Кошка шла медленно, осторожно ступая мягкими лапами по взрытой кротами земле. Иногда она останавливалась, поводила пушистым ухом - слушала ночь. Где-то далеко, в лесу, задумчиво гукала сова, у гаражей затеяли возню собаки, медленно, с гудками и тарахтеньем полз по железной дороге товарный состав. Здесь, в поле, было спокойно - лишь отчаянно стрекотали последние сентябрьские кузнечики, и шелестели под лапой сухие стебли травы. Большая полная луна, похожая на желтую оладью, освещала золотистым светом все травяное царство, только лес возвышался впереди темной непроницаемой стеной. К нему-то и направлялась кошка.
В то время как она приближалась к лесу, ее облик странно менялся: то вытягивался смешной загогулиной нос, то пропадал и исчезал хвост, то, откуда не возьмись, появлялась у нее длинная, клоками, борода.
Вот и знакомая тропинка, вот и мостик через болото... Топ-топ - стучат по доскам лапки с коготками - втягивать так до сих пор и не научилась. Около железной дороги кошка остановилась и прислушалась: нет ли поблизости страшного черного змея с горящими глазами? Нет, все тихо, далеко змей - она успеет перелезть через пути... Ну вот, теперь и до дома рукой подать. Лапой, то есть.
Пыхтя и отдуваясь, Алексей Макарыч ввалился в свою избушку, приютившуюся в корнях старой мшистой сосны. Первым делом зажег огарок свечи, аккуратно сложил кошачью шкурку и спрятал ее среди сплетенных корешков. Потом сел на табуретку, перевел дух. Борода ужасно чесалась - видно, принес с собой блох из подвала, будь они неладны! Нелегка она, кошкина доля: животина хоть и неприметная, да всякий обидеть может, даже малявки эти приставучие.
Алексей Макарыч порылся в берестяном сундучке, нашел свою заветную трубку, задымил, задумался. Как же это получилось, что он, потомственный лесовик, ведет теперь двойную жизнь, принимает пищу из рук людей, которых он всегда презирал и сторонился? Уже два года он в облике кошки обитает в двухкомнатной квартире N 25 в старом блочном доме на улице Туризма, обитает, в целом, очень недурно: его кормят, поят, тискают (чего, он, впрочем, терпеть не может) и даже временами пытаются вывести блох. Днем он блаженно спит на шерстяном пледе, свернувшись калачиком и закатив желтые косящие глаза, ночью спешит в лес, к старому, пахнущему сухими травами, жилищу, к знакомым лягушкам, болтливым белкам, любопытным ежикам. Сидит с ними у костерка, жарит грибы на прутике, рассказывает о человеческом житье-бытье. Оправдывается: мол, жизнь в лесу пошла тревожная, то грибники, то туристы нагрянут, мусорят, ягоды, грибы и орехи подчистую собирают - прошлой зимой чуть с голоду не умер. Пришлось к людям податься: колдовство старое вспомнил, кошкино обличье принял. Да только не в простую кошку превратился: прознал он, что Дуська, мохнатая коротколапая кошка из 25 квартиры в бега подалась - в степи, мышковать, - вот он ее место и занял. Уже два года, как Дуська мышкует, а Алексей Макарыч за нее рыбку ест. Сначала, правда, совсем тошно было сырую рыбу есть, а потом привык и даже пристрастился. А если молочка или сметанки дадут, или колбаски с жирком, то просто мяу-у... Эх, если Дуська вернется, кончится его покойная жизнь - придется снова в лес перебираться.
Алексей Макарыч пыхнул трубкой, оглядел свою уютную норку. Пламя свечи, стоящей на сухом трухлявом пеньке-столике, отбрасывало таинственные отсветы на древесные стенки, выхватывало из темноты пышные букеты трав под потолком, играло на разноцветных бусах сушеных грибов и ягод, тревожило заснувших на зиму бабочек и божьих коровок, приютившихся между корней. Были здесь и трофеи, добытые Алексеем Макарычем у людей: синяя треснутая чашка с кукушкой, перламутровая пуговица от старого пальто, свечные огарки, поломанный будильник, жестяная банка из-под чая, рваный плед, - все вещи старые, выброшенные хозяевами в помойное ведро. Алексей Макарыч был честной кошкой и никогда не позволял себе красть; исключение составлял лишь маленький томик Есенина - очень уж понравились ему стихи о природе, не раз он душевно читал их вслух двум своим ручным лягушкам - те, не моргая, слушали, задумчиво оттопыривая блестящее горлышко.
Трубка погасла, и Алексей Макарыч начал собираться: надо было подобрать мусор, которого всегда хватало на Круглой поляне. Место это было живописное, облюбованное отдыхающими, к сожалению, не всегда симпатичными и аккуратными. Лесовик покопался в кладовой и нашел пустой пакет. Задул свечу и, тихонько открыв дверь, выскользнул наружу, в прохладный осенний сумрак.
На Круглой поляне, против обыкновения, мусора оказалось немного, видимо туристы попались совестливые: Алексей Макарыч обнаружил лишь забытую банку с рассолом, в которой еще плавали два соленых огурца, смятую консервную жестянку и маленький брелок - плюшевого мишку в розовом комбинезоне.
Старичок уселся на поросший трутовиками пень, захрустел огурцом. Глаза его прекрасно видели в темноте, различали пушистые лапы елок, желтевшие на черных ветках березовые листочки, похожие на золотые монетки.
Ему вспомнилось, как когда-то, очень давно, среди сумрачных деревьев, кольцом окружавших поляну, праздновал лесной народец Свадьбу Лета и Осени. Болотные огоньки и гнилушки мерцали в руках танцующих лисунок и зеленух, отражались в их изумрудных глазах; ангелуши сидели на ветках и, болтая ножками, играли на деревянных дудочках; болотные пузыри помешивали осиновой ложкой сонный отвар в котелке, чтобы сладко спалось Лету в его подземном жилище много долгих месяцев. Осень расчесывала гребнем его длинные травяные кудри, готовила жениху постель из душистого сена, тихо напевала...
Алексей Макарыч вздохнул. Все прошло, все растаяло как утренний туман. Лесные духи потеряли свою силу, забыли эти места. Неверие оказалось самым страшным врагом: холодными серыми щупальцами обвило оно стволы деревьев и усыпило древесных духов; ядовитым облаком прогнало в неизвестные края всех леших, кикимор и русалок, лишило ветра его голоса... Один он, Алексей Макарыч, почему-то остался, да и то вынужден теперь вести постыдную двойную жизнь, а ведь оборотнем никогда прежде не был.
Уходить, видно, пора. Одна старая белка ему рассказывала, будто далеко на востоке еще остались его родственники: вот весной туда и отправится, как снег растает. Может, и Дуська к тому времени домой придет, - хозяевам не скучно будет.
Лесовик вернулся в свою избушку, попил горячего мятного чаю. Начало светать, лес вокруг стал серо-голубым, проснулись первые птицы. Настало время снова превращаться в кошку. Дело это пустяковое: нужна лишь наколдованная шкурка, мышиный хвост и пара заклинаний. Обратное же превращение с каждым днем давалось все труднее и труднее, иногда вместо слов заклинания получалось лишь жалобное мяуканье. Глядишь, так навсегда кошкой и останешься! Да и к жизни кошачьей он привык: к сборищам в подвалах, к весенним концертам, к людям, злым и добрым...
Ну что ж, вот и шкурка. Пора... Эхэ-хе-хе-хе...
...Дуся-дуся-дуся! Кыс-кыс-кыс-кыс... Где же ты бродишь? Десять часов уже... А, вот ты где, под лестницей пряталась! Ждала! Ну иди, маленькая, иди! У-у-у, пушистик, тушка бегемотья! Пойдем, я тебе рыбки дам! Любишь рыбку?
![[]](/img/m/mjata_p/tamizdesx/lesnojkoteshe.jpg)
![[]](/img/m/mjata_p/tamizdesx/dljasamizdata.jpg)