
- Что означает это имя? Ну, Шаи-Хулуд?
- Большой Червяк, - сказал Кукса, равнодушно пожав плечами.
- Всего-то?
Нойда немного подумал.
- Шибко-шибко большой. И толстый.
С того берега послышалось ровное тарахтение, а через минуту показалась ядовито-желтая резиновая моторка. На корме, налегая на рулевое весло, сидел человек. Голову его покрывала пушистая соболья шапка, плечи укутывала такая же шуба. Борода и изгиб носа показались знакомыми. Ну конечно: я видел их на высокой кипарисовой поленнице, сложенной на плоту.
Причалив, Игорь ловко выскочил на берег и глубоко, полной грудью вздохнул. Затем скинул шубу и шапку и направился к нам.
- Только здесь и можно погреться! - улыбнулся покойный князь и протянул руку. Ладонь была жесткая, с наслоениями трудовых мозолей. - У нас в Беловодье пурга. Дороги занесло, так что не обессудьте. Пока до Смородины добрался - последние кости выморозил.
Я взглянул на тот берег. Река была неширокая, метров пятнадцать-двадцать, а за ней шел пологий плёс, поросший зеленой травкой. Качали коричневыми головками камыши, в них негромко крякали утки.
- Да ты не смотри. Из предбанника и баня меньше кажется.
Был он какой-то ненастоящий. Как актер, которому досталась роль Великого князя, но играть которого он совершенно не умеет. Раскатистый голос, барские замашки, эта картинность, с которой он сбросил дорогую шубу прямо в песок... Ему бы очки - подумал я, - твидовый пиджак с такими кружками на локтях... И джинсы.
- Что закручинился, Иван-воин? Али не люба тебе Зона?
Я поморщился. Все играют роли. Лумумба играет роль великого сыщика. Илюха - крутого Авторитета. Кукса - загадочного нойды, Игорь - Великого князя... А я? Мне-то какая роль досталась? Главного дурака?
- Извините. Устал я что-то. Заманался, как у вас тут модно говорить.
Игорь поскучнел. Исчез налет наигранности, куража, в глазах мелькнуло сочувствие. Властно кивнув пацану, князь приказал:
- А ну-ка, Стрефил-птица, лети-ка ты границу охранять. Нам поговорить надо.
Кукса, ничего не сказав, полез на обрыв. Мы молча смотрели, как он карабкается, пуская из-под подошв ручейки рыжей пыли, а когда беловолосая голова показалась наверху, я сказал:
- У меня к вам дело, Великий князь. Вы должны...
- Я ведь тоже был мертв, - перебил меня Игорь. Сложив руки на груди, он смотрел в черную воду. - Заблудился в тайге. После Распыления решил попытать удачу: разворошил старые архивы о богатых Кольских месторождениях, нарисовал по ним карту и пошел. Я еще тогда смекнул, что в мире Пыльцы золото будет самой твердой валютой. Вот и придумал, как в этом новом мире устроиться - магией я владеть не мог, не судьба. Оставался презренный металл... Пока собирался, зима началась. Никаких поверхностных россыпей не нашел, заблудился, потом еще ногу сломал... Ну, и замерз насмерть. Оказался у Алатыря, Бел-Горюч камня. Он предложил сделку, я согласился. Оттаял по весне, целый и невредимый, вышел к поселку староверов, а потом... После Мурманской катастрофы таких же неприкаянных как я, без роду без крова, много было. Вот мы и решили город отстроить...
- Предлагаете мне тоже заключить сделку? - перебил я. Игорь вздохнул.
- Хочешь вернуться - другого выхода нет. Иди к камню, поклонись да попроси службу твою принять.
- Золото - это плата, - догадался я. - Ты с Алатыря за службу золото стребовал.
- Не плата, а награда. И я ничего не требовал. Он просто показал. Я же - геолог. Алатырь показал мне недра Кольские, со всеми их сокровищами и тайнами. А я построил город. Замечательный город, в котором всем рады.
- Теперь уже не всем, - буркнул я. Игорь вопросительно поднял бровь. - Сварог устроил военный переворот. Выгнал бояр, а всех магов обязал покинуть пределы Мангазеи. Пыльцу продавать запретил... Нет больше замечательного гостеприимного города.
Князь отвернулся. Подошел к лодке, задумчиво попинал тугой борт... А затем вернулся и, глядя в сторону, спросил:
- А Ольга?
- В остроге сидит. Завтра, если я не сбился со счета, казнь. За твоё, между прочим, убийство.
Игорь переменился в лице. Казалось, он хочет бежать сразу во все стороны: на свою лодку, к камню, прямо в реку...
- Мы знали, что рано или поздно Сварог попытается захватить власть. Он ведь был комендантом Североморской крепости, когда Распыление грянуло. Он много сделал для Мурманска. Почти навел порядок: наладил отопление, подвоз продуктов - здесь, на Севере, без Большой земли не выжить... А потом грянула Катастрофа. Сварог после нее так и не оправился. Когда узнал, что его младший сын, Владимир, хочет стать магом, выгнал из дома.