Чтобы цепануло надо проснуться и задуматься о деньгах. Где взять их? На чем бы ты не вис - на герыче или болтухе, витамине или траве - понадобится бакса четыре. Для начала, на дозняк. Другое дело, что дозняка будет мало. Цепанет тебя утром, часов в одиннадцать, двенадцать, потащит два, три часа и приотпустит. Держать будет, конечно, но уже не так. Схлынет волна, отступит сверкающее море, оставляя за собой сырой тяжелый песок твоей души и прибитый потащишься к вечеру, думая, где еще раздобыть бабок, чтобы вечером отрешенно смотреть в окно на искрящиеся в далеком сумраке звезды в плавной тишине, навеянной облаками терпкого дыма.
Но сейчас всего лишь три, даже без двадцати пяти, и время растянулось, как патока или клей, прилипший к тебе. Солнце застыло в зените и на улицу идти в лом. Кейф, конечно, отнимет зной у летнего дня, но в уличной суете, среди людей с обусловленным существованием, спешащих в сытое завтра, твое безусловное существование обесценится, станет неуместным и лишним. Снова утонешь в созерцании мелких незначительных деталей, а после, спохватившись, попытаешься выплыть, обрести утраченную целостность безусловности, но безуспешно, и в итоге тебя замкнет на собственной пустоте.
Спрятав расширенное сознание в комнатной раковине, ты находишься в безопасности. Ты выше всего на свете. Выше торопливой целеустремленности бизнесменов и неторопливой безнадежности бомжей, выше завтрашнего сытого дня и знойных солнечных лучей. Растянулся на прохладной перине кучевых и перистых облаков на горизонте, заторчал в вышине-глубине, успокоившись и застыв в безвоздушном пространстве и ничто не в силах поколебать твоей уверенности в себе.
Без двадцати время поработило стрелку, приклеив ее к циферблату, и остановилось. Чтобы зачать ее движение необходимо что-то срочно предпринять. Или принять. Чтобы стрелку отпустило, и время сдвинулось с мертвой точки, чтобы оно полетело-понеслось с головокружительной скоростью и нахлынуло упоенным радостью солнечным морским прибоем. Доза! А лучше - две, и волны зашумят в белом пенящемся тумане, унося тебя в безмятежность вечерней тишины. До чего же прикольно стоять у окна в летнем полумраке, глядя на пульсирующие в вышине звезды в полном торчке, зная, что в кармане лежит та волна, которая мягким толчком направит тебя к самому себе, подхватит и унесет в туманное завтра!
Чтобы успеть к салюту нужно двигаться сейчас, хотя дико лениво и в полный лом. Не пошевелить ни рукой, ни ногой - ты наглухо убит. Выражение "убит наглухо" наиболее адекватно отображает состояние ступора и, одновременно, каталепсии, возникающее, если ударить обухом по голове.
Стрелка, словно улитка ползет к без пятнадцати. Не пошевелишься, не воскреснешь! Пошевели мозгами для начала! Если мутить по минимуму, на дозняк, то понадобится четыре бакса, плюс бакс на дорогу. Можно, конечно, проехать и нахаляву в целях экономии, но не всегда получается красиво. Бывает, невидимкой прикинешься и проедешь, без никакого напряга. А бывает, кондуктор как начнет тебя жизни учить, а ты в этой жизни видел такое, что ей и не снилось и нервы у тебя тоже не железные. Ну и выходит скандал! А когда дома и в транспорте сплошные скандалы каждый день, сорваться немудрено. Дойдет дело до драки - любителей поучить зарвавшегося юнца хватает, убьешь кого-нибудь со злости или покалечишь. А в ментовке тебя обыщут, найдут кайф, и все твои родные и близкие, у которых не первый год одалживаешься, трепыхаясь судорожно в липкой паутине кайфа, узнают, что ты не божья коровка, слепо ползущая по жизни, а злостный наркоман, погрязший в наркоманском болоте по уши и к тому же весьма склонный к насилию. Все время помнишь о такой возможности и держишь эмоции под контролем, предпочитая глобальному разоблачению временное унижение, потому что хочешь остаться хозяином своей судьбы, даже будучи рабом кайфа с ежечасно меняющейся от употребления наркотических веществ личностью.Лучше не вспоминать, сколько денег ушло в пустоту, пройдя через твои руки. Сколько джипов на них можно было купить - пять или десять?
Холодным потом истекаешь при мысли о том, что вскроется вдруг система изощренной лжи и отнимут у тебя вечернюю тишину, вечерний звон. Но и тут кроется свой адреналин - тем сильнее хочется взять, несмотря ни на что и вопреки всему, чтобы доказать неограниченную свободу своей воли.
Конечно, воровать и грабить ради наркотиков, последнее дело. Рисковать свободой ради иллюзии свободы, потому как в дозняке свобода мнимая, в натуре глупо. За ложь и грабеж во имя дозы рано или поздно придется ответить, и если ты человек неглупый, то прекрасно это понимаешь, но фокус весь в том, что таковое понимание лишь прибавляет адреналина в крови в процессе добычи кайфа и радости по поводу удачно украденного мгновения жизни. Моменты в море! Остановись, мгновенье, ты прекрасно!
Ну вот и нащелкало три часа. Двигайся, двигайся, чтобы не замерзнуть! Одолжить что ли у Володи, соседа с первого? Но вчера уже занял у него два бакса. Еще два погоды не сделают, а четыре у пенсионера взять нереально - отпадает. Может с Саньком сброситься? Пара баксов у него найдется наверняка, два у Володи возьмешь, если даст, вот тебе и дозняк. Набираешь номер Санька, но его нету дома, где-то уже кайфует, наверное. Мать не даст, лучше и не пытаться. Вчера уже взял у нее десятку, сказал, что одолжил деньги, чтобы поздравить одноклассницу с днем рождения и вернуть их нужно, как можно скорее. И позавчера, и позапозавчера брал у матери деньги. Тогда, может, занять у бабушки, как всегда и не отдать, ведь она так тебя любит? Мысль идентичная действию.
На дорогу в Вецмилгравис нету денег. Поэтому бакс одалживаешь у соседей или бутылки сдаешь. В лучшем случае тащишься из Пардаугавы в Вецмилгравис полтора часа, да еще в Грависе пару часов унижаешься, пускаешь сопли, обещаешь, что отдашь. Ведь тебе должны двадцать баксов на последнем месте работы были. Их ты, конечно, уже получил и потратил понятно куда.
На сей раз лицедейство приносит десять баксов. Восемь - на кайф, бакс на дорогу, двадцать центов на папиросы, да еще двадцать, за те, что брал в долг в прошлый раз. Шестьдесят центов в остатке уйдут на бутылку пива для снятия чрезмерного нервного напряжения. С безнадежно испортившимся настроением - опять обманул святую веру родного человека - на последнем издыхании ползешь к чавым. Потом, мимо ментов, обратно домой с заветным пакетиком в кармане.
Зайдешь в соседний подъезд своего дома, забьешь на четвертом и куришь, куришь, куришь.Треть косяка сдуешь и почувствуешь, вот оно - зацепило-накатило-цепануло-нахлынуло-поволокло-потащило за собой клубами сизого дыма! Откроешь окно, чтобы не воняло, и так уже соседка с пятого, Жекина мать, орет, что достал ее запах анаши в квартире каждый день, ну и ядреный же корень, черт его дери, как на кашель пробивает! И вот начинает цеплять каждая тяжка, все сильнее и круче, производя в голове твоей углубление, наполняемое звенящей пустотой, и внезапно ощущаешь из пустоты прилив сил и неземного восторга - ты с любимой наедине, ты на волне, и она несет тебя по небу над городами, морями, лесами. Тело тяжелеет, становится непослушным и пластилиновым, белый туман окутывает мозг - анабиоз, анастезия, алогичность, анафема. На горизонте вздыбились цунами облаков, наступающих с моря, приковывающих взгляд силуэтами олимпийцев. Отвесная фиолетовая стена Сальвадора Дали режет небо напополам и ровный ее край позолочен спрятанным солнцем.
Последняя треть самая трудная. Косяк тяжелеет вместе с держащей его рукой, все труднее становится втягивать едкий дым и держать его во чреве. Выпускаешь дым - пых! - изображение становится четким, оглушая и звеня, и ты берешь бразды правления пластилиновой реальностью в свои руки. Вот оно то, ценой чему были унижение и страх разоблачения!
Последняя тяжка, и гильза летит в окно, а ты медленно и долго плывешь в полумраке подъезда к свету и ныряешь в него. По кайфу! А вот и Санек, собственной персоной!
- Как ты?
- Да я уже!
- Да я тоже только что! Неплохо взяло!
Потягивая пивко, базарите о том, о сем, где какой кайф, как цепляло в прошлом году и как цепляет в этом. Алмазный день тускнеет, подступает вечер. Пиво ложится на подкур тяжело, но зато несколько сглаживает обострившееся состояние ума и прикрывает балдахином плоти обнаженную душу.
- Пыхнуть бы еще, - задумчиво намекает Санек.
" Да, пыхнуть еще было бы неплохо, вдвоем веселей" - мысленно соглашаешься ты.
- Может забьем по паре баксов, - предлагает он и развивает мысль, - тут недалеко на районе новая точка открылась недавно, представлю тебя, если хочешь.
"Новая точка, неподалеку от дома, это хорошо," - прикидываешь ты, - "не надо тратить два - три часа драгоценного времени и ехать на Одессас к Атамару, на Лубанчик к Полоне, в Золик к Галчонку, тащиться на пластилиновых ногах по центру до Стабу или преодолевать шесть километров до Марупес и Руты." Поневоле вспоминаешь, как ходил к Руте ежедневно за четвертью, половиной, граммом, иногда по два-три раза в день, в торчке, голодный и злой, с трудом переставляя онемевшие от усталости ноги в тяжелых ботинках, а она принимала тебя за мента.
- Лады, - говоришь ты, и вытягиваешь козырного туза - пакетик с заветной четвертью и папиросу.
Обычно, когда имеется кайф, данное обстоятельство вдохновляет и деньги даются легче. И правда, Санек моментом одалживает четыре бакса у соседки и, курнув четверть, оживленно беседуя и прикалываясь, на волне вы направляетесь к некоей точке в пространстве, где имеется материализовавшийся кайф. Но нежданчиком выходит облом - кайфа нету, раскупили весь, через час, говорят, будет, но будет ли в натуре, неизвестно.
- Вилы, - тянет Санек и смотрит уныло. У тебя в душе тоже сплошной облом. Нет ничего хуже, когда есть деньги, настроение, а кайфа нету или надо ждать. Всю наличность, ведь, привыкаешь мгновенно обращать в кайф, пока она не превратилась во что-то еще. Тащит нормально, курнули то каких полчаса назад, но пока имеются силы для поддержания движения и желание еще одного вечернего косяка, надо их куда-то девать. Есть ли товар у Руты в Марупес неизвестно. В городе, то бишь в его центре, скорее всего кайф есть, но нету бакса шестидесяти центов на проезд, а проехать бесплатно вдвоем труднее, чем одному.
- Может завтра с утра, сегодня лениво уже, - малодушно предлагает Санек.
- Завтра будет завтра, - отвечаешь ты и принципиально делаешь в одиночку три километра до Руты и столько же обратно, с трудом сжимая в тяжелой, потной, ватной ладони обернутый фольгой заветный зеленый шарик. Потом происходит подрыв на лестнице в спокойствии ночи, неторопливый и смачный с еле слышным потрескиванием папиросы в тишине, нарушаемой пением птиц. Волшебная ночь плывет над землей, мерцая разноцветными звездами, и ты уплываешь с ней в ее невесомость. А после - летишь домой, наскоряк ешь, ощущая себя космонавтом на Луне, стараясь не встречаться с матерью глазами, и, падая в мягкую постель, засыпаешь.
.
Родители посвятили тебе столь значительную часть жизни, времени, любви и внимания, с таким тщанием развивали в тебе культуру тела и духа, делая все для того, чтобы ты стал полноценным членом развитого общества, что теперь, когда из чувства дурацкого противоречия ты променял на искусственный рай их любовь, пустил по ветру свою культуру, тем самым вероломно предав их, неизбежно ощущаешь себя подлецом и изо дня в день это ощущение усиливается. Еще большим негодяем чувствуешь себя при мысли, что понимаешь абсолютно все причины и следствия, но не в силах ничего изменить. Университет брошен за три месяца до его окончания, из-за того, что как раз тогда ты плотно подсел на кайф, и чтобы восстановиться и нормально учиться в нем нужно не курить, по меньшей мере год. Перспективные денежные места беловоротничковых управленцев упущены по той же причине, но родителям не растолкуешь, что тебе просто захотелось словить больше всех кайфа. Отец стремительно спивается, и виноват в этом ты. Матери шестой год кряду лжешь в глаза, что вскоре все наладится, найдешь нормальную работу, закончишь университет, пойдешь на курсы, заведешь подругу. Да, кстати, ходил в университет, там сказали, что должен десять долларов библиотеке за потерянные книги- лжешь ежедневно, чтобы раздобыть денег на очередную дозу, и уже нету сил и желания и не находишь слов, чтобы придать лжи хоть сколь-нибудь правдоподобный вид. Врешь неумело и напропалую, как ребенок, и твое морально-эмоциональное состояние в конечном итоге уже не меняется к радости при помощи алкоголя и наркотиков, а угрызает изнутри денно и нощно, словно червь, и ты знаешь, что выхода нет. Ведь ты в "системе" слишком долго, уже слишком много лет для того, чтобы завязать на день, неделю, месяц, и где гарантия, что через месяц адских мук, тяжких дум, беспощадных угрызений совести опять не сорвешься в бездну, после очередного дружеского предложения кайфом спаянного с тобой воедино брата или после неспровоцированной секундной слабости, во мгновение ока перечеркнув ежесекундные усилия изломанного альпиниста, ползущего к вершине со дна пропасти. Когда ты внутренне давно смирился с поражением, перестав лгать самому себе и откладывать победу на потом и все не можешь упиться самоупоенной отрешенностью Нарцисса, глядящегося в море смерти. Наркотики и алкоголь стали единственной усладой, единственной целью твоей жизни с раннего утра до позднего вечера, на шесть бесконечных лет. Чтобы вновь на мгновение погрузиться в детскую беззаботность, ты вынужден превращаться в вурдалака, прикрывающегося маской невинности, с пониманием всей низости такого обличья и ненавистью к себе. А между тем, темная воронка бытия кружит все быстрее, с каждым днем засасывая тебя все стремительней и глубже. Все больше искусов и препон ставит на твоем пути судьба, чтобы спасти тебя от себя самого, только ты не согласен на спасение.
Да-а, но от ответственности, как ни старайся, никуда не денешься, даже в химерическом раю. От проблемы постоянного выбора некуда скрыться. Курить не курить - не вопрос, как - быть или не быть? - на них ты ответил давным давно после нескольких лет ежедневной мучительной борьбы. Но вот взять ли деньги в Вецмилгрависе или в Илгуциемсе, а может никуда не ездить и одолжить у соседей?
Совершить ли двухчасовую поездку к Одессе или трехчасовую к Лубанчику без билетов на перекладных с нервотрепкой, а то и две-три поездки в день, да и менты там зверствуют - девять часов пути в полуобморочном невменяемом наглухо укуренном состоянии не пимши-не емши в переполненном транспорте на нервяках с кондукторами, контролерами, ментами, барыгами, ждущими от тебя денег, которых нет. А у Руты кайф покруче будет, с двух тяг вставляет и держит пару часов, и в город ехать не надо, но дома она много не хранит, пять граммов всего, шмона боится, а вдруг у нее нет уже? - постоянно у ворот частного дома очередь из джипов и мерсов, как в Мавзолей - тогда придется возвращаться, ждать и опять переть 6 километров по опостылевшей дороге, или на "мешок" поехать? Неподалеку от Одессы из окна второго этажа круглосуточно спускают кайф на веревке в мешке, но товар там средний, а хочется только реально высшего, лучшего плана, какой можно достать за вымученные деньги.
Но вот, наконец, выбор сделан. Приехали. Теперь, сквозь толчею рынка и мельтешение лиц к Одессе-маме. Можно взять и не доходя до нее, у церкви, где торгует очередная чавая. Ее барыга платит ментам, поэтому товар берешь без напряга и спортивного интереса. А если нет ее или у нее нет или просто хочется адреналина, тогда на пару сотен метров дальше, к Одессе. Стоял себе в центре города бастион, в нескольких квартирах которого цыгане держали круговую оборону, прочно заняв нишу торговли анашой. Нынче другая эпоха настала. Чавеллы на измену подсели. А вот раньше бывало...
Идешь, значит, по Одессе наглухо убитый, по уши в каннабисе, весь из себя невменяемый, а бобики носятся туда-сюда, как угорелые и смотрят употребляющих ребят от пятнадцати до тридцати. Вычислить их даже в толпе человеку знающему не составит труда, а уж в Одессе - трех домах, образующих глухой двор, из которого через подворотню выходишь на пересечение пяти дорог, ты для ментов, как на ладони. Зарплата у них не ахти какая, вот и ловят наркоманов в надежде разжиться сотней-другой баксов, да курнуть конфискованного кайфа. Конвейер у них отлажен не хуже, чем у барыг. Не, ну были бы деньги, не было б проблем. Но если с трудом наскребаешь денег на дорогу, да еще папирос у бабок в долг берешь, чтобы не улетучивался кайф из сигарет словно вода из каменки, единственный выход для тебя не попадаться, смотреть в оба, думать о себе, что ты случайный прохожий, может быть поверят, может не остановят, когда идешь по известной всему городу Одессе, а мимо проезжают менты. Если что не так... Ну по голове дадут, кайф отнимут - по барабану - удар держишь нормально, сколько их было в ринге и по жизни! А вот если вскроют кто ты, откуда, да стуканут родителям твоим, на чьем попечении-иждивении ты, великовозрастный оболтус, находишься, а они, ведь, гибнут из-за твоего порока, совсем не в кайф будет! И так деньги даются с каждым днем труднее, как и ложь, становящаяся все более изобретательной. Ходишь по краю, отыскивая вдохновение в адреналине. Вот менты проехали мимо, как раз, когда входишь в заветный подъезд, направляясь в десятую хату, и когда выходишь из него едут метрах в ста. А вот они проезжают мимо, как раз в тот момент, когда, спустившись с кайфом по лестнице, собираешься выйти на улицу и встречаешься глазами с тремя парами пытливых глаз. Они исчезают из поля твоего зрения, и у тебя секунд десять, а то и меньше для принятия верного решения. Интуиция подсказывает, что из подъезда выходить не стоит, повяжут моментом. Поэтому возвращаешься в предбанник, у лестницы. Теперь сбрасываешь, а в случае обнаружения уходишь в полную несознанку - мол, что вы мне наркотики подбрасываете и дело шьете, поди докажи, что это твое, а на понт и психологию тебя не возьмешь. Но хочется что б не нашли, не докопались, хочется развести их, как всегда, красиво. На пол бросать не стоит - найдут обязательно. Мыслить надо нестандартно. Вот дверь, ведущая в подвал, закрыта замком на ржавую щеколду, можно затолкать пакетик за нее... но в последнее мгновение тебя осеняет, и ты кладешь его на распределительный щит у самого входа.
Через несколько секунд заходит мент, метра под два ростом, смотрит на тебя и приглашает пройти для обыска в микроавтобус. Ты медлишь и изображаешь страх на уровне чувств, чтобы он ощутил его, и начал презирать тебя за это, ведь презирать значит недооценивать. Есть контакт - он уже переводит взгляд с твоих рук на пол.
"Раз не вышел и боишься" , - логично рассуждает мент, "значит сбросил" - и он прав, только презирает тебя за страх, ему и в голову не приходит, что кайф внаглую лежит прямо за левым его плечом, словно у официанта на подносе, стоит ему голову повернуть. Но в голове его мысль о твоем страхе, и она вертит ею в нужном направлении, и глаза его шарят по полу. Первый раунд за тобой. Раунд второй.
- Все из карманов.
С невинным видом и с удовольствием вытаскиваешь из дырявых карманов и кладешь на столик в микроавтобусе с синими полосами грязный носовой платок, а за ним - пару папирос. Они, конечно, улика, но косвенная - главного то нет, а на нет и суда нет. Высокий еще раз отправляется осматривать подъезд и возвращается, естественно, ни с чем. Тебя отпускают.
Бой выигран и полграмма курятся с особым смаком. Вспоминаешь другие подобные случаи. Помнишь, на заре твоей юности? Боже, неужели это когда-то было с тобой?! Когда вместо университета ты целеустремленно направлялся в кафе под названием "Кактус", в котором все желающие, помимо обычного ассортимента любого кафе, могли приобрести разнообразные стимуляторы, и где по этой причине время убивали неформалы, фотомодели, бандиты, сколовшиеся бомжи с десяткой на игле за плечами, куда по слухам захаживали даже депутаты, и всех их объединял кайф. Там все было схвачено, за все заплачено, можно было спокойно и цивилизованно раскуриться прямо в кафе или на улице, побалдеть с тебе подобными, но земной рай, увы, не вечен, и когда, через несколько месяцев чьи-то интересы пересеклись, в первый раз ты ушел за полчаса до облавы, а во второй, когда повязали все двадцать пять человек, находившихся в заведении, за десять минут. Просто повезло, что ты заметил, как неожиданно торопливо покинула кафе одна из трех дилеров, торговавших травкой, после того, как к ней подошел и что-то прошептал на ушко какой-то парень.
А помнишь на Лубанчике, два косяка валялись в траве, в нескольких метрах от бобика, а менты, проезжавшие мимо в момент передачи кайфа из окна, знали точно, что вы с Лехой взяли его и потому шмонали особенно рьяно, проверив каждый миллиметр одежды, вплоть до носков? Или как вы с Юрком забивали на набережной в машине, когда менты приняли вас за воров, и кайф валялся на полу, пока они проверяли документы на машину? А тот случай с Пашкой, когда ночью вы заехали в док, чтобы раскумариться, а с близлежащей стоянки вызвали ментов, предполагая, что поздно ночью в док заезжают, чтобы избавиться от тела, и ты, скуривший уже шесть косяков, беспомощно смотрел, как такой же укуренный Пашка объясняет ментовской своре, жаждущей крови, что вы заехали справить нужду. Или как вы с Юрком стояли в тамбуре электрички, и ты весело размахивал перед ним, державшим открытую бутылку вина и зажженную сигарету, косяками в тот самый момент, когда в тамбур вошли трое в форме, и ты едва успел спрятать косяки в карман одним быстрым, незаметным движением, благодаря чему обшмонали только Юрка, и вы благополучно кайфанули после. Или тот случай с Пашкой, когда два бобика с включенными прожекторами носились по Лубанчику в поисках жертвы, во время вечерней облавы, а вам позарез нужен был кайф, ждать вы не могли - не было времени, и пошли вы за ним через центральную, ярко освещенную фонарями площадь, у троллейбусной остановки, что было чистым самоубийством. Ты еще сказал Пашке, чтобы держал треть коробка с кайфом, завернутую в бумагу, в руке, когда он начал засовывать ее в карман куртки, и вас взяли, но перед этим Пашка красиво скинул обернутый бумагой корабль так, что ни четверо ментов, ни толпа чавых человек в двадцать, наблюдавшая за этой сценой, ни ты сам, никто не заметил его движения, будто некий ангел накрыл коробок своим крылом, и после обыска вы стали чуть поодаль и ждали, когда менты уедут, а дождавшись, подобрали кайф и в двенадцатом часу ночи курнули третий по счету здоровенный косяк бомбовых голов в Плевках, у Пашкиного дома, и в первом часу ночи ты шел по Вантовому мосту, укуренный, как сто афганцев, а в девять утра выступал в роли переводчика на переговорах между неким страховым агенством и Ллойдом, по страхованию груза нефти на лимон, проходивших неподалеку от Лубанчика. Или как вы с Лехой кумарили в соседнем с точкой подъезде, помнишь? Когда на самом интересном месте в клубы сизого дыма с улицы ввалился мент в гражданке, возбужденно размахивая корками, когда появилось искушение вырубить его и сделать ноги, но с улицы донеслись какие-то крики, может облава, подумалось тебе, и ты уронил косяк на пол, наступив на него, послушно повернулся лицом к стене, подняв руки, позволил себя обыскать, и обшмонав тебя, раскрыв бесчисленные карманы твоей пуховой куртки, мент обнаружил сложенный вчетверо листок, с начертанным черным по белому стихотворением "Душа Наркомана", а у Лехи он тогда нашел косяк и потащил в участок, но Леха сбежал от него по дороге. Или как вы с Лехой и Пашкой в первом часу ночи шли домой к Лехе, чтобы спокойно раскумариться там, а вместо этого попали в участок с гашишем и анашой в карманах по подозрению в нанесении тяжких телесных Лехиному соседу по дому, правда тогда вас отпустили довольно быстро, не обыскивая. А как вы с Пашкой зашли в подъезд в центре города, чтобы разрезать марочку на две части твоим миниатюрным перочинным ножом с длинной лезвия сантиметра три, и Пашка стал резать ее на подоконнике, а ты стоял и смотрел в окно и встретился взглядом с каким-то прохожим, и Пашка уже съел свою половину и держал твою половину на кончике ножа, когда в подъезд ворвался этот прохожий и стал кричать, чтобы вы не шевелились, держа руку во внутреннем кармане куртки, а ты нагнулся и слизнул марку с кончика ножа.
Безусловно, запретность плода сыграла свою роль в приобретении привычки. Хотелось непрерывно испытывать запретную сладость.С грустью и ностальгией вспоминаешь, как выходил на околоземную орбиту с ускорением в десять же, словно в цветном кинофильме и думаешь: "Почему теперь, внезапно, краски поблекли? Что изменилось с тех пор? Повзрослел, поистаскался или сама жизнь стала иной?"
Понимаешь, как безвозвратно канула в вечность твоя безбашенная и бесшабашная неповторимая молодость.
Ты постоянно под кайфом, а в глубине души у тебя все время такое чувство, что что-то очень не так. Вероятно, потому что кайф перестал быть средством и стал целью.
Орбиты друзей твоей юности, с которыми провисел в веселой круговерти под куполом не один год почему-то стали удаляться от твоей орбиты, и безусловный коллективный экстаз сменился все более частым несовпадением мысленных векторов, возможностей и желаний. И вот уже они смотрят на тебя с пренебрежением, как на наркомана, потому что, незаметно для себя, ты в него превратился, но не желаешь этого признавать, и полное взаимопонимание между вами переходит во взаимную злость. Чем больше препятствий, тем сильнее обида на весь мир, тем сильнее желание кайфа, вопреки всему миру. Полный мороз наступает у тебя в душе, вакуумный холод, растопить который, правда лишь на мгновение, способен только кайф.
Просыпаешься со слезами на глазах - дает о себе знать грамм, скуренный вчера. Вспоминаешь, что позавчера должен был отдать соседке с третьего два бакса. Обязательно нужно отдать сегодня, чтобы одалживать и впредь. Да еще Володе два, все время он тебя выручает. Значит, по любому необходимо достать на сегодня четыре бакса, чтобы избавиться от гнета морального долженствования. А это, в свою очередь, означает неизбежный скандал по поводу утекающих в никуда крупных сумм денег. При таком раскладе придется взять еще четыре, на дозняк или нет, восемь, на полграмма и шесть на какой-нибудь алкоголь, чтобы поправить настроение после. Итого - восемнадцать.
Завтракаешь без аппетита. Со вчерашнего тащит вовсю. Ощущаешь себя бананом в кожуре и яйцом в скорлупе, инопланетянином, да всем чем угодно, только не человеческим существом. Вчерашний кайф превратился в темный осадок, в кучи мусора на морском берегу после бури.Словно намокшая вата облепила плоть изнутри. Ярко светит солнце, раздражая нежные глаза. Закрывая их, валишься на кровать, и мозг сосредоточивается на одной мысли - где взять денег, чтобы зажечь?
Время подползает к одиннадцати. Звонит телефон.Санек, наверное. Живет он в соседнем подъезде, знаешь его с детства, да и выкурил с ним немало. Бывший твой троюродный брат. То есть, сестра его отца вышла замуж за брата твоего отца и вы были братьями через ныне покойную двоюродную сестру Анну. Мог ли ты предполагать шесть лет назад в тиши дачного приморского рая, что Аня погибнет в автокатастрофе, а ее родители будут убиты? Упокой, Господи, их души!
Санек брателла нормальный, только в последнее время как-то изменился. Наверное возомнил о себе невесть что, может потому что по старой памяти ты, словно добрый Дед Мороз, зачастил к нему после Лубанчика в одиннадцать утра с граммом на кармане, а халявный кайф развращает без базара, особенно поутру, вот и смотрит свысока, а может так только кажется по обкуру? Когда много куришь, подчас становишься чересчур впечатлительным и чувствительным, так что при всем желании не в состоянии разобрать уже, где правда, а где ложь.
Санек курит не так, как ты, хотя тоже немало. Здесь косячек, там косячек, в толпе, как полагается, экономно и рационально расходуя на кайф имеющиеся у него небольшие суммы денег. Твоя толпа с круглосуточными загулами и римским размахом уже далеко в прошлом. Несколько лет стоишь лицом к лицу с самим собой и ежедневно, без праздников и выходных, решаешь одну проблему - где достать? - пристрастился к траве, к ее тихо звенящей пустоте.
Тяжелые наркотики типа ЛСД, экстази, амфетамина позволяешь себе лишь время от времени, хотя концентрирующий эффект, производимый ими на организм и кажется очень прикольным, в особенности по сравнению с расслабляющей повседневностью марихуанны. Парадоксально, но факт - достать так называемые тяжелые наркотики гораздо легче и менее рискованно, чем легкие - вероятность того, что тебя повяжут в условленном месте во время получения товара от независимого дилера, торгующего с помощью пейджера или мобильного телефона, невероятно мала, намного меньше, чем при приобретении четверти грамма анаши в общеизвестных притонах. Просто зная не понаслышке о том, что такое кайф, не хочешь увеличивать скорость русской рулетки и приближать неизбежную потенциальную расплату за удовольствие. Пусть еще существует в этом мире что-то, что может тебе его доставить.
В силу вышеизложенного дозняк твой на протяжении двух последних лет прост и неизменен, как и ежедневный маршрут - Вецмилгравис или Илгуциемс, потом Одесса или Лубанчик, полграмма дури, четыреста дешевого бренди в кафеюшнике неподалеку от дома.
Взорвешь полкосяка, вставит тебя, как следует и заходишь в кафе весь из себя особенный в тайном ореоле зацепа - накатить 0,2, балдея под музыку. Скуришь вторую половину, и уже основательно прибалдевший, приземляешься за столом, чтобы неторопливо раскатать еще двести, а после - домой. Преодолеешь триста метров в полной нирване, отоспишься к приходу матери, поужинаешь, и часов в девять-десять ты снова на посту в соседнем подъезде, на четвертом этаже у окна, что напротив Санькиной двери, растягиваешь вечерний косяк, наслаждаясь безмятежным летним, осенним, зимним, весенним пейзажем за окном.
Ежедневное удовольствие обходится в пятнадцать баксов. Ради меньшего и шевелиться лень. А Санек вечно предлагает на четверть скинуться, для начала, а потом соскакивает и стыкуется с кем-нибудь поперспективнее - у него свои схемы. Тебе же приходится думать дальше и по обкуру тащиться в Гравис в переполненном автобусе, а вчера ты уже брал у бабушки десять баксов, налгал с три короба, ну и выручила она тебя в тысячный раз по доброте душевной, во имя святой любви, что же лгать сегодня, извиваясь, как уж на сковородке, пряча мертвые глаза?
"В Гравис ехать сегодня определенно в лом. Значит, остается Санек с его четвертью, а в течение дня глядишь и нарисуется что-нибудь посущественней, было бы желание" - думаешь ты, направляясь к телефону.
- Выходи, - говорит Санек, - побазарим.
И вот вы уже сидите на скамеечке в тени, глядя в пространство перед собой, как опытные игроки в покер, тщательно взвешивая каждое слово, и Санек блефует, зная о твоей лихорадочной жажде кайфа, ему, мол, много не надо, не то, что тебе, а ты не блефуешь - устал от лицемерия и не скрываешь желания, наоборот - афишируешь свою жажду из чувства противоречия и ненависти к фарисейству, вызванному материальными или любыми иными условностями.
В данный момент твой интерес сосредоточился на золотых зубах Сашкиной бабки. Все равно валяются на полке без дела. А могли бы спасти вас сегодня, решить проблему, как решали уже неоднократно. Если заложить их, появятся двадцать пять баксов. На шестнадцать можно взять грамус, а на оставшиеся накатить пивка или бренди, сколько выйдет с девяти баксов? - по два с половиной литра пива или по триста пятьдесят грамм какого-нибудь алкоголя на брата, да и травы всего по полграмма, не больше обычного твоего дозняка и стоит ли напрягаться, а потом еще доставать денег, чтобы выкупить заклад, потому что Саньку денег на него взять негде, он не работает, можно подумать ты работаешь, просто тебе якобы больше хочется, а за это надо платить, а может покрепче чего - колес каких, но тогда придется ждать вечера, пока Янчик освободится, пока ему достанут, а ждать в лом . Логическая цепочка прокручивается у тебя в голове, и ты знаешь, Санек в курсе, о чем ты думаешь, ведь, когда торчишь на одной волне годами, мысли становятся параллельными, а поэтому, иногда и перпендикулярными, и ты знаешь, что в тот момент, когда он уловил направление твоей мысли, кайф перестал интересовать его - свое он по любому возьмет в другом месте, а интересует его, как ты, опустившийся наркоман, томимый жаждой кайфа, подашь тему, и в последнее время так происходит все чаще. Тебя же буквально бесит любое препятствие, стоящее у кайфа на пути, тем более, совсем не братский интерес к твоей душевной боли от брата, с которым делишься всем, что у тебя есть - кайфом, во имя которого приходится преодолевать такое бесчисленное множество препятствий. Поэтому молчишь, думая, что может тебе всего лишь кажется, и Санек насмешливо косится в твою сторону.
- Ну что, скинемся по два, - наконец предлагает он.
Отчаяние окутывает мозг. Ради четверти и на улицу можно было не выходить. Но представляешь себе путь из Пардаугавы в Вецмилгравис, объяснения по поводу восемнадцатибаксового или для ровного счета двадцатибаксового долга и думаешь:
- " Может затащиться сегодня по тихому без скандалов и унижений, пусть реальные долги подождут, хоть и досадно покрывать залог с бабушкиной пенсии?"
Поэтому и предлагаешь в ответ:
- А может золотишко сдать?
- Золотишко, - задумчиво тянет Сашка, выжидательно глядя в пустоту перед собой - мне потом опять одному ехать его выкупать, не-е-е.
Хочет еще, чтобы ты его упрашивал. Не дождется. Затем, некоторое время спустя, видимо тоже подумав о грамме, Сашок добавляет:
- А деньги когда отдашь?
Проблема решена и до завтра можно расслабиться. Санек берет золото, паспорт, и вы едете в ломбард в центре, получаете двадцать пять баксов за зубы.
- А, может, амфика, - предлагаешь ты, как только в руках у Санька появляются деньги, ощущая приступ знакомой лихорадочной дрожи, когда весь мир лежит у тебя на ладони.
- Амфика, - задумчиво тянет Сашок с заблестевшими глазами, словно пробуя слово на вкус, пересчитывая купюры.
- Полграмма, двенадцать баксов всего. На остальные можно накатить.
- А где?
- Да через Пашку, он кричал, что может достать.
Саньку известна несолидность, стоящая за этим именем. Неохота, конечно, доствавать через него, поскольку он дискредитировал себя своим поведением, примитивным и расчетливым. Пропагандируя равенство и братство, Пашка вечно стремился сделать на тяжку, а то и на две-три больше остальных, справедливо полагая, что будет подвергнут молчаливому осуждению за такую мелочность, но свое возьмет. Он знал, что наглые ходы сойдут ему с рук из-за его Пежо 405. Что ни говори, а машина усиливает кайф, прессуя расширившиеся сознания в одно ограниченным пространством, чем Пашка и пользовался без зазрения совести, выступая в доминантной роли водителя. Но что поделаешь, раз другого выхода на амфетамин нет, а на экстазиновые колеса все двадцать пять гринов и уйдут и, в конце концов, Санек соглашается с твоим предложением.
Пашка появляется через два часа, во время которых вы с Саньком бесцельно слоняетесь по городу, заигрывая с красавицами, изнывая от скуки и нетерпения, берет деньги и исчезает, заявив, что необходимо съездить за амфетамином на Юглу, и что будет он через час. Уже, когда он растворяется в толпе, понимаешь, что это наглая ложь - до Юглы и обратно часа полтора по минимуму, значит стрелку с дилером он забил где-то в центре, а вам солгал, преследуя какие-то свои неблаговидные цели, скорее всего в надежде располовинить половину, весов то у вас нет, но ничего не поделаешь, кто не успел, тот опоздал.
Через час он появляется вновь, уже на волне - невооруженным взглядом видно, да он и не пытается это скрыть, наоборот - весь из себя деловой и энергичный, бежит метров на двадцать впереди, не обращая на тебя внимания, в знак демонстративного презрения к наркоману, а с ним ты скурил тонну. Заведя в подъезд, он вручает вам пакетик с белым порошком и, торжествующе улыбаясь, удаляется - мол развел вас, как лохов и ничего не докажешь.
Да, чем дальше по жизни, тем больше убеждаешься, что у наркомана нет друзей, одни враги кругом - барыги, наживающиеся на тебе, менты, ждущие момента, чтобы тебя унизить, окружающие, презирающие тебя за твою слабость, да что там говорить, если сам себе враг. Только родители и могут тебе помочь, да еще кровные братья и сестры. Настоящая дружба между наркоманами невозможна, а если и возможна - то ненадолго, вскоре ее вытеснит простое совпадение интересов, на смену которому рано или поздно прийдет их несовпадение.
Через час амфетамин снюхан, и получили вы с него лишь пятнадцать минут едва ощутимого кайфа, да улучшившуюся резкость изображения, все равно, что аспирина приняли, а двенадцати баксов, как не бывало. Сидите с Саньком в кафеюшнике, проклиная Пашку на все лады, взяли 0,2 бренди. Удружил друг Пашка!
Бренди разгоняет кровь или амфетамин разгоняется по крови, и появляется легкий балдеж, но все равно не то, на что ты надеялся, не то, чего ждал. Хочется напиться, чтобы снять облом , но Санек не желает тратиться на алкоголь - тебе же меньше отдавать надо будет, - говорит он, думая уже о своем. Все сегодня не так, как надо.
В девять ты уже дома с неутихающей болью в душе. Она, эта боль жжет тебя изнутри, подгоняя словно хлыстом. После крупного разговора с матерью, после двухчасового скандала, двух часов непрерывных и справедливых упреков, увещеваний, призывов остановиться и задуматься над тем, что делаешь, ложишься спать опустошенный и безмятежный одновременно - в ящике стола покоится счастливый лотерейный билет, заветная купюра в двадцать баксов - завтра можно отдать долги и кайфануть. В тысячный раз одно и то же.
А ведь когда-то все было совсем не так, и когда с удивлением вспоминаешь об этом, охватывают скорбь и злость лютые до жути. Вспоминаются золотые деньки, когда еще не чуял под собой отяжелевших ватных ног, когда мысли были светлы и невинны, душа цвела и пела, а косяки казались детской забавой, воскрешающей радость еще не позабытого детства. Денег хватало всегда, на все и на всех, и ты вступал в мир, кайфуя, уверенный на все сто, что никогда не попадешь в число несчастных калек, именуемых наркоманами, только не ты - расхожая фраза. Но вот минуло шесть лет и одержимее и расчетливее наркомана не найти.
Вспоминаются первые эксперименты с ЛСД, когда вы с Юрком и Лехой закатывались "котами", марочками, содержавшими пятикратную дозу ЛСД. Помнишь, съели по половине каждый - какой яркой была алмазная россыпь сказочных звезд на таинственном темно-синем, бархатном небе, как радостно струили они на вас свой чудный свет в первую волшебную ночь от сотворения мира, созданного исключительно для вас, чтобы в нем наяву сбывались ваши самые заветные желания! Как загадочно светила луна и облака переливались и таяли, рисуя кистью времени заоблачные глаза, улыбки и расплывчатые призрачные миражи!
А помнишь, как закатившись "волшебниками", вы с Юрком шли по берегу Гауи в пять часов утра в неровном его свете, чтобы встретить удивительный рассвет на морском побережье и, выйдя на него, увидели на песке надпись С ДОБРЫМ УТРОМ МОРЕ!!! начертанную кем-то неведомым специально для вас, в знак того, что вы правите миром, и сотни чаек кричали в экстазе полета о том же самом, и вы разделяли экстаз их бытия, глядя на распускающийся алый бутон зари на горизонте, иснкрустированный кремовыми и ослепительно белыми облаками, источавшими неземной свет. А по дороге обратно над вами проплыли три аиста, и ты услышал невыразимо прекрасный оркестр их перьев, каждая нота которого ласкала душу, возвращая в позабытый Эдем.
Однажды, "коты" подарили вам с Юрком опыт невербального общения - душа к душе, но вы еще не знали тогда, что это было общение Каина с Авелем.
Как часами глазели на странные, призрачные, мятущиеся огни того света, скользившие по поверхности, с другой ее стороны, светло-голубого предрассветного неба, бездонного и безбрежного, слитого с морем на горизонте в одно живое бесплотное первозданное целое, распахнутое, словно некое окно в бесконечную вечность!
Как в безмолвном восторге ты смотрел на нечто диковинное, плывшее по прозрачному голубому небу, словно по киноэкрану, метрах в ста над твоей головой, мигавшее разноцветными огнями, отчетливо демонстрировавшее серебристый силуэт спутника, точную копию которого ты отыскал впоследствие среди школьных рисунков и зависшее потом на горизонте! Ты еще решил войти в телепатический контакт с ним, и по твоей мысленной команде оно развернулось, направив на тебя антенну, а когда ты на несколько секунд отвернулся, чтобы позвать Леху, исчезло.
Как "подсолнухи" подарили тебе незабываемое утро в парке Юрского периода после незабываемой ночи дома, когда ты стоял посреди поля с подсолнухами, покрытыми росой, вне времени и пространства, и вокруг раздавалось тихое, но отчетливое потрескивание невидимок, лузгавших семечки, трансформировавшееся чуть позже в оргазмические крики труженников и труженниц полей, совокуплявшихся в стогах сена под звук работающих комбайнов, деловым гулом подчеркивавших радость их соития в предрасветный час, и табун крылатых лошадей прогромыхал по небу, влача за собой зарю, и не в силах сдержаться, ты прокричал:
- Глобус! Глобус!
Имея в виду состояние безграничной радости, охватившей тебя, а месяц спустя уже строил магазин под названием "Глобус" в двух шагах от своего дома.
ЛСД - это сказка, сон наяву, Лесть Спящей Душе или Любимый Сон Души, демонстрируемый Сатаной, чтобы прельстить душу. Обычно думаешь, что сказки о Боге и Сатане - преданья старины далекой до тех пор, пока в иные роковые моменты небо не распахивается перед тобой, простираясь словно незримый путь в вечность.
Или пока Юрок не всаживает тебе в спину нож, пробивая легкое насквозь в двух миллиметрах от сердца, и жизнь твоя становится похожа на мыльный пузырь. Тогда осознаешь, что Бог есть.
А до сих пор, ты разве не верил в Бога? Верил, ведь, но творил то, что творил по слабости своей веры, намереваясь таким образом получить явное подтверждение божественного существования, или, в противном случае, собираясь просто взять у мира материального максимум чувственного наслаждения в чистом его виде.
- Каждый получает по вере своей, - с умным видом назидательно говаривал Пашка.
- Предъявите ваши доказательства, - вторил ему Юрок словами Исаии.
Неопознанные летающие объекты доводилось видеть не один десяток раз и впоследствие - то скользящая по небу точка вспыхивает, подобно фотовспышке и, медленно угасая, превращаясь в прозрачную летящую сферу, исчезает, словно растворившись в небе, так что взгляни ты туда несколькими секундами позже, ты бы ничего не увидел, как будто кто-то повернул твою голову в определеный момент времени и направил твой взгляд в определенный сегмент неба, дабы ты узрел вспышку. То, довольно низко над головой, проплывает загадочный треугольник, а несколько дней спустя видишь его летящим уже на другой высоте в противоположном направлении. То огненный шар размером с футбольный мяч, проносится по воздуху метрах в пятидесяти от твоего окна перед ошеломленным твоим взором и, пять секунд спустя, исчезает в снопе искр потусторонней газоэлектросварки. То густой молочный туман, начинает ползти из какой-то красной точки в небе, похожей на звезду, словно из невидимой трубы, когда ты, правда скурив перед этим грамм, любуешься звездным небом, и через несколько минут вся округа тонет в тумане, сужающем пределы видимости до нескольких метров. Было ли все это только сном галлюцинирующего сознания наркомана или прозрением грешника в самую суть вещей, в область иного видения иного мира, сделанную доступной дискретностью времени для сознания дискредитировавшего себя?
В конечном итоге жизнь сводится к единственному вопросу - есть ли Бог? Именно Его существование или не-существование придает жизни смысл или превращает непрерывное, повсеместное, неизбежное страдание в бессмысленный карнавал садо-мазохизма. Вдумайся поосновательней, в эти пятьдесят на пятьдесят, о атеист!
Но даже тобою, воочию зревшем вышеизложенное, существование Бога ставилось под сомнение. И все беспросветнее становилось отчаяние, охватывавшее тебя.
Реанимация и двадцать три дня без марихуанны - вот безрадостный итог непрерывного шестилетнего восторга. В больнице колят болеутоляющее, и ты по-прежнему под кайфом. Но дома физические и моральные страдания сразу достигают своего апогея. Лежишь в темноте и тесноте глубокого рва и непрерывно думаешь, погрузившись в боль, как она заслуженна и насколько несправедлива!
- Точка! - думается тебе - Два миллиметра от сердца и могилы - тот предел, за который нельзя перешагнуть дважды. Никогда и ни за что на свете больше не возьмешь косяк в руки! Уразумел, ведь, раз и навсегда в красноречивом символизме, что такое твои косяки! Но скоро только сказка сказывается.
В ящике стола уютно лежат восемьсот баксов - цена лжесвидетельства. На самом деле оно было бескорыстным - последнее прощай другу, но надо же как-то наказать труса и подлеца!
Бесконечно отказываешься от удовольствия ровно две недели похожие на вечность, удивляясь про себя - можешь, если захочешь - не взял сегодня и завтра не возьмешь снова.
Две недели спустя берешь на Стабу половину.Скуриваешь четверть и ощущаешь жжение в пробитом легком. Внезапно, тебе в мельчайших деталях представляется, как горячий дым всасывается в рану, разъедая ее. Появляющиеся в результате безумный страх и головокружение сдавливают горло железными пальцами. В полуобморочном состоянии, с похолодевшим сердцем идешь домой и пьешь валерианку. Минут через двадцать чувствуешь - начинает приотпускать. Четверть выбрасываешь в окно и ложишься на кровать, умоляя Бога о том, чтобы поскорее совсем отпустило твою оцепеневшую душу.
На следующий день подбираешь четверть, упавшую в траву под окном, скуриваешь ее и отправляешься на Стабу за половиной. А назавтра Жека, из соседнего подъезда, достает героин.
"Терять", - думаешь, - "все равно нечего, если настолько слаб, что пускаешь в незажившую рану в легком горячий дым и держишь его там, чувствуя разлагающиеся ткани, не в силах отказаться от ставшего сомнительным удовольствия."
Героин пускаете по ноздре. По "шнуркам" взяло бы круче, но прекрасно понимаешь, что в неизбежном близком итоге лихорадочного твоего бытия лекарство от кашля, вводимое внутривенно, означает кладбище или тюрьму. Героин - это темнота и полное твое отсутствие - никакого прикола и ничего героического, как будто темный свинцовый котел на голову нахлобучил. Как при хроническом обкуре, только глубже затягивает и сильнее вяжет. Пожалуй, единственный героиновый плюс - на время сбивает температуру.
На следующий день все повторяется с той лишь разницей, что снюхивается три чека и уже решаешься на укол в вену из-за того, что вода попала в пакетик и героин отсырел, но к счастью передумываешь. Ночью снятся кошмары. Нет, герыч точно не твое.
По утрам просыпаешься мучительно долго, с тяжелой пустотой в голове от наркоза, с мучительной болью в спине, с трудом, на протяжении нескольких часов приходя в себя, невольно концентрируясь на боли и жжении в тонком, наполненном кровью, пробитом насквозь мешочке, думая о раке легких, а температура держится и не думает падать, и ты понимаешь, что такое истинная мука, от которой негде спрятаться - боль, которая всегда с тобой.
К октябрю кончаются деньги, а страдание остается. Пути обратно из черной пропасти теперь нету точно. Представляешь, сколько нужно преодолеть, чтобы вернуть себе человеческий облик и знаешь, что не в силах сделать такой рывок, а все мосты сожжены. Какими словами описать отчаяние, охватывающее тебя при воспоминании о том, что на кайф ты подсадил себя, чтобы проверить силу воли и доказать, что дух превыше материи? Какой дурак!
Однажды обнаруживаешь себя роющимся в шкафу в родительской комнате и находишь там золото и деньги - штука баксов в конверте. Искушение слишком велико и знаешь, оно тебе не по плечу. Сначала в ломбард уходят четыре кольца по четыре грамма каждое и сережки. За грамм дают семь баксов. После золота настает очередь денег. Каждое утро с замиранием сердца заходишь в родительскую комнату и, ощущая бесконечный стыд и какую-то безумную радость, берешь по двадцать, тридцать, сорок баксов, едешь на Одессас, покупаешь грамм, иногда два и куришь, куришь, куришь в одиночестве, потому что даже Санек с Жекой считают тебя конченым наркоманом.
"Черт с вами! Завидуйте!" - думаешь в ответ на такое отношение.
Начинаешь курить совсем беспредельно. Бывает, сдуешь два грамма за пару часов - восемь косяков, один за одним, каждый из которых цепанул бы на ту же пару часов трех обычных наркоманов и думаешь: " цепануло или нет?"
Укуришься в хлам и в тепло-уют кафе, опрокинуть поллитра. С утра просыпаешься в постели одетый и вспоминаешь смутно, как, извергая фонтан блевотины, курил половину, как блевал под ноги соседке, пытавшейся сделать тебе замечание, как рухнул на ступеньках собственного подъезда. На другой день не пьешь, чтобы не вызывать подозрений неожиданным загулом, только куришь и в семь и в восемь и в девять и в полдесятого вечера, и ведь цепануло уже дальше некуда.
" Три четверти," - думаешь,- " можно оставить назавтра и никуда не ехать с утра, выспаться нормально, а потом зажечь."
Но все равно дома взрываешь еще один, высунувшись из окна, как можно дальше, в другой руке держа сигарету, чтобы сигаретным дымом перебить сладковатый душок марихуанны, потом валишься в постель и отлетаешь, но какая-то мысль не пускает к Морфею - может еще один? Взрываешь еще один косяк в полвторого ночи и лишь после этого, наконец, забываешься тяжелым сном для того, чтобы проснувшись в полдевятого, на голодный желудок взорвать последний косяк и поехать на Одессу за очередной порцией.
Так и тянется день за днем. Проснешься с утра, вырвешься из липких объятий сладких грез и думаешь
"Все?"
Потом:
"Только не сегодня! Хочется еще послушать, уловить эту беззвучную ускользающую мелодию. А купюры исчезают из конверта одна за другой, приближая расплату. Пропажа денег вскрывается почти сразу же после того, как тратишь последнюю купюру и начинается череда невыносимо однообразных вечерних скандалов.
Потом в ломбард отправляется центр, выручаешь за него восемьдесят баксов, которых хватает на три дня. После вновь сдаешь золото и кайфуешь еще дня четыре. Берешь сто двадцать баксов на выкуп центра, но предпочитаешь купить еще неделю кайфа.
А потом в родительском шкафу обнаруживаешь конверт, в котором лежат восемьсот баксов, и на тебя накатывает волна вожделения, ослепляя и оглушая - туман никогда не рассеется, ты будешь плавать в нем вечно! Полтора месяца сплошного зацепа пролетают, как один миг. За ним следует расплата - ежедневные скандалы, упреки и слезы матери.
После все идет по прежнему. Куришь свою половину в день. Никаких мыслей не остается, лишь слабое их подобие, пока ищешь сегодняшний выход из вечного тупика. Когда перебрал уже все эмоции, чувства, все концепции человеческого существования, попадаешь в пустыню. Никого нет вокруг, ты одинок даже в самой веселой толпе, но тебе наплевать. Со сном беда. Спишь по три - четыре часа в сутки. Наступает весна.
Когда отдаленный лай собаки раздается у тебя над ухом и лает она человеческим голосом твою собственную бредовую мысль - "Так сказал товарищ Бродский!" - воспринимаешь это столь же естественно, как и все остальное, безо всякого удивления, разве что фраза в собачьем исполнении кажется дико смешной и, сидя по обкуру за компьютером ты еле сдерживаешься, чтобы не расхохотаться.
Голоса, возникающие из небытия как-то ночью, кажутся столь же естественными. Один из них - женский - голос доброй тети, звучит до того сладко, что временами становится детским. Маленькая эта девочка начинает ласково и радостно говорить тебе с явным наслаждением в голосе:
- Эй, петуххх!! Петушо-ок!! Я тебе точно говорю, ты пи...ор!! Точно говорю тебя вы...т!! В сказку попал?! Видишь, какой ты петухх?! Птухх!! Птуххх!! Пи...с!! Вы...т, вы...т!!
Остальные голоса вторят ей, озвучивая все твои мысли, какие временами приходят в голову в ответ на такие речи, за мгновение до того, как они приходят тебе в голову, или формируя их? и сопровождая их издевательскими комментариями. Когда вы с Юрком закатились "котами" тебе точно так же были слышны его мысли.
Их четверо и они орут непрерывно и возмущенно:
- Ты голимый пи...с!! Мы тебя вы...м!! В сказку попал?!
Женский голос самоупоенно кричит в экстатическом удовлетворении совокупления:
- Конечно так!! Конечно так!! Пе.ик ты!! Пе.ик!! Петухх голимый!! Птухх!! Пи...с!! Говню-у-ук!! Петухх, вот ты кто!!
Затем требовательно, пытаясь привлечь к себе твое внимание:
- Эй, птухх!
Излишне говорить, что чувствуешь при этом ты, которого не испугать ножом, приставленным к горлу и стволом, приставленным к виску. Особенно унизительно слышать нечто подобное от невидимой женщины - с каким удовольствием она зовет тебя петухом, за мгновение до того - и это ты тоже слышишь совершенно отчетливо - как, сладострастно сопя, взять в рот у одного из невидимок.
Так и проходит эта ночь - лежишь и ошеломленно слушаешь:
- Ну ты и пи...с!! Говнюк такой!! Мы тебя вы...ем!!
Они орут безостановочно на все лады, бубнят, как заведенные все сразу и по отдельности со скоростью, намного превышающей возможности человеческой речи, ведь мысли обладают скоростью света.
Естественно, пытаешься дать логическое объяснение происходящему. Единственное, что приходит тебе в голову - нарки, обожравшиеся кислоты или экстази, устроили оргию и вышли в астрал. Такое чувство, что они где-то рядом. Нужно вычислить уродов! Ведь за такой базар надо отвечать!
В скором времени начинает казаться, что тебе это удалось, и голоса доносятся с четвертого или пятого этажа соседней пятиэтажки.
- Во волк!! - орут они одобрительно, совсем не испугавшись, подтверждая твою догадку, - вычислил волчара!!
И тут же уверенно, с искренним и неподдельным удивлением:
- Ну ты и пи.ор!! Голимый ты пи...с!! Сучка такая!! Ну какая же ты сука!!
- Ладно, - думаешь, - раз пошла такая пьянка, дождитесь рассвета!
А они тем временем знай себе орут то же самое, со скоростью десять слов в секунду, не давая тебе и слова вставить. Естественно, тут уже не до сна. Только лежишь и думаешь:
- Допрыгался! Пересекся орбитой с уродами!
- Сам ты урод!! - гнусавит один из голосов, наполненный наслаждением и болью. - Гаденыш такой!! Гаде-о-оныш!! Гадео-о-оныш!! Га-ад же ты!! Га-ад же ты!! Га-ад!! Засранец!! Скотина же!! Скотина!! Какая же ты своолочь!! Мы тебя вы...м!!
И женский голос подвывает в сладострастном экстазе:
- Своолочь такой!! Сволочь ты такой!! Вы...т, вы...т!! Петухх!!
Утром происходит очередной скандал с матерью по поводу денег. Когда она уходит на работу, а батя бухать, остаешься один с четыремя безостановочно матерящими тебя голосами и начинаешь лихорадочно соображать, что делать.
Наконец, терпеть становится невмоготу.
- Я сейчас выйду! - заявляешь ты угрожающе.
- Выходи, говнюк!! Мы сейчас тоже выйдем!! - радостно и возбужденно отвечают они.
- "Ну это другой базар", - думается тебе, - "посмотрим, что вы запоете, когда увидите меня!"
- Говнюк ты!! Засра-анец!! Что еще мы можем тебе сказать?! Пи.ор ты полный!! Голимый ты петух!! Мы тебя вы...м!!
- Ладно, - думаешь, - понеслась! И направляешься к шкафу с инструментами. Достаешь оттуда молоток, а из кухонного стола - длинный нож с белой рукоятью.
- Полицию вызовем!! - немедленно начинают вопить они, в восторге от собственной находчивости, а это означает, что они не только читают твои мысли, но и видят, что ты делаешь.
- Конечно, видим, скотина!!
- А мне по х.й! Вызывайте!
Надеваешь куртку, которая прячет нож за пазухой, во внутренний карман куртки засовываешь молоток и, вооруженный с головы до ног, ощущая на себе чей-то пристальный взгляд сверху, направляешься к пятиэтажке напротив. Брань продолжается, становясь все более издевательской.
- Не спеши-и-и!! Не спеш-и!! Не спеши-и-и ты так!! - вопит баба. - Га-а-ад же!! Га-ад же!! Га-ад же!!! Сволочь такой!!! Петуххх!! Птухх!!
Ты решительно поднимаешься на четвертый этаж и останавливаешься перед дверью с номером 14, за которой предположительно прячутся уроды. Жмешь на кнопку звонка и ждешь. Никто не выходит. Только и слышно:
- А по х.й нам все, пидарас!! Пошел на х.й отсюда!!
Это уже слишком даже для такого терпеливого человека, как ты, и ты наносишь сильный удар в дверь. Бесполезно.
- Сейчас полицию вызовем!
Выходишь на улицу и думаешь, глядя в окно четвертого этажа. - " Уроды! Как их вытянуть?
Кажется, занавеска шевельнулась!"
Неожиданно тебя осеняет:
"Может выйдут, если вскрыть, чем они там занимаются? Если и вправду нарки устроили групповуху в квартире, выйдут, чтобы заткнуть тебе рот."
Начинаешь кричать, не обращая внимания на прохожих:
- Эй, вы, п...ы из четырнадцатой, выходите!! Наркоманы в четырнадцатой, че, совсем ох..ли?!!Герычем торговать!! Еще раз продадите героин моему брату, я вас урою!!
Орешь в таком духе минут пятнадцать, двадцать.
В ответ они орут:
- Сейчас мы выйдем, п...р!! Сейчас мы тебя вы...м, сучка!! - и, внезапно холодея, ты осознаешь, что голоса то знакомые.
- Конечно ты нас знаешь, сучонок такой, сейчас мы выйдем, и ты охуеешь!
Значит кто-то из своих. При этой мысли сердце холодеет от гнева.
- Ну, - думаешь, вслушиваясь в голоса, - падлы! Такого я не прощу! Но кто же это, до боли знакомый, кто, кто?!!
- Сейчас увидишь! Сейчас выйдем!
Ты готовишься убивать. Они выходят, их трое, кто бы они ни были. Из кармана куртки достаешь молоток и первого бьешь по голове со всей дури, потом второй рукой выхватываешь из-за пазухи нож, а дальше, как получится. С двумя справиться уже реальней. Кричишь еще около получаса, готовясь к тому, что дверь подъезда вот вот откроется, готовясь убивать. Бесполезно.
- Сейчас выйдем!! Сейчас полицию вызовем!!
Вот и весь сказ.
Почему идешь к Пиманову, соседу с пятого этажа, с которым однажды дрался, потом пил, а после познакомил с Жекой и Саньком, не знаешь, но почему-то идешь именно к нему. Кажется, он вовсе не удивлен твоему приходу и тому, что ты потерянно предлагаешь:
- Пойдем, подеремся!
- Потом подеремся, - отвечает он очень естественно, как ни в чем не бывало - сейчас времени нет, с ребенком занят!
- Ладно - отвечаешь ты и лишь выйдя из его квартиры, ошеломленно понимаешь, что наигнуснейший голос ярковыраженного гомика принадлежит ему, а два других - Жеке с Саньком! Санек живет в четырнадцатой на четвертом - вот совпадение! Жека на пятом, как и Пиманов! Во внезапном озарении узнаешь приторно сладкий женский голос, столь часто вырывавший тебя по утрам из небытия, долетая из-под твоего окна:
- Зайка! Зайка!
Так соседка с пятого, Инара Сужевская звала своего кота. Ее квартира находится рядом с квартирой Пиманова. Пиманов еще хвастался, что она обслуживает его с другом по полной программе.
Между тем, брань продолжается, как и прежде. При всей алогичности потока злобных ругательств, льющихся на тебя, реакция голосов на любые слова удивительно логична. Ты пытаешься объяснить им ситуацию, в которой очутился, взывая к сочувствию, и они начинают лицемерно сочувствовать тебе.
- Кашма-ар!! Ка-акой кашма-а-ар!! Что ты наде-елал!!
К вечеру того же дня ты уже готов пойти с ними на мировую, раскуриться, поговорить, ведь Жеку с Саньком знаешь с детства.
- Давайте сбросимся по два и побазарим, раз такая фигня получилась! - предлагаешь ты им.
- Давай!! - вторят они тебе.
От сердца немного отлегает. Может еще удастся все выяснить и поправить. Два бакса у тебя есть.
- Ну, выходим?! - спрашиваешь.
Отвечают:
- Выходим!!
Когда выходишь из подъезда, направляясь к соседней пятиэтажке, по прежнему думая, что они развлекаются именно там, тебя настигает Пиманов.
- Ну, так чего ты хотел? - спрашивает он.
Драка получается неуклюжей. Когда-то ты бы сделал этого Пиманова одной левой. В прошлый раз, год назад поставил ему фонарь, а вырубать не стал, пожалел по-соседски, и вот результат - оборзел. Но когда в миллиметрах от его лица пролетает твой коронный хук левой, видишь в его глазах страх .Словно из-под земли возникает один из его друзей, и Пиманов пытается спрятаться за него.
Едешь на Одессу за четвертью, чтобы развеяться, а голоса не умолкают, и тебе в твоем затмении кажется, что они слышны всем.
Впоследствие не раз будешь вглядываться в своего соседа, пытаясь постичь скрытую логику произошедшего. Открылась ли тебе через бесов истинная его сущность - гомосексуалиста, садомазохиста и педофила или его голос зазвучал, чтобы ты преступил первую заповедь Христа?! Не раз и не два протянет он тебе свою руку со словами "Вот тебе моя рука!" (" Конечно, он педик, но это не доказуемо!!!" проорут голоса), и ты откажешься пожать ее. И по сей день, догадываясь о твоей ненависти к себе, а, возможно и о ее причинах, он не догадывается, сколько миллионов раз ты убил его в своей душе.
Но в тот день ты еще не знаешь, что накануне Санек прихавал четыре экстази, а Жека накачался героином. Чем занимался в это время Пиманов с пятидесятипятилетней Инарой, которая время от времени "сидит" с его ребенком, остается только предполагать.
Ты еще не догадываешься, что голоса Сашка и Жеки умолкнут, а голоса Пиманова и Сужевской зазвучат в полную силу. Подменив твою волю своею, а твою душу собственной бесовской сущностью они станут пытать тебя словами так, что свет померкнет у тебя в глазах, и ты будешь засыпать под их непрерывную брань и издевательский смех и, просыпаясь утром, будешь слышать:
- Говню-у-ук!! П...с!! Су-ука!! Ты еще не понял, кто мы такие?! Засра-анец!! Какая же ты сволочь!!
В ответ ты будешь колоть их ножом, бить молотком и топором, убивая мысленно, пытаясь совместить свою реальность с их реальностью, в надежде причинить боль. Когда станешь проезжающими мимо автомобилями сбивать их в своем воображении, чтобы заставить заткнуться, один из чертей разрыдается беспомощно, как ребенок! И лишь после долгих часов вербальных манипуляций твоим сознанием второму бесу удастся вывести их воображаемую реальность из-под ударов твоей воображаемой реальности.
Ты до изнеможения будешь вести с голосами бесплодные нецензурные диалоги почти круглосуточно, пытаясь оскорбить тех, кого оскорбить нельзя по причине абсолютного разложения, и собаки со всего района, включая, наверное, и ту, которую раскуривал ее хозяин, поведавший тебе об этом как-то раз, когда ты раскуривал его, будут бесноваться по ночам в приступах ярости, хрипло завывая прямо над ухом, и ты будешь ворочаться в постели, в отчаянии пытаясь уснуть под непрерывный душераздирающий лай: П...с!!!П...с!!!П....с!!!! П...с!!!П...с!!!П...с!!!П...с!!!П...с!!!П...с!!! П...с!!!П...с!!!П...с!!!П...с!!!Вавв-ваввв-вааввв-вау-у-у!!! В сказку попал?!!! В сказку?!!!В сказку?!!!Вау-у-у-у у-у!!!Говнюк, Владислав!!!Ты говнюк!!!Скотина такая!!!Сволочь!!! Сволочь!!! Сволочь!!!Сволочь!!!Говнюк, Владислав!!!Засра-анец!!!Засра-а-анец!!! Засранец!!!Засранец!!!О-о-ой, бля-а-а!!!Да,п...р ты, вот ты кто!!! Вавв-вавв-вавв!!!Су-ука ты!!! Сука!!!Сука!!!Сука!!!Говно ты сраное, вот ты кто!!!Вавв!!!Пидор!!!Сосешь х.й!!!Сосешь!!!Сосешь!!! Сосешь!!!Сосешь мой х.й, Владька, Владька, Владька!!!Ва-аавв!!!
- Да сосешь ты сам свой х.й, е...ый е...яй!!! - ответишь мысленно, не в силах дольше сдерживаться. Реакция будет мгновенной и не допускающей возражений:
- Вот же, б.я, урод!!! Да сам я тебя е.у!!! - вскричишь безмолвно помимо воли и вновь раздастся неизменное:
- Ты е...лся???!!! Е...лся!!!С ума сошел!!!???С ума сошел!!!???Совсем уже е...лся, скотина ты-ы!!!Совсем уже о..ел!!! П...р!!!Ты что, о...ел?!!!Сосешь сам!!!Сосешь сам!!!Я тебя е.у!!!! Вавв!!!Пошел на х.й!!!Пошел на х.й!!!Пошел ты на х.й!!!Пошел на х.й!!!Пошел ты на х.й сам!!!Петух!!!Петух!!!Петух!!!Владька петух!!!Владька петух!!!Владька петух!!!Ва-вв!!!Говнюк сраный!!!Петушок!!!Петухх!!!Пту-ухх!!!Пту-у-ххх!!!Говню-ук!!! У-у-у-у!!!У-ууу!!!Сосешь сам!!!Сосешь сам!!!П...с!!!П...с!!!Ва-а-а-вв!!!П...с!!!Скотина такая!!! Засра-анец!!!
- Вот же п...р, б..дь, да в...бу я тебя! - не выдержишь снова во время тишины, наступившей на долю секунды.
- Заткнись!!! - выйдет похоже на поросячий визг и потому на мгновение станет смешно - уж очень слышны в голосе гротескные нотки страха и ненависти перепуганной свиньи.
- Передай сатане, что я его в жопу в...бу!!! - выкрикнешь в приливе лихого отчаяния и услышишь в ответ бешенный лай.
- Они что там совсем о...ли???!!!
Ты будешь слышать их ежесекундно, ужасаясь тому, сколько непристойных слов может уместиться в одной секунде, поделенной на сотые доли - в шуме проезжающих автомобилей, автобусов, троллейбусов, трамваев, электричек, шуме ветра, дождя, скрипе, стуке, мяуканье кошек, непристойно-издевательском весеннем пении птичек, криках чаек, собачьем лае, музыке, скрипе подошв по снегу, звуках поглощаемой пищи и собственного дыхания. Ты будешь слышать их в любом движении, даже движении мысли, так что начнет казаться, что мысленно оскорбляешь себя и на самом деле начнешь ругать самого себя, повинуясь дьявольской воле. Внезапно материализовавшиеся похотливые губы начнут насиловать твой член, и ты отчетливо ощутишь два бесстыдных языка, скользящие по нему, зубы, сжимающие его в пароксизме страсти под непрерывную ругань, и от сатанинского произвола не будет спасения, ни днем, с лопатой в канаве в тридцатиградусную жару, ни ночью в постели, когда будешь засыпать, изнемогая от неутолимой страсти, зажав член в кулаке, чтобы избавиться от наваждения, поскольку твоя воля будет полностью порабощена голосами. А однажды, закатившись ЛСД, экстази и выкурив грамм, под сатанинский смех ощутишь, как в ушах у тебя пытаются прорасти когти!
Несмотря на то, что с каждым выкуренным косяком голоса будут получать все большую гипнотическую власть над тобою и, благодаря череде совпадений в логическом событийном ряду проникать в тебя все сильнее, ты будешь считать, что имеешь такую же власть причинять им страдание, как и они тебе, не в состоянии уяснить себе и поверить, что твои грехи настолько преисполнили чашу терпения небес, что ты подвергся Страшному Суду прижизненно, и ты не остановишься ни на день, ни на час, а будешь пить и кумарить под непрерывные, громогласные проклятья, как ни в чем не бывало, как прежде, а однажды съешь семь марок в течение недели, чтобы сконцентрировать внимание и поразить ножом глаза привидений, а они будут бесконечно проклинать тебя, скрежеща зубами в бесчеловечной ярости, подогреваемые неугасимым адским пламенем, и только алкоголь позволит тебе ненадолго убегать от них в забытье. В ослеплении ты будешь обкуриваться бесчисленными косяками, приносящими тебе теперь только сосущий страх и уничтожающими остатки воли. Даже ночные кошмары, в которых ненасытные вампиры будут сосать из тебя кровь, после которых просыпаешься в холодном поту станут чем-то эфемерным в сравнении с повседневной адской реальностью. Ты так и не заговоришь с Жекой и Саньком о случившемся, но по их поведению и отдельным туманным высказываниям поймешь, что пересечение ваших душ имело место. В бесовском наваждении ты будешь думать, что голоса слышны всем, но все притворяются, не желая замечать потока непристойных ругательств направляемых из твоей чревовещающей гортани в их адрес. Ты услышишь триста? четыреста? пятьсот? миллиардов ругательств, и так будет продолжаться на протяжении полутора лет до тех пор, пока обкурившись в очередной раз, ты физически не ощутишь прикосновение бесовской сущности к своей душе, и сердце твое замрет в бездне отчаяния, преисполненное безнадежности, готовое разорваться от бессмысленности существования, и на следующий день после этого, напившись в хлам, ты выкуришь еще один косяк, а потом откажешься от марихуанны так же резко, как начал, и душа твоя будет разлагаться по инерции. На протяжении многих месяцев ты будешь медленно умирать, ежесекундно задыхаясь, захлебываясь собственной слюной, с сознанием распадающимся на световые кванты, и дьявол будет злорадно взирать на мир твоими глазами, крича круглосуточно в твоем или уже чужом теле:
- Сосешь х.й!!!Сосешь са-ам!!!Сосешь са-ам!!!Сосешь его са-а-ам!!!
Ты, наконец, признаешься во всем отцу и матери, готовясь к смерти, и они не поверят тебе, настолько искусной была многолетняя ложь. Лошадиные дозы галоперидола и амитриптилина, прописанные наркологом,смягчат приговор, даруя шестнадцатичасовой сон, но пять месяцев спустя ты все равно сорвешься еще раз, на неделю, и голоса зазвучат с новой силой. Пройдет еще год, и они по прежнему будут с тобой. То затихая, то вновь становясь громче, они будут иступленно кричать тебе свою страшную правду.