Рабинович Михаил :
другие произведения.
Американские рассказы
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Комментарии: 1, последний от 10/07/2003.
© Copyright
Рабинович Михаил
(
mishar7@hotmail.com
)
Размещен: 30/07/2002, изменен: 17/02/2009. 42k.
Статистика.
Сборник рассказов
:
Проза
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Аннотация:
Американские рассказы
&&& &&& &&& &&& &&&
Жене сказать, что идёшь на встречу с одной знакомой (литератором), маме - что
в библиотеку, начальнику - что весна, подчинённого отпустить пораньше, а с
кондуктором - лишь молча поздороваться, и он задержит закрытие дверей;
увидеть небо, просто небо изо всех окон прижавшегося к мосту поезда,
раскачивать головой в такт с окружающими и доехать до последней станции -
где океан и "Чёрное море" ("Кто такой Щербаков? Бард? Никогда не слыхала. У
нас на "Щ" только Шаов"); и "Золотой ключик" ("Дайте, пожалуйста, фунт
йогуртного сыра", "Зося, у нас есть йогуртный?", "А кто спрашивает?",
"Он спрашивает", смотрит на тебя-пoкупателя, "Нет йогуртного"); и просто
"Кавказский" (ещё рано и две официантки смотрят с улыбкой, не на тебя - на
телевизор; но ты тоже можешь сесть, посмотреть; а вот они улыбаются прямо
тебе в лицо, пересказывая краткое содержание детектива; а с экрана
продолжают: "Ах ты, сука, бежим! Сука! Бля!", и спистолетом на тебя, и с
ружьём, и угрожают словами, и ножом размахивают - вилка справа - дым
какой-то, ах, это из кухни, еду принесли - вкусно, между прочим; и
таинственный, манящий прохожих шёпот дамы в рябом платочке ("Лекарства,
лекарства" - это те, привычные, милые сердцу сердечные валидол с
валокордином), и объявление (нигде больше я не видел такого ) в китайском
теннисном клубе, что в помещении нельзя курить и употреблять марихуану; и
надпись на русском у запрещённой для посторонних стоянки: "Возможность
серьёзного ущерба для шин в случае въезда сюда" и шипы при входе; но главное
- океан; океан, звенящий от солнечной ряби, спокойный, скрывающий свою силу
и домашний, холодный, часть пейзажа, равнодушный и к этим пришлым чёрным
подросткам, прогуливающим школу; и к этой торговле разложенными на спинке
скамейки надёжными оренбургскими платками; и к тем двум старикам в
инвалидных колясках, играющих под присмотром в шахматы на большом зелёном
перевёрнутом мусорном баке; и к этому мускулистому, раздетому, несмотря на
погоду, выше пояса парню, который тщательно и добросовестно протирает
белые стулья открытого кафе, выходящего на набережную; и к этой держущейся за
руки - чтоб не упасть, да они много лет уже так ходят - паре; и к обладателям этих
визгливых, вызывающе-напевных голосов; и ко мне, ко мне, конечно; где всё это, и
много чего ещё - целая жизнь, жизни; и ничего нет, где можно бродить, не
опасаясь, что тебя кто-нибудь заметит или поймёт и, услышав старую мелодию -
про шофёра, допустим, ("слякоть - плакать", когда-то эта рифма меня поразила) не
давать cлезинке возможности выкатиться; можно просто улыбаться и не
подыскивать нужные cказанные уже слова, но - что сказать себе?..
ЯБЛОКИ
Разговорились.
Он был в костюме, с галстуком, нервно покашливал, как будто ему было тяжело выдавливать
именно те слова, которые он произносил, пил мало - бутылка шампанского наполовину не выпита;
попросил разрешения закурить - она замялась, сказала все же, мол, пожалуйста, если хотите, но он
понял - лучше не надо, она не переносит дыма
- Муж курил, - сказала она.
- Да, да, - сказал он и кашлянул опять.
Официант спросил, все ли в порядке.
- Почему же не принесли фрукты, скоро ли будет музыка, что нибудь ностальгическое?
- О кей, скоро, - официант ответил не улыбнувшись. Мерзавец.
- Квартира с видом на океан - что может быть лучше, у меня сосед - слыхали, поэт Костров,
нет, странно - он очень известен, был известен, я имею в виду, он живет на этаж выше меня, ему
восемьдесят лет, так вот, каждый вечер он садится у окна и смотрит на океан, каждый вечер, а
океан всегда разный, уже девятнадцать лет здесь, а океан ни разу не повторился, ничего не
повторяется; очень крупный поэт, когда-то его познакомили с Ахматовой, он так захватывающе
рассказывал - об этом вы не прочтете ни в каких книжках, его подвели к Анне Андреевне и сказали:
"Анна Андреевна, это поэт Костров".
- И что она ответила?
- Ничего, дело было в ресторане - ну, как мы с вами сейчас сидим, она ему улыбнулась, и все,
больше они не виделись, об этом вы нигде не прочитаете, ему сейчас восемьдесят, живет один,
много пишет и каждый день смотрит на океанский закат.
- Моя жена много читала - Евтушенко, Воскресенский, Роберт Рождественский, помню.
- Вознесенский, - поправила она. - Костров, пожалуй, из этой же плеяды. Он уехал - вы же
знаете, спасаясь от КГБ.
- Нет, я же сказал вам, не знаю, вот жена любила стихи, вообще поэзию - он закашлялся - в
музей ходили, помню гробницу Тутанхамона, потом этот, с глазами.
- С глазами?
- Ну да, у них у всех большие такие глаза, одинаковые.
Она задумалась.
- А вместо КГБ у меня ОБХСС, вы же знаете...
- Не знаю, - вдруг сказала она.
- Что?
- Ну, вы же не знаете Кострова, - улыбнулась.
- Это вы шутите, - сказал он, - спасибо, я был начальником отдела снабжения довольно
крупного комбината, да, вспомнил фамилию художника - Глазунов.
Он закашлялся, замолчал.
- Женщины обычно более разговорчивые, я вас заговорила...
- Нет, это я сейчас про Глазунова рассказывал, позвольте еще шампанского, я-то
предпочитаю водочку, но сегодня, вместе с вами...
Официант возник и исчез.
- Хоть бы яблоки принес, я же просил фрукты... Мерзавец.
Оркестр завел свою ностальгию.
- А вы давно одна?
- Муж умер три года назад.
- Простите...
- Но мы давно уже не жили вместе...
- Простите, простите.
- Вы танцуете? Позвольте вас пригласить.
- Хорошо, спасибо, но давайте подождем медленный танец.
- И ведь подстроили таки один раз, не с материалами, правда, а с женщиной.
- Женщина?
Он стал говорить свободнее, нервнее.
- Да, вошла ко мне в кабинет, командированная из Ярославля, подписал я ей все бумаги, а она
не уходит, говорит какие-то глупости, у меня телефон звонит, запарка, ничего я ей такого не сказал.
Живой человек, да, но я же хорошо помню - ничего, ничего не сказал... Ну, уж а про остальное...
- Ах, негодяи..
Он допил свой стакан, налил еще, ей не предложил.
- Видите, вы сразу мне поверили, столько лет прошло, я и сам бы теперь не поверил - та, из
Ярославля, была невероятно красива, но чтобы в кабинете... Выпить - да, это бывало, и много раз,
без этого нельзя, это скрепляет договор, все пили, конечно, много пили... Жена расстраивалась, но
что делать - отдел снабжения, понимаете, вечно чего-то не хватает, все на личных связях.
- Понимаю, - сказала она.
Он выпил, пригласил на танец, они пробирались с трудом - народу много, столики вплотную.
На них чуть не налетел официант. Мерзавец.
- Фрукты, я же просил фрукты, вы что - издеваетесь?
Танцевали по-старомодному, миллион алых роз, неторопливо, но неспокойно как-то, его
движения стали более резкими, он сжимал ее руку, приглушили свет, она тоже в строгом темном
костюме.
- Жарко, - сказала она.
Вышли на улицу, почувствовали свежий воздух с океана.
- Я любил свою работу, трудно, конечно, надо собачиться, доставать, как говорится из-под
земли... но живая работа, с людьми.
- Внук - это внук мужа ... называет меня, конечно, бабушкой, мы часто видимся. Дочке его
было двенадцать, когда мы поженились, она жила с нами, сейчас у нас с ней - не понимаю, в чем
дело - некоторая отчужденность...
- Бывало, прихожу ночью, да еще выпивши - без этого нельзя, я же говорил... жена молчит.
- Ну, и поэт Костров... есть у него какая-то внутренняя умиротворенность, что ли.
- Меня ведь и следователь вызывал... ну, когда это с ней случилось. Господи!
- Зовут Вадик, ходит в бассейн, разносторонне развитый мальчик, научился пользоваться
телефоном. Звонит часто, иногда.
- Господи, да что мне следователь-то! Я и сам знаю, в чем виноват перед ней. Так
получилось, много чего было. Что делать - время такое, жизнь.
- Как это у Кострова: жизнь продолжается до самого конца, да. Он говорит - каждый вечер я
благодарю Создателя... если мне, говорит, даровано еще время, то я должен... Он много пишет, его
давно не печатают.
- Костров? Костров - что это вы мне все Костровым тычете? - вдруг сказал он.
И повторил: "Все Костровым тычете... я же сказал - не знаю", чтобы уж наверняка, чтобы она
ничего не смогла ответить, чтобы не надо было ничего отвечать, просто молча вернуться, молча...
На столе стояли фрукты - яблоки, виноград, бананы.
- Фрукты на нас, извините за задержку, - сказал официант.
Оркестр играл свою ностальгию, они молча слушали.
- Угощайтесь, - сказал он.
- Да, да. Я люблю яблоки. Просто удовольствие кормить внука - он предпочитает есть целое,
открывает свой ротик - уже двенадцать зубов, между прочим - и вы знаете, это так важно и приятно:
обязательно надо придерживать его за затылок, чтобы он смог укусить.
- Возраст такой...
- Его привезут ко мне в следующую субботу в половине второго... может быть, даже в час.
И, после паузы: "Хотите на него взглянуть?".
Улыбнулись.
УЧИТЕЛЬ БОБ
В Союзе был у меня знакомый, которого звали Боб. Он еще не умел разговаривать, когда мы
уезжали, и я боюсь, что он забудет меня, хоть и надеюсь: нет, не забудет. И знаю, что уже забыл.
А здесь не умею разговаривать я. Это очень обидно. Хотя, по-моему, американцы, не
понимая меня, тоже теряют много. Я их понимаю... иногда.
"Методика обучения в нашей школе, - говорит учитель Боб, - очень простая. Очень! Вопрос -
ответ. Вопрос - ответ."
Учитель Боб - невысокий, подвижный толстячок. У него почти женская походка. Вначале
никто из нас не придает этому значения.
- Мы будем говорить с вами на любые темы. - говорит Боб. - Ваш язык растет, только если
вы думаете на английском, пытаетесь выразить свою мысль в трудной для вас области. Вы должны
отвечать на самый неприятный, шокирующий вас вопрос.
Вопрос - ответ. Вопрос - ответ.
- Сколько вы живете в этой стране?
- Я живу в США три месяца.
- У вас есть карточка "соушел секьюрити"?
- Да, у меня есть карточка "соушел секьюрити".
- Почему вы изучаете английский?
- Потому что это необходимо для моей будущей жизни.
- Почему вы уехали из Советского Союза?
Никто не отвечает.