Моя странная и трагичная история началась летом 1919 года. Я, Анита, жила в небольшом старом курляндском городке Лиепая, еще в недавнее время называвшемся Либавой. Я принадлежала к обедневшей, но древней немецкой фамилии Остенбах - представителям остзейского дворянства. История распорядилась так, что наша ветвь рода Остенбахов оказалась в Курляндии и приняла российское подданство. Мой отец владел кожевенной фабрикой, за счет доходов которой мы и существовали. Наша семья - мать с отцом, я, брат и две сестры - жили в красном кирпичном особняке на узкой улице Курземе. Наш особняк был замечательным: двухэтажный, выполненный в югендстиле, он напоминал замок сложными очертаниями крыши и своими вырезанными на балконе греческими крестами - частым символом на гербах рыцарcких орденов. Основатели дома позади него разбили сад, в котором мы проводили летние вечера. Внутри дома царил уют, созданный матушкой. По обложенным черным деревом стенам висели портреты наших предков, живших несколько столетий назад. На портретах урожденных Остенбах можно различить одну общую черту: небесно-голубые глаза. Нашему роду удалось сохранить немецкую кровь, несмотря на исторические встряски и влюбленности предков. Спальни же в нашем доме были оформлены обоями пастельных цветов с растительными узорами. В особняке на улице Курземе я провела всю свою недолгую жизнь, выезжая только в недалекие путешествия, к тетушкам и в деревенский домик на берегу Балтийского моря до тех событий, что заставили меня покинуть его.
Мне тогда было шестнадцать лет, моему брату Гансу шесть, Катерине десять, а Изольде вот-вот исполнилось двенадцать. Мои отец и мать очень много вкладывали в наше развитие. Мы получали домашнее образование у гувернера. Я же уже готовилась к поступлению в университет на факультет искусств. На этом настояли мои просвещенные родители. Я неплохо рисовала, играла на клавесине и разбиралась в античной истории. Я была тихой домашней девушкой, ходила в церковь и слушалась родителей. Меня, моих сестер и братьев воспитали в протестантской вере, приучив к созиданию, скромности и ценностям семейного быта.
Отец за завтраком имел привычку читать газеты. В последнее время он был совсем не в духе из-за недавних побед большевиков в Гражданской войне в нашей только недавно образовавшейся Латвии. Мы с ужасом наблюдали за успехами коммунистов. Мы знали, чем для нас обернется их победа: они подвергнут нас унижениям как "эксплуатирующий класс", да еще и немецкого происхождения; отберут наше имущество, которое мы нажили честным путем, не делая никому зла. Наша Лиепая была оплотом демократического правительства, и ее захват означал бы превращение Латвии в коммунистическое государство. Демократическое национальное правительство не особо симпатизировало местным немцам, но все же не устраивало против них террора, как красные. В нашем городе слышали о том, что творят красные на всех завоеванных территориях, как они истязают несчастные народы бывшей Российской империи, оставшиеся без единого правителя. Всем было известно, что в Латгалии красные построили концлагеря для пленных, симпатизирующих белым местных жителей, добровольцев Ландесвера и демократов. Не успел еще забыться ужас лагерей Великой войны, как тысячи людей снова заставляют страдать за колючей проволокой. И это возможно в наше просвещенное время!...
В последние дни жители Лиепаи находились в постоянном страхе - большевистская армия подходила к черте города. Образованное население нисколько не симпатизировало правительству коммуниста Стучки. Организованная толпа убийц, насильников и грабителей находилась совсем рядом, и, к сожалению, ей сопутствовал успех. Она сокрушала защитников демократической Латвии и теснила добровольцев немецкого Ландесвера. В тот день атакующие начали осаду нашего города. Та часть сознательного мужского населения Лиепаи, что не участвовала в военных действиях, накануне вошла в состав добровольцев, чтобы своими силами помочь защищаться от захватчиков. Отец приказал всей семье спрятаться в доме, а сам пошел вместе с рабочими своей фабрики отбиваться от атак большевистской армии. Я помню, как махала ему через окна на прощание и видела его уходящим последний раз.
Через несколько часов к нам постучался наш друг Янис и возбужденно сообщил, что захватчики прорвались и проникают в город. Дети сидели грустные в столовой. Мать была в отчаянии. Она послала меня, как старшую, вместе с Янисом узнать, как дела у отца.
На главной площади столпился люд с повозками, лошадями и автомобилями. Творящийся хаос, всеобщее спешное движение были необычны для нашего тихого города. От людей я узнала, что они собираются эвакуироваться на юго-запад, в Пруссию. По направлению к Мемелю спешно отъезжали беженцы, увозя с собой незначительную часть нажитого имущества в мешках и саквояжах. Некоторые спасались на суднах. В порту стоял огромный транспортный паром для первых лиц города и иностранных дипломатов, но отплывать он не спешил.
Здесь, на площади, Янис оставил меня, ибо у него были неотложные дела. Он посоветовал мне быть аккуратной и не попадаться красным. Я пошла дальше к линии осады, пересиливая страх перед приближающимися звуками выстрелов и криков. Дым пожаров и орудий частично заглушал их и мешал видеть. Взор повсюду искал отца или хотя бы знакомых, у которых я могла бы узнать сведения, но не находил. Навстречу добровольцы выносили раненых и убитых. Это были ужасающие минуты моей жизни: я почувствовала собственную смертность. Я рисковала быть убитой гранатой врага или срикошетившей пулей друга, затоптанной лошадьми, уведенной в плен. И все же, один человек мне помог. По указанию человека в латвийской военной форме нужно было пойти в лагерь за пределами города. Я шла в дыму и огне, и оказалась так, что город остался позади, так же как и воюющие армии.
Но идти назад оказалось поздно. Обернувшись, я поняла, что меня заметило трое пеших бандитов в шапках-будёновках, в этом символе переписанной русской истории. На их лицах появились ухмылки, и они за мной погнались. Подобрав полы домашнего платья, я побежала от них прочь в лес. Удивительно, но они не смогли меня догнать. Видимо, смертельный страх добавлял моим ногам скорости. Я оказалась в лесу, и, обнаружив отсутствие преследования, уже просто шла твердым шагом вперед. Мои легкие запыхались, а мозг напряженно обдумывал, что же делать. Очевидно, что возвращаться уже нельзя - слишком опасно одинокой девушке проникнуть в окруженный врагами город. Неизвестно, что там сейчас творилось. Но и в лесу можно находиться недолго. Теперь мне следовало самой о себе заботиться, и это было непривычно. Я находилась к северу от города, южные берега Тосмарского озера были где-то рядом, но в какой стороне - не представлялось возможности узнать. Я собиралась идти до первого населенного пункта или до дома, где можно найти убежище, и там по ситуации планировать дальнейшие передвижения. Я пыталась отгонять от себя плохие мысли, но тем не менее спокойствие не отменяло плачевности моего положения. Уже через несколько часов нужно было решить проблему с питанием, теплом и светом, а никакие признаки человеческой жизни не встречались.
Лес оказался гораздо дремучей, чем я предполагала. Мое домашнее платье покрылось лесной грязью и кое-где надорвалось об острые ветки и камни. Мне пели птицы и встретился пробегающий заяц. Через неопределенный промежуток времени, довольно долгий, я обнаружила слева впереди себя просвет, в котором находился ряд туевых деревьев. Я устремилась туда. Зрение меня не обмануло: туи действительно были высажены непробиваемой стеной выше человеческого роста, которая длилась на несколько сотен метров в две стороны, образуя прямой угол. Судя по состоянию ровно подстриженных здоровых деревьев, за ними кто-то регулярно ухаживал, а значит, рядом могло находиться человеческое жилье. Я зашагала вдоль одной из стен. Прошло несколько минут, прежде чем я повернула за угол. За новым поворотом я разглядела некоторую постройку. В сердце заиграла радость. Вблизи я отметила необычную архитектуру небольшого одноэтажного домика - в нем было много округлых линий. К круглым маленьким окнам приделаны ставни. Деревянная крыша имела округлую форму и смахивала на шляпку гриба. По виду понятно, что домик не заброшен. На мой стук дверь открыл человек в шляпе и фиолетовой атласной жилетке. Он обладал байроновскими серебряными прядями и безумными зелеными глазами.
Он пригласил меня войти. Интерьер был таким же странным, как наружные стены и внешний вид жильца. В основном преобладали желто-охристые оттенки. В его скромном жилище все предметы мебели были из покрытого темно-коричневым лаком дерева. На стенах висели чучела лесных птиц и животных. Во весь пол расстелен круглый полосато-радиальный ковер. Все жилище выдавало неординарного ретроградного человека. Хозяин дома представился садовником Драйзером. В общении он оказался дружелюбным человеком, хотя меня пугало безумство его очей. За чашкой чая на свой страх и риск (ведь он мог выдать) я объяснила ему, что сбежала от захватчиков, а в городе осталась моя семья.
- Ты найдешь спасение в лабиринте. Иди туда, там враги не найдут тебя.
Я заинтересовалась, откуда в лесу взялся лабиринт. Драйзер рассказал, что в былые времена, когда он еще был молод, губернатор этой области, человек, склонный ко всякого рода мистике, на свои деньги распорядился создать огромный лабиринт. Местоположение он объяснил магической силой этого места. Несколько десятков садоводов выращивали этот великолепный лабиринт. После завершения работ он выделил Драйзера как лучшего, нанял его садовником-хранителем на ближайшие полвека и выделил ему жалование на 50 лет вперед. Губернатор умер через несколько лет, но Драйзер решил не нарушать договоренности. Поэтому он вынужден всю жизнь прожить возле лабиринта. Сам он настолько привык к лабиринту, что уже не представлял свою жизнь без него. На вопрос, как же мне поможет лабиринт, Драйзер заверил меня в том, что лабиринт зачарованный и принесет мне спасение.
После чая он довел меня до входа в лабиринт - до белой каменной арки, украшенной розовыми лилиями. Драйзер мне помахал так, как будто прощается со мной навсегда, что меня несколько смутило. Я пошла по зеленому, абсолютно геометрически правильному лабиринту, все время сворачивая налево - так я надеялась быстрее добраться до центра. Глаза не находили ничего нового за каждым новым поворотом замкнутого зеленого пространства. Наконец я вышла в предполагаемый центр. На площадке перед фонтаном стояла мягкая скамейка. Я присела. Усталость валила меня с ног; неудивительно, что вскоре свежий воздух убаюкал меня и погрузил в царство сна.
Пробуждение произошло не в лабиринте на скамейке, а на кровати в комнате с голубыми стенами. Я сразу же стала оглядываться: комната была мне незнакома. Кроме того, в ней обнаружилось множество неизвестных мне вещей, которые решила не трогать. Весь интерьер показался слишком простым и лишенным вкуса. Деревянные шкафы и книжные полки тонкие, без резьбы и украшений; поверхность стола сделана из мутного стекла, а ножки металлические; на столе стоит черный экран. В зеркале без рамы на меня смотрело мое отдохнувшее взволнованное лицо. Я начала ходить по комнате, пытаясь понять, где нахожусь и что со мной. На столе хозяин забыл поставить письменный набор и бумагу; вместо того лежали палочки с заостренными концами. Тут же в рамках стояли потрясающие по реалистичности цветные фотопортреты юных девушек. Присмотрелась к книгам на полке: ни одного знакомого автора, кроме Достоевского и Жюля Верна. На корешках книг русские слова без буквы "Ѣ". "Какая безграмотность!" - подумала я. Тут мой взгляд привлекло окно: вид из него упирался в голубую оштукатуренную стену. Я посмотрела вниз: за окном на серой гладкой дороге ездили диковинные автомобили разных цветов, а по тротуару передвигались мужчины в простецкой одежде с молодыми женщинами в нижнем белье и с неубранными волосами.
Непонятное мое положение давило; я решила выйти из комнаты и познакомиться с жильцами дома. За дверью оказался темный коридор. Я не нашла свечки или выключателя и пошла по мраку к двери, которая слегка освещала коридор узкой полоской света. За приоткрытой дверью в комнате сидела тощая старуха со сморщенным лицом. При моем появлении на ее лице не возникло ни нотки удивления. Я представилась ей по-русски. Старуха оказалась хозяйкой квартиры. Она тепло поприветствовала меня и сообщила, что нынче 23 августа 2009 года. И город, в котором мы находимся - Санкт-Петербург.
Я невероятно взволновалась; у меня в голове замутилось. Пришлось присесть на кресло. За неполный день произошло так много волнующих событий, а тут еще путешествие во времени и пространстве, рассказы о которых я воспринимала не более, чем как фантастические выдумки. Сначала я подумала, что это вздор, но окружающие предметы, речь старухи и увиденное за окном совершенно не вписывались к тому, к чему привыкла. После пережитого шока и принятия факта свершившегося возник вопрос о дальнейших действиях. Но что делать, было совершенно непонятно.