"От безбожья до Бога - мгновение одно,
От нуля до итога - мгновение одно,
Береги драгоценное это мгновение,
Жизнь - ни много, ни мало - мгновение одно"
(Омар Хайям)
Стационар - это больничное помещение на территории колонии. Туда переводят людей, достигших крайней точки. В стационаре созданы настолько жестокие и унизительные для человека условия, что больные выздоравливают главным образом за счет своего желания поскорее покинуть это место. Если у человека в каком-нибудь отряде возникнут проблемы со здоровьем, он будет переносить их на ногах и ни за что не обратится к врачу, потому что можно попасть в стационар, а этого никто не хочет. Негласно стационар считается вторым после ШИЗО местом для пыток. Конечно, там не заливают хлоркой и не издеваются физически - там убивают психологически. Как и в обычных отрядах, это делают братцы-заключенные - старшина и дневальные стационара, а врачи сидят в своих кабинетах в отдельном корпусе и делают вид, что ничего не знают. В этой колонии врачи абсолютно бессильны перед "системой" и не имеют никакой власти, кроме как выписать тебе таблеточку какого-нибудь отупляющего антибиотика. Сейчас я понимаю, что те таблетки, которые нам выписывали, были частью программы опытов над людьми, которые проводятся в этой колонии.
Меня, как "нарушителя", закрыли в отдельную палату. Учитывая мое тяжелое состояние, мне выписали "постельный режим" и положили под капельницу с какой-то дрянью. Мне было уже все равно, что в этой капельнице и что происходит вокруг. Можно сказать, от меня почти ничего не осталось - я весил 40 кг., ходил держась за стенку и кашлял кровью. Я был уверен, что эта койка - мой последний оплот. С первых дней тут делалось всё, чтобы меня поскорее убить. До конца срока оставалось больше семи лет, и я понимал, что не выдержу этого. Меня уничтожили меньше, чем за год. "Вот она - смертная казнь, на которую ты рассчитывал, - говорил я сам себе, - Немного более болезненно, чем ты ожидал, да?".
Все, что мне оставалось, - это лежать и осмысливать ужас того, что меня в 21 год похоронят в забытом Богом поселке, на тюремном кладбище, под столбиком с каким-нибудь трех- или четырехзначным номером, и всё.
В те дни ко мне на свидание из Питера приехала мать. Увидев меня, она ужаснулась. Я сказал ей, что скорее всего она меня не дождется.
- Прими это, - сказал я. - Мы ничего не в силах изменить.
- Ты помнишь девочек Таню и Олю из нашего двора? - спросила она, сдерживая слезы.
Я припомнил двух девочек-близняшек из моего детства, которое в эту минуту казалось таким далеким, словно это было где-то в другой жизни.
- Да, - ответил я.
- Я их недавно случайно встретила, и мы разговорились, - сказала мать. - Они спрашивали о тебе. Я им рассказала, где ты, и они попросили тебе кое-что передать.
Она достала из сумки маленькую синюю книжечку и дала мне. Это был карманный Новый завет. На внутренней стороне обложки сестричкой Таней было подписано короткое послание, которое заканчивалось такими словами:
"...Отдай своё сердце Иисусу, и Он сохранит твою жизнь и в настоящем и вечно!
Бог любит тебя, Ему дорога твоя душа!"
Слово "душа" было подчеркнуто. Надо сказать, что я не верил в Бога с самого детства. Я был твердо убежден, что Бога придумали люди, которые от собственной слабости верят, что есть кто-то сверху, кто им поможет преодолеть трудности и решит за них их проблемы. Более того, когда кто-нибудь пытался рассказать мне про Бога, я высмеивал этих людей, называя их суеверными. Я делал все, чтобы разубедить их в собственной вере, приводя множество научных и псевдонаучных опровержений существования Бога. Мать знала мое отношение и все равно дала мне эту книжку.
- Ты думаешь, это мне поможет? - с горькой иронией спросил я. - Может быть, Бог спустится с небес и вытащит меня из этой дыры?!
- Я просто передала это тебе, а ты сам решай, что с этим делать, - сказала мать.
Я был тронут тем, что сестры-близняшки помнят меня. Из вежливости к ним я взял эту книжечку. Видя мое физическое состояние, мать уехала со свидания раздавленная горем.
С момента ареста прошло почти три года. За это время я пересмотрел свое отношение к Ирине. Первый год я её, как до ареста, безумно любил и слал ей письмо за письмом о том, как сильно люблю её. Второй год, после того как она ни разу не ответила и даже не пришла на суд, я возненавидел её и слал ей письмо за письмом о том, как сильно ненавижу её. На третий год мне уже стало всё равно. Я перестал писать ей письма и вспоминал про неё всё реже. Порой я задумывался о том, что, если бы не повстречал её, в моей жизни не было бы всего этого кошмара. "Занимался бы сейчас любимым делом и жил бы спокойно в свое удовольствие, а не подыхал бы, как собака, на этой тюремной койке", - думал я.
При воспоминании о ней, сердце больше не замирало. Часто, закрывая глаза, я представлял, что на краешек кровати садится девушка - не Ирина, а кто-то, кого я не встретил в жизни - хорошая девушка с любящим сердцем. Она прикладывает свою ладонь мне на грудь и говорит:
- Не умирай, ты мне очень нужен.
Я лежу под капельницей, а она сидит рядом и держит свою ладошку у меня на сердце. Так проходили дни. Помню, я ей тогда сказал:
- Признаюсь тебе, что я заблуждался в жизни. Мне не нужны никакие деньги и сокровища этого мира. Мне нужна ты, и больше ничего.
Это было признание не только ей. Это было признание самому себе. Впервые в жизни я осознал, что человеку не нужно ничего звенящего и блестящего, если он любит и любим.
- Ты все выдержишь, - сказала она. - Ты сильный.
Она говорила эти слова, и я чувствовал, что действительно выдержу. Она приходила из глубин моего воображения. Я даже не знал, как её зовут, да это было и не важно - она помогала мне выжить. Чувствуя её ладонь на своей груди, я понимал, что не хочу умирать. Когда в окошко палаты заглядывал дневальный, она сразу исчезала.
Часто мне на глаза попадалась синяя книжечка, которую я положил в тумбочку рядом с кроватью. "Как странно, что эти сестры помнят меня", - думал я. Мы не виделись с самого детства. Прошло десять или двенадцать лет, как они вспомнили меня, да ещё в такой драматический момент. "А может, это не случайность, - подумал я. - Может быть, Бог действительно существует?"
Мысль о существовании Бога я допустил впервые в жизни. Мой разум отчаянно противился этому. "Не уподобляйся тем, кто от собственного бессилия возлагают надежды на несуществующего Бога, - говорил разум. - Ты же знаешь, что это делают только слабаки".
В тот момент передо мной был выбор - умереть в этой колонии или попробовать обратиться к Богу. "Лучше умри достойно, чем умри, читая молитвы, - говорил разум. - Неужели ты уподобишься тем, кого всю жизнь высмеивал?". Этот внутренний диалог продолжался недолго, мне вспомнился фрагмент из "Криминального чтива", где один герой говорит другому: "Перед боем ты почувствуешь неприятное легкое покалывание. Это твоя гордость. Пошли ее ко всем чертям. От гордости одни проблемы. Толку от нее никакого".
Моя гордость не хотела, чтобы я менялся, а мне не хотелось умирать. Мне хотелось жить, поэтому я послал голос разума вместе с его подружкой-гордостью подальше, взял синюю книжечку и начал читать.
Прочитав несколько глав из Евангелия от Матфея, я отложил книгу в сторону и впервые в жизни, вопреки всем своим принципам и убеждениям, сложил ладошки вместе и тихо произнес:
- Господи, я не знаю, есть ты или нет и слышишь ли ты меня, - каждое слово давалось с трудом, потому что мне казалось, что я выгляжу смешно и нелепо, разговаривая с потолком, - но, если ты есть, помоги мне...
Я не умел молиться, да и сильно сомневался, что это поможет. Я находился в таком месте, в котором не было никакой надежды. Чтобы мое положение изменилось, должно было произойти какое-нибудь чудо, такое как тотальная амнистия, или смена правящей верхушки колонии, или что-нибудь в таком же духе.
Через несколько дней я получил от матери письмо с неожиданной новостью - в скором времени меня переведут в Питер, в Межобластную больницу для заключенных. Читая это, я не верил своим глазам. За всю историю Онды никому не удавалось вырваться отсюда. Тут встречались заключенные, у которых были богатые родственники и хорошие связи, но даже им не удавалось добиться перевода из этой колонии. В лучшем случае им давали какую-нибудь относительно спокойную должность. Это было настоящее чудо.
Внутри меня всё ожило. "Смерть отменяется, - бодро подумал я. - Возвращаюсь в Питер". Даже самый законченный атеист и рационалист смог бы увидеть тонкую связь между моим недавним обращением к Богу и этим переводом. Я даже не хотел раздумывать над тем, так это или нет, - это была моя спасительная ниточка. В душе я возликовал и возблагодарил сестер-близняшек за их подарок, мать за то, что она мне его доставила, и Бога за то, что он меня услышал. С этого дня я стал более серьезно относиться к синей книжечке.