Вика с детства боялась собак. Проходя мимо любого, даже самого миловидного пса, она постоянно опасалась, что он вот-вот набросится. А если уж повстречался с собакой без хозяина на узкой дорожке, то маршрут точно лучше изменить. Это сейчас собак все чаще на поводке выгуливают, а в детстве, Вика помнила, некоторые из знакомых отпускали своих псов просто так побродить по улицам. На окраине подмосковного города, где жила семья Вики, были и бездомные собаки, поэтому рано утром дорога в школу была полна страхов и опасностей. Особенно по ранней весне, в марте, когда бездомные псы сбиваются в своры, и эта бесформенная кишащая масса с лаем и гулом путешествует по еще тёмным улицам. Тревожно озираясь, Вика выходила из дома, и бесшумно неслась через полосу света от единственного фонаря, сворачивала в темный двор старой общественной бани, чтобы срезать путь, и дальше бежала вдоль заводского забора по небольшому пустырю к освещенной дороге. Тут уж не дай Бог встретить собаку на своем пути. Почему бы ей не бояться чего-нибудь другого? Людей или пустых улиц или не бояться ничего вообще, но она боялась собак. Страх жил в ней с детства, а все потому, что Вику в детстве укусила собака. И не какая-то там шальная или одичалая, а свой, дворовый, пёс Джек. Это случилось, когда Вике было три года, пока они с матерью гостили у бабушки. Джек был цепным псом, но в день отъезда его зачем-то отпустили. Был он маленький, облезлый, непонятного цвета и всегда какой-то злой и не в духе. Поскольку Ольга, мать Вики, приезжала в отчий дом с дочерью один-два раза в год, Джек их напрочь забывал. Завидя мать или дочь, он заливался визгливым противным лаем, и кидался в ноги, рыча и пытаясь укусить, но из-за короткой цепи никогда не дотягивался. Ольга, не боялась этого старого маразматика, который кидался на своих, а маленькая Вика обходила дом вокруг, чтобы вообще не встречаться с Джеком. Она всегда его боялась, но в тот день она вышла из дома, и зачем-то пошла по той стороне дома, где Джек жил на своей цепи. Пес спокойно лежал и грелся на солнышке. В метре от него лежала игрушка, резиновый львенок, уже облезлый, и весь искусанный. Вика, не отдавая себе отчета, зачем-то потянулась за этой игрушкой. Если бы Джек был на цепи, она бы успела отскочить. Увы, она не заметила, что цепи нет, и что он не спит. Джек резво вскочил и бросился на Вику. Она отпрыгнула, и тут же с жалобным воплем упала. Джек самозабвенно впился в лодыжку ребенка. К ней уже бежала с криком мать, и отогнав рычащего пса, взяла рыдающую дочь на руки.
Позже, через много лет, Вика часто с неприязнью рассматривала два округлых шрама на лодыжке. Многие, кто боится собак, имели с ними дело в прошлом. Каждый при своих обстоятельствах. С разрешения бабушки, пса спустила Тая, тетка Вики. На вопрос Ольги, зачем, сестра только мягко пожала плечами и, оправдываясь, ответила, что всего лишь хотела, чтобы он немного погулял: "а то сидит всегда на цепи". Тетка Тая скоро и уверенно сама обработала девочке рану до приезда скорой. Все это время Вика не переставая рыдала, а за кордоном плеч утешающих матери и тети, жалобно причитала бабушка, Оксана Петровна.
***
Впоследствии Оксана Петровна даже не всегда помнила, что это она разрешила Тае спустить дворового пса с цепи, и, тем более, никогда не чувствовала своей причастности. Факт того, что страх и безобразные шрамы останутся с внучкой на всю жизнь, и того, что это произошло с ее позволения, лежали в параллельных плоскостях. То, что Джек набросился, - так он просто не любит, когда его дразнят. Он же ни на кого больше не бросался. Да и вообще, это чистая случайность.
Оксана Петровна никогда не была фаталисткой, и почти до старости считала себя атеисткой. Она родилась немногим позднее Октябрьской Революции, и пока новая власть строила новую страну, как и многие, Оксана верила не в высшие силы, а в свои собственные. Она никогда и ни с кем не вступала в полемику, но для себя решила твердо, что ничего "такого" на земле не существует, хотя все же позволила своей свекрови крестить обеих дочерей. Уверенность ее пошатнулась в момент, когда время новой власти подошло к концу, а ее супруг, Максим Дмитриевич, тяжело заболел. Врачи сказали: "рак трохеи". Оксана попыталась выдержать схватку со смертью, и отстоять мужа, но все было тщетно. Ни лечение, ни ее уход и забота не возымели действия. Постепенно, в муках, он угасал на ее глазах, а она, всегда уверенная в своих силах, ничего не могла сделать.
"Ой, не свiти, мiсяченьку, не свiти нiкому... " задумчиво пропела однажды утром мать Максима Дмитриевича, Миланья Прохоровна, в оцепенении и печали. Ночью ей привиделся сон, что смотрит она вверх, а там, в ночном небе тонкими серпами горят два месяца. Смотрит она, а один вдруг погас. Второй месяц мерцал в темноте, но через время тоже пропал. Она уже пережила своего старшего сына Захара, умершего от туберкулеза восемнадцать лет назад. "Видно, такая моя судьба горькая - пережить обоих детей" - с грустью думала она, глядя в никуда перед собой и напевая.
Когда стало ясно, что Максим Дмитриевич не поправится, и исход болезни это только вопрос времени, Оксана Петровна ни с того, ни с сего, начала разговаривать с Богом. А точнее в форме монолога у постели больного она горестно пеняла Создателю, что ее Максимушка и мухи за всю жизнь не обидел, и как так можно взять его у нее и забрать. "Я тебе его не отдам!" - громко заявляла она Богу. Бог внял дерзости и желанию несчастной Оксаны Петровны, и Максим Дмитриевич продолжал жить и мучиться от смертельных болей. А она только и могла, что смотреть на его страдания. И только когда чаша эта переполнилась, и Оксана Петровна больше не могла вынести, глядя, как мучается супруг, она обессиленно произнесла: "Господи, не мучь его больше! Забирай!" В это же мгновение ее Максим последний раз облегченно вздохнул, и Бог забрал его.
***
Родные Максима Дмитриевича собрались ясным весенним днем на маленьком кладбище за околицей в родном селе, чтобы проститься. Перед могилой стояли его старенькая мать, жена и дети брата Захара, старшая дочь Оксаны Петровны с мужем, кое-кто из бывших коллег по службе и сама Оксана Петровна. Младшая дочь Оля, приехавшая с мужем из небольшого городка под Москвой только утром, была на шестом месяце беременности, и ей нездоровилось, так что на кладбище ее не взяли, а муж остался при ней.
Оксана Петровна оглядывала родных. Погруженная целиком и полностью в свое горе, она не понимала, почему все эти люди живы. В эту минуту весь мир был ей ненавистен. Она ненавидела жену Захара, и его самого, хоть он уже был и мертвец за то, что они всю жизнь их с Максимом разводили. Она для них всегда была высокомерной гордячкой. Именно Тамару, жену брата, она втайне считала виновной в болезни мужа. Когда Захар заболел туберкулезом, а брат приходил навещать его, эта неряха кормила Максима из той же немытой тарелки, что и больного мужа. Оксана Петровна не знала наверняка, но была уверена, что так и есть.
Если бы вдруг ей предложили вернуть мужа в обмен на кого-то из родных, без сомнения и жалости, отдала бы любого. О, нет, Оксана Петровна не помешалась, и не была убита горем. Она была им озлоблена. То, что Бог забрал именно ее мужа казалось ей огромной несправедливостью. И даже через несколько лет она даже не думая о том, как звучат ее слова, в семейном разговоре доверительно сказала старшей дочери, когда та за какой-то проступок жаловалась на мужа: "Жалко папку! Лучше бы твой Герман умер что ли, а папку-то за что". Как ошпаренная, Тая уставилась: "Мам, ты что?" - закричала она. Слова эти затерялись в семейных бытовых разговорах. Тая, решив, что от горя у матери помутился рассудок, не сказала ей больше ни слова, однако Оксана Петровна была в здравом уме и предельно искренна. Предложи ей выбор, в любой момент не сомневалась бы.
А тогда, стоя на кладбище перед могилой, и изредка поглядывая на родных, она еще раз подивилась на каждого, что они живы, и не забыла беременную Ольгу. "Не ко времени это она" - мелькнуло в ее голове, - "теперь все так совпало...". Оксана Петровна еще давно говорила дочери, что и одного ребенка хватит, не нужно рожать двух. Было это сказано вскользь, как размышление. Ольга ничего не ответила матери тогда, но через семь лет они с мужем единогласно решили, что им нужна вторая дочка. Сама же Оксана Петровна, к слову, стояла перед подобным выбором много лет назад. Дочерей у нее было две. Таяна и Ольга. После рождения Таи Оксана Петровна подумала свое: "и одного ребенка хватит". Она вышла на работу после декрета, и занималась карьерой. Когда появилась Оля, Оксана Петровна была рада, но все же считала, что это "не ко времени". Олю она оставила, но третьему ребенку не дано было появиться, хотя был момент, родители спрашивали дочерей: не нужна ли им маленькая сестричка.
С дня похорон Оксана Петровна начала читать Библию. Она поверила в Бога, но вера ее не была светлой. Она началась со смерти мужа, и, блуждая в своих мыслях, Оксана Петровна раздумывала больше о грехах и наказании, чем об искуплении и прощении. Взвешивая свои грехи, потом чужие, она сравнивала их, и горечь обиды заливала ей сердце. Добрый и порядочный Максим Дмитриевич ничего дурного за всю жизнь не сделал, а чем она провинилась?
Муж, доселе сдерживавший Оксану Петровну, теперь не мог защитить ее от нее самой. Как у помещика Плюшкина, темные стороны ее нрава проявились с годами, становясь все четче и ярче.
Конечно же, Оксана Петровна не деградировала в той степени, что бессмертный персонаж Николая Васильевича Гоголя. Будучи рачительной хозяйкой, она находила себе дела, содержала дом и двор в порядке, но вот мысли... Иногда мрачные мысли одолевали ее настолько, что она не могла сдержать себя.
Ольга регулярно приезжала к матери на Украину два раза в год, и летом всегда брала с собой маленькую Вику. Вика была младшей внучкой, и Оксана Петровна называла ее ласково "моя манюня". Приезд подгадывался на сбор фруктов и варку варенья, чтобы потом тяжелые банки с абрикосовым и вишневым вареньем поехали в другой город, где не так тепло летом, и не растут такие сладкие и душистые фрукты. Приезжала и тетка Тая с мужем. В первые дни приезда Оксана Петровна обязательно готовился борщ и вареники с картошкой и капустой. Несомненно, это были счастливые дни для семьи, для бабушки и внучки, которые редко виделись. И все же были моменты, когда что-то "подступало".
***
Как-то раз Оля, занимаясь по хозяйству во дворе, услышала монотонное: "И мама тебя не любит, и папа тебя не любит". Она обернулась и пошла вглубь двора, откуда доносилось бормотание. Повернув за угол дома, она увидела свою мать, Оксану Петровну, и маленькую Вику, которая уже рыдала. "Ты думаешь, они тебя любят? - Нет, не любят" - бормотала бабушка. "Да ты что, мам!" - вскричала Ольга, - ты что ребенка доводишь!" "Да я так, пошутила", - невинным голосом отвечала мать. До этого был еще один случай, случившийся когда Вика была совсем крошкой. Ольга уехала на пару дней к сестре в соседний город, а Вика осталась с бабушкой. Когда мать вернулась перед ней предстала следующая сцена: Вичка хмурая сидела на коленях у бабушки. Та покачивала ее и спрашивала: "Посмотри, кто это?" - указывая пальцем на Ольгу. Маленькая девочка подняла пухлую ручку и, указав на мать, медленно произнесла" "Тётя". - А я кто? - нежно продолжила Оксана Петровна. "Ма-ама", - ответила девочка.
Вика была совсем маленькая, и ни того, ни другого случая не помнила, но были несколько дней в ее жизни, проведенные с бабушкой, которые остались в памяти на всю жизнь, также как остались шрамы на лодыжке от укуса Джека.
Как-то летом Ольга приехала к матери с маленькой Викой. Обычно, она гостила сначала у сестры, потом у матери, и Вика всегда была при ней, но раз вышло так, что Ольга оставила восьмилетнюю дочь на несколько дней с бабушкой Ксюшей, а сама поехала к сестре в соседний город одна.
Вечером, во время ужина, бабушка Ксюша объявила внучке, что завтра они должны будут почистить большой ковер в гостиной, ведь скоро они будут справлять ее, Викин, день рождения, а ковер давно не чищен. Пока мама в отъезде, они все успеют. Вика уплетала вареники, и слушала, что еще им предстоит сделать. Оглашенный список дел казался ей не таким уж сложным, кроме чистки этого ковра. Она пыталась представить, как они это сделают, и не могла. Не лучше ли дождаться маму и тетю Таю? Но бабушка Оксана была неумолима. Ковер нужно почистить, потому что до ее, Викиного дня рождения, мама и тетя просто не успеют это сделать. А потом, если они вдруг задержатся, то и вовсе не успеют приехать и на сам праздник. Это заявление внучку расстроило.
Ковер казался ей неподъемным, но Вика не могла перечить бабушке. Не важно будет праздник или нет, с чистым или грязным ковром, но бабушке нужно помочь. Сложность состояла в том, что ковер был непомерно огромен. По меньшей мере, двадцать квадратных метров тяжелого коврового полотна Советского производства охристого цвета с цветами и завитушками устилали гостинную Оксаны Петровны. Задачу усложняло то, что на ковре стояла мебель, а именно: диван, сервант, книжный шкаф, тумба от телевизора, стол и стулья - то есть целиком или частично, все, что было в комнате кроме люстры. Вика не помнила, каким образом они это сделали. Поочередно они поднимали и отодвигали всю мебель, высвобождая охристого монстра, потом свернули его и тащили волоком во двор. Там с величайшим усилием, превозмогая себя, водрузили ковер на перекладину, придерживая так, чтобы он размотался и повис на ней. Вика больше не могла сдержаться. Ее никогда не нагружали тяжёлой домашней работой, но она правда очень хотела помочь бабушке организовать праздник, тем более, что это будет ее праздник. Однако, это было выше ее сил, и девочка не сдержавшись, заплакала от бессилия и усталости.
- Во-от, - протянула бабушка Оксана, будто бы ожидая этого момента, и обращаясь в пространство, - остались старэ та малэ, и никто не поможет. Так у двох и тягнуть, - запричитала она под всхлипывания внучки и мерные удары выбивалки.
На этом показательный спектакль не закончился. Вечером, когда обессиленный ребенок заполз под одеяло, чтобы забыться сном, бабушка продолжила. Она поскрипела на своей кушетке в той же комнате, устраиваясь поудобнее, потом сделала массаж ног. Вика спросила, зачем. И бабушка рассказала, что массаж ног необходим. "Делай каждый вечер перед сном, а то в старости вообще не сможешь ходить", - сказала она. И Вика нехотя извлекла свою в ссадинах и синяках ногу из-под тяжелого одеяла, и начала растирать усталыми ручками. Тут бабушка застонала и стала бормотать что-то про конец света: "Все умрут, все" - повторяла она, - "будет судный день. И всех грешников поразит огонь, Бог всех накажет. Никого не останется".
Вика не могла понять, что же это такое, зачем бабушка это говорит. Неужели это правда?
- Бабушка, неужели все умрут? - переспрашивает девочка.
- Все, - холодно отвечает из темноты та, - все умрут, будет конец света.
И внучка, погруженная в мрачную фантазию бабушки, начинает опять рыдать под своим тяжелым одеялом и просить Бога пощадить: "Не надо конца света, Господи. Пожалуйста. Больше ни о чем Тебя никогда не попрошу".
Следующие ночи были такими же страшными и душными. Ольга уехала на несколько дней, но Вике казалось, что они с бабушкой, по меньшей мере, месяц прожили вдвоем в мрачных грезах о конце света и ежедневных слезах. Всю жизнь она помнила, как просила Бога не убивать всех людей, чтобы хоть кто-нибудь остался. Таков был тогда Бог для Оксаны Петровны, так она вела свой дерзкий диалог с Ним, и так мстила той, кто занял в роду место ее супруга Максима Дмитриевича, ведь по странному совпадению Вика родилась спустя всего два месяца, как не стало ее мужа. Мстила она и дочери, которая ее не послушала, и родила второго ребенка, поселяя в ее девочке ужас перед Богом и безумный страх смерти и одиночества.
Дворовый пес Джек был предан всей душой своей хозяйке. Оксана Петровна любила внучку, и не думала никогда причинить ей вред. Однако и в ней, как подземная река, бушевал свой поток, не видный никому, лишь изредка прорывавшийся наружу, обрушая берега, и снова скрываясь в темноте.