Аннотация: Классики тоже пьют. Вымышленный фрагмент из жизни А.Блока.
По улицам метель метет,
Свивается, шатается.
Мне кто-то руку подает
И кто-то улыбается...
/А.Блок/
Почти 100 лет назад
Ночь. Поздний ноябрь. Безветрие.
По обледеневшей и сверкающей в желтом свете фонарей дороге, слегка пошатываясь, бредет темная фигура в плаще и неопределенном головном уборе. Проходит несколько шагов, останавливается и, как будто в усталом отчаянии, поднимает руку к лицу, проведя ладонью по глазам...
Рука бессильно падает, ее хозяин на мгновение замирает в неподвижности, бессмысленно уставившись стеклянными глазами в пустоту перед собой, затем делает резкое движение вперед и, поскользнувшись, заваливается в сугроб, услужливо наметенный утренней пургой.
Ни звука. Все также блестит дорога, крупные и узорчатые сростки кристаллов воды медленно опускаются на раскрасневшееся от вина и мороза лицо.
Он закрывает глаза и лежит без движения несколько бесконечных минут, убаюканный и добровольно обманутый белым покоем.
Нет, сегодня не его день... Криво усмехнувшись, человек встает, зубами стягивает перчатку и начинает сосредоточенно и даже, пожалуй, ожесточенно стряхивать снег с плаща. Это монотонное занятие возвращает его к действительности: оглядевшись по сторонам и никого не обнаружив, он продолжает движение вперед - туда, где, разорвав череду серых каменных стен, темнеет еще не замерзшая река.
Вода кажется черным растрескавшимся зеркалом, в котором невозможно увидеть отражение. Легкая рябь заполняет пространство бесчисленными бликами, каждый из которых существует лишь мгновение, но, несмотря на это, все вместе они создают впечатление неподвижности.
Броситься вниз головой... нет, как попало, нелепо взмахивая руками в полете, и навсегда обрести покой - это искушение изматывает тело, не давая отвести глаза от игры света и тьмы там, внизу.
О чем он думает, этот странный человек, вот уже полчаса как замерев над стынущей рекой, один посреди холода ноябрьской набережной?
Рискну предположить, что он не думает вовсе. И слов никаких у него нет - слова будут днем, когда он проснется с жуткой головной болью и смутным подозрением о неправедности бездарно проведенного вечера. О, этот человек найдет что ответить стуку в висках, топоту ног, звону колоколов и гари фабричных труб. Он напишет что-нибудь о любви и безысходности, выпьет горячего кофе или шоколада и поедет куда-то, где ему всегда рады, где "...глаза восторженных знакомых..." (впрочем, цитата не уместна: автор этих строк еще не родился).
А на обледенелом берегу Невы останется тлеть кучка пепла... Тлеть вечно, всем, кто не слеп, напоминая об огненном вихре, что пьяным стоял здесь когда-то в плаще и неопределенном головном уборе, застывший посреди вечного холода. Того холода, по сравнению с которым этот звенящий ноябрь показался бы адским котлом - холода неразделенности.
И что бы потом не было написано про невозможность исхода в связи с неизбежностью возврата, что бы не наполняло и без того останавливающие дыхание паузы между строк - я не могу разобрать этих слов.
Я слышу лишь: "...ночь, ледяная рябь канала...", а в висках привычно отзывается: "...аптека, улица, фонарь".