Плечи ныли, как и каждый день этой одиновой вечности. Вокруг напряжённых лап мерно раздавался шум кошачьих шагов, и слышалось дыхание рыб. Каждое движение отдавалось болью в затёкших за сотни лет мышцах, но ненавистные звуки, казалось, тоже напрягались, и волк не оставлял попыток, упорно мучая себя и их каждый день.
К полудню его начинали одолевать судороги, и настойчивая до этого злость остывала, давая место печальным раздумьям и почти детской обиде. Он ложился на гладкий камень, который уже много сотен лет был закрыт от солнца его собственным телом, и думал.
Любое существо опасно, никто и представить не может, что у другого в голове, как он это расценивает и собирается ли осуществить. Пугающая внешность тоже не говорит о том, что существо полно бездумной злобы. Другие, как я, следуют за Всеотцом и ужас, наводимый ими, охраняет Его. Кто определяет, какой ужас - защита, а какой - угроза? Ведь все - угроза, если не знаешь, о чём они думают и как.
Так его мысли всё кружились по кругу, не находя ответа на своё заточение. Потом он снова тянулся наверх и вперёд, напрягая своё больное тело и цепь из шума кошачьих шагов, усилием воли заставляя разгораться ненависть, без которой хотелось лечь и скулить от обиды, тоски, несправедливости, боли. Поэтому он люто ненавидел и тянулся вперёд.
Боятся меня? Значит, стану их кошмаром - так будет хотя бы честно. Проглотить солнечный диск - легко! Уже оторвал руку одному воителю с цепью. Да, от страха, неожиданности, защищаясь... нет. Только злость. Ненавижу! И тогда ненавидел! Так, по крайней мере, честно.
***
Воздух Асгарда кипел звоном металла, дерева, возбуждёнными голосами и смехом. Асы метали копья, рубили мечами, кололи шпагами, поражали стрелами молодого, светловолосого мужчину, который, шутя, подставлялся под всевозможные орудия убийства, проходящие сквозь его тело без всякого вреда. Бальдр порой разыгрывал кончину от очередного удара мечом или секирой, веселя толпу: вот новый залп стрел, ещё одна сцена смерти. Хохот, крики, подзадоривания стали глухими и гулкими, асы превратились в размытые цветные пятна, а прихваченная рукой стрела, почему-то и вправду застряла в груди и была неприятно мокрой и скользкой. Пол хищной кошкой кинулся в лицо.
Весь Асгард покрылся мутной вуалью траура. Фригг третий год не показывала своего лица, третий год оно не озарялось даже слабой улыбкой. Всеотец тоже был мрачнее самой грозной тучи. Да, Локи был заточён за свои преступления, но Бальдра так и не удалось вернуть из царства Хель. Весь мир сковала зима, не желавшая выпускать весеннее тепло, и некому было теперь растопить своим светом эти оковы.
***
- Пора.
Волк приоткрыл глаза. Раньше тут не бывало людей, им закрыт проход в его ущелье, дабы у него не было лишней возможности вырваться, но вот перед ним стояла женщина, окутанная чем-то призрачно воздушным. "Вероятно, так начинается безумие, - рассудил Фенрир, - видишь то, чего не может быть. Это всё треклятое солнце. - Волк задрал морду к небу, щурясь на блестящий диск в зените, - Но можно поговорить хотя бы с больным воображением. Чем плохо такое общество? Теперь выбирать не приходится".
- Что пора?
- Освободиться и отомстить, - ответила женщина, и её глаза заблестели потусторонним светом.
- Я не хочу мстить. Я слишком много заплатил за то, чего ещё не сделал. Я возьму своё. Когда-нибудь, - он устало положил голову на лапы и снова прикрыл глаза.
- Пора, - повторила женщина, - мышь уведёт кошачий шаг, - она достала из своей котомки пищащий комок и опустила на землю. Цепь рванулась к нему и опала - её кольца стали тоньше.
- Рука женственного мужчины вырвет женскую бороду, подземный огонь расплавит корни гор, охотничий клинок разрежет медвежьи жилы, песок погасит рыбье дыхание, червь уведёт птичью слюну, - она доставала из котомки эти странные вещи, на каждую из которых цепь будто кидалась, становясь всё тоньше, пока не истаяла совсем. - Ты свободен.
Волк пошевелил лапами, потянулся. "Я, наверное, умер. Мне грезятся свобода и сила. Может быть, теперь я, наконец, смогу покинуть этот ненавистный склон и придумать себе новый мир?". Но мир не придумывался. Лапы мягко ступали по горячему камню, показывались скалы, кусты, которых - он был уверен - Фенрир никогда прежде не видел и не представлял. Постепенно он перешёл на бег. Его радовало, что он снова может дать своим мышцам движение. Размашистые скачки стали ещё одним чудесным открытием - он будто заново обрёл тело. Только спина осталась прежней, выжигаемой солнцем горячей шубой, снять которую он не мог. Но что мешает безумцу лишить солнца свой безумный мир? Представить небо без этой горячей бляхи не получалось, а вот съесть её, как кусок сочного, обжигающего мяса, только что снятого с огня - запросто. Вот и долгожданный холод. В его ущелье камни не успевали остыть за короткую ночь и грели шкуру, не принося ни малейшей прохлады - безумие же могло даровать и её. Скалы вокруг сливались в тёмные полосы. Их было слишком много, чтобы просто поглотить и не видеть, поэтому Фенрир бежал к видневшейся впереди роще, в которой переливались звёздные блики лат. "Теперь я смогу говорить, говорить с живыми и почти настоящими асами. Ведь в моём прекрасно безумном мире они не заточат меня в скалах. Я смогу даже следовать за Всеотцом, олицетворяя Его силу... нет, не смогу. Его не будет. Заточителю нет места в моём восхитительном безумии", - так думал волк, пока спускался к Вигридр, ожидая увидеть там толпы радушных пирующих асов.
Его лапы коснулись льда. Вокруг возвышенной равнины разлилось целое хрустальное море. "Зима, лёд и снег. Когда я успел подумать об этом? Неважно", - он ступил на плотную корку и всмотрелся в неё. По солёному льду шли трещины на метр-полтора в глубину. Фенрир довольно оскалился и побежал дальше, к равнине.
А там бушевал нешуточный бой. По Вигридр бешено извивался Ёрмунгандр, давя своим телом асов. Те, в свою очередь, кололи, рубили и жгли гигантского змея, но безуспешно. "Это неправильно. Я хочу говорить, и засыпать у костра под славные рассказы о славных битвах, а не наблюдать, как они убивают моего брата и друг друга. - Волк поморщился, - Съем их и придумаю других". Он подцепил ближайшего аса, кинувшегося на новое чудище, подбросил и проглотил, потом второго, третьего. От четвёртого его отвлёкло скрежетание пришвартовавшегося корабля.
Призрачные паруса были наполнены потусторонним светом, палуба, собранная из человеческих ногтей, пощёлкивала под ногами ётунов. Великаны тяжело спустились на землю, повинуясь тонкой фигуре на носу, указывающей вперёд - на рощу. Изящно вскинутая женская рука распахнула полуистлевший тёмно-синий рукав до середины плеча. Лицо женщины озарилось улыбкой. Как всегда Фенрир восхитился красотой своей сестры: даже вторая половина её тела, которая, казалось, провела в земле не один десяток лет, неся на себе явные признаки распада, гармонично дополняла этот сильный, хищный и холодный женский образ. А ётуны тем временем бросились на асов: давили, рубили, получали копья в спины и колени, падали, и на их место вставали новые.
Фенрир заворожено наблюдал. "Верно, не могу же я один съесть сразу всех. Так будет проще, и я скорее смогу придумать новых, и Хель останется, и Ёрмунгандр. Но где же этот предатель - Всеотец? Его я уничтожу лично и не буду придумывать заново". Глаза волка снова и снова осматривали Вигридр и заметили Тора, несущегося с неизменным Мьёльнером на змея. Молот врезался в глаз гиганта, сломав кости вокруг, затем ударил снова - уже по затылку. Ёрмунгандр вскинул израненную голову и получил третий, уже смертельный удар под челюсть. Тор усмехнулся, отворачиваясь к новому врагу - гигантскому ётуну, но пасть змея вдруг раскрылась, и из неё выплеснулся целый водопад яда, накрыв и убийцу, и его следующего противника, а Ёрмунгандр тяжело упал на землю и больше не шевелился. "Я придумаю тебя заново, брат, с золотой и красной чешуёй, как ты всегда хотел".
Волк продолжал расшвыривать лапами и съедать нападающих на него асов, его глаза по прежнему оглядывали равнину в поисках главного врага. "Вот он!!!". Фенрир двинулся к левому краю поля битвы. Почти у самых деревьев блестнула бронзой пластина, закрывающая пустую глазницу Всеотца. "Столь многим пожертвовал ради мудрости, даже приносил себя в жертву, провисев девять дней вверх ногами, прибитый собственным копьём к ясеню, но всё равно не хватило ума стать мне другом, а не заточителем. Сегодня я отомщу - возьму своё". Волк помчался к своему самому ожидаемому врагу, лапы периодически кололо, когда он наступал на очередного аса в ершистом доспехе или на обломки копий и мечей, но это было уже не важно, впереди была цель - дойти и убить. Он остановился в нескольких метрах от аса, дождался, когда тот убъёт своего ётуна и обратит внимание на него - только на секунду - потому что в следующую огромная пасть с отчётливым щелчком захлопнулась там, где только что были ноги Одина. Старик даже не застрял в глотке. Волк развернулся и неспешно двинулся обратно, в гущу событий.
Внезапная боль под лопаткой вывела его из равновесия, земля зачем-то вывернулась из под лап и с силой ударила в бок, выбивая дыхание из груди. Фенрир видел много разъярённых лиц у самой морды и дальше, но занимал его лишь звук своего раненого, захлёбывающегося сердца. Удары всё реже, лапы всё холоднее. "Я придумаю всё заново...заново..."