История эта приключилась со мной в 90г. Запомнилась она мне своей красотой, необычностью и поучительностью. И в какой то мере явилась переломной в моей жизни, навсегда закрепив в моем молодом неокрепшем мозгу понимание вкуса, попутно расставив точки над теми, кто, как и почему его диктует, а кто его потом придерживается.
Я выздоравливал после армии и чередовал треньканье на гитаре в переходе Нарвской и Гостинного двора, доблестно исполняя роль трубадура валютчика, с различными другими совдеповскими богемными занятиями.
Ночевал, на Пушкинской у спившегося художника, или на Лиговке у скурившегося композитора, главным талантом которого, было выкладывание лабиринтов из пустых бутылок, в неимоверно огромной квартире.
Вообщем, на всю катушку приобщался к культурной жизни Северной Пальмиры.
Достиг многого...
-Пил Портвейн с Курехиным и провел вечер в "Сайгоне" с Джоанной Стингрей. Кроме всего этого я неплохо рисовал.
Денег хватало, -гитара хорошо кормила, потому рисовал я обычно для души или если кто-нибудь попросит.
Обычно просили плакаты типа"KISS"или"NAZARET".Плату никогда не назначал полагаясь на совесть заказчика, мне просто нравилось все это действо.
И вот однажды в дверь моего художника на Пушкинской вошла очаровательная девушка моего возраста явно не из нашего круга.
Держа в руках огромный ватман, смущаясь спросила у Саныча,
- как найти Сергея Анатольевича.
Несостоявшийся Ван-Гог изобразил на лице удивление. Да и я слегка озадачился.
- Меня знали только как Серегу или как Дракона.
-Понятно, я обомлел но девушке представился и даже кивнув головой и по гусарски щелкнув казаками представился Сергеем Анатольевичем Ржевским -поручиком Гвардейского Императорского Семеновского полка, и для убедительности пару раз смеясь хмыкнул и довольный всхрапнул сытым ахалтекинцем, готовясь перейти на рысь, чем еще более смутил ее.
Несмотря на свою скромность девица бойко прощебетала имя Анна и, что ей очень нужен плакат, на котором я должен изобразить Конец света.
Прочирикав это она захлопала ресницами и продемонстрировала мне извиняющую улыбку, украсив ее прелестными ямочками.
В пакетике, на который я не обратил внимания бодрыми колокольчиками, нарушая тишину звенело стекло. Саныч нервно дернулся, скосив молящий взгляд на меня и жадно задвигал кадыком.
-Его похмелье давно можно расценивать хроническим.
Просьба миловидной Аннушки слегка обескураживала но и заинтриговала одновременно, а размеры ватмана вызывали почтение, теребя мою неодолимою страсть к монументальному, грандиозному и особенно новому. Да еще слезящие, мутные от алкогольной жажды глаза моего гуру в мире искусств поставили окончательный плюс в пользу проекта "Армагеддон".
Пискнув-Apologize - thank, девушка исчезла весенним ветерком, оставив чуть заметный приятный аромат какой то воды или духов.
Я себя ощущал Остапом Бендером перед написанием картины "Сеятель". Надежда на мастера кисти Саныча растворилась вместе с шуршанием целлофана и судорожным движениям его тощего, покрытого пышной щетиной горла.
Запах духов погряз под крепким духом отличного первача.
Самогон и туалетная вода-парадокс нашей жизни, порою находятся в необъяснимых родственных связях.
Развернув картон на стертом паркете, придавив пустой стеклянной тарой края я закурил, неторопливо входя в образ Антихриста перед погружением тверди земной в гиену огненную.
В то бурное кипящее политстрастями разогретое подпольным алкоголем и уже не только им время еще не было фильмов о Конце света.
Информацию как рушить мир можно было найти, разве только в библейских писаниях самиздата.
Решив положиться на мать всех великих деяний интуицию и её сестру,
-вдохновение, взял кисти Саныча и впрягшись в хомут Люцифера, вдохновенно окунулся в процесс.
Армагедон начинался!
-Солнце превратилось в иссине черный круг озаренный золотой короной пронзающей клубы дыма поднимающихся от тысяч огней горящих городов. Струи перламутра серного дождя ринулись с разгневанных небес к расколовшейся и обугленной стонающей вулканами лавы обреченной на вечные муки земле.
Кладбища ожили...
-Здесь я влил сто пятьдесят самогона в себя, иссушенного пожарами.
Воспаленное горло приятно обожгло, пульсация сердца и бешенный ритм фантазии рванули буквально с места, разжигая моё воображение и аппетиты.
-В четвертом часу утра картина великого катаклизма предстала во всем своем великолепии.
Чад дыма сгоревшего Парижа перемешался с густым молочным туманом Беломора. Крики несчастных разрывали перепонки еще не оглохшим. Хлопья праха, серым снегом носились в горячем воздухе и вминались кистью творца в землю. Жар преисподней волшебной палочкой превращал деревья и кусты в гротескные фейверки, вспышки которых уходили к невидимому горизонту, образуя правильно расширяющуюся окружность.
Я залпом допил поллитру ,вдохнул разом папиросу и засверкал ало-желтыми, уже не имеющих зрачков глазами. Гнев и ненависть выжигала мою падшую душу. Мощь злобы и безумия питала расплавленное тленом тело демона мщения. Сила преисподней воплощалась в ураганах вызванных взмахами громадных бархатно черных крыльях, поднимавших меня над сущим, вознося для суда и возмездия в багровые небеса.
В моей бледной костлявой руке, вместо пустой бутылки сидел громадный величиной с тепловоз царь крыс сверкающий красными бусинками валунами.
Войска ада: Истлевшие, гремящие скелетами мертвецы, дурно пахнущие злобные демоны и миллионы других отродий и порождений ночи ждали моего жеста, чтобы стереть цивилизации, учения и религии с лица теперь обреченного, бывшего еще вчера голубым шара.
Я поднял руку и ткнул когтем правой руки в сторону близлежащих замерших от ужаса руин города людей.
Король крыс удобно устроившись на моем плече, и сверкая кровавыми рубинами невозмутимо скалился филосовской улыбкой Будды, позвякивал кремниевой шерстью. С его зубов напоминающих по форме и размеру выпитую "ноль запятая пять" стекала липкая слюна... Он мрачно улыбался, беспристрастно свидетельствуя конец времен.
НЕБЕСА УПАЛИ НА ТВЕРДЬ
И ОЧИЩАЮЩИЙ ОГОНЬ ПОГЛОТИЛ ВСЕ СУЩЕЕ,
МИР УМИРАЛ...
Вместо эпилога Морда царя крыс медленно трансформировалась в лицо Анечки. Запах ее духов вел неравную битву с перегаром, постоянно культивируемым общими нашими с Санычем усилиями. Тело ныло после ночи проведенной на шершавой поверхности адского ланшафта.
Мой фейс был наглухо приклеен акварелью к поверженному распятью.Копьём римского легионера перед правым глазом лежала кисть с засохшей красной краской. Надгробия потрескались от ночного катаклизма и потревоженные жильцы кладбищ сиротливо слонялись между ними.
За развалинами церкви прогляывал войлочный тапочек Саныча, беззаботно греющийся в солнечных зайчиках весеннего солнца, пытающегося лучами удержатся за узкий подоконник подслеповатого арочного окна полуразвалившейся церкви.
Пузырьки слов высокой тональности проскакивали сквозь толщу перемешанных ассоциаций лопались в коктейле реальностей, освежая моё восприятие и создавали настоящее.
Жесткая действительность, набатом Бухенвальда взрывала тяжело болящий разум к неминуемой трезвости.
Пушкинская, ватман, Саныч, Анечка, пришли из далекого призрачного покрытого пылью тысячелетий прошлого, обрекая мою сущность, ставшую царем преисподней, на новое скитание в образе человека в городе призраке, растущего на фантоме погибшей земли, исчезнувшей планеты потухшего солнца, на краю несуществующей галактики.
Полный, абсолютный, всесильный и совершенно свободный даже от своего Я чистейший, кристальный ноль, способный поглощая ничто создавать вселенные. Синие капли глаз, неузнавая изучали меня.
Их владелица застыла на корточках, нервно подергивая края коротенькой юбки, определенно непонимая,что вообще привело ее сюда.
-Происходящее с ней, казалось сейчас бредом, странной галлюцинацией навязанной кем то или чем то.
В оправдание перед собой, она начала торопливо объяснять, что давно уже пора готовиться к экзаменам. Осторожно пятясь к двери, нелепо сжимая в руках пакетик с платой, Аннушка обреченно меняла чувство удивления и непонимания на испуг и страх. А на дне девичьей души проносились годы долгой и богатой на события жизни, которую киношники окрестили бы триллером.
Будущая боль и страдания уже выжимали слезы из больших, красивых и пока еще чистых, не иссушенных пламенем лет родниках лучистых глаз.
Стальной пружиной, на удивление самому себе мгновенно переместившись в пространство, отделявшее мою растерявшую обаятельную заказчицу от двери, тем самым отрезая ей путь, ведущий к мраку и страданию.
Миру нужна ее жизнь, а не смерть, такие души не рождены страдать.
Жаль, что эта тенденция за последние пару тысяч лет стала модной, а святость начала попахивать кровью и садизмом.
Я впился мертвой хваткой в душу Анечки и погрузился в чувства девушки, не желая дать ей погубить свою судьбу, показывая всю горечь, всю боль того выбора, который она собиралась сделать.
Но сущность, руководившая судьбой человека, которого впервые в жизни так остро чувствовали и буквально переживали, была непреклонна.
Понимая, что выбирать не мне и вмешиваться дальше пока не в моих силах, хотя это, конечно всегда можно держать под вечным вопросом, я тихо отступил, открывая Аннушке дорогу в одной ей принадлежащий путь. Понимание того, что каждому приходится идти всегда своей дорогой, тихой грустью вилось в воздухе вместе с ароматом духов, постепенно тая, но оставаясь навечно записанной в летописи бытия моего ещё одного нового мира.
Теперь новое, рождённое и навеки поселившееся в моем сердце существо позволяло мне видеть, чувствовать и делать вещи недоступные обычным смертным.
Смерть проиграла битву, но война еще только начиналась...
Анну я больше не видел. Знакомые говорили, что она переехала куда то в Подмосковье, из-за конфликта с матерью и бабушкой. А мой плакат был главной причиной вспыхнувшего скандала.
Аня повесила его у себя в комнате на стене.
Родители, увидев пришествие Антихриста в собственной квартире были естественно в шоке, и осеняя все и вся крестными знамениями с проклятиями сожгли мое творение на помойке, тем самым превратив в прах родственные отношения со своей дочерью и внучкой, которая наотрез отказавшись понимать инквизиторские действия предков и неделю спустя простилась с вырастившими её пенатами, начав новый виток собственной эволюции.
А я протянув пакетик с честно отработанной поллитрой Санычу, одел ботинки, взял гитару и беломор принесённый Аннушкой, в 13.32 вышел по направлению моего бессмертия.
Стояла прекрасная весенняя погода, времени практически не существовало.
Солнечные лучи купались в вечном блеске наконец проснувшихся глаз, в прозрачной, чистой и слегка грустной синеве которых зарождались новые вселенные. В сердце создающем миры оставалось только сейчас,озаренное мудрой улыбкой бесконечных историй.
Я смотрел в небо и шел по обычному асфальту,способный поглощая ничто создавать вселенные свободный от города призрака, растущего на фантоме погибшей планеты.