Время пахнет дождем, а меланхолия - шоколадом. Точно не помню сколько: неделя, день или час понадобился мне, чтобы проснуться. Но тогда я уже чувствовала запах шоколада, настоящего, горьковатого, а не того аномального, вкус которого используют в сладостях. Окуренная сандалом комната казалась мне необычно большой и холодной, настолько холодной, что мысли мои застывали в воздухе красивыми узорами, кружились снежинками и таяли на моих щеках солеными каплями. Мне снился ужасный сон, один из тех кошмаров, просыпаться после которых особенно тяжело. Ты продолжаешь лежать до тех пор, пока не начинаешь понимать, что лежишь, уставившись в потолок, белый и безжизненный, ограничивающий небо. И только потом ты начинаешь чувствовать свое тело и понимать, что это был всего лишь сон, смысл которого ты уже не помнишь, но знаешь наверняка - он был ужасным. Черно-белыми вспышками в мое сознание врываются воспоминания прошедших дней, и я корчусь на полу, как от боли, пытаясь снова все забыть, но не могу. Я хочу бежать от воспоминаний далеко, я мечусь по комнате, но выйти из нее все равно не могу, хотя знаю точно, там, на многолюдных улицах мое спасение. Я часто брожу по городу, просто иду, всматриваясь в лица прохожих, в озябшие дома, скрюченные ветви деревьев. Что я ищу? Кого я ищу? Куда я иду? Не важно куда, не важно к кому, но подальше от давящих стен и кошмарных снов.
И сейчас, внутри, я была глубоко в городе, хотя снаружи - все еще на полу, обнимая руками плечи, пытаясь спастись от холода. Время снова остановилось, не было ничего, ни слабого дыхания, ни биения сердца. Я превратилась в застывшее изваяние, безжизненное, но бесконечно прекрасное в своем мертвом сне. Потом меня занесло снегом, он уже не таял на моих холодных плечах, потом прошел теплый дождь и смыл остатки сна. Капли его вдребезги разбивались о мою твердую, мраморную кожу, гладко омывая угловатые очертания. Не знаю, сколько я была вне времени, за гранью законов физики, может минуту, может несколько часов, может целую вечность. Снова начать дышать было больно, легкие мои взорвались запахом шоколада, с кожи осыпалась твердая скорлупка мертвой вечности, и я снова стала ощущать свое тело, смогла повернуться и осмотреть комнату. Паркетные полы, кушетка, шифоновые шторы цвета молока в несколько слоев, мое сознание запуталось в них, они тяжелой волной коснулись меня и отпрянули от порыва ледяного ветра, раздулись как паруса и снова опустились, лаская блестящий паркет, как морская пена. Из окна лился свет, густой и обволакивающий, делающий мою кожу прозрачной, цвета ванильного крема с голубоватыми тропинками вен, с розоватыми разводами прожилок.
Солнечный свет ударил в глаза и начал стекать по щекам прозрачными кристалликами. Рассвет. Мое возрождение.
А потом я начинаю осознавать, что мой ночной кошмар не сон вовсе, хотя, что можно называть реальностью? Есть ли она вообще? И не солнечный свет бьет мне в глаза, а самая обычная хирургическая лампа. Вот так бывает иногда, реальности смешиваются, подменяют друг друга, а ты едва ли способен заметить и различить эти перемены.
Это было не так уж давно, но кажется, что в прошлой жизни. Эти сны я вижу довольно часто, и всякий раз переживаю все заново: ужас, отвращение, панику, ненависть, ярость и бесконечное отчаяние. Всю оставшуюся ночь я думаю об этом, сидя в кресле в полной темноте.
Знаешь, в чем мое преимущество? В том, что я ясно вижу свою смерть, в отличие от других, кто полагает, что будет жить вечно. Они не замечают времени, ускользающего сквозь пальцы, по крайней мере, до тех пор, пока с огромным для себя удивлением не окажутся на смертном одре. Может тогда они поймут, что всю свою жизнь ждали именно этого откровения, спешили, стремились, а к чему? Бежали вдогонку за своим счастьем, и сами не заметили, как умерли. Внезапно и нелепо. Аминь.
На самом деле мне повезло больше, чем думают многие окружающие. Потому как я знаю, что такое счастье, я чувствовала его запах, пробовала на вкус, ощущала его легкое прикосновение на коже, словно порхание бабочек.
Я родилась не так далеко отсюда, в одном небольшом городке с суровым климатом и всего двумя временами года - холодным и очень холодным. Правда, летом иногда выдавались действительно жаркие деньки. Воздух в большом отдалении от морей и в окрестностях гор всегда очень сухой, поэтому, когда солнце сходит с ума и полуденная жара города достигает своего апогея, такое чувство, что твои легкие заполняет уличная пыль. Кожа моментально сгорает и трескается, каблуки проваливаются в асфальт, и ты готов душу продать за небольшое дуновение ветерка. Но погода меняется слишком быстро и на следующее утро оконные рамы трещат под натиском стихии, и о стекло барабанит осенний дождь, наталкивающий на извечные вопросы о смысле жизни. А стоит только выйти из дома, как тут же увидишь тысячи зомби, спешащих на работу, у всех поголовно рак лица, будто разучились улыбаться еще в раннем "зародышестве".
Нельзя сказать, что я не люблю свой родной город, ведь именно ему я во многом обязана, там все началось, но и неприятных воспоминаний связано немало. Особенно начало жизни, если так можно назвать детство и юность.
Я была долгожданным ребенком своих уже вполне зрелых, состоявшихся родителей. Папа - гендиректор одной крупной фирмы, мама заведовала сетью салонов красоты, по ее словам она всегда об этом мечтала. Сначала они были слишком заняты своими жизнями, чтобы заводить детей, а потом я все же появилась и была сразу же окружена заботой многочисленных нянечек и воспитателей. Мои родители намертво привыкли к своему образу жизни, чтобы менять его ради меня, поэтому я видела их крайне редко, по праздникам, или когда требовалось меня за что-нибудь отчитать. Дорогие игрушки, неимоверные капризы, частные уроки иностранных языков, игры на фортепиано и живописи, и неотъемлемые вечера одиночества, проведенные в отцовском кабинете за чтением книг, или просмотром старых фотографий. У меня было все, о чем другие могли только мечтать, другой вопрос - было ли МНЕ это нужно?
Потом меня отдали в частную школу и, наконец, начали брать с собой в гости, на светские вечеринки, где я, по мнению мамы, непременно должна была выглядеть красивее других детей. Так и было, у родителей всегда было все самое лучшее и ребенок должен быть как минимум золотым. Я ненавидела, когда они просили меня сыграть на фортепиано для гостей, ведь отказываться я не имела права. Все аплодировали и поздравляли родителей с таким "ангелочком", ставя меня в пример своим детям, они считали меня идеальным ребенком: красивым, послушным, воспитанным в лучших традициях.
Мои родители никогда об этом не знали, но в школе на меня не обращали внимания не только одноклассники, но и учителя. Представьте маленькое сгорбленное создание, пожизненно сидящее за последней партой. Я была всего лишь тенью, подобием живого человека, но с огромной душевной болью внутри, настолько всепоглощающей, что окружающие люди избегали смотреть мне в глаза. С людьми довольными жизнью и собой намного проще общаться, чем с теми, в глазах которых видишь одиночество и отчаяние. Наверняка и в твоем классе обитало такое никому незаметное существо. А может этим существом был ты сам? Круг моих интересов сводился к школьной программе, хотя особыми талантами к обучению я не обладала, мне становилось скучно слишком быстро. Друзей у меня не было, надо мной обычно издевались и смеялись, втихую, по-другому было не принято. Я ненавидела своих одноклассников, они были избалованными снобами, во многом я тоже была капризной, но хотя бы понимала, что количество шмоток, прическа и побрякушки не показатель, ни человеческих качеств, ни материального благосостояния. Под внешним блеском многие из них скрывали, или компенсировали, как тебе больше нравится, недостаток чего-то более важного. Ослепи окружающих своей яркой "оберткой", и мало кто сможет заметить, что на самом деле ты дешевка. О парнях я и не мечтала, потому как считала себя абсолютно непривлекательной. Королевой была та, у которой юбка короче, а из-за своей патологической неуверенности в себе, я не могла одеваться, как мои сверстницы. Да и на дискотеки и в ночные клубы я не ходила, меня не приглашали.
А родители были счастливы и тому, что я тихая и спокойная, не вожусь с сомнительными компаниями, все вечера провожу дома, конечно, насколько они могли это знать от нашей экономки. Когда я без посторонней помощи и особых трудностей поступила в престижный ВУЗ, гордости моих родителей не было предела. Они устроили настоящий праздник из этого события. Пригласили своих друзей и знакомых, как обычно, я воспринималась лишь как выгодное дополнение шикарной жизни моих родителей, как нечто такое же совершенное и бесконечно успешное, иначе и быть не может. Они и представить не могли, что творилось у меня внутри. В тот вечер, сгорая от бессильной ярости, кулаками я разбила зеркало в своей комнате. Руки были в крови, а я понимала, что это принесло мне покой, относительный, конечно, но я впервые позволила своим чувствам вырваться наружу, это оказалось не так уж и страшно.
Первый курс обучения подходил к концу, я училась без малейшего усилия, это оказалось намного проще, чем в частной школе. Снобов я видела гораздо меньше, но их сменили люди, не выносившие моего благосостояния и считающие себя Фрейдами в новом воплощении. С однокурсниками мои отношения так же не сложились.
В конце зимы мне исполнилось восемнадцать. Дни рождения свои я терпеть не могла. Еще бы! Мне даже пригласить было некого. А в свой восемнадцатый день рождения я оказалась совсем одна и столкнулась нос к носу с тяжелой реальностью. Столько времени упущено зря, времени, когда я могла дружить, любить и ненавидеть, совершать ошибки и исправлять их, и в этом виновата только я сама. Чувство собственного, и вполне справедливого, уничижения полностью захлестнуло меня. Тогда я видела выход лишь в одном решительном поступке. Жизнь потеряла смысл в ту же секунду, как я потеряла себя, точнее сказать, не потеряла, а возненавидела, я перестала быть нужной самой себе.
Папа поздравил меня вечером и сообщил, что задерживается, ужасная погода, его рейс отложили на пару часов, а мама не могла выбраться из загородного дома своей подруги, по ее словам они весь день искали мне подарок, и было бы очень обидно не вручить его именно сегодня. Погода действительно была не для дальних прогулок, температура внезапно взлетела до ноля, снег на дорогах превратился в талую кашу, а к вечеру вообще заморосил дождь с мокрыми липкими хлопьями вперемешку.
Я ушла из дома так, что экономка не заметила, я точно знала, куда идти. Я не торопилась, эта погода была мне по вкусу. Идти пришлось не долго, или мне просто так казалось, я была слишком погружена в свои мысли, в свои, как я тогда была уверена, последние мысли. О чем я думала? О том, что впервые сама делаю выбор, эта мысль приводила меня в восторг. Я не думала о родителях, а все, кто утверждает, что не покончил с собой только ради близких людей, либо лжет, либо просто не был на самом краю. Инстинкт самосохранения - сильнейший у людей. А самоубийцами правит инстинкт саморазрушения. Оба эти инстинкты не поддаются, или почти не поддаются контролю, поэтому в свои последние минуты жизни не думаешь ни о ком, кроме себя самого. Звучит страшно эгоистично, но это факт. Хотя, если разобраться, что в жизни мы делаем не из эгоистичных соображений? Мы подаем деньги нищему на улице, упиваясь своим же милосердием. Ах, какой я хороший и добрый, мне обязательно воздастся! Мы дружим и помогаем друзьям в твердой уверенности, что придет время, и они не смогут отказать в помощи нам самим. А как часто мы любим из эгоизма? Хорошо, когда рядом есть человек, который смотрит на тебя с обожанием, который души в тебе не чает, в его глазах ты - идеал, всегда приятно чувствовать себя совершенством, не так ли? Кто может себе отказать в этом тонком изысканном самолюбование, отражаясь, как в зеркале, в глазах другого человека? Мы пользуемся окружающими нас людьми, а они, в свою очередь, используют нас. Все очень просто, но людям необходимо придумывать изощренные игры, ведь почему-то считается, что эгоистом быть постыдно.
Мокрый снег, желтые фонари, проносящиеся мимо огни автомобилей, гудящий от напряжения мост и заледенелая река внизу. Здесь еще никто не выживал: приличная высота, холодная пустота, раздирающие плоть жесткие осколки льда, свинцовая тяжесть ледяной воды. Меня передернуло от ощущения неотвратимой боли и ужаса предсмертной агонии. Но, справившись с нахлынувшем страхом, я начала перелезать через перила. Слезы инеем застыли на ресницах и щеках, мешая ясно видеть конечную цель моего жизненного пути.
- Эй, зажигалки не найдется? - услышала я голос и замерла с перекинутой на другую сторону ногой.
- Не курю, - ответила я дрожащим голосом и медленно обернулась. Рядом стояла девушка в легонькой курточке и джинсах, укутанная в огромный шарф грубой вязки. Она опустила голову, и ее лицо наполовину скрылось в нем.
- В твоем положении уже поздно думать о здоровом образе жизни, - заметила она.
- Я просто хотела...
- Ну да, посмотреть, - она покачала головой и встала еще ближе, опершись спиной о перила. - Черт! И надо же было мне именно сейчас пойти прогуляться на мост. Знаешь, ты испортила мне настроение окончательно, я не хочу видеть, как ты сорвешься вниз, и будешь биться в конвульсиях. И я не хочу тебе мешать, уж поверь! Черт!
Она поскребла носком ботинка по талому снегу, по всей видимости, ей действительно было неловко, она не знала, что делать.
- Если я уйду сейчас, то еще несколько ночей не буду спать, раздумывая, сделала ты это, или нет, - продолжала она. - Но и отговаривать тебя не собираюсь, это глупо, ну что я тебе скажу? Я борюсь за свободу личностного самоопределения, поэтому и не собираюсь решать за тебя этот вопрос. Да и, кроме того, мне на тебя плевать, я тебя впервые вижу.
Голос у нее слегка простуженный, грубоватый.
- Что нам делать?
Ответа я не знала, но знала, что уже не смогу. Нет, не потому, что одумалась, или незнакомка меня чем-то задела, увлекла в беседу и тому подобное. Все это отговорки. Я просто струсила.
Я перекинула ногу обратно и бессильно сползла по перилам вниз, сотрясаясь от гневных рыданий.
- Ну вот, ты мне этого не простишь, да? Хотя, знаешь, выбор всегда за тобой, можешь довершить начатое завтра. Нет, я серьезно.
В ответ я только киваю, все, что мне сейчас хочется - оказаться дома, в своей комнате, под одеялом.
- Пойдем, - незнакомка протягивает мне руку. - Зайдем в кафе, а то прохладно становится.
В маленьком придорожном кафе мы пьем чай с лимоном и смотрим друг на друга огромными удивленными глазами. Мне не верится, что меня кто-то заметил, а ей просто безумно интересно. Из-под густой челки на меня смотрят глаза цвета осеннего неба, длинные ресницы слиплись из-за сильной влажности воздуха.
- Меня Лика зовут, - представилась девушка.
- А меня Ева, - ответила я.
- Красивое имя, в нем есть что-то сексуально девственное.
У меня даже уши покраснели от смущения.
- И так, Ева, сколько лет ты уже мучаешься на этом свете?
- Сегодня исполнилось восемнадцать.
- Шутишь? Эх, такой повод пропадает! А ну вставай! Пошли со мной, обязательно надо отпраздновать.
Мы долго идем куда-то по переулкам, пустынным дворам, какими-то обходными короткими путями. Наверное, Лика вдоль и поперек прошла этот город, а я нигде толком и не бывала, тем более мой патологический страх заблудиться.
Наконец, мы оказались возле невзрачного здания из серого кирпича без окон. У железной двери толпились люди, они громко смеялись, разговаривали, курили. Заметно похолодало, кружащиеся в воздухе снежинки стали колючими. Увидев Лику, многие приветственно заулыбались и беспрепятственно пропустили нас внутрь. У входа здоровенный бугай пожал Лике руку и кивнул в мою сторону. Она что-то шепнула ему на ухо.
Здание служило закрытым ночным клубом. Все очертания вокруг казались размытыми от сигаретного дыма, гремела музыка, под самым потолком сияли красные неоновые лампы, заливая все кровавым цветом. На танцполе в такт музыке пульсировала масса полуобнаженных тел, на небольшой сцене извивались фигуристые красотки.
Лика помогла мне снять пальто, и я поняла, что выгляжу самым неподобающим образом. На Лике красовались потертые джинсы и черная рубашка с отсутствующими кое-где пуговками, то ли нарочно, по последней моде, то ли совершенно случайно.
Возле бара Лику, кажется, знали все. Прилично выпивающие ребята вели себя так естественно, будто родились с кружкой пива в одной руке и сигаретой - в другой. Они веселились, ругались, целовались.
- Налей нам, у моей подруги сегодня день рождения! - крикнула Лика бармену, который тут же схватился за бокалы.
- Нет, не надо, я не пью, - запротестовала я, но никто меня уже не слышал, да я и сама не смогла расслышать свой голос за грохотом музыки.
Со всех сторон ко мне потянулись улыбающиеся лица, все выкрикивали поздравления, некоторые даже пожали мне руку. Такого в моей жизни еще никогда не случалось, и я растаяла в теплых словах и доброжелательных хмельных взглядах. Лика протянула мне бокал с мартини и крикнула:
- За нашу дружбу! - это был самый прекрасный тост, который я когда-либо слышала.
Крепкий напиток обжог мне рот и горло, а потом приятным теплом разошелся по всему телу. За этим тостом последовал следующий, а потом другой, и еще один. Так весело мне еще никогда не было. Мартини быстро ударил в голову и снял общее напряжение трудного дня. Впервые в жизни я свободно общалась с людьми, с друзьями Лики, и они слушали меня, даже смеялись над моими шутками. Лика много курила и не отходила от меня ни на шаг, чему я была очень рада. Я уже потеряла счет времени и окончательно влилась в компанию, мне казалось, будто я знаю этих ребят всю жизнь.
Не помню, во сколько я вернулась домой, родители так и не смогли приехать в тот вечер, экономка уже спала, она и не поняла, что меня не было дома. Лика проводила меня до самого дома, она практически тащила меня на себе.
- Ты удивительная, ты знаешь? - спросила она, помогая мне опереться о железную дверь с кодом.
- Врешь! - отмахнулась я.
- На завтра ничего не планируй, идешь со мной на репетицию.
- Куда?
- Все! Иди спать, - Лика вдруг рассмеялась. - Ты не умеешь пить.
Не знаю, как я добралась до своей комнаты, помню, что налетела на стул, потом на книжный столик, и долго смеялась, прикрывая рот рукой, стараясь производить как можно меньше звуков, из-за чего мне становилось еще смешнее. Мне впервые в жизни было так хорошо, это был самый лучший подарок, какой можно только представить, кто-то, наконец, услышал мои молитвы и повернул жизнь в другое русло. В том, что теперь все изменится, я уже не сомневалась, иначе и быть не могло, уж я приложу к этому все усилия.
Проснувшись утром, я даже не посмотрела на часы, как это делаю обычно. Прошла в ванную комнату и долго смотрела на себя в зеркало. Довольная улыбка, даже не смотря на темные круги под глазами, спутанные волосы и красные полоски на щеке, следы от подушки, так бывает, когда крепко спишь.
Я прошла на кухню и заварила себе кофе.
- Ты проспала, - приветствовала меня экономка.
- Я знаю, - ответила я, и поспешила удалиться в свою комнату.
- Мама была утром, приедет только завтра! - крикнула мне в спину она.
В своей комнате я долго копалась в шкафу, в поисках подходящей одежды. Наконец, я отыскала старенькие джинсы, полосатый свитер и вязаную шапочку голубого цвета.
Потом я долго сидела в ванной перед зеркалом, обдумывая свои дальнейшие планы, вновь прокручивая события прошлой ночи. Я постепенно осознавала, что есть другая жизнь, яркая и полная удовольствий, такая, о какой я всегда мечтала, для которой была рождена. В этом у меня не осталось ни малейших сомнений, видимо кто-то ошибся, позволив мне родиться в этой семье, или, возможно, именно для того, чтобы я осознала, чтобы научилась бороться с обстоятельствами, строить свой собственный мир.
В яростном стремлении изменить мир вокруг себя, я схватила с туалетного столика ножницы. Какой самый лучший способ изменить мир? Естественно, начать стоит с себя. Хотя, поддается ли хоть что-то нашему влиянию, кроме нас самих? Это спорный вопрос. И боюсь, что решается он не в пользу идеалистов, стремящихся сеять добро ради мира во всем мире. Мои длинные локоны вскоре оказались на полу. Из зеркала на меня смотрела девица с торчащими в разные стороны кое-как остриженными пучками волос и восторженной улыбкой. После этого действа я минут десять носилась по комнате, прикрывая рукой радостные всхлипывания, вперемешку со щенячьими завываниями. Я не могла поверить, что сделала это.
- Ух ты! Мне нравится твоя стрижка, но, боюсь тебя разочаровывать, парикмахерша была пьяна, - так встретила меня Лика, пропуская вслед за собой в то же здание, где мы были накануне вечером. При свете дня все вокруг казалось каким-то чересчур огромным, несуразным и жутко унылым. Никому и в голову бы не пришло, что с наступлением ночи здесь разворачиваются адские вакханалии.
- Пойдем, - Лика завела меня в дамскую комнату, потом исчезла на минуту, а вернулась уже с ножницами в руках.
- Я подравняю немного, - сказала она.
Получилось у нее здорово, теперь это была самая, что ни на есть мальчишеская стрижка.
- Тебе идет, - улыбнулась Лика и слегка взъерошила мне волосы.
Мы вернулись в огромный пустой зал клуба, где, кроме уборщицы, к моему удивлению, оказались еще ребята. Они стояли на невысокой сцене и настраивали инструменты. Приветствуя Лику, они весело заулыбались.
- Ребята, это моя подруга Ева, правда, она похожа на ёршик?
Все дружно и шумно согласились.
- Знаешь, мы тут играем иногда, - пояснила Лика.
- Здорово! - расплылась я в улыбке.
- Черта лысого мы тут играем, милая! - услышала я громкий голос и обернулась.
У дверей стояла высокая смуглая девушка с длинными черными волосами. Она была удивительно хороша собой, и даже особая жестокость во взгляде не портила ее.
- Привет, - поздоровалась Лика без видимого энтузиазма.
- Какого хрена ты меня вышвырнула? - возопила девушка и пнула ногой огромную сумку.
- Ты пришла выяснять отношения? Можно подумать, тебе негде жить!
- Ты на это меня променяла? - кивнула красотка в мою сторону. - Ты еще пожалеешь!
Девушка презрительно фыркнула и поспешно удалилась, громко хлопнув дверью.
- Вот дрянь! - рявкнул парень, настраивающий бас-гитару.
- Она вообразила, что лучшая солистка на свете, - шепнула мне Лика.
- Лика, ты в своем уме? - недовольно хмыкнул барабанщик. - Кто, если не она?
- Черт! Да не знаю я! - крикнула Лика, было заметно, что она сильно взволнована происшедшим. Она шумно вздохнула, приложила ладонь ко лбу и метнулась в уборную.
- Пока играйте, ребята, - сказала она на ходу.
Я закусила губу, мне стало не по себе, захотелось бежать вслед за ней. Захотелось сказать, как много она для меня значит, но это, наверное, звучало бы глупо, ведь я видела ее всего второй раз. На ее месте я бы не поверила, да и никто не поверил бы. Она только рассмеется. Мне казалось, что если она рассмеется, то я умру прямо на месте, в тот же миг, от раннего инфаркта или еще чего в том же роде. Если не готов распрощаться со своими деньгами навсегда - не давай в долг, если не готов к тому, что над твоими чувствами могут посмеяться - не говори о них. Сдерживая свои благие и искренние порывы, я медленно прошла вслед за Ликой и осторожно постучала в дверь. Не услышав ответа, я прошла внутрь. Лампы дневного освещения заливали все голубоватым светом, как в морге, честное слово, тоску нагоняет, надо бы вообще запретить производство этих гнусных ламп. Лика стояла у раковины, но она не плакала, а просто то открывала, то закрывала кран с горячей водой.
- Она мне никогда особо не нравилась, но у нее потрясающий голос, и песни, как будто для нее написаны, - тихо сказала Лика. Она была подавлена.
- Она пела мои песни, а я очень хочу, чтобы мои песни кто-то пел, - продолжала Лика.
Я хотела сказать что-нибудь приободряющее, но в этот момент грянула музыка. Надо признать, отличная музыка. Ритм проходил сквозь стены, бойкий и заводной он постепенно сменился очень печальной, даже трагичной мелодией. Музыка, которую играли ребята, не была похожа ни на что, ранее слышанное мною. Воздух вокруг вибрировал от напряженных резких аккордов, проникающих в грудь и заставляющих сердце биться в другом ритме.
- Ну я училась в музыкальной школе, но мой голос вряд ли подойдет к этой музыке, - запротестовала я.
- Пойдем, - Лика открыла мне дверь, и мы вместе вернулись в зал.
Порядком разогревшиеся ребята вошли в раж. Лика дождалась, пока они доиграют, а потом толкнула меня вперед.
- Она сможет, - смело заявила Лика. - Дай ей микрофон, Ники!
Гитарист сначала подал мне руку и подтянул на сцену, а потом подал микрофон.
- Слушай сюда, - позвала Лика, я наклонилась к ней. В ее руке, откуда ни возьмись, появился клочок бумаги с текстом. Она тихонько напела мне мелодию и ритм. Стихи были удивительными, впрочем, как и все, что связано с Ликой.
Мы проходим миллионы дорог,
И не находим лучшего мира.
А в чем здесь подлог?
Может нами просто играют красиво?
Или мы глупы? Не замечаем прекрасного близко,
И мы как коты,
Ждем, когда нам положат в миску
Порцию лжи и фальши,
А что же с нами будет дальше?
Кто-то умеет скрывать,
Кто-то вскрывает вены.
Кто-то от нечего делать,
А кто-то - от измены.
А вообще все мы,
Собак свора.
Ждем, когда нам свалят к забору
Порцию лжи и фальши,
А что же с нами будет дальше?
А дальше, итог таков:
Все зависит от ваших мозгов!
Ники тихонько наиграл на гитаре, барабанщик негромко задал ритм. Мне было страшно и ужасно неловко, кажется, я покраснела. Осторожно я начала петь так же, как мне напевала Лика.
- Давай смелее! - подбадривала меня она, хлопая в ладоши в ритм, то ли от возбуждения, то ли пытаясь помочь.
Я пела по бумаге, и все время боялась перепутать слова, или сбиться с мелодии. Но воодушевление Лики вселяло в меня уверенность. Я начала петь громче. Мой голос никогда мне не нравился, он подходил к пению девичьих романсов под фортепиано.
- Нет, не пойдет, - сказал Ники. - У твоей протеже нет шансов.
- Ничего, у нее отличный слух, а петь, как надо, мы ее научим, - ответила Лика.
- У тебя неплохо получается, нет, я серьезно, - говорила Лика, провожая меня домой. Было темно и сыро, пахло подтаявшим снегом. Репетиция закончилась, когда клуб начали подготавливать к приему посетителей. Владелец клуба оказался хорошим знакомым Лики, поэтому разрешал репетировать, а иногда и выступать в клубе. Я бы хотела остаться, но была словно выжатый лимон, у меня до сих пор дрожали руки и колени от волнения.
Лика закурила и протянула мне сигарету. А я всегда мечтала попробовать, даже, когда думала о своем будущем, то все время представляла себя с сигаретой. Говорят, так бывает с детьми, выросшими в семье, где родители курят. Пример, и все такое. Сигарета приятно грела замерзшие пальцы, теплый дым заполнил все внутри, неся по телу тяжесть, от которой хотелось спать и видеть красивые сны.
- Ты можешь петь чуть приглушеннее и на пол октавы ниже?
- Я попробую, - честно пообещала я, улыбаясь и выкуривая уже третью сигарету.
- Если будешь так курить, то и пробовать не надо будет, - рассмеялась Лика. - Знай меру, детка! Откуда ты такая? С луны свалилась? Будто только родилась.
- Так и есть, - согласно кивнула я.
Пальцы легко скользят по отполированным клавишам фортепиано. Как давно я не играла? К этому монстру в гостиной мне всегда было запрещено даже подходить. Фортепиано старше меня самой, оно принадлежало моему дяде, который умер еще совсем молодым. Мама его очень любила, я так думаю, потому что она всегда плачет, когда вспоминает о нем. Люблю старинные вещи, в них есть жизнь, в них есть мудрость, как в старых людях, многое повидавших на своем веку. А это фортепиано несет в себе тепло рук, мастерство, оно терпеть не может, когда я фальшивлю. Порой я замечаю, что боюсь сделать ему больно. Оно слишком старое, чтобы терпеть чьи-то неудачные попытки, невыученные уроки, оно всегда требовало многое, но и взамен давало не мало. Потрясающий звук, потоком льющийся через весь дом, наполняющий все вокруг скрытым смыслом, тем самым, который ощущаешь обычно кожей, а не разумом, и даже не чувствами. Мама не разрешает мне играть на фортепиано, боится, что я могу что-то сломать. А я тайком играю, когда никого нет дома. Могу часами просидеть, играя, или просто глядя на него, представляя, сколько этому совершенному организму пришлось испытать. Думаю о том, где его сделали и кто, как оно досталось моему дяде, какие чувства передавали его руки. В общем, о многом думаю и играю, пока не пойму, что уже спустилась ночь, и я сижу в полной темноте. Возможно, у всех недовольных своей жизнью людей есть свой собственный способ ухода от реальности. Моим же проводником всегда было старое мудрое фортепиано.
Мне вдруг показалось, что я отдаленно слышу какие-то звуки, что-то старательно пыталось достучаться до моего сознания и вернуть в реальный мир. Я очнулась резко, вокруг была темнота, лишь свет от фонарей проникал сквозь тончайшую тюль. Под окном что-то хрустело, а оконное стекло вздрагивало. Я подошла к окну и открыла его. Внизу стояла продрогшая Лика.
- Твою мать, до тебя невозможно достучаться! Ты оглохла совсем?!
- Извини, я.... А что ты здесь делаешь?
- Быстро спускайся! Едем развлекаться, - хитро улыбнулась она.
- Но...
- Так и будешь на меня пялиться? Я жду, - недовольно добавила она и топнула ногой.
Я закрыла окно и побежала одеваться. К этому времени мой гардероб пополнился подходящими вещами: старыми джинсами, свитерами, рубашками, ботинками.
Я резво выскочила на улицу, поскользнулась и упала возле порога. Лика рассмеялась.
- Так тебе и надо!
Лика помогла мне подняться и повела куда-то вдоль по улице. Ночь была ясная, на небе красовался золотистый серп, ледяной ветер подморозил дорогу, холод пробирал насквозь. Лика была одета очень легко, даже без шапки, и вскоре я поняла почему. За углом стоял старенький "Опель" синего цвета. Кажется, его хозяин страстно желал сделать из этого классического чуда весьма преклонных лет спортивный автомобиль. Предпосылки, конечно, есть, например всего две двери, но посадка высоковата, правда, кто-то пытался с этим бороться подручными материалами. Капот старичку пересадили от совершенно другой марки. А в целом, у бедняги был такой вид, будто по нему долго и усердно били кувалдой.
- Какой ужас, - прошептала я. - Чей это уродец?
- Одного знакомого, садись, - скомандовала Лика и открыла мне дверцу.
- Ты умеешь водить? - удивилась я.
- Вполне возможно, - усмехнулась Лика.
Оказалось, что именно это утверждение как нельзя точно выражает автомобильные способности Лики. Пару раз мы выехали в кювет, всего то, несколько раз нас заносило, и мы пропустили нужный нам поворот, а в остальном все было замечательно. Наше путешествие сопровождалось отборными ругательствами, кто во что горазд, и диким хохотом с хрюканьями.
- Знаешь, у меня есть новая песня, - сказала Лика, тщетно пытаясь выровнять движение машины. Не дожидаясь моей реакции, она начала петь:
Вечность, как ты ужасна,
Закрытые двери, ключ на небе.
Разбито сердце на мелкие осколки,
Как страшно жить в мире, не зная толка.
И вот, ты идешь,
Но впереди пропасть.
Ты хочешь прыгнуть,
Но не хватает силы.
Ты хочешь взлететь,
Но тупик впереди.
И что же остается?
Лишь стоять позади.
В жизни все сложно,
Мне не понять.
Я просто хотела немножко летать,
Но кто-то подрезал мои крылья, зачем-то.
И вот я живу.... И в то же время меня нет, как голос из гетто.
Загублены души многих столетий,
Нас режут, как мясо и ложат в котлеты.
И все говорят, что самоубийство это плохо,
А как же жить, если жизнь сама, как плаха?..
- У тебя потрясающе получается, - искренне сказала я. - Но почему все твои стихи такие?
- Какие?
- Ну, такие мрачные что ли, - замялась я.
- Они правдивые, а не мрачные, - отрезала Лика и замолчала, кажется, обиделась.
- Извини, мне нравится, правда, - начала я оправдываться.
- Ничего тебе не нравится, - возразила Лика. - Многим не нравится, я знаю. Вы живете в своем радужном мирке, жизни то настоящей не видели, и не желаете со своими розовыми очками расставаться.
- Но ведь не все так плохо в мире, Лика!
- Вот-вот, я об этом! А как?
- Ну, есть много чего приятного...
- Приятного мало, есть много грязи! Да что ты вообще понимаешь! - махнула она рукой, давая понять, что не желает больше разговаривать.
- Иди к черту, Лика!
Лика так резко затормозила, что автомобиль развернуло, что-то затрещало, и мне показалось, что "старичок" просто рассыплется по частям.
- Выметайся! - Лика открыла дверцу и вытолкала меня на улицу.
- Эй, ты с ума сошла?! - закричала я и пнула дверцу ни в чем не повинного автомобиля.
- Даже если ты будешь очень любить весь мир, он не ответит тебе взаимностью!
Лика со всех сил надавила на газ и сорвалась с места, окатив меня едким выхлопом.
- Ответит! Ответит! - кричала я ей вслед сквозь слезы.
Я долго шла по пустынной дороге, мне даже было плевать, куда я иду. Наконец, я оказалась на знакомой мне улице и пошла в сторону дома. Мне снова хотелось умереть, было обидно и мерзко на душе. Я была не права, но я лишь высказала свое мнение. В конце концов, людям часто не нравится слышать мнение, которое немного расходится с их собственным. Порой всего несколько слов критики способны включить их программу самоуничтожения. И что происходит тогда? Человек теряет голову, брызжет слюной, старается доказать, что он прав, а все вокруг - круглые идиоты. К сожалению, а для кого-то и к счастью, люди больше прислушиваются к посторонним, чем к самим себе. Парадокс. Казалось бы, кто может знать тебя лучше, чем ты сам?
В ту ночь я так и не смогла уснуть, а на утро получила сильнейшую головную боль. Весь следующий день провела в постели. Не хотелось ни пить, ни есть, вообще ничего. Я просто вспоминала, как хорошо вся эта история началась, и как гадко закончилась. От этих мыслей голова разболелась еще больше. Потом я долго вертела в руках телефон, думая о том, что легче было бы позвонить и извиниться, но никак не могла решиться. Мне казалось, что, услышав мой голос, Лика бросит трубку, нагрубит, или просто скажет, чтобы я больше не звонила. Тогда мое сердце, мое бедное, израненное сердце разорвется, я моментально умру, даже понять не успею, а она не придет на похороны. От этих мыслей мне стало себя так жалко, что я чуть не разрыдалась. Еще одна гадкая человеческая черта: мы будем сидеть, и упиваться жалостью к себе несчастному, но никогда ничего не предпримем. Чего сидеть и думать, как может быть, а как - нет? Не лучше ли набраться мужества и сразу все выяснить, или исправить ситуацию? В этих раздумьях прошел день, и ночь, и следующий день, и еще один. Правда, с той разницей, что мне все-таки надо было делать вид, будто я выхожу из комнаты, чтобы поесть. Через неделю я смогла морально подготовить себя к мысли о том, что мне рано или поздно придется выйти на улицу. Как обычно, в крайне тяжелых ситуациях, мне хотелось провести под одеялом ближайшие десять лет. Но смогла заставить себя раздвинуть портьеры и посмотреть в окно. Солнце уже начало активную работу по уничтожению снега. Весна ведь наступила. Интересно, меня еще не выперли из универа? Сплошной поток мыслей, не остановишь прямо. Что поделать? Все люди, как люди, а я - гений.
Ну вот, мой сарказм ко мне вернулся, значит, не все так плохо, как хотелось бы! Ну вот - опять. Я даже фыркнула от удовольствия, которое выпадает не так уж и редко, поиздеваться над собой. Странно, раньше я от этого удовольствие не получала. Потом я завернулась в огромный свитер и попыталась развлечь себя хотя бы чтением книги. И только я начала сосредотачиваться на изложенных чужих мыслях, которые без сомнения заслуживают внимания, раздалась трель телефонного звонка. Я подпрыгнула на месте и схватилась за трубку. Тихий голос, ее голос. Я, кажется, забыла, что нужно дышать.
- Знаю, я много чего тебе наговорила...
- Ты извини, если можешь...
- Просто поговори со мной...
- Мне нужно...
***
Мои частые опоздания на лекции уже вошли в норму среди преподавателей и однокурсников. Обычно я просыпаю и бегу, сломя голову, едва успев одеться и выпить кофе. Бегу по улицам, чуть ли не падая на заледенелых дорожках, благо университет совсем недалеко от дома, потом быстро по ступенькам на третий этаж, немного отдышусь у дверей, и смело дергаю ручку, захожу, извиняюсь и просачиваюсь за последнюю парту, где спокойно сплю до конца лекций.
А потом меня ожидает ночная прогулка с Ликой, дождаться которую никак не хватает терпения, поэтому я прихожу раньше, назначенного времени. Весна уже смело вступила в свои права, солнышко пригревало, щебетали птицы, ноги утопали в вязкой талой каше, которая еще совсем недавно была форменным снегом и льдом. Было так тепло, что мне захотелось снять шапку, что я и сделала с превеликим удовольствием, это ведь означало, что мое любимое время года - лето, уже не за горами. Потом я достала пачку сигарет и закурила. За последнее время произошло слишком много событий, и мне совершенно искренне казалось, что я - это не я, просто я переродилась в другого человека. Это замечали все, кто был раньше хоть немного со мной знаком.
Среди однокурсников я числилась придурковатой, замкнутой то ли избалованной богачкой, то ли наркоманкой. Смотреть на меня начали с высока, что мне не нравилось в принципе. И с некоторой опаской, это из-за того, что меня часто замечали в компании с нагловатой однокурсницей, кстати сказать, единственной, которая относилась ко мне непредвзято. Она, так же как и я, имела весьма сомнительную репутацию. Просто однажды я помогла ей сдать экзамен, а после она увесисто хлопнула меня чуть ниже талии, видимо, это считается дружественным жестом, и заявила, что теперь будет моей "крышей", и пусть хоть кто-то только попробует меня обидеть. Поэтому, как только я появлялась на лекциях, она осведомлялась, не нужна ли мне ее помощь, не придирается ли кто и все в этом же роде. Я отвечала, что все хорошо, и спрашивала как у нее с учебой. Она мне нравилась, правда. Наверное, потому что она никогда не пыталась залезть в душу, не задавала лишних вопросов, и вела себя естественно.
Репетиции в клубе давно приобрели ежедневный характер. Сначала мы с Ликой просто гуляли, бродили по городу в поисках чего-то занятного, а потом, ближе к вечеру шли в клуб. Лика почти каждый день хвалилась тем, что написала, или находится в процессе написания новой песни. В ответ она обычно ждала слов восхищения и признания. Она искренне хотела быть признанной и не скрывала этого. А такое поведение было само по себе достойно уважения. Ненавижу это наигранное геройство типа: "Я из кожи вон лезу, стараюсь, но только для себя, ах, не нужно мне ваше внимание!". Все равно ведь не правда, каждый из нас стремиться утвердить свою личность в первую очередь в глазах других людей, а потом и в своих собственных. Хотя, почему именно в такой очередности, никому не известно. Видимо, слишком много значит мнение окружающих, так было всегда, это нам прививается с детства: сиди тихо, не смотри косо, не показывай пальцем, а то, что о тебе люди подумают?
Лика немного опоздала, но это моментально потеряло всякое значение, стоило мне увидеть ее улыбку. Она тоже была без шапки, длинная челка падала на глаза, но это ей ни капли не мешало.
- Знаешь, я сегодня была в клубе, - с ходу выпалила она. - Антошка хочет, чтобы мы выступили со своей программой, понимаешь?
Антошкой Лика называла владельца клуба, такое обращение было позволено только ей.
- То есть, не как обычно, на разогреве у всяких недоумков, а с целой программой!
- Он сам тебе сказал? - дрожащим голосом спросила я. У меня руки и ноги онемели, ведь я еще никогда не выступала перед большим количеством народа.
- Да! - восторженно продолжала Лика. - Он как-то слышал нашу репетицию, ему чертовски понравилось! Эй, ты что? Струсила?
- Ничего я не струсила, - буркнула я.
- Вот я тебя сейчас снежками закидаю!
Лике это вполне удалось, тем более что я была поглощена своими тоскливыми мыслями о провале моей певческой карьеры.
Промокшие насквозь, но довольные мы пришли в клуб. С ребятами из группы я уже давно подружилась, они были веселыми пофигистами, с огромной склонностью к алкоголизму, что проявлялось почти каждую ночь. На тех людей, кто отказывался пить, а были и такие среди посетителей Антошкиного клуба, правда, редко, они смотрели с большим недоверием, как на инопланетян. Бывало, у ребят случались и загулы, и кризисы, и большие проблемы то с родителями, то с властями, то с девушками, но, не смотря ни на что, они были отличными мастерами, преданными музыке. К моему удивлению, у дверей нас встретил Антон Сергеевич, собственной персоной. Весьма привлекательный, с гордой осанкой и безупречной улыбкой. В общем, один из тех мужчин, кто призван покорять сердца и прекрасно знает это свое предназначение. Все его движения, слова и жесты, словно отрепетированные перед зеркалом тысячи раз, говорили, да что там, просто вопили: "Посмотрите! Я само совершенство!".
- Так это и есть ваша новая солистка? - ухмыляясь, спросил он.
- Угу, - ответила Лика, отряхивая с куртки мокрый снег.
- Хорошенькая, значит, выпускать на сцену можно.
- Блин, Тоня! Учи тебя уму-разуму, а толка нет, как нет! - выпалила Лика, кажется, в ее голосе даже нотки обиды прозвучали. - Это только в дешевых мыльных операх внешность имеет значение, моя группа, по-твоему, как называется, "Конфетки"?
- Бе-е-е, мерзость! - фыркнул Антошка.
- Ладно, извини, нам пора, - быстро сказала Лика и помогла мне снять пальто. - Пойдем, попробуем сегодня с той, новой. Она тебе нравится?
Я кивнула, повторяя про себя слова. На самом деле, я всегда боялась, что мне не хватит чувств, не хватит жизненного опыта, чтобы понять то, что Лика доносит через свои песни. Но она всегда говорила, что у меня отлично получается, конечно, не так хорошо, как у бывшей солистки, а кому нужен идеал?
***
Я сегодня болен, наверно тоской,
И полночный ветер не смотрит в глаза.
Я бреду по углу мостовой,
Закрываю встречным свои голоса.
Я, скорее всего, неудачно иду,
Видно день мой еще не настал.
Только видно кромешную тьму,
И обиды людской оскал.
Но я встану, не помеха, я силы найду,
Очертания города, вечной любви.
Как же я прикоснуться к тебе хочу,
Только мне же тебя никогда не найти
Лика предупредила, что сегодня репетиция закончится раньше, кто-то пригласил ее на вечеринку.