И не любила она их в принципе, так сказать, двигаясь от общего к частному и обратно, как и положено яркому представителю конкурирующей организации за человеческое сердце и привязанность.
А ещё у щенка не получилось проникнуться к ним симпатией по той просто причине, что эти асоциальные усатые "элементы" с самых первых встреч и знакомств не шли с ней на контакт. Они не изъявляли ни малейшего желания поиграть или побегать наперегонки, поваляться на пару в сырой траве, поплавать вместе в пруду в парке, погрызть друг другу уши - все эти и прочие радости бытия им были чужды напрочь. Но даже этого оказалось мало, кошки зарекомендовали себя твердолобыми и упрямыми на редкость - сколько ни втолковывай им, что поддеть соседа под брюхо мордой - это чертовски весело, сколько ни показывай, что хватать зубами "коллегу" за загривок на самом деле здорово, сколько ни демонстрируй для них наглядно всё это на своём собственном примере, вредные коты при малейшей попытке вовлечь их или навязать им подобную манеру общения тут же протягивали лапы, выпускали когти "сдохни от зависти, Фредди Крюгер!" и норовили вынуть твои глаза. На кой пёс им твои глаза, только одному их кошачьему богу и известно.
То ли дело белки.
Белки - это круто! Они игривы как живые мячики - быстро подбегают, быстро убегают, много и красиво машут своими хвостиками-дразнилками, не претендуют на место рядом с человеком, их много - выбирай - не хочу, и, самое главное, у них нет этих "сдохни от зависти, Фредди Крюгер" когтей - попрыгуньи почти не опасны.
Тем более Суле никак не удавалось их догнать и поймать. А всё потому, что в парках растут деревья.
Вообще с этими деревьями была просто беда. Чуть что, шустрые пушистохвостые создания молниеносно оказывались где-нибудь высоко на стволе. Даже быстрее кошек. Сула им жутко завидовала, была со всем этим форменным безобразием категорически не согласна и ругалась на них что есть мочи: уговаривала спуститься вниз по-хорошему, обещала спустить сама по-плохому, грозилась таки добраться до них, подпрыгивая на дерево, опираясь на ствол передними лапами, как бы пытаясь расшатать его и стряхнуть этих любительниц догонялок с веток как спелые груши, нарезала круги вокруг всех этих тополей и клёнов - бесполезно, белки целые и невредимые сидели на ветках, весело, хором поцокивали что-то там на своём, на беличьем, и, судя по всему, чувствовали себя в полной безопасности и хозяйками положения. Суламиту это страшно бесило.
Скорее всего, в глубине своей фараоново - собачьей души она мечтала вырубить все деревья во всём Оксфорде и уже в чистом поле, так сказать, на равных разобраться с этими хитрыми "друидками".
Жаклин уже давно хотела пройти со своей любимицей общий курс дрессировки. Это ей не раз советовала Сесилия, и настаивали заводчики из Лондона, у которых Чарльз купил щенка, да и сама девушка, наблюдая за взрослыми воспитанными собаками у них во дворе, слушающимися хозяев и хозяек по одному слову или даже движению руки, и выбираясь по выходным со своей хулиганкой в Port Meadow и восхищаясь выучкой тамошних питомцев, мечтала, что когда-нибудь в будущем и её лопоухое чудо станет такой же послушной, воспитанной и умной взрослой собакой. Поэтому к полугодовалому возрасту воспитанницы начала подыскивать хорошего, дельного инструктора.
А пока... а пока ей приходилось бдительно следить за тем, чтобы щенок не наелся какой-нибудь отравы с земли, брать его на руки, чтобы успокоить и унести от дерева, куда его завлекали рыжие обитательницы парков, постоянно отвлекать от кошек и других раздражителей и всячески успокаивать, если он всё-таки напрашивался на кошачьи когти и потом скулил чуть ли не до слёз.
Так случилось и на это раз.
Только лишь хозяйка и её питомица вывернули из-за трибуны стадиона Баннистера, чтобы посмотреть футбольный матч, где играл Александр за команду Магдален колледжа, как Сула, увидев, что двадцать два "идиота" до такой степени бестолково и неуклюже бегают за мячом по такому огромному лугу, практически без её непосредственного участия и даже - о, ужас! - не под её чутким руководством, так рванулась на поле, дёрнув поводок, что увлекла за собой свою зазевавшуюся владелицу чуть ли не через беговые дорожки, которыми была опоясана игровая зона.
Когда её столь благородный порыв - поучить этих недотёп, как на самом деле нужно играть в мяч, был остановлен поводком практически у самой кромки поля, Сула, убедившись, что "не в этот раз", залилась таким громким лаем, что Жаклин в ужасе тут же схватила её на руки, хоть та была уже далеко не пушинкой, и унесла назад за трибуну, оглядываясь - не остановил ли игру её четвероногий "арбитр". Но шум стадиона и еще не успокоившийся дневной ветер заглушили голос пышущего праведным гневом щенка, который не оставил попыток хоть как-то повлиять на игру даже на руках у хозяйки и продолжал гавкать, выворачиваясь и стараясь вернуться в гущу событий. Да и к тому же, на счастье Жак, игра велась в тот момент на другой половине поля - лай услышали только вратарь в ближайших воротах, да несколько человек, стоящих на свободной зоне перед трибунами, скорей всего, из тренерского состава, но, оглянувшись и увидев безобиднейшую ситуацию, все они тут же вернули своё внимание к игре. Хорошо, что Сула этого не заметила - столь полное игнорирование её, вне всякого сомнения, компетентнейшего мнения, ей вряд ли пришлось бы по вкусу.
Жаклин собиралась прийти к Алексу в среду, чтобы узнать, как у него дела и помочь выздоравливать дальше, но, как говорится: "Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах".
Во вторник вечером, будучи на дежурстве, девушка почувствовала у себя знакомые симптомы: слабость, ломоту во всём теле и першение в горле. Она, недолго думая, измерила себе температуру, и когда градусник показал ей 37,4, тут же пошла на первый этаж в аптеку, купила витамины и всыпала в себя целую жменю драже, после чего у них в приёмном покое нашла и приняла еще и аспирин, и надела медицинскую маску.
Но даже если благодаря этим мерам и почувствовала облегчение и обрела надежду, что ей хватит сил доработать до утра, и не свалиться от бессилия, и не допустить упущений в работе в эту смену, то о том, чтобы завтра выходить на улицу, не могло быть и речи. Поэтому, как только между приёмом пациентов появилась свободная минута, она тут же набрала номер самого главного и любимого из них.
Насчитав шесть гудков, но ответа не дождавшись, доктор Рочестер сбросила вызов и откинулась к стене в раздевалке, из которой звонила.
Она всегда скучала без него. Всегда. И вот такие вот банальнейшие заминки сказывались на её настроении с далеко идущими выводами - ей сразу же начинало казаться, что Александр её бросил, что она ему надоела, он передумал, и прочее, и прочие "шедевры логики". Но когда ты влюблён, логика спрятана от тебя такой же толщей эмоций, как дно Марианской впадины от поверхности океана высотой "водяного столба".
Абонент перезвонил сам где-то минут через десять. Услышав рингтон и увидев, от кого звонок, Жаклин будто заново родилась. Она подскочила со стула в приёмном покое, потому как работала за компьютером с данными анализов, и бросилась из кабинета, рукой дав понять Мэнди - сменной медсестре, что скоро вернётся.
- Алло, - закрыла она за собой дверь кабинета и стянула маску с лица.
- Алло, привет, - сказал парень, судя по голосу, с улыбкой. - Ты можешь говорить?
- Да. - Она изо всех сил "глушила" нотки ликования в своём голосе. - Да, могу. Я звонила. Привет, как ты себя чувствуешь?
- Отлично. - Если бы не поспешность ответа, доктор Рочестер, может быть, даже ему и поверила - уверенность в голосе парня можно было разливать по бутылкам.
Врач обескуражено замерла.
- Ты уверен? Такого не может быть, - предположила она, не подумав о том, кто у неё на связи.
- Конечно, я уверен! - воскликнул "бывший" больной. - Я здоров как лось!
Жаклин скептически сжала губы.
- Александр, ты меня ни с кем не путаешь? - уверенность в голосе врача можно было заливать в железнодорожные цистерны. - Это я - Жаклин. Это я слушала тебя вчера и слышала свисты сквозь обструкцию. Если у тебя уже нет температуры, то хотя бы не трогай лосей. Поэтому давай-ка начнём заново. Итак, привет, Александр, как ты себя чувствуешь?
Тот уже смеялся.
"Её не проведёшь! Профи!"
- Я действительно очень хорошо себя чувствую, - настаивал он вслух. - У меня есть небольшой кашель, но это обычная фигня. - Слово "фигня" заглушил звонок с последнего урока, ибо было уже около восьми вечера, и студент стоял в коридоре своего колледжа.
- А-а-а-алекс! - медленно протянула доктор как в прострации, не веря своим ушам, - Александр, ты что... уже на уроках? - Ответом ей было молчание. - Ты спятил?- Жаклин говорила это с такими интонациями, как будто уличала парня в ограблении казначейства Великобритании и сейчас начнёт уговаривать вернуть всё обратно.
- Э-э-э-э... Жак, у меня дофига зачетов, я не хочу отставать - так я могу не попасть домой на Рождество, - вполне себе серьёзно оправдывался студент. Девушка слышала, что он разговаривает на ходу, явно куда-то направляясь.
Доктор буквально задохнулась от возмущения.
- А так ты можешь попасть ко мне на работу с осложнением и на Рождество, и на Новый год! Хоть сегодня-то можно было полежать в кровати! - ослабленная болезнью на этой фразе выпихнула из себя весь воздух и сразу же глубоко и шумно вдохнула.
Александр молчал. И пару раз моргнув, она поняла, о чем молчит он, и тоже замолчала о том же. Но быстро стряхнула с себя наваждение.
- Даже не думай, - сказала она твёрдо, но с улыбкой.
- Ты обещала завтра прийти и растереть меня. - Его голос уже даже не соблазнял, а сразу совращал. Эдак, в лоб. И без прелюдий.
Жаклин обомлела.
- Алекс, ты ли это? Кто ты и что ты сделал с тем засранцем, который вчера вынес мне весь мозг, пока позволил прослушать лёгкие?
- Это не я. Это ты.
Врач насторожилась.
- Что... "я"?
- Это не я, это ты с ним что-то сделала, Жаклин .
"М-м-м... вон как мы заговорили", - врач только что не замурлыкала.
- Это обвинение или благодарность?
- Это правда. - И дав ей чуть времени обдумать его ответ, он вернулся к делу. - Ну, так как?
- Ой, да, извини, - спохватилась она, - э-э-э... - и почесала пальцем макушку, - тут, понимаешь, в чем дело - я тоже заболела, у меня тоже вирус. Поэтому мне, скорее всего, дня три - четыре придётся побыть дома.
- Твою мать, - тихо выругался парень в телефон. - Это я тебя заразил?
- Вряд ли - инкубационный период слишком короткий. Скорее всего, заразилась где-то в поездке. Извини, что подвела тебя.
- Не извиняйся, хоть мне и очень жаль, Жаклин. Правда, жаль. - Его голос мог бы вполне служить олицетворением грусти и печали. - Но ты выздоравливай.
- Спасибо. Я буду очень стараться.
- А когда ты сама болеешь, что делаешь? Как ты лечишься? Ты пьёшь таблетки? Тебя нужно... э-э--э... растирать?
Она хихикнула.
- Я пью много витаминов, Алекс. Мёд и травы. И растираюсь, да. - Девушка дразнилась и хвасталась, но до неё уже начало доходить, что она - таки попалась.
- И-и-и-и...
- Видишь ли... - сразу же замялась больная, - сейчас Чарльз на работе, а завтра он возьмёт отгул и будет меня лечить, не исключено, что и послезавтра. - Она всё-таки пыталась выжать из существования своего мужа хоть что-то.
Повисла неловкая пауза.
- Угу. Ясно. - Александр никак не хотел оставаться в долгу. - Тогда я спокоен - за тобой есть кому поухаживать, - сказал он утрированно жизнерадостно.
Жаклин ни секунды не сомневалась, что такой представитель сильного пола, как её пациент, тоже недостатка в кандидатках на роль сиделки не испытывает, но всё-таки решила подыграть ему.
- А как же ты? - проговорила она с показательным волнением в голосе.
- Я... ну а что я...- Александр понял её игру.- Придётся звать Палому для растираний. А что делать! Хоть я, признаться, всё время боюсь, что она не сможет остановиться вовремя и залечит меня до смерти. - Он замолчал и ждал реакции.
Жаклин сжала телефон в кулак, хоть и подозревала, что растирать себя вот прямо так, не забрав лет пять жизни, и не выпив всю кровь по капле, парень вряд ли позволил бы и ей, и Жизель Бундхен, и Дите фон Тиз.
- Передавай ей привет от меня, - бодро сказала она. - И скажи, что если она натрёт тебя "Эвкабалом", то пусть на спине не опускается на зону почек. Эта мазь плохо влияет на пуриновый и пиримидиновый обмены, Арина уже должна знать, что это такое. А "Пульмексом" нельзя растирать в один день сразу и грудь, и спину. Он сильно разгоняет кровоток в большом круге кровообращения. Организм сработает обратной реакцией и ослабит скорость крови, а это может отрицательно сказаться на мужской потенции.
Динамик её телефона буквально разорвало от громкого хохота.
- А-ха-ха-ха... я оценил вашу заботу, доктор Рочестер, ваша компетентность в некоторых вопросах просто бесценна. Жаклин, выздоравливай поскорее, я... - парень хотел сказать: "я очень скучаю", но или постеснялся, или просто не смог, - я скоро позвоню, а сейчас должен идти, извини. - Было слышно, что он уже где-то на улице.
- Да-да, конечно. Это ты извини. Пока. - Жаклин отключилась.
И началось.
Она долго и нудно болела. Вернее, болела она не так уж и долго - всего то три дня: среду, четверг и пятницу, и не так уж и нудно - периодически с ней оставался Чарльз, один раз заехала проведать Сесилия, заверив, что вирусы её уже не берут за столько лет работы в больнице, поэтому она смело может общаться с зараженной подругой.
Ну и, конечно же, свою любимую хозяйку очень даже неплохо развлекала и отвлекала Сула, смешно таская в зубах из комнаты в комнату всякие разные ненужные тряпки, волоча их за собой как шлейф. Их ей отдали на откуп сердобольные владельцы, видя, как щенок пытается всё время стянуть одежду с вешалки в прихожей и прямо-таки ломится в платяной шкаф в надежде что-нибудь урвать для себя - так ей нравились все эти мягкие, тряпичные штуки, висевшие на вешалках, она любила вить себе из них гнёзда, складывая всё это богатство в одну большую несуразную кучу и водружать себя на неё как на постамент. Чарльз называл её за это "барахольщицей" или просто "настоящей женщиной".
Но Жаклин всё равно опять очень сильно скучала по МакЛарену. Постоянно. Почти как раньше, только теперь уже всё происходило по-иному. Сейчас ей было что вспомнить, на что надеяться и о чем помечтать. И она вспоминала, и надеялась, и мечтала. Правда, когда дело доходило до последнего, девушка терялась и начинала метаться от программы "минимум" к программе "максимум" и обратно, не в силах определиться с тем, сколько чистой, наглой мечты ей можно добавлять в картинки в её воображении, какое процентное соотношение фантазии и реальности она может себе позволить? Представить, как они с Алексом всё-таки смогут прогуляться по городу и накупить всяких вкусностей к чаю? Как они займутся сексом? Или даже любовью? Как они начнут встречаться? Или как они будут встречаться, ни от кого не скрываясь? То, как они станут жить семьёй? Подумав о последнем, мечтательница скрепя сердце не могла не признать, что картинка вырисовывается весьма абсурдная. И расстроилась. В глубине души всё это время, не переставая, не отвлекаясь на всякие мелочи, не оглядываясь на различные помехи и, самое главное, послав подальше здравый смысл и всё, что к нему прилагается, она всё еще хотела его ребёнка и ничего не могла с этим поделать. Вот хотела и всё. Хотела.
Добавляли досады и мысли о том, что если бы не болезнь, она, может быть, именно сегодня, даже сейчас, вот в это самое мгновение, натирала бы своего любимого пациента разогревающими гелями и наклеивала согревающие пластыри на его красивые торс и спину, и у него бы пошел процесс выздоровления и восстановления. Ведь наверняка, если бы он остался в Глазго, Алиса смогла бы позаботиться о своём сыне, а предоставленный самому себе он может запустить процесс, не имея ни малейшего понятия о его последствиях. И это всё при живой-то Жаклин, лежащей беспомощно всего в нескольких километрах. Безобразие.
Всё время думая о нём, она столь же постоянно боролась с желанием набрать его номер. Хотела услышать голос, поговорить, спросить, как здоровье и учеба, но, помня о его обещании позвонить первым, сдерживала себя из нежелания быть навязчивой. Поэтому влюблённая раз от раза брала себя в руки, запасалась терпением, и принималась ждать звонка, и очень надеялась, что он не звонит каждый день только лишь из-за боязни поставить её в неловкую ситуацию в присутствии Чарльза.
Чарльз.
Он пребывал в своём горе и всё еще оставался полон своей боли. От каких-либо "забегов в ширину" её мужа спасало только то, что тот никогда не был истеричным, психованным мужчиной. Не изменяя себе и сейчас, он оставался внешне всё так же спокоен, сосредоточен и задумчив, и больше походил на тутового шелкопряда внутри своего кокона, нежели на грозовой фронт внутри своего облака. Чарльз что-то вынашивал внутри себя, какое-то изменение в себе, и во что это выльется, судя по всему, вряд ли знал он сам.
С женой он оставался таким же, как и прежде: предусмотрительным, вежливым, интеллигентным и вполне себе равнодушным. Жаклин чувствовала, что для самого себя он её ни в чем не обвиняет, не укоряет и не считает виноватой в чем бы то ни было, а всё время о чем-то думает, и это "что-то" мало её касается.
У самой же девушки поведение супруга не вызывало абсолютно никакого протеста, ни внутреннего, ни внешнего - ни в малейшей степени. Сейчас свою задачу относительно него она видела только в избавлении его от необходимости выслушивать её воркования с Алексом по телефону, хоть и сомневалась, что Чарльз вообще обратит на это внимание. Но всё-таки рисковать не хотела - это были бы, при сложившихся обстоятельствах, лишние переживания для мужа, а этого Жаклин ему не желала - тому и так досталось.
Таким образом, держала свой телефон на беззвучном режиме, а потом перезванивала тем, с кем для себя видела необходимость или целесообразность в общении. Но во время недомогания с разговорами и вопросами знакомые и коллеги беспокоили её мало - в основном все знали, что она болеет, и не хотели тревожить.
Её ненаглядный позвонил в субботу, часов в десять утра. Пропущенный вызов Жак обнаружила, покончив с завтраком, почти сразу же, минут через десять-пятнадцать после самого звонка.
Пролежав два дня в лихорадке, разбитая ломотой в костях, она и не думала заставлять себя покушать. Даже вчера, в пятницу, почувствовав себя получше, тем не менее, всё еще не смогла проглотить хоть что-то из пищи, и когда Чарльз попытался накормить её фасолевым супом насильно, сдвинула брови и напомнила, что перед ним, на минуточку, врач, и врач сам знает, когда и чем насиловать свой организм. Но сегодня, проснувшись и увидев себя в зеркале в ванной комнате, больная поняла, что пора. Дальше тянуть уже нельзя. Правда, вид еды у неё всё еще не вызывал ничего, кроме чувства лени и бессилия, но девушка переборола себя и съела йогурт и десять ложек овсяной каши. А потом, обнаружив у себя в телефоне свежий звонок от Александр, восприняла его как вознаграждение за победу над собой.
Дождавшись, пока муж засядет в кабинете, решила перезвонить из спальни, со второго этажа.
- Алло, Джеки, привет. Я тут звонил тебе. Как ты себя чувствуешь? - выпалил парень на одном дыхании после второго гудка.
Жаклин почувствовала, что... да что там... от звуков его голоса она просто и заболевала, и выздоравливала одновременно. А еще успевала "таять" и завидовать самой себе.
- Привет. Я уже почти нормально. Кризис миновал, осталось только немного поднабраться сил. Завтра вот планирую выйти на улицу погулять с собакой. А как ты? Только честно, Алекс.
Тот засмеялся.
- Ну-у-у... если честно... кашляю только ночью. Но это остаточное явление и скоро пройдёт. Я на финишной прямой к выздоровлению.
- Оу, я рада. Палома просто волшебница, так быстро поставила тебя на ноги, - не удержалась ревнивый врач.
- Если бы я позвал Палому, боюсь, она бы залечила меня вплоть до инвалидности. Такая перспектива меня... - тут он хмыкнул, - не устраивает.
Доктор решила прощупать почву, ну, или, хорошо, нарваться на сравнение и комплимент.