Очень быстро стемнело, солнце упало где-то за горизонтом растворившись в томной неге южной ночи, небо освещали легкие всполохи молний нависшей над морем бури. Через распахнутую балконную дверь, развевая полог легкого тюля, в просторную гостиничную комнату легкой неслышной поступью, как вор, проникал бродяга-ветер. Он пытался затушить пламя одиноко стоящей свечи, дабы скрыть свое присутствие и совершить лишь одному ему ведомое преступление, но дарил лишь облегчающую прохладу после жаркого дня.

За роялем сидел человек, в белой просторной рубашке, черных брюках и остроносых лакированных ботинках на высоком каблуке. На крышке стоял большой пюпитр с нотным станом и светильник, который никак не мог охватить свои желтоватым теплым светом всю комнату, создавая плотный практически телесный купол вокруг музыканта, оберегающий его от всего остального мира.

У человека что-то не получалось, он пропевал раз за разом один и тот же момент некого этюда. Вздыхая, он периодически наливал в невысокую фарфоровую кружку воду из хрустального кувшинчика в виде журавля. Музыкант то и дело зарывался длинными пальцами в челку, долго и напряженно думал, а затем поднимался со своего стула и перемещался из одного края комнаты в другой, подходил к балкону и надолго задерживался у одной из картин.

Снова и снова он пытался найти что-то, какое-то решение, - тщетно! В промежутках выполняя различные упражнения на технику и дыхание, дегустировал как марочное вино разные созвучия, но результат его не впечатлял. В очередной раз встав со своего места, он потянулся к хрустальному графину, как вдруг услышал голос из дальнего угла комнаты: "Ничего не получится!".

Музыкант резко обернулся, но не смог разглядеть незваного собеседника. Светильник освещал лишь небольшую часть комнаты, непосредственно перед роялем. Ничего не говоря он повернул голову в сторону двери, и приготовился сделать шаг, но с ним вновь заговорил незнакомец. Его голос звучал уверенно, но вместе с тем и деликатно в нем не было никаких повелительных нот, выдерживая паузы он произнес: "Ничего не получится, если ты уйдешь".

Музыкант застыл на месте, по его телу от макушки до пяток пробежали мурашки. Ему вдруг стало очень страшно, но какая-то неведомая сила не позволила ему открыть дверь и бежать без оглядки. Это не было внешним воздействием, музыкант отчетливо осознавал это. В этот момент, в нем, вопреки любому здравому смыслу и чувству самосохранения, возникло еще одно чувство. Очень сильное и непреодолимое желание получить нечто, некое знание, он вдруг понял, что незнакомец владеет им. Он знает про неудачи, все о нем самом, и, черт возьми он безусловно знает про условие, которое он поставил себе в этот вечер. Он застыл на одно мгновение, его сознание дрогнуло, от неожиданного вопроса: "Неужто он знает про Розу? - спросил он сам у себя и тут же дал ответ - Безусловно! - все было предельно ясно и его накрыло волной спокойствия".

В голове у музыканта кружился целый сонм мыслей, идей и гипотез, но не хаотически. Быстрыми триолями они заполняли все пространство, он осознал, что это его шанс, каковой более в его запутанной жизни может не представится. Незнакомец не просто так явился столь странным образом к нему этой ночью, возможно он даст ключ, некое универсальное знание, которое позволит сшить разорванное по кускам сознание единой нитью, как лоскутное одеяло. Для него нет ничего важнее, чем закончить свое творение именно сегодня, от этого и будет зависеть... Жизнь музыканта была полна противоречивых моментов, он видел разных людей, но от незнакомца ему было действительно не по себе. Настолько яркое и очевидное чувство..., чем дольше музыкант находился рядом с ним, тем очевиднее было то, что незнакомец не просто источал, а напрямую транслировал, одним лишь своим незримым присутствием, леденящий душу страх и невероятную, неотвратимую близость самой смерти.

Ветерок, еле уловимым движением качнул в очередной раз тончайший тюль занавесок и подобно серой мыши пробежал легко и неслышно по паркету к самым ногам музыканта, забрался под одежду и скользнул холодком по коже.

Незнакомец молча ждал, музыкант абсолютно точно знал, чего именно. С каждым своим вздохом он понимал, что страх не уйдет, ужас лишь возрастал, но вместе с тем и увеличивалось другое чувство, - неистового желания. Ему оставалось лишь решить, - принять эту игру или нет? На кону будет стоять его жизнь, а может и нечто большее, но призом может быть самое желанное и искомое, в другом же случае он просто выйдет из номера и все кончится, но тогда он не допишет свое произведение.

Что может быть благороднее и трагичнее, чем борьба с самой смертью, во имя определенной цели?! Cхватка тореадора с быком, - vida y muerte.

Музыкант, выдохнул всей грудью и не сводя пристального взгляда с дальнего неосвещенного конца комнаты медленно и неуверенно присел на стул, поправив рукой волосы он подтянулся, выпрямился и кинул взгляд на пюпитр, где на желтой бумаге, на разлинованном стане роились черные точки - ноты, нагромождения исправлений и кляксы. Одного только взгляда на это безумие было достаточно для того, чтобы сделать вывод о долгой и трудной работе, безуспешной и мучительной. Наконец, он бросил уверенный взгляд во тьму и произнес:

"Я согласен, - но его голос прозвучал очень высоко, почти по-детски, смутившись он добавил, - Начнем".

"Очень хорошо, - отозвался спокойный ледяной голос, - Правила просты - мы будем беседовать, ты волен задавать интересующие вопросы. Мы несколько ограничены во времени, так что, если перед рассветом произведение не будет закончено... - он сделал долгую паузу, затем легко и непринужденно бросил: - Вы умрете".

Музыкант, встал со своего стула налил в чашку воды из графина, застыл на некоторое время проверяя жемчужные пуговицы своей рубашки, затем спросил:

- Кто вы?

- Можешь называть меня Давид. Позволь я предупрежу твой следующий вопрос. Да, я пришел убить, но не потому, что пришло твое время или меня об этом кто-то попросил. Ваша кровь Луис! Мне нужна ваша кровь! Но еще больше мне нужна твоя жизнь. Почему я не напал на вас сразу, без разговоров? Признаюсь, когда-то давно я хотел твоей смерти, напиться вволю так сказать напоследок терпкого вина и в сладострастной неге сгинуть во тьме, но произошло нечто неожиданное, невиданное доселе, - мне открылся новый мир. Все дело в том, что я повидал на своем веку совершенно разных людей. Их кровь на вкус совершенно одинакова, мне прискучило, тогда меня и посетила мысль немедленно покончить с вами. Однажды, терзаясь этим чувством я пришел на концерт, долго всматривался в вас с ложи, затем мне понравилась одна женщина, ее запах. Я помню, как она, всматриваясь в лорнет, ловила с жадностью каждое твое движение, каждый звук. Все существо её трепетало, а по телу расходилась сладкая истома и собиралась в нижней части живота. Она слушала ваше пение, Луис! Когда же я ощутил вкус ее крови, на меня нахлынули воспоминания жертвы, эмоции и весь диапазон чувств за всю её недолгую жизнь. Убил ли я ее? - Нет! Просто не смог, меня охватило нечто! Я всю ночь бегал, как маленький ребенок по крышам, всматривался в отражение луны в черной реке, меня охватило знакомое людскому роду чувство - ebrietas, чувство опьянения. И... Я прозрел! Вы называете это Эросом - олицетворением всеобъемлющей любви и жизни, находящимся в вечном противостоянии с Танатосом - олицетворением влечения к смерти, агрессии и деструкции. Это было для меня настоящим откровением. Ты мне нужен Луис, как и я тебе.

Порыв холодного ветра ворвался в номер, откинул край занавески, обнажив неприкрытую ничем и нагую, непроглядную тьму ночи. Вдали, еле слышно слышались редкие удары грома. Луис всматривался в свое отражение, держа наполненную до краев водой кружку перед глазами. Поправив легким движением челку, он произнес отрешенно:

- Скоро придет буря, она приносит облегчение - перестает болеть голова. Наш разговор затянется, у меня к тебе огромное количество вопросов.

- Именно за этим я и здесь. Я пришел дать тебе шанс, ибо ты бесплоден, но очень настойчив в своем благородном желании. Ты искусно владеешь технологией, но не можешь ничего создать, хоть оно и рвется из тебя подобно бескрайнему морю, запертому плотиной. Ты сходишь с ума, режешь себя в тщетных попытках найти метод.

- Я бездарен Давид. После множества попыток и неудач у меня остались только тоска и опустошенность.

- Но кто же тогда написал все те прекрасные произведения, запечатленные в твоей тетради?! Не стоит ли перед каждым твое имя?!

- Да, это так, но я совершенно не помню, как я их создавал. Они прекрасны, и я признаю в них свое творение, но бессилен в попытках вспомнить метод. Как мне удалось их создать, что я использовал для этого? Должен быть какой-то определенный подход, какое-то знание, я ведь использовал его. Отчаянье овладевает мной! Видишь этот балкон? Я хотел расставить все точки в эту ночь. У меня не осталось никого и ничего, кроме искусства, но и тут я бесплоден. Я поставил себе задачу, - до рассвета закончить свой труд или уйти. Я хотел повесится Давид, в ящике моего стола лежит веревка.

- Это очень грустно друг мой, но мы все исправим. Я дам тебе все, что ты хочешь, но мне нужна беседа.

Ночь за окном озарилась новой вспышкой молнии, начался дождь. Далекие раскаты грома становились все ближе и предвещали вскоре настоящее действо. Луис поправил воротник белой рубашки, щелкнул одним из высоких каблуков об пол и сказал:

- Я тебе благодарен, с чего начнем нашу беседу Давид?

- Хм, начинать всегда нелегко. Скажи мне, чем для тебя является искусство?

- Мастерством в своем деле, в создании сущностей или объектов. Мысли, чувства или идеи человека, их содержание, выраженное в форме.

- А разве только мастер может созидать, творить? Как быть с наскальными рисунками первобытных людей, с первыми музыкантами или писателями? У них не было техник, да и большого количества времени тоже. Может искусство принес на землю бог, ты веришь в бога?

- Нет, не верю. Как может бог допускать то зло, что творится вокруг?! Какова цель и смысл страданий человеческих, какой в этом всем замысел?

- Не будь настолько ограниченным. Если ты не понимаешь или не знаешь чего-то, это вовсе не означает что не существует самого феномена. Невозможно доказать существование бога, как и опровергнуть это. Вернемся к искусству, содержание и форма, - это понятно, но есть ли еще что-то важное и существенное, может ты что-то упустил? Какова, на твой взгляд цель искусства?

- Потребность в передаче какой-то информации, мыслей и чувств.

- Очень хорошо, но ты прекрасно понимаешь тот факт, что, если ты начнешь рассказывать свою жизнь со всеми ее радостями и тягостями, это не будет никому интересно, кроме суда и твоего исповедника. Публично ты можешь передать лишь само ощущение состояния, пропустив его через определенные фильтры технологии, вызвав определенную обратную связь в виде реагирования публики.

Представь себя струнным инструментом, колеблющаяся струна вызывает звук определенной частоты. Вокруг тебя множество других схожих приспособлений: бандуры, арфы, лютни и прочее. У всех свой диапазон, и твои переживания так же заранее ограничены полом, воспитанием, мировоззрением и т.д. Все инструменты настроены, повинуясь своей потребности высказаться ты собираешь внутренние переживания и начинаешь свой рассказ - издаешь первый звук, затем второй третий, за ним еще, еще... у соседних инструментов в комнате в унисон с тобой начинают отзываться те же ноты, в том же ритме. Зал наполняется звуком, но музыка это, или еще нет? Я считаю, что это пока что мелодия. Ты начал свой рассказ, но он не звучит, а лишь сухо повествует, практически констатирует. Ноты выстроены в ряд как солдаты в строю, идут одна за другой ровно и нарочито приторно, с одинаковой громкостью, все монотонно как мелькание маятника на часах, и ты уже видишь, что твой текст превращается в набор слов, хоть и связанных между собой, но вместе пустых. Окружающие инструменты не вибрируют достаточно интенсивно, не падают со своих подставок оглушенные неким катарсисом. Что нам нужно добавить?

- Так как мы говорим про мелодию, соответственно про ритм и говорить нечего, что он есть. Возможно, заменить некоторые ноты на паузы, добавить интервалы, проработать акценты посредством crescendo и diminuendo, sforzando и sforzato. Есть множество приемов.

- О, какой вздор! Это инструментарий, я спрашиваю о чем-то другом. Подумай Луис! Чем отличается великое произведение от конспекта школяра?

- Возможно, глубоким пониманием механики происходящего, все тем же исполнением технических деталей и вниманием к ним.

- Безусловно, но это не главное! Конфликт! Противостояние между частями одного и того же, борьба интерпретаций, как отражение модели всего нашего мира. Не просто механическое, математически выверенное воспроизведение потока своих чувств, истинное искусство помимо конфликта, оставляет некое пространство или время для рождения мысли, в котором разные миры сталкиваются в одном, образующиеся противоречия влекут за собой новые вопросы, смыслы и под смыслы, расширяя до пределов целой вселенной одно лишь только произведение. Что же нужно еще? Cкажи мне Луис! Уж ты то точно должен знать.

- Наверное... магия, некое чудо.

Луис виновато опустил глаза в пол, рассматривая коричневые плетеные шнурки на своих ботинках. Ему было стыдно даже говорить о том, чего он как считал лишен. Голос раздался вновь:

- Абсолютно верно - чудо. Что же это такое, как оно выглядит и как представить его себе? Задайся вопросом, - какие процессы происходят в подсознании человека, когда он смотрит на определенное произведение искусства? Он еще не успел ничего толком осознать, а его уже начинает одолевать буря эмоций, реагирование настолько сильное, что порой вызывает некие прозрения. Как может холст с изображением чего-либо или гармония звуков, являющаяся по сути набором волн, пробудить возбуждение подобной силы? - Чудо, магия искусства. В каждом живет как минимум еще один человек, так вот эта магия возникает в процессе их духовного соединения в одно целое. Всего лишь на миг. Тогда и возникает сильнейшее чувство, которое называется любовью, одним из видов Эроса. Контакт с космосом, синхронизация с ритмом вселенной, с нотой Ля. Именно в этот момент наступают прозрения, порой совершенно микроскопические, некоторые из них просто невозможно воспроизвести или хоть как-то объяснить другому, простое понимание чего-то абсолютно необъятного и бесконечно совершенного во всем своем многообразии. Как заключить чудо в полотно, как наделить этот свиток магией? Ответ очевиден и прост - вдохни в него жизнь, как это делает бог. Воздействуй на произведение, влюбись в материал, с которым работаешь и позволь ему воздействовать на тебя, получи обратную связь. Уничтожь привычную, обыденную логику окружающего тебя мира, разбери на мельчайшие детали свое сознание и собери заново в виде целостного выверенного до мельчайших деталей произведения. Используй язык искусства, как технологию мирского воплощения чуда, конструируй форму по своему подобию, как творец нового мира, как... божество.

- Ответь Давид, есть ли такое знание? Как запечатлеть чудо в какой-либо логической модели, формулой или правилом, чтобы в нужный момент вернуться к технологии его создания?

- Эта задача мне не под силу, если и есть такая формула, она будет бесконечно сложна и скорее всего не будет иметь конкретных решений, наподобие тех известных тебе открытых математических проблем. Это такая часть искусства, которая работает с подсознанием и сознанием одновременно, а эти две сущности находятся в единстве и борьбе между собой. Знания о чуде и магии искусства не скрыты, но отдельно (в рамках только сознания или только подсознания, которое не видно сознанию и не контролируется им), они не поддаются пониманию в общепринятом смысле этого слова, но их можно прочувствовать в точках соприкосновения этих динамических функций, как некую неразрывную связь себя и вселенной, когда ты - есть часть бесконечного космоса и знаешь о себе все.

Буря утихла, после плотного ливня занавески намокли и у балкона образовалась небольшая лужица, от нее по паркету разбегались тонкие ручейки, как щупальца аморфного чудовища неуловимо медленно приближались к ногам Луиса. Он задумался, все более пристально, все более внимательно рассматривал свое отражение в кружке. Затянувшееся молчание вновь прервал голос Давида:

- Ты позволишь сыграть твою мелодию?

- Да. Но это невозможно, ты не можешь ее знать! Я еще ее не создал!

- Уже создал, замолчи! Просто слушай...

Из темного, неосвещенного угла комнаты, донеслись первые тихие ноты. Pianissimo... Играла скрипка, мелодия понеслась вперед тоненьким серебряным ручьем, будто два голоса вежливо приветствовали друг друга, но вот один спросил о чем то важном, второй дал развернутый выразительный ответ. Задумался почти затих, оппонент возмущен и ноты его текста стали сердитыми, накатывали вперед волнами своего темперамента, все громче и громче! Соперник не остался в долгу и началась распря, неутомимая и неистовая битва Отриса с Олимпом, оба в стойке их бронзовые могучие тела напряжены, серии выпадов и ударов, прекрасная защита, пауза. Плач ребенка: тонкий, простой, разрывающий душу...пауза.

Луис вслушивался в каждую ноту, а потом запел на ходу, в режиме реального времени сочиняя новые слова и партию голоса, под звуки скрипки Давида. Все сложилось в одно, целостное и законченное, и в нем было все.

За окном мелькнула зарница, скоро рассвет.

В дверь постучали, но музыкант не мог прерваться, он наслаждался своим голосом, динамикой происходящего в произведении, каждой нотой, каждой паузой, они выстраивались в его голове стройными рядами черных точек на разлинованном стане, они представлялись ему уже не нотами а некой сакральной символикой, где каждый знак - это глиф, пропитанный древней магией, а звуки уже не звуки - заклинания...

В дверь стучали все настойчивее, вдруг, неожиданного для него самого в темном углу комнаты, где до этого находился его собеседник встала с кровати и подошла к нему фигура женщины в белой сорочке с растрепанными со сна волосами. Она нежно провела тонкой рукой по его щеке, прислонилась к уху и прошептала

- Луис, любимый! Ты снова создал шедевр, я очень хочу услышать его полностью в зале, сегодня же вечером!

В дверь по-прежнему продолжали колотить, кто-то выражал недовольство и ругался. Луис поправил сбившиеся на голове волосы и посмотрел на нее, её лицо было совершенно и прекрасно, но цвет его был бледен. Так похоже на него, оно было истомлено: черные мешки под глазами и абсолютно пустой иссушенный взгляд, он произнес тихим, чуть хрипловатым голосом:

- Роза, открой пожалуйста дверь. Мне кажется, я сегодня заработался, нужно извинится.

- Хочешь я их выставлю любимый? Ты ни в чем не виноват ты - творец!

Внезапно, в пустых и блеклых глазах музыканта полыхнул пожар, ничего не выражающее лицо исказилось. Он оттолкнул женщину и со звоном захлопнул клап. Она поскользнулась на мокром полу и упала, ее сорочка задралась, обнажив тощие белые ляжки с тонкими рубцами и кроподтеками. Он встал со своего места и подошел к ней, наклонился, взял одной рукой за шею и притянул к себе, посмотрел в глаза, почти прошипел со злостью:

- Что за чушь ты несешь!

Он резко отпустил хватку, но рука застыла еще на секунду у ее горла, он вздрогнул всем телом и опустился перед ней на колени, обнял ее. Он сказал, почти шёпотом:

- Прости! Ты должна уйти, бежать от меня. Я болен Роза...

Она прижалась к нему еще сильнее, всем телом, касаясь губами его уха сказала:

- Я слышала, как ты опять разговаривал сам с собой сегодня ночью. Может бросим все и поедем к моим родителям в Чехию? Мы выпишем из Пражского университета лучших врачей. Свежий воздух и никакой городской суеты. Мы с тобой будем много гулять, только мы вдвоем, любить друг друга. О! Ты бы знал какой там воздух Луис! Поехали прямо сейчас?!

Он смотрел на Розу, но в его глазах не было больше любви, лишь сожаление и безысходность, она хотела сказать еще что-то, но Луис прервал ее бесстрастным, усталым и механическим поцелуем, который внятно говорил - замолчи!

Вечером состоялось выступление, полноватый шпрехшталмейстер вышел на сцену и громогласно объявил выступление Давида-Луиса Суареса.

Зал был заполнен, свет погас и начался концерт. Луис пел и не слышал звуков оркестра, для него они были бледны и безвкусны, откуда-то с галерки доносились чудесные звуки скрипки, а за спинами почтенных граждан, сокрытый во тьме, улыбаясь стоял Давид.

Роза в изящном вечернем платье сидела в первых рядах, но прекрасные звуки оркестра и голос возлюбленного не радовали ее. На ней не было лица, она боялась. Самое страшное начиналось после того, как Луис создавал очередное произведение, он настолько сливался со своим внутренним собеседником, что она не могла предположить с кем будет спать этой ночью.