С некоторых пор я вижу его снизу вверх. По другому не получается. Пятьдесят сантиметров - точнее, сорок восемь с половиной, - во весь рост не встанешь, только если корячиться - некрасиво. Неэстетично. А для меня внешний вид - это святое. Такое вот я, суетное, легкомысленное... животное...
Он зовет меня "тваря".
И я таю от нежности. Тваря. Обзавидуйтесь! Белая и пушистая. Точнее, бежевая. С черными подпалинками. И лапки. А коготки - под корень, под корень пилочкой.
Чтоб без соблазнов.
Снизу вверх - перспектива очень меняется. Вместе со словарным запасом. Учишься думать прежде, чем вслух - полезная, кстати, привычка. Но от страха пока не вылечилась. Боюсь... особенно когда близко, близко - так, что слышу выдохи - мамочка... спрятаться бы - головой в коленки, лицом в ладошку - но нельзя... "подними глаза" - зачем ему? Хочет видеть. Что он там видит, что? Если я сама ничерта не вижу, когда так страшно, - марево какое-то и расплывчатые, дымные пятна, - а больше ничего... странно все это. Загадочно. А спрашивать боюсь.
По телеку дрянь... смотрю старые записи. Что еще делать? Книжек толковых у него нет, кроме Набокова - а его я сейчас не возьму. И так черт-те что в душе... То плачу, то смеюсь, то забываю вообще, как разговаривать... когда-то на трех языках, как на родном ухитрялась... а теперь хлопаю глазами и мяукаю шепотом. Тваря и есть, что поделать. Зверушка.
И он какой-то непонятный, если честно. Раньше думала - ему коврик нужен. Коврик так коврик - не проблема. А ему не то... ему наоборот... характер какой-то мне придумал. Какое-то достоинство. Как будто первый раз видит - он же три года меня со всех углов изучал, он же знает, какой там характер.. А я боюсь... боюсь показаться не такой... какой ему хочется... И он сердится. Именно за это. Когда видит, что я для него...
"Ты нужна мне сильная".
Дурак. Сильная - я бы к тебе не пришла... будто сам не понимаешь.
Ах, нет, все не так просто. Он не дурак. Кто угодно - но не дурак. Он-то как раз понимает.
Наказывает за страх...
За слезы...
За молчание тоже наказывает.
А рот открою - так вообще святых выноси. Где выход, спрашивается?..
Ближайший знакомый - за десять тысяч миль. Тишина, сосновые заросли и цепочка в пятьдесят сантиметров. Точнее, в сорок восемь с половиной. Мой мир. Мне нельзя плакать. Нельзя жаловаться... я должна быть сильной.
А ему нельзя любить.
То-то же. Я незлая, но мстить умею.
Руку больно. Натерла до крови... специально, назло. Он-то с запасом застегнул. В глазах темнеет от злости - хоть бы разок ошибся! Фашист... отмеряет, как на весах в аптеке. А я каждый раз проверяю на прочность, натягиваю, натягиваю струночку - ну, а еще дальше, а еще?.. ну, сорвись, солнышко, расцепи зубки, красивый мой... я прощу... я все прощаю... держится.
А жаль.
Был бы слабым - не посмел бы воспитывать. Он это знает. Я тоже. Пока что у нас "кто кого". Ради него я еще не готова. Еще слишком боюсь его, слишком обижена на все... на прошлое, на пятьдесят сантиметров (сорок восемь, дура!), на поломанную в самой завязи жизнь... Хотя, почему - поломанную? Ну, была человеком - резиновым, с дырочкой в левом боку. Стала тварей - но из плоти и крови. Скоро вот воспитают, сильную сделают - ударюсь об пол и превращусь в царевну-лебедь. Чем плохо?.. Но я пока обижаюсь. И больше всего - за то, что прав оказался. Сдохну - не скажу ему. В могилу унесу...
Оно искусственное, мое одиночество. Но болит по-настоящему... и слезы тоже не нарисованные... и кровь все-таки не ноль градусов, хоть я и не совсем человек...
Ему нельзя любить. Он послушный мальчик. Он все делает так, как обещал. Ни шага в сторону. А я чего-то мечусь между стенами, как пинг-понговый шарик, вся душа в синяках и шишках, то смеюсь, то плачу, то вообще "ненавижу тебя!" - а он и в ус не дует, железный, сволочь, сама бы я опрокинулась от слова намного субтильнее... В перерывах смотрю в потолок - он отсюда дальше - смотрю и думаю "господи, за что? Я же не заслужила.... не отнимай, только не отнимай..." Я всем расплачусь, всем... у меня никогда не будет детей - я знаю это с тринадцати лет. Я смирилась. Но поняла только сейчас - это часть моей расплаты. Все верно, все правильно. Так и должно быть... только не отнимай.
"Тваря". Бежевое, пушистое, цепное. Иногда я всерьез теряюсь, не могу понять, чего мне хочется - умереть самой, убить его или целовать ему руки... Но вслух - если вслух - всегда только одно. "Ненавижу тебя".
Жду, когда он устанет. Когда сломается. Ему же нельзя любить...
Рано или поздно это непременно случится. Я даже знаю, как именно. Он встанет на колени, заплачет, ткнется лицом... а я буду в джинсах, на полу холодно без штанов, - ткнется в синюю прорезиненную ткань и скажет - "не могу так больше, я же люблю тебя!" И я выиграю.