Аннотация: Биографический очерк выдающегося оригинального историка и философа Советской эпохи профессора Поликарпа Яковлевича Мирошниченко, написанный и опубликованные его сыном.
ИСТОРИК.
Поликарп Яковлевич Мирошниченко.
(15.02.1921 - 31.12.2002)
Поликарп Яковлевич Мирошниченко родился 15 февраля 1921 года в селе Старая Збурьевка Голопристанского района Николаевской (ныне Херсонской) области.
Его отец - Яков Васильевич Мирошниченко происходил из черноморских казаков, которые с конца XVIII века расселились в нижнем Поднепровье. Они распахивали целинные степи, промышляли рыбной ловлей, несли пограничную и морскую государеву службу.
С 12 лет Яков Васильевич Мирошниченко плавал помощником кока на паруснике.
В I мировую он воевал матросом на кораблях Дунайской флотилии.
Октябрьскую революцию встретил моряком-черноморцем, принял всем сердцем и честно служил её идеалам до конца своей жизни. Это он научил сына жить по совести и не торговать убеждениями ни с кем и никогда. Всю жизнь он отдал военно-морскому флоту, где прослужил красным командиром вплоть до хрущёвско-жуковской демобилизации фронтовых офицеров в конце 50-х годов. В Великую Отечественную Яков Васильевич оборонял Одессу и покинул её вместе с последними защитниками на пароходе "Чапаев". Затем он дрался за Севастополь и Новороссийск, за Кавказ, участвовал в Керченском десанте и, наконец, освобождал советское Причерноморье от фашистов, восстанавливал там мирную жизнь, строил оборону южных морских рубежей Отечества. А после демобилизации работал в администрации Херсонского порта, народным заседателем в районном суде и в Совете ветеранов революции.
Мать Мария Андреевна Кириченко - скромная домохозяйка, разделила военно-морскую судьбу мужа. Она посвятила жизнь тому, чтобы скрасить, смягчить, насколько это возможно, суровый военный быт супруга. Кочуя вместе с ним по гарнизонам, она всюду создавала атмосферу сердечного семейного уюта и заботы. Она родила сына и воспитала его достойным себя и своего мужа.
Год 1921-й был годом умиротворения молодой Советской власти. Вдоволь напившись крови, Великая Революция ушла на покой, уступив место Страшному Голоду. В это тревожное время и появился на свет Поликарп Яковлевич Мирошниченко. Молодая Советская власть уважала и берегла тех, кто её защищал. Поэтому семьи красных командиров пострадали от голода и послевоенной разрухи несравненно меньше, чем прочие соотечественники.
Ему повезло на школьных учителей. В конце 20-х и в 30-е годы ХХ века недобитые большевиками остатки "безыдейной" дореволюционной интеллигенции вытеснялись из высших учебных заведений "красной профессурой", наспех закалённой в психиатрическом огне коммунистического бреда. Куда деваться рафинированному интеллигенту в стране Советов? - В дворники... или в школу. Так советское просвещение получило в подарок от революции кадры замечательных преподавателей, заложивших основы гуманитарной культуры и доброкачественной интеллигентности целого поколения советских граждан.
Сын командира-краснофлотца учился до самозабвения фанатично. Он всегда был среди лучших учеников не только своего класса, но и школы. За успехи в учёбе его наградили путёвкой в Артек. Культ знаний и учености был тогда в моде, как и культ спорта. Юноши и девушки соревновались не количеством родительского движимого и недвижимого имущества, не объёмом выпитого спиртного и даже не изощрённостью сексуального поведения в студенческих оргиях. Они соперничали в стихах, музыке, спорте. И в дружбе, не знавшей иной корысти кроме личной симпатии и самопожертвования.
Загадочный феномен эпохи!
На фоне маниакальной борьбы с "врагами народа" и холопского культа Усатого Вурдалака, в атмосфере гнусного доносительства, всеобщего страха и подозрительности - самая чистая и искренняя юношеская дружба, самая возвышенная любовь друг к другу и к романтизируемому Социалистическому Отечеству. Рискованно откровенные разговоры о происходящем в стране со всей мыслимой комсомольской принципиальностью без "тормозов" и запретных тем. И напряжённая учёба. С непостижимой сегодня жадностью. Страстные поиски истины, правды и справедливости. Читали всюду и всегда - по дороге на стадион и в спортзал, в транспорте, на пляже, в библиотеке, дома (ночью под одеялом, чтобы не будить родителей), на каникулах в родном селе на винограднике и на баштане в перерывах между работой...
В "оттепельные" 60-е годы друзья детства и юности Поликарпа Яковлевича вспоминали его выступления на комсомольских собраниях в защиту однокашников - детей "врагов народа", которых по указке райкома партии следовало "разоблачить", "осудить" и исключить из комсомола и школы. Их так и не разоблачили, не осудили и не исключили. Комсомольское собрание единогласно проголосовало "против". В стране Советов идеалы коммунизма по-разному отражались в сознании её руководства и простого народа. Это "открытие" комсомолец Мирошниченко сделает для себя позже. А тогда он даже не понял, как ему повезло, когда его комсомольская принципиальность и гражданская честность остались безнаказанными. Для него самого это выглядело, как естественное в стране Советов торжество коммунальной (общественной) справедливости. А на самом деле, вероятно, то ли просто не нашлось сволочи, которая захотела бы сделать карьеру на разоблачении слишком "идейного" комсомольца. То ли машина репрессий забуксовала перед дружным молодёжным коллективом, который не удалось расколоть изнутри на обособленные персональные дела, стравить друг с другом и растерзать поодиночке. Массовая расправа с детьми за более чем коммунистические убеждения?! - Это было слишком даже для сталинской советской власти.
В 1938 году он окончил одесскую среднюю школу No121 и поступил на исторический факультет Одесского университета. В 1940 году за отличную учёбу был награждён сталинской стипендией, которую получал вплоть до окончания университета. Зимой 1939-1940 годов его избрали членом бюро Водно-Транспортного РК ЛКСМУ города Одессы.
Студентом 3-го курса исторического факультета Одесского университета он вместе со своими товарищами-добровольцами в первые месяцы войны ушёл на фронт. Для Поликарпа Яковлевича война началась с мучительно долгого летнего отступления по знойной колосящейся урожаем украинской степи в составе маршевой роты 51 запасного артиллерийского полка (г. Днепропетровск). Душа рвалась на фронт, а командиры вели их в тыл - на формирование. Где-то воевали отец, товарищи. Из газет и по радио доходили фронтовые сводки о жестоких боях. Но приходилось уныло брести на восток вместе с колхозными стадами, толпами беженцев, колоннами эвакуируемых предприятий и учреждений и другими маршевыми ротами невезунчиков, получивших непрошеную отсрочку смерти. Так дошли до города Шахты Ростовской области, оттуда - в станицу Белореченскую и, наконец, на Кавказ. Здесь довелось впервые встретиться с фашистами. Сколько же погибло тогда приморских пацанов, воюя в непривычных горах со специально подготовленными и блестяще вооружёнными "эдельвейсами"! Они ходили в атаку с сапёрными лопатками и ждали когда убьют товарища, чтобы завладеть его винтовкой. В горах рукопашных не бывает и сапёрная лопатка не помогает даже зарыться в землю, вместо которой одни скалы. Но опять повезло - уцелел. Ведь пуля - дура! Хотя у подслеповатого очкарика шансов выжить в горной войне было меньше, чем у зрячих товарищей.
Повезло вдвойне, потому что в недалёком тылу - в Майкопе - чудом оказался эвакуированный Одесский университет, застрявший на пути в Среднюю Азию. И когда часть выводили с передовой во второй эшелон на переформирование и отдых, удавалось сдавать зачёты и экзамены. Вряд ли молодёжь начала III тысячелетия, привыкшая учиться за деньги и покупать оценки, сумеет представить себе, какой должна была быть жажда знаний и жизни у её предков, как нужно было верить в Победу, чтобы в тяжелейшие дни войны продолжать учиться. В августе 1942 года в прифронтовом тылу Поликарп Яковлевич успел сдать выпускные экзамены и окончить университет. И вновь угодил на передовую - юго-восточнее Новороссийска рядовым бойцом 723 полка 395 стрелковой дивизии.
В 1943 году решением медкомиссии по состоянию зрения Поликарп Яковлевич был переведен в нестроевые солдаты горно-вьючной роты и позже отправлен для прохождения дальнейшей службы в Среднеазиатский военный округ. Но зрение продолжало ухудшаться и, в конце концов, его демобилизовали. В Туркменском городе Байрам Али находился эвакуированный Одесский университет. Сюда он и направился после демобилизации, чтобы поступить в аспирантуру. Здесь же в феврале 1944 он стал кандидатом в члены ВКП (б).
Вместе с университетом в 1944 году он возвращается в освобождённую Одессу. Там молодого аспиранта выдвигают на должность заместителя секретаря областного комитета комсомола по пропаганде. Но жертвовать наукой ради политической карьеры Поликарп Яковлевич не стал. Комсомол принял его отставку, и молодой аспирант всецело сосредоточился на своей диссертации. В 1946 году Поликарп Яковлевич окончил аспирантуру, подготовив диссертацию "Отношение русского общества к балканским событиям 1875 - 1878 гг". Представить её к защите сразу он не смог - не было бумаги. Белая бумага формата А-4 была тогда редкостью, как, впрочем, тетради, блокноты и другая "макулатура". Учащиеся писали на полях газет, на обратной стороне листовок, на обёрточной бумаге, на картоне, одним словом, на чём попало. Такими же были и черновики диссертации молодого учёного. Их фрагменты долго хранились в его семейном архиве.
В сентябре 1946 года по назначению министерства просвещения Поликарп Яковлевич был зачислен ассистентом Сталинского педагогического института и в октябре приступил к работе. Вскоре ему удалось достать бумагу, отпечатать текст диссертации и отослать её Учёному Совету Института Славяноведения АН СССР. В 1948 году он её защищает: 6 голосов было подано "за", 5 - "против". Так бывает с теми, кто рискует отстаивать в науке свою собственную, а, значит, небесспорную точку зрения. Вчерашний фронтовик не принадлежал ни к одной из научных школ и, поэтому, не имел за спиной авторитетной фигуры научного руководителя, уважаемого в учёном мире. Он сам выбрал себе тему исследования, добился её утверждения академическим Учёным Советом, сам разыскал источники и самостоятельно сделал всю работу. Не всем учёным "зубрам" пришлась по душе дерзкая прыть молодого историка, претендовавшего войти в их "цех" с собственной "скороспелой", а главное, несогласованной с ними научной концепцией.
Через 55 лет журналист Сергей Боенко в донецкой газете "Весть" (No164-165/359-360 от 23 ноября 1995 года), выполняя заказ мафиозного руководства истфака Донецкого национального университета облить грязью от лица возмущённой "научной" и "педагогической" общественности ослепшего неподкупного старика, упорно требующего от своих студентов знаний, а не денег, вменил ему в вину такие результаты голосования. Дескать, наверное "липовой" была диссертация, как и сама защита, раз не было единодушия Учёного Совета. Размышляя в духе своего времени, Серёжа решил, что, наверное, недоплатил жадный Поликарп Яковлевич - решил сэкономить и не тратиться на "лишние" голоса, купив стратегическое большинство Учёного Совета.
Уже тогда сформировалась стратегия научного поиска молодого историка и гражданская позиция его личности, которым он ни разу не изменил за всю свою жизнь. Здесь сказалась его психическая генетика - исключительное крестьянское упорство, без которого его предки - землепашцы и моряки - не смогли бы противостоять ни капризной Природе, ни коварной морской Стихии. Эти черты характера на всю жизнь определили вектор и жанр его научной и педагогической карьеры, сформировали предпосылки её трагедийности. Непросто разрешалось в советские времена противоречие инстинкта честного исследователя и обязанностей "бойца идеологического фронта", закрепленных за каждым советским историком.
Выбирая историческую науку в качестве своей судьбы на всю жизнь, комсомолец Мирошниченко и не подозревал всего окаянства, связанного с профессией историка в Советском Союзе. Его выбор определялся "безобидным" очарованием обаятельных педагогов, преподававшими ему историю в школе. Это они "виноваты" в том, что мозговитый и упорный мальчишка "заразился" именно историей, а не математикой, физикой или астрономией.
Из всех наук за годы Советской власти больше всего была испорчена коммунизмом история. Все 70 с лишним лет правления коммунистов она провела на передовой гигантской битвы власти за умы населения. Советские историки спасали власть не только от правды о прошлом. Они защищали идеологию коммунизма и от губительного влияния гуманистической культуры передовых стран зарубежья. От той культуры, где высшей ценностью был Человек, а не Государство и где не люди служили правительству, а правительство людям. Поэтому они были не учёными в подлинном смысле этого слова, а скорее пропагандистами. И хотя при Советской власти существовала внешняя атрибутика научной деятельности: присваивались учёные степени и звания, работали академические институты, защищались диссертации, издавались монографии и специальные журналы, в высших учебных заведениях готовились кадры историков-профессионалов, а в школах преподавались курсы отечественной и зарубежной истории, чаще всего ЭТО БЫЛА НЕ НАУКА, А ПРОПАГАНДА. Среди советских историков было немного настоящих учёных - тех, кто исследовал прошлое, пытаясь понять, каким оно было на самом деле, а не каким хотело бы изобразить его начальство. В большинстве своём они искали в прошлом доказательства того, как неотвратимо шествовало население планеты из дикой тьмы веков к лучезарным идеалам коммунизма - в царство советской бюрократии. И за это получали "учёные" степени и звания, награды, пайки, жалования и пенсии.
До революции 1917 года в нашей стране существовали мощные исторические научные школы, авторитетные за рубежом и популярные среди просвещённых соотечественников. Большевики устроили им погром, после которого уцелели лишь жалкие обломки былой культуры исторического мышления и научного исследования: случайные книги, журналы, голодные и запуганные ученики титанов дореволюционной исторической мысли, которые за пайку хлеба и под страхом расстрела готовы были искренне врать в угоду палачам всё, что тем заблагорассудится. Эти раздавленные коммунистическим террором люди невольно передали пришедшим в советские учебные заведения детям рабочих и крестьян, среди которых был и комсомолец Мирошниченко, инерцию взрастившей их дореволюционной гуманитарной культуры и её суть - технологию профессионального исторического мышления. Критическая способность ума молодых советских историков нашла мощную опору в школе диалектического и материалистического мышления, содержавшейся в трудах патриархов марксизма. Так в сознании рабоче-крестьянской интеллигенции причудливо соединились лозунги коммунистической пропаганды и методология диалектико-материалистического анализа исторического факта - суеверие и наука. Несовместимые в принципе они образовали ту "гремучую смесь" чисто религиозной веры в коммунизм и способности самостоятельного суждения, которая вскоре стала изнутри рвать души совестливых и мыслящих советских историков.
По-разному разрешали для себя противоречие науки и догмы наши отцы.
• Одни спасались цинизмом, творя фальшивые "научные" карьеры. Умно издеваясь над вынужденной собственной ложью, они скрывали так стыд за боязнь правды, неугодной власти.
• Другие меняли профессию историка на иную, не требовавшую губительной для самосознания и чувства собственного достоинства лжи.
• Третьи утешались честными исследованиями далёких от современной политики античности и средневековья. Оснастив свои труды парой ритуальных цитат из классиков марксизма, они в остальном говорили правду - по совести и по уму.
• Были среди историков и четвёртые, чьи мозги не вырабатывали самостоятельной мысли и поэтому были избавлены от мучительного конфликта научного знания с коммунистической догмой. Эти фанатично пересказывали мысли пророков коммунизма, заражая своей верой тех, кто ленился или не хотел иметь самостоятельные суждения.
•
Младший современник Поликарпа Яковлевича Иосиф Бродский так сформулировал этот нравственный выбор:
"Один певец приготовляет рапорт,
другой - рождает приглушённый ропот,
а третий знает, что он сам - лишь рупор...".
К 50-м годам ХХ века в советской исторической науке произошла своеобразная поляризация. Кафедры и институты научного коммунизма, истории КПСС, истории СССР советского периода собрали вокруг себя главным образом циников и фанатиков.
А кафедры и институты археологии, истории древнего мира, средних веков, истории СССР досоветского периода и зарубежной истории объединяли преимущественно настоящих историков, способных не только мыслить самостоятельно, но вдобавок выучить древние и иностранные языки, недоступные мозгам жрецов коммунизма.
Наверное, сначала Поликарп Яковлевич скорее ощутил, чем понял научную бесперспективность "исследования" Советской истории, её пагубность для личной нравственности и чувства собственного достоинства, которые всю жизнь были главными ориентирами его духовного мира. Сама по себе научная карьера без науки никогда его не прельщала. Писать "липовую" диссертацию, состоящую из цитат коммунистических вождей, пропагандистских текстов и лозунгов, лживой статистики ради фальшивой научной степени было ниже его достоинства. Холуйски славить КПСС, профсоюзы и комсомол, огульно хвалить Советскую власть за сам факт её существования не позволяли ни ум, ни совесть. Несмотря на принадлежность к КПСС.
Он пришёл в партию в 1944 году не за карьерой, а по убеждению. В годы войны, членство в ВКП (б) не давало иных привилегий, кроме права первой пули. Став коммунистом, он мог бы сделать и административную, и политическую карьеру. Сын красного командира из народа, круглый отличник, сталинский стипендиат, комсомольский активист, фронтовик, убеждённый коммунист, опытный лектор и блестящий товарищ, всегда готовый поделиться с друзьями последним - в 40-е годы этого было более чем достаточно для такого старта. А его должность заместителя секретаря Одесского обкома комсомола? Разве это не блестящий трамплин для политической карьеры? Цели партии, записанные в её программе, по его мнению, стоили того, чтобы посвятить им свою жизнь. И он очень долго считал её своей партией, неукоснительно живя по партийному Уставу. Товарищи уважали его, неоднократно избирая секретарём партийной организации и кафедры Истории СССР, и всего исторического факультета. Он с удовольствием и добросовестно руководил жизнью "первички". С энтузиазмом воспринял послесталинскую "оттепель", как доказательство неисчерпанного гуманистического потенциала коммунизма. С горьким оптимизмом переживал густеющий маразм застойной геронтократии. По-юношески вдохновился Перестройкой. А на 47 году своего членства в КПСС - 28 августа 1991 года, убедившись в чудовищном и, в конце концов, безнадёжном лицемерии, подлости и идиотизме руководства КПСС, окончательно угробившего его страну, открыто и честно расстался с партией, ясно осознавая, что изменить в ней что-либо ему уже не по силам.
Поликарп Яковлевич был коммунистом в самом высоком смысле этого слова. Хотя правильнее было бы назвать его "коммунаром" - носителем идеалов первобытной крестьянской общинности, коллективности, уравнительности, братства, добрососедства, взаимовыручки и жертвенности ради общего дела. Ведь если отвлечься от людоедских мотивов коммунистической революционности, распространённых в эпоху "классовой борьбы" за власть, а также от тлетворного духа бюрократического маразма, который разложил партию изнутри, мы не найдём в коммунистических программах ничего такого, что противоречило бы уму и совести всякого порядочного соотечественника, выросшего на идеалах общинной правды-справедливости и бескорыстно любящего свою страну. И если идеалы коммунальной справедливости и трудового общинного братства были явлениями инородными сознанию руководства страны, это не значит, что замещающая их там верховная подлость и лицемерие были свойственны всем рядовым коммунистам.
Поликарп Яковлевич никогда не хвалился своим коммунизмом, никогда не эксплуатировал его в карьерных целях и никогда не стыдился его. Даже когда он вышел из моды. И его скандальный уход из КПСС в 1991 году не был изменой коммунистическим идеалам. Он был протестом против подлости и политического ничтожества её руководства. Нравственная щепетильность никогда не позволяла ему находиться в дурной кампании. А чтобы быть коммунаром и жить в соответствии с идеалами молодости вовсе не обязательно числиться в каких-то списках. Выйдя из КПСС, он сохранил свой партбилет. Как памятник идеалам молодости, которым был верен всю свою жизнь. Если бы в КПСС было побольше таких коммунистов, может быть и построили бы мы свой коммунизм. Наверное, это случилось бы позже 1980 года. Вероятно, он был бы не похож на свой программный образ. Но, наверняка, народу жилось бы в нём лучше, чем в нынешней подлючей и воровской украинской "незалежной державности".
В начале ХХ века идеология коммунизма помогла кучке политических авантюристов овладеть огромной страной благодаря соблазнительной иллюзии всеобщего равенства, братства и справедливости, к которой стихийно тянулись суеверные и непросвещённые умы крестьянского населения, составляющего её подавляющее большинство. Это стало возможно после того, как были вырезаны источники всякой независимой мысли, способные смутить сомнениями доверчивых и простодушных государственных холопов. Но ложь недолговечна. К концу ХХ века даже самые тупые жители Советского Союза поняли, что их предки, избавившись от одного Барина, посадили себе на шею другого - куда более бессовестного, злобного и жадного. В земном раю, созданном по чертежам партийно-советской бюрократии, не только не было места его строителям. Оно, как оказалось, не предполагалось и в проекте. Разуверившись в совместимости практического коммунизма с уравнительными общинными идеалами, народ избавился от его очарования. Кроме того, он научился у своих правителей врать и бездельничать. И тогда бюрократия стала искать новые формы умственной и трудовой дисциплины, чтобы с их помощью заставить "быдло" и дальше гнуть на неё спину. Так на смену дисциплине военно-полицейского и административного террора пришла дисциплина голодной смерти рыночной экономики. А вместо коммунизма людям стали дурить головы национализмом. Из архивов КГБ и частных эмигрантских собраний документов извлекли труды заклятых пророков украинского национализма, растиражировали и сотворили на их основе новый символ державной веры.
Националистическим бредом столетней давности стали, "грузить" газеты, учебники, заражая паранаучными сказками сознание неискушённой молодёжи. Так сменились ориентиры в огосударствленной исторической "науке".
Это обошлось без замены их человеческих носителей. Те же "учёные" и преподаватели, которые до сих пор проклинали "буржуазный" национализм, стали его восхвалять и прославлять. Смекнув, что к чему, украинские историки пристроились служить новым государственным идеалам. Циники и фанатики с расформированных кафедр научного коммунизма, атеизма, истории КПСС, из аппаратов райкомов, горкомов и обкомов КПСС рассосались по кафедрам истории Украины, отечественной, зарубежной новой и новейшей истории. Кое-кто даже внедрился в кафедры археологии, истории древнего мира и средневековья. Для тех же, кому не хватило мест (штаты кафедр не безразмерны), специально создали кафедры модной политологии, социологии, международных отношений. Благодарная держава не оставила своих "учёных" холопов без работы, доверив "специалистам" по съездам КПСС, профсоюзам и комсомолу преподавать курсы истории древней Греции, Рима и даже археологию. Правда, нередко для этого приходилось увольнять или отправлять на пенсию настоящих историков. Но для "незалежной" Украины это не потеря. Куда важнее сохранить проверенные кадры профессиональных вралей, украшенных солидными учёными степенями.
Кто из советских историков не был членом КПСС? Вопрос риторический, поскольку в СССР беспартийным историкам ходу не было. Их неохотно брали на работу и в учебные заведения, и в научные институты, отдавая предпочтение "политически зрелым кадрам". Передовые позиции фронта идеологической борьбы в СССР были предназначены исключительно для идейной гвардии. Но именно гвардейцы и оказались главными предателями. Кому же изменили советские партийные историки, превратившись из коммунистов в националистов? - Власти, идеологии, науке, моральным принципам? И что на самом деле в них изменилось - мировоззрение, политическая ориентация, совесть? А, может быть, ничего и не менялось, и они остались сами собой - беспринципными конформистами и безыдейными карьеристами, готовыми служить, кому угодно, лишь бы не потерять работу.
Объяснение резкому и с первого взгляда непоследовательному переходу от интернационального коммунизма к национализму многих украинских историков лежит вне формальной логики этих двух доктрин. Бесполезно искать точки соприкосновения и резонансы внутри этих течений общественной мысли, а тем более, генетические связи. Ключ к загадке лежит вообще вне пределов идеологии. Он - в психологии людей, воспитанных Советской властью циниками и холопами, в принципе не имеющими собственной точки зрения.
После крушения СССР историческая наука оказалась в руках "циников" и "лакеев", готовых по сходной цене удовлетворить идейный голод власти, ищущей новые духовные основания. Они не владели методологией научного анализа исторического факта, не знали источников по досоветской истории. Они умели лишь цитировать и пересказывать чужие мысли. И когда сверху им скомандовали: "Отставить сказки о коммунизме! Даёшь национализм!", они спрятали конспекты Маркса и Ленина, законспектировали Грушевского, Крипьякевича, Лотоцкого и стали читать по ним свои лекции. Так всплыл бред о "тысячелетней державности", присвоивший Древнекиевскому государству статус "украинского". Так возникли байки об "украинских арийцах". В средневековых записках П. Орлика обнаружили проект украинской "демократической (!) конституции". Казаков - средневековых бандюков, грабивших без разбора своих и чужих, превратили в романтических народных заступников, чтобы заменить ими на должности национальных героев "комиссаров в пыльных шлемах". Научная фантастика победила науку.
Немногие пережили идейную реформу украинской исторической науки так же спокойно и с достоинством, как Поликарп Яковлевич. Ему нечего было реформировать в себе, потому что он никогда не торговал своими убеждениями, никого не боялся и ни перед кем не гнулся. Он не струсил, когда чекисты упорно вербовали его в "стукачи", обещая поддержку карьерному росту и по административной, и по научной линии. С его анкетными данными да протекцией всесильных наследников "железного Феликса" быть бы ему и заведующим кафедрой, и деканом, и, чем чёрт не шутит, самим ректором. Но не "повёлся" на уговоры нечистых. Причём не юлил, не придумывал "достойные" причины отказа, а резал правду-матку: дескать, "считаю подлым и недостойным коммуниста втихомолку доносить на товарищей по партии и коллег. Если же стану свидетелем поведения недостойного советского учёного и человека, буду бороться с этим не подло - за глаза, а открыто и честно - в соответствии с советскими законами. Как я буду смотреть в глаза своим студентам, если не смогу сказать им открыто того, что вынужден буду шептать о них тайком"?
Он не изменил своей любви к будущей жене, когда в 1952 году "доброжелатели" предлагали ему благоразумно порвать все отношения с её семьёй, чтобы не угодить заодно под топор готовящегося Сталиным всесоюзного еврейского погрома. Он - украинец и коммунист просто не поверил в возможность подобной гнусности со стороны его коммунистической партии, его Советской власти.
В 2000 году Поликарп Яковлевич получил письмо от бывшего студента Сталинского пединститута Вани Дзюбы. В нём Иван Михайлович рассказывал, как в конце 1952 года после критики им на отчётно-выборном комсомольском собрании институтской дирекции и парторганизации его "таскали по разным инстанциям (вплоть до тогдашнего секретаря обкома по идеологии Р.И. Кигинько)". Там студенту подсказывали кто "подбил" его на эту критику: "Ты бы сам до этого не додумался, это Мирошниченко, а его купили сионисты. Вот пройдут выборы, мы всех сионистов в Сибирь выселим, и тебя с ними". Не испугался Ваня Дзюба. Не предал студент своего преподавателя, как позже не предал ни своего украинского языка, попавшего в немилость к коммунистам, ни своей Украины. И Поликарп Яковлевич никогда не предавал ни своих студентов, ни женщину, которую полюбил и которая всё-таки стала его женой, ни своих убеждений. И не продавался - никому, никогда и ни за какую цену. Он СЛУЖИЛ - науке и Отечеству. И ДРУЖИЛ - с теми, кого уважал и любил, бескорыстно, преданно и самозабвенно.
Никогда не изменял Поликарп Яковлевич и своей научной концепции. Даже когда она вступила в принципиальное противоречие с концепциями "китов" официальной Советской науки:
• академика Нечкиной, монополизировавшей истину в отечественной истории ХVIII - XIX веков,
• профессора Клибанова - главного "эксперта" в СССР по религиозному сознанию,
• академика Трапезникова - "хозяина" истории колхозного крестьянства и, по
совместительству, коменданта от ЦК КПСС для всей исторической науки.
За нарушение единомыслия в научном заповеднике автору более 20 лет не давали защитить докторскую диссертацию. То есть, он её защищал - в Москве, Саратове, но, всякий раз, её не утверждал ВАК. Несмотря на единогласное одобрение учёного совета ведущего вуза, рекомендовавшего её к защите, всегда находился "чёрный" оппонент, который сочинял рецензию о научной несостоятельности работы потому, что в ней... "недостаточно цитировались классики марксизма-ленинизма". А может быть это всесильный КГБ так мстил за отказ от сотрудничества с ним? Кто знает?
В конце концов, он всё-таки защитил свою докторскую диссертацию, так и не покривив при этом душой. Хотя сделал это позже многих своих бывших студентов. Защитил не в Москве, а в Киеве. И это была уже не диссертация по истории, а по философии. Украинские философы сохраняли тогда больше автономии от партийного руководства, чем историки и могли позволить себе роскошь поиметь в виду его рекомендации относительно неугомонного донецкого еретика. Кроме того, после многочисленных переделок и доработок в ходе острой и жёсткой полемики содержание его диссертации уже не умещалось в рамках "чистой" истории, превратившись, по сути, в философию истории.
Несмотря на официальное непризнание и замалчивание его научной позиции, учёные форумы по проблемам отечественной истории эпохи феодализма не обходились без участия Поликарпа Яковлевича. Его знали и ценили в кругу специалистов по духовной культуре феодализма. В семейном архиве хранятся высокие оценки его трудов выдающимися историками Советской эпохи - Л.Я. Черепниным, А.Я. Гуревичем, Б.Ф. Поршневым, И.В. Порохом, А.М. Сахаровым, Б.Г. Литваком, М.А. Баргом.... Их письма и блестящие рецензии его трудов помогали пережить официальное непризнание и сохранить веру в собственные силы и научную правоту.
Большую часть своей научной жизни Поликарп Яковлевич посвятил исследованию "крестьянской правды" или, иными словами, мировоззрения русского, украинского и белорусского крестьянства. В его душе правда его крестьянских предков, искренность педагога-просветителя, несущего студентам свет своей личной научной правды, честность и прямота в отношениях с коллегами были разными формами проявления единого нравственного стержня, который он называл СОВЕСТЬЮ. Немногие в те годы, да и в эти тоже, позволяли себе роскошь быть настоящими учёными в области общественных наук, высказывать без оглядки на политические авторитеты своё "глубоко ошибочное", зато собственное мнение. Это делало его интересным. Студенты знали, что на лекциях "Поликарпа" они услышат нечто такое, чего не прочтут ни в научных журналах, ни в монографиях. Поэтому на его занятиях не писали "пулю", не вязали под столами шапочки и кофточки и не "срисовывали" семинарские конспекты по другим учебным дисциплинам. Это было не так интересно, как путешествовать следом за мыслью любимого лектора по таинственным дебрям прошлого в поисках неожиданных смыслов и своего собственного бытия, и судеб Отечества. Поликарп Яковлевич завоёвывал внимание аудитории не формальными ораторскими трюками. Хотя в совершенстве владел ими. Но при этом он обладал редким чувством меры в их использовании. Они, вместе с солёным одесским юморком и тонкой иронией от ощущения неизбывных противоречий двойственной человеческой природы позволяли ему легко изобретать собственные неповторимые приёмы завоевания внимания. Поэтому на его лекциях всегда был аншлаг. Он был одним из немногих преподавателей, кто всегда ратовал за свободное посещение занятий для студентов. Ему не грозило выступать перед пустой аудиторией.
Когда в начале 90-х годов ХХ века учёные лакеи обукраинившегося советского государства окунули историческую науку по уши в национализм и религиозную мистику, Поликарп Яковлевич остался верен своему природному интернационализму и историческому материализму. Он не каялся в романе с марксизмом и не отрекался от него. Он продолжал свой диалог с титанами мысли ХIХ века, не опускаясь до недобросовестной и пошлой суеты вокруг убогих идолов националистической державности. Такая позиция его самого и немногих отважных коллег сберегли для будущих поколений украинцев и других братьев-славян честь отечественной исторической науки, сохранили незапачканной её маленькую верхушку, с которой, хочется верить, когда-нибудь начнётся её очищение от скверны. Он не ушёл в оборону, захлопнув дверь своей аудитории перед носом агрессивного национализма, поддержанного и украинской Академией Наук, и министерством "освиты". Ему было мало мнения своих студентов. Хотелось донести свою мысль и предостережение до всех соотечественников. Поэтому он атаковал украинский национализм во всём могуществе своей зрелой гуманитарной мысли, со всей возможной аргументированной неопровержимостью и убийственной иронией. На одном дыхании он пишет несколько статей, посвящённых истории украинского национализма:
• "Т.Г. Шевченко, современный национализм и пути возрождения украинской культуры" ("Радянська Донеччина" 8.ХII. 1990 года),
• "Тарас Шевченко и формирование культуры нации" ("Сiльська Донеччина", 8.III. 1991 года),
• "Украинские арийцы" ("Литературная газета", 23.II. 1994 года),
• "Украинизация или фальсификация? (Украинизация путём всеукраинского вранья детям)",
• "Дуэт министра просвещения с бабушкой украинского национализма,
• "Эволюция украинского национализма".
В них он объясняет исторические и психические корни национализма, как феномена социальной психики, и его особой - украинской ипостаси, раскрывает его духовный потенциал и предупреждает о возможных последствиях влияния национализма на сознание соотечественников. Этим серьёзным научным статьям не нашлось места на страницах отечественных философских и исторических журналов, заполненных оголтелым охаиванием марксизма и панегириками национализму. А к Интернету он не имел доступа. Поликарп Яковлевич опять шагал не в ногу со временем. Он снова говорил то, что думал сам, а не то, что хотела бы слышать от него власть, жестко контролирующая научные издания и оберегающая общественное сознание от всего, что могло бы испортить её новый этнический имидж. Публицистический тон и блестящая литературная форма его работ делала их уместными в той полемике, которая шла в средствах массовой информации вокруг старых и "новых" духовных ценностей. Поэтому статьи явно не газетного формата всё-таки вышли в свет на страницах областных донецких и российских газет, занимая целые полосы и печатаясь с продолжениями.
Особо следует выделить небольшую и тоже не опубликованную работу "О современной теории исторического процесса". В ней он пытается образумить своих коллег, которые, в экстазе от модной национальной идеи, принялись очертя голову удалять из своего сознания вялые и неглубокие корни диалектического и исторического материализма. Он не участвовал вместе с товарищами "по цеху" в недобросовестном и неискреннем покаянии за былое служение марксизму, не крушил старых кумиров, стремясь заслужить прощение новой власти. Кто бы кого прощал?! Он никогда НЕ ОБОЖЕСТВЛЯЛ патриархов марксизма. Он их ИЗУЧАЛ. Он не ВЕРОВАЛ в их истину. Он ЗНАЛ её и находился с нею в непрерывном творческом диалоге. Он не МОЛИЛСЯ духам Материализма и Диалектики. Они ЖИЛИ в нём. Поэтому ему не нужно было плевать на скрижали марксистского Завета, чтобы заслужить милость новых богов. В его лаборатории учёного богам вообще не было места - он просто не нуждался в такой гипотезе. Марксизм никогда не был для него ни сакральным учением, ни откровением потусторонних мистических сил. Для Поликарпа Яковлевича марксизм воплощался исключительно в трудах его бородатых основоположников. Он никогда не считал марксистами узколобых носителей "коллективного гения" КПСС, камлавших ритуальные цитаты и назойливо набивавшихся в наследники к его родоначальникам. Хладнокровно и иронично Поликарп Яковлевич напоминает коллегам, что не следует путать "научный коммунизм" политического руководства СССР с диалектико-материалистической методологией анализа исторического факта. Ведь политическая идеология и инструментарий научной мысли - не одно и то же. Неумолимыми фактами доказывает он убожество националистического "мышления", его научную несостоятельность и бессилие. И предупреждает, что скороспелый развод отечественной исторической науки с диалектическим материализмом и её корыстный брак с национализмом не более чем холопская уступка политической конъюнктуре, непоправимо губительная для её существа.
Поликарп Яковлевич много и плодотворно трудился. За полвека научной деятельности им были опубликованы 12 научных статей, а также - монографии:
• "Возникновение утопического социализма в России" (1976),
• "Народные пословицы, поговорки, приметы, загадки как источник по истории сознания крестьянства периода разложения и кризиса крепостничества" (1977),
• в соавторстве - "Очерки истории личности (крепостной крестьянин - "образцовый" дворянин - дворянский революционер)" (1979),
• "Т.Г. Шевченко и крестьянская правда" (1992),
• "Социальное сознание и культура патриархального крестьянства эпохи разложения крепостничества в России" (1985).
Подготовка и издание его последнего труда "Культура русского и украинского крестьянства конца эпохи феодализма" стало подвигом - учёного и гражданина. Он создавался более 30 лет и стал вершиной научной эволюции Поликарпа Яковлевича. В его основе - оригинальная авторская методика исследования коллективной ментальности на грани психолингвистики и социальной психологии, позволившая
с рубежа ХХ и ХХI веков проникнуть в те далёкие времена, когда зарождались основы нашей этнической культуры.
Книга объясняет, как понимали свою жизнь украинские и русские крестьяне, составлявшие совсем недавно 90% населения нашей страны. И не её одной. Сопоставление нашей истории и истории народов Европы, Азии и Африки позволяет предположить, что базовые законы массового сознания земледельцев самых разных стран и культур больше похожи друг на друга, чем различаются. Автор изучил цельный комплекс массового сознания крестьянства, складывавшийся на протяжении веков, если не тысячелетий в его единстве и противоречиях. В этом феномене органически переплелись ментальные образования, возникавшие на доземледельческих стадиях человеческой истории, и психические феномены, присущие земледельцам. В его исследовании не только бережно обозначены грани этих культурно-психических структур, но и описаны процессы их взаимовлияния и синтеза.
Этот труд актуален не только модным характером своего предмета - духовности. Не только междисциплинарным типом и научной методологией, смело реабилитирующей диалектику и материализм, как эффективные инструменты гуманитарного исследования. Он принципиально противоречит лживой и недобросовестной направленности политики властей Украины и России на развод, раскол и противопоставление братских народов, имеющих общие историко-культурные корни. Наконец, здесь содержится ключ к пониманию синдрома коммунизма, как феномена массового сознания, способного раскрыть многие тайны нашей новой и новейшей истории.
В конце 80-х годов, в самый разгар работы над своей последней книгой, Поликарп Яковлевич обнаружил, что зрение, которое никогда не было самой сильной частью его организма, вот-вот покинет его навсегда. Нужно было выбирать: либо операция в клинике С.Фёдорова и тогда шансы сохранить зрение - 50 Х 50 или неуклонное угасание зрения. В случае отрицательного результата операции, книга могла остаться незавершённой. Он выбрал книгу. Последние этапы работы над нею проходили уже вслепую. В 1996 году он полностью утратил зрение, а с ним и возможность работать, хотя желания, энергии, идей и творческих планов было хоть отбавляй. В 1999 году книга была издана. Но последние годы его жизни прошли в абсолютной темноте и, что самое страшное для него, в бездеятельности!
Беда не ходит в одиночку. Лишая Поликарпа Яковлевича зрения, Судьба наносит ему ещё один удар - в спину и делает это руками его коллег. Много лет он упорно и бескомпромиссно боролся с коррупцией на историческом факультете. Она поселилась там ещё в 70-е годы. Сначала в форме "липовых" экзаменационных оценок и разнообразных форм протекции по отношению к деткам партийных и советских бонз, а также "нужных людей". Исторический факультет был важным трамплином для политических карьер общественных деятелей эпохи "развитого социализма". Окончить его означало получить своеобразную гарантию политической благонадёжности и идейной "зрелости". Кроме того, здесь на вступительных экзаменах не нужно было сдавать математику. Это делало его привлекательным для лоботрясов из вороватых семеек деятелей советской торговли, деляг из приблатнённой сферы обслуживания, хозяйственно-снабженческого истеблишмента, которым было всё равно где не учиться, лишь бы получить диплом о высшем образовании. За поблажки советским принцам и принцессам члены приёмных комиссий и администрация истфака получали от благодарных родителей ценные "подарки" и иные знаки признательности в виде карьерной поддержки, бесплатных и дефицитных стройматериалов, мест в очередях за легковыми автомобилями и даже денежной мзды. В годы "перестройки" коррупция метастазировала, а в эпоху рыночных реформ гнойник лопнул, отравив стяжательством и недобросовестностью всё пространство учебного и научного процесса на историческом факультете.
Поликарп Яковлевич стоял непреодолимой стеной на пути бездарных абитуриентов. Чьими бы детьми они ни были! Его было невозможно уговорить поставить незаслуженную оценку кому бы то ни было. Коммунист Мирошниченко не позволял собой управлять - ни декану, ни ректору. Любые попытки договориться по-хорошему тотчас выносились им на открытое обсуждение партийных и профсоюзных собраний, учёных советов. Он считал, что чем чаще выносить сор из избы, тем чище она станет, а значит удобнее и приятнее для здоровой жизни. Администрация сконфуженно объяснялась перед высокими персонами, почему их протеже вынуждены по пять - шесть раз пересдавать один и тот же экзамен одному и тому же преподавателю. Но, скрипя зубами, выносила благодарности принципиальному коммунисту и педагогу за "добросовестную работу" в приёмных комиссиях, за "активное участие в воспитании и обучении молодёжи", за "активное участие в общественной жизни университета", за "многолетнюю безупречную научно-педагогическую деятельность", как сказано в его трудовой книжке. Вскоре его научились отправлять в отпуск на время приёмных экзаменов или на курсы повышения квалификации.
Но это не образумило еретика. Он продолжал скандалить из-за проникновения в состав преподавателей факультета людей случайных в науке и педагогике, против конъюнктурных и бездарных с научной точки зрения "диссертаций".
В борьбе за свою профессию Поликарп Яковлевич был не одинок. С 40-х по 70-е годы он опирался на поддержку старых коллег, с которыми строил истфак с самого 1946 года. Вместе им удавалось сдерживать коррупцию и до середины 80-х годов ХХ века на историческом факультете редко бывало больше 15-20% "случайных" людей и среди студентов, и среди преподавателей. Но постепенно ряды честных педагогов, настоящих учёных и студентов, пришедших учиться, а не прожигать молодость таяли. Одних "уходили на пенсию". Другие отправлялись в мир иной. Некоторые эмигрировали, досыта наевшись советского счастья. А тем временем администрация исторического факультета делала своё дело, кропотливо отбирая, пестуя и продвигая нужные ей кадры. С её лёгкой руки в аспирантуру попадали не самые толковые, зато самые послушные, а значит преданные студенты, доказавшие свою лояльность факультетскому начальству. "Конкурсы" на замещение вакантных преподавательских должностей превратились в фестивали преданности руководству. Так постепенно с уходом старых преподавателей формировалось союзное факультетской бюрократии демократическое большинство "научно-педагогической" общественности.
С середины 80-х годов, поднакопив силёнок, администрация истфака с благословения ректората начинает кампанию изгнания лучших преподавателей. Чтобы не мешали торговать оценками, дипломами, учёными степенями и должностями. Против самых упорных и честных, вроде доцента В.А. Санжарова, разрабатывались криминальные провокации с "подставами", фальшивыми взятками, наездами ОБХСС и скандальными дискредитациями. Чтобы уволить "с треском"! Изо всех сил Поликарп Яковлевич сражался за оболганных коллег, без вины виноватых. Но соотношение сил на факультете было уже не в его пользу. Равнодушно-послушное большинство сотрудников не желало портить отношения с начальством.
С началом украинской "незалежности" на истфак хлынули остепенённые конъюнктурщики с расформированных кафедр истории КПСС, научного коммунизма, номенклатурные идеологические борцы из райкомов, горкомов и обкома КПСС. Они оккупировали кафедры исторических и обществоведческих дисциплин, обогатив их некомпетентностью, подлостью и страстью угодить начальству. В окружении новой генерации донецких "историков" и обществоведов Поликарп Яковлевич и подобные ему "осколки" старого университета выглядели палеонтологическими реликтами. Но и в таком ансамбле он продолжал биться за свой истфак и свою историческую науку. В одиночку! Полуослепший, из последних сил он писал докладные записки ректору, разоблачая коррупцию на факультете. А когда понял, что ломится в закрытую дверь, написал письмо президенту Кучме. Президент поручил разобраться в административных злоупотреблениях в Донецком университете... администрации Донецкого университета и исторического факультета. Круг замкнулся.
Тогда Поликарп Яковлевич попытался использовать демократические механизмы влияния на факультетское начальство, мобилизовав общественное мнение. В сентябре 1995 года в газете "Донецкий кряж" (No134, 8 - 14 сентября 1995, стр. 2) появилась его статья "Диплом против денег. Но деньги вперёд". В ней он отобразил катастрофическую эволюцию исторической науки и учебного процесса, рассказав всю правду о том, как формируются кадры факультетских историков, и как они делают свою "научную" и "педагогическую" карьеру. Как под маркой рыночных отношений процветает узаконенная спекуляция оценками и дипломами о высшем образовании. Как губит историческую науку новая государственная идеология украинского национализма. Это был сокрушительный удар не только по коррумпированному руководству факультета и университета, но по всей государственной политике в области науки и просвещения. Такое в независимой от совести и морали Украине не прощается никому.
Как можно наказать полуслепого старика за отчаянную правду? - Отчаянной ложью. Тем более что ложь, подкреплённая авторитетом общественного мнения профессорско-преподавательского коллектива истфака, сплочённого круговой порукой, выглядит весьма правдоподобно, а главное - демократично.
В эпоху рынка за деньги можно купить кого угодно - и киллера, и судью, и даже журналиста. Одному Богу известно, чем расплатился "коллектив истфака", заказавший Сергею Бойко сформулировать свой приговор Поликарпу Яковлевичу - дипломом историка или звонкой монетой. Как бы то ни было, Серёжа блестяще справился с заказом. 23 ноября 1995 года в донецкой газете "Весть" (No164-165/359-360, стр.13) была опубликована статья "Талалаи, вы, талалаи" (Как профессор "разоблачал коррупцию", и что за этим стояло). В ней трагедия факультета была представлена как пошлый скандальчик, затеянный выжившим из ума стариком, упорно не желающим уходить на нищую пенсию и освобождать место молодым кадрам. Её автор не потрудился ни проверить подлинность специально подобранных для него заказчиками фактов, ни разобраться в существе проблемы. На скорую руку он слепил хлёсткую статейку и "отвалил" в поисках других "вкусных" тем.
Лживость и некомпетентность пасквиля не только не оскорбили Поликарпа Яковлевича. Они его, похоже, вообще не задели. И не потому, что тот уже был не способен сам прочесть весь этот бред. Статью прочла ему вслух жена. Что значил для него фальшивый визг наёмной шавки, на фоне трагедии дела всей жизни - крушения факультета? А что истфак кончился безвозвратно, он понял из завершающей статью фразы:
"Коллектив истфака был потрясён поступком П. Мирошниченко. Коллеги высказали ему своё мнение и единогласно вывели его из состава учёного совета факультета".
Дело было даже не в том, что из состава учёного совета его выводили заочно (в тот момент он после второй подряд операции на глазах был на больничном). И не в том, что его оболгали за глаза, которых у него уже не было. Приходилось расставаться с последней надеждой - на порядочность и добросовестность коллег, которых так хотелось считать своими товарищами. Он понимал, что не всякому под силу первому подать голос за поруганную бюрократами честь исторической науки и высшего образования. Поэтому он отважно бросился в бой первым, надеясь, что товарищи его поддержат. Как поддерживали они его в далёкие 30-е годы, когда он так же бескорыстно и смело выступал на комсомольском собрании против исключения из комсомола и из школы сына "врага народа". Или когда поднимался в атаку в Великую Отечественную. Всю жизнь его окружали замечательные люди и настоящие товарищи. Они предупреждали его о готовящейся высылке на Дальний Восток вместе с семьёй еврейки-жены и предлагали убежище. Они ценою личной судьбы отказывались писать на него доносы в КГБ. И вдруг оказалось, что вокруг нет больше ТОВАРИЩЕЙ. Остались одни коллеги - калеки и нравственные уроды, с которыми не по пути. Но где теперь его путь? В чём теперь смысл жизни КОММУНАРА, не умеющего и не желающего жить ТОЛЬКО СВОИМИ ИНТЕРЕСАМИ, ощущающего себя неотъемлемой частью целого - своего великого в его несчастье и всё-таки любимого народа? Что ещё он может сделать для своей оболганной и испоганенной исторической науки, для своего факультета? - Эти вопросы волновали его гораздо больше, чем подлая ложь заказного щелкопёра.
Вся жизнь Поликарпа Яковлевича убедительно демонстрирует, что бытие всё-таки определяется сознанием. У человека всегда есть выбор. И он совершает его не только под давлением внешних обстоятельств, но и вопреки им. Если сила внутреннего давления личной совести, подкреплённая закалённой волей, превосходит атмосферы сопротивления внешней социальной среды. И ни собственные телесные недуги, ни старость, ни эгоистическое бешенство современников не способны стать препятствием Человека на его пути к Истине, Правде и Справедливости. Дух могущественнее Тела и управляет им до конца, даже если это больное тело. Доказательство тому - жизнь и судьба Поликарпа Яковлевича Мирошниченко, преодолевшего в своём движении к личным идеалам не только сопротивление научного материала и противостояние растущей немощи своего тела. Самый бессовестный, кровожадный и гнусный политический режим, превративший в прах жизни и судьбы миллионов его соотечественников, отравивший и исковеркавший души их потомков, лишивший на старости лет Родины, истории, наконец, обеспеченной и достойной старости с ним лично ничего поделать так и не смог. Он не сделал его "стукачём", лжецом, предателем товарищей, изменником идеалам юности, холуем власти. Значит, всё-таки может человек сам по себе, вопреки обстоятельствам оставаться Человеком... если рядом есть хотя бы ещё один Человек, перед которым было бы стыдно сдаться и быть раздавленным. Всю жизнь Поликарпа Яковлевича окружали такие люди, сообщая ей смысл и энергию. Когда же их не стало, жить стало незачем.
Он был ещё очень здоров даже для своей старости. Судьба лишила его всего лишь зрения. Люди его поколения привыкли и не к таким лишениям. Но когда вокруг не стало товарищей, и он вдруг оказался в окружении одних "панов", стало пронзительно ясно, что он пережил своё время и, значит, нужно уходить. Он был не из тех, кому достаточно тихих семейных радостей. Последний осколок Великой и Страшной Революции он всю жизнь нёс в себе её неукротимый импульс БОРЬБЫ ЗА ОБЩЕЕ ДЕЛО. И когда это Великое Дело рассыпалось на множество мелких шкурных делишек, жизнь потеряла для него свой смысл. И он ушёл из неё так же решительно и смело, как шагал по ней.
Его не стало за полтора часа до прихода Нового 2003 года. Начиналась Эпоха Водолея. И хотя он был рождён 15 февраля, это было уже не его время.