- Здравствуй, Георгий Максимилианыч, здравствуй, товарищ секретарь ЦК. Зачем в подземелье мое пожаловал? Чем обязан визиту высокому?
- У меня вопрос возник. Наиважнейший. Что бы ты предпринял, если бы ты во главе государства стоял, а на государство твое враг-супостат напал, армию твою могучую разгромил-разметал, города великие взял да разграбил, да на прямой путь к столице твоей вышел?
- Товарищ Маленков. Я не советник. Я - Хранитель. За советами к Ивану Иванычу обращайтесь. Как товарищ Сталин. Только не по адресу вы пришли. Нет здесь его. Как вчера в Кремль уехал, так и - не слыхать.
- Про твоего приятеля-вражину мы еще поговорим. А пока на вопрос отвечай! И встань, когда с секретарем ЦК разговариваешь! А то я тебя по законам военного времени...
- Понятно. Значит, Иван Иваныч врагом стал? Значит, Минск, город великий, взят? Логично, что и товарищ Сталин, наверное, более не у власти. Искал-искал он заговоры, да видать - не там искал.
* * *
Прав был Иван Иваныч на сто и на все двести процентов, когда заговор понял-прочувствовал.
Действительно - заговор сформировался. В тот самый момент, когда товарищ Сталин с себя полномочия все свои безграничные разом-то и снял.
Только тот заговор сложился не для того, чтобы товарища Сталина от власти отстранить. Наоборот - чтобы его, товарища Сталина, к власти вернуть. Чтобы товарищу Сталину челом бить. Чтобы товарища Сталина к руководству страны в момент критический возвратиться заставить.
Возможно, были и другие заговоры. Возможно, кто-то и хотел бы товарища Сталина от власти убрать. Год назад или два. Но сейчас - расклад совсем другой. Сейчас всем нам нечто совсем иное необходимо, товарищи родные. Качественно.
А как сделать качественно - коль мысли путаются? И неясно ничего. И непонятно. И нелогично.
Здесь нужно руководство проверенное, партией отобранное, в сраженьях закаленное. А руководство это - в кабинете товарища Молотова в Кремле сидит. "Нарзан" ледяной, тонко-шипящий в горле, глотает. И чем больше сидит, тем сильнее понимает - надо что-то делать, но что делать-то надо?
Причем делать - без товарища Сталина.
Самим.
В этом и проблема.
* * *
Поднялся Хранитель с ковра потертого, кровь с усов вытер да на товарища Маленкова посмотрел. Возвышается над ним товарищ Маленков глыбой-скалою. Сапоги хромом горящие, защитные бриджи, защитный френч, налитые алым щеки, прядь черная, на лоб упавшая. Трет товарищ Маленков кулак пухлый, белый. Сгоняет ладонью пот со лба гладкого:
- Извини, вынудил ты меня. Умеешь человека довести. Не хотел руками махать - да само получилось.
- Чего там, все понимаю. Обстановка нервная. Ну, коль совета спрашиваешь, так первым делом надо убедить всех на местах, что товарищ Сталин в Кремле на посту на своем сидит крепко да под контролем все держит. Высоко сидит, далеко глядит, все видит да указания шлет. Видит и то, как некоторые расслабляются. Видит, как сердцем упали. Видит, как веру в партию родную и мощь страны советской терять начали. Потому нужно дать директиву особую всем партийным и советским организациям областей прифронтовых. А по факту - вообще по всему Союзу. За подписью товарища Сталина. Об организации сопротивления, о мобилизации всех сил и средств, о том, что земля должна гореть под ногами оккупантов, что с корнем нужно выкорчевывать кое-где встречающиеся позорные случаи малодушия и трусости... Товарищ Сталин в Кремле, товарищ Сталин работает, от товарища Сталина ни одна мелочь не скроется! Да что я вам рассказываю, вот этой директивы проект, ознакомьтесь. Я его уже давно подготовил.
- Как? Откуда? Товарищ Сталин поручил?
- Нет. Товарищ Поскребышев. Он сразу мне позвонил, как только вы из Кремля в Наркомат обороны уехали. Ночью сегодняшней. Он тогда еще не думал, что товарищ Сталин в Кремль не вернется. Но о падении Минска уже знал.
* * *
Отзвонили куранты время точное. А в кабинете кремлевском время другое отсчитали - товарищ Сталин уже вторые сутки отсутствует.
Здесь, в кабинете, товарищ Молотов, товарищ Каганович, товарищ Мехлис, товарищ Микоян, товарищ Ворошилов, товарищ Берия. Думают вожди партии и государства советского думу тяжкую, думу сложную.
Нет пока только товарища Маленкова. Задерживается товарищ Маленков. В своем кабинете, на Старой площади. Но обещал скоро быть.
Вопрос один - как руководить государством и партией. Теперь, когда товарища Сталина нет. Когда немцы уже почти разорвали два наших фронта, а катастрофа на двух других - дело, похоже, не самого далекого времени. Когда о "ГРОЗЕ" забыть приходится уже окончательно. Тем более - о Большой ГРОЗЕ.
* * *
Почти в таком же составе они соберутся через двенадцать лет, в этом же кабинете хмуро-слякотным последним вечером зимы 1953 года. Не будет только мертвого к тому времени товарища Мехлиса, но прибавятся вполне себе живые товарищи Хрущев и Булганин.
Тогда они будут решать иную задачу - как от товарища Сталина побыстрее избавиться, пока товарищ Сталин от них не избавился сам. По итогам тех посиделок товарищ Сталин будет обнаружен сотрудником Главного управления охраны МГБ СССР старшим лейтенантом госбезопасности товарищем Лозгачевым на полу в луже собственной мочи в гостиной Кунцевской дачи. Уже через несколько дней в газетах появятся бюллетени о здоровье товарища Сталина, из которых вся страна узнает, что такое периодическое чейн-стоксово дыхание, какая у товарища Сталина температура тела и каково его артериальное давление.
К вечеру пятого марта того самого года товарищ Сталин мирно отъедет в полное и окончательное небытие. Пойдут душа и тело товарища Сталина гулять по отдельности. Уляжется тело мертвое в гроб шелком обитый ярко-алым, аки кровь свежая, в Дом Союзов, в Колонный зал, украшенный пышно стягами траурными, цветами ароматными, коврами туркменскими да пальмами вечно зелеными абхазскими. Доступ к телу откроют в четыре часа пополудни следующего дня - и будет доступ тот к телу тому три дня и три ночи.
А куда душа товарища Сталина отправилась в тот вечер - не известно мне нисколько, и про то врать я не стану.
* * *
Но стоит на дворе покуда не хмурый февраль 1953-го, а жаркий конец июня 1941 года. Сейчас у них, у соратников, у друзей, - другая цель. Хотя, меж нами, таких бы друзей - за хер, да в музей!
Им, друзьям, сейчас не отстранить от власти товарища Сталина надо, а наоборот - вернуть его к власти.
Легко сказать - вернуть.
А как?
Если сам товарищ Сталин возвращаться не хочет.
* * *
Читает товарищ Маленков текст машинкою отпечатанный, губами чуть шевеля:
- Фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Целью этого нападения является разгром Советского государства, порабощение народов Советского Союза, ограбление нашей страны, захват нашего хлеба, нефти, всех народных богатств... Советский Союз вступил в смертельную схватку со своим опаснейшим и коварным врагом - немецким фашизмом... Не много общих фраз?
- Нет, в самый раз. Только если вы хотите это без товарища Сталина рассылать, но с его подписью - укажите не то, что Германия напала, а что нападение это продолжается. О самом нападении ведь вроде как товарищ Молотов еще 22 июня сообщил. В нападении никакой новости нет. А вот то, что мы отбить его не смогли, что немцы продолжают землю топтать нашу советскую - это важно. Пусть знают всю правду - без утаек и прикрас. Пусть готовятся в мозги свои впустить тот факт, что Белоруссию мы потеряли вместе с Западным фронтом. Пусть почувствуют, как товарищу Сталину в Кремле тяжело.
- Согласен. Правь! Своей рукой. Чтобы не говорили потом за спиною да слухи не распускали, что это я единолично все сочинил. Так, дальше... Несмотря на создавшуюся серьезную опасность для страны, многие партийные, советские, профсоюзные и комсомольские организации и их руководители еще не поняли сложившейся новой обстановки, живут благодушно-мирными настроениями не сознали своих обязанностей по немедленной мобилизации всех своих сил для отпора врагу, для организации победы. Более того, позорные случаи малодушия и трусости среди некоторых руководителей наших организаций...
- Я бы еще усилил - некоторые не понимают угрозу, опасность, серьезность угрозы и опасности вместе взятые! Война все поменяла. Все! Пусть подумают, не они ли эти некоторые благодушные? Пусть подумают - не о них ли, трусах, в тыл драпающих, как Пономаренко из столицы советской Белоруссии, речь идет в директиве высокой? Тогда точно - не догадаются, что нет в Кремле больше товарища Сталина.
- Не нужно. Себя перемудрим. И вообще, лучше про трусов и малодушных вычеркнуть. Про Минченко и Шарова из Пинска, что их суду трибунала предают тоже. А то мы так людей только перепугаем. Не надо обострять. Вернется Хозяин - и уж тогда, всем все припомним.
- Поскребышев сказал - включить. Но я согласен - как хочешь, товарищ секретарь ЦК. Значит, говоришь, товарища Сталина возвращать планируют?
* * *
Сидит товарищ Сталин на диване кожаном в зале. Как вошел - так и сел. Теперь незачем ему играть великого, всевидящего да всемудрого. Нет вокруг зрителей, нет толпы аплодирующей, нет взглядов любяще-преданных. Никакой не Сталин он теперь. Теперь снова он - товарищ Коба. Теперь он снова Сосо Джугашвили.
Сидит на диване Коба. Бледен. Недвижим. Упер взгляд пустой в стену напротив. Молчит. Задумался.
Как-то нескладно все получается. Надо бы, однако, искать выход какой-то из положения создавшегося. Ведь он, Коба, он, товарищ Сталин, в этой стране один думает за всех, но никто из всех за него не подумает. Что делать? Обратиться с воззванием к народу?
А что сказать? Как своим ближним кунакам вчера у подъезда Наркомата обороны на улице Фрунзе? Попросить военной помощи у американцев с англичанами? Или политического убежища для себя?
А может быть, скрыться в Грузии и жить там под видом простого сапожника? "Coco, - говорил ему, бывало отец, - из тебя никогда не выйдет простой сапожник. Говно ты, а не сапожник. И выходит из тебя только говно". И ремнем по спине.
И правильно. Говну - ремень. Раз слов не понимает.
Или - снова уйти в семинарию? Или постриг принять? Или схиму? Как Грозный Иоанн.
А что? Вызвать какого-нибудь епископа, еще доживающего-дожимающего свой век где-нибудь в камере на Лубянке, под Воркутой или в Норильлаге, облобызать, в ноги броситься, прости, дескать, отче, грешен...
А потом - расстрелять, конечно. Как торговца опиумом. Для народа.
Да, это - вариант.
Или вообще - может, пистолет у Власика взять - да точку в жизни поставить? Как когда-то Серго. Как Гамарник. Как Маяковский.
Как многие-многие-многие!
Ведь он, Сосо, тоже в молодости стихи писал.
Как Есенин.
* * *
Заместитель Председателя Совета народных комиссаров СССР Маршал Советского Союза товарищ Ворошилов здесь - самый осведомленный из всех. Вернулся только-только товарищ Ворошилов из самого города Могилева, запасной столицы Белоруссии, куда спешным порядком перебрались из окруженного немцами Минска основные отделы штаба Западного фронта. Прибыл в Кремль прямо с аэродрома по срочному вызову да по зеленой улице - и сразу сюда, в кабинет, даже на квартиру свою кремлевскую не забежав.
Хмур товарищ Ворошилов. Красными от бессонницы веками хлопает.
Повидал за эту пару дней он такое - что не приведи Господь никому. Увидел он толпы беженцев на дорогах. Увидел господство немецкой авиации в воздухе. Увидел танки наши без горючего брошенные на обочинах да в парках городков военных. Увидел хаос и отсутствие связи в штабах всех уровней. Увидел потерю управления и дезорганизацию.
Не привык подобное видеть товарищ Ворошилов. Долгие годы руководил товарищ Ворошилов Красной Армией и всей обороной страны. Готовилась могучая Красная Армия воевать под его чутким присмотром, желала пойти фронтовыми дорогами славными за любимым наркомом легендарным.
И пошла - в Монголию, Польшу, Прибалтику, Финляндию.
Не все было гладко. Не все всегда и везде получалось. Приходилось и орать. Матом. Приходилось хуями и ёбом по матери крыть. Приходилось и ромбы со шпалами рвать с петлиц. Приходилось кой-кого и к стенке ставить.
И ставили. Война есть война. Но в итоге всегда и везде Красная Армия победу одерживала славную, великую.
А теперь вдруг увидел товарищ Ворошилов что-то странно-загадочно-происходящее с армией той, что он создавал, лелеял и холил. Армией, что привык он всегда видеть марширующей стройными рядами мимо Мавзолея по площади Красной на парадах праздничных. Армией, которая когда-то ловко побеждала врага на командно-штабных учениях и показных тренировках. Армией, учебные атаки танковых бригад и корпусов которой вызывали завистливый взгляд атташе иностранных.
Сейчас этой армии будто не было.
* * *
То, что произошло - не было разгромом.
Потому не было никакого разгрома.
Разгром всегда логичен и понятен.
Как, например, еще в Гражданскую, логична и понятна была катастрофа под Царицыным. Как понятны мятежи на юге в 18-м, когда тихий Дон был залит кровью красных отрядов. Как понятен был летом 19-го рывок Деникина, когда молодую Красную Армию белые части отбрасывали, отдавливали, отжимали к Москве, когда падали ниц перед силою вражьей Киев, Харьков и Курск, когда в красных тылах ходили жестокие конники Шкуро и Мамонтова, а на севере Юденич выходил на подступы к Петрограду. Как логично было поражение под Варшавой летом 20-го.
Вот тогда это был разгром самый настоящий, выдержав который и удержавшись лишь каким-то неведомым уму человеческому чудом, Красная Армия собрала свои силы. Тогда был разгром - тяжелый, но объяснимый, а потому - поправимый.
Теперь же на Западном фронте в последние два-три дня товарищ Ворошилов видел нечто иное. Это был не разгром. Это был распад.
Немцы взяли в кольцо Западный фронт - в двойное кольцо: под Барановичами и Волковыском, под Минском да Новогрудком. Но кольцо нужно было прорывать - благо в том кольце оказалось несколько мехкорпусов с новейшими танками. Танковые клинья врага разрезали части Красной Армии сквозь Вильнюс, Молодечно, Слуцк и Бобруйск. Но эти клинья нужно было отсекать. В окружениях нужно было бороться. Из окружений нужно было выходить с боями, заставляя врага снимать с фронта так необходимые ему силы и сводя общий тем его наступления к нулю.
Кто говорил, что на войне легко? Кто говорил, что на войне не нужно драться? Военные жаловались на быстрые, стремительные рывки немецких мотомехчастей. Но разве враг должен принимать во внимание наши удобства? Снабженцы сетовали на недостаток горючего и боеприпасов. Но почему вы не приготовились заранее к тому, что противник будет наносит удары по вашим складам, не спрашивая вашего разрешения? Летчики рассказывали про удары по аэродромам и рейды свободных охотников Люфтваффе. Но разве непонятно было с самого начала, что враг попытается лишить нас в первую очередь авиации, ее всевидящего ока, ее сталинской мощи?
И вот теперь - о двух армиях западнее Барановичей в штабе фронта и в Ставке не было известно ничего. А части двух корпусов, выдвинутые для обороны Минска бесследно исчезли за два дня - хотя рассчитывали, что они легко смогут продержаться неделю-полторы, до подхода свежих резервных армий.
И тем более странно и страшно было видеть все это, поскольку та Красная Армия, эпохи Гражданской войны, голодная, необмундированная, организованная наспех, слабообученная - сражалась и била врага, а армия нынешняя, современная, оснащенная, кадровая, насыщенная всяческой техникой и грамотными пролетарскими кадрами - распадалась и истончалась.
Конечно, какие-то отдельные части сопротивлялись натиску. Отдельные бойцы проявляли массовый героизм, тот самый, что ежедневно попадал в сводки Совинформбюро. Кто-то сражался до последнего снаряда, до последнего патрона. И таких, наверняка, было немало.
Но дело в том, что армия - это не бои одиночек, армия - это гармоничная система взаимосвязанных, взаимодействующих элементов. И как раз эта-то система в самый нужный момент куда-то исчезла.
Испарилась.
Растаяла.
И остановить этот распад, похоже, мог только...
* * *
Вытер пол липкий со лба высокого товарищ Ворошилов руками дрожащими платком несвежим, гарью фронтовой отдающим.
Выдохнул, губы тонкие облизав языком быстрым:
- Скажу вам так, что без Кобы нам гибель и жопа... Полная.
- Клим, а, Клим, ты нас не пугай! Мы, большевики, народ-то пуганый. У страха, как говорится, глаза велики. Увидал пару немецких самолетов в воздухе - да и штаны свои полосатые маршальские обмарал. Уже и забыл - как это, по фронтам-то летать. Отяжелел ты, Клим, закабинетел. Мнительный ты стал, Климушка, ой - мнительный. Спутал ты все!
Хмыкнул товарищ Ворошилов, нехорошо улыбаясь.
- Может, и спутал. Ну-ну. Подергайтесь тогда и вы немного. Мудаки!
* * *
- А если он вообще не вернется? - вздохнул товарищ Микоян тихо, но так, что все тот вздох услышали и расслышали явно.
- То есть как это?
- Да так. Возьмет и откажется. Нам что делать? Придется вертеться. Объяснять. Народу объяснять. И миру всему. Так нам и поверили, что он сам ушел да возвращаться не хочет. Подумают, что мы же его и укокошили. Как вариант объяснения предлагаю, инфаркт или инсульт. Человек немолодой. Шестьдесят лет с гаком... Всякое может быть. Необходим отдых.
Взмокли тут спины почти у всех присутствующих, несмотря на прохладу да вентиляторы, воздух туго-душный лопастями гоняющие.
- Ты о чем это, Анастас Иваныч? На что подбиваешь? На душегубство?
- Боже упаси. Предлагаю народу, в крайнем случае, объявить, что товарищ Сталин болен. Чем-нибудь. Нам тут начальник Лечсанупра Кремля профессор товарищ Бусалов подкинет информацию. Или сам нарком, товарищ Митерёв. Типа - радикулит. На лечении сейчас, дескать, он. В Ливадии. В Пицунде. Или в Суок-Су. Как Ленин в Горках. А до его выздоровления управлять всем будет специальный комитет, владеющей всей полнотой гражданской и военной власти в стране. В который мы с вами все и войдем. Объявим это возвратом к ленинским нормам коллективного руководства. И назовем все это как-нибудь звучно. Например, Военный Чрезвычайный Комитет. ВЧК! Или не военный, а Государственный. ГВЧК СССР! Как? А?
- Ничего.
- Да! И нужно еще обращение к советскому народу написать да по радио зачитать...
- Да какое обращение! Ты совсем что ли с ума съехал? У нас тут немцы в Минске да в Вильнюсе!
* * *
А еще можно - Москву запечатать печатью дьявольской, как тот городской сумасшедший советовал. И ведь верно, сука, накликушествовал: и беженцев толпы, и черные птицы с небес, и враг у ворот столицы.
Тут ведь с мистикой этой - как? Вроде бы нет, а вроде - и тут она.
Вроде бы всех победил, всех обскакал, создал могучую армию, возвел заводы военные, заставил за себя играть левую прессу западную и интеллигентов-писателей, скупил технологии новейшие, лучших инженеров и технарей сманил, напряг все силы, все ресурсы этой страны, загнал крестьян в колхозы, врагов - лагеря, ан нет - немцы шах и мат ставят в два хода.
И все рушится как карточный домик.
И все из-за кого?
Кто виноват?
Ошибки?
Но у всякой ошибки есть имя, отчество, фамилия. Сам говорил с трибуны.
* * *
- А, может быть - как в восемнадцатом? Мир? Похабный, но мир?
- Ты, мудак, думай, что говоришь! Тогда Германия на последнем издыхании была, за любую соломинку хваталась. А сейчас немцы - в силе великой. Какой им мир, если они и так все заграбастать могут спокойно? Так они скорее нас на стене Кремлевской повесят рядком, нежели договариваться с нами начнут.
- Но мысль о Комитете, согласитесь - дельная.
- Дельная. Только коллективная ответственность это - безответственность. Все вокруг колхозное, все вокруг мое. А реально руководить - кто будет?
- Вот пусть Слава и руководит. У него вон, жопа стальная. Он до 6 мая этого года вообще весь Совнарком возглавлял.
- Товарищи... Я ценю оказанное мне доверие, но боюсь, что не готов возложить на себя столь большую ответственность.
* * *
Играют Иван Иваныч с товарищем Власиком на бильярде. Шары гоняют быстрые, слоновой кости точеной по сукну зеленому, лампой тепло подсвеченному. Скинул Иван Иваныч пиджак - а под пиджаком поверх сорочки белоснежной кобура мягкая желтой кожи с "Вальтером" П-38 нарисовалась. Скинул и товарищ Власик френч свой легкий летний с петлицами трехромбовыми краповыми. А под френчем - только рубаха бязевая нижняя, комсоставская, да подтяжки заграничные с язычками никелевыми.
Летают шары тугие. От борта - и в лузу. Стукают звонко кии тонкие в бока шаров тех поросячье-плотные. Скользят кии лаком да деревом по запястьям мелом белым мазанным. Стоит на столике у стены бутыль вискаря хорошего английского початая. Дымит сигара в пальцах Ивана Иваныча. Щурит глаз зоркий товарищ Власик, примеряясь к удару.
- А мы вот так вот... оп-па!
Щелк! Вух!
- Нууу, могём!
- Не могём, а... мОгем! Понимать надо!
Распахнуты окна бильярдной. Колышется день знойный, летний.
* * *
Тут товарищ Берия с краю стола мурлыкнул тихо, с улыбочкой масляной, с взглядом плотоядным сквозь пенсне стеклышки прозрачные:
- А я вот - готов. Если партия и народ попросят...
Вновь вспотели спины у товарищей в кабинете. Прикинули все, где они окажутся, коли товарищ Берия всю полноту власти получит. Ведь у него в сейфе досье на каждого в папочке. Ведь у него в Балашихе, под Москвою, целая дивизия. Ведь во главе Московского военного округа генерал-лейтенант товарищ Артемьев - из оперативных войск НКВД. Сглотнули все разом. Промокнул пот со лба товарищ Маленков.
Произнес товарищ Молотов примирительно:
- Лаврентий, ты хороший организатор, настоящий сталинский руководитель. Но тебя наш народ пока еще мало знает. Не так, как, например, товарища Ворошилова или Кагановича. И руководители иностранных государств тоже. Как ты будешь управлять страной в тяжелейший период войны мировой? А за кордоном тебя ведь воспринимают как начальника ЧеКа да ОГэПэУ, наследника Дзержинского да террора красно-ежовского. Думаешь, репутация твоего ведомства на Западе, это как? Хрен собачий? Да там твоей ЧеКой до сих пор детей пугают!
Пожал плечами товарищ Берия:
- Не хотите - не надо. Тогда кого? Ворошилова?
* * *
Вошел тут в кабинет товарищ Маленков разгоряченный. Кинул портфель на стол. Промокнул платком лоб взмокнувший.
- Значит так. Есть план. Первым делом нужно дать специальную директиву во все парторганизации, прежде всего, прифронтовые. Об организации отпора врагу. Пусть знают, что Москва все видит, все слышит, все знает. А то слухи слухами - а кое-кто уже подумывает, как бы с корабля бежать начать. Все слухи о болезни или отсутствии товарища Сталина пресечь! Всем четкие и ясные указания дать. Вот текст директивы. Весь день правили.
Блеснул пенсне товарищ Молотов:
- Директива дело хорошее. Правильное. Своевременное указание управляющих органов - самое лучшее проявление демократического централизма. Это еще Владимир Ильич говорил.
Продолжает товарищ Маленков, не присаживаясь:
- Второе. По радио в Сводке Совинформбюро и в завтрашних газетах дать материал по итогам первой недели войны. Дескать, продвижение немцев по нашей территории в первые дни связано с тем, что им противостояли только пограничники, а не регулярные части Красной Армии. Теперь наши войска развернулись - и удар немцев на Смоленск и Киев оказался сорванным. Сюда же дать сводку потерь. За последние восемь дней немцы потеряли ну, скажем, не менее двух с половиной тысяч танков, около полуторатысяч самолётов, более тридцати тысяч пленными.
- Не много ли?
- Вам что, товарищи, немцев жалко?
- А мы что же? Потерь не понесли?
- Почему не понесли. Понесли - и немалые. Мы, большевики, честно, в глаза всю правду говорить готовы, какой бы нелегкой она не была. Напишем, что за тот же период наши потери составили: восемьсот пятьдесят самолётов, около девятисот танков, около пятнадцати тысяч пропавшими без вести и пленными.
- Правильно. Важно дух народный поднять! Пусть народ знает, что план немецкий сорван. Пусть знает, что победа уже нами одержана!
Хмыкнул товарищ Маленков:
- И третье. Надо к товарищу Сталину ехать и его просить у руля встать...
- Другое дело!
- ...а то вдруг он из себя Иоанна Грозного разыгрывает? Тот ведь тоже болезнь тяжелую изобразил и смерть даже, чтоб посмотреть, кто с ним останется, а кто - против него переметнется...
Выдохнули разом товарищи Молотов, Микоян, Ворошилов, Маленков. Представили они тут, что с ними товарищ Сталин сделает - коли то правда. А товарищ Каганович просто сказал, лоб полосатым платком утирая:
- А чего мы тогда вообще здесь сидим второй день?
Улыбнулся товарищ Мехлис улыбкою тихой, от которой у всех вновь лбы потно взмокли:
- Ну, вот и решение само собою созрело!
* * *
Вновь перекрыто движение в центре Москвы. Вновь вылетают из Боровицких ворот Кремля кавалькады правительственных машин черно-лаковых. Вновь идут кортежи один за другим по улице Фрунзе, по Арбату, по мосту Бородинскому да по Большой Дорогомиловской. А там - шоссе Можайское. Там простор и раздолье. Только вырвись за мост окружной дороги железной.
Вытягиваются в струнку регулировщики в гимнастерках летних белых.
Честь отдают лимузинам стремительно-хромово-никелевым.
* * *
Разрывает зной тот летний июньский урчание движков автомобилей черных правительственных, блеск радиаторов хромовых, визг тормозов прочных да шин резиновых, блики зайчиков солнечных от стекол вымытых.
Переглянулись, молча, товарищ Власик и Иван Иваныч. Одними быстрыми взглядами обменялись. И поняли друг друга. Сразу. И споро.
Заглушили машины моторы. Хлопнули двери тяжелые. Раздались шаги в приемной да голоса нестройные. Распрямился от стола товарищ Власик. Кий перехватил поудобнее. И Иван Иваныч тоже - ладонью кий сжал, да локтем кобуру чуть тронул.
Вошли в бильярдную сквозь двери стеклянно-блестящие товарищи Молотов, Маленков, Берия, Мехлис, Микоян, Ворошилов, Каганович. Вытирают товарищи лбы вспотевшее-взмокшие. Глушат шаги ковры красно-ворсовые. Веет ветерок из окон да дверей широко раскрытых.
Кивнул торопливо товарищ Молотов Власику с Иван Иванычем:
- Здравствуйте, товарищи... А где товарищ Сталин?
Сделал шаг вперед товарищ Власик, чуть кием поигрывая:
А Иван Иваныч - наоборот, чуть назад отступил. И вправо.
Но тоже кий из рук не выпустил. И сигарой затянулся, сквозь дым сощурясь недобро.
- А зачем он вам, товарищи дорогие? Аль дело какое до него имеете?
* * *
Очутились вновьприбывшие аккурат промеж Власика и Ивана Иваныча. Промеж глаз их пронзительных. Промеж киев острых. Промеж быстрых, как пули, реакций обоих на все движущееся.
И тут раздался позади них голос знакомый каждому. Хрипловатый, с акцентом кавказским, чуть шелестящий, как листва в золотом октябре:
- Что за шум - а драки нету?
* * *
Стоит товарищ Сталин в дверях гостиной. Глазом тигриным зыркает. Трубочку смачно посасывает сквозь усы враз поседевшие. Френч наглажен. Подворотничок свежий. Сапоги вычищены. Брюки отутюжены стрЕлками так, что муху, случайно налетевшую, пополам перерубить можно.
Говорит товарищ Сталин голосом добро-безразлично-шелестящим:
- Здравствуйте, дорогие товарищи мои. Приехали товарища Сталина навестить? Проверить - жив ли еще? Жив. Или, думали, уже под себя ссаться да сраться начал? Не начал. Хотя и хотел. Впрочем, я рад. Проходите, товарищи... Какое вино в это время суток предпочитаете?
И рукой взмахнул в жесте пригласительном гостеприимном.
* * *
- Вам не нравится товарищ Сталин? Быть может, вы хотите товарища Сталина арестовать? Или даже убить? Или написать доклад гадский про товарища Сталина, а опосля на съезде партии или заседании ЦК его огласить? Но скажите - где и в чем товарищ Сталин ошибся? Конкретно где?
- Товарищ Сталин. Мы...
- Погоди. Вот когда мы все вместе Троцкого давили - ошибался товарищ Сталин или нет? Или вам Троцкий роднее и милее, чем товарищ Сталин? Революции захотели перманентной в масштабе всемирном? По войне гражданской соскучились? Или Зиновьева с Каменевым жалеете? Или Бухарина? Хотите, чтоб они сейчас живы были, да с массами связь держали? Чтобы массы те, вас, бюрократов зажравшихся, в Москве-реке утопили? Коммунисты, бля. У каждого - квартира да дача с прислугой, да авто персональное, да дом отдыха в Ливадии да Батуми, да медобслуживание заграничное, как у царя Николая. Кто вам все дал? Сталин? Сталин! И народ советский. Народ плохой. А Сталин плохой?
- Това...
* * *
- Товарищ Сталин во всем виноват? А в индустриализации и коллективизации? А в сворачивании НЭПа? Будь НЭП, будь капитализм - кому вы все, нахер собачий, нужны будете? Никому. Пойдете шнурками да бычками на привоз торговать? А? Или я неправильно партию от врагов чистил? Неправильно? Не так? Так и вы тоже ее чистили. Чего тогда молчали? Или я зря военные кадры под топор пустил? Так и вы же все тоже не против были? Кто Тухачевского сдал? Кто Блюхера под суд определил? У кого Якир снисхождения просил - а вы еще матом на его прошении подписывались? Ась? Не так?
Молчат прибывшие. Насупились.
А товарищ Сталин глазом зеленым зыркает весело:
- Тут мне одна девочка наша советская, умная, раскрыла глаза на связь между товарищем Сталиным и советским народом. Я даже прочитаю вам немного: "...Враг Советского народа, враг товарища Сталина - это враг есть как инобытие, полное и однозначное. То есть, он и есть полное небытие. Так нас учит диалектика товарища Маркса. Но вот в чем дело обстоит практически - это неочевидно не только Марксу. Ведь капитализм только тогда найдет свой полный и однозначный конец, когда все производительные силы высвободятся из-под оков старых схем ответственности, то есть, своего инобытия. Но это будет очень нескоро. А ведь товарищ Сталин в этом не заинтересован категорически. Потому как товарищ Сталин, партия и советский народ могут существовать только на стыке величайших эпох - капиталистической, социалистической и..." Не знаю, как насчет всего народа - но насчет вас все верно там сказано. Без меня вы - никто. И без социализма. Вы сами по себе - кучка говна. А со мной вы - партия. Великая сила вселенская. Так что не советую меня убивать. Мы одно целое - плоть от плоти, свет от света, истина от истины...
Сглотнул товарищ Маленков. Пришла ему мысль внезапная умная, что и товарищ Сталин без них тоже... кое-что. Но прогнал от себя мысль ту товарищ Маленков - не время теоретизированием заниматься, когда немцы уже на Березине, Двине, у Житомира да Пскова.
- Да мы, товарищ Сталин, наоборот. Мы вас обратно призвать пришли... Как в старину...
Улыбнулся товарищ Сталин в усы. И трубочкой своей заятнулся:
- Как в старину, говоришь?
* * *
- Я слышал, товарищи, про ваш Комитет.
Вновь пот выделился обильный в подмышках товарищей прибывших. Чудеса! Как так? Сидел-сидел товарищ Сталин на даче два дня без связи - ан, и в курсе всех дел, что за стеною краснокирпичной кремлевской вершатся в Москве-то да без ведома его, но от его имени. Сглотнул жарко товарищ Молотов, пенсне запотевшее с глаз близоруких стянувший:
- Товарищ Сталин, мы хотели только...
- Так правильно, правильно хотели, товарищи! Я как раз - всецело за Комитет. Надо, надо нам к нормам ленинским в руководстве возвращаться, товарищи. Я вот ночью перечитывал самого товарища Ленина, Владимира Ильича. Он будто советы для нас дает, для дня сегодняшнего. А что говорит товарищ Ленин? Он говорит нам про извращения опасные всякие. Он предупреждает нас, что в условиях войны всякое раздувание коллегиальности, влекущее волокиту и безответственность, всякое превращение коллегиальных учреждений в говорильню является величайшим злом. Тогда, в условиях Гражданской войны постановлением ВЦИК РСФСР был создан Совет Рабочей и Крестьянской обороны. Так что и сегодня мера эта нужная и своевременная.
Улыбнулся товарищ Сталин снова из-под усов хитро. Заулыбались в ответ члены Политбюро.
- Я считаю, назвать его нужно коротко и точно - Комитет обороны. Точнее - Государственный Комитет Обороны. ГКО. Этот момент про оборону нужно особо подчеркнуть, поскольку мы обороняемся, именно обороняемся, от агрессии совокупных сил мирового фашизма. Или как?
- Так точно, товарищ Сталин. Обороняемся...
- Хорошо. Возглавлять Комитет - мы тут с товарищами посоветовались - должен товарищ Сталин, Иосиф Виссарионыч. И отвечать за все будет он и только он. Как и все вы. Персонально. Это понятно? Есть возражения?
- Так точно, товарищ Сталин! Нет возражений.
- Решения и постановления ГКО должны быть обязательными для всех граждан, организаций и органов власти на всей территории СССР. Есть предложение заместителем Председателя ГКО - Вячеслава. В состав ГКО предлагаю Лаврентия и Клима. И еще - Георгия. Голосуем, товарищи. Кто - за? Кто - против? Есть воздержавшиеся? Есть особые мнения? Так и запишем в протокол - принято единогласно!
* * *
- А теперь - по существу. Западный фронт наш разгромлен - и точка. Нечего лишний раз посыпать голову пеплом! Кто выйдет из кольца - молодец. Кто останется там - нам поможет немцев сковать, силы на себя оттянет вражеские.
Приумолк чуть товарищ Сталин и продолжил:
- Мы же будем немедленно готовить операцию по возвращению Минска и разгрому немецкой группировки на западном направлении. На линии Днепра у нас уже есть новые армии. 22-я, 20-я, 21-я. Плюс части Западного фронта из кольца вырвавшиеся. Из них сформируем дополнительные войсковые группы. Армии нужно выдвинуть к Березине по линии Витебск-Бобруйск. В дополнение к ним с Украины уже перебрасываются еще две армии - 16-я и 19-я. Здесь же, в районе Смоленска, развернутся оставшиеся две армии второго стратегического эшелона - 24-я и 28-я, которые сейчас пока еще находятся в стадии формирования и переброски из Архангельского и Сибирского округов. Срок сосредоточения остается 15 июля, но при необходимости мы его можем сдвинуть дней на пять. Ведь наш НКПС справится?
- Так точно, - буркнул товарищ Каганович.
- А далее, на рубежах Осташкова, Ржева и Вязьмы нам срочно нужно будет развернуть еще три армии, комплектованием из тех семи новых дивизий, что мы уже создали с привлечением комначсостава войск НКВД - 29-ю, 30-ю, 31-ю. Как страховку от удара с северо-запада. На армии эти поставить испытанные, проверенные кадры из пограничных, конвойных и внутренних войск. Предлагаю задействовать генералов Масленникова, Хоменко, Далматова, Шарапова. Это ясно? Лаврентий - под твою ответственность.
- Слушаюсь, товарищ Сталин!
* * *
- Далее. Кто сейчас Западным фронтом командует?
- Тимошенко отстранил от командования Павлова и назначил исполняющим обязанности командующего генерал-лейтенанта Еременко.
- Так! Это правильно, товарищи, но не достаточно. Западный фронт и вообще все западное направление - есть главнейшее направление в нынешней битве. Поэтому фронтом и направлением командовать должен сам Тимошенко. Начштабом к нему пойдет Маландин. Ватутин пусть тоже отправляется начштабом, но на Северо-Западный фронт вместо Кленова. А то слишком уж спелись все они, тимошенки-маландины-ватутины-жуковы, у нас под боком, в Генштабе да наркомате. Слишком спаялись. Слишком осмелели. Силу почувствовали. Пусть-ка теперь повоюют да покомандуют. От Москвы подальше. А Жуков пусть в Москве пока сидит, под нашим присмотром. Так спокойнее будет. Наломает дров - туда же, в войска, отправится.
Кивнули товарищи согласно.
- Прежнее командование Западного фронта необходимо привлечь к строгой ответственности. Вплоть до высшей меры. Немедленно арестовать генералов Павлова, Климовских, Григорьева, Клича, Таюрского и всех причастных. Следует тщательно разобраться, не является ли все произошедшее результатом прямого предательства и участия в военно-фашистском заговоре, корни которого растут еще из группы Тухачевского, Уборевича и Якира. Это дело Военного совета фронта совместно с Третьим Управлением НКО и Наркоматом госбезопасности - дело наискорейшее и наиважнейшее.
- Но ведь ты, Коба, сам говорил, что заговор разоблачен, а заговорщики - нейтрализованы.
Кивнул товарищ Сталин:
- Говорил. Ошибался. Мы все ошибались. Не так разве?
Еще раз кивнули ответно товарищи.
- Членом Военного совета Западного фронта, посоветовались и решили мы тут с товарищами, будет товарищ Мехлис. Надо радикально менять статус Главного управления политической пропаганды Красной Армии, которое ты, Лев Захарыч, возглавляешь. Надо восстанавливать институт военных комиссаров. С подчинением политуправления не наркому, а непосредственно ЦК! Как в Гражданскую. Военные наши славные уж больно распоясались, про контроль забыли. Возомнили о себе! Всегда себе на уме. Стратеги! Можно товарищу Сталину про Минск не докладывать! Можно товарища Сталина за нос водить! И вместе с товарищем Сталиным - всю партию, весь советский народ. Забыли, что они за счет народа того существуют вместе с орденами своми! Ничего. Забыли - так комиссары напомнят. Комиссары - вот инструмент контроля народа партии над комсоставом. Потому твое управление, Лев Захарыч, будет преобразовано в Главное политическое управление Красной Армии.
- Назначая меня на Западный фронт, вы освобождаете меня с поста наркома государственного контроля СССР, товарищ Сталин? Я не оправдал вашего доверия и доверия партии?
- Успокойся, товарищ Мехлис. Вопрос поставлен неправильно. Все ты оправдал. И даже больше. Пост наркома ты, безусловно, сохраняешь. И пост твой в политуправлении - номенклатура не наркома обороны, даже не ЦК, а Политбюро и Секретариата. Лично мне и всей партии, товарищ Мехлис, ты нужен сейчас там, на переднем крае нашей борьбы. Не здесь, в Кремле, а там, под Смоленском, Оршей и Могилевом. Там, куда мы все ресурсы направляем. Ты мои глаза и уши. Там.
И бросил еле слышно - но так, чтобы тот, кому адресовалось то, услышал бы и понял все однозначно:
- Ты, кстати, тоже, товарищ Карачун.
Улыбнулся Иван Иваныч одними губами. Кивнул едва заметно. На товарища Мехлиса взгляд бросил внимательный.
Поднялся товарищ Мехлис, поправляя ремень:
- Слушаюсь, товарищ Сталин! Благодарю за доверие!
Кивнул товарищ Сталин товарищу Мехлису.
* * *
Кивнул Иван Иваныч от дверей товарищу Сталину, но не заметил товарищ Сталин кивок тот нисколько. Ибо на другую сторону стола взгляд свой обратил желто-тигриный.
- Ты, товарищ Микоян, пока с эвакуацией давай разбирайся. С тобой, если что - разговор особый. И с твоим братом, славным авиаконструктором тоже. Тут есть претензии к его самолету, МиГу третьему. У военных. Конечно, самолет хороший, его полюбить да освоить бы надобно. Но и бдительность терять тоже не следует. Если брат твой не то, что надо наконструировал? Как с этим быть? Как с этим жить нам? Ты, конечно, за него не отвечаешь, и отвечать не можешь, но, как сам понимаешь, осадочек-то остается. Так что, давай, работай. В том числе - на ниве торговли нашей внешней. Сам знаешь, сколько нам всего у буржуев заморских купить-то надобно.
Сглотнул молча товарищ Микоян. Головою кивнул послушно. Давно понял товарищ Микоян - кивать это самый безопасный способ выжить в стае. Орать будешь - переорут. А молчать будешь - не перемолчат.
А товарищ Сталин про товарища Микояна уже и позабыл вовсе. Он теперь на другого товарища внимание обратил.
- Ты спросить что-то хочешь, товарищ Берия?
Вскочил товарищ Берия, втянул живот чуть-выпуклый:
- Что делать с арестованными заговорщиками, товарищ Сталин?
Махнул товарищ Сталин рукой:
- Пока погоди. Не до них. Пусть себе сидят, потом разберемся. Считаю, что сейчас первоочередной задачей нашим славным органам и особым отделам следует решить, кто именно, конкретно виноват в катастрофе на Западном фронте. И спросить с виновных по всей строгости.
- Товарищ Сталин, вы думаете, здесь есть какая-то связь с заговором? Думаете, есть еще в наших штабах заговорщики на свободе оставшиеся?
- Товарищ Берия, мало ли что я думаю. Это следствие установить должно. В том числе - и Следственная часть наркомата твоего кунака. А ты как член ЦК, как кандидат в члены Политбюро, направляющий и курирующий работу органов госбезопасности, должен о том позаботиться. Считаю я, с этим со всем мы еще долго разбираться будем. Со многими товарищами. И аресты по данному делу еще нельзя признать законченными. Как ты думаешь, товарищ Каганович?
Поднялся товарищ Каганович, усами чуть шевеля, хмурый.
- Я все понял, товарищ Сталин. Мне нужна телефонная линия.
Ухмыльнулся товарищ Сталин:
- Так все включено давно, товарищ Каганович! В холле прямая телефонная связь со всеми наркоматами.
* * *
Вышел товарищ Каганович в холл. Снял трубку связи ВЧ. Гудит трубка. Работает связь.
Хотя еще сорок минут назад - не работала. Действительно - все включено:
- Наркомат авиационной промышленности? Говорит член Политбюро ЦК ВКП (б) Каганович! Мне бы директора Завода No 124 имени Серго Орджоникидзе... По закрытому каналу. Да. Жду!
- Слушаю, - буркнул в трубку брат Михаил настороженно.
- Михаил! Момент настал. Сегодня. Сечас. Иначе через полчаса-час тебя возьмут. Может - даже раньше.