- Типерь узнал. А што вы так со мной разговариваете? В некотором роде... эээ... ниформально?
- А ты че так со мной разговариваешь, как будто у тибя швабра в жопе? С Богом надо на "ты", тебе че, не объясняли?
- Объясняли, - говорю, приходя в сибя. - Но вы же в курсе, что я из Питера, а у нас не принято на "ты". Это москвичи фсе на "ты". Я даже почти привык уже. Сперва был нервный, хотелось дать в тыкву низнакомому челавеку, который сразу на "ты", а потом лезет целовацца. Я вообще целовацца не люблю, но смиряю сибя, Господи, и перецеловал за это время столько харь, что и Иуде не снилось. Батюшки! Господи, неужели вы тоже из Москвы?
- Смишно, - несмешным голосом сказал Бог, - За базаром следи.
- Простите. Как сын, кстате, пожывает?
- Ты за нево не волнуйся, ты за сибя волнуйся, понял?
- Понял, волнуюсь.
- Ну ладно, - Бог чуть расслабилса, слышно было, как он закуривает сигарету. - Чё, как в целом вопще?
- В смысле? Ничево низнаю, не мучу, маз нет, Господи, хоть убей.
- Я не "че-как" говорю, а спрашываю, как жызнь твоя сраная.
- А! В этом смысле... Ну... жывее фсех жывых. Хотя, конешно, хожу во тьме и грешу ежедневно, но по мелочи - спохватившысь, отчиталсо я.
- Да вижу, хуле ты там хлопочешь, - Бог снова затянулся. Мне вдруг тоже мучительно захотелось курить. Схватив сигарету, я стал обшаривать руками и глазами стол в поисках зажыгалки.
- В зажыгалке газ кончилса, - сказал Бог. Возьми спички вон там в верхнем ящике, где "Беломор".
- Спасибо.
- Из спасибы шубу не сошьёшь. Я чё звоню-то? Задрал ты миня.
- Я?!
- Кроме этого, ещо вопросы есть?
- Есть. Если можно, то тезисно так обозначьте пожалуйста, чем конкретно задрал. Обещаю исправить.
- Ты уже двадцать тысяч лет обещаеш исправить. Но у тибя, говнюка, есть свобода выбора, и ты ее используешь так, что вечно подыхаешь таким молодым, что и сказать-то нечево. Как помреш, вечно начинаеш канючить, што в ад тибя отправлять не за што, ты и не пожыл-то толком, а если бы пожыл, то точна попал бы в рай, и можно ты ещо билетик возьмеш, ну еще разок, пажалуста, не подготовилсо в прошлый раз, ангиной болел. А я милостив, как хуй знаит што, даю ещо шанс, - и здраствуй жопа новый год: ты опять вписываешься в блудень. То в походе с Чингисханом, то с Чапаем, то с Фиделем, - прёшса фпереди всех с криком "ура! банзай, товарищи!", и лофко дохнеш за светлые идиалы, сражонный пулей, или там стрелой, или противопехотной миной - фсякое бывало, вспомнить тошно. Я уж заибалса тибе условия создавать. Как подохнеш - на весах всигда поровну: вроде ты и не полное гавно, но и хорошево маловато.
- Господи, я чёта тиряюсь. Чево вы от миня хотите?
- Тово! Тово, мать твою! Не будет больше переэкзаменовок! Не-бу-дет! Я хочу, штобы ты дожыл, сцуко, до старости, познал немощь и болезни, смирил сибя, достиг хоть каких-нибудь высот духа, хоть на тройбан, и пришол ко мне сам, слышышь - сам! Штобы ты наконец закончил свои дела на земле и сдал экзамен.
- А если не сдам?
- Пойдеш нахуй в ад. И тибя там будет вечно кумарить.
- Ё-моё! Как это? Я не вдупляю две вещи: как так - дожыть до старости?! Я - старый?! Больной, немощный, ссущий под сибя, никрасивый, в конце концоф?! И при этом без гарантии, што миня после этово не будет ещо кумарить вечно? Господи, ну ты выдал кренделя! За што?!
- Все так живут! Все!
- Но я же не все!
- Да, конешно, - в голосе Бога чуфствовалась обидная ирония. Я прижал телефон плечом к уху и начал нервно ходить по кухне.
- Не грызи нокти, - заметил Бог.
- Господи, - выдохнул я, выравнивая голос. - Давайте, Господи, договоримса как-нибудь по-другому. Мы же интилигентные люди. Ну по крайней мере я. Про вас я не могу этова сказать по ряду причин. Я готов пострадать за Веру и Отечество. В смысле - сдохнуть. Хоть щас.
- Начинаецца, - тоскливо протянул Бог. - Ты же не вериш ни в миня, ни в отечество. Ково ты пытаешса наибать?
- Ну почиму сразу наибать? Господи... Кстате, почиму вы не дали мне возможнасти вписацца в блудень с вашым сыном? Я бы вписалса. Сидел бы щас там с вами, крутил бы на пальце ключи от Рая. Почиму не дали?
- Рылом не вышел, - коротко пояснил Бог. - Все, базар окончен. У тибя нос заложен. Проснись и закапай нафтизину. И не еби мне мозги. Если ты миня не понял - это твои проблемы. Все, пока.
Короткие гудки. Я просыпаюсь в горячке, закапываю нафтизин. Севодня с утра вытер пыль, помыл посуду, постирал, пропылесосил, вымыл пол не тока в квартире, но даже у лифтов на лестничной площадке. Вынес мусор. Почти не грыз нокти. Но я чувствую, што Бога это нифига не фпечатлило. Я волнуюсь, как трясогузка. Хотел даже позвонить психиатору и попросить ево помоч, спасти миня от Бога, но тут Бог снова возник в моей голове, уже без телифона, нахуй ему эти формальности, и сказал: "Помогут тебе, ага. Аминазин с галоперидолом подойдет?" Я испугалсо. Теперь я боюсь Бога. А ево, по идее, надо любить. Господи, перизвони пажалуста, я тибя очень прошу, я многова нипонялЪ.