Аннотация: За хрупкими границами человеческого мира таится только ужас и безумие.
Когда мне было десять лет, я с родителями жил в маленьком провинциальном городке. Самые ранние мои годы прошли фактически в деревенских условиях - и мать с отцом, и и их родители жили в частных домах с огородами. Позднее мы переехали в новый блочный дом, в трехкомнатную квартиру на четвертом этаже. Район был окраинным, т.е. вплотную смыкавшимся с рядами жалких деревянных домишек, кроме того, в его черте находился центральный городской детский дом, откуда позднее вышло немало героев местных криминальных историй. На дворе были девяностые, и нравы в тогдашней атмосфере вседозволенности царили соответствующие: зависть, жажда наживы, подлость и злоба, помноженные на провинциальную ограниченность кругозора. Кумирами моих ровесников были одновременно "каратисты" из американских фильмов и приблатненная шпана, собиравшаяся по вечерам на скамейках у подъездов и разговаривавшая на своем "крутом" языке. Тогда я тоже поддался этому очарованию преступного мира, хотя быстро понял, насколько примитивна и бессмысленна такая жизнь. Жизнь же более старшего поколения, тогдашних обывателей, казалась мне еще более скучной и нечестной: в конце концов там, где "браток" без лишних слов забивал своему врагу "стрелу", обыватель ограничивался кухонной руганью и мелкими пакостями за спиной своего недруга, которому продолжал улыбаться в лицо при встрече.
Когда я стал увлекаться оккультизмом, столь далеким от интересов моих прежних друзей, я быстро оказался "белой вороной" в их среде. В скором времени у меня почти не осталось друзей, да и с оставшимися я не мог поговорить о своем главном интересе. Хотя... Нет, один друг, все понимавший, у меня остался, хотя и был в корне со мной не согласен. Звали его Толей, и он, не смотря на ранний возраст, посвятил себя христианскому вероучению. Он был старше меня на два года, и прочитал ко времени описываемых событий много серьезной "духовной" литературы. Все наши разговоры и споры заканчивались безрезультатными попытками обратить друг друга в свою "веру", причем Толик без труда разбивал все мои доводы в защиту оккультизма, а вот я, не обладавший его познаниями ни в христианстве, ни в мистике, держался своих "убеждений" только за счет эмоциональной привязанности, а никак не из-за каких-то логических доводов в их пользу. Вообще, четко сформированной позиции в те годы у меня не было: с одной стороны, мне в голову приходили мысли о бесконечной, полной неведомых тайн Вселенной, с силами которой можно взаимодействовать через оккультные ритуалы, но с другой - меня крепко держал в своих когтях миф о едином Боге и едином Дьяволе, и чаще всего я чувствовал себя отступником, добровольно вставшим на сторону сил Зла и обреченным на борьбу со всем "добрым", со всем, что приписывалось окружающими "господу" и его воле. Конечно, я не был обычным десятилетним ребенком, но не это ли спасло меня от смерти в драке, от пьянства и наркомании, от превращения в винтик общественной системы - что произошло с большинством моих сверстников?
Помимо меня и Толика, в нашем доме жил еще один человек, отличавшийся ото всех. Его квартира находилась точно над моей, и иногда, почему-то по ночам, я слышал какие-то трудно различимые звуки, доносившиеся сверху, а днем оттуда же звучал пронзительный голос скрипки, причем я никогда позже не слышал таких произведений - подозреваю, что их автором был сам исполнитель. В этой музыке было что-то средневековое, навевающее мысли о сводах соборов и древних замках, но одновременно - и что-то восточное, пришедшее из Великой Степи. Звали обитателя квартиры наверху Николаем Несторовичем, и это было, пожалуй, все, что было нам о нем известно. На вид ему можно было дать сколько угодно лет - от тридцати пяти до шестидесяти. Худощавый, довольно высокий, безукоризненно выбритый и подстриженный, с четко обозначившимися залысинами и крупным лбом, с волевым подбородком и ясным взглядом голубых глаз, просто, но со вкусом одетый, рядом со своими соседями он казался пришельцем из иного времени. Его строгий германский облик словно был порождением музыки, звучавшей из его квартиры. Трудно было судить, работает Николай Несторович или нет, так как никакой периодичности в его пребывании в доме или вне его не было, однако изредка к нему приезжали довольно высокопоставленные люди, известные в нашем городе, и просиживали у него целыми днями. Со временем, правда, эти визиты прекратились, но никогда этот таинственный человек не бедствовал, если судить по неизменному на протяжении лет облику и стилю одежды. Его время от времени можно было видеть прогуливающимся по окрестностям, где сохранились чахлые рощицы, а также я иногда сталкивался с ним на лестнице. Почему-то в его присутствии меня охватывало странное оцепенение, и я, вместо того, чтобы поздороваться, лишь бормотал нечто невразумительное - насколько мне известно, это было общей бедой встречавшихся с Николаем Несторовичем. Нас, детей, он не замечал, а взрослых открыто презирал, однако загадочная аура вокруг него была так сильна, что даже самому грубому и опустившемуся алкашу не приходило в голову начать скандал из-за встреченного презрительного взгляда, брошенного моим таинственным соседом. Не знаю, был ли он женат - очень-очень редко рядом с ним можно было видеть небольшую тоненькую женщину лет тридцати, с темными волосами, с печальным и усталым лицом, на котором было много макияжа - может быть, из-за проблем с кожей. Кем она ему приходилась - сказать нельзя, хотя только по отношению к ней он проявлял какие-то человеческие чувства, всегда ходил с нею под руку, даже по лестнице, а как-то знакомые девчонки рассказали мне, что видели, как Николай Несторович и эта женщина целуются. Однако вместе с ним его печальная спутница явно не жила, поэтому вряд ли они состояли в законном браке. Была у моего соседа и еще одна странность: когда кому-то из жителей подъезда приходило в голову поздравить его, например, со "светлой Пасхой" или сказать "Христос Воскресе!", Николай Несторович криво усмехался и почти шепотом отвечал: "Я - безбожник", после чего всякие разговоры становились бессмысленны. Одна знакомая моей матери, женщина в высшей степени религиозная (что не мешало ей менять мужей, как перчатки), после подобной сцены со своим участием пожаловалась: "Умеет же этот мужик испортить настроение!".
События, о которых я хочу рассказать, начались очень банально. Одним из моих любимых развлечений, понятных, должно быть, мне одному, было забраться на крышу нашей пятиэтажки и смотреть вдаль или разглядывать происходящее во дворе, оставаясь невидимым для находящихся внизу. Ничего удивительного нет в том, что однажды вечером я проник на грязный, загаженный чердак, поднялся по небольшой лесенке, приподнял дверцу, отделявшую меня от цели, и оказался на крыше. Я не успел даже вернуть дверцу на место, как увидел Николая Несторовича, стоявшего у самого края крыши и куда-то смотревшего. На фоне огненного заката его средневековый облик казался еще более необычным, со своими скрещенными на груди руками он напоминал какого-то графа или князя девятнадцатого века, последнего представителя истинной аристократии человеческого племени. И сейчас, словно наяву, я вижу, как ветер треплет его светлые волосы странного пепельного оттенка, вижу, что обычная презрительная маска на его лице уступила место гордой решительности, вижу тонкие губы, с которых негромко, но твердо срываются какие-то слова... А через мгновение сказанное Николаем Несторовичем достигло моего слуха: "Вы никогда не завладеете мной! Вы не получите мою душу!.."
На первый взгляд - слова, и только. Но их хватило, чтобы я опрометью бросился вниз по чердачной лестнице, не позаботившись даже закрыть дверцу, ведущую на крышу, слетел по другой лестнице, ведущей с чердака в подъезд, и, трясущимися руками открыв квартиру, закрылся в своей комнате. Родители, по счастью, не заметили ничего особенного, не обратили они внимания и на то, как я побледнел, когда через некоторое время сверху донеслись звуки скрипки - но теперь это были не величественные пейзажные зарисовки, а исступленная ярость боя, положенная на ноты. В этот вечер Николай Несторович играл недолго, и в дальнейшем ни разу не показал, что помнит о моем невольном присутствии при собственном таинственном поведении.
На следующий день я рискнул рассказать об увиденном Толику. Надо было видеть, как загорелись его глаза! За несколько недель до этого он, разочаровавшись в отечественном православии, подался к евангелистам, которые только начинали тогда деятельность в городке. Его родителям, прежде уважительно относившимся к религиозным увлечениям сына, "смена вех" не понравилась, однако Толик со всей горячностью прозелита принялся нести "благую весть" в народ, и кажется, пару раз едва не был побит детдомовской шпаной, которую вообще всякие "заумности" раздражали. Теперь же он, основываясь на моем рассказе, развернул передо мною предполагаемую историю Николая Несторовича, некогда продавшего душу Сатане и ныне раскаявшегося в содеянном, но не ведающего пути Спасения. Уверив самого себя, что моему соседу требуется помощь, Толик загорелся желанием "евангелизировать" его, а если говорить по-человечески - вручить тому библию с кратким напутствием и адресом и временем евангелистских собраний впридачу. Я даже не пробовал спорить с другом, потому что Николай Несторович действительно был необычным человеком, а что еще могло быть источником подобной необычности, как ни черная магия? Поскольку же я сам очень интересовался всем, что связано с оккультизмом, я изъявил желание сопровождать Толика в его "евангелизационном походе".
Николай Несторович принял нас довольно настороженно, хотя и не враждебно. Когда Толик с порога объявил цель нашего визита, я впервые увидел, как мой таинственный сосед улыбается - устало, так, словно ему все известно наперед. Он сделал нам знак следовать за собою в квартиру, и мы, преодолев определенную робость, оказались внутри.
Миновав маленькую прихожую, в которой мы оставили свою обувь, мы оказались в полной странных запахов комнате, где решил принять нас хозяин. Первое, что бросилось нам в глаза - обилие книг. По периметру комнаты стояли шкафы со множеством полок, кроме того - книги лежали на столе возле электрического камина, раскрашенного под красный кирпич, кроме того - стопки книг находились прямо на полу. Здесь были самые разные издания - от новеньких, недавно из магазина, до огромных разваливающихся томов, явно представлявших библиографическую ценность, хотя хозяин обращался с ними весьма небрежно. Мне показалось, что я различаю латинские и немецкие названия, выполненные готикой, а страницы одной из раскрытых книг (которыми, видимо, Николай Несторович пользовался непосредственно сейчас) были от руки исписаны какими-то иероглифами, вроде арабских, причем аккуратно и со знанием дела. Названия некоторых книг на русском, старых, еще дореволюционных, и новых, я помню и по сей день: "Звезда и Свастика", "Новейшие сведения о мировом и российском масонстве", "От Парацельса до Кроули", "Алхимический круг, с присовокуплением к оному истории Альберта Магнуса", "Культы деревьев сквозь века"... Тут я решил, что разглядывать чужие книги без разрешения невежливо, и посмотрел на хозяина. Тот уселся в большое кресло возле камина и молча ожидал развития событий. Догадавшись, что мы стесняемся делать что-либо без его разрешения, Николай Несторович указал нам на широкий диван и попросил чувствовать себя как дома, пообещав, что он с радостью нас выслушает.
Впрочем, когда Толик заговорил, в качестве подтверждения своих слов время от времени зачитывая отрывки из библии, лицо хозяина быстро приняло скучающее выражение. Впечатление, будто ему и в самом деле много раз приходилось выслушивать нечто подобное, было полным. Наконец, когда мой друг заявил, что неверующие являются таковыми только потому, что не знакомы со Словом Божьим, Николай Несторович поднялся и, ни слова не говоря, подошел к шкафу. Сняв с полки огромный черный том, он протянул его Толику:
-Это - библия восемнадцатого века. У меня несколько ее изданий, на разных языках и разных времен. Есть апокрифы, есть жития святых, патерики... Увы, молодой человек, безбожники-то знают ваше писание зачастую лучше самих христиан.
-Так вы считаете, что Бога нет? - спросил Толик, одновременно раскрыв на коленях пожелтевшие страницы с ерами, фитами и ятями. Хозяин вернулся в кресло рядом с камином и, немного подумав, ответил:
-Видишь ли, мне известно, что то, что стоит за христианским вероучением - и вообще за религиозным взглядом на мир - совершенно не соответствует картине мира с добрым Творцом "на небеси", райскими кущами и прочей ерундой. А считать ли мифического Творца дедушкой на облачке или безликой справедливой Силой - не суть важно.
-Так, по вашему, есть Бог или нет? - снова спросил Толик, я же предпочел остаться в роли слушателя и не вступать в разговор.
-Есть нечто, что породило миф о Боге, как есть нечто, породившее миф о загробной жизни и, например, о том, что определенные последовательности слов - молитвы или заклинания - повторенные несколько раз, оказывают воздействие на мир вокруг. Что-то, неведомое большинству людей, есть. Но именно неведомое, как Вселенная. А на основе тех скудных знаний об этом Неведомом, которые накопило человечество, сословие жрецов дурит головы самым разным народам вот уже тысячи лет!
-Так это у язычников... - начал было мой друг, но Николай Несторович с неожиданной горячностью прервал его:
-Ха, если бы только мы сейчас жили в поэтическом мире нашей исконной веры! Кто, по твоему, выше - язычник, чувствующий свою связь со всем мирозданием, или "верующий", стучащийся в пол лбом или рвущийся бить "иноверцев", искренне веря, что подобное убожество приятно Тому, Кто Породил Вселенную?!
Толик несколько смутился, но тут же принялся доказывать истинность изначального христианства, позднее занесенную вековыми заблуждениями. Однако Николай Несторович опять не дал ему договорить:
-Да все эти религии только отнимают у человека те силы, которые он мог бы направить на осуществление собственных, а не "божественных", идеалов!
Толик при этих словах даже вскочил с дивана:
-Все, что против божественного - происки лукавого!
Хозяин рассмеялся:
-Да нет никакого Бога и никакого Дьявола, как вы их понимаете! Мальчик, ты собираешься меня учить? Ко мне приезжают те, кто держит всю власть и все деньги этого города, и молят меня о помощи, и я же оказываюсь глупее тебя?
-Вы заблуждаетесь, потому что через оккультные науки вашей душой овладел Сатана! (Теперь я понимаю, как глупо звучали эти слова из уст подростка, но тогда я словно позабыл о своих увлечениях мистикой и был всецело на стороне своего друга) - Толик почти выкрикнул это, но ответной гневной тирады не последовало. Лицо Николая Несторовича медленно превратилось в хорошо знакомую нам презрительную маску. Он встал с кресла подошел к Толику и негромко сказал:
-Верящий не может знать, а знающий не может верить. Сейчас я покажу тебе то, что вы называете Раем и Адом.
Мой друг при этих словах отпрянул, да и мне стало не по себе, однако Николай Несторович довольно грубо схватил его за плечо и указал рукой вперед, куда-то поверх моей головы, где, как я хорошо помню, не было ничего, кроме висящего на стене ковра:
-Смотри же!
Я по-прежнему ничего не видел и не слышал, как ни крутил головой по сторонам, однако Толик даже не думал вырываться от хозяина квартиры. Его глаза вдруг расширились, почти округлившись, и примерно через четверть минуты он смог выдавить:
-Что это?.. Кто они?.. Что они делают?..
Николай Несторович ответил ему незнакомым, низким голосом, почти басом:
-Это - души умерших, сокровенные сущности, скрытые во всем, что живет! Они всегда рядом с нами, только обычно ты видишь материальный мир и не видишь их, а я дал тебе возможность видеть наоборот. Мы по прежнему в моей комнате, хотя ты этого не осознаешь...
-Но... что они делают?...
-А как ты думаешь?
-Я вижу, что постоянно появляются все новые... И некоторые из них сливаются между собой...
-Ха! Сливаются! Да они пожирают друг друга, как в жизни! Что там, что здесь - одни и те же законы!
Неожиданно Толик дернулся и побледнел, точно на него надвигалось что-то огромное и ужасное - если бы не твердая рука Николая Несторовича, он, должно быть, упал бы на пол:
-Кто это? Вот это, большое, со щупальцами какими-то, с...
-Ну, тут уж я тебе точного ответа дать не могу. - Сказал хозяин квартиры с недоброй ухмылкой. - Это - один из хозяев мира духов, пасущий и пожирающий стада обычных душ... Такими становятся великие люди, оставившие о себе память, еще при жизни смутившие умы и сердца. Неприглядный облик для гения с человеческой точки зрения, но в конце концов главное в любом мире - это выжить. Может быть, это Наполеон. Может быть - Циолковский или Вагнер. А может быть - ваш Христос. Не важно, как и в чем, главное - превзойти... А об этом знали люди еще в каменном веке! Может быть, ты хочешь еще и увидеть вашего Бога? Узнать, каков он на самом деле, а?..
Его голос, понизившийся до невероятной глубины, словно заставлял вибрировать стены и все пространство, заключенное между ними. Однако и мои, и Толины нервы были на пределе. Мой друг едва сумел заплетающимся языком пробормотать: "Нет... Пожалуйста, нет..." Николай Несторович отпустил его плечо, и он тяжело опустился на диван рядом со мной - случайно я коснулся его руки - она была холодна, как у покойника. Хозяин квартиры некоторое время смотрел на нас, словно желая понять, какой эффект произвели его действия на нас, а затем обычным своим голосом сказал:
-Вот так, молодые люди. У Вселенной много тайн, и я прекрасно понимаю Будду, мечтавшего бежать от ужасов Космоса в небытие Нирваны. А если вас так пугают даже самые близкие и простые загадки мироздания, то прошу вас - во имя всех Богов, выдуманных человеком, держитесь в стороне от того, что не дано вам познать, и не сбивайте с Пути других нелепыми религиозными сказками.
Не сговариваясь, мы с Толиком встали и, не прощаясь, покинули сначала - комнату, а потом - и квартиру этого удивительного человека. По лестнице мы спускались в молчании - говорить было страшно. Неожиданно Толик подбежал к мусоропроводу на лестничной площадке, раскрыл его и с силой швырнул туда ту библию, которую хотел отдать Николаю Несторовичу во время "евангелизации". Он весь дрожал, а его губы шептали: "Ложь! Ложь!" Я подошел к нему, желая помочь хоть чем-то, но мой друг неожиданно отвернулся от меня и быстро побежал по лестнице вниз, вон из моего подъезда.
В этот вечер в квартире наверху очень долго звучала скрипка, и голос ее был, как никогда прежде, печален. Я так и заснул под этот плач, всю ночь мне снились какие-то кошмары, которые я позабыл наутро. Хорошо помню только одно - Николая Несторовича на фоне темной бездны, полной звезд, и не знаю, была ли это игра теней, странный покрой одежды, или и в самом деле за его спиною были черные кожистые крылья? Во сне он наклонялся ко мне, и в его глазах читались не презрение, не насмешка, как наяву, а сострадание и жалость. Он глухо шептал: "Я всего лишь хотел открыть вам глаза! Я же не виноват, что Правда - убивает!", и шепча это, начал уходить куда-то вдаль, в звездную темноту, а мне очень хотелось, чтобы он остался со мною - и я не осмеливался позвать его...
После той истории с Толиком произошла разительная перемена. Он не просто стал избегать встречи со мной, но изменил всю свою жизнь: забросил религию, связался с приблатненной дворовой компанией и, после пары снисхождений со стороны закона, отправился в колонию для малолетних преступников за квартирные кражи со взломом. Выйдя, он, как говорят, занялся наркотиками, чего-то не поделил с более авторитетными дельцами и был до смерти забит в какой-то подворотне. Поговаривали также, что еще до заключения он был абсолютно невменяем и его посещали видения, которые мог породить только больной рассудок.
С Николаем Несторовичем я с тех пор встречался раза три, не больше, и каждый раз он не подавал и виду, что я как-то отличаюсь в его глазах от прочих своих ровесников. Потом я вместе с родителями переехал в другой город, и какие-то известия об этом таинственном человеке было получать неоткуда. Да я, впрочем, редко вспоминаю о нем среди окружающих меня сейчас дел и увлечений.
Однако я знаю, что до смертного часа не смогу позабыть холодный, треплющий волосы ветер, темную фигуру на фоне алого заката и те негромкие слова: "Вы никогда не завладеете мной! Вы не получите мою душу!.."