Мельникова Юлия Владимировна : другие произведения.

Тиняков. Злой извращённости звезда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Проклятые поэты.... Что мы о них знаем? Об Александре Тинякове - enfant terrible российской поэзии начала 20в.

  Тиняков. Злой извращенности звезда.
   И вот над ложем исступлений,
   Залитых заревом стыда,
   Взошла участница радений -
   Злой Извращенности звезда.
  
  Вас не раздражают современные авторы, цинично выставляющие для пожертвований свои счета /карты? Меня - сильно. Но оказалось, что этот метод изобрели не они и все новое - хорошо забытое старое. Наш земляк Александр Иванович Тиняков встал на перекрёстке с табличкой "Подайте бывшему поэту" почти век тому назад, в 1920-е годы. Только вместо яндекс-кошелька Тиняков протягивал публике свою измятую шляпу.
  Тиняков родился в 1886 году в селе Богородицкое (Мценского уезда Орловской губернии, сейчас - Свердловский район Орловской области) в семье богатого крестьянина. Уголовное дело приводит другое место рождения Тинякова - село Становой Колодезь, но это недалеко. Тиняков вырос на просторах размером со средневековое европейское княжество - его дед по отцу выкупал разорившиеся имения (всего 6). Мать Тинякова представляла другой мир - городской полу-интеллигенции, мир утонченного вырождения. Именно ее Тиняков потом обвинил в неудавшейся жизни. Мол, роди его крестьянка, жил бы он спокойно, стихов не писал. Тиняков часто скандалил с родными, убегал бродить, возвращался, переживал безответные влюбленности, вдыхал пары эфира, лежал в психбольнице Кишкинке. Учился он некоторое время в орловской гимназии, где преподавал Фёдор Крюков, претендент на авторство "Тихого Дона".
  Лев Толстой отговаривал юношу становиться поэтом. Мол, крестьянину на литературный Олимп не пробиться, можно только пропасть. Тиняков поступил вопреки совету - в 1903 году он уехал в Москву за славой. Взял себе псевдоним Одинокий (по любимому роману А.Стриндберга или по селению Одинок неподалеку от родных мест), стал публиковаться в мелких журнальчиках. До того у него была публикация лишь в "Орловском вестнике". Разыскивать ранние опыты - задача непростая: Тиняков был еще и Куликовским, Чудаковым, Чернохлебовым, Александром Орловским и не знаю кем еще.
  Орловские - стихи Тинякова все очень грустные. Влияние ли это "надсоновщины", когда молодые поэты намеренно выбирали темы увядания и умирания? Или Тиняков не жил как истинный депрессушник - вопрос интересный. Скорее всего - и то, и то.
  Грустно вяли георгины,
  Листья желтые шумели,
  Нити белой паутины
  В светлом воздухе блестели,
  А под небом строем длинным
  Журавли на Юг летели. ...
  Мы тихонько увядали,
  Как осенние цветы,
  Мы, не живши, умирали,
  Без расцвета красоты,
  Со скорбным шумом облетали
  С нас последние листы.
  Но хотелось нам высоко
  С журавлями улететь,
   И оттуда песнь Упрека,
  Песнь призывную пропеть,
  И в просторе огнеоком
  В бездне света умереть. 13.10. 1903 Богородицкое
  
  Или - нюхание эфира. Сильнейшее токсичное вещество, между прочим.
   Протекали часы опьяненья, блаженства,
  Дивный мир уходил, расплывался, и снова сходились унылые стены, и из мира видений пред ней лишь одно уцелело:
  Обнаженная грудь и на ней поцелуя святого следы,
  И склоненный к подушке тот Бог, что ее целовал.
  С этих пор для нее навсегда я остался сияющим Богом. 1903 Орел.
  
  За приёмом тяжёлых веществ неизбежно следовала депрессия:
  И закат догорел, и печален восток.
  Я не жду уж зари. Я совсем одинок.
  Я - разбитый сосуд, я - примятый листок,
  Тщетно ветер твердит о бескрайнем пути -
  Ни желанья, ни сил нету дальше идти. 12.12 1904 Орел
  
  Кажется, что Тиняков летал туда-сюда на машине времени. Хочет - заедет назад, когда на месте Орловщины расстилалось море:
   .... На берег выполз трилобит,
   Клешнею темной и могучей
   Вцепившись в девственный гранит.
   Над трупом нежной цистидеи,
   Стеблями хрупкими сплетясь,
   Чуть слышно шепчут сифонеи,
   Как бы жалея и дивясь.
   И как немые нереиды
   Догомерических годин,
   Вдали плывут эйриптериды
   По лону трепетных пучин.
   А по земле, еще пустынной,
   Будя ее невинный сон,
   Бежит за черною блаттиной
   Приспешник Смерти - скорпион. 11.4. 1912 Пирожково Орл.губ.
  
  Хочет - завернет ненадолго вперёд, напишет вполне себе советские стихотворения. ЗА 13 ЛЕТ ДО революции, ага )
   .... Мы отступаем... Уходим назад,
   Местью священною души горят.
   Тени погибших за дело святое
   Вьются над нами печальной толпою.
   Мы отступаем, но снова придем,
   Песню о братьях погибших споем.
   Ринемся смело мы в бой за народ.
   Жажда Свободы нас в путь поведет. (Борьба)
  
  ..... Мы долго страдали, мы вынесли много,
   Но больше ярма не хотим мы нести;
   Мы к счастию грудью проложим дорогу
   И нас не удержит никто на пути.
   И с нашей победой замолкнут все стоны,
   И горе исчезнет, и рабство падет;
   Мы миру даруем иные законы...
   Пустите ж, с дороги - рабочий идет. (Рабочий идет)
  
  Призывал Тиняков и чуму, даже молился ей:
   Оскорбленных отверженцев мать,
   Всегубящая жрица Чума!
   Дай мне миг наслажденья узнать,
   Посети моих ближних дома,
   Чтобы в братской крови искупать
   Мог я грезы больного ума. ....
   Свей шипами усеянный жгут,
   Над землею его занеси, ....
   Расстели свой могильный покров,
   Преврати Землю в мерзостный труп,
   Раны Смерти прекрасней цветов,
   Запах тленья мне близок и люб,
   Я для встречи с тобою готов,
   Для лобзанья отравленных губ. (Молитва чуме) 1906 Москва
  
  
  Воспел милый тлен заброшенных усадеб
   Окна в теплицах разбиты,
   Глушит полынь цветники,
   К пруду припали ракиты,
   Пруд оплели тростники.
   В зеркале водном не видно
   Голых, мелькающих ног....
   Дом покосился обидно,
   Сад одичал и заглох...
   Здесь только мрак воскрешает
   Старые сказки и быль,
   Месяц в окно проникает
   Сквозь паутину и пыль...
   Снова в тоске и в надежде
   Старые лица живут,
   Голые ноги, как прежде
   Пруду о страсти поют...
  
  Ода орловским фонарям.
   Фонари, - золотые кудесники, -
   Только вы по ночам не мертвы!
   Вы отрадные, яркие вестники
   Над провалом утихшей молвы.
   Черно-синяя ночь плащаницею
   Обвила городскую гульбу,
   И оплывшею, старой блудницею
   Город спит, разлагаясь, в гробу.
   Смерть зловеще звенит колокольцами
   На угрюмых, пустых площадях,
   И сжимает змеиными кольцами
   Не уснувших томительных страх.
   И лишь вы, золотые кудесники,
   Говорите, что свет не погас!
   Вы отрадные, яркие вестники
   В этот мертвый, губительный час!
  
  И тоже об Орле 1906г., подражание Брюсову
   Ты с детских лет ползучей паутиной
   Оплел мой мозг и душу, как паук.
   Привлек к себе стоцветною картиной,
   И твой больной, неугомонный стук
   Тревожит сердце зло и неустанно,
   И жжет огнем неугасимых мук.
   Но я с тобою скован властью странной,
   Как с гробом скован неразрывно труп!....
   Пороком ум мой напитав богато,
   Учил меня ты с Богом в бой вступать,
   Введя в храм тьмы, - казалось, - без возврата
   О чистоте потерянной рыдать
   И вслед за стрелами хулений дерзких
   Плач покаянный к небу воссылать.
   В домах распутства, в поцелуях зверских
   Томил мой дух, настойчиво шепча
   Про сладкий ужас извращений мерзких.
   Бесстыдству и презрению уча,
   Ты отравил мою больную душу
   И все темней горит моя свеча!
  
  В том же плодотворном 1906 году Тиняков очутился в орловской тюрьме, в камере No81:
  Сейчас вот сижу я в тюрьме, за стенами,
   А там-то за ними ужели свобода?
   Ужели там нет пелены пред глазами?
   И разве раздвинут там край небосвода?!
   О глупые люди, о жалкие тюрьмы!
   Навек нам дарованы Роком законы,
   Не знаем покоя, забвенья и бурь мы,
   В предвечной тюрьме мы бескрылые стоны!
  
   Толпа обласканных закатов облаков,
   Задумавшись вверху, повисла над тюрьмою,
   Плывет издалека напев колоколов,
   Ракита шелестит апрельскою листвою.
   И сумерки идут. Вино вечерних грез
   Они с собой несут и льют мне в грудь больную,
   Тревога умерла, уснул в душе вопрос,
   Я больше не в тюрьме, я трепет крыльев чую.
   Они меня несут в надзвездный, тихий мир
   Далеко от людей и грязных душных камер,....
   И все ясней, явней сплетенный Грезой сон,
   То жгучий, то больной, то детски-тихий, кроткий, -
   И призрачна тюрьма, цепей холодный звон
   И лунным серебром облитые решетки.
  
  Но вскоре Тинякова выпустили, и уже в июне 1906 в Киеве он пишет пророческое стихотворение о грядущей мировой войне:
  ...Ворон зловещий примчался и сел,
   Клювом он движет, как острым ножом,
   Взор его жаден, безумен и смел.
   Когти он в тело живое вонзил,
   Крыльями бурю пожара зажег,
   Сердце и перья в крови омочил, ...
   Он улетает, и следом за ним
   Тянутся змеи проклятий и слез,
   Тянется черный, удушливый дым,
   Стрелы укоров, бессильных угроз.
   Снова почуял он злую игру, ...
   Снова убийство пьянит и влечет! (Ворон войны).
  
  Тиняков пророс сам по себе, как незаметно прорастает цветок на пустыре.
  Люблю ходить по пустырям,
  Средь сорных трав и хлама:
   Там все составлено из драм,
   Там что ни шаг, то драма.
  А хочется быть как аконит - ядовитым и красивым:
   Твой пышный венчик фиолетов,
   Твой корень ядом напоен
   И - по преданиям поэтов -
   Ты пастью Цербера рожден (ACONITUM NAPELLUS)
  
  Всего один подражательный сборник стихов ("Navis nigra" (Черный корабль).-М., "Гриф", 1912) вышел у Тинякова, а он уже общается с Гумилёвым и Ахматовой в "Бродячей собаке". В Ахматову, говорят, Тиняков был влюблен, но тут вмешался Гумилёв.... Сам мэтр Брюсов стал его литературным учителем. При всем этом "Черный корабль" затонул, не выйдя в море высокой словесности. Тинякова с боем выпросил у отца денег на издание - но из 900 экз. "Навис нигра" разошлось только 75. Отзывов сборник почти не получил, Гумилёв процедил, что так писать уже старо. Но, пардон, тогда ОЧЕНЬ МНОГИЕ ТАК ПИСАЛИ. Воспевали яды, демонов и оргиастические культы древности. Чем Тиняков был хуже других похожих?
   На весенней травке падаль...
   Остеклевшими глазами
   Смотрит в небо, тихо дышит,
  Забеременев червями.
  Жизни новой зарожденье
  Я приветствую с улыбкой,
  И алеют, как цветочки,
  Капли сукровицы липкой. (Весна) 1908 Москва
  
  Полна его коробочка скелетов, гробов, червей могильных
   Я давно уж на погосте.
  Ноют тлеющие кости.
  Гроб мой тих, и глух, и нем.
  Приходи, соседка, в гости:
  Истомился я совсем.
  Здесь в могильной колыбели
  Щели глаз в глазные щели,
  Полны страсти, мы вонзим.
  От любви мы в жизни тлели,
  А в могиле догорим! ( Влюбленный скелет)
  
  Мой труп в могиле разлагается,
  И в полновластной тишине,
  Я чую - тленье пробирается,
  Как жаба скользкая, по мне.
  Зажжет их пламя разложения,
  Зальет их сукровицы яд
  И - после долгого борения -
  Их черви трупные съедят! (Мысли мертвеца)
  
  Земля могильная легка:
  Она не душит и не давит,
  И ни забота, ни тоска
  Души истлевшей не отравит.
  Приют мой мирен и красив,
  Дощатый гроб - дворец для трупа! (Хвала могиле)
  
  И, конечно же, приходит к нему вавилонская демоница Лилит
   Ты пришла из далекой Халдеи,
   Ты всплыла из умершей души...
   О, как черны волос твоих змеи!
   Ими сердце мое задуши!
   И, припав к распаленному чреву
   И к туману бесплотных грудей,
   Прокляну я прекрасную Еву
   И телесных ее дочерей! (Лилит) 1910 Москва
  
  В компании с Мореной
   Темноокая Морена,
   Я зову тебя. Явись!
   Уведи меня из плена
   И к душе моей печальной
   Поцелуем прикоснись.
   Влагой вечною, кристальной
   Из грудей своих напой,
   Плащаницей погребальной,
   Белоснежною, нетленной,
   Тело тихо мне укрой. (Морена) 1908
  
  На серых камнях стен зеленоватый мох
   И олово небес над тусклой сталью вод;
   Провеет тростников больных, иссохших вздох
   Да тяжко захрипит гнилой, безлюдный плот.
   И снова тишина... За серою рекой,
   Как желтый плат, лежат поблекшие луга.
   Порой промчится дождь косою полосой...
   И снова даль, - как Смерть! - безмолвна и строга. 1911 Брянск
  
  Затем Тиняков отправляется в Санкт-Петербург, где популярнейший поэт Мережковский хотел подключить его к работе над своей биографией. А мистическая супруга Мережковского - Гиппиус писала Тинякову назидательные письма чаще, чем он успевал на них отвечать. Одно плохо - денег нет. Тиняков стал писать о политике и для черносотенцев в газету "Земщина" под псевдонимом Одинокий и одновременно - в либеральных изданиях. Он так расстарался, что мало кто поверил в авторство Тинякова - вскрылось это лишь в 1916г. Восславил Тиняков так же "столыпинский галстук" и неутомимую работу палачей той поры:
   Многих я душил веревкой
   На рассвете, в чуткий час:
   Многих я рукою ловкой
   От забот житейских спас. .....
   И когда обнимет шею
   Ожерелье из пеньки,
   Я вздыхаю и немею
   От блаженства и тоски!
  
  Являлись ему "мальчики кровавые в глазах" - шаблонный образ несправедливого устройства. Разве не диктовал Тинякову дух Достоевского вот это?
   Мерещится мне мальчик, пугливый и больной,
   Отравленный печалью, заласканный мечтой.
   Ему восторги чужды, ему неведом смех,
   Ему знакомы тайны отверженных утех.
   И вот - темнеют глазки, бледнеет краска щек
   И губы что-то шепчут: мольбу или упрек?
   И вот увяло тельце, душа в тоске, болит...
   О, милый, бедный мальчик! О, страшная Лилит! 1909
  
  Все больше вползает к нему гадов:
   Я - гад. Я все поганю
   Дыханьем уст гнилых
   И счастлив, если раню
   Невинных и святых. ....
   Влюбленными глазами
   Смотрю на гниль свою
   И черными словами
   Создателя пою.
   Хвала Тебе, Всесильный,
   За то, что я урод,
   За то, что червь могильный
   Во мне живом живет. 1910
  
  Но коронная тема Тинякова - ПАУКИ. Он себя считал человеком-пауком:
   На свет родился я впервые птицеядом,
   Свирепым пауком;
   Имел я восемь лап, был переполнен ядом
   И жил в лесу глухом.
   Я бережно растил лоснящееся брюхо
   Среди сетей тугих
   И терпеливо ждал, когда птенец иль муха
   Запутается в них. ....
   Но вот опять живу, опять на свете белом
   Томлюсь под игом мук;
   На этот раз одет я человечьим телом,
   Но все же я - паук!
  
   Как и тогда, я зол, и боязлив, и жаден,
   Живу в глухих углах, и если вижу я родных свирепых гадин,
   Меня объемлет страх. ....
   Мне хочется тогда в углу укромном скрыться,
   И паутину ткать, и ядовитым ртом в немую жертву впиться,
   И кровь сосать, сосать! (Ретроспективные воспоминания)
  
   "Обед тарантула" Кишкинка, 1911г.
   Серый день встает над миром,
   День мученья и хулы...
   Я один с моим вампиром
   В царстве боли, в царстве мглы.
   Кожу черепа сердитый
   Прокусил мне тарантул
   И свирепый, ядовитый
   К мозгу моему прильнул.
   Он мохнатый, он шершавый.....
  
   Разврат у Тинякова всегда какой-то мрачный:
   Со старой нищенкой, осипшей, полупьяной,
   Мы не нашли угла. Вошли в чужой подъезд.
   Остались за дверьми вечерние туманы
   Да слабые огни далеких, грустных звезд.
   И вдруг почуял я, как зверь добычу в чаще,
   Что тело женщины вот здесь, передо мной,
   И показалась мне любовь старухи слаще,
   Чем песня ангела, чем блеск луны святой.
   И ноги пухлые покорно обнажая,
   Мегера старая прижалася к стене,
   И я ласкал ее, дрожа и замирая,
   В тяжелой, как кошмар, полночной тишине.
   Засасывал меня разврат больной и грязный,
   Как брошенную кость засасывает ил, -
   И отдавались мы безумному соблазну,
   А на свирели нам играл пастух Сифил! 1912
  
  Зато Смерть - сестра, хотя и суровая:
   Когда придет моя пора,
   Когда ударит час разлуки
   И ты - Суровая Сестра -
   Ко мне протянешь властно руки, -
   Не отступлю, не прокляну,
   Не содрогнусь перед тобою. 1915
  
  После революции Тиняков пытался пристроиться в советские поэты. О грядущем он словно знал заранее - 25.10.1917 сел на поезд и уехал из Петрограда в Орёл. Двадцатые годы его кажутся плодотворными - в трудное, бедное время вышли сборники Тинякова "Треугольник. Вторая книга стихов 1912-1921 гг." (Пг., 1922), "Ego sum qui sum" (Аз, есмь сущий): Третья книга стихов, 1921-1922 гг. (Л., 1924, на обл. - 1925), книги статей "Пролетарская революция и буржуазная культура" (Казань, 1920), "Русская литература и революция" (Орел, 1923). Прожив в Орле около 2 лет (он уехал в Казань перед взятием Орла белыми осенью 1919г.), Тиняков пишет пламенные революционные опусы в орловские "Известия...". Подвизается на благодатной ниве антирелигиозных разоблачений - пишет брошюрку о вскрытии мощей, где зачастую обнаруживались не кости праведников, а всякая труха. Дотошно рассматривать эту гадость ему явно нравилось.
  
  Мало кто знает, что "яростный большевик Тиняков" был недолгий период еще и эсером, и это объясняет, почему о его жизни в 1917-1918гг. известно мало. Точнее, почти ничего. Тиняков упоминал, что недолго работал в Орле в ЧК, но никаких документальных подтверждений этому пока не найдено. Вообще Тинякову очень нравилось представляться на публике более ужасным человеком, чем он был в действительности. Носил жёсткую маску.
  Вернувшись в северную столицу, Тиняков вступил в официальный Союз писателей и получил комнату в доме Искусств - так называли конфискованный особняк, отданный творческим личностям и превращенный в загаженный клоповник. Публиковался в газете "Последние новости" вплоть до ее закрытия в 1924г. Потом ненадолго ездил в Москву - искал любой газетной работы, но ему отказывали.
  Тиняков раньше других понял - существование свободного художника (в широком смысле) в СССР невозможно без утраты своего "я" и полного растворения в "социальном заказе". Право печататься надо было выслужить ценой множества компромиссов и унизительного вранья. А свое "я" Тиняков любил больше всего - о чем честно сообщал в своих стихах. Он и сам это чувствовал, написав в изданной в Орле книге, что вся русская литература контрреволюционна и места ей в новом мире НЕТ. Попутчиков, временных союзников и условно принятых советская власть терпеть долго не будет. Он это предвидел - написав о смерти Гумилёва за несколько недель до его скоропалительного расстрела.
  
  Едут навстречу мне гробики полные,
  В каждом - мертвец молодой,
  Сердцу от этого весело, радостно,
  Словно березке весной!
  Вы околели, собаки несчастные,
  - Я же дышу и хожу.
  Крышки над вами забиты тяжелые,
  - Я же на небо гляжу!
  Может, - в тех гробиках гении разные,
  Может, - поэт Гумилев...
  Я же, презренный и всеми оплеванный,
  Жив и здоров!
  Скоро, конечно, и я тоже сделаюсь
  Падалью, полной червей,
  Но пока жив, - я ликую над трупами
  Раньше умерших людей.
  
  Главной темой послереволюционной России была ЕДА. И еще ДРОВА. Но об этом многие поэты писать стеснялись, разве что Блок процедил "это святое слово - дрова!" Но в основном трудности с добыванием пищи и топлива остались за их строками. Тиняков же взялся отображать ту убогую, голодную реальность, в которой он жил.
  Его "Моление о пище" 1921г.
  Пищи сладкой, пищи вкусной
  Даруй мне, судьба моя, -
   И любой поступок гнусный
   Совершу за пищу я.
   Я свернусь бараньим рогом
   И на брюхе поползу,
   Насмеюсь, как хам, над Богом,
   Оскверню свою слезу. .....
   За кусок конины с хлебом
   Иль за фунт гнилой трески
   Я, порвав все связи с небом, -
   В ад полезу, в батраки.
   Дайте мне ярмо на шею,
   Но дозвольте мне поесть.
   Сладко сытому лакею
   И горька без пищи честь.
  Это ж гимн интеллигенции, пошедшей ради пайков на службу новой власти! За паёк они продали не только себя, но и предавали других.
  
  В 1924 году наступает перелом, когда Тиняков перестает косить под советского поэта, клепающего неискренние агитки. Их было слишком много.
  Тиняков решил завязать с сочинительством и начать новую, честную жизнь профессионального нищего. Раз общество запрещает ему писать стихи, то пусть оно и кормит! А еще поит. Тиняков собирал милостыни больше, чем зарабатывали многие бывшие коллеги по цеху. Нахально, безо всякого зазрения лез к прохожим. Ходил просить как иные на работу. Если Тинякову попадались старые знакомые - например. Ахматова, то они страшно смущенные, проходили мимо. А он смеялся. Тиняков своим примером вдохновил обнищавшего, забытого поэта Клюева, учителя Есенина - и Клюев тоже начал собирать дань. Правда, у них были неплохие библиотеки, удавалось кое-что продать букинистам. "После трудового дня шел в ресторан. И там ел и пил. Тиняков стал счастливым человеком. Ему не нужно было притворяться. Очень многие деятели культуры думали так же. Просто не говорили об этом вслух" - записал композитор Шостакович в своем дневнике о Тинякове.
  Попал Тиняков и в произведения Зощенко 1920-х. У него есть ряд повестей о неустроенных "бывших", влачивших полунищенское существование и считавших, что им все должны. Один из героев Зощенко, например, ухаживал за квартирной хозяйкой, думая, будто у нее есть коза, он женится на ней - скорее на козе, чем на хозяйке - и будет пить козье молоко. Увы, коза оказалась соседской. Но любви героя к козе это не помешало. Чем не намёк на Тинякова, сочинившего гимн скотоложца? (образец ниже)
  Помогала прожить и жена (вот уж странно видеть Тинякова женатым!), Мария Николаевна Левина, преподавательница английского. Его болховская племянница, оказавшая в Ленинграде, вспоминает, что пришла с мамой навестить "дядю Сашу" в начале голодных 1930-х. И увидела у него веселую компанию, на столе - жареную утку, виноград etc. Жаловались на шумные оргии и соседи по дому Искусств, откуда Тинякова, "магистра антисанитарии", не раз сбирались выселять то за аморалку, то за антисемитизм, да все никак не собрались.
  Он был обречен - и знал об этом. Но умудрился продержаться на воле довольно долго, не попав под кампании чисток и высылок 1920-х. Тинякова только в 1930г. арестовали по доносу, отправили в лагерь. В уголовном деле, обнаруженном в архиве ФСБ в Санкт-Петербурге в 2000-е Глебом Моревым, оказались вложены тетради - дневники Тинякова. Дневники занимали половину дела Тинкова. Одной записи за лето 1930 "на страну надвигается голод..." достаточно, чтобы посадить автора далеко и надолго - писать о голоде был запрещено.
  Вменялось Тинякову и распространение этого стихотворения:
   .... И пал на Россию несносный,
   Мучительно жгучий позор. .....
   Не та же ль преступная воля
   В Ипатьевском Доме вела
   Зверье, - подпоив алкоголем,
   Терзать малолетних тела?
   Желябов, и Зубов, и Ленин --
   Все тот же упырь-осьминог...
   По-своему каждый растленен,
   По-своему каждый убог. ....
   Взирай в изумлении мир,
   Как строют Калинин и Рыков
   Из русского царства сортир.
   И правильно, мудро, за дело
   Утонет Русь в кале своем,
   Когда не смогли, не сумели
   Прожить с светодавцем - Царем. (Размышления у Инженерного замка) 1927
  
  Неизвестно, где именно Тиняков отбывал наказание. В письме Зощенко он сообщает, что был в лагере. Сразу по освобождении Тинякову определили место жительство в Поволжье и лишь к 1933 году он смог вернуться в Ленинград, в "дом Искусств". Где застал умирающую от туберкулёза жену. В письме своему знакомому - тогда успешному сатирику Зощенко - Тиняков сообщает, что боится выйти нищенствовать как прежде- за это теперь высылают из города. Просит помощи, подработок. Через год, в 1934г, Тиняков умрёт в больнице с символичным названием Жертв Революции.
  И о нем забудут. Но смерть физическая, про которую Тиняков много и любовно писал, как его начнут грызть черви могильные, как лопнет его кожа, вывалятся внутренности - вовсе не стала его настоящей смертью. Тиняков неожиданно всплыл в "перестройку", когда интерес к маргиналам, черным стихам, порнографии и антисемитизму больше не сдерживала советская цензура. Оказалось, что все грубые, возмутительные опусы Тинякова очень нравятся и прыщавым подросткам, и умудренным дамам-литературоведам. Тиняковское наследие, кинутое в навоз, оказалось вдруг востребованным и заблагоухало во всей его неоднозначности. Тут вам и любовь скелетов (действительно, проблема - чем любить скелетам?), и оды ядам, и опасности, подстерегающие зоофила, и ода ненависти к собакам, и антихристианский стих, за который Тиняков бы сейчас сел по статье "оскорбление чувств верующих". И тут же - стансы к Феле Павловой, его безответной орловской любви, берёзки родного Богородицкого, стихи, написанные под Орлом в психбольнице Кишкинке. Все вперемешку, и не разобрать уже, каков Тиняков настоящий, плохой, хороший. Думаю, он был очень РАЗНЫЙ. Как сама жизнь.
  Напоследок - два примера для сравнения. Оба - Тиняков.
  Чары эфира
  
  Забвения, только забвения
  Мы ищем в мечтаньях своих.
  Лохвицкая, т.1
  
   Опьяненная чарой эфира, лежала она на кровати,
   Смоль волос выделялася резко на матовом фоне лица и на
   белой подушке,
   И бессильные руки вдоль тела лежали,
   И высоко под девственным платьем поднималася юная грудь,
   И улыбка сквозила смущенно на алых, упругих губах.
   Полный чувства святого: Любви-Преклоненья,
   К изголовью ее тихо я опустился
   И тихонько, безвольно руками обвил ее стан,
   И пожал едва слышно.
   Распахнулася кофточка скромная - краюшек белых грудей
   Чудным светом манящим и чистым сверкнул,
   Я к нему, полный чувства святого, губами прильнул.
   Знаю я - в этот миг она видела дивные сны,
   Она в мире нездешнем жила,
   И я богом ей светлым казался. 1903г.
  
   Настал июль: ..... пчелы,
   ..... в поле овода,
   ..... с неграми монголы
   И с крепостными господа.
   Лишь я, не...., небритый
   Дрочил в заплеванных углах,
   И мне сказал отец сердитый:
   "Без ..... ты совсем зачах!
   Пойди, дурак, на дворик скотный
   И выбери себе овцу".
   И вот вступил я, беззаботный,
   На путь к бесславному концу.
   Я оседлал овцу и с жаром
   Воткнул в .... ей свой ...., -
   Но в жопу яростным ударом
   Меня баран с овцы совлек.
   Я пал в навоз и обосрался,
   И от обиды зарыдал...
   Коварный небосклон смеялся
   И победитель мой блеял. 1914?
  
  Из песни слов не выкинешь, но вынуждены соблюдать законодательство )
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"