Михей : другие произведения.

Знаки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не знаю, будет ли закончено. Пусть пока тут полежит.

   Знаки
  
   Сегодня я пришел сюда без мыслей,
   Смотрю на море, в море вижу смыслы,
   Я смылся, чтобы спрыгнуть с мыса,
   В сыром осеннем воздухе зависнуть,
   Остыть, не льстить, не слыть, не киснуть,
   Дождями сплюнуть, улыбнуться солнцем, ветром свистнуть,
   Метнувшись в небо, прыгнув, дернув, прыснув...
   ...С петлей на шее на крючке повиснуть...
  
  
   Пролог. Ника
  
   Больше всего гроза напоминала птицу. Мягкой совой она пятый день, раскинув крылья, кружила над Морем, закрашивая небо и солнце лиловым. Из-за нее стемнело рано и цветные огни города уже тонули в кофейной гуще ночи, упавшей на побережье. Ника подумала, что огни похожи на драгоценные камни - желтые, белые, призрачно-синие. Она могла бы взять их в руки и перекатывать между пальцев, как вот эти пляжные камешки. Она любовалась ощущениями того, как их шершавая поверхность - выемки, овраги, микроскопические горные вершины - холодит ее кожу.
   Разглядывая город на том берегу, Ника улыбалась. Запах грозы уже близко.
   Ника послала плоский камень в Море. Он запрыгал по воде - раз, два, три, четыре, - и нырнул в темноту. Море облизало ее босые ноги солеными щупальцами.
   Оглянувшись, она увидела, как Иван бродит в свете фар. Туда, сюда, обратно. Серебристое пятно - мобильник в руке. Иван раздраженно жестикулировал, и Нике вдруг стало страшно за него. Он набирал номер слишком поспешно, слишком загнанно бил по кнопкам, как будто боялся не успеть что-то.
   Теплый ветер будто попытался успокоить Нику, но она откинула его с лица вместе с прядью волос.
   Белая галька, еще хранящая тепло заходящего солнца, воткнулась в подошвы ног и забилась между пальцев, когда Ника встала. Словно ревнивый берег не хотел отпускать ее к Ивану. Осторожно пройдя по камням и мягкому белому песку, она присела на горячий капот машины. Коснулась стекла с узором трещин. Ветер. Ленивое Море. Огни города. Но что-то не в порядке.
   Иван совсем разъярился, что-то бешено и очень быстро говорит телефону, и в том, как он размахивает руками, есть зло. Это плохие, дурные знаки. Ника через силу улыбнулась, отгоняя плохие предчувствия, и провела языком по соленым губам. Как привлечь его внимание?
   Он заметил ее сам. Ника видела, как его рука дернулась, словно он в гневе хотел бросить проклятый мобильник Морю, но Иван удержался и спрятал телефон в кармане. Потом он увидел Нику и улыбнулся - тяжело, печально, но ей все равно стало теплее. Но что-то не в порядке. Что-то не так. В пыли на ботинках Ивана, песчинках, прилипших к джинсам, в морской соли в волосах - в самом воздухе Нике привиделось предчувствие чего-то плохого. Или просто гроза приближается? Об этом знает Море, но оно не скажет - у Моря нет рук. Только неуклюжие волны.
   "Красиво. Море, огни..." - сказал ей Иван, смешно неловко складывая пальцы в знаки. Язык жестов давался ему с трудом.
   Ника подставила лицо ветру и показала:
   "Я тебя люблю".
   "Я тоже тебя люблю, - ответил Иван. - Хочешь искупаться?"
   Ника завертела головой, спрыгнула с капота и поцеловала его в небритую щеку, нос, сухие губы. Устроила голову на его груди.
   Ника представила, что она - маяк, который мигает на противоположном городу мысе. Что она смотрит на весь мир сверху стеклянными глазами и держится за берег корнями из железобетона. Что у нее вместо кожи - шершавый камень. И корабли идут на ее знаки.
   Она весело оттолкнула Ивана и спросила:
   "Кому ты звонил? С кем ты говорил?"
   Он не разглядел в темноте ее руки и, взяв за плечи, вытащил на свет.
   "С кем ты говорил?" - повторила Ника.
   "Не важно. Так, одно дело. Не думай об этом, солнце".
   "Какое дело? Скажи, я боюсь за тебя".
   Он шагнул ей навстречу и взял ее за руку. Словно пытался закрыть ей рот.
   "Не волнуйся. Мы встретимся здесь с людьми, поговорим кое о чем и поедем домой".
   Ника вырвала руку из его сжатых пальцев:
   "С какими людьми? Это опасно?"
   Иван обнял ее и приложил палец к Никиным губам. Странный жест. Бессмысленный для Ники. Ей захотелось заплакать, но она не стала этого делать. В воздухе и так хватало соли.
   "Орешник", - сказала Ника.
   Иван поднял брови.
   "Там растет орешник".
   "Где?"
   Ника протянула руку в сторону от берега, туда, где деревья росли на высокой скале, где, прячась за их густой листвой, текла Река.
   "Вот там".
   "И что?"
   "Орешник - дерево мертвых. Оно защищает".
   Иван пожал плечами.
   "Дерево мертвых и защищает? От кого?"
   "Мертвое защищает".
  
   * * *
  
   Ожидание.
   Ника понюхала ветер. Что-то в соленых голосах Моря неуловимо изменилось.
   Она потянула Ивана за рукав.
   "Там что-то в кустах".
   "Где? Что?" - Ника вздрогнула, заметив на лице Ивана испуг. Кажется, он что-то еще добавил вслух, но было слишком темно, чтобы сказать уверенно.
   Она ткнула пальцем в сторону толпящихся у склона орешников. Какая-то тень, прижавшись к земле, наблюдала за ними оттуда.
   "Там ничего нет".
   "Есть".
   "Не надо меня пугать".
   Иван улыбнулся, но Нике привиделось, что он натянул на лицо резиновую улыбку, словно какой-то бредовый презерватив для защиты от того, кто прятался за деревьями. Раньше бы она засмеялась и начеркала в тетрадке прикольную картинку, но сейчас ей стало страшно.
   Он притянул ее к себе и прижал ее голову к груди. Коснулся волос губами.
   Ника посмотрела вверх, на него. Его глаза блестели, и она вспомнила об огоньках города. Сейчас они были у нее за спиной. Вряд ли ей было так хорошо когда-нибудь еще. И страх стал уходить.
   Они вернулись к машине. В свете фар было тепло и хорошо.
   "Знаешь, - сказал Иван вслух, зная, что она читает по губам, - был у меня один друг. Он верил, что у него в квартире живет демон, лохматый, шустрый, ну, блин, домовой какой-то. Но он всегда говорил - демон. И верил".
   Ника улыбнулась.
   "Его все считали за психа. Я с ним учился тогда на одном курсе. К нему от меня девушка ушла. Таня. К психу - сбежала от меня. Я, наверное, еще больший псих. Да?"
   Ника замотала головой. Нет. Конечно, нет.
   "А она говорила - я из него, говорит, сделаю человека. Они жили вместе целых два года, вечность почти. О свадьбе шли разговоры, переговоры, можно даже сказать. У нее постоянно все спрашивали - ты барабашку видела? Она бесилась от этого. Но он как-то даже перестал вспоминать про этого демона. Стал спокойным таким. Пить бросил. Я еще говорю ей - если родится зеленое нечто - ясно от кого тогда. А она завелась. Стерва она была, как... как не знаю..."
   На пару секунд он замолчал, вглядываясь куда-то в несуществующую даль. Ветер шевелил его волосы, пахнущие дымом и выхлопом автомобиля.
   "А потом она как-то стучит ко мне в дверь. Я открываю - а она там. Зареванная, косметика по щекам течет, глаза, как компакт-диски размером, я тебе говорю. Ну я ее кофейком отпоил, успокоил, как мог. А она молчала, молчала, а потом выпалила, блин: я его видела. Так и сказала. Но я сразу понял, о чем речь. Она его видела. Не знаю, каким чудом я ее успокоил. Отвел домой. Она вроде пришла в себя, но с психом они после этого разошлись. Ни она, ни он так никому ничего и не рассказали. Загадка. А психа я видел, кстати, с полгода назад, в наших краях. Нормальный такой, при деньгах, респектабельный такой мужик. Но он в Москве сейчас. Вот".
   Ника толкнула его в бок.
   "А что стало с ней?" - спросила она знаками.
   "Ее изнасиловали и убили".
   Ника вздрогнула.
   "Тьфу, черт. Зачем я тебе об этом говорю? В общем, забудь, солнце".
   Ника глубоко вздохнула и поежилась от холода. То, что сидело в кустах теперь уже не пугало. Один страх заместился другим.
   "Она тебе нравилась?" - спросила она.
   Иван покачал головой.
   "Она была стерва. Зачем мне стерва?".
  
   * * *
  
   Стало светло, как днем. Желтый свет накрыл их с головой и на песке заплясали двойные-четверные тени. Еще одна машина. Автомобиль остановился рядом с ними. Черная иномарка. Стекло неспешно опустилось. Сколько их было - Ника не разглядела. В лицо она видела только одного. Это был лысый, как яйцо, человек с тяжелым, жутким взглядом. Сперва Нике показалось даже, что его глаза - стеклянная имитация. Лысый поднял руку в приветствии, но Иван не ответил ему.
   "Иди сюда", - сказал Лысый, и Ника прочла его слова по губам.
   Иван схватил ее за талию и посадил ее обратно на капот своей машины.
   "Сиди тут", - сказал он и пошел навстречу Лысому, который вышел из автомобиля и ухмылялся, опираясь локтем на раскрытую дверь. Нике вдруг стало холодно и страшно.
   Иван закрыл Лысого спиной. Они принялись что-то обсуждать, размахивая руками. У Лысого была привычка постоянно протирать свой голый череп ладонью. Вскоре из машины вылез и присоединился к разговору еще один парень. Он стоял в тени и Ника заметила только то, что он носил кольцо в правой брови. Оно сверкало в полумраке маленькой холодной звездочкой.
   Ника снова оглянулась на деревья. То, что ждало, прячась за стволами орешников, все еще было там. Оно чувствует запахи, подумала Ника, так хорошо, что может читать разговоры людей по их запахам. Ника попыталась его увидеть. Обычно она хорошо видела в темноте, но сейчас, как ни напрягала глаза, она ничего не разглядела. Или оно хорошо пряталось, или его никогда и не было.
   Кажется, разговор накалялся. По крайней мере, жестикулирующие руки в воздухе задвигались быстрее. Знаки. Плохие знаки. Страшно за Ивана.
   И вдруг ее ударило. Это была какая-то волна плохой, отрицательной энергии, невидимая, почти не существующая, но ощутимая волна. Эпицентр взрыва был там, у приехавшего черного автомобиля. И еще этот едкий запах. То, что пряталось за деревьями, почуяло его тоже.
   Выстрел.
   Сначала Иван пошатнулся, как от толчка в грудь, потом его ноги подкосились и он упал на песок. Тени в кустах стали оживать.
  
   Глава 1. Утро
  
   Леска пробежала по воде, оставляя за собой раздвоенный след, и выскочила на берег. Рыба бешено изгибалась на крючке и билась об землю, словно хотела размозжить себе голову. Она была блестящей и скользкой. Умирая, она бросила на Олега тупой мутный взгляд, от которого ему стало жутко. Рыбак поймал добычу, прижав ее к земле, и вырвал крючок. Из жаберной щели капнула кровь. Олег подумал, что эта кровь не отличается от крови человека и еще, что рыбалка - противное занятие. Ему самому не везло - клевало только дважды, и оба раза рыба сорвалась обратно в реку.
   Рыбак молча бросил добычу в проржавевшее ведерко и, почесав затылок, вернулся к созерцанию воды. В зеркале реки отражался лес, зеленый высокий берег и два придурка в грязных спортивных штанах. Вот и все дела. Не особенно Олег любил рыбалку, ему намного лучше было рядом с Морем, чем в этом лесу, где бестолковые птицы заглушали шорох прибоя, а болотный запах реки, казалось, выпил из воздуха всю горькую соль, словно никакого Моря никогда и не было.
   - Рыбак?
   - А?
   - Мне надоело. Завязывай, двинем домой.
   Рыбак кивнул и заглянул в ведерко.
   - Полведра наловил. Хватит тебе, я думаю, - сказал Олег. Поднялся с травы и стал отряхивать майку и штаны от песка и мусора, падающего с деревьев.
   - Рыбалка - это отдых, а не добыча еды, - ответил Рыбак, казалось, с трудом разлепляя ссохшиеся губы. - Единение с природой.
   - Да, - сказал Олег. И подумал: "Странный ты человек, Рыбак. Другого такого я просто никогда не встречал. Даже похожих не знаю".
   Рыбак смотрел на него, внимательно и задумчиво, склонив голову набок, словно старый потрепанный пес. Может, пытался понять, чему так улыбается Олег, может, смотрел сквозь него. Возможно, видел сейчас своих полузабытых призраков. Странный ты, Рыбак. Вроде ничего такого на твоей морде написано. Дисциплинированно поддержанная трехдневная щетина, спутанные волосы. Клетчатая рубашка, на которую налипли мелкие веточки и листики. Но. Но есть что-то в твоем взгляде, что-то такое, словно ты проживший долгую жизнь старый тигр. Или охрипший мудрый ворон. Но тебе ведь не так много лет, а, Рыбак?
   Или тебе больше, чем кажется? Или тебе хочется, чтобы людям так казалось.
   Рыбак, лесной, морской человек.
   Хотя, если вспомнить ту старую историю, можно подумать что угодно.
   Вдруг тишину разрезал новый, незнакомый и чуждый звук. Первые полминуты никто не мог понять, откуда в этой лесной полудреме появилась мелодия "Yesterday".
   - Где мобила, черт, куда я ее дел? - Олег огляделся вокруг.
   Рыбак ухмыльнулся.
   - Алло.
   - Здорово, мудила.
   - А, это ты, Макс. Откуда звонишь?
   - Не важно. Тут проблема.
   - Ну чего еще?
   - Да приключилось тут, Олег Иваныч. Товар-то с браком.
   - С каким, к матери, браком? Какой там может быть брак?
   - Ну-у, Олежка, в любом товаре может быть брак. Хе-хе. И в таком тоже.
   - Ну и что? Че они говорят?
   - Слушай, ну подъедь, я без тебя не хочу этот вопрос решать. Давай.
   - Хорошо. Жди. Придурок.
   Казалось, мобильник сам выскочил из руки и нырнул в траву, где никто не беспокоил его дурацкой болтовней.
   Рыбак смотрел на Олега, еле сдерживая смех.
   - Ну что там случилось?
   - Да что, - Олег уронил руки на колени. - Целая партия отличных резиновых членов оказалась с браком, представляешь?
   Рыбак взорвался. Он всегда хохотал звучным басом, краснея, как вареная креветка.
   - С браком? Да? И что там? Не вибрируют? Не удовлетворяют?
   - Ничего смешного в этом нет. Там убытки дикие. Нет, ну правда, хватит ржать. Я не от хорошей жизни ими торгую. Вот чувак, который фабрику держит, Рома, помнишь Рому? Вот он деньгу зашибает. А мы с Максом объедки хватаем со стола.
   - Эх, испортил ты единение с природой своими резиновыми дубинками. Продавец игрушек, блин.
   - Ну так мы двинем домой или нет? Мне сегодня в Геленджик еще ехать.
   - Пойдем, - сказал Рыбак и поднялся. Олег и не заметил, когда он успел смотать снасти. Вот так всегда - Рыбак, чуть шатаясь, побрел вдоль Реки, удочка в одной руке, ведро - в другой.
   - Погоди! Рыбак, стой! - Вздыхая и шепотом матерясь, Олег похватал вещи и побежал вдогонку.
   Утро. Десять часов уже, а гроза, угрожавшая со вчерашнего вечера, так и не явилась.
   Лес, казалось, размеренно дышал. Дышал ветром, который ползал в кронах деревьев. Он был похож на морской прибой - ветер, качающий ветви деревьев - вперед... назад... Его порывы накатывали, как волны на пляжную гальку.
   В верхушках деревьев серело грязное преддождливое небо. Оно давало тусклый, путающий мысли и ощущения, свет. Мир вокруг словно терял насыщенность, как выцветший на солнце акварельный рисунок.
   Олег нес удочку на плече. Она цеплялась концом за ветки, и это его бесило. Трава под ногами была скользкой и мокрой, тряпочные кеды намокали, а запах соленой морской грозы мутил голову. Птицы постепенно затихали, прячась в глубине орешника. Олег бы тоже спрятался сейчас. С удовольствием. В теплой квартире. На диване, с теле-пультом в руках.
   Когда он вышел из леса, Рыбак уже сидел на своей любимой скамейке.
   Неизвестно, кто и когда вцементировал здесь столик и две лавочки, но вид отсюда открывался классный. С одной стороны - пологий склон, по которому лес спускался вниз, туда, где река, скрытая густыми деревьями, впадала в Море. С другой - высокий вертикальный обрыв, прямо под которым - пляж. Столик и скамейки стояли почти у самого края, так опасно близко, что Олег каждый раз боялся, как бы они не обвалились вниз. Железные скелеты давно поржавели, клеенка, прибитая к деревянной столешнице, порвана в нескольких местах, а спинка и сиденье сохранились только на одной лавочке. Когда-то крашеное в зеленый цвет дерево почернело от дождя и ветра. Иногда они с Рыбаком находили здесь пустые водочные бутылки, иногда - пепел костра, но все же здесь нечасто бывали люди кроме них. Может, пугались чувства полета, которое здесь возникало, возможно, боялись упасть в пьяном виде с обрыва.
   Когда сидишь, тут, на жесткой скамейке, то кажется, будто ты летишь - над лесом, над Морем, черными волнами, слушаешь шорох прибоя, проносишься вдоль серо-желтой полоски пляжа. И видишь небо - такое огромное и ощутимое. Море. Небо.
   И такой далекой кажется вся круговерть бетонного мира, и партия испорченных вибраторов, и выхлопные газы обезумевших маршруток на горных серпантинах... Даже тени кораблей на горизонте Моря видятся нарисованными, ненастоящими и безобидными.
   Олег пристроил удочку на столе и приземлился рядом с Рыбаком. Взял со стола пластиковую бутылку без наклейки, хлебнул теплой воды. Она оказалась еще противнее, чем раньше. Олегу захотелось пива, прямо здесь и сейчас - глоток холодного пива. Лучше бы пил. И курил.
   - Сейчас гроза будет, - сказал Рыбак, откинув голову и прикрыв глаза. Ветер поднял его волосы дыбом. Ветер стал холоднее.
   - Угу, - ответил Олег и отбросил бутылку в сторону. Она покатилась вниз по склону, подскакивая на редких кочках. - А зонтик-то мы не взяли. Погнали домой, промокнем, как собаки.
   - Боишься промокнуть? - спросил Рыбак, и вопрос повис в соленом воздухе. Олег устал. Ему вовсе и не хотелось никуда идти. Хрен с ним, с дождем. Что-то шепчущее Море усыпляло, далеко на горизонте Олег разглядел корабль, маленький, словно игрушечный, силуэт, почти не различимый на серо-синем небе.
   Откуда-то в зубах у Рыбака появилась сигарета, помятая и надломленная посередине. Рыбак попытался аккуратно пристроить отвалившийся конец на место, но он упал в траву, и ему пришлось курить маленький бычок. Из заднего кармана он достал помятый коробок. Чиркнул, но первую спичку задул ветер. Он достал вторую, но сломал ее об коробок.
   - На. Не мучайся, - сказал Олег, устав наблюдать за ним, и протянул Рыбаку зажигалку.
   Рыбак закурил. Над берегом метались белые птицы, похожие на сигаретный дым.
   Хлынул дождь, застучал по столику тяжелыми каплями, потек по уставшим лицам. Проник под волосы и приморозил голову. Олег провел по щекам руками, словно умываясь дождем, слизнул с подбородка несколько капель. Глаза Рыбака повеселели, он стащил рубаху через голову и остался голым по пояс. Выбросил убитую дождем сигарету, как будто кто-то заставлял его курить против своей воли, а теперь он нашел достойный предлог, чтобы этого не делать.
   Олег взглянул на Рыбака с невольной завистью. Да, здоров мужик. Когда-то, кажется, он и сам об этом говорил, он явно занимался спортом, боксом, если не врет. Теперь немного поплыл, обвис. Расслабился.
   Почесывая живот, Рыбак неотрывно смотрел в одну точку и, проследив за его взглядом, Олег увидел тоже. Внизу, на пляже. Два ярких, даже в серой дождливой пелене, пятна - два автомобиля. Белый, кажется, "восьмерка", и черная иномарка. Но в этом ничего необычного нет - люди приехали на пляж. Ну и что, что дождь. Сюда редко приезжали загорать и купаться, чаще это были возбужденные парочки. Тихое, красивое место - самое то.
   Но возле машин лежало тело. Отсюда была видна только черная фигура. Человек лежал неподвижно, кажется, лицом вниз. У обеих машин были раскрыты двери, и они были похожи на раскинувших крылья лебедей - белый и черный.
   Рыбак поднялся и подошел к краю, прикрыв глаза ладонью, вгляделся вдаль.
   - Что там? - спросил Олег, наблюдая за ним со скамейки.
   - Там кто-то лежит. У машины.
   - Человек?
   - Похоже на то. Взгляни ты, у тебя глаза получше.
   Олег подошел к Рыбаку. Ноги скользили по мокрому склону. Дождь потек Олегу за шиворот.
   На светлой полоске пляжа тело было хорошо заметно. Руки, ноги, черная майка, джинсы. Человек, без сомнений. И больше никого. Две раскрытые машины и тело.
   - Может, спит? - тихо сказал Олег. - Или...
   - Или труп. Тут тихое место, Олежка, можно спокойно стрелять друг в друга.
   - Думаешь, братва разбиралась? Звони "ноль два".
   - Подожди. - Рыбак сложил пальцы рупором и заорал ровным, певучим голосом: - Е-э-э-э-э-ййй!!! На пляжу-у-у-у!!!
   Никто не ответил ему и не пошевелился.
   - Пойдем, спустимся, - сказал Рыбак.
  
   * * *
  
   Дождь немного утих, и прибрежные камни в одно мгновение высохли, теперь на них снова появились мокрые черные точки. Море вздрагивало от капель, падающих в соленую воду.
   Человек на песке был мертв. Он лежал лицом вниз, рядом с ним пляжная галька была забрызгана высохшей кровью. Если бы Олег не видел тела, он бы решил, что это мазут со стоявших на горизонте кораблей. Левая рука мертвеца лежала вверх ладонью, а правой он сжал горсть песка с такой силой, будто хотел спрессовать его в камень.
   В белой машине - это и правда была "восьмерка" - никого не было. Зато в черном "Ауди" за рулем сидел еще один покойник и смотрел стеклянными глазами в Море, словно любовался серым горизонтом. В его груди торчал нож. Он вошел в тело по самую рукоятку.
   Олега потянуло блевать и он поспешил отвернуться, а Рыбака, кажется, невозможно было напугать покойником.
   - Ну дела, - сказал он, взъерошил мокрые волосы и перевернул лежащего на песке. И поморщился - у трупа было жутко порвано горло, вся его черная майка была залита запекшейся кровью.
   - Твою мать, - не выдержал Олег. - Дались тебе эти покойники. Я позвоню ментам и пойдем отсюда.
   Рыбак его словно не слышал. Дождь залил его глаза. Казалось, труп с разорванным горлом не отпускает его взгляд.
   - У него перегрызено горло, Олежка. Вот дела. Ему перегрыз кто-то горло.
   Олег схватился за голову, и с его волос взлетели брызги:
   - Заткнись, Рыбак, пожалуйста! Меня уже тошнит от них. Черт.
   Олег шмыгнул носом и выудил из кармана телефон. По кнопкам было трудно попадать. Пальцы не слушались. И вдруг он опустил руку.
   Его взгляд встретился с мертвыми глазами сидевшего за рулем. В правую бровь у него было продето серебряное колечко, и это почему-то пугало. Девушка Олега тоже любила пирсинг. Похожее кольцо она носила в пупке.
   Олега мутило, но отвести взгляд от мертвеца оказалось неожиданно трудно. Он подошел ближе, сначала медленно и осторожно, потом смелее. Положил руку на опущенное боковое стекло и всмотрелся в лицо покойника, поборов явившееся вдруг бредовое желание сесть на соседнее сиденье. Дождь барабанил по крыше машины.
   Нож, торчащий в груди, был красивым. Рукоятка - тонкая работа, полированное дерево. Взъерошенный волк обнимает передними лапами лезвие. Зачем убийца оставил здесь такую дорогую вещицу?
   Рыбак что-то сказал, и Олег повернулся к нему, но Рыбак, только что стоявший рядом, исчез.
   - Что... - начал было Олег, но закончить он не успел, его прервал громкий вскрик Рыбака.
   Как именно это случилось, Олег не увидел. В этот момент Рыбак как раз зашел с телефоном за белую машину. Олег только слышал его крик, тут же вслед за ним - звук глухого удара - бах! - и кинулся на помощь.
  
   * * *
  
   Она сидела на песке, прижав колени к груди и курила. Сигарета дрожала в тонких пальцах. Рыбак почти с ужасом заметил, что на фильтре остается кровь, больше всего похожая на след красной помады. Она просто сидела и курила, выпуская носом синий дым, и молчала, словно ее не волновали ни порванные грязные джинсы, ни разбитая губа, ни мертвые тела вокруг. Ее глаза смотрели в никуда. Цвет ее глаз был насыщенный зеленый.
   Рыбак растерялся и замер. Он не мог уложить это в своей пустой голове, он словно завис, как компьютер, не в силах найти выхода из цикла. Сначала трупы. Потом он ее ударил. Потом она достала из кармана смятую в лепешку пачку, достала сигарету, зажигалку и закурила. Рыбак никогда не любил курящих девушек. Но никогда не бил их по зубам.
   Подумав, он вытянул из кармана и протянул ей носовой платок.
   Она заметила его, только когда он оказался у нее перед глазами, вскинула голову, как будто очнулась ото сна, и сжала платок непослушными пальцами. Приложила к губам, а когда она отвела руку, Рыбак увидел на белой ткани красные пятна. Кровь. Господи...
   Рыбака передернуло. Ну дела. И как ему теперь представляться - тупой козел? Сегодня он первый раз в жизни ударил женщину, хоть и без злого умысла. Рыбак бросил взгляд на свои кулаки. Ну что же ты, Коля, чуть что - и в морду? И кому - бедной девушке? Обидно.
   - Слушай... - начал он, испытывая отвращение к себе, хотя параллельно ему почему-то хотелось смеяться, - я это... я не хотел. Ты меня испугала, понимаешь?
   Она как будто не услышала. Ее била дрожь. Сигарета подходила к концу. Зажигалка лежала по одну сторону от нее, пачка - по другую. На ней была только одна сандалия. Другой не было.
   - Она в шоке, Рыбак. Аккуратней с ней. - Голос Олега раздался из-за спины, и сам Рыбак будто проснулся, внезапно на него накатила волна раньше незаметных звуков - он отчетливо услышал, как дождь стучит по песку, как шумит Море, как скрипят песчинки под подошвами кроссовок.
   - В шоке?
   - Ты видишь, как она себя ведет. Смотри, чтобы она не убежала.
   - Дозвонился?
   - Не-а. Накрылся телефон. Вот, смотри, треснул.
   - Вот невезуха. Как ты его разбил?
   - Да побежал же, блин, тебе на помощь.
   - Я урод.
   - Точно.
   Сигарета истлела. Девушка уронила руку, и окурок скатился на песок. Ее глаза все так же не двигались. Теперь она совершала новое однообразное действие - прикладывала к губам платок. Сломанный робот, не иначе.
   Олег вскинул руку, и воспаленный мозг Рыбака тут же увидел, как он пытается взлететь с пляжа, расправляя крылья. Но Олег лишь размахнулся и выбросил мобильник в клокочущую морскую воду.
   - И никого вокруг, как назло.
   - Да.
   - Что будем делать?
   Рыбак молчал.
   - Что будем делать?
   - Заберем ее себе.
   - Чего?
   Рыбак опустил взгляд и застегнул пуговицу на рукаве рубашки.
   - Я отведу ее к себе, - сказал он. - Когда она придет в себя, расспросим ее обо всем.
   - Рыбак... не надо в это влезать.
   - Ты делай что хочешь, а я - сделаю так. - Рыбак повернулся к девушке. - Ты не против?
   Молчание.
   - Как тебя зовут?
  
   * * *
  
   Они прошли под обшарпанным дорожным знаком, на котором значилось, белым по синему, имя тихого курортного городка. Ноги скользили и пачкались в зелено-коричневой мокрой грязи. Мимо пронеслась едва различимая тень машины и, подняв с шоссе веер холодных капель, обрызгала их.
   - Козел, блядь! - крикнул Олег ему вслед. - Вот каждому бы за такое рыло чистить, да?
   Рыбак ухмыльнулся. Вода заливала глаза. Удочка намокла и пыталась выскользнуть из руки. Рыбак подумал, что они похожи на двух смелых хоббитов, провожающих прекрасную принцессу в дальние края. Спящую принцессу.
   Она тупо плелась за ними, ее ноги уже заметно устали, но ни разу девушка не пожаловалась. Она была похожа на русалку, молчаливая, мокрые волосы залепили глаза. Мокрая. Кожа покрыта мурашками. На плечах - клетчатая рубашка Рыбака. Молчаливая. Мокрая. Как рыба. В ведре у Рыбака - пять таких трупиков.
   В его голову все стучала бредовая мысль.
   Мимо проехал на скрипучем велосипеде дед в камуфляже. К раме приторочено длинное желтое удилище. Рыбак успел схватить взглядом его руки на руле - сморщенная, потрескавшаяся кожа.
   - А ведь она глухонемая, - сказал Рыбак. Дождь усилился, словно хотел заглушить его слова, заткнуть Рыбаку рот. "Не раскрывай тайны".
   - Что?
   - Она глухонемая, Олежка.
   Олег резко остановился и девушка чуть не врезалась головой в его плечо.
   - А ведь правда... Может быть, и так.
   - Она не слышит нас, - сказал Рыбак. - Не понимает нас. Не знает, о чем мы говорим. Понимаешь, Олежка?
   Девушка разглядывала их обоих, переводя глаза с одного на другого. Читает по губам?
   - А... как это можно проверить? Слышит она или нет.
   - Не знаю.
   - Может, над ухом пощелкать? - Он попытался щелкнуть пальцами у нее возле уха, но девушка проследила за его рукой.
   - Погоди. - Рыбак взял ее за плечи и впервые заглянул в глаза. - Ты не слышишь? Ты глухонемая?
   Она молчала - он сосчитал - двенадцать секунд. А потом кивнула.
   - Как тебя зовут?
   Ее пальцы поднялись в воздух и сплелись в непонятные, но красивые узоры. Четыре буквы. Но Рыбак ничего не понял. Не мог удержать их глазами.
   Он пожал плечами. Она пожала плечами в ответ и - а может, ему просто показалось - едва не улыбнулась. Странная девчонка.
   - Олег, - сказал Рыбак, не отводя взгляда от ее зеленых глаз, - есть ручка?
   - Откуда, Рыбак? Нету.
   - И бумаги нет?
   Олег не ответил. Рыбак наклонился и поднял с мокрой обочины шоссе белый камешек. Он был испачкан в холодной грязи, желто-черной и скользкой, как мертвая жаба. У него был острый конец, как будто в незапамятные древние времена какой-то охотник в засаленной медвежьей шкуре заточил для себя оружие. Рыбак поднес его к носу и втянул запах. Соль. Вблизи Моря все ею пропитано.
   Девушка поняла. Она протянула руку и взяла камень. Ее пальцы оказались такими же холодными на ощупь, как желто-черная земля. Наплевав на дождь, грязь и проезжавшие и норовившие окатить промозглой водой автомобили, она стала вырезать на песке свое имя. Большими, четкими буквами.
   Н...
   Рыбак переложил удочку в правую руку.
   ...И...
   ...К...
   Рыбак улыбнулся. Струйки дождевой воды текли по его заросшей щеке и срывались вниз с подбородка.
   ...А.
   Ника.
   Закончив писать, Ника выбросила камень. Рыбак подумал, что она напоминает ему присевшую на краю дороги белоногую тонкую цаплю с потемневшими от дождя перьями.
   Значит, Ника.
   - Очень приятно, - сказал Рыбак, улыбаясь. - Я - Рыбак. А это - продавец резиновых членов.
   Глава 2. Погружение
  
   - Да?
   - Але, Ким, ты?
   - Нет, снежный человек, не я. Та часть меня, что еще может разговаривать.
   - Ты че, бухой? А-а, с бодуна, наверное. Разбудил?
   - Да. Разбудил.
   - Ну прости. Дело не терпит отлагательств. У нас тут полный атас.
   - Что за дело?
   - Мокрое дело, Ким. Жуткие вещи творятся. Но это не телефонный разговор, ты понимаешь.
   - Черт, я тебе перезвоню. Голова раскалывается. Хренова деревня. У вас там все в такую рань встают?
   Повесил трубку. Козел.
  
   * * *
  
   Вот так и начался новый день. И новые проблемы, которые сквозь похмельный туман кажутся сюжетами телевизионных сериалов. Как будто это не с ним, как будто не ему надо ехать в другой город, какую-то глухую задницу, и разгребать чью-то кучу мусора.
   Ким не встал сегодня - упал с кровати. Интересно, это он с правой или с левой ноги вошел в новый день? Черт. Какая все-таки дрянь эта жизнь. Пойти застрелиться? "Беретта" в сейфе, патроны в ящике стола. Нет, даже если бы хотел, он бы не смог добраться до оружия. Лень.
   Постепенно к нему пришло понимание, где он находится. Оказалось, он лежал на полу в одних трусах и сжимал в руках телефон, прохладный, словно женская рука. Оказалось, ему хочется кофе, да так, что просто пиздец.
   С рычанием, переходящим в стон, Ким приподнялся на руках, уставившись в узоры на ковре. Ковер был пыльным. Отжавшись от пола десять раз, он упал в него лицом. Ковер пах дохлыми крысами. Надо вставать. Надо.
   Туруру-ру-у. Труба зовет.
   Холодный душ. Кофе. Какая, на хер, тренировка?
   У-у-у-у... Таблетка аспирина с шипом растворяется в стакане. Сегодня, случаем, не тринадцатое число? Нет? Ну и ладно.
   Зато воскресенье.
   Квартира сегодня казалась ему удивительно маленькой, слишком тесно для его воинственной горячей души. Выпив аспирин, Ким включил телевизор. Правда, на экране он так ничего и не разглядел. Все не мог сфокусировать взгляд.
   Вторую чашку кофе он отнес на балкон и ровно двадцать минут разглядывал окна дома напротив и шевеление автомобилей внизу. Потом он сплюнул в эту дождливую, сырую, промозглую бездну.
   Потом причесался перед зеркалом, затем побрился, разглядывая свою черноволосую узкоглазую физиономию. Почему-то именно в этот момент, с гудящей электробритвой в руке, он был особенно похож на Виктора Цоя. Ким этим в тайне немного гордился. В альбоме у него есть фотография, где он стоит у входа любимой, тщательно оберегаемой конторы и взводит курок огромного блестящего револьвера. Ветер треплет его волосы, как черный пиратский флаг. Бритва, конечно, не так крута, как пистолет, но она тоже сверкает металлом.
   Ким надел белую рубашку, джинсы и кожаный пиджак, и в десять-ноль-одну, поздоровавшись с охранником поднятым вверх кулаком, вышел из подъезда.
  
   * * *
  
   "...Доброе утро, народ, вы, если до сих пор не в курсе, слушаете радио "Бирюзовая волна" и с вами по-прежнему Максим Стрелков, ака Стрелок Максимов. Наш спонсор - пиво "Бекар", самое забубенное пиво этого сезона. Крутые парни пьют "Бекар"! Ребята, поддержим отечественного производителя! Торопитесь - каждый тринадцатый дозвонившийся нам получает три ящика убойного пива "Бекар". Как говорится, пей пиво пенное, будет рожа... здоровенная! А далее у нас песня группы..."
   Ким очнулся за рулем автомобиля. Руки на руле вспотели, хотя на улице было прохладно. В голове гудело. Пахло новой кожаной обивкой и мятной жвачкой.
   Его новая блестящая "бэха" стояла без движения. Пробка, заткнувшая шоссе, протянулась на полкилометра, и Кима неумолимо клонило в сон. Он был крутым парнем, у него в бардачке пылилась "Беретта". Но он не пил это гадкое пиво.
   Дождь меланхолично выстукивал по крышам, стеклам и похожему на застывшую черную воду асфальту. Склонив голову, Ким стал наблюдать, как в небе дергаются, словно танцуя сумасшедший танец, бесполезные белые чайки. Им оттуда видно Море. Вот бы и ему сейчас его увидеть. Ну хоть одним глазом.
   Что-то совсем было плохо сегодня, что-то совсем не ладилось. Такое странное чувство в груди - будто у него под ребрами вместо сердца склизкая капля зеленой слизи, слабо шевелящийся кусок мертвой плоти. И режет уши бессмысленная музыка.
   Ким выключил радио, и вдруг оглох. Все звуки в одно мгновение умерли, и он остался один посреди этого океана тишины, и куда бы он не смотрел, он не видел берегов. Он не слышал, как шумит мотор "БМВ", не слышал криков беспокойных чаек, и гудение нервно-больного города тоже пропало куда-то. Он словно провалился в странный, видимо кошмарный, сон, в котором не было звуков и цветов. Он остался один посреди немого и бесцветного, полумертвого города.
   Бежать.
   Бежать отсюда.
   Дрожащими пальцами он стал бить по кнопкам, все сильнее и сильнее, и суетливее, пока, наконец не нашел нужную. Стекло с жужжанием поехало вниз, и с каждым сантиметром звуков становилось все больше и больше. Он исполнился этому жужжанию благодарности. Оно напомнило ему большого пушистого черно-апельсинового шмеля. Звуки ворвались в его голову и в одну секунду перемололи его мозг в муку. Обессиленный, Ким уткнулся лбом в обитый кожей руль.
   Сигналка резко и противно вскрикнула и, вздрогнув, Ким окончательно поверил, что не оглох.
   Твою мать. Ты что, сходишь с ума, придурок? Самое время болеть, мать твою.
  
   * * *
  
   - Здорово, Ким, ну где ты? Я же сказал, дело срочное.
   - Не дерзи, Морда. - Ким прижал мобилу к уху плечом. Пробка понемногу начала рассасываться. - Я помню.
   - Где ты?
   - На пути в вашу чертову дыру. Еду, Морда, не нервничай. Все обойдется.
   - Как же, обойдется оно, в натуре. Ты еще не знаешь, какие вещи тут у нас творятся. Лысый, так он вообще постоянно на измене, никак не может в себя придти. Крыша едет у него. Ладно, увидимся.
   - Давай.
  
   * * *
  
   Менты остановили его на въезде в какую-то дыроподобную деревню, еще, кажется, более микроскопическую, чем та, куда он направлялся. Небо затянуло свинцом, несколько первых капель разбилось о лобовое стекло, и он как раз потянулся к кнопке включения дворников, когда увидел взметнувшуюся полосатую палочку.
   Ким срулил к обочине.
   Стекло вниз. Неожиданно холодный, пахнущий гнилыми листьями ветер ударил по щекам. Мент, одетый в серо-синий, идеально вписанный в уныние этого утра, пуховик, наклонился к окну. У него было худое и острое лицо, и дикие, какие-то звериные глаза. Ким заметил, как его взгляд зацепился за перстень на пальце лежащей на двери руки. Эх, деревня. И все-таки он какой-то уж слишком странный.
   - Старший сержант Рогоза, - сказал мент, сдвинув фуражку на лоб. - Превышаете, товарищ гражданин.
   Ким улыбнулся. Вчерашнее выпитое еще давало о себе знать, и мент в окошке едва заметно плавно покачивался.
   - Знаешь, дружище, такую песню - "Нас не догонят"? Линда поет.
   - "Тату", кажется.
   - "Тату" так "Тату". По фигу.
   - Короче... - Хлопок двери отвлек его.
   Из желто-синего "Уазика" вышел второй. В левой руке он нес автомат на болотного цвета ремешке. Ким напрягся. Он вдруг отчетливо увидел в воображении, как лежит в бардачке "Беретта", как она давит своим весом на шершавую пластмассовую поверхность, как ее черного матового металла касается луч света из щели.
   Где-то далеко, может быть, высоко в горах, кто-то неразборчиво крикнул. Или это была чайка.
   Ким открыл дверь, вылез из машины и встал, облокотившись на дверь. Вокруг не было ни души. Только потрескавшаяся ковровая дорожка асфальта, черные деревья, вороны, чистящие перья, и дачный поселок на горизонте - высокие треугольные крыши. Странное время, кажется, еще секунда - и ударит мороз, и выпадет снег, а пока великодушная осень придерживает вожжи, и можно еще поглазеть на коричневые листья на сухих ветках, и послушать засаленных птиц, рассказывающих тебе истории своих маленьких жизней.
   Менты неспешно о чем-то переговаривались. Забавно, кажется, что говорит все время только один, а второй, тот, что с оружием, отделывается жестами. Господи, подумал Ким, я, похоже, попал в страну придурков. Если они меня сейчас расстреляют по приговору Сатаны, я даже не удивлюсь. Ублюдки. От них можно ждать чего угодно.
   Ким достал из кармана телефон и посмотрел часы. Десять. Дождь растворился в холодном воздухе, но небо остается серо-фиолетовым.
   Неожиданно мобильник зазвонил прямо у него в руке. Менты синхронно обернулись в его сторону, но, тут же потеряв к нему интерес, продолжили тихий разговор.
   - Але, ну тебе-то что от меня нужно, милая?
   - У-у, Ромчик, ну ты и козел, я тут сижу одна, на улице слякоть, только и думаю о тебе, скучаю тут, а ты со мной в таком тоне...
   - Ну ты прости, котенок, конечно, но я работаю. У меня много всего навалилось. Позвони позже.
   - Ромчик, я хочу. Прямо сейчас.
   - Вечером, красавица, вечером. Потерпи. Пока.
   - Пока. - Страдание в голосе.
   - Шалава безмозглая, - сказал он, положив трубку.
   - Можете ехать, - сказал мент за его спиной, заставив его вздрогнуть от неожиданности. - Все в порядке. Можете ехать.
   - Ну спасибо, дружище. Могу ехать, да?
   - Счастливого пути.
   Мент отправился к "Уазику", за рулем которого уже сидел второй, шлепая по лужам подошвами черных ботинок.
   "Уроды, - подумал Ким, - даже документы не посмотрели. Боятся, что ли? Неужели я такой страшный?"
   Через мутное стекло было видно, как мент, сидящий за рулем, что-то рассказывает другому, то описывая руками большие круги, то постукивая по обтянутой дерматином баранке.
  
   * * *
  
   Не проехав и трехсот метров, Ким резко затормозил и в панике выскочил из машины на середину шоссе.
   Нету.
   Ким медленно двинулся обратно, туда, где только что стоял милицейский "Уазик". В воздухе перед ним повисла серая дымка. Трасса тянется далеко вперед, помеченная молнией белого пунктира, сливаясь с небом и деревьями, вздрагивающими по обочинам, в какой-то странной, искривленной перспективе. Параллельные прямые пересекаются там, где облака касаются горизонта.
   Ким прищурил глаза, прислонив руку ко лбу, но ничего не изменилось. Пусто. Их нет. Никого нет. Он здесь один, на дороге из куда-то в куда-то.
   Да куда же они провалились? Секунду назад были здесь.
   Ким побежал. В лицо ему ударило несколько холодных капель.
   Вдалеке в небе сверкнул разряд.
   Наконец он остановился. Уперев руки в колени, воткнув глаза в асфальт, тяжело дыша, Ким подумал, что уже знает, что увидит, подняв голову. Никого. Их нет. Нет их. Нет, не может быть. Так не бывает. Если кто-то был на дороге пять секунд назад, он не смог бы уехать так незаметно и быстро при всем желании. Черт, да тут вокруг все просматривается на полкилометра, куда, куда они могли скрыться?
   Ким поднял голову. Никого. Неужели два странных мента ему привиделись? Приснились? Пришли в галлюцинациях?
   Обернувшись, он увидел свою машину, одиноко стоявшую на середине шоссе с распахнутой дверью. Она была похожа на вытянувшего руку голосующего на обочине человека. А он много пробежал. Метров двести. Зачем? Куда?
   Чертовщина, бля.
  
   * * *
  
   - Значит, опять наркота, так? - сказал Ким, отхлебнув из высокого стакана темного пива. - Все дело опять в наркоте, да?
   - Да, - коротко ответил Морда.
   Они сидели в кафе, отделенного от холодного Моря полосой серо-песочного пляжа. Пляж пустовал, только какой-то бомжевого вида дед бродил туда-обратно. Его зачем-то преследовала промокшая чайка. Кафе состояло из вагончика-кухни с мутным окном и трех разноцветных пластмассовых столиков с такими же, очень неудобными стульями. Кафе называлось "Бекар", по одноименной марке пива. Оно стоило тут на четверть дешевле, а по праздникам вообще раздавалось бесплатно.
   - Наркота - деньги, - изрек Морда, - а за деньги мочат людей, Ким, ты разве не знал?
   - Да уж.
   - Вот так вот, братуха, - сказал Морда. Морда - это от английского "murderer" - убийца. Это только с виду он такой добродушный мелированный дискотечный ублюдок. На его совести человека четыре, не меньше. Если что, этот откроет огонь не раздумывая. Морда держит все игровые автоматы на набережной, даже те, где надо доставать из аквариума плюшевых кроликов. Морда любит одеваться в черное, и всегда, и днем и ночью, носит понтовые очки с желтыми стеклами.
   Ким поставил стакан, взял со стола сигарету и зажигалку, закурил.
   - Значит, этот парень, как там его...
   - Иван. Иван-болван.
   - ...хотел нашим сбыть порошок.
   - Да.
   - Кто поехал?
   - Лысый, Рашид, Грек. Встретились на пляже. Все полегли, кроме Лысого.
   - Иван...
   - Тоже там. Три трупа на чертовом пляже. У Рашида нож в груди. У остальных глотки разорваны, не возьмусь даже сказать чем.
   - Лысый чего говорит?
   - Про Лысого потом. Когда увидишь его, поймешь. Жуткое зрелище.
   - В смысле?
   - Потом, Ким, я тебе говорю, это надо видеть. Полный атас там.
   Ким затушил сигарету о край блюдца из темного стекла. Ветер усилился, стал холоднее.
   - Рабочая версия какая?
   - Чего? Какая версия? А, ну, думаем, кто-то из заезжих. Гастролеры. Выследили их и покромсали. Но все равно - бред какой-то.
   - Бред, говоришь? - Ким вздохнул. - Бред.
   На набережной было тихо. Очень тихо, неестественно, нереально, до паники тихо для только прибывшего из толчеи города Кима. Редкие прохожие, поднимая воротники и раскрывая черные и синие зонтики, пробегали по мокрому асфальту и всегда, всегда хоть раз, хоть на секунду оборачивались на Море. Не смотреть в его сторону было невозможно. Когда Ким последний раз смотрел на Море? Давно. Там, на пыльных бетонных улицах, это не принято. Эх, если б не все эти кровавые дела, Ким бы разделся и прыгнул бы с высокого берега в адреналиново ледяную воду и бесился бы, как ребенок. Не дай бог простудится, кто вместо него будет разгребать трупы?
   Да, подумал он уже более трезво, в маленьких курортных городках есть свои прелести.
   - Кто такой этот Иван? - спросил Ким, глядя в небо. Казалось, он вопрошает ангелов.
   - Что?
   - Иван - кто такой?
   - Ванек - да так, никто, в общем. Мелочь. Никто даже и не представляет, где он взял столько наркоты - на дороге, что ли, нашел. - Морда зевнул. Ему эта история словно бы давно надоела.
   - Чем он выделялся? Что у него было необычного? Мог он заманить наших в засаду?
   - Так он же сам подох.
   - Может, его свои же и ввалили.
   Морда пожал плечами.
   - Черт его знает.
   - Ох, ребята, - сказал Ким голосом настоящего офицера ФСБ, - насрали, а убирать за вами мне.
   Морда никак не отреагировал. Его так просто не пробьешь.
   Около полминуты они сидели молча - Морда вертел в руке сигарету, но все не решался ее зажечь, а Ким выстукивал что-то пальцами на пластике стола.
   - Чем он выделялся, - сказал наконец Морда, - так это только своей подружкой. Она у него была... да почему была, и сейчас есть. Нормальная такая самка. Только глухонемая.
   - Какая?
   - Глухонемая, Ким. Не слышит и не говорит.
  
   * * *
   Прогуливаясь по набережной, они остановились около одинокого уличного музыканта. Он играл на гитаре, сидя на необструганном пне, прямо у парапета, протяжные песни реггей. В сыром пространстве поздней курортной осени они звучали глупо и странно. Музыкант не носил дредов, он был просто старым седоволосым рокером в потертой косухе. Перед ним лежала на асфальте кожаная кепка. В кепке было пусто.
   Ким бросил туда пять рублей и тут же забыл о гитаристе.
   Он знал Морду почти что с детства. Однажды, там, в городе, они вдвоем напали на мужика и просто так, по пьяни, отобрали у него мотоцикл. Потом они неслись по ночной улице, Ким сжимал руль вспотевшими руками, Морда сидел сзади и, когда видел на тротуаре девушку, кричал: "Стой, мразь! Вот это задница! Ким, сука, стой, говорю!". Но Ким не тормозил.
   Ким давно перестал творить такие глупости, а Мордоворот до сих пор еще не прочь.
   Морда рассказал ему историю. Немую девушку Ивана звали Ника. Прикольное имя, хоть и не такое уж редкое. Но красивое.
   Однажды ночью по пляжу гуляла компания. Там были две пары - Ника и Иван, и еще двое - Лена и Саша. Они ходили по песку, любовались огоньками на той стороне бухты, болтали о каких-то глупостях, смеялись, целовались... Пока не набрели на другую компанию.
   Вдалеке от основных, культурных и чистых пляжей, давным-давно лежала старая баржа. Она никому не была нужна, когда-то ее выбросили на берег и с тех пор она, зарывшись в песок, наполовину сгнила. На сотню метров вокруг от нее своеобразно пахло, такой мокрой ржавчиной, разлагающимся металлом. В темноте она выглядела грозно, как скелет дохлого кита с обрывками темно-рыжей жестяной плоти. Иногда в ней селились бездомные, но в ту ночь на ржавых арматуринах отдыхали люди посерьезней - какие-то сынки-дочки местных крутых. Они уже выжрали достаточно, чтобы озвереть.
   Когда компания приблизилась, вторая девушка, Ленка, увидела, как один из тех уродов лупит свою девушку по лицу. Она испугалась, заорала, стала тыкать в сторону баржи пальцем, и пьяная братва ее, конечно, заметила. Они их сразу взяли на заметку, сразу четыре жертвы.
   Саня сказал, мол, пойдем отсюда, но Иван стал храбриться, говорит, чего их бояться, пройдем мимо и все. Если тронут - отобьемся. Лена заволновалась, а Нике этой словно все было пофигу - она просто ничего не поняла. Ивану пришлось ей объяснять, как они это делают, на пальцах, знаками, после этого она тоже понервничала, но они все же решили идти вперед.
   Зря.
   Братки как увидели, что их не боятся, так побросали своих подруг и двинули наперерез - все такие в коже, в кепках, в цепочках-браслетах. Один кастет прихватил, тяжелый, грамм семьсот. Им он с разгону и срубил того Сашу. Парень очухался только утром - в больнице на койке. У еще одного был нож. Он схватил Ленку и стал с нее сдирать одежду.
   Иван врезал одному, в замешательстве и второму дал по зубам, но потом и его свалили на песок и принялись пинать ногами.
   И вдруг - крик. Сначала женский, почти визг, и сразу за ним - мужской, отчаянный, во все горло. Все моментально замерли.
   Первой кричала Лена. Но не от того, что ее наполовину раздели. Она увидела что-то пострашней. Один из братков стоял во весь рост и покачивался, как дерево. А напротив него стояла Ника. Она держала нож перед собой двумя руками, дрожа, словно от жуткого холода. И молчала - она не могла кричать. Нож был в крови. Было много крови. Все вокруг, казалось, было забрызгано темной кровью. Кровь хлестала из того парня, что стоял в центре. В темноте у него светились глаза, отражая свет маяка. Он медленно поднес руку к лицу и закричал. У него не хватало двух пальцев.
   Потом он упал в обморок.
   Оказалось, тот, что раздевал Ленку, уронил нож, а Ника, схватив его, каким-то образом отхватила пальцы тому уроду. Ублюдки эти смылись моментом, может испугались, что менты их примут, а может, просто обосрались, но никто ни Нику, ни ее друзей, ни тогда, ни потом не трогал. До позавчерашнего дня, вечера, когда убили Ивана.
   - Чмошники то были, ничтожества, - сказал Морда. - Испугались девочки-инвалида.
   Ким невесело усмехнулся.
   - Интересная девчонка.
   - Да что там, Ким, интересного. В той истории все выжили, а я знал девку, которая в кафе дала из калаша очередь. Нечаянно.
   - И откуда ты все так подробно знаешь?
   - Про баржу? Я с этой Ленкой встречался как бы, полгода почти. Почти полгода. Она мне это не раз рассказывала.
   - Надо бы найти обеих девок и допросить, - сказал Ким, доставая из кармана сигареты. - Они что-нибудь да знают.
   - Ага. Только где их искать, на улице? Ленку я еще могу найти, а с немой будут проблемы.
  
   Глава 3. Рыбацкая хижина
  
   Рыбаку снились электрические угри. Они кружили по комнате и, противно щебеча, метали зеленые молнии. Затем они растянули от пола до потолка липкую, сырую и густую паутину, и Рыбак, запутавшись в ней, споткнулся.
   Он падал на пол нестерпимо долго, словно летел вниз с крыши высотного здания. Он не кричал, даже не пытался кричать. Забавно, думал он, падая вниз в клочьях паутинного киселя, глухие люди никогда не слышали музыки. А он, Рыбак, неплохо бренчит на гитаре.
   Потом он упал. Он лежал лицом книзу на лакированной, до скрипа гладкой деревянной поверхности. В воздухе медленно плыл запах крови. Это пахли мертвые тела, сидевшие в салонах своих автомобилей и курившие фиолетовую, цвета грозы и морских страхов, траву.
   Рыбака схватили за руки и потащили по направлению к солнцу. Подняв голову, он увидел, что это водяные чудовища с глазами, горящими, как медные угли, подбадривая друг друга гортанными криками, уносят его туда, где ему нечем будет дышать.
   Где все звуки умирают. Тают. Угасают. И остаются только знаки, нечеткие, как вязкие горячие сны, как холодное солнце, обветренное и призрачное.
   Знаки.
  
   * * *
  
   Рыбак просыпался с мыслью "Как ее зовут?"
   Кажется, позавчера он познакомился с женщиной. Где? В баре, что ли? В ресторане? Тогда где же она? Уже встала? Как ее зовут?
   Да нет же, придурок, проснись, все совсем не так.
   Рыбак открыл глаза. Сны отступили. Отпустили. Первое, что он почувствовал, это холод. В этой комнате окно не закрывалось. Рыбак давно хотел его поправить, да не доходили руки, ему это было не нужно. Ну, дует из окна, но он все равно в этой комнате проводит не так много времени. Здесь царит бардак - на стене обои в цветочек и косо повешенная картина, на потолке пыльный красный абажур, под ногами на полу старые тапочки, пустые гильзы, пожелтевшие журналы, пустая сломанная клетка для птиц, боксерские перчатки ярко-синего цвета висят на гвозде в углу. На окне нет ни жалюзей, ни занавесок, и свет беспощадно бьет в глаза.
   Забавно, эта комната как будто совсем заброшена. Здесь даже пахнет как-то не так, каким-то запустением, и трещины на потолке, и розетка, которая не работает... Словно бы в это кладовая памяти Рыбака, где он складирует свои забытые страхи и проступки. А таких у него достаточно.
   Рыбак спал на диване. На диване было неудобно и как-то глупо. Он привык спать в своей постели, и лучше не в одиночку. Но теперь все не так. У него гости.
  
   * * *
  
   Одевшись, Рыбак зашел на кухню.
   Ника сидела на кухне и плакала, скорчившись на белой деревянной табуретке, прижав ноги к груди, и лила слезы. Рыбак видел много плачущих женщин, иногда они плакали у него на груди, сморкаясь в его рубашку, случалось, плакали из-за него, но никогда он не видел, чтобы кто-нибудь плакал вот так. Почти беззвучно.
   Она издавала лишь скребущие по кожице мозга звуки, словно где-то за стеной скрипела старая дверная петля или кричала умирающая в капкане птица.
   Ника корчилась, как от судорог. Волосы спутались и повисли, как мертвые змеи медузы-горгоны. Ника зажала лицо ладонями, ее била дрожь. Словно что-то рвалось наружу, что-то горько-соленое, мощное, острое и жестокое, перемалывало ее изнутри, но не могло выразиться в привычной форме. Как будто она хотела закричать. Но не могла. И плакала, издавая иногда почти неслышные всхлипы и короткие стоны.
   Рыбак застыл в дверях, не зная, что делать. На окне стоял ссутулившийся от засухи, давно не поливаемый красный цветок. Ника была так на него похожа. Цветок, наверное, позавидовал бы ей, ведь у нее столько лишней воды.
   Не придумав ничего лучшего, Рыбак, подойдя, присел на соседнюю табуретку, и стал наблюдать за Никой, чувствуя, с одной стороны, что не должен бы сидеть дубом, с другой стороны, он боялся ее напугать. Мутный свет из окна так гладко лег на ее волосы, что вся эта сцена выглядела такой правильной, такой садистки красивой. Рыбак даже подумал, что это, наверное, плохо, что плачущая девушка на его кухне выглядит так органично.
   Наконец, Ника, засекла его. Она не испугалась. Просто сидела и смотрела в никуда - красные, опухшие глаза, мокрое лицо, ладони прижаты к щекам. Как будто кто-то ее ударил.
   Рыбаку стало не по себе. К нему снова пришло то чувство, из-за которого Ника уже третий день жила у него в квартире. Словно он что-то в ней поломал, и теперь обязан починить, поставить все на свои места. Он взял и с плиты холодный чайник и вылил остатки в горшок с красным цветком.
   До этого она не плакала, только слонялась из комнаты в комнату с взглядом, каким-то глубоким и бессмысленным, как пустая бутылка. Иногда включала телевизор и сидела перед ним, не обращая никакого внимания на то, что там показывали. Иногда Рыбак заставлял ее поесть, иногда поил чаем. Угощал сигаретой. От кофе она отказалась. Иногда ему становилось страшно за нее. Ни разу он так и не пытался как-то общаться с ней, максимум он использовал два знака - взмах руки "иди сюда" и взмах руки "садись сюда". На остальное она почти не реагировала.
   И вот она стала плакать. Рыбак не знал, хорошо это или плохо, приходит она в себя, или наоборот, съезжает в пропасть еще больше. Ей, наверное нужен психиатр, психолог, или психоаналитик, или кто-там-еще-есть. Поливая дурацкий цветок, он вспоминал, есть ли у него знакомый психолог. Да, имеется девушка, она не практикует, но она учится на психологическом и, кажется, действительно увлечена этим делом. Кажется. Надо будет сделать звонок.
   В утреннем тумане плывут за окном внизу автомобили, а Рыбак делает бутерброды - мажет хлеб маслом и кладет сверху ломтики сыра. Что ты делаешь, Рыбак? Что ты будешь с ней делать? Нет ответа.
  
   * * *
  
   Около одиннадцати прозвенел звонок. Заглянув в глазок, Рыбак увидел за дверью Олега. Тот стоял на лестничной площадке и чесал голову.
   Скинув в прихожей ботинки, он первым делом спросил, понизив голос, как будто забыл, что его никто, кроме Рыбака, не услышит:
   - Ну как она?
   - Нормально, - ответил Рыбак. - Отпаиваю чаем.
   - От чая и я бы не отказался, Рыбачище. - Олег подмигнул ему левым глазом.
   - Ну проходи.
   Ника сидела на кухне, все на той же табуретке, только теперь она держала в руках огромную кружку дымящегося зеленого чая. Она даже причесалась, но в ее покрасневших глазах Рыбак еще видел высохшие слезы. Соль на ресницах, как от морской воды.
   Олег улыбнулся ей, она легонько кивнула. Ему казалось, что Ника счастлива.
   Рыбак открыл кран и вода загудела в эмалированной утробе чайника. На столе появилась еще одна чашка.
   Олег присел на табуретку и принялся разглядывать Нику. Она напоминала сейчас выросшую Алису, выпавшую из Страны Чудес в наш холодный, вонючий, и такой незнакомый мир. В ее зеленых глазах было что-то нездешнее, это были глаза из другой галактики.
   Как раз в тот момент, когда Рыбак поставил чайник на огонь, Ника допила свой чай и робко выскользнула из комнаты. Тихо, как тень.
   - Она так у тебя и живет? - спросил Олег.
   - Так и живет.
   - И никуда не выходила?
   - Нет.
   - И не пыталась?
   - Нет.
   Рыбак достал из кармана и бросил на стол пачку сигарет, рядом с блюдцем, приспособленным под пепельницу. Сегодня оно было пустым. На удивление.
   - Ты ментам-то собираешься звонить?
   Рыбак в ответ пожал плечами:
   - Мы уже об этом говорили. Толку не будет от них. Пусть все остается пока как есть.
   - Мда...
   За окном была осень. Серый цвет преобладал. Где-то на нижних этажах глухо пульсировала музыка.
   Рыбак сел за стол.
   - Знаешь, - сказал Олег, пододвигая ему блюдце, - я всю вчерашнюю ночь не спал.
   - Катюха приходила?
   - Ну нет, совсем не то. Я всю ночь думал, представляешь?
   - Думал? Чем?
   - Нет, Рыбак, я серьезно. Вот представь: мы - ты, я, все люди - постоянно строим свою жизнь, как здание, к чему-то стремимся, хотим как-то развиваться, так?
   - Не все к чему-то стремятся. Кто-то просто бухает.
   - Ну не о них речь. О нормальных людях. Представь - человек работает, трудится, чего-то там творит, каждый свое, и ведь это все у него забирает энергию. Его энергию. Вот приходишь с работы, усталый, как черт, падаешь на кровать - потратил энергию. Строишь свою жизнь, сжигаешь топливо. Ничего ниоткуда не появляется.
   - Эту канитель в школе проходят, Олежка.
   - Ты слушай дальше. Ничего ниоткуда не появляется. Каждый человек откуда-нибудь заряжается, заправляется своим, каждый своим, топливом. И каждый заправляется в своих местах. У каждого есть несколько точек, то, что ему дорого, откуда к нему течет его бензин. Может быть, какие-то знакомые любимые места, девушка, там, семья, дом, кто-то картины рисует...
   - Творчество сжигает твой бензин.
   Олег умолк. Он увидел, что Рыбак не курит, а сидит, воткнув остекленевший взгляд в поверхность стола, и постукивает по ней незажженной сигаретой.
   - Ну... - сказал Олег. - Оно и дает, и забирает. Неважно. К каждому притекает по его как бы шлангам. И представь - как прикольно просматривать, кто откуда получает энергию. Сразу лучше понимаешь людей. Для бизнеса это не помешает, да? Я, например, заряжаюсь от Катьки, от пива с рыбой, понимаешь? Я люблю пиво с рыбой. Заряжаюсь от друзей, от тебя, мудака, когда мы с тобой весело сидим. Люблю музыку. Тяжелую музыку. Мне нравится старый календарь, который у меня на стене дома висит. За позапрошлый год, но до сих пор висит. Смотрю на него и он мне придает сил. Фильм "С легким паром" люблю, не смейся.
   Рыбак и не думал смеяться.
   - Если этого всего не станет, - сказал Олег, - я, наверное, сопьюсь, сяду на иглу, я сломаюсь, понимаешь?
   - Еще ты любишь свой мобильник. Который все время звонит.
   - Любил. Теперь я новый купил, и еще не успел в него влюбиться, а если Макс так же часто будет названивать, то я его возненавижу. Но это не важно. Видишь, как все просто устроено. Офигеть. Вот где я заправляюсь.
   - И тратишь энергию, продавая резиновые члены.
   - Ну-у, умеешь ты обгадить момент. Я делаю людей счастливыми, я тебе говорил уже. Каждый занят своим делом. А ты, интересно, откуда заряжаешься, а, Рыбак?
   Рыбак на минуту задумался, разглядывая мелкие надписи по ободку фильтра сигареты, поднося ее к носу и втягивая табачный запах. Со стороны казалось, что он мучительно думает, закурить ему или бросить навсегда.
   - Хер его знает, - сказал он наконец, и в кухонной тишине его слова прозвучали, словно хриплый шепот теней прохожих в утреннем городском тумане. Олег вздрогнул.
   - Ну ты чего, Рыбак, не пугай меня. Подумай, что у тебя есть такого. А?
   - Слышишь - Море шумит.
   Прислушавшись, Олег различил в тишине с трудом различимый шорох, напоминающий помехи в радиоэфире, которые не замечаешь. Обычно эти звуки не проходят через фильтр.
   - Слышу. Шумит.
   - Вот это и есть моя заправка. Вот такая канитель.
   Рыбак бросил сигарету через левое плечо, встал из-за стола и улыбнулся своей небритой, всегда слегка печальной, так обожаемой его курортными бабами, улыбкой.
   - Прикидываешь, Олег, - сказал он, - я бросил курить.
   - Когда?
   - Сегодня утром.
   Чайник закипел.
  
   * * *
  
   После обеда Рыбак запер находящуюся в прострации Нику в квартире, и они с Олегом пошли шляться по пляжу. Купили пиво, и, сидя на парапете, два часа они любовались проходящими по набережной девушками. Ветер дышал озоном кружащей над Морем грозы.
   Рыбаку стало печально, одиноко, но хорошо. Словно он засунул голову под одеяло.
   - Я хочу показать ее психиатру, - сказал он, жуя сушеного кальмара.
   - Думаешь, у нее... крыша прохудилась?
   - По-моему, да.
   - И куда ты ее повезешь? В психушку сдашь?
   - Нет. У меня же есть знакомый психолог.
   - Это та баба, которая по пьяни хотела с шестого этажа спрыгнуть?
   - Угу. Она самая.
   - Ну тогда она в надежных руках, мать твою.
   - Она хорошо учится. На четвертом курсе уже. Хочет диплом с отличием.
   Олег только усмехнулся.
   Ветер гонял по пляжу пробитый надувной мяч. Он был розового цвета, словно влажный кусок мяса. Неподалеку кружила чайка и уже присматривалась к яркому предмету.
   Заметив, что на лице Олега до сих пор держится улыбка, Рыбак спросил:
   - Над чем смеешься, дружище? А? Расскажи.
   - Да так...
   - Надо мной ржешь, что ли?
   Олег отхлебнул из пластикового стаканчика, побулькал пиво во рту и пропустил в жаждущее горло. Ветер морозно покусывал щеки.
   - Знаешь, Рыбак... а из вас с Мисс Психолог получилась бы отличная пара.
   - Она такая же безумная, как и я.
   - Точно, - ответил Олег, думая о том, что хорошо бы закурить, что сигареты остались в машине, что Мисс Психолог пошлет Рыбака куда подальше, если он ей позвонит, совсем не думая о немой девчонке, запертой в Рыбацкой квартире.
   Кинув в пасть очередную горсть кальмарной стружки, Олег спросил:
   - А почему вы разбежались тогда? Мы тогда все думали, что свадьба на носу, а вы... погавкались вдруг.
   - Я сам не знаю. Просто однажды она мне сказала: "Ты козел". И мы перестали встречаться.
   - Вы два придурка. Жаль, что у вас не получилось, - сказал Олег, думая о том, что краснодарский кальмар будет похуже ростовского, думая о том, что скоро опять будет дождь, что он не кончится до ноября как минимум.
   - Может быть, - был ответ.
   - А эта... Ника, - совершенно неожиданно для себя сказал вдруг Олег, - она ничего.
   - Да.
   - И че ты, Рыбак, теряешься?
   - Неподходящий повод для знакомства.
   - Да не бойся, хук в челюсть она тебе уже простила, - Олег махнул кулаком, нанося невидимой жертве воображаемый удар, и ухмыльнулся. - У тебя, насколько я знаю, в квартире только одна кровать.
   - Она спит в моей кровати, я - на диване. Ей слишком тяжело, Олежка. - Рыбак вертел в руках наполовину пустой стаканчик, всматриваясь в ячменную пузырящуюся бездну, словно надеялся найти там ответы на вселенские вопросы. Казалось, он сейчас начнет клевать носом и уснет прямо на улице.
   - Так... пусть ей будет легче. Тяжелее ей уже не будет.
   - Будет, боюсь, что будет, Олежка. У нее что-то серьезно сломалось в жизни, и... У нее кончилась энергия, и... заправиться ей нечем.
   - Ха, так заправь ее... соусом майонез. Хе-хе, как салат. Оливье.
   - Не надо с этим шутить. Ей и правда тяжело.
   - Да ладно тебе, расслабься, я же не со зла. Звони своей психованной. Привет ей от меня.
   - Угу.
   Они добропорядочно побросали бутылки, стаканы, и обрывки целлофана в жестяную урну. Урна была ржавой и погнутой, похоже, по ней частенько били ногами. Наполовину она была заполнена песком. Олег подвез Рыбака до дома. Они простились молча, просто пожали друг другу руки, синие в хмурых сумерках, и разошлись.
  
   * * *
  
   Вернувшись, Рыбак застал Нику за плитой. Она варила кофе, битумно-черный, как крылья атакующих мусорные баки простуженных ворон. Рыбак застыл в дверном проеме, ему казалось, что он наблюдает за шаманским ритуалом в пропитанной желтым электрическим светом узкой кухне. Он словно видел Нику в первый раз, почему-то сейчас он смотрел на нее совсем другими глазами. Она начала оживать, так ему казалось.
   - Ника, - хрипло позвал он, но тут же мысленно ругнул себя. Он забыл.
   Немного поколебавшись, он решил ее не беспокоить. Запах крепкого кофе дурманил. Ника ничего и никого не замечала вокруг, ее взгляд был прикован к набухающей пористой кофейной пене. Рыбак улыбнулся. Она ведь правда ничего. Она даже красива, как-то неестественно красива. У нее на лице горсть темных веснушек. У нее тонкие и длинные пальцы. Он бы сказал "музыкальные", однако это как-то издевательски звучало.
   Ника выключила конфорку и резко обернулась. Несколько секунд она стояла застыв на месте, с дымящейся туркой в руке. Ее зрачки, увидел Рыбак, были расширены. За ее спиной, в темном провале окна, сквозь жалюзи просвечивал, мигая, какой-то синий огонек.
   Он открыл шкаф, достал две чашки, поставил на стол и присел на табуретку. Ника налила им кофе, поровну, идеально точно, и тоже села. Идеальная женщина.
   Рыбак заметил, что она нравится ему все больше - девушка-осень, девушка-смерть, дождливая и холодная. Как рыба, как морское животное. Мисс Психолог бы это понравилось.
   Не забыть позвонить ей.
  
   * * *
  
   Но он в этот день так и не набрал ее номер. Вместо этого в полночь он разбудил звонком Олега.
   - Рыбак, ты чего, совсем охирел? Мне вставать завтра рано.
   - Извини, но... прикинь - она рисует.
   - Чего?
   - Ника рисует. Классно рисует - как профессиональный художник. Мой портрет нарисовала, и еще...
   - Рыбак, но это разве повод...
   - Ты не представляешь, какую жуть она рисует. У меня мурашки по коже, Олежка. У нее точно не все в порядке.
   - Это у тебя не все в порядке. Лучше б ты ее трахнул, да не трахал бы мне голову.
   - Это не смешно, Олежка. Я завтра покажу их психологу - она заинтересуется.
   - Эх, Рыбак... психушка по тебе плачет.
   - Я знаю. Давай.
  
   * * *
  
   Первый рисунок изображал самого Рыбака, но в таком виде, что у него мурашки пробегали по позвоночнику. Он был выполнен бесцветным карандашом на листке принтерной бумаги. Он так хорош, подумал Рыбак, этот грубый набросок, что в пору его вешать на выставку. Экспозицию для тех, кому плевать на свое психическое здоровье.
   Рыбак был пауком. Частично пауком. Он сидел на маяке, знакомом, тысячу раз виденном маяке, который казался рядом с его паучьим телом не больше молодого орешника. Казалось, маяк уже начал сгибаться от непосильной тяжести. Рыбак обхватил его восемью хитиновыми лапами с редкими липкими волосками, и прижавшись небритой щекой к бетону, глядел на Море. Он рыбачил.
   Сеть выходила из заострения на нижней части его паучьего брюха. Она была огромной и накрывала половину бухты, а в ней барахтались, отчаянно взбивая воду в пену, странные, вызывающие отвращение существа, составленные, кажется, из обрывков человеческих и рыбьих тел.
   Рисунок и притягивал, и отталкивал, его хотелось то рвать, то любить, он жил, он ел глаза, и Рыбак решил просто не всматриваться больше в эту безумную фантазию Ники. Да и остальные рисунки походили на бред сумасшедшего.
   Они с Никой сидели на кухне и пили кофе, когда он их увидел. Ника допила и попросила сигарету. Пачка лежала на столе, и она сделала, как обычно: ткнула в нее пальцем и посмотрела Рыбаку в глаза. Он кивнул и протянул ей зажигалку. Ника закурила, медленно выпуская в воздух извивающийся змеями синий дым. Она много курила. Это, наверное, плохо, но Рыбак так и не решился ей запретить.
   Тут он и заметил рисунок, небрежно брошенный на пол. Он, скорее всего, несколько раз на него наступил, пока ходил по кухне, и только теперь он обратил внимание, что на этом листке что-то нарисовано. Наклонившись и подняв рисунок, он ужаснулся. Перевел взгляд на Нику. Она курила, ее не заботило абсолютно ничего.
   Это был портрет чудовища. Мешанина щупалец, языков, когтей и глаз, мягкое и нечеткое, слишком несимметричное и некрасивое тело, чтобы быть созданным природой. Просто сгусток уродливой биомассы. Зачем, к чему изображать это?
   - Это ты нарисовала? - спросил он Нику.
   Она не ответила. Докурив, она затушила окурок в блюдце.
   Рыбак повернул рисунок к ней.
   - Это ты нарисовала?
   Ника кивнула. Да.
   Рыбак усмехнулся. Бред.
   Второй рисунок - свой так называемый портрет - он нашел на столике на балконе. Там же валялся и карандаш. Из носика выпал кусочек сломанного грифеля.
   Когда Рыбак собрался вынести помойное ведро, обнаружился третий рисунок. Он лежал между пустой пивной бутылкой и порченой дискетой, уголком угодив в банку из-под шпротов и промокнув от масла.
   Под масляным пятном находился знакомый пляж. Море было спокойным, а небо чистым. Вдалеке сквозь туман проглядывался маяк. По песку, оставляя птичьи трехпалые следы, брели существа из другого мира.
  
   * * *
  
   Он аккуратно сложил рисунки в папку и закрыл в шкафу.
   Ночь. За окнами черно, Ника сидит на кухне, уперев локти в подоконник, обхватив руками голову, смотрит туда - в пустоту уснувшего маленького, но очень гордого города. В окне дома напротив мелькают сиреневые всполохи - телевизор. А Рыбак не смотрит телевизор. И мобильника у него нет. Дикий человек.
   Рыбак зажег свет в своей комнате, и упал на диван с книжкой. Книга о том, как одни братки мочат других, делят общак и таскают за волосы голых баб. Скоро Рыбак добьет ее до конца и выкинет в ведро, вслед за предыдущими сказками про волков и козлят.
   Рыбака тянет в сон, буквы начинают расплываться в глазах. Ника все еще на кухне, и Рыбак вдруг чувствует, что она опять плачет. Не слышит - Ника плачет слишком тихо, и не видит - чувствует. Надо подойти к ней и хоть как-нибудь утешить, хоть попытаться, думает он, но не может этого сделать. Просто не может, физически, встать и пойти к ней, смотреть на нее, говорить с ней, и ничего, совсем, абсолютно ничего не понимать. Если бы хоть выучить какой-нибудь язык, чтобы поговорить с ней, если бы... Но нет.
   А Ника плачет, оплакивает кого-то.
   А может, ему это снится.
   Рыбак засыпает, стараясь не думать о пауках и черной крови, разлитой по сиденьям автомобиля.
  
   Глава 4. Уши
  
   Лысого держали в подвале на даче одного местного воротилы. Когда-то там было, наверное, очень уютно, теперь же здесь все было заброшено и пусто, и из каждого угла следили, ухмыляясь, тени пыльных, забывших, словно бездомные животные, ласку хозяина, вещей. Вот бильярдная - когда в нее последний раз заходил этот толстый придурок? На серо-зеленом сукне кто-то оставил шар - всего один, на круглом боку круглая двойка. А тут на стене в матово блестящей металлической рамке - чья-то фотография, неумелая, самодельная. Старая... В углу свалены в кучу разобранные на части тренажеры. Ну да, хозяин не похож на атлета.
   По узкому коридорчику, мимо торчащей из стены толстой теплой трубы, налево, и Ким оказался в маленькой, полутемной комнатушке. Ну это уже совсем беспредел - кирпичные стены, голые кирпичные стены, даже штукатурку забыли положить. Подняв голову, Ким увидел ожидаемую засиженную мушиными черными точками лампочку у потолка, висящую на длинном проводе. Провод изогнулся дугой и застыл так навсегда, как гусеница, притворившаяся веточкой.
   В центре стоит стул, железный черный стул, с кожаной обивкой, порезанной ножом на лохмотья. Так похоже на комнату для пыток, что возникают подозрения насчет хозяина дома. Для чего еще ему такая комната в подвале? Стул оказался пуст. Лысый сидел в углу, прислонившись спиной к кирпичной кладке, одну ногу согнув в колене, а другую он вытянул на полу. Его штаны покрылись слоем бетонной пыли.
   - Кто здесь? - спросил он и почесал голый лоб.
   - Я.
   - Кто - я?
   - Ты чего, Лысый, не узнал, что ли? Это Ким. Помнишь такого?
   - Да.
   - Что - да?
   - Я много помню... разного.
   Ким пошел к нему. Бетонная крошка под ногами вкусно захрустела. Когда Ким сел на стул, Лысый вздрогнул, словно от испуга.
   - Твою мать, - сказал он. - Если б ты был там, с нами, ты бы не сел на этот стул. Не сел бы.
   - Почему?
   - Ты бы не сел.
   Ким достал сигареты, но, держа пачку в руках, не стал закуривать. Он вдруг ощутил себя посетителем в районной больнице. Конфет и мандаринов не захватил.
   Лысый потянулся вперед и его блестящая лысина вдруг вынырнула из темноты, словно вмиг проявившись на пленке. Лысый улыбался одними тонкими белыми губами. Он показался Киму очень похудевшим, похожим на Горлума из "Властелина колец". Глаза у него были красными, воспаленными, словно его замучила аллергия. Аллергия на бетонную пыль?
   Вчера Ким спросил у Морды про Лысого, ну, типа, кто он такой, что вообще из себя представляет и так далее. После того, как Морда рассказал ему очередную историю, Ким проникся к Лысому некоторым уважением. До этого он пересекался с этим типом всего, кажется, один раз, и то запомнил только лысину, которую он тер ладонью каждые десять минут, и анекдот, который Лысый рассказал ему в баре, про ковбоя и дерево в пустыне, все в дырах от пуль.
   Морда поведал Киму, что Лысый когда-то был шулером, катался в поездах и разводил идиотов за картами. Ага, пока в один прекрасный день его не сбросили с поезда свои же кореша-подельники. Каким чудом он выжил, да еще и не остался калекой, никто до сих пор не поймет. По идее, его должно было расплющить, как мотылька об стекло летящего на всех парах автомобиля. Но Лысый остался цел. Говорят, его заговорила бабка-ведьма, потому, говорят еще, ему и везло в картах. Постоянно везло.
   Полчаса он полз на брюхе до ближайшего населенного пункта. И выжил. Вскоре все черти, которые толкали его в открытую дверь из тамбура, отправились в ад. Двоих нашли на местной свалке с аккуратно вспоротыми животами. Третьего поймали, когда он плыл по реке на спине и смотрел заплесневевшими глазами в облака. Синий, как инопланетянин. Из груди у него торчала заточка.
   - Расскажешь мне, - спросил Ким, вращая пачку сигарет в руке, - что случилось на пляже?
   - Нет.
   - Почему?
   - По кочану.
   Ким усмехнулся. Да он еще и дерзит.
   - Все погибли, мать твою, - сказал он спокойно. - Один ты живой. Это подозрительно, не думаешь?
   - А мне плевать. - И Лысый плюнул. Плевок приземлился на полпути до стула, на котором сидел Ким.
   - Если из тебя сделают козла, хм, отпущения, то тебе мало не будет, придурок. Расскажи все. Ты понимаешь хоть, придурок, о чем я тебе говорю?
   Молчание.
   Ким достал оду сигарету, сунул ее в рот, и, положив пачку на колено, стал искать зажигалку по карманам.
   - А если, - спросил он, - я отрежу тебе уши, ты все мне расскажешь?
   Опять не ответил. Сидит себе, урод, и не думает о дальнейшей, бля, своей судьбе. Псих.
   Ким не нашел зажигалку. Черт, забыл в машине. Когда он встал, стул упал на пол спинкой назад, подняв в воздух синевато-серую пыль. Звук получился приглушенным, словно бы глубоко под водой. Ким повернулся и пошел к выходу.
   - Как же ты отрежешь мне уши, если у тебя у самого нет ушей? - неожиданно крикнул Лысый.
   Ким застыл. Постоял немного, представляя, как там, в темноте, лысый псих улыбается своей глупой шутке, сидя по уши в бетонной пыли. Его лицо в тени невидимо, только ноги, вытянутые в пятне желтого света.
   - Да пошел ты, - сказал Ким. Ему захотелось курить.
   Проходя по узкому коридору, он думал о том, каким образом люди сходят с ума. Жил-был человек, а теперь он стал другим человеком. Как будто пьян или под кайфом, только это у него навсегда, и назад не вернуться. И как понять, съехала у чувака крыша или еще нет? Ну да, он вытворяет странные вещи. А какие вещи считать странными? Те что ли, которые нормальные люди не делают и не говорят. А вот Ким, кстати, действительно с удовольствием отрезал бы уши этому придурку, который раздел за картами столько народу, что, встав рядом в правильном порядке они бы могли изобразить видимую с вертолета надпись "ЛОХ" длиной в три километра. Да, отрезал бы. А нормальный человек - нет. Не отрезал бы. Значит, Ким - такой же пациент, как бы не изображал из себя Стивена Сигала.
   Наверное, сотрудникам особых подразделений, хотя бы и бывшим, задаваться такими вопросами не положено? Эх, мало тебя в училище по голове-то били...
   Из угла в угол, словно пинбольный шарик, отталкиваясь от стен, в коридоре гудела муха, забывшая путь наружу. Она, наверное, тоже сошла с ума, эта муха.
   На выходе Ким столкнулся с Мордой.
   - Ну че, - сказал тот, - пообщался?
   - Пообщался.
   - Думаешь, можно из него что-то вытянуть?
   - Если уши отрезать - все расскажет.
   - Мне кажется, он расскажет-то расскажет, но это будет такая херня, что мы запаримся выяснять, что он вспомнил, а что сам придумал, так?
   - Тоже верно, солдат.
   - Скоро за ним отец приедет. Заберет домой. А может, сдаст в психушку, и с концами.
   - Да? Ну пускай.
   - А ты, Ким, не слишком это... отрезать-порезать-пырнуть. Не шуми.
   Ким усмехнулся. Он стоял внизу, а Морда на лестнице, и верхнюю половину его лица отрезало наискосок черной тенью. В подвале стояла тишина, мертвая, как в старом склепе. Даже муха затихла. Может, сдохла.
   - Курить хочу, Морда, мочи никакой нет. Пойдем, пыхнем.
   - Пойдем.
  
   * * *
  
   Балкон был огромным, и с него открывался пошлый, как анекдоты про новых русских, вид во двор. Во дворе росло дерево и стояли машины, две черные - толстяка, красная - жены.
   Морда познакомил Кима с хозяином. Толстяк носил на шее такую тяжелую золотую цепь, что ему сразу же хотелось дать по морде. Да-да, прямым в нос. Чтоб хрустнул, как арбуз.
   Они стояли втроем на балконе и курили. Ким не удержался и сплюнул вниз во двор. Толстяк даже бровью не повел.
   - Думаю, выгнать, что ли, жену на хрен, - заявил он чуть позже. - Совсем у нее запросы стали крутые.
   - Что случилось?
   - Да вот, на день рождения себе такое колечко присмотрела, я чуть ли не в шоке был от ужаса. Но ведь не откажешь, падле, да?
   И Ким подумал - вот он, тот, кому он отрежет уши с наибольшим наслаждением.
   Так прошла половина дня.
  
   * * *
  
   - Позвонил я сегодня Ленке, - громко сказал Морда.
   Музыка в ресторане глушила все звуки. Это был ресторан Толстяка, приличный, на удивление, ресторан. Ким поморщился, представив, что все вокруг, этот коричневый туман над столиками, гибкие официантки, отличный кофе, и неплохая музыка, все принадлежит круглому пошляку с цепью. Все он держит в своих сильных, но пухлых, мягких, как у капризного ребенка-обжоры, руках. От таких мыслей Киму это место даже разонравилось. Словно везде тут незримо присутствовал хозяин, размешивал толстым пальцем кофе в его чашке, хватал за задницы официанток, пробовал вино из горлышка, веселился и кричал, как сумасшедший.
   - Позвонил - и что?
   - Ну, по телефону я не стал у нее все выспрашивать. Назначил ей свидание, - Морда ухмыльнулся, - вот здесь.
   - Когда? Вечером?
   - Ну... да. Конечно, когда ж еще.
   - Чтоб завтра я знал о немой все. И... ладно.
   Ким отхлебнул вина. В желудке стало горячо и пушисто. Музыка перекрывает все. И шум прибоя тоже. Говорят, те, кто живет у Моря, чувствуют его настроение даже за километр от берега. Надо спросить как-нибудь аборигенов об этом.
   - Кимыч, ты хоть расскажи, чего тебе псих наговорил.
   - Я сказал, что отрежу ему уши.
   - А он?
   - Он, говорит - у тебя у самого нет ушей. Придурок.
   - Ну да, уши-то у тебя, кажись, на месте. А знаешь, что он сначала сказал, когда мы его только нашли? Он на вокзале сидел на скамейке, мокрый, весь в песке. Голый по пояс. Сидел и молчал, смотрел в одну точку. Как он туда попал, один хрен только и знает. Ну, наши пацаны его стали дергать, думали, он обкурился опять. А он поднимает голову и говорит: "Они все до сих пор там, на берегу. Воют, как черти. И паук. Ловит их сетью".
   - Так точно и сказал?
   - Точно так. Я этот бред помню дословно, можешь, Ким, записать на бумажку, если тебе интересно. Наши ребята много чего перевидали, но тут потерялись. Их мозги это просто не могли переварить.
   - Мозги, говоришь? Ну да...
   Ким зажег сигарету. Последнее время он много курил. Хорошо это или плохо? Может, это сонная деревня у холодного Моря так на него действует? Здесь никто никуда не спешит, все разговоры приглушены, как будто шум Моря так силен, что аборигены уже отчаялись его перекричать. Кима это немного бесило. После круговерти города ему придется пройти акклиматизацию, некую ломку, чтобы привыкнуть к этому, пляжно-соленому, миру. Однако он еще надеялся вернуться обратно, в город, и иногда из глубины его души всплывал иррациональный страх, что побережье не отпустит его, что еще чуть-чуть, и он останется здесь навечно.
   Местные много пьют. Они похожи на свалившихся в канализационный колодец ангелов, разочарованных и кислых. Ким не знал, откуда он это взял. Так, пришло в голову.
   Пока Ким курил, в ресторанчик вплеснулись ярко и эротично одетые девушки, пять штук, все как на подбор. Громко щебеча и повизгивая, они приземлились за свободный столик и тут же принялись приставать к официанту. Потом одна из них, с волосами, голубыми, словно тосол, что-то шепнула худому парню в ухо, он отлучился, а через минуту музыка в ресторане исчезла, тут же сменившись шорохом радио.
   - Это была бессмертная композиция культовой английской группы "Prodigy" - Funky Shit - сказал голос. - Далее еще много интересного, оставайтесь с нами, "Бирюзовая волна"-FM, здесь по-прежнему Стрелок Максимов, и... просто оставайтесь с нами.
   Песня, которую поставил Стрелок, Кима вполне устраивала, однако настроение, странное дело, еще чуть-чуть ухудшилось. Казалось, чертова "Бирюзовая" преследовала его, словно окружающий воздух состоял из этого радио, и оно сдавило на Кима со всех сторон сразу. Оно было везде - в автомобилях, кафе, на улице, половина звуков, которые он слышал в этом городе принадлежали ему - всемогущему и всеведущему мега-дэнс-пати-радио.
   Официант поставил на стол вторую бутыль вина. Ким смотрел на нее без энтузиазма. Первую почти всю осушил Морда, и теперь он заметно покраснел, и, похоже, надрался.
   - Скажи, Морда, не скучно тебе жить на побережье? Дыра ведь, если честно, а? - спросил Ким у его разъезжающихся глаз.
   Морда заулыбался. Потом запустил пальцы в волосы, обхватив голову. Замер на мгновение, все еще пьяно улыбаясь.
   - Знаешь, Кимыч, - сказал он, - я ничего не боюсь в этой жизни. Ничего, кроме одного - что я здесь навсегда, понимаешь, о чем я? Что я тут застряну и сдохну в деревне, сдохну колхозником, веришь мне, нет?
   Ким кивнул.
   Сквозь большое, слегка затемненное коричневым цветом стекло он видел, как на стоянку ресторана вкатила тачка Толстяка. И следом за ним - милицейский "Уазик". Что это, Толстый уже ездит с эскортом?
   Вывалившись из двери, Толстяк закрыл замок и - пик-пик - включил сигнализацию. Тем временем менты тоже, хлопая дверями, вылезли из машины. Они подошли к Толстяку и один, высокий и тощий, заговорил с ним. Ким не слышал их разговора, только наблюдал из окна как они раскрывают рты как немые селедки. Второй мент стоял молча.
   И тут Ким узнал их - это те, с трассы. Те самые, два странных урода, что остановили его на трассе - ну точно, вот этот молчит, а этот все размахивает руками, будто регулировщик. Что-то липкое и холодное, как желе, обнаружилось внезапно у Кима внутри, и медленно протекало теперь сквозь все сосуды. Он плеснул себе и Морде еще вина, и осушил бокал одним глотком.
   А когда поставил его на скатерть, все уже исчезли.
   За окном не было ни ментовского "Уазика", ни их самих, вообще никого - только машина Толстяка, и еще одна - синяя "шестерка", на стоянке. Черт.
   Да что это?
   - Эй, братва! Здоров, братва, чего приуныли, а? - Толстяк голосил, пересекая зал. Даже Морда, дремавший за столом, поднял голову. Волосы у него на голове торчали вверх, как антенны.
   Приставив стул от соседнего столика, Толстяк ухнул на него и первым делом допил вино в бокале Морды.
   - Хватит пить, - сказал он с ухмылкой, - хватит пить, братаны. Едем ко мне. Сегодня вечером будем играть в покер. Нашему гостю из столицы, - Толстяк положил руку Киму на плечо. Забывается, нахал, - особенно не к лицу зажимать баблосы!
   Морда с грохотом поднялся из-за стола, уронив бокал и расплескав дорогое вино по скатерти.
   - Нет, - сказал он, наблюдая, как вино стекает струйками на пол, - нет, я не могу, не сегодня. На сегодня у меня планы. Ким знает. У меня свидание, бля...
   Морда заржал.
   - Давай подброшу, - предложил Толстый. - Ну а ты, Ким, как? Куда?
   - Забирай его и сделай так, - скомандовал Ким, - чтобы перед девушкой он появился зеленым огурчиком, ясно? Это важно. Головой отвечаешь за это, понял? - Он ткнул Толстяку в грудь. - Понял?
   - Ну... понял. Тебя подвезти?
   - Не надо. Я... пройдусь. Погуляю по пляжу... пожалуй.
  
   * * *
  
   Ким шел по набережной и думал, думал...
   О том, зачем он здесь.
   О том, что с ним происходит. Точнее, что происходит с его головой - она пухнет и гудит, как скороварка.
   О том, стоит ли ему, зависнув в провинциальной приморской тишине, оставаться здесь и далее. Ведь есть у него дела и поважнее. И снова все скругляется к вопросу номер раз: зачем он здесь? Уже не первый раз возникает у него сосущее под желудком ощущение, что он принимает решения, которые подсказывает ему кто-то другой. Некий дьявол, шепчущий в левое ухо. Может быть, стоит бросить все это, пока не поздно.
   Он так устал, так устал, устал от радио, от Моря, своих коричневых туфель, грозы, наглой рожи толстяка, атмосферы безумия, денег, вина, пива, разговоров, покера...
   Он устал, и ему, как ни дико это звучало, ему, человеку, который сделал себя сам, пройдя сквозь кирпичные стены и говенные ямы, ему захотелось вдруг просто поплыть по течению, не думать о том, зачем он делает то-то и то-то, захотелось побыть немного подчиненным, захотелось назад, в детство... в армию, в конце концов.
   Вскоре он увидел дерево. Оно росло у парапета, отделяющего асфальтовую набережную улицу от белого песка пляжа. Большое старое дерево, кривое и темное. На его коре ножиком было вырезано только одно слово.
   НЕТ.
   Ким застыл, как вкопанный. Знак. Это знак. Не иначе.
   Однозначно.
   Неужели демоны побережья, невидимые и непостижимые силы, сводящие аборигенов пляжа с ума, вступили с ним в контакт? Завели разговор? Вот так, запросто?
   Пораженный, он стал медленно обходить дерево вокруг, и вдруг остановился и принялся ржать, как сумасшедший. Как конь. Как идиот. Как мудила. Убитый насмерть. Ему открылось все знание полностью. Он увидел, целое, лишь часть которого мог лицезреть ранее.
   "Саша делает минет", - было написано на дереве.
  
   * * *
  
   Лысый повесился, когда уже стемнело и покер подошел к концу. Толстяк изрядно проиграл и чуть не подрался с одним из удачливых гостей - адыгейцем по имени Марат. Марат постоянно улыбался огромной, полной белоснежных искусственных зубов, улыбкой, и носил синий пиджак.
   - Да у тебя полные рукава тузов, сука! - кричал Толстый.
   Но драки так и не случилось. Все замерли, когда в комнату вошел Морда и сказал необычно тихо:
   - Мужики. Лысый концы отдал.
   Ким ясно услышал, как тикают настенные часы.
   Глаза Толстяка округлились.
   - Как так?
   - Он повесился. Удавился ремнем. Сам.
   - Твою мать.
   - И это еще не все...
   - А что еще? Говори!
   - Пойдемте. Сами посмотрите.
   Потом они долго, слишком долго, словно коридоры дома Толстяка неожиданно удлинились в четыре раза, спускались в подвал. Морда бежал прямо перед Кимом, за ним следом - Толстяк, остальные, негромко матерясь, стучали каблуками где-то позади.
   Внизу было все так же пыльно и темно. Морда не стал заходить в комнату, где последнее время жил их домашний сумасшедший, он, прислонившись к стене, встал у входа. Ким первым увидел, почему, и это зрелище чуть не заставило его вывалить на пол все, что он съел в ресторане.
   Лысый не просто убил себя. Не только. Не сразу. Ким застыл в дверном проеме, руки сами собой сжались в кулаки. Сверху вниз, от мозга до кончиков пальцев ног, сквозь него прошла волна мелкой дрожи, словно он был мобильным телефоном и только что исполнил виброзвонок.
   - Ч-черт... - только и выцедил он. В желудке еще ворочалось что-то живое, что-то вроде полудохлой кошки.
   - Что там, что там? - заголосил Толстяк, высовывая голову из-за Кимова плеча. - Вашу мать, что за дрянь?
   Ким повернул к нему окаменевшее лицо. Морда сделал микроскопический, почти не заметный для непосвященного, шажок в сторону. Все правильно. Просто он уже знал этот взгляд, много раз видел, как у Кима вот так расширяются глаза, и понимал, чем это грозит.
   - Кто дал ему нож? - спросил Ким с кажущимся спокойствием. На самом деле тетива у него внутри уже дрожала, натянутая до предела. - Он ведь псих. Сказано было, ничего опасного ему в руки не давать.
   - Но... - Толстяк замялся, - кто-то... я не знаю, недоглядели...
   Ким ударил.
  
   Глава 5. Психология
  
   С Мисс Психолог Рыбак был знаком, кажется, еще с каких-то забытых прошлых жизней. Они ходили в один детский сад, играли вместе в глупые детские игры - она была принцессой, а Рыбак тигром, который ее похищает и уносит в зеленые джунгли виноградника. В те времена они любили друг друга по-настоящему, без лишних взрослых сложностей. Эти воспоминания вспыхивали в голове у Рыбака белым, как простыня, цветом.
   Потом они надолго расстались - она просто уехала. Вернулась через несколько лет - взрослой, но все той же девочкой с полярными звездами в глазах, той же принцессой. Встречаться они начали на первом курсе универа. Просто не могло быть по-другому.
   Рыбак обнаружил себя сидящим у окна, за которым вставало затяжное прохладное утро, и задумчиво постукивающим по подоконнику телефонной трубкой. Ну да, он собирался Ей позвонить.
   Он вдруг понял, что успел ее забыть. Ее образ в памяти не хотел фокусироваться, и растекался, словно воспоминания не о живом человека, а о героине старого фильма. Нет, в общем он ее помнил - девушка в длинном черном пальто, волосы до плеч, со стопкой книг из университетской библиотеки, узкие голубые джинсы, каблуки стук-стук - она все время куда-то бежит. Глаза - как звезды, улыбка, которая, кажется всегда знает о Рыбаке все. Полностью, абсолютно все.
   Через пять минут он ей все-таки позвонил.
   Пи-ип.
   - Алло?
   Мужской голос резанул ухо.
   - Алле? Кто это?
   - Можно Марину?
   - Сейчас. Секунду.
   Она живет не одна. Рыбак ухмыльнулся. Не ожидал от себя рецидива ревности.
   - Да?
   Ее голос. На Рыбака вдруг нахлынуло что-то... что-то... что-то необъяснимое. Оттуда, из прошлой жизни.
   - Привет, Марин, как живешь?
   - Рыбак - ты, что ли?
   - Ага.
   - Давно тебя не видела. Что-то важное?
   - Да... нет. Хотел узнать, как у тебя дела.
   - Нормально. Заходи в гости.
   - Нет, лучше ты ко мне. Сегодня вечером, к примеру. Я тебя напою кофе, и... дело у меня к тебе есть.
   - Значит, все-таки дело? Хорошо. Я буду.
   - Пока.
   - Увидимся.
   Рыбак положил трубку. Все так легко, но... Блин, они только что разговаривали как чужие, далекие друг от друга люди. Все изменилось. И, может быть, изменилось давно, просто Рыбак не замечал этого раньше.
  
   * * *
  
   Она прибыла ровно в пять-ноль-ноль. Услышав звонок из кухни, Рыбак уже знал, что это она.
   Ну что же, яхта, добро пожаловать в мой порт, подумал он, открывая замки.
   - Привет, - сказала Мисс и улыбнулась. На ней было не черное, как раньше, а густо-свекольного цвета пальто. Времена меняются, и вот она уже носит вещи, которые ему не по вкусу. Рыбак все не мог понять, действительно ли у них стало меньше общего, или он все это сам придумал, чтобы немного потрепать свою разленившуюся душу. А то она уже стала похожа на пиратский черный флаг, используемый в качестве половой тряпки. Не душа, а душонка.
   Звучит как "тушенка".
   - Ну проходи, садись.
   - М-м, кофе как пахнет...
   - Ну, кофе ты всегда варила лучше, чем я.
   - И что... а... привет.
   Бордовое пальто осталось у Рыбака в руках. Постояв так секунд десять, он повесил его на вешалку и прошел за ней на кухню. Марина разливала черный кофе. Первой налила Нике, потом Рыбаку, затем себе. Села на стул, взяла чашку в руки и сделав глоток, стала смотреть Нике в глаза. Рыбак замер в дверях, наблюдая за ними.
   Немая сцена продолжалась около минуты.
   - Она что - немая? - спросила Мисс.
   - Да.
   - М-м...
   Ника рассеянно водила взглядом своих изумрудных глаз по белым стенам, снова ненормально невозмутимая и уставшая. Мисс была лишь еще одной тенью, пробежавшей по простыне, которой Ника была укрыта с головой. Вот как это увидел Рыбак.
   - Ты симпатичная девушка, - сказала Мисс, и Рыбак уже знал, что она скажет дальше. - Но почему ты не улыбнешься?
   Ника на мгновение задержала взгляд на ней, невесело улыбнулась и тут же снова ушла в себя, вслед за следующим глотком черного кофе ушла в себя.
   Мисс хмыкнула.
   - Чем сейчас занимаешься, Рыбак? Работаешь? - вдруг спросила она.
   - В компьютерной фирме.
   - Здесь, у нас?
   - Нет, там, в городе. Я сейчас в отпуске.
   - М-м, и как - доволен?
   - Работой? Вполне.
   - Интересно?
   - Жутко интересно, Марин. У меня к тебе будет просьба...
   - Какая?
   - Пойдем на балкон. Расскажу.
   - Покурим? Дай сигарету, Рыбак.
   - Я не курю.
   - М-м, давно?
   - Уже три дня как. Кстати, тебе привет от Олежки.
   - И ему прива.
  
   * * *
  
   На балконе было влажно, ветрено и холодно. Ледяной ветер представлял собой коктейль из дыма, выброса ближайшего завода, грозового озона, морской соли и разлагающихся листьев. Да нет же, он был по-своему вкусным и приятным на ощупь. Он будил желеобразные воспоминания о старых временах.
   - Рыбак?
   - А?
   - Где ты ее нашел? Она действительно немая?
   - Да, она глухонемая. А где нашел - это длинная история.
   - Так расскажи мне ее.
   - Хочешь поговорить об этом?
   - Ха-ха-ха. Как смешно. А просьба твоя связана... с ней?
   - Ну... да.
   Мисс улыбнулась. Она курила длинные и тонкие белоснежно-белые сигареты. Ей, кажется, стало скучно. "Лю-у-у-у-ди-и..." - пропела она, перегнувшись через подоконник, и Рыбак невольно издал короткий хриплый смешок. "Это та баба, которая по пьяни хотела с шестого этажа спрыгнуть"? "Угу. Она самая". "Ну тогда она в надежных руках, мать твою".
   - И что с ней не так... Как, говоришь, ее зовут?
   - Ника.
   - Ни-ика... М-м, красивое имя. Это она тебе сказала, что ее так зовут?
   - Она написала. На песке.
   - Как романтично... Она твоя девушка?
   - Нет.
   - А кто же?
   - Неважно, Марин, что ты скажешь?
   - О чем?
   - О ее... психике. У нее шок, мне так кажется.
   - С чего ты взял?
   Рыбак молча пожал плечами. Где-то над крышами заплесневелых пятиэтажек, выстроившихся неровными рядами вдоль склона, крикнула одинокая сумасшедшая голодная ворона.
   - Мне б надо с ней немного пообщаться. Куда ты меня впутываешь, а, скажи, Рыбак? Что за история такая?
   - Я все тебе расскажу. Но потом. Это все... не так просто.
   - М-м...
   Рыбак смотрел, как в дрожащем синеватом воздухе спят улицы, как, сгорбившись, о чем-то молчит слепая "кобра" давно разбитого фонаря. Как скользят по стенам домов тени пролетающих под грозовым облаком ворон.
   - Надеюсь это не связано, - спросила Мисс, - с тем убийством на пляже?
   Рыбак вздохнул и понял вдруг, что именно сейчас, вдыхая осенний влажный холод, полезный, бля, морской воздух, он не может ответить по-другому.
   - Да, - сказал он и зачем-то пожал плечами. - Да.
   - Что - да? Куда ты снова влез, Рыбак? Что опять случилось? Что за история? Что у тебя за чертова карма - попадать в дерьмовые истории?
   Мисс Психолог взялась его атаковать. Она стреляла в Рыбака отлитыми из серебра вопросами, и пули одна за другой ложились точно в его мягкий беззащитный мозг, ну или в душу, там, не все ли равно. Странно, но Рыбака ее нападки не трогали, он уже так устал, что ему было просто плевать. Как боксер, пропустивший миллион ударов - нет сил, чтобы поднять руки, нет сил, чтобы расстраиваться из-за этого. И еще - тревожный сигнал - Рыбаку захотелось выпить. Или хотя бы закурить - хоть за что-нибудь ухватиться.
   - Ты помнишь, что было в прошлый раз? - говорила она. - Не забыл еще? Или тебе было мало? А может, у тебя это в крови, может, ты все-таки в тюрьму хочешь? Что ты сделал с этой девчонкой?
   Рыбак улыбнулся.
   - Марин...
   Она мгновенно замолчала. А ведь казалось, что она не замечает никого вокруг, кроме себя.
   - Что?
   - Ты мне поможешь или нет?
   - Сначала ты мне расскажешь, в чем дело.
   - Только это - между нами. Ясно? Это очень серьезно.
   - Я так и думала... Если ты вляпаешься - так по самые уши. По-са-мы-е-у-ши.
   - Да, Марин. Так всегда.
   - Но... Рыбак, ты же знаешь, ты можешь мне доверять...
   - Я помню. Я все помню.
   Звонок в дверь явился из ниоткуда так неожиданно, что Рыбак на мгновение решил, что спит и это верещит будильник. Пора вставать.
   - Извини, Марина, я пойду открою.
   Боковым зрением он видел, как она кивнула. Пока Рыбак шел в прихожую, он окончательно убедился , что все произошедшее - не сон, и то, что происходит - не сон, и то, что еще произойдет, на сон вряд ли будет похоже. И кого там дьявол принес.
   В глазок он увидел двоих незнакомых мужиков.
   - Кто там?
   - Добрый человек, - сказал один из незнакомцев, - скажите, верите ли вы в бога?
   - Че-его?
   - Шутка, - сказал второй. - Мы все шутим. Открой, тебе телеграмма.
   - Пошли вон отсюда, уроды, нах!
   Где-то за спиной Рыбака появилась Марина.
   - Что случилось? - очень тихо спросила она.
   - Открывай, козел, - заорал первый незнакомец, - сейчас дверь вышибем на хер!
   Рыбак начал сатанеть. Руки сами собой сжались в кулаки.
   - Ну все, - сказал он, - кто б ты ни был, ублюдок, я сейчас выйду!
   - Не открывай! - так же тихо сказала Марина.
   Но он уже скинул цепочку, щелкнул замком, распахнул дверь...
   ...И тут же удар в челюсть сбил его с ног.
  
   Глава 6. Скотч
  
   - Держи его...
   - Держу. Лежать, сука!
   - Держи крепче, Морда, я дверь закрою. Держи же!
   - Да держу я, бля, здоровый, как кабан... Не рыпаться, я сказал!
   - Черт, бери скотч. Хватай скотч, я отрежу.
   - Чем я тебе его схвачу, зубами, что ли? Чем?
   - Чем хочешь, держи чертов скотч, я отрежу!
   - Давай... Рот ему заклей...
   - Руки его давай сюда, смотаю. Вот так. Спокойно, родной, не вые...
   - А-а, черт, сс-у-ука... Вяжи ему ноги, он лягается. Черт... Ты хоть знаешь, падла, как мне больно, а? Я же убью тебя здесь, понял ты, нет? А? Мразь. Вяжи ему ноги.
   - Дверь лучше закрой! Орем на весь подъезд.
   - Ага.
   - Лежи, родной, тихо лежи.
   - Скотина...
   - Погоди, я отрежу.
  
   * * *
  
   Ким бросил ножницы на пол. С грехом пополам вдвоем они таки одолели его, и теперь хозяин квартиры, с ног до головы криво обмотанный скотчем, как мумия бинтами, с руками, заведенными за спину, лежал, побежденный, на полу. Операция осуществлена успешно.
   Морда запер дверь на все замки и, присев на корточки рядом, стал разговаривать с побежденным.
   - Мы, - говорил он, - ничего тебе не сделаем. Мы ж не отморозки какие. У нас просто к тебе несколько простых вопросов. Мы просто спросим, а ты просто ответишь. Это для твоего же блага. Понятно?
   "Как у него все "просто", - подумал Ким, - так он и расскажет тебе все, ага".
   - Морда, - сказал он, - не увлекайся, пожалуйста. Ты базаришь, как негр голливудский, ей-богу.
   - Да ладно тебе.
   Ким огляделся. Судя по тишине, в квартире кроме них никого не было. Или все спрятались? Ну точно, девчонка же глухонемая! Она не слышала драки, сейчас сидит в соседней комнате, наверное, и смотрит телевизор. Вот умора. Ну ничего, Ким до нее доберется, и он развяжет язычок даже ей.
   Квартирка не то чтобы бедная, но и не такая, как Ким привык. Обычное, среднестатистическое обиталище аборигена побережья. Район правда здесь гнилой, дома стоят под склоном горы, отдельно от остального города, двора нет, асфальта нет, все говно присыпано гравием. Грустно.
   - Хочу чаю, - сообщил Ким, - где тут у вас кухня?
   Связанный на полу Рыбак - такое у него, кажется, погоняло, - потихоньку бесился, то рычал, то мычал, то пытался перекатываться по полу, но Морда, не переставая рассказывать свои дурацкие истории, подталкивал его обратно. Так всегда - в боевой обстановке у Морды просыпается словесный вулкан. Придурок.
   Ким вошел в маленькую кухню. Никого.
   Чая тут также не оказалось, чайник был пуст. Ким сел за стол, и подперев рукой голову, принялся рассматривать чашки на клетчатой клеенке. Кофе. Черный...
   - Эй, - подал голос Морда, - ты где там? Мне что, вечно с ним сидеть?
   - Я сказал, сторожи его, вот и заткнись и смотри за этим уродом.
   - Ким... - но дальше он, видимо, не решился сказать.
   Три чашки с черным кофе... Стоп. Три чашки. Ну да, еще теплые, хотя кофе уже добрался до стадии безвкусной черной жидкости. Одна чашка полностью пуста, две другие - полны наполовину. Они здесь только что были.
   - Ким, ты жив?
   - Заткнись.
   - Жив ведь, сука.
   Они сидели тут, на кухне и пили кофе - этот, Рыбак, немая Ника и кто-то еще, возможно, друг. Они сидели на стульях, сжимая в ладонях дымящиеся чашки, и болтали о какой-нибудь ерунде - все, кроме Ники. Она пила кофе молча, изредка поглядывая на остальных из-под бровей. Может быть, читала по губам. Это ее чашка пуста, она не отвлекалась на пустые разговоры и выпила все...
   - Ким?
   - Заткнись.
   ...Они сидели, пили кофе, и вдруг в дверь позвонили. Рыбак встает из-за стола и идет в прихожую - открыть. "Пошли вон, уроды", - кричит он сквозь дверь, и остальные, отставив чашки, тревожно прислушиваются. Нет, такого не может быть - в квартире никого, кроме Рыбака, нет. Деться им тоже некуда.
   Ким смотрел на чашки. Столпились на краю стола, словно бы это они собрались потрепаться, позвякивая ложками. Только одна из них молчит - она пуста, в ней не хватает самого главного - океанчика черноты. Она нема и глуха. Чашки - маленькие человечки.
   Ким взял одну и одним глотком выпил остатки. Сморщился. Дрянь.
   Лысый, сволочь, отрезал себе уши. Зачем? Зачем он это сделал? Как он выдержал эту боль? Он, конечно, был сумасшедшим, но... но кем надо быть, чтобы отрезать свои уши. Больше, чем просто психом. Лысый отрезал себе уши и аккуратно положил их возле табуретки, с которой после спрыгнул, повиснув под потолком. Два кусочка окровавленной материи лежали у его ног, вывалянные в бетонной пыли, словно котлеты в сухариках.
   Ким допил кофе из второй чашки.
   Другой вариант. Вдоволь поболтав, гости расходятся по домам. Рыбак провожает их до двери, и кофе не успевает даже остыть, как они уже выходят из подъезда. В это время Морда и Ким подходят к дому и встречаются с ними лицом к лицу.
   Но они никого не встретили, это точно.
   - Ким?
   - А?
   - Ты вчера Толстяку нос сломал. Мне сейчас утром сказали. Он теперь ходит с такой штукой на носу.
   - Да? Нервы у меня сдали вчера капитально. Но, согласись, он этого заслуживает.
   - Да я и не спорю. Он та еще мразь.
   - Да.
   Черт. Холодно. У них тут что - совсем не топят?
  
   * * *
  
   - Ладно, Морда, отдохни, - сказал Ким. Он стоял в прихожей за спиной у сидящего на корточках рядом с пленником Морды. Услышав Кима, он вдруг испуганно дернулся и обернулся. - Я им займусь.
   - Отлично.
   Морда потопал на кухню. Через мгновение оттуда послышался усталый хриплый мат и звон разбитой посуды.
   Ким схватил Рыбака за плечи и потащил в гостиную. Тяжелый, действительно, кабан. В зале он бросил Рыбака у дивана, прислонив его к нему спиной. Получилось, будто он решил посмотреть телевизор, сидя на полу. Сам Ким сел на ковер напротив и впервые посмотрел пленнику в лицо.
   На него глядели красные, воспаленные глаза, злые, расширенные от гнева зрачки. Однако сам Рыбак оставался спокоен. Только бицепсы чуть заметно, но не ускользнув от взгляда Кима, были напряжены. На небритом подбородке пленника засохла бурая кровь. На губах и щеке она пристыла, расплющенная, спрессованная прозрачным скотчем.
   - Ким! - голос Морды из кухни. - Прикинь, у него пива полный холодильник. Неплохо.
   - Напьешься - убью.
   - Да ладно. Я только послевчерашний сушняк прибью слегка и - все.
   Ким вздохнул и ухмыльнулся.
   Ну, кто же ты таков, Рыбак?
   Когда Морда явился со "свидания" с Ленкой, он еле держался на ногах. Вывалился из такси и поскакал к воротам дачи Толстяка, забыв расплатиться. Пришлось это сделать Киму. "Все нормально, шэф, - сказал он уже приготовившемуся умереть в бою таксисту. - Не в деньгах счастье. Мы мелочь не жмем".
   Впрочем, Морда быстро протрезвел, не без помощи, правда, ныряния в ледяной бассейн. Найти глухонемую оказалось куда проще, чем думалось. Просто Ленка видела их. С Рыбаком. В тот самый день. В день убийства.
   "Я ехала в машине, с Рустамом, - рассказала она, - смотрю, они идут. Втроем. Помахала им. Ноль реакции. Не заметили меня. Ну, Нике кричать бесполезно, а этим... в общем... Они втроем шли. Ника, Рыбак и еще какой-то чел. Его я не знаю".
   "Что за Рыбак такой?", - спросил Морда.
   "Ну как... Рыбак - его все знают. Чудак такой еще. Бывший боксер. Он в пятиэтажках живет. Ну этот - который года назад двух парней заезжих избил, да, одного до смерти".
   "Хм", - сказал Морда.
   Про эту историю он что-то слышал, но подробности помнил смутно, в гнилом курортном городишке такие вещи редкостью никогда не были. Ему рассказывали сотни таких историй. Сидел этот самый Рыбак с девушкой в кафе, к ним прикопались какие-то чебуреки, кажется. Ну, бывший боксер, как никак, сложил обоих в кучку. Но, видимо, не рассчитал удар. Перестарался слегка. И вот. Почему Рыбак не сидел? Ну, ясно почему, но про это вслух не говорят.
   "Что ж, Рыбак, говорят, ты умеешь убивать...", - подумал Ким, глядя в его темные глаза.
   Морда появился на пороге с бутылкой пива в руке. Его крашеные волосы стояли торчком.
   - Ну что? - спросил он. - Пытать будем?
   - Будем, - ответил Ким.
   И тут он кое-что увидел. На журнальном столике.
   Это были смешные рисунки, нацарапанные на листочках. Художник, кажется, психически болен. Все три листка исчерканы черным карандашом с каким-то диким нажимом, иногда чуть не рвущим бумагу. На рисунках застыли в немом движении чудовища - танцующие, ползущие, рыдающие в сложенные лодочкой руки-лапы. Сплетение щупалец, бред вроде того, что выжигают в тату-салонах. У одной подружки Кима была такая татуировка, еще она носила черную куртку и черные кожаные штаны. Дура. Она уехала. В Москву.
   Ким бросил листки на пол.
  
   * * *
  
   Когда бьют по голове, а потом обматывают скотчем, словно дырявый шланг, обычно появляется злость. И страх. Ничего этого Рыбак не чувствовал.
   Прислушавшись к себе он с удивлением обнаружил, что ему, по большому счету, плевать. Совершенно плевать даже на собственную жизнь. Может быть, это оттого, что все перевернулось слишком быстро, а может быть из-за этого странного исчезновения девушек... Может быть, подумал Рыбак, подсознательно он уверен, что все это - дурацкий сон.
   Но во сне зубы так не болят, и не бывает такого чувства, будто во рту керамическая крошка пополам с соленым томатным соусом. А еще чертов скотч... Рыбак ощущал себя гусеницей, намертво укутанной в кокон. Козлы... Руки смотали за спиной, и от этого мышцы затекли и болят. И губы слились с полоской скотча на лице в клейком поцелуе.
   Однажды, в далеком-предалеком детстве, утонувшем в трясине лет, Рыбак - его тогда еще не звали так - полез играть в старый гараж и упав, сломал руку. Помнится, он совсем не кричал тогда, просто молча вернулся домой, и если бы не слезы, текущие рекой, никто бы и не заметил. В больнице добрый доктор с заспанными малиновыми глазами наложил ему гипс. Рыбак хорошо помнил то ощущение, словно рука перестала ему принадлежать, или, как минимум, принадлежала теперь не только ему. Нынче же ему казалось, будто в гипс закатали его целиком.
   А ты ведь, наверное, сегодня умрешь, Рыбак. Что ты на это скажешь?
   Ничего.
   Плевать.
   По крайней мере, он знает их имена, слышал их в разговоре. Они не скрываются - это еще один аргумент в пользу гипотезы скорой смерти Рыбака. Одним Рыбаком на свете станет меньше. Но зато он знает их имена. Того, что сидит перед ним, разглядывая рисунки Ники, смуглого и черноволосого, зовут Ким. Его раскосые глаза говорят: я опасен. Второй парень попроще. Ким называет его Мордой.
   Поможет ли ему эта информация? Нет.
   Хм, оказалось, что лежа на полу, избитым, окровавленным обрубком, приятно о чем-нибудь думать. Особенно если смириться со своей скорой смертью. В обычной обстановке как-то не до этого, то некогда, то не о чем думать. А сейчас миллион мыслей лезет в голову. Например, можно думать о Мисс. Об ее улыбке и бордовом пальто. О Нике и ее говорящих пальцах и черно-белых рисунках. Интересно, с кем бы из них он переспал напоследок? Можно вспомнить Олега. Он собирался подарить на день рождения своей даме сердца букет из резиновых членов. Придурок. Нормальная девушка скорее всего в ужасе уедет в другой город.
   Стоп. Звонок телефона. Ха-ха, мелодия из "Бумера". Ким зашевелился, наверное, это его телефон. Да нет, балда, куда ты смотришь, можешь не хлопать по карманам, даже я прекрасно слышу, что звук из прихожей. Ты выложил телефон перед дракой. Ага, допер, наконец.
   Ким вышел в прихожую и Рыбак остался один. Сейчас ему полагалось попытаться сбежать, но мышцы не слушались. По телу проходили волны боли и жжения, заторможенные электрические разряды.
   - Слушаю, - хрипло сказал Ким.
   Рыбак стал слушать.
   - Кто это?
   Пауза, звонивший, видимо, объяснял, кто он такой. Но Киму объяснение не понравилось.
   - Кто ты, мать твою? Ты... не мучай мозги.
   - ...
   - Откуда ты знаешь?
   - ...
   - Чего ты хочешь? Кто ты?
   - ...
   - Да? А может тебе еще и...
   - ...
   - Скажи, кто ты, а тогда уже... ...нет, ты... Ты понимаешь, что я могу с тобой сделать?
   - ...
   - Хорошо. Когда?
   - ...
   - Сейчас не могу.
   - ...
   - Ну хорошо. Я еду. Морда!
   - Что? - голос второго напавшего. Если Рыбак выживет, он зароет его живьем. Он может простить ему выбитые зубы, но не те рассказы о собственной крутости, которыми Морда мучил его, лежавшего почти без сознания на полу. Я, мол, суровый парень, но не злой, я справедливый, я тебя прощу, ели ты мне все выложишь, я тебя еще защищать буду, я ведь крутой, а ты... Тебе конец, урод, дай только вырваться из скотча.
   - Морда, мне сейчас надо уехать. Срочняк. Ты остаешься здесь и сторожишь этого кретина. Ясно?
   - Слышь, Ким, ты че, что я тут с ним, ментов буду дожидаться?
   - Ментов не бойся, если что - вытащим. Охраняй его, говорю. А я скоро буду.
   - Ким...
   - Заткнись. Как ребенок, мать твою. Сиди тут. Я ушел.
   Хлопок двери.
   - У, бля.
   Щелк... Это замок.
   Они остались одни в квартире. Морда и Рыбак.
  
   * * *
  
   Рыбак молча следил, как Морда ходит по комнате взад-вперед. Вот он прошел направо, к окну, заглянул туда, повернулся и прошел налево. Затем снова вправо, похлопывая ладонями по джинсам.
   - Ну че смотришь, - сказал он, подойдя к Рыбаку, - че смотришь, урод? Не вздумай даже рыпнуться, убью ведь на месте.
   Зазвенел телефон, на этот раз не сотовый, а допотопный домашний Рыбака. Он делал так: дзззззз-з-з-ззззынннь... Как велосипедист на парковой дорожке.
   Морда испугался. В первый момент он даже посмотрел на Рыбака, и выражение лица у него было такое, словно он искал у пленника помощи. Типа "что мне делать, подскажи".
   - Сиди тихо, - шепнул Морда, прежде чем взять трубку. Это было глупо. Зачем шепотом? Да и Рыбак мычать и то мог с трудом.
   - Алло? Кто это? А, знаешь, братан, Рыбак сейчас не может подойти к телефону. У него проблемы, братан, и большие проблемы. Если хочешь помочь своему другу, можешь тоже подъехать. Нет, не важно, кто я. Никто тебе не поможет. Веди кого хочешь. Ага. Ну давай, брателла.
   Морда ухмыляясь, бросил трубку.
   - Олег звонил, - сказал он. - Это кто еще такой? Друг твой? Ну мы с ним тоже побеседуем.
   Олег? Приедет сюда? А ведь приедет. Помчится, как олень, выручать Рыбака из беды. Черт, опасно. Может быть, Олег, конечно, и соберет мужиков каких-нибудь в подмогу, но у Морды, кажется, есть с собой оружие. Пальба в тесной квартире до добра не доведет. Нет, на это рассчитывать нельзя.
   Как раз тогда, когда Морда вышел из комнаты и загремел посудой на кухне, Рыбак решил: хватит.
  
   * * *
  
   Все, решил он, поиграли и будет. И встал.
   Собрать всю волю в один кулак, рывок, и... вот он на ногах. Слегка пошатываясь, но стоит. Рыбак чувствовал себя огромным пингвином. Словно рук у него нет, а только одни крылья, заведенные за спину. Эх, если б он мог летать.
   Медленно, подволакивая ногу и шаркая по полу, будто запеленутая в скотч ожившая мумия, шумно дыша носом, как Дарт Вейдер, Рыбак двинулся вон из комнаты. Посмотрел на дверь. Нет, замок ему не открыть. Даже зубами.
   Рыбак свернул в сторону кухни. Черт, как же трудно так ходить. Только бы не упасть, только бы не упасть...
   Морду он встретил уже в коридоре. Он шел из кухни, видимо, услышав шум, и держал в одной руке открывалку, а в другой - невскрытую бутылку пива. Из его, Рыбака, холодильника! Сука.
   Время потекло медленнее, не как вода, а словно тягучий мед. Медовое время битвы. Рыбак мог отследить, как расширяются глаза Морды, как он складывает губы, пытаясь произнести что-то вроде "ебтв...", но не успевает, как он заносит бутылку над головой, как оружие...
   Рыбак опередил его. Он резко бросил себя вперед и нанес удар головой прямо между расширяющихся глаз. Глаза закрылись. В своем замедленном времени Рыбак видел, как Морда падает назад, и Рыбак летел вслед за ним, как, ударившись об стену, разлетается на тысячи сверкающих осколков бутылка "Балтики-8"...
   Рыбак очнулся лежа на поверженном противнике на полу. Морда лежал в отключке. У него шла носом кровь, заливая лицо. Рубашка Рыбака и дорогая спортивная куртка Морды - все было в пивной желтой пене и крови.
   Рыбак собрался. Второй раз подняться было куда труднее. Скотч противно хрустел. Сначала Рыбак встал на колени - и с него посыпалась на пол стеклянная шелуха, затем уже он, внутренне застонав, поднялся на ноги. Ноги болели. Голова болела. Перед глазами плыл туман, белесый, как облака, зависшие над городом в этот вечер.
   В руке Морда до сих пор сжимал отбитое коричневое горлышко. Рыбак пнул руку и оно улетело, звякнув, в другую комнату.
   Морда зашевелился. "Уммм-м-м..." - простонал он. Рыбак пнул его в живот. "У-ррр..." - отозвался Морда. Подняв руки к лицу он закрыл ими нос.
   Рыбак навис над ним, пошатываясь, похожий на монстра из фильма ужасов, и думал, как забрать у Морды пистолет. Вот же он, выпирает из-под куртки, но взять его нереально. У Рыбака же нет рук, одни крылья. Чертов скотч. Он попытался порвать его руками, расшевелить и стянуть - все бесполезно. Как освободиться? Перетереть, перерезать чем-нибудь?
   "Вааааа..." - протянул Морда и, шаркая по ковру, согнул ноги в коленях. Похоже, он приходит потихоньку в себя.
   Рыбак стал думать, как избавиться от скотча. Перетереть? Он попытался поелозить по косяку двери в гостиную, но этот способ его не устроил. Два часа потребуется, не меньше. Так, еще варианты. Разрезать ножом, ножницами, стеклом? Стекла тут более чем достаточно. Ножницы в спальне. Нож на кухне. Подумав, Рыбак двинул туда.
   Нож, весь в масле, лежал на столе. Ника ела бутерброды с маслом и оставила нож. Как его взять, зубами, что ли?
   Он повернулся к столу спиной и принялся шарить с трудом двигающимися пальцами стянутых рук вслепую. В таком положении стол казался каким-то другим, не таким, как обычно. Он оказался холодным и остроугольным, заполненным непонятными чужими предметами. Предметы были теплыми. Рыбак догадался, что это кофейные чашки. Ну просто Максим Галкин, бля.
   Он попытался восстановить в памяти расположение предметов на столе. Нож был где-то слева от чашек, совсем рядом. Вдруг одна из чашек выскочила, как живая, из пальцев.
   Бац. Она разбилась, упав на пол. Что-то не везет сегодня Рыбаку со стеклом. И скотчем. Особенно скотчем.
   Внезапно Рыбак понял, что слышит, как внутри него шуршит его собственное дыхание. Как воздух скребет по бронхам. Ну и бред.
   Бесполезно, подумал он, бесполезно даже пытаться ухватить нож. Разрезать скотч связанными за спиной руками - это фантастика. Зато есть другой вариант. Ведь можно же позвонить. Как же, идиот, он не додумался до этого раньше... Он спихнет трубку носом и подбородком наберет номер. Осталось придумать, кому звонить в такой ситуации. Надо бы звякнуть Олежке на сотовый. Хреново, конечно, что номер будет длинный. Бля, да о чем он вообще тут размышляет!
   Рыбак и сам не заметил, как вышел в прихожую. Морда уже ждал его там.
   Пистолет перекочевал в руки этого урода. Морда стоял у стенки, держась за бледно-зеленые обои окровавленной рукой, и целился в Рыбака. Блин, пропали обои. Ну вот опять - никаких эмоций. Черный кружок дула не пугал Рыбака, спуск на лыжах с горы и то вызвал у него позапрошлой зимой больше острых ощущений.
   - Ну, черт, молись... - скорее не сказал, а продышал Морда. У него были разбиты губы, разбит нос и руки изрезаны осколками пивной бутылки, он выглядел, словно бы его провернули через соковыжималку.
   Рыбак и не думал молиться или просить пощады. Он даже нашел в себе силы состроить подобие улыбки из склеенных губ. Если бы Морда это заметил, он бы взбесился.
   Звонок в дверь ворвался в квартиру незваным гостем, враз сломав всю напряженность момента. Морда вздрогнул, и вздрогнул пистолет в его руке. Тут Рыбак первый раз испугался - сердце в груди екнуло. За какую-то секунду он успел попрощаться со своей никчемной жизнью.
   Но Морда не стал стрелять. Вместо этого он опустил оружие к полу и крикнул через плечо:
   - Ким, ты? - и застыл на месте.
   Секунда раз, секунда два... три... молчание.
   - Кто там?
   Еще секунду визитер молчал, потом звонок, неожиданно режущий уши, повторился.
   Пум-м... пум-м... - капала на кухне вода.
   Морда медленно повернулся к двери, направив на нее пистолет. Рыбак остался стоять в коридоре. Это может быть Олег, подумал он, и если это так, то нужно срочно что-то решать, иначе ублюдок Морда может выстрелить сквозь дверь. Почему там, за дверью, молчат? Это не похоже на Олега. Может, соседи? Но какого, мать их, они молчат? Или менты? Лучше бы менты.
   - Кто там? - спросил еще раз Морда, медленно открывая замки. Кажется, у него дрожат руки?
   Никто не ответил, и, повернув последнюю рукоятку, Морда резко распахнул дверь.
   И отпрыгнул от нее...
   - А-А! - вскрикнул он вдруг таким высоким голосом...
   Рыбак вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что там, за дверью, но на лестничной площадке было слишком темно.
   БАХ!
   Морда выстрелил. У Рыбака заложило уши, вспышка ударила ему в глаза, едко запахло порохом. Рыбак отшатнулся назад, подвернул ногу, и мир немедленно повернулся набок. Рыбак упал на спину, отбив кажется все, что у него было еще живого...
   - А-А-А-А-А-А-А... - кричал Морда.
   БАХ! БАХ!
   Он снова стрелял... еще и еще... и орал, как сумасшедший...
   Рыбак поднял голову. Тумана у него в глазах заметно прибавилось. Но теперь он мог разглядеть, кто вошел в дверь...
   ...А-А-А-А-А-А-А...
   БАХ!
   ...Сначала Рыбак увидел черные армейские ботинки. С высокой шнуровкой. На толстой подошве. И штаны, серые с полоской, форменные милицейские брюки...
   ...Менты, подумал он, ну и слава богу...
   ...А потом поднял глаза выше...
   ...А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А...
   ...К ним пожаловало Чудовище...
   ...А-А-А...
   ...и человеком оно было только ниже пояса...
   БАХ!
   ...туман...
   Члинк... члинк...
   У Морды кончились патроны.
  
   Глава 7. Амнезия
  
   - ...Рыбак... эй, Рыбак, проснись...
   Туман залил ему не только глаза, но и рот и уши, протек в мозг, и... красно-коричневая пленка неподъемных век... затянула, закрыла от него небо. Ему казалось, он медленно вращается, лежа на гигантской виниловой пластинке.
   - Рыбак, вернись к нам, эй, Рыбак...
   Он слышал голос, такой знакомый и даже... да, надоевший... Но он не воспринимал больше звуки, не хотел их понимать. Ему нужны теперь знаки, только ЗНАКИ, только жесты, что-то значащие жесты складывающей тонкие пальцы в магические узоры Ники. Пальцы, составленные в знак, поставленные в позицию. Если подумать, тут много общего - в сексуальных позах и фигурках языка глухих... ...немых... Пальцы похожи на маленькие изломанные напряженные тела.
   - Твою мать...
   Отвали... Я не вернусь. Мира, в котором я жил, больше нет. В том мире не было чудовищ.
   - РЫБАК!
   Боль... Хлесть! Снова боль...
   ...Я убью тебя...
   ...Говорят, ты умеешь убивать...
   ...Я убью.
   Он видел, как, оживая, наливаются плотью и кровью мокрые чудовища из рисунков Ники. Скользкие звери. Когда она рисует, ее руки дрожат.
   Сколько раз он видел ее улыбку? Один раз? Почему же она повисла в его памяти на самом видном месте?
   Господи, как же он хочет услышать ее голос, ее смех. Ее смех... Почувствовать Нику ушами, закрыть глаза и слышать... Не только как скрипит карандаш по бумаге, не только стук каблуков. Не только. Он хочет услышать, как она говорит. Услышать слово. Два слова. Три слова. Четыре.
   Мы всегда хотим только того, чего не имеем. И больше всего то - чего не сможем иметь никогда.
   Он хочет, чтобы Ника назвала его по имени, хочет услышать эти нотки, хочет поймать эти волны. Он хочет, чтобы она кричала его имя...
   ...Рыбак. Так, кажется, его зовут.
  
   * * *
  
   - Еще раз ударишь меня, и я тебя убью, - сказал Рыбак и открыл глаза.
   Он лежал на том же полу в той же своей прихожей той же своей квартиры. Скотч с губ исчез, но затекшие руки до сих пор были скручены за спиной. Запах пороха ел глаза и нос, голова раскалывалась на части, словно спелый арбуз.
   На потолке была кровь - круглые красные капли. Кровь была и на полу, где он лежал, и стеклянные осколки, и звон в ушах - от выстрелов.
   - Что случилось? - спросил Рыбак, сам не зная, у кого.
   - Это ты мне щас расскажешь, куда влип, Рыбачище, - ответил Олег. - Я тебя еле растормошил, думал, ты скончался на хер.
   - Не... дождешься...
   Рыбак попытался подняться, но не смог, упал обратно на пол. Стены покачивались и подпрыгивали. Теперь его еще и затошнило.
   Олег пришел на помощь - он подхватил Рыбака со спины и помог сесть. Под подошвами ботинок Олега, под задницей Рыбака - всюду хрустело стекло.
   Рыбак вспомнил совместные с Олегом пьянки - случалось, он вот так же помогал Рыбаку придти в себя. И методы не изменились. Ну, спасибо, Олежка.
   Олег был одет в короткое черное пальто и голубые джинсы. Почему-то для Рыбака это было сейчас очень важно. Так же, как цвет тумана в разбитой голове.
   - Чё тут было, Рыбак?
   Рыбак попытался встать, не смог, пошатнулся и, удерживая равновесие, упер ладонь прямо в битое стекло.
   - Черт... Что тут было? Что тут было, ты спрашиваешь? Ты не поверишь...
   - Кто брал трубку? Че за уроды? Что тут, бля, за хуйня вообще творится?
   - Ты еще спроси, в какую историю я опять влез.
   - Тоже резонный вопрос.
   Рыбак улыбался, разглядывая, как по руке стекает вишневого цвета кровь.
   Олег схватил голову руками.
   - Что ты рубишься? Что ты лыбишься? Смешно ему? Где Ника?
   Рыбак перестал улыбаться, посмотрел на Олега, и тот отшатнулся. Господи, неужели у него такая жуткая рожа? Рыбак положил руки на колени, испачкав вишневой кровью джинсы.
   - Нет Ники, - сказал он. - Ника пропала.
   - Они ее забрали?
   - Нет. Она пропала.
   Рыбаку снова захотелось улыбнуться, но он решил, что не стоит. И стерпел.
   Олег вдруг вскочил и ударил ладонью в стену, в обои в цветочек, на которых еще можно было разглядеть бурые запекшиеся капельки.
   - Ну и мудила, ты, Рыбак! Вот мудак. Ой, мудак...
   С этими словами он ушел на кухню, и принялся, матерясь, греметь чем-то.
   - Да пошел ты, - сказал Рыбак, но Олег его, наверное, не услышал.
  
   * * *
  
   - Рыбак, может, все же, в больницу? Сотрясение мозга - не шутки.
   - Иди ты со своей больницей. Меня еще и не так били. И ни хуя.
   - Дурак.
   - Знаю. Мне без сахара.
   - Как скажешь, сэр.
   Олег поставил на стол две дымящиеся чашки с чаем. Из одной из них, подумал Рыбак, сегодня пила Ника. А из другой - Мисс Психолог. Третью он разбил. Вот незадача.
   Чай был горячий и... какой-то правильный. Именно горячего чая ему сейчас не хватало.
   - Рыбак!
   - Да?
   - Ты скажешь, бля, или нет, кто это был?
   - Морда. И Ким.
   - Какая еще морда?
   - Обычная. Их было двое, - Рыбак смачно отхлебнул, - у одного псевдоним Морда, другого он называл Кимом. Ну, он был вроде корейца.
   - Вроде корейца... Не знаю такого. А вот Морду припоминаю. Известная кликуха. Зря ты с ними связался. Идиоты. Отморозки.
   - Морда - так, ничего особенного, я его с полтычка, а вот второй посерьезнее.
   - Рыбак!
   - А?
   - Хорош из себя Бэтмана строить! Не лезь в эти дела. Тем более, ты говоришь, Нику они не забирали...
   - Им нужна была она. Именно она.
   - Черт...
   Уперев локти в стол, Олег обхватил голову. Что за тупая привычка?
   Рыбак посмотрел на кучу рваного скотча в углу. Он лежал там серым дохлым осьминогом. Скотч теперь - его кровный враг на всю жизнь.
   - Что будешь делать, Рыбак?
   - А хер его знает. Подумаю.
   - Дадут тебе подумать?
   - Уже дали. Раз не замочили.
   - А-а...
   В мире было тихо и спокойно. Даже вороны за окном перестали выкрикивать.
   - Рыбак, может, все-таки, к врачу? Без шуток.
   Рыбак вздохнул. Теперь он смотрел на свою квартиру каким-то другим взглядом. Неожиданные подробности вдруг вылезали на первый план, бросались в глаза. Он заметил, что на кухне у него грязный подоконник, вся белая краска на нем потрескалась, а в уголке лежит в доисторические времена забытый окурок.
   Рыбак глотнул горячего чая. Слизанные скотчем губы болезненно сохли.
   - Знаешь, - сказал Рыбак, и Олег вздрогнул, словно очнувшись ото сна, - я ни черта не помню, что здесь было. Не помню.
   - В каком смысле?
   - Не помню, куда делся Морда. Не помню, почему он меня не пристрелил. Не знаю, куда пропала Ника. И Мисс. Она тоже, кажется, была здесь. Куда все подевалось? Амнезия. Глухо.
   - Ну ты даешь. Рыбак, давай в больницу.
   - Понимаешь, вместо памяти - какие-то глюки. Но такого же не бывает. Это бред.
   - Рыбак...
   - Бред.
   - Рыбак, у тебя вся квартира в крови. Даже на потолке, блядь, кровища присохла. Ты это можешь как-то объяснить?
   - Мне плевать.
   - Нет, посмотрите на него, у него вся квартира кровью полита, а он спокоен, ему плевать! Слышали? Да ты запаришься обои оттирать!
   - Куплю тайд какой-нибудь.
   Олег поставил локоть на стол и положил голову на ладонь.
   - Да ладно, - сказал он, - не торопись, у меня моющее средство есть, я тебе привезу, отличная штука. Светка принесла.
   - Светка молодец.
   - Да.
   Телефонный звонок словно явился в этот мир из другого измерения. Опять застал врасплох. Рыбак встал со стула, но Олег остановил его, схватив за руку.
   - Погоди, - сказал он, - давай, я отвечу. Мало ли что.
   - Думаешь, пробивают?
   - Да мало ли что. Ищут-то тебя.
   - Хорошо.
   Олег вышел в коридор и взял трубку.
   - Да?
   В трубке не было ничего, кроме молчания.
   - Я слушаю.
   Нет ответа.
   - Чего молчишь?
   На секунду Олегу показалось, что он услышал в трубке тихое дыхание, словно на том конце провода кто-то до этого сдерживался, а теперь воздух все-таки вырвался из его груди.
   - Кто там? - крикнул Рыбак из кухни.
   - Никто, - сказал Олег и положил трубку. - Молчат и дышат.
   - Хреново, - Рыбак стоял в проходе коридора, занимая его собой почти полностью, как по ширине, так и по росту. Почесав щетину на щеке, он добавил: - Очень хреново. Возможно, придется кое-кого скоро здесь встретить.
   - Вполне возможно.
   - А может быть, - сказал Рыбак, и его лицо неожиданно изменилось, в глазах появилась пустота, - это звонил тот, кто не мог тебе ничего сказать. Тот, кто не умеет говорить.
   - Что? Ты о чем? Думаешь, это Ника звонила? Зачем? Это глупо.
   - Она подала нам знак. Она умеет говорить знаками.
   - У-у, Рыбак, да ты бредишь. Ну, предположим, это так, Ника позвонила тебе, помолчала в трубку и... и что это значит?
   - А кто говорил, что будет просто понимать? Я вот до сих пор не понимаю, почему у меня обои в крови и куда все подевались. И что мне, плюнуть на это?
   - Вот! Вся квартира в дерьме. Хватай тряпку и начинай оттирать, а я по-бырому слетаю за порошком. Менты могут вскоре подвалить.
   Рыбак наконец-то улыбнулся. Волосы у него на голове стояли торчком, а джинсы измазаны кровью, но в целом он стал выглядеть гораздо лучше.
   - Олежка, ты чё раскомандовался, в натуре. А ну, смирно, на хер, руки по швам, сал-лага! Ментов я беру на себя. У меня связи.
   - Слушаюсь и повинуюсь, господин со связями. Ладно, я по... Эй, Рыбак, что с тобой. Ты чё, эй, Рыбак!
   Рыбак падал. Глаза потеряли фокус. Его повело вправо, ноги подкосились, хватаясь за воздух, он уперся в стену и медленно сполз по ней вниз.
  
   * * *
  
   Да, стены были капитально загажены. Олег не блеванул только потому, что усилием воли убедил себя, что все это - только вишневое варенье. Рыбак разбил об потолок банку вишневого варенья, всего лишь. Черт, муторно будет оттирать лампу - весь плафон в бурых пятнах, словно стая откормленных комаров с разлета разбилась об него.
   Олег оттирал, тихонько матерясь, со стен кровь и еще что-то сероватое, о чем он боялся думать, когда телефон зазвонил снова. Первый звонок он проигнорировал. Второй тоже. После третьего все же бросил тряпку на пол и взял трубку.
   Теперь трубка молчать не стала.
   - Алло?
   - Слушаю.
   - Привет, Олег, ты?
   - Ага. Кто это?
   - Это я, Марина.
   - А-а, здравствуй, я уже и голос твой забыл.
   - Позови Рыбака.
   - Он спит. Что-то срочное?
   - Нет, пусть отдыхает пока. Но скажешь, что я звонила. И... почему раньше трубку не брали?
   - Ездили с Рыбаком в больницу. У него типа сотрясение.
   - М-мм...
   - Почему ты не спросишь, что случилось?
   - Я все знаю.
   - Откуда? То есть, ты же там была, да? Что ты видела?
   - Извини, я повешу трубку. Я не могу об этом говорить.
   - Марина, э...
   Гудки.
   - Сука. - Олег бросил трубку. - Чё происходит-то?
   Несколько секунд он смотрел на телефон немигающим взглядом. Где-то в другом государстве, в квартире этажом ниже, глухо плакал ребенок.
   Олег взял телефонный шнур и выдернул из аппарата. Осмотрел его снова. Поднял трубку, прислушался, убедился, что ничего, кроме тишины, там нет, и аккуратно водрузил ее на место. Посмотрел на телефон еще пару мгновений.
   Нет, злобный прибор пока был жив.
   Олег взял телефон под мышку и прошел с ним на кухню, поставил на подоконник, и раскрыл окно. Стало холодно, осенний ветер ворвался в квартиру, поднял занавеску к потолку и принялся трепать ее, как щенок старый носок.
   - Извини, Рыбак, но мне это нужно.
   Олег столкнул телефон вниз. Сначала он хотел перед казнью спросить у прибора, не раскаивается ли он в своих грехах, но желание уничтожить врага пересилило. Аппарат унесся в пропасть, размахивая телефонной трубкой, и где-то там разлетелся на мелкие осколки.
   - Никаких больше бредовых звонков, - сказал Олег то ли себе, то ли Дьяволу. - Хватит с меня ребусов.
  
   Глава 8. Перила
  
   Утром Рыбак сидел один на острие пирса с удочкой и ловил в Море барабульку. За последние пятнадцать минут он поймал три штуки. Клев плохой. Однако утро хорошее. Вот.
   На рыбалку он надел старые джинсы и клетчатую рубаху. Он не стал ее застегивать, подставив волосатое пузо кусачему морскому ветру. Через пару минут гильза, висевшая у него на груди, стала обжигать холодом.
   Рыбак скосил глаза на часы. Девять.
   Он посмотрел на Море. Его тяжелая туша колыхалась, облитая лилово-розовой утренней дымкой. Гроза кружила над Морем, разбросав серые наэлектризованные крылья. Близоруко щурясь, Рыбак разглядел угловатый силуэт корабля на самой кромке горизонта. Он представил на секунду, что вот он, край земли, на котором балансирует кораблик с высокой мачтой, опасаясь упасть с края в черное Ничто. Там, на горизонте, кончается Море и кончается небо. Мир показался таким маленьким и тесным, словно комната в его квартире - от стены до стены можно достать, раскинув руки.
   - Я сегодня проснулся другим человеком, - сказал Рыбак, услышав скрип досок за спиной. - Даже обиду как рукой сняло. Они выбили из меня всю дурь.
   - Мозги из тебя выбили, Рыбачина, последние мозги.
   - Заткнись и дай мне пива. Ты принес, я чувствую.
   - Бери, экстрасекс. Все-то ты чувствуешь. Поймал чего-нибудь на закусь? - Олег с двумя бутылками из темного стекла присел рядом с Рыбаком.
   - Две рыбки кошкам. Не клюет ни черта.
   - Плохо.
   - Хорошо.
   Рыбак вскрыл бутылку об угол торчащей из пирса арматурины. Крышка взмыла вверх с гулким "пук" и упала в воду. В воздух вылилась новая волна пивного аромата. Запах был вкусным. Запах был коричневого цвета, как кора старых деревьев, растущих на горе.
   - Хорошо сидеть у Моря и думать о какой-нибудь ерунде. Особенно если реальных проблем навалом. А, да продавцу резиновых самотыков этого не понять.
   - Ну вот опять. Запомни - я нормальный человек. Как и все.
   - Ну да.
   - У меня есть девушка, я не гомик, не извращенец, не псих, я родителей люблю, и друзья у меня нормальные, если не считать тебя, здоровые уважаемые люди. Что тебе не нравится?
   - Нет, ничего. Ты просто делаешь свою работу. Даришь счастье людям. Бизнесмен хренов.
   Олег рассмеялся. Этот смех растворился в космическом вакууме, в густой глухоте соленого утра. Рыбаку опять захотелось курить. В его воображении даже на секунду возникла картинка: он сидит на пирсе с удочкой, а из окруженного жесткой щетиной рта торчит сигарета. Говорят, бросившие курильщики становятся нервными и раздражительными, но Рыбак за собой такого не замечал. Скорее он даже радовался, что жажда дыма затмила хотя бы на время его личные древние страхи, все то дерьмо, которое лезло ему в голову из прошлого. Ему не хотелось напиться прямо здесь и прямо сейчас - это уже было хорошо. Хорошо, если б все не было так плохо.
   Совершенно неожиданно Рыбаку вдруг пришла в голову мысль, которая давно туда стучалась - что он мог бы сейчас совершенно спокойно покончить с собой. И не волноваться. И не бояться. Эти два чувства у него атрофировались. Хорошо это или плохо - черт его разберет. Пока же будем считать эту мысль пришедшей со стороны темных сил, и постараемся ее забыть - так же, как и остальные.
   Ведь есть же Море. И есть Солнце. И есть Утро.
   И не пошли бы вы все на.
   Вот.
   - О чем задумался? - своим вопросом Олег вывел его из ступора.
   Рыбак вздохнул. Сделал глоток из бутылки. И сказал:
   - Знаешь, Олежка, а я ведь, вполне возможно, вчера снова убил человека.
   - Рыбак, да ты что... - Олег вдруг понизил голос, и заговорил с ним как мама с больным ребенком. "Ой. У тебя температу-ура..." - С чего ты взял?
   С Моря дул холодный ветер. Рыбак замялся, уставив взгляд на розовый поплавок. Бутылка стояла рядом на досках. Олег ждал.
   - Кровь... Я не помню, куда он делся, ни черта не помню, что вообще произошло, слушай, может, это защитная реакция такая? Психики? Я был очень зол, однажды ведь уже...
   Голос Рыбака постепенно стихал, пока не превратился в неразборчивое хрипение. Его взгляд стал совсем стеклянным. Олег улыбнулся.
   - Если ты Морду кончил, так и поделом ему, в натуре. Этого козла не жалко.
   - Че ты мелешь? - Рыбак поднял голову.
   - В смысле?
   - Ну че ты мелешь? Типа я убил человека, и хер с ним, все нормально, так и должно быть?
   Олег улыбался, вертя в руках горлышко бутылки.
   - Ну и зануда ты, Рыбак. Ты послушай себя - проповедник хренов. Ты никого не мог убить - ты был замотан скотчем, придурок. С ног до головы.
   - Да. Наверное, ты прав, - сказал Рыбак, глядя на поплавок. Где-то в свинцовой густоте неба утробно рыкнул гром. Рыбак достал средним пальцем из глаза соринку и улыбнулся. - Не клюет, сволочь.
   - Пошли отсюда. Далась тебе эта барабулька.
   - Угу. Пиво только допью.
  
   * * *
  
   Продавщица в магазине показалась Рыбаку милой, даже слишком. Она оказалась блондинкой, с щемящее огромными и голубыми, словно два люка в крыше автомобиля, глазами. Длинными тонкими пальцами она вертела какой-то шнурок.
   - Чем могу помочь? - Ее улыбка показалась Рыбаку вполне искренней, и он улыбнулся в ответ:
   - Мне нужны два телефона - мобильник и стационарный.
   Она снова улыбнулась. В магазине было прохладно, в окна бился холодный сырой ветер. Промокшие покупатели слонялись вдоль витрин и пахли озоном и дождем. Рыбак поежился.
   - Стационарный подешевле, попроще, а мобильник... ну, приличного уровня.
   - Угу... секунду... Вот.
   - Супер. Беру.
   - И смотреть не будешь?
   - Нет. Беру.
   - Хорошо. Шесть тысяч четыреста сорок два рубля.
   Расплачиваясь, Рыбак думал о скрытом мистическом значении этих цифр, но расшифровать их так и не смог. Если это и был знак, то он его не понял. Знаком, подумал тут же Рыбак, может быть все что угодно, от птицы в небе до прыща на носу, и прежде чем его понять нужно его еще заметить.
   - Девушка, какие планы на вечер? - спросил Рыбак, скучая, пока она выписывала чеки и гарантийные талоны.
   Она удивилась. Огромные глаза расширились еще больше. Через секунду совладав с собой и собравшись, она ответила:
   - Извини, тебе тут ни фига не светит.
   Рыбак скривился в ухмылке.
   - Ну и ладно.
   - Распишись здесь и здесь.
   - Угу.
   - Спасибо. Заходите еще, - фальшивая улыбка.
   Уходя, Рыбак вспоминал, не был ли он случайно с ней знаком, но... нет, кажется, нет.
   Знак... знаком... знакомые... Созначные слова.
   Возвращаясь домой, он готовился увидеть у квартиры участкового и взъерошенных соседей, рассказывающих, размахивая толстыми руками, сколько выстрелов они слышали. Рыбак даже придумал, что он им всем скажет - признается, что да, виноват, слишком громко включил музыку. Да, сейчас такая музыка. Нет, больше не буду.
   На лестничной площадке было пусто. И в подъезде. Казалось, весь дом уснул.
   Рыбак поставил коробку с большим телефоном на полку, мобильник распаковал на ходу. Инструкции, реклама и еще какие-то бумажки посыпались на пол. Выудив трубку, Рыбак бросил упаковку туда же.
   - Але?
   - Олежка...
   - Я уже понял, о чем ты.
   - ...что ты сделал с моим телефоном?
   - Э-э... Он лежит у тебя во дворе. Ну... Я скинул его из окна.
   - На хуя?
   - Он меня достал. Звонит и звонит. Понимаешь, обстановка нервозная...
   - Ладно, черт с ним. Я только что новый купил. Звони, если что.
   - Угу.
   - Да, и еще. Спасибо, что отмыл мне обои, и вообще убрал тут все. С меня во-от такой большой магарыч.
   - Заметано.
   - И телефон я тебе прощаю.
   - Молодец. Менты не навещали?
   - Нет, все тихо. Даже странно.
   - Ладно, давай, я еще забегу, поговорим.
   - Давай.
   Выключив мобильник, Рыбак, не раздеваясь, завалился спать и так продрых три часа. Когда он открыл глаза, часы над шкафом показывали два. Рыбак опять продумал про скрытый смысл цифр, но думал не долго. Захотелось кушать.
   Входя на кухню, Рыбак поймал себя на том, что ждет увидеть там Нику. Как будто он войдет сейчас в дверь, а она снова там. Плачет, сжавшись на стуле или варит кофе, уставившись безнадежным зеленым взглядом в точку на стене. Ника, у которой все не так.
   Но ее на кухне не было. Никого на кухне не было. Ника не собиралась появляться так же мистически, как исчезла. Как будто Рыбак увидел ее во сне - ярком, добром сне, а потом проснулся и - твою мать - снова на работу.
   Он сделал себе пару бутербродов с колбасой, и, жуя, оправился включать телефон. Вынул его из коробки, поставил на старое место в прихожей, воткнул в него один конец шнура, а другой - в розетку. И чуть не подавился бутербродом. Ему показалось, что его ударило током. Стоило только вилке сконтактировать с розеткой, как телефон зазвонил. Резко и пронзительно, как бормашина.
   Рыбак снял трубку.
   - Ну кто еще?
   - Рыбак? Это я.
   Твою мать, подумала одна часть Рыбака, только этого не хватало. Твою мать, обрадовалась другая, наконец-то все вернулось.
   - Привет, Марин. Куда ты подевалась?
   - В каком смысле?
   - Ну... ты так странно исчезла... с Никой. Я не увидел, когда вы ушли.
   Мисс Психолог молчала несколько секунд. Потом она вздохнула и сказала:
   - Рыбак, ты что-то путаешь. Ты же сам нас проводил. Помнишь наш разговор? Что случилось? Говорят, ты с кем-то сцепился. Ладно, нам надо поговорить. Не по телефону. Я скоро буду у тебя. Не против?
   - Э-э... нет.
  
   * * *
  
   К Мисс вернулось ее черное пальто. Теперь она была в юбке и высоких кожаных сапогах. Она была вроде обеспокоена, но не слишком. Кажется, ей просто было интересно поболтать с бредящим Рыбаком.
   Она сидела на кухне, закинув ногу на ногу и, не отрываясь, следила за губами Рыбака, когда он говорил, иногда потягивая кофе, иногда улыбаясь одними уголками рта. Она была ух как хороша.
   - Все было не так, - сказала она, когда Рыбак закончил излагать свою версию событий. - Мы стояли на балконе и говорили о Нике, о том, что ей надо помочь и о том, что ты снова влип в историю. Это ты помнишь?
   - Да. - Рыбак сидел на подоконнике и чесал щетину на лице. - А потом в дверь позвонили.
   - Неправда, - мягко, но категорически отрезала Мисс. - На самом деле когда к тебе пришли, мы с Никой уже были далеко. Наверное, уже подходили ко мне. Ну вспомни, мы с тобой еще много о чем говорили.
   - Мы ни о чем не говорили. Я пошел открывать, стал базарить с ними через дверь, а ты сказала: "Не открывай". Но я не послушался. Да, перед этим я тебя еще спросил: "Я пойду открою". А ты сказала: "Да".
   - М-мм... - Мисс выпила кофе и кивнула. - Рыбак, ты бредишь.
   - Ты уверена?
   - Кого из нас били по голове?
   - Да пошла ты.
   Мисс улыбнулась.
   - Ну, не хами, я же могу обидеться. А я тебе нужна, правда?
   Рыбак хрипло рассмеялся.
   - Жить без тебя не могу.
   - Вот и хорошо. Давай дальше разбираться.
   Рыбак пожал плечами.
   - Давай. Напомни-ка мне, о чем мы с тобой говорили после балкона.
   - Неужели ты не помнишь? - Мисс подняла брови. Вроде бы она действительно была удивлена. - Ты препоручил мне Нику. Вернее, это я предложила попытаться разговорить ее. Я же изучала язык глухонемых. И ты согласился.
   - Так сразу и согласился?
   - М-мм, ну-у... не сразу, ты же знаешь свой характер. Но я тебя уговорила. - Мисс улыбнулась. - Ты сам меня позвал разве не за этим? Не за тем, чтобы помочь бедняжке?
   Рыбак сполз с подоконника, и, отвернувшись, стал разглядывать грозу за окном.
   - Да. Ты права, - сказал он. - Но я ни черта не помню.
   Некоторое время он молчал. Мисс ждала, тихонько постукивая ногтем по столу, стук... стук... как остатки дождя капают с крыши на карниз. Стук...
   - Ну хватит, - наконец не выдержала она. - Вспомни: ты рассказал, что Олег смеялся насчет того, что я тоже сумасшедшая, мы посмеялись над этим вместе, ты сказал, что сумасшедшие не лечат сумасшедших. А я ответила: "С Никой все в порядке. Это у тебя с чайником что-то не так". И я в этом все больше убеждаюсь. Ну вспомни же!
   - Нет. Пустота.
   - Что с тобой, Коля? Сколько мы с тобой не виделись, год, два? А ты успел сбрендить.
   - Пустота...
   - Рыба-ак? Ты со мной? Или где-то еще?
   - А ты знаешь, Марин, что она отлично умеет варить кофе?
   - Кто? Ах, ну да... Нет, мы с Никой кофе не пили.
   - Пус-то-та.
  
   * * *
  
   Она стояла на одних носках по ту сторону перил, на самом краю, и кричала, а Рыбак все не мог отвести глаз от этих носков ее черных туфель, торчащих между железными прутьями. Дух холодный ветер, хлестал дождь, там, за балконом, клокотала темная пропасть зимней ночи, сквозь которую проступали только желтые квадраты горящих окон пятиэтажек.
   - Я спрыгну! - крикнула она и встряхнула головой. Рыбак поднял глаза. Ее мокрые волосы спутались и растрепались, ветер хлестал ее поливал ее дождем. - Слышишь, мудила, я спрыгну! Сволочь...
   Ее ресницы взметнулись вверх, все в круглых капельках воды, она расширила глаза и ждала, сжав губы, его ответа, злая и пьяная. Рыбак не знал, что сказать. На душе у него было мерзко. Но он не знал, что сказать.
   Он увидел, что ее лицо мокрое от смеси слез, дождя и растекшейся фиолетовой туши. Она вцепилась в перила балкона его квартиры так, что побелели пальцы, и дрожала, то ли от возбуждения, то ли она так замерзла. На ней были голубые джинсы и белый свитер с высоким горлом.
   - Ну что ты молчишь, ублюдок! Я прыгну, мать твою! - взвизгнула она и снова тряхнула головой. Носки ее туфель вздрогнули и заерзали, как испуганные мыши.
   За спиной Рыбака появились Олег, Света и еще один чувак, имени которого Рыбак не помнил. Они подошли тихонько и тоже молчали, наблюдая, будто бы это все их особо и не касалось. Хотя, это было даже к лучшему.
   Рыбак вытащил из кармана спички, взял заложенную за ухо сигарету. Первая спичка не зажглась, сломалась.
   - Я прыгну! Спрыгну! - кричала и плакала Мисс Психолог, дергаясь и извиваясь под дождем. Она была похожа на безумного черта на колокольне.
   Вторую спичку погасил ветер. Зажглась только третья. Рыбак закурил.
   Как это было давно. В прошлой жизни?
   Но вот теперь, столько времени спустя, они сидят на кухне, им тепло, они пьют кофе и Рыбак опять не знает, верить ли ей. Ведь Мисс, как всегда, говорит вещи, которым поверить трудно.
   "Спрыгну" - сказала она.
   - Марин... все это странно, - сказал Рыбак, глядя в окно.
   - М-мм, конечно, странно. Кто бы сомневался.
   - Да... Как Ника? Она у тебя?
   - Нет. У меня же муж дома. Я не могла ее к себе привести.
   - Муж?
   - Да. Я замужем, Рыбак. - Она улыбалась. - Я разве тебе не сказала? То есть, ты разве не знал?
   - Нет, не знал.
   - Так знай. Уже полгода.
   - Хм. Поздравляю.
   Что-то происходило за окном. Длинная черная машина стоит на обочине, и водитель - отсюда виден только локоть в окне - о чем-то спрашивает длинного парня в синем спортивном костюме. У ног парня чешет ухо лохматая собака. Он говорит, показывая дорогу рукой, в которой зажат свернутый в петлю поводок.
   Рыбак наблюдал за Мисс, пока она пила кофе и смотрела в чашку, и отвел взгляд, только она подняла глаза. Он старался прислушаться к своим ощущениям и самому понять свою реакцию на новость о замужестве Марины. С одной стороны - плевать, они разбежались год назад, этот год был длинным и стер из памяти все, что не относилось к предметам первой необходимости, с другой же - что-то он почувствовал, услышав по номеру Мисс в телефонной трубке мужской голос, это же чувство куснуло его и сейчас. Разум говорит об одном, а другая часть "Я"... Хотя, это, скорее всего, только злость похотливого самца, которого обошел другой похотливый самец. Он, конечно, предпочел бы, чтоб его самка не досталась вообще никому. Белиберда все это.
   - Рыбак, ты ревнуешь? - вдруг спросила Мисс, поймав его с поличным.
   - С чего ты взяла?
   - Ну... мне так кажется. Я хорошо тебя знаю.
   - Если тебе нравиться думать, что я ревную, хорошо, пусть будет так.
   - Не злись, Рыбак.
   - Я не злюсь.
   - И не злись.
   - Не буду, - усмехнулся он.
   - Хочешь увидеть Нику?
   - Хочу.
   - Правда? Сильно хочешь ее увидеть?
   Рыбак поставил чашку на стол. Совсем недавно он сражался в этой квартире с бандитами.
   - Да, - просто ответил он.
   Мисс удовлетворительно кивнула, словно бы мысленно поставив ему оценку в журнал. По какому предмету? По Мисскультуре, ну, может быть, еще по Никоведению.
   Интересно, задумался вдруг Рыбак, какие чувства он испытывает к Нике? А к Мисс? Влюблен ли он хоть в одну из них? А раньше? Любил ли он когда-нибудь Марину? Или кроме дружба-плюс-секс ничего не было? Последнее время Рыбаку все чаще думалось, что в глазах окружающих он предстает этаким бесчувственным монстром с железными, негнущимися нервами. Ну почему, почему он снова так спокоен? Мисс, вон, в таких ситуациях не стесняется кричать и прыгать по перилам. А он кто - чурбан? Иногда Рыбаку казалось, что он слишком умный, чтобы влюбиться, иногда - что слишком тупой.
   - Отвезешь меня к ней? - спросил Рыбак и зачем-то улыбнулся. Улыбка все равно вышла деланной. - Где ты ее прячешь?
   - Поехали, увидишь.
   - Куда?
   Мисс на секунду замерла на месте и посмотрела на Рыбака. Ее глаза смеялись.
   - К Нике, глупый, - сказала она. - Куда же еще?
  
   * * *
  
   Машину - бордовую "десятку" - Марине купил муж. Рыбак испугался было, что она начнет рассказывать, какой он замечательный человек и сколько всего ей подарил, кольцо с брильянтом, к примеру, но Мисс молчала, и Рыбак расслабился, откинув голову на спинку сиденья. У него-то на кольца и серьги денег никогда не хватало.
   Мисс тронулась, несколько неумело, но без проблем, и они покатили по сырым улицам расслабленно проживающего свой очередной пустой день города. Проехали по улице Ленина, обогнав притормозившую у остановки маршрутку, свернули на Красную. На перекрестке Мисс остановилась. Пока светофор горел красным, у Рыбака появился шанс задать еще один вопрос и, не дав ей времени подумать, получить относительно честный ответ. Разглядывая обветренные пятиэтажки, Рыбак пытался подобрать слова, но так и не решил, о чем спросить. Мисс, сложив руки на руле, не проронила ни слова. Загорелся зеленый, и она, тихо вздохнув, словно разочаровавшись, свернула на Гагарина, потом на Фрунзе, и повезла Рыбака к побережью. Судорожный ветер принес запахи Моря и крик одинокой птицы.
   Они проехали мимо пустующего городского пляжа, мимо сотни мелких кафешек, закрытого кинотеатра, миновали охраняемую территорию пансионата "Звезда", какие-то покосившиеся заборы с колючей проволокой, и оказались на узкой дороге, с обеих сторон сжатой слоеными коричнево-желтыми скалами. Дорога плавно свернула, а за поворотом возник дикий пляж и кусок Моря, как самый большой кусок пирога, вдруг упавший к тебе в тарелку. Зрелище оказалось неожиданным даже для прожившего на этом берегу полжизни Рыбака. Почему, он и сам не понял. У него возникло ощущение, что он много раз проезжал мимо этого места, но никогда не замечал его, а сейчас вдруг понял, что здесь, оказывается, красиво. И чем ближе они подъезжали, тем больше ему казалось, что попади он сюда раньше, он увидел бы это место совершенно по-другому. Как бы под другим углом.
   Более того, он словно всю свою привычную вселенную увидел с другой стороны. Как будто Рыбак перепрыгнул через балконные перила - раз, и он уже снаружи. А быть снаружи - это совсем не то же, что сидеть внутри. Странное чувство.
   Дорога постепенно сходила на нет, превращаясь в укатанную тропинку на песке. Мисс остановила машину на пляже, они наконец выбрались наружу и оказались прямо в лапах наступающей грозы. Оказалось, что на берегу холодно и дует сильный ветер. Пока Мисс закрывала замки, Рыбак, облокотившись на крышу машины, любовался Морем. Фшшш... фшш-ш..., шуршал прибой, как будто кто-то силился надуть резиновую грелку. Солнце почти достало краем горизонт. Неужели уже так поздно?
   Спрятав ключи в карман пальто, Мисс побрела вдоль берега. Она все еще молчала, что было на нее совсем не похоже.
   - Машина утонет, - сказал Рыбак, глядя, как колеса погружаются в песок.
   - Плевать, - ответила она. - Пойдем.
   Рыбак опустил веки и услышал шум Моря еще отчетливей. Какое оно огромное. Оказывается. И Рыбак всю жизнь плывет и плывет, давным-давно покинув теплый берег, плывет один, схватившись за гнилой обломок чего-то, чего - он и сам не знает. Бывает, из-за горизонта являются большие корабли, они гудят ему трубами и машут флагами - и проходят мимо. А Рыбак держится за свой обломок и посмеивается. Так и пойдет ко дну, улыбаясь.
   Когда Рыбак открыл глаза, Мисс уже превратилась в темную фигурку далеко впереди. Черное пальто на фоне серого пляжа делало ее похожей на странника-монаха. Рыбак сплюнул в песок и побежал за ней, ориентируясь, как на знамя, на ее развевающиеся по ветру желтые волосы.
   - Куда мы идем? - спросил он, догнав наконец Мисс.
   Она тут же застыла на месте. Рыбак тоже остановился. Мисс отряхнула с пальто прилипшие песчинки и убрала с лица волосы, но ветер снова спутал их.
   - Мы уже пришли, - сказала она, кивнув куда-то вперед. - Глаза-то разуй.
   И правда - как Рыбак до этого не мог заметить баржу?
  
   Глава 9. Баржа
  
   Ника ждала их на старой барже. Сидела тут, наверное, целую вечность.
   На ней были потертые синие джинсы, белая майка и бежевые сандалии. Рыбак заметил песчинки, забившиеся ей между пальцев ног. Ника сидела на ржавой арматурине, поставив ногу на борт мертвого корабля. На этом борту, несмотря на то, что краска наполовину обсыпалась, еще можно было различить, когда-то красную, широкую полосу, но жизни барже это не добавляло. Она была мертва, как скелет доисторической акулы, уже, кажется, тысячи бессмысленных лет.
   Ника и баржа. Они такие разные, такие контрастные, что кажется, светятся в сумерках. Рыбак огляделся вокруг - кроме них троих никого. Даже чаек нет.
   Весь пляж состоит из песка, но вокруг баржи рассыпан мелкий гравий. Он шуршит под ногами Мисс Психолога - швыррр, швырр...
   - Привет, - сказала Мисс, подойдя к барже.
   Ника кивнула. Рыбак тоже кивнул.
   Он заметил, что на Нике нет лифчика и ее острые грудки торчат сквозь майку. Рыбак ухмыльнулся про себя, но думать о сексе ему сейчас не хотелось. Тут, на этом пляже, должно случиться что-то более важное.
   Баржа выглядела ужасно. Она была как облезшая, больная лишаем кошка. Мертвое, но знающее какую-то непроизносимую тайну, древнее железо. Ржавчина изъела ее, как мыши старый толстый словарь. Вместо колоний моллюсков на нее нависли какие-то изорванные засаленные бумажки, напоминавшие обрывки облезающей шкуры. Чем больше Рыбак смотрел на нее, тем больше ему казалось, что у погибшей баржи есть свой призрачный разум - холодный, бездушный, жестокий, милицейско-протокольный, и голос - скрипящий, хриплый, без выражения, металлический голос, словно баржа говорила в железную воронку.
   Мисс молчала, она о чем-то думала, глядя в сторону Моря. Рыбак замер и осматривался, не зная, что делать, с чего бы начать.
   - Вы, наверное, хотите поговорить? - вскинув голову, словно вдруг проснувшись, спросила Мисс.
   Рыбак посмотрел на нее.
   - Да, - сказал он. - Наверное.
   - Ну так говорите, - Мисс пожала плечами, одетыми в черное пальто.
   - Хмм...
   Мисс улыбнулась.
   - Да не бойся ты, я же психолог, с ней все в порядке, она тоже не прочь тебе кое-что сказать. Я ее разговорила.
   Рыбак повернулся к Нике. Она сидела в той же позе, внимательно наблюдая за ними. Читала по губам?
   - Ты молодец, - сказал он, глядя на Нику, но слова эти предназначались Мисс.
   - Я знаю язык глухонемых. Давно еще пришлось изучить. И знаешь, Ника очень интересная девушка. Вам есть что сказать друг другу. Я уверена.
   - Но... как же... я-то этого языка не знаю.
   - Ну придумайте что-нибудь.
   - Ничего не приходит в голову...
   - Балда, - сказала Мисс. - Но мы уже обо всем позаботились. Вы общайтесь, общайтесь. А я пойду пока покурю.
   И она действительно достала сигареты и пошла, подметая песчаный берег полами пальто, к Морю. Рыбак проводил ее взглядом. У самой кромки прибоя Мисс остановилась и закурила - уголек зажигалки загорелся и тут же погас, и осталось только одно яркое пятно - ее светлые волосы. Рыбак видел, как в сумерках растворяется дым ее сигареты, но, может быть, ему только казалось. Мисс сама стала как дым, так же сливалась с лиловым небом.
   Рыбак подошел к Нике.
   Солнце садилось, и в наступающей на побережье космической темноте баржа виделась Рыбаку упавшим с другой планеты звездным линкором. А Ника - его капитаншей. Ей подходила эта роль. Девушка-инопланетянка.
   В руках у нее откуда-то появилась обычная шариковая ручка и стопка клейких офисных листочков-стикеров. Зачем инопланетянке ручка и стикеры? Стикеры были розового цвета. Рыбак всегда ненавидел розовый цвет, но это не имело, конечно, никакого значения.
   Ника черкнула что-то на листочке и показала Рыбаку, но было уже так темно, что он ничего не смог разобрать. Нет, так дело не покатит.
   Рыбак осмотрелся вокруг и увидел много чего подходящего для костра. На ржавых кривых костях баржи висели лохмотья мокрой бумаги и рваная футболка. Под ногами лежало несколько целлофановых пакетов и множество этикеток от пивных и водочных бутылок. Он наклонился и собрал горку пакетов и этикеток. Затем кинул на костер относительно сухую футболку. "Астронавт" - было написано на ней. При чем тут астронавты? "Водолаз" бы лучше подошло.
   Зажигалка щелкнула и маленький костер раздвинул сгущающиеся сумерки кольцом оранжевого света. На этом странном берегу у костра они с Никой стали похожи на двух туристов, вставших на привал в незнакомой вселенной. Рыбак хмыкнул и сел на ржавое ребро баржи.
   Холодное железо отталкивало, с ним, наверное, могут так запросто общаться только специальные, закаленные люди, состоящие из титановых пластин и машинного масла. Рыбак себя таким не чувствовал.
   Он вспомнил про бумажку. Ника все еще держала ее в руке.
   "Привет", - прочитал Рыбак.
   Ника протянула листки и карандаш ему. Рыбак взял и, подумав, написал:
   "Привет. Я волновался. Ты сбежала от меня".
   Ника, прочитав, только пожала плечами.
   "Мне пришлось", - ответила она.
   Рыбак бросал квадратные листки в костер и они, нахватавшись, как жадных хищников, язычков огня, ползли, гонимые ветром, по песку и медленно сгорали.
   Все пепел, подумал вдруг Рыбак, а на этом берегу, в этом глупом городе и подавно.
   Ника протянула ему следующую бумажку.
   "Мне кажется, что время остановилось".
   Рыбак ухмыльнулся и посмотрел на Нику. Она оставалась серьезной и явно ждала от него ответа. Значит, не шутит. На секунду он задумался и ответ вдруг пришел к нему сам, Рыбак так и не понял, откуда он взялся, так, выпорхнул откуда-то.
   "Ерунда, это мы с тобой замерли, а время течет очень быстро, вот как этот песок, как этот ветер. Я его даже чувствую", - написал он.
   Прочитав, Ника кивнула и тут же начеркала, забрав у Рыбака карандаш:
   "Это ты так думаешь. Ты чувствуешь его бег по привычке, но на этом берегу, поверь мне, время стоит на месте очень давно".
   - Почему? - спросил Рыбак, забывшись, голосом, но Ника все поняла.
   "Оно хранит то, что уже давно должно умереть", - ответила она.
   "Но не умерло? Что это?"
   "Это такие странные люди, обитающие на этом берегу. Они как устаревшая музыка, которую ты до сих пор любишь, странные существа, которые никому не нужны".
   "Ты из таких?"
   "Почти".
   "Как это?"
   "Все это секретно. И непроизносимо".
   Рыбак почувствовал, что сходит с ума. Или уже давно сошел, но теперь вошел в какую-то новую, особенно глубокую фазу безумия. Из-за бумажек фразы Ники и его собственные приобрели какой-то особенный оттенок, разговор казался каким-то ненастоящим, словно бы разговором двух выдуманных героев кино или книги.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Знаки стр. 58 из 58
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"