Мошкович Ицхак : другие произведения.

Волдмар и другие

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
     
      ВОЛДМАР И ДРУГИЕ
   Повесть
     
      Глава первая
   1.
      - Кто ты и откуда? - спросили меня, но не сразу, не в тот момент, когда я в полном изнеможении свалился с лошади, у двери какой-то харчевни, а после того, как накормили и дали, как следует, выспаться. И слава Всевышнему, так как в другом месте могли бы и пристрелить, не задавая никаких вопросов.
      Я только тогда начал понемногу приходить в себя, когда, проспав чуть ли ни сутки, уже сидел за столом, на просторной террасе харчевни, и передо мной опять дымилась миска с едой. Оглянувшись, я увидел нескольких деревенского вида бородачей, бородатого харчевника за стойкой и огромного, лохматого пса, жарко дышавшего в мою сторону. Все, включая пса, внимательно разглядывали пришельца.
      В убранстве террасы доминировал "стиль рустик": мебель, стойка, парапет террасы.
      - Кто ты и откуда? - повторил сидевший напротив бородач.
      - Где я? - вместо ответа спросил я.
      - Здесь, - сказал бородач и рукой описал перед собой дугу.
     
      Я посмотрел на его руку, всю в буграх и морщинах, каких не бывает ни на руках людей интеллектуальных профессий, ни на руках офицеров президентской гвардии, а потом повернулся в ту сторону, где в огромной пиале, между гор с белыми пятнами снега на вершинах, разместился странный какой-то город, похожий на свадебный пирог с концентрически расположенными круглыми улицами и радиально расходящимися дорогами, одна из которых спускалась к озеру.
      - Где мой конь? - спросил я.
      - Видишь, вон там, у озера, пасется табун? Там и твой конь. Не волнуйся: он в хорошей компании.
      В верхней части города, там, где пучок радиальных улиц образовал круглую площадь, стояло многоугольное здание ярко-оранжевого цвета.
      - Это Дом собраний, - объяснил бородач. - Так ты не скажешь нам, кто ты и откуда? Если человек так спешит, что чуть не загнал до смерти коня, то либо он боится куда-то опоздать, либо за ним гонятся.
      - Как называется этот город? - спросил я.
      - Никак. Просто - Город. Названия нужны, чтобы что-нибудь одно отличить от чего-то другого, а наш город у нас один, и других у нас нет. Зачем ему название?
      - А ты? У тебя есть имя?
      - Меня зовут Зерах. Я здешний алькальд.
      - Значит, ты главный в этом городе?
      - Да, жители Города захотели, чтобы я был их алькальдом. Поэтому я пришел поговорить с тобой. Мы не причиним тебе зла и, если придется, постараемся защитить тебя от твоих врагов, потому что таков наш обычай, но мы должны знать, кто твои враги и с чем ты прибыл.
      Я не знал, что ему сказать, потому что все забыл. Я помнил только, что меня, кажется, зовут Барэль, но, почему, в самом деле, сломя голову примчался сюда, почему гнал и чуть не загнал коня, и что было прежде? - этого я не помнил.
      - Если можно, я скажу вам позже, когда все вспомню.
      На террасу по внутренней лесенке поднялась девушка с большой глиняной бутылью в руках.
      - Только, пожалуйста, на Кинору не пялься, - шутя сказал мне алькальд. - Меня с тобой и так, скорее всего, ожидают неприятности, так не ищи их хотя бы среди ее женихов,
      Легко ему сказать "не засматривайся", если в присутствии этой девушки смотреть на что бы то ни было другое было просто невозможно. Кроме того, у меня было такое впечатление, что я ее где-то уже видел. Хотелось встать, подойти и спросить, как она поживает. Но я этого по многим причинам не сделал. Вместо этого я сосредоточил все свое внимание на еде и на кружке золотистого напитка, похожего на пиво.
      Я успел заметить, что в этом городе не принято было бриться, но молодого бородача от старого все-таки можно было отличить. Подошел бородатый парень и положил руку на плечо алькальда.
      - Это что за человек? - спросил.
      - Сам хотел бы узнать, но он говорит, что не помнит.
      - Как может человек забыть, кто он? Врет, наверное.
      - Прежде, чем не верить человеку, сперва проверь: может быть, он говорит правду.
      В этом их городе все не так, как у людей, подумал я, так как люди из моих мест сказали бы обратное. А то, что сказал алькальд, сочли бы глупостью.
      - Ты прав, отец. Это прекрасное правило, но все равно, надо бы выяснить, кто он. Многие люди приносят с собой неприятности.
      Глядя на них, я вычерпывал из миски вкусные кусочки телятины, и последнее, что мне хотелось, это причинить им неудобства, не говоря уже о неприятностях. Но я действительно ничего не помнил.
     
      Стук копыт, как шаги людей, бывает лениво равнодушным или озабоченным, веселым или печальным, а иногда... На этот раз он был угрожающим, и это почувствовали все, сидевшие на террасе.
      - Справа от стойки есть дверь. Видишь? Пройди туда. На всякий случай, - сказал алькальд.
      Голоса всадников я услышал уже из-за двери.
      - Здесь вчера или на днях не видели человека на черной лошади? Блондин, в черной шляпе и в синем камзоле? - хрипло прокричал один из них.
      Услышав этот голос, я что-то начал вспоминать. Во всяком случае, подумал, что человек с таким голосом сперва стреляет, а уже потом спрашивает, кем был убитый им человек.
      - Кто-нибудь видел здесь такого человека? - громко спросил Зэрах и, помолчав, заключил:
      - Никто такого человека не видел.
      - А пистолеты надо спрятать, - спокойно сказал сын Зераха. - У нас есть точно такие же.
      - Однако врать не советую, - сказал хриплый.
      - Угрожать тоже не советую, - закончил диалог сын Зераха.
      - Эй, там Лили! - крикнул один из всадников. - Лили, почему ты здесь?
      - Эту девушку зовут не Лили. Ты ошибся, - сказал Зерах.
      - Как это не Лили, если это Лили, - продолжали настаивать всадники, но сын Зэраха крикнул:
      - Говорят вам, что здесь нет Лили, и точка. Кончайте болтать.
      Всадники ускакали, и я опять вышел на террасу, а Зэрах сказал:
      - Точно утверждать не могу, но похоже на то, что ты из Ахзарии.
      - Точно, из Ахзарии. Вы не могли бы рассказать подробнее об Ахзарии, чтобы я вспомнил? А эта девушка в самом деле не Лили?
      Зэрах помолчал, потом сказал:
      - Это не Лили, а Ахзария - плохое место, и там живут нехорошие люди.
      - Вы меня прогоните?
      - Нет, - нерешительно ответил он. - Не прогоним. Мы не можем тебя прогнать, чужестранец. У нас нет такого обычая, чтобы прогонять чужестранца из-за того, что он приехал из плохого места. Даже если в Ахзарии есть только один хороший человек, случайно именно им можешь оказаться ты. Мы обычаев не нарушаем.
      Я с благодарностью посмотрел на человека из народа, у которого принято кормить и защищать чужестранца, даже если он из страны, где живут плохие люди.
      - А может, его нарочно подослали, - предположил сын Зэраха.
      - Все может быть, - медленно сказал Зэрах. - Но запомни, Круг: прежде, чем подозревать, проверь, не напрасны ли твои подозрения. Ну, что ты еще вспомнил, чужестранец?
      - Помню, что удрал от этих людей. Кажется, они хотели меня убить. Они убили меня.
      - Они тебя убили, после чего ты от них удрал? - переспросил один из бородачей, и все засмеялись.
      Они могли смеяться сколько угодно, но я ясно помнил, что меня убили, после чего я прыгнул на коня и ускакал, а спустя несколько дней добрался до города под названием Город.
      Зэрах поднял указательный палец и сказал:
      - Если плохие люди кого-нибудь убивают, то, не обязательно, но возможно, что это был хороший человек.
      - Но этот даже не ранен, - сказал один из бородачей.
      - Это верно. Ты даже не ранен.
      - Я не знаю, как это получилось, - сказал я и попросил дать мне время, чтобы все прояснить.
      - А нам нужно посоветоваться, - предложил Зерах. - Ты можешь пока пройтись по Городу. Кто знает? Может быть, ты останешься у нас, и нужно будет тебя к чему-нибудь пристроить. Что ты умеешь делать? Хотя, ладно, поговорим об этом потом.
      - Нехорошо, чтобы он один ходил по городу, - возразил Круг.
      - А кто же с ним пойдет, если вы все мне нужны сейчас здесь?
      - Я пойду, - предложила Кинора.
      - Только этого не хватало! - возмутился Круг.
      - Чего ты испугался? - возразил я. - Неужели я обижу эту девушку?
      - Он прав, - согласился Зэрах. - Ему ни к чему обижать Кинору. Пусть идет.
     
      И мы пошли с Кинорой по улицам, то огруглым, то извилистым, то прямым, заглядывая во дворы, здороваясь со встречными и объясняя каждому, что я чужеземец, который забыл, кто он и откуда.
      Это был удивительный город, в котором начисто отсутствовала какая бы то ни было архитектура, потому что - что такое архитектура? Это, например, когда кто-нибудь из дерева или, еще лучше, из камня выпилит листья аканфа и пристроит их для красоты на столб, а другие начинают делать то же самое, и появляется "стиль". Архитектуры без стиля не бывает. В Городе все дома были разными. Никто не копировал соседа. Каждый строил на своем участке, сообразуясь только со своим удобством, и на своей земле выращивал то, что нужно было его семье, и для обмена на то, что не выращивал сам.
      В тот момент, когда мы раскланивались с очередными встретившимися нам горожанами, а Кинора объясняла, кто я такой и откуда свалился, где-то вдали раздался сильный взрыв. Я вздрогнул от неожиданности.
      - Что это? Война?
      - Нет, - успокоила меня Кинора. - Это взрывают скалы.
      - Зачем?
      - Чтобы расширить площадь полей. Треть площади, на которой мы живем, сажаем овощи и злаки и пасем скот, отвоевана у гор.
      - Другие отвоевывают землю у соседей, а вы, значит, у скал!
      - Да, это так.
      Мы присели на скамейку под развесистым деревом неизвестной мне породы, я впервые за время прогулки осмелился посмотреть ей прямо, в глаза, и вздрогнул от неожиданности: это были глаза моей возлюбленной Лили. Прежде я был уверен, что второй такой пары глаз нет во всем мире, но глаза Киноры были точь в точь такие же, как у Лили. Как будто одна девушка одолжила их у другой, чтобы выйти с ними на прогулку. И в этих глазах я вдруг все увидел и вспомнил. Даже не столько вспомнил, сколько увидел. Как будто картинки моей жизни быстро-быстро побежали в ее глазах, и сразу все открылось.
     
      2.
      Я родился и вырос в стране, под названием Ахзария. Это довольно далеко отсюда, и, если вы никогда там не были, то считайте, что вам повезло: спустя много лет я понял, что эта страна была не самым уютным местом на земле. Просто так вышло, что, кроме Ахзарии, я в описываемый период моей жизни больше нигде никогда не был, и поэтому всегда думал, что весь мир устроен и выглядит примерно так же, как Ахзария, но не имеет наших красок, особенно зелени, и нашего блеска, да к тому же там, по ту сторону гор, все гораздо хуже, и нет настоящего света, птицы не умеют петь красивыми голосами, а все люди, которым не посчастливилось жить в Ахзарии, только и мечтают о том, чтобы нас тут не было, и исключительно из зависти делают все, чтобы мы исчезли, и все стремятся завладеть тем, чем мы владеем.
      Страна ради общего блага управлялась одним человеком, который присвоил себе псевдоним: Ахзар, и жители страны считали это очень удобным, а человека очень дорогим их сердцам. Тем более, что сами мы назывались ахзарцами. Он Ахзар, а мы ахзарцы. А страна - Ахзария. Народ видел Ахзара один раз в год, когда, в день национального праздника основания государства, великий вождь выставлял себя на показ на балконе президентского дворца Ахзарона и произносил несколько фраз, которые записывались и впоследствии заучивались на память в школе. Вообще-то Ахзарьянский холм был украшен двумя дворцами, старым, где никто не жил и мы, мальчишки, играли в его обшарпанных залах в сыщиков-разбойников, и новым, в котором жил и трудился на благо ахзарского народа мудрейший вождь. А перед двумя дворцами-замками была огромная площадь, причем, многих булыжников не хватало, и во время кавалерийского парада многие лошади спотыкались, а всадники падали и разбивали себе носы.
      Нам с моим братом Ахэлем, считайте, что повезло родиться в семье высокопоставленного чиновника, допущенного к Самому, и поэтому мы жили в большом доме, у подножия Ахзарьянского холма. Оба мы с детства дружили с Лили, о которой я упомянул выше, а сейчас могу только добавить, что все остальное у этой девушки было так же красиво, как глаза. Если после этого я скажу, что мы были влюблены друг в друга, то это все равно, что ничего не сказать, и остается только добавить, что у нас это было на всю жизнь.
      - Я поговорю со своим отцом о нашей женитьбе, - сказал я однажды Лили.
      Легко сказать "поговорю с отцом", если я видел его не намного чаще, чем господина Ахзара. Мой отец был огромным орангутангом со взглядом, способным сбить вас с ног, раньше чем вы успеете открыть рот, чтобы тихим голосом заявить, что вы собираетесь жениться на девушке, которую полюбили. Отец только услышал имя "Лили", как тут же сжал кулак и сказал: "НЕТ!". Его левый глаз слегка прижмурился, а правый сверкнул голубым огнем.
      - Объясни ему! - бросил матери и пошел к выходу.
      - Сынок, откажись от этого намерения, - почти шепотом покорно сказала моя тихая мама и вытерла нос уголком большой черной косынки, под которой она всю свою жизнь прятала страх маленького мышонка, брошенного злыми детьми в железный ящик, и из ящика нет выхода, а те еще ногами колотят по железу...
      - Сынок, ой, сынок, пожалуйста...
      - Но объясни, что случилось?
      - Не могу ничего объяснить. Если не откажешься, они могут тебя убить. Это все, что я знаю, и я боюсь за тебя.
      - Кто? Почему? Мы любим друг друга.
      Она так беспомощно обхватила меня и потянула к себе, как будто хотела запихнуть всего своего сыночка под кофту, вместе с синим камзолом и шпорами на ботинках, только бы никто меня не нашел.
      Я ничего не понял, но у нас с Ахэлем был один хороший приятель, который независимо от наших родителей отвел меня в сторону и очень тихо сказал то же самое.
      - Вам с Лили не надо...
      - Как так?
      - Ее потребовал для себя Сам.
      - Что за чепуха! Как такое может быть? У Ахзара есть жена, и он уже старый. Да и откуда ты знаешь?
      - Знаю. Слышал.
      Приятеля звали Малэх, и его отец тоже служил в Ахзароне. Должно быть, его отец с кем-то об этом говорил, а он, Малэх, случайно подслушал.
      - Что будешь делать? - спросил меня мой брат.
      - Не знаю. Но без Лили я не могу.
     
      Мы с братом сидели на скамейке и обсуждали мою проблему. Эти зеленые скамейки недавно поставили на нашей улице, и глашатай на главной площади сказал по этому поводу, что скамейки показывают всем жителям Ахзарии, какую заботу проявляет о нас правительство Вождя. Вообще, в Ахзарии почти все было зеленым. В том числе лица людей. У одних от голода, а у других от злости. В любом случае, иметь зеленые щеки считалось признаком особой преданности власти, и некоторые специально подкрашивались, причем краску делали из листьев специально выращиваемого для этой цели дерева. В Храме, о котором я Вам как-нибудь при случае еще расскажу проповедник объяснял, что это дерево впервые вырастил сам Азарх, и тому, кто к нему прикасается или выращивает во дворе такое же из его семян, гарантирован успех в жизни.
      Подошла Лиля и села между нами. Когда мы были втроем, она всегда старалась сидеть или стоять между нами. Может быть, так ей казалось, что у нее защита с двух сторон. Или по другой причине.
      - Ну, что, ты говорил с отцом? - спросила она меня.
      Я соврал, что нет еще, чтобы не пришлось втянуть ее в этот тяжелый разговор. Мимо прошли двое в зеленых плащах внакидку. Этот оттенок зеленого цвета на одежде означал принадлежность к силовым структурам, а красный жетон справа от воротника указывал на то, что они из личной охраны. Отойдя, оба остановились, посмотрели в нашу сторону, поговорили и пошли дальше. Честно говоря, мне стало не по себе.
      Подошел Малэх. Мы последнее время часто встречались с ним. Собирались организовать совместное дело по ремонту экипажей.
      - Есть разговор. Ты очень занят?
      Я был рад случаю, чтобы избежать продолжения разговора с Лили.
      - Нет, я не занят. Пойдем, поговорим.
      Все мы с детства привыкли самые лучшие игры устраивать в Старом замке. Там же было много мест, где можно было уединиться для серьезного разговора. По правде говоря, мы с Лили часто находили укромные уголки в Старом замке, так часто, что привыкли к обществу летучих мышей, которых там было полно, и они нас совсем не боялись, а мы приносили им кое-какой еды. А еще там было два больших помещения с бассейнами. В них уже давно не наливали воду и по дну прыгали рыжие земляные жабы. Возможно, когда-то в одном из бассейнов плескались мужчины, а в другом женщины. Не знаю, потому что в замке давно уже, кроме летучих мышей и жаб, никто не жил. В одном из этих купальных залов была галерея с каменными скамьями, и там, на уровне глаз, мы, мальчишки, проковыряли в стене дырку. Это нужно было для игры в сыщиков.
      Мы с Малэхом поднялись на галерею и долго, до поздна, обсуждали наши каретные дела, когда в соседнем зале послышались шаги и голоса людей. Малэх посмотрел в дыру и шепнул мне: "Там Ахэль и те двое, в зеленом.
      Нельзя сказать, что я сразу понял, что происходит и что еще может произойти, но спустя буквально несколько минут никаких вопросов не осталось, потому что эти два подонка начали бить Ахэля своими знаменитыми дубинками, которые они всегда имели при себе, под плащами, и все знали, как они забивали людей до смерти. Ахэль закричал, но я не слышал, чтобы он крикнул, что он не тот, за кого они его принимают.
      Я рванулся к лестнице, но Малэх догнал и упал прямо на меня, так что мы оба скатились по ступеням.
      - Ты туда не пойдешь, - прохрипел он мне на ухо. - Это уже не поможет.
      - Я не могу. Они бьют его вместо меня. Они думают, что он, это я. Они могут убить моего брата.
      - Если ты скажешь им, кто ты, у них не будет другого выхода, и они убьют вас обоих, чтобы не оставлять свидетеля, а пока он один - кто знает? - может, они только изобьют его, но - не насмерть.
      Он был прав, но от его правоты я только растерялся и опять побежал наверх, к дырке.
      В верхней части залов, под потолком, были длинные окна. Взошла луна, и свет падал широким пятном на брата и этих двоих в зеленом. Ахэль сидел, прислонившись спиной к стене, а они по очереди наносили удары. Один ударил его дубинкой снизу по подбородку, его голова взметнулась, и, когда я увидел лицо брата, я почувствовал, как мое лицо заливает кровью. Упершись ладонями в стену, я продолжал смотреть и при каждом ударе чувствовал боль в том месте, куда ударяла дубинка. Мы оба кричали, Ахэль и я, но палачи в зеленом, моего крика от крика Ахэля не отличали, и, кроме того, я уже теперь понимаю, что в залах было гулкое эхо, и отличить крики от отзвуков никто не мог бы. Малэх ничего этого не понимал, но, чтобы я не кричал, затолкал мне в рот конец своего шарфа.
      Я упал и, не в силах выдернуть шарф, катался по полу галереи, пока не ударился головой о камень скамьи и после этого отключился, и уже ничего не помнил.
      Ночью, когда все стихло, Малэх взвалил меня на спину и отнес в нашу конюшню, которая была рядом. Потом он пошел искать помощь, потому что я был без сознания.
      О дальнейшем можно только догадываться. Видимо я в какой-то момент пришел в себя, оседлал коня и помчался, не разбирая дороги. От Ахзарии до Города несколько дней, может быть неделя, пути по трудно проходимой дороге. Где-то же я останавливался на отдых и находил еду и питье. Иначе не доехал бы. Как бы-то ни было, но, когда я прискакал в Город, я в первые часы ничего не помнил, и, если бы не глаза Киноры, то не знаю, как вернулась бы ко мне память.
     
      3.
      Прибежал мальчишка и сказал, что нас с Кинорой зовут в Оранжевый дом. Это был единственный в городе дом, который имел архитектуру, в том смысле, что его кровля поддерживалась сильными, как руки богов, ветками деревьев, и окна тоже были обрамлены ветками. Если бы мне предложили дать этому архитектурному стилю название, то я сказал бы, что это Лесной стиль. Разные оттенки оранжевого придавали зданию вид теплого, но не пылающего очага. А вход был украшен искусно вырезанной из дерева головой оленя.
      В круглой, освещенной вмонтированным в крышу окном, комнате, на плетеных стульях, сидели те же бородачи, которых я видел на террасе харчевни. Должно быть, совет старейшин.
      Кинору попросили подождать внизу, а меня усадили на один из стульев.
      - Барэль, мы тут долго совещались и должны сообщить тебе некоторые вещи, которые могут тебе показаться неприятными. Нам трудно поверить, что ты так таки ничего и не помнишь, - сказал Зэрах.
      - Но я все вспомнил и готов ответить на все ваши вопросы, - возразил я.
      - Вот как?
      Им это показалось странным, но все равно я рассказал им то, что вспомнил и ответил на все их вопросы.
      - Это меняет дело, но ты тоже должен понять, почему мы боимся поверить, что ты приехал с добрыми намерениями.
      - Но ведь я же...
      Зэрах жестом руки остановил меня.
      - Мы тебя выслушали, а теперь ты выслушай нас. Ты приехал из города, который все мы, на сотни дистанций вокруг, -( он широким жестом показал, как это много, сотни дистанций) - на сотни дистанций - понимаешь? - называем Городом Ядовитой зелени.
      Он молча смотрел на меня, видимо, ожидая возражений, а у меня их не было.
      - Зелень, это хорошо, это жизнь и ее дает нам Солнце, но в твоем городе ядовитая зелень, и поэтому мы так называем твой город. Ты спросишь: почему? Объясняю. Потому что мы живем вот чем (Он показал мне большие, коричневые чаши своих ладоней), а твой город грабежом. Половина нашей земли отобрана у бесплодных скал, а три четверти вашей - у соседей. Вы сами не живете, как люди и другим жить не даете. У вас не зелень, а зеленая краска, которой вы закрашиваете кровь на своих руках. Вы промышляете грабежом, но у вас нет еды для детей. Ты обиделся?
      Я покачал головой, показывая, что ничего обидного в его словах не вижу. Хотя прежде таких вещей о своем городе не слышал и не могу сказать, чтобы это было мне приятно.
      - Возможно, ты об этом не слышал или не помнишь, потому что для ваших это обычное дело, но пятнадцать лет тому назад ваши люди ворвались в наш Город. Они жгли и разрушали, насиловали и отбирали добро. Мой отец тогда был алькальдом Города. Он спросил у начальника Вашей конницы...
      - Что он спросил?
      - Никто не знает, что именно. Мало ли какой вопрос может задать грабителю тот, кого грабят? Не это важно. Важен ответ. Начальник сидел на коне, а мой отец стоял перед ним со своим вопросом. Вместо ответа этот здоровенный бандит взмахнул мечом и отрубил голову моему отцу.
      Страшное предчувствие так сдавило меня со всех сторон, что, мне показалось, вот-вот меня расплющит.
      - Они угнали с собой двадцать мужчин, потому что им нужны были погонщики мулов, на которых они нагрузили награбленное. Эти люди не вернулись. У Киноры была сестра. Они были близнецами, и им было три года. Не понимаю, зачем им понадобился трехлетний ребенок. Не понимаю, зачем они взяли ее с собой.
      - Зачем они, вообще, приходили? - сказал один из бородачей. - После этого они стали жить лучше?
      - Как звали этого кавалериста? Того, что убил вашего отца,- тихо спросил я Зэраха.
      - Его звали Волдмар.
      Я медленно встал и поочереди посмотрел в лицо каждого из этих людей.
      - Если его звали Волдмаром, то вы обязаны убить меня.
      - Мы не собираемся убивать ни тебя, ни...
      - Но меня вы убить обязаны, потому, что вашего отца убил мой отец. Его зовут Вольдмар.
      Они все долго молчали, а я стоял перед ними и не убрал голову в плечи даже, когда увидел, что Круг держит в руке длинный нож. Видимо, этой штукой они тут рубят колосья, стебли и ветки растений и дрова для каминов, а сейчас этот парень совершит то, что должен совершить. Он обязан отрубить мне голову этой штукой, а я не смею возражать.
      - Сядь, Барэль, и послушай, что я тебе скажу. Оружие нужно для защиты, а мужчины обязаны защищать свои дома и семьи. Защищаясь, приходится убивать. Убить безоружного - это может сделать только волк, та и то, когда голоден. То, что сделал твой отец и все ваши, не имеет ни объяснения, ни оправдания. Их наказание - их убогая жизнь. Наша вина в том, что мы это допустили. Мы должны были подготовиться к драке. Я должен был убить твоего отца, прежде чем он вошел в город. Значит, по-твоему, и меня тоже следует убить?
      - Меня учили другому.
      - Знаю. А ты знай, что двенадцать городов поднялись, чтобы призвать твою Ахзарию к порядку. Наш Город тринадцатый. Завтра утром мы выступаем. Если хочешь, останься здесь и дождись нашего возвращения.
     
      4.
      Я не остался, но и в бою тоже не участвовал. Когда наш отряд вошел в Ахзарию, все было уже кончено. Двенадцать городов послали свои отряды и разорили логово, в котором я родился и вырос. Слишком неравны были силы, и Ахзария пала.
      С мостовых еще не были убраны мертвые солдаты в зеленых плащах, а на холме шел дым с крыши Зеленого дворца.
      Мы с Зэрахом и Кругом вошли в дом моих родителей. Волдмар сидел на тяжелом стуле, привязанный веревкой к его спинке. Его охраняли трое бойцов в крестьянских куртках и широкополых шляпах, какие носят люди, привыкшие работать на солнце. В руках бойцов были длинные тесаки, которыми они обычно рубят колосья, стебли, ветки и дрова.
      Когда отец увидел меня, чугунные ядра его глаз гулко ударили меня в грудь, и я пошатнулся.
      - Предатель! - прорычал он сквозь зубы. - Убью своими руками!
      Мама сидела в стороне, возле стены. Она была вся в черном. Траур по Ахэлю?
      Почему траур? Разве она всю жизнь не носила такую же самую одежду? Интересно, когда она была грудным ребенком, какого цвета были ее пеленки?
      Только ее руки с длинными пальцами и голубым узором жил белели на черном саване, покрывавшем колени моей мамы. Такими руками Господь обычно оделяет людей, рожденных, чтобы быть музыкантами. Наверняка ей никто ни разу не сказал, что у нее руки пианистки.
      Сколько лет может быть моей старушке? На самом деле, не больше сорока пяти.
      - Волдмар, ты убил моего отца. Неужели ты готов убить и своего сына? - спросил Зэрах, наклонившись, чтобы видеть глаза Волдмара.
      - Он уже давно убил нас с Ахэлем, - сказал я.
      - Я твой отец и убить предателя должен я сам. И я это сделаю, можешь быть уверен.
      - Он твой отец и поэтому должен тебя убить, - повторил Зэрах, чтобы запомнить эти великие слова и повторить их в нужном случае, как образец парадокса из города ядовитой зелени. А ты, Барэль, ты можешь убить своего отца, который, если мы его развяжем, готов поднять на тебя меч?
      Я промолчал, потому что подумал: да, мог бы, но понимал, что Зэрах ждет от меня другого. Зэрах тоже понял, почему я промолчал.
      - Выходит, мы все тут можем убить друг друга. А кто же продолжит жизнь? - сказал Зэрах, и я вздрогнул от неожиданности. - Если все звери убьют друг друга, и то же самое сделают все птицы и рыбы, если все растения, вместо того, чтобы пить солнечный свет, ветер и дождь, выпьют соки своих соседей, то ты представляешь, какой станет Земля?
  
  
   Глава вторая.
  
   1.
   С самого моего раннего детства всевозможные стаи, стада и толпы вызывают во мне ощущение тошноты, смешанной со страхом. Стая ворон, это красиво, но мрачно. Стая волков, это зловеще и опасно. Стадо коров, это пыльно, тупо и угрюмо. Толпа людей, это все, что сказано о воронах, волках и коровах одновременно.
   В прежние времена на Большой Ахзарианской площади люди не собирались, а являлись на нее по вызову. Вызывали не всех, но быть вызванным считалось очень почетным. Многие прикрепляли бумажки с вызовом на площадь к груди, чтобы позавидовали не вызванные соседи. В назначенный час под звук трубы, который Главный Горнист страны по имени Разха, как святой водой, окроплял площадь, на помост, стоявший возле главного флагштока нации, поднимался Главный Глашатай. На всякий случай в стране кормилось два глашатая, потому что все может случиться, а отсутствие в стране глашатая, даже временное, означало бы полную катастрофу. Два помощника развертывали и держали с двух сторон на шнурах перед глашатаем большущий лист бумаги, а он громовым голосом зачитывал то, что Ахзару угодно было сказать или сообщить городу и стране. Сообщения были длинными, к концу чтения Глашатай и Держуны (Так этих официальных лиц приказано было называть) покрывались потом, а я, как, вероятно, и другие, забывал, о чем шла речь вначале, тем более, что запоминать с первого раза было не обязательно: все равно мы потом в школе учили весь текст по частям на память.
   Мама, Ахэль и я на площадь не выходили, так как на ту же площадь выходили окна нашего дома, и мы имели привилегию слушать Глашатая без отрыва от своего подоконника.
   Но все это осталось позади, и после свержения Великого Ахзара, старые порядки были отменены, Разха организовал развлекательную труппу, которая стала веселить публику, в том числе на привычном ему государственном Помосте, а по совместительству и на полставки Главный Горнист работал главным горнистом и вторым помощником укротителя медведей в цирке, Держуны же, которые, кроме, как крепко держать, ничего не умели, были приняты на работу в суд, один прокурором, а другой адвокатом. Один теперь именуется Держпрокурором, а другой Держадвокатом. Главный Толмач, который в городском управлении сделался главным толмачом, объяснил, что название этих должностей происходит от слова Держава, что означает "государство", но в увеличительном смысле. Поэтому страну теперь называют не Великая Ахзария, как это было прежде, а Великая Держава, Ахзарианскую площадь переименовали в Великодержавную и так дальше, держунами же автоматически стали все мы, граждане Державы, и к этому трудно было привыкнуть. Кроме того, это внесло некоторую терминологическую несогласованность и путаницу.
   - Ты меня разыгрываешь? - покосился на меня Круг, который с женой Кинорой приехал ко мне в гости, и мы, сидя у окна, потягивали из миниатюрных кружечек славную мамину наливку.
   - Почему ты решил, что это розыгрыш? Просто рассказываю, что у нас тут происходит.
   - Но такого не может быть. Как вы все позволяете...
   - А никто у нас и не спрашивает.
   - Не понимаю. У нас, в Городе, такого не бывает. Ни одно решение не проходит, пока отец не убедится, что граждане с этим согласны.
   - Может быть это потому, что вас не так много и легче производить опросы?
   - Возможно. И так у вас во всем?
   - В общем-то да.
   - Потому что вас много?
   - Я думаю - да.
   - Ну, так разделитесь, и пусть каждая группа живет по-своему, но...
   - Что ты хотел сказать?
   - По-людски.
  
   Окно нашего дома, возле которого мы с Кругом пили наливку, как уже сказано, выходило на ту самую Великодержавную площадь, и на ней как раз сейчас собирался народ.
   - Что это будет? - спросил Круг.
   - Собираются объявить приговор тем, кого судили. Нашим бывшим правителям, Ахзару и одиннадцати членам его Ахзарута.
   - Твоему отцу тоже?..
   - Да, но ты же знаешь, что...
   - Ты думаешь, он тогда, в самом деле, мог бы тебя?.. - осторожно спросил Круг.
   - Я думаю - да, - твердо сказал я.
   - Своими руками?
   - Скорее всего, приказал бы другим. Он уже давно своими руками даже шнурков на обуви не завязывал.
   - Его могут?..
   - Могут, - спокойно сказал я. - Понимаю, как это тебя удивляет. Думаешь, мне приятно в этом признаваться? Но мы в этой стране так привыкли к смертям, что смерть для нас не более, чем один из неприятных эпизодов жизни. Когда у нас кем-то очень не довольны, то говорят, что его за его выходку или поступок надо бы поставить к столбу.
   - Так у вас казнят?
   - Ну, да. Ставят к столбу и стреляют в лоб.
   - Но твой отец...
   - Да, мой отец. С тех пор, как его увели, мама стала другой. У нее округлилось и порозовело лицо. Мы часто разговариваем, и она спрашивает о том, что происходит в мире. Я рассказываю ей о Городе, и она удивляется: почему у нас не так, как у них? А Волдмар не был ни мужем, ни отцом, он был Великим Ахзарархом.
   - И он мог бы приказать своим людям тебя убить?
   - Возможно. Однажды уже приказал, но они не справились с задачей. Они перепутали меня с братом. Не уверен, что все было именно так, но в этой стране все возможно. Здесь никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
   - Тогда чуть не убили твоего брата?
   - Ты знаешь?
   - Знаю. Хотя должны были убить тебя. Но мне трудно поверить, что они это сделали по приказу Волдмара. Вы же его сыновья.
   - Я могу только предполагать, но однажды, когда мы еще были детьми и сделали что-то недозволенное... Не помню точно, что именно, но Волдмар рассвирепел и крепко побил нас обоих. Мама попыталась его урезонить, так знаешь, что он ей сказал? Я, он сказал, их породил, но, если они пойдут против меня, то я их убью.
   - Такое не пришло бы в голову даже дикому зверю.
   - Он не зверь. Он ахзарарх, - сказал я.
   Круг как-то странно посмотрел на меня.
  
   2.
   Площадь быстро загустевала народом. Людей не созывали, и можно было не являться, но очень многие так хотели увидеть своими глазами, как все это будет происходить, что устья вливавшихся в Великодержавную площадь улиц были недостаточно широки для пропуска такой массы народа.
   Нам с Кругом с третьего этажа огромного Волдмаровского дома все было хорошо и в подробностях видно.
   Круг заметил страх на лицах рассаживавшихся прямо на булыжной мостовой людей.
   - Чего они боятся? - спросил он.
   - Им теперь нечего бояться, но такова сила привычки. Когда соприкасаешься с властью, то это страшно, когда власть прикасается к тебе, то это ужас, но нет ничего страшнее неопределенности. Поэтому у нас, в Ахзарии...
   - Теперь твоя страна называется иначе.
   - Да, ты прав. Тоже привычка. В Державе люди предпочитают своими глазами видеть то, что происходит и то, что их ожидает. Тем более, что у нас самые важные решения и самые судьбоносные события бывают покрыты тайной. А это страшнее страшного. Так, по крайней мере, всегда было.
  
   Подошел, опираясь на палку, Ахэль. Похоже на то, что эта палка до конца жизни останется при нем и частью его самого, вся в сучках и трещинках, искусно покрытых золотистым лаком. Его рука и лицо были в шрамах, и могло показаться, что он весь из того же материала, что палка, на которую он опирался.
   Он сел рядом, поставил палку между колен, и положил на нее искореженные кисти рук. Его молчание накрыло нас с Кругом, как тот капюшон, что надевают на приговоренного к повешению.
  
   Когда вся площадь заполнилась людом, и устья улиц тоже, и сотни людей расселись на крышах окружавших Великодержавную площадь домов, со стороны дворца, временно превращенного в тюрьму для Ахзара и Ахзарархов и местом работы суда, прокуратуры, адвокатуры и прочей братии, скрипящей перьями по бумаге, из широко распахнутых железных ворот стали медленно выезжать телеги с большими железными клетками на них. Телег было двенадцать, по числу осужденных пока еще неизвестно к чему именно, и каждую телегу тащила за собой широкогрудая ломовая лошадь, накрытая темно-зеленой попоной. Зрелище было довольно таки торжественным, хотя и унылым. Ему недоставало того блеска, который свергнутая власть умела, не считаясь с расходами, придавать своим зрелищам и церемониям.
  
   По другую от нашего дома сторону площади был большой дом с арочными окнами и широким балконом. Фасад дома был желтым, а на балконе стояло кресло с высокой спинкой, и считалось, что на этот балкон время от времени выходил и садился, чтобы показаться людям сам Архахзар. Это был Тот, кто основал Ахзарию и написал ее Великий Закон, по которому он, Архахзар объявлялся законным Правителем и Учителем народа. Что касается Ахзара, то он назначался Архахзаром, мог быть при надобности заменен и занимался делами управления, поощрения и наказания. Правда, этого ни разу не случалось, и нами все время правил один и тот же Ахзар.
   - Ты много раз видел Архахзара? - спросил Круг.
   - Я бы не сказал, - уклончиво ответил я.
   - Вообще, ты его когда-нибудь видел? - настаивал Круг.
   - Его никто никогда не видел, - мрачно произнес Ахэль и положил подбородок на сложенные на палке одна на другую ладони, демонстрируя, таким образом, нежелание продолжать разговор на эту тему.
   Иногда все-таки видели, но не его, а похожего на гномика из сказки, карлика, с бородой до пояса, в шапочке и камзольчике с золочеными пуговицами, величиной каждая с куриное яйцо. Он взбирался на стул и, сложив руки на груди, серьезно смотрел на происходящее внизу.
   - Так может быть он и есть тот, кого вы называете Архахзаром?
   Ахэль медленно повернул голову в сторону Круга, а я пожал плечами:
   - Вон там, на холме, над речным портом, ты видишь статую Архахзарха? Он потомок легендарного Бигора, победившего кровожадного Басура и с которого пошел род людей этой земли. Архахзар же великий реформатор и основатель Ахзарии. Как он может быть карликом?
   Круг почесал бороду и нехотя согласился, что карлик не может быть Архахзаром.
   - Этот карлик служит при Архахзаре и передает от него послания. В письменном виде, - объяснил Ахэль и опять вернул подбородок на прежнее место.
  
   Подводы, одна за другой, подползали к помосту со стороны дворца и четверо держунов богатырского сложения поднимали клетки вместе с содержимым и ставили их на помост. В каждой на табурете сидело по одному ахзарху, и среди них мы с братом увидели нашего отца.
   Под стрелами тысяч обращенных в его сторону глаз Волдмар сгорбился, как-то весь скорежился, и лицо его стало серым. Вместо зеленой мантии на нем, как и на других ахзархах, были обыкновенные куртки, как будто они были какими-нибудь каменщиками или мусорщиками. Это выглядело кощунственно.
   Наконец, выставили самого Ахзара. В отличие от других, Ахзар смотрел на толпу прямо и вызывающе, и я впервые заметил, что его глаза сверкали зеленым светом, а его лицо казалось каменным, как будто было не лицом живого человека, а маской, снятой с той статуи Архахзара, что высилась над речным портом. При виде этого лица все сидевшие на площади привстали и нечаянно оказались на коленях.
   - Они стоят перед ним на коленях! - не то удивленно, не то возмущенно воскликнул Круг.
   Действительно, народ стоял перед ним на коленях.
   - Но ведь народ его сверг! Они же его свергли! Я сам присутствовал. Это была революция. Все плясали, празднуя свободу. Как они могут? - продолжал Круг и, вертя головой, пытался заглянуть то в мое лицо, то в лицо Ахэля.
   - Выходит, мы такие, - тихо сказала мама.
   Оказывается, они с Кинорой давно уже стояли позади наших стульев. Мы с Кругом вскочили и усадили их рядом с Ахэлем.
   - А где Лили? - спросил я.
   - Сестра сказала, что это зрелище не для нее. Она предпочитает по этому случаю спечь большой пирог с яблоками.
  
   На переднем краю Помоста была поставлена трибуна, по форме напоминавшая пень или, скорее даже, плаху, на которой в старые, варварские времена преступникам публично отрубали головы, причем вертикальная трещина была похожа на сток для крови, которым обычно снабжалась такая плаха. Это выглядело довольно зловеще и я даже предположил, что пень для этой цели притащили из исторического музея.
   На Помост по приставной лесенке поднялся очень толстый человек в пиджаке, который не сходился на его круглом животе и, положив на плаху большую тетрадь, открыл ее и посмотрел на собравшихся на площади. Заметно было, что он очень близорук и мало кого различает в толпе. В подтверждение он достал из верхнего кармана очки в проволочной оправе и веревочками привязал их к ушам. Это выглядело забавно, все засмеялить и опять уселись на камни. Он был из ученых и его мало кто знал. У нас, вообще, ученые люди были не в почете.
   - А это еще что за чучело? - засмеялась Кинора.
   - Это Ректор, - объяснил я.
   - Ректор чего?
   - Просто Ректор. Он самый образованный человек в стране и может ответить на все вопросы. Если кому-нибудь что-нибудь не понятно...
   - ... то у него есть любой ответ на любой вопрос, - смеясь, закончила мою фразу Кинора.
   Даже Ахэль хохотнул, отчего его палка потеряла равновесие, и он чуть было не клюнул носом каменный подоконник.
  
   Кресло на балконе Зеленого дома было пустым. Я несколько раз смотрел в ту сторону, и уверен, что оно все время пустовало. Но в какой-то момент, повернув голову в ту сторону, я увидел, что на нем сидит девушка в платье желтого цвета.
   - Какие у нее глаза! - прошептал Ахэль.
   - Ты когда-нибудь видел эту девицу? - спросил я.
   - Кажется, да, но не помню, где и когда. Вообще, такая может только присниться. Скорее всего, я видел ее во сне.
  
   Ректор тоже посмотрел в сторону балкона и улыбнулся то ли солнечно-желтой девушке, то ли в ответ толпе и, то ли от ректорской улыбки, то ли от того, что в этот самый момент из-за облаков выглянуло Солнце, все хором вздохнули и напряжение, до этого накрывавшее головы, как густая, холодная и дурно пахнущая сеть, вдруг растаяло и ручейками стекло в боковые канавы.
   - Дорогие соотечественники! - громко сказал Ректор. - Правящий совет...
   Он слегка запнулся, возможно, потому что никто пока что не знал толком, кто управляет страной и что в стране существует Правящий совет, а он не привык оставлять необъясненных неясностей.
   ... Временный Правящий совет, который мы тут составили из уважаемых граждан страны, а также назначенный нами верховный судья поручили мне огласить принятое нами решение... которое потом, когда я кончу читать, вы утвердите...
   Он посмотрел на толпу.
   - ... или не утвердите.
   Толпа опять вздохнула, но по-другому, как вздыхает человек, который не может понять, чего от него хотят. В самом деле, чего от него хочет Правящий совет? Чтобы утвердили то, что скажет Ректор, или чтобы не утвердили то, что он скажет? А что будет, если половина поймет так, а другая - иначе?
   Ректор попытался читать, но, поколебавшись, закрыл тетрадь и сказал так:
   - Будет лучше, если я объясню вам своими словами. Чтобы всем было понятно. Так вот, первым делом мы должны покончить с кровавым режимом.
   Не поворачиваясь, он сделал полукруг рукой позади спины, указывая на сидящих в клетках угрюмых ахзархов, отчего одна пуговица на его рубашке отлетела, и в образовавшейся прорехе на солнышке проблеснул розоватый и гладкий живот Ректора. В тишине было слышно, как кто-то засмеялся.
   - Наш Правящий совет будет временным правительством, так как кто-то же должен управлять страной, пока мы не создадим полновесную власть Державной республики. Согласны ли вы с таким решением? Кто согласен, пусть поднимет руку.
   Люди посмотрели друг на друга, но, увидев поднятые руки соседей, успокоились.
   - В стране провозглашается свобода слова. Это значит, что отныне каждый имеет право сказать или написать то, что считает нужным.
   Кто-то, сидевший на крыше, сложив ладони рупором, выкрикнул тонким голосом:
   - А на заборе тоже?
   - На заборе нельзя, - объяснил Ректор, - потому что забор покрашен, а краска дорого стоит.
   Все засмеялись.
   - Закрытая "Государственная газета" откроется вновь под названием "Наша газета".
   - Через месяц мы все вместе выберем Главный коллегиум из тридцати пяти человек. Эти люди будут управлять страной.
   - Почему тридцать пять? Почему не больше? - крикнул кто-то, на этой раз, как мне показалось, с нашей крыши.
   - В нашей стране тридцать пять районов. От каждого района по одному.
   - О-о-о! - пронеслось по толпе.
   Не понятно, они за или против. В нашей стране, когда некто согласен, то обычно говорит: Угу.
   - Что касается этих, - сказал Ректор, указывая на сидящих в клетках, то суд приговаривает их к смерти через расстрел.
   Стало тихо.
   - Если вы согласны, то пусть каждый поднимет правую руку.
   Ни одна рука не поднялась. Стало тише, чем бывает при полнейшей тишине. Легенда гласит, что так тихо было лишь однажды, и это случилось накануне того, как небо упало на землю.
  
   ... Кстати, историю о том, как однажды небо упало на землю, нам с Ахэлем по секрету от отца рассказала наша бедная мама. С тех по, как Архахзар (потомок Бигора) основал Ахзарию и были запрещены все религиозные предрассудки, была, помимо прочих, строго запрещена также история о том, как однажды, бог страшно рассердился на наш народ за грехи и неповиновение старшим, ударил чем-то тяжелым по девяти столбам, подпиравши небо, оно с грохотом опрокинулось на землю и, будучи круглым, покатилось далеко-далеко. Хорошо еще, что по форме небо похоже на котел, в котором пекут кукурузные лепешки, и поэтому, описав большой круг, вернулось на прежнее место, а бог, смягчившись и передумав, что с богами случается гораздо чаще, чем это кажется на первый взгляд, опять поставил его на столбы. Будь небо плоским, то откатилось бы так далеко, что мы до сих пор сидели бы в темноте и даже без звезд. Ректор же, будучи человеком ученым, предложил научную теорию, по которой небо и Земля шарообразны, причем, Земной шар вращается внутри шарообразного но полого неба, а небо тоже вращается, но в обратном направлении, что в соответствии с космодинамическим законом обеспечивает системе стабильность. Жрецы ужасно рассердились на него за это, и за свою кощунственную теорию он был отлучен от Храма, к которому и до этого никогда не принадлежал, а поскольку сам Храм был закрыт, то жрецы действовали подпольно и подпольно же отлучили Ректора...
  
   - Какая тишина! - сказал Ахэль и, глядя на маму, улыбнулся. - Неужели сейчас небо опять грохнется на землю?
   Видно, не зря Лили всегда говорила об Анхэле, что он глазлив, потому что в это самое мгновение раздался сильный взрыв, я успел заметить, как Ректор, подобно горному орлу, раскинул в сторону руки и полетел в зрительный зал, а железные клетки вместе с начинкой - в противоположную сторону, после чего всю площадь заволокло пылью и дымом.
   Впрочем, еще одну вещь я успел заметить: на том балконе в кресле Архахзара сидела не солнечная девушка, а карлик.
  
  
   Глава третья
  
   1.
   Только на третий день после описанного выше происшествия из первого номера бывшей "Народной", а теперь "Государственной газеты" держуны столицы узнали, что число задавленных и затоптанных во время панического бегства с Великодержавной площади приблизилось к двадцати семи, не считая тех безнадежных, которых спасти вряд ли удастся. Число искалеченных подсчитывается. Ректор отделался разбитием носа и очков, которые (в смысле: очки) все равно уже никуда не годились, причем, в виду особой ценности оказываемых ректором Державе услуг, оная обязалась купить ему новые окуляры в позолоченной оправе и выделить мула с соответствующей сбруей и двухколесным экипажем для доставки Ректора от его дома до места работы и обратно. Бывшему диктатору размозжило череп, и мозги пришлось лопатой отдирать от мостовой, после чего их дальнейшее использование диктатором признано нецелесообразным, и Великого Ахзара где-то погребли. В числе бывших ахзарархов имеются убитые и раненые. Судьба бывшего ахзарарха Волдмара остается под вопросом, так как тело найдено не было.
   Эти сведения поступили лишь три дня спустя, а в самый момент катастрофы и после того, как пыль осела, дым был унесен набежавшим ветерком, а вопли поутихли, понять, само собой, ничего было невозможно. Втянув головы и шеи из оконного проема в комнату, братья увидели, что голова их несчастной мамы откинулась назад и вбок, а руки повисли по обе стороны ее щупленького тельца. Пока мы с Ахэлем оставались в шоковом состоянии, Круг подхватил женщину и бегом понес ее в спальню с криком: "Доктора!", причем, сообразительная служанка, пока он кричал, уже мчалась по улице к доктору Аптекману, и таки успела раньше, чем его, то есть Аптекмана, потащили спасать раненых.
   Доктор сначала сказал "Ай-ай-ай" и покачал головой, но потом все-таки накапал какой-то вонючки в полстакана воды и влил ей в рот.
   - Ну, как, доктор? - спросили мы с Ахэлем.
   Доктор некоторое время молча всматривался в наши лица, а меня даже зачем-то подвел к окну и заглянул в глаза, после чего зачем-то в уши, и медленно произнес:
   - Как доктор? Как раз доктор хорошо. Мама хуже, но... нужно жить.
   - Что вы увидели в моих ушах?
   - Не все люди способны слышать, когда им говорят, что нужно жить. У вас есть эта способность. Слава Богу!
   - Как она?
   - Ну, что вам сказать? Проглотила таблетку.
   - Видим, что проглотила. Что будет?
   - Жить будет. Я надеюсь.
   И добавил:
   - Если этого захотят ее близкие.
   - Но, доктор... - попробовал возразить я.
   - Лично вы этого захотите.
   - Вы это обнаружили внутри моего уха?
   - Вот именно. Но у вас в семье есть кто-то, кто этого не очень желает.
   - Кто? - спросил Ахэль.
   - Которому наплевать на вас всех, - добавил доктор, пожал правым плечом, накинул свою знаменитую на весь город разлетайку и вышел, объяснив, что там, в ночи, его ждут более серьезные пациенты.
   Мы все не отходили от мамы. Она не приходила в сознание.
   Около полуночи распахнулась дверь и в ее проем, опираясь руками о косяки, вписался Волдмар. Его форменная ахзарарховская четырехуголка была измята, два угла вовсе оторваны, а оставшееся сооружение двумя рогами уставилось на нас, как будто мы были тореадорами. Глаза Волдмара были полуприкрыты красными от недосыпа и треволнений веками.
   Ахэль, держа палку за верхний конец, изготовился к защите.
   - Я не пришел драться, - хрипло произнес Волдмар.
   - Тогда зачем ты пришел? - спросил я его.
   - Что ты еще умеешь, кроме как драться? - добавил Ахель.
   - Это мой дом.
   - Был твоим, - сказал Ахэль.
   - Я ваш отец.
   - Ты не был им раньше, а теперь уже поздно, не научишься, - сказал я.
   - Но вы же не убьете отца? Я вас породил.
   - Почему бы не убить? - спросил Ахэль. - Ты нас породил, а мы тебя убьем. Нормально.
   - Мертвый отец предпочтительнее отца-убийцы, - философски заметил я.
   - Вы этого не сделаете, - сказал Круг и почесал бороду. В трудных ситуациях он всегда чесал бороду. - Даже если очень захотите, у вас не получится.
   - Верно, - согласился я, - мы этого не сделаем.
   - Что касается меня, то я бы, пожалуй,... - сказал Ахэль и показал палкой на Волдмара.
   - Помахай палкой, помахай. Это помогает, - усмехнулся Круг.
   - Ты защищаешь Волдмара? - удивился я.
   - Ну, а как же? Он же отрубил голову моему деду, так почему бы мне его не защитить?
   Почесав бороду, он добавил:
   - Я защищаю вас.
   Однажды Кинора сказала, что у мужа на подбородке живет особая блоха. Стоит чему-то случиться, как она его кусает, и он чешет укушенное место.
   - Твоя жена умирает, - показал я Волдмару на кровать.
   - Я сам чуть не умер, и еще не известно...
   - Ты можешь, хотя бы один раз подумать не только о себе? - спросил Ахэль. - Чего будет стоить твоя жизнь, если мамы не станет? Подумай об этом.
   - Попробую подумать и об этом тоже, - неожиданно согласился он, приблизился и подержал руку жены в ладони. Она застонала, как от боли.
   - Пробуй, но не руками, - попросил Ахэль.
   Потом Волдмар подошел к Кругу. Круг брезгливо поднялся с кресла и отошел, а Волдмар медленно и тяжело скрипя пружинами, втиснул между подлокотниками свое бычье тело. Старое кресло, в котором по вечерам любила сидеть у окна мама, жалобно хрустнуло
   - Я... - начал он, но правый подлокотник подломился и он едва удержался, чтобы не грохнуться на пол.
   Его лицо всеми своими чертами изобразило беспокойство. Как будто он силился вспомнить то, что хотел сказать.
   - Что ты хотел сказать? - не выдержал я.
   Он внимательно посмотрел на меня и медленно выговорил то, что ему трудно было выдавить из себя:
   - Я спрячусь на чердаке. Не выдайте меня.
   - С какой еще такой стати? Я начальник безопасности и не арестую самого опасного в стране человека?
   - Этот человек твой отец, - очень медленно проговорил он.
   - Безопасность страны важнее.
   - Я не угрожаю безопасности страны. Послушай...
   - Слушаю.
   - Я всю жизнь заботился о безопасности Ахзарии.
   - Видели мы, о чем ты заботился... Ладно, иди на свой чердак. Подумаем. Хотя, если по совести, я обязан тебя арестовать.
   - Может, ты бы лучше спрятался в подвале? - предложил я.
   - Нет, - сказал он. - На чердаке. Там есть окно. А в подвале сыро.
   Он слишком привык всегда, каждый день, видеть перед собой Площадь. Причем, сверху. Это давало ощущение власти над пространством.
  
   2.
   Круг и Кинора уехали домой, в Город, а Лили поехала с ними. Захотела побывать на родине, встретиться с родственниками, которых, по сути, совсем не знала.
   Мы с Малэхом целыми днями были заняты в каретной мастерской. Ахэлю во Дворце поручили руководство отделом внутренней безопасности. За неимением лучших помещений, он устроил свою канцелярию в нашем доме. Мама пришла в себя, все время сидела у окна, выходящего на площадь и думала. Волдмар молча лежал на тюфяке, служившим ему матрацем, временами зарываясь в большую овчинную шкуру, которую мы ему отнесли наверх. А то еще замерзнет.
  
   У нас был слуга по имени Шурат, такой старый, что никто уже не помнил, сколько ему лет, и всякий мог сказать: сколько знаю себя, столько же знаю и Шурата, а Шурат ни о ком во всем городе такое бы не сказал. В нашей стране, вообще-то, не было принято жить так долго. Так вот Шурат относил ему еду, питье и бидон с водой для умывания. Впрочем, Волдмар и прежде не часто умывался, а в его чердачной жизни он и вовсе никакой надобности в умывании не видел. Мы с Ахэлем, по крайней мере, были рады, что он сидит тихо и никого не трогает.
   Оказалось, что Ректор уже давно, еще в суровые времена, которые вошло в обычай называть ахзарианскими, сочинил текст первой в истории нашей страны конституции, и этот текст был опубликован в специальном приложении к газете, которая в ее обновленном виде называлась "Державный вестник". Вся страна, точнее сказать, то ее меньшинство, которое умело складывать буквы в слова, зачитывалось конституцией Державы, как будто это был текст послания Пророка с обещанием рая на земле, Кто-то подсчитал, что в ее тексте слово "свобода" было повторено ровно 35 раз, по числу административных районов страны, которым предстояло выбрать в Собрание мудрецов по одному депутату от каждого района. Кто-то пошутил: "Так где же мы возьмем 35 мудрецов?", а второй добавил: "Эти 35 дармоедов разделят между собой все наши свободы, и нам достанется пшик на сковородке, по одному пшику на каждый район".
   По пути на работу я иногда встречал каких-то странных типов в желтых плащах.
   - Что тебя удивляет? Это те же подонки, что во времена Ахзара ходили в зеленых, - объяснил мне мой друг Малэх. - Я слышал, что их зеленые плащи были на желтой подкладке, и они их просто вывернули наизнанку. Очень экономно.
   - Ишь ты, какие предусмотрительные! - удивился я, но, поскольку мой брат был начальником департамента внутренней безопасности, то я не мог не знать, что его люди носили что попало.
   Вообще, желтый цвет становился доминирующим. Стихийно. В "Вестнике" написали, что желтый, это цвет Солнца, любви, добра и свободы. Из окна мне видно было, как эти, в желтых плащах, крутились возле дома напротив.
   - Почему ты не разместишь свой департамент безопасности в доме Архахзара, тем более, что самого Архахзара не существует в природе, а, возможно, никогда и не было, а дом есть? - спросил я брата.
   - В доме живет Карлик и его племянница. Это их дом - ответил Ахэль. - Собственность - дело святое.
  
   Пришло письмо от Лили:
   "Дорогой Барэль! - написала мне она. - У меня все в порядке. Я очень хорошо провожу время в Городе. Познакомилась с родственниками. Они все хорошие люди. И вообще, тут так хорошо, что даже не хочется возвращаться в Державу. Может лучше будет, если ты сам приедешь сюда?"
   Я ответил, что как ей такое могло прийти в голову, что Держава - наша родина, что в трудную минуту мы обязаны - и всякое такое. А кроме того, у меня же здесь успешный бизнес, а что я буду делать в Городе, я вас спрашиваю?
  
   3.
   Иногда Волдмар заходил навестить жену. Когда я однажды, проходя мимо приоткрытой двери в мамину спальню, услышал его голос, то заподозрил нехорошее, но, прежде чем войти, прислушался.
   - Ты бы помылся, Волик, - услышал я слабый мамин голосок.
   - Ну, что ты такое придумала? - отвечал он ей. - Разве ты не знаешь, что у людей от мытья такие тяжелые болезни бывают, что ни один врач не вылечит.
   - Это не так, - возражала мама. - Чистые люди гораздо меньше болеют.
   - Ну, как же меньше, если, вот ты, к примеру, каждый день моешься, а вот... сама посмотри... ведь болеешь. А я не моюсь, а все равно здоровый. Если бы ты не мылась, то тоже... как я. Мне ж тебя все ж таки жалко. Ты выздоравливай. А? Ну, правда...
   Я не поверил ушам и заглянул в комнату, чтобы убедиться, что это он.
   Таки он.
   4.
   О ночных исчезновениях Волдмара с чердака мы с Ахэлем узнали совершенно случайно: признался Шурат, которому его хозяин строго настрого запретил об этом заикаться. Бедный старик растерялся. Видя великого человека на чердаке, закутанного в пыльную овечью шкуру, он чувствовал, что привычный ему мир стабильных иерархий рушится, и непонятно, кто теперь главный, кого слушаться и от кого может влететь на старости лет. Когда Ахэль, который постепенно входил во вкус работ по наведению порядка и обеспечению безопасности столицы и страны, почувствовал беспокойство в глазах верного слуги и спросил, в чем дело и что происходит, тот ответил, что все в порядке, и тогда даже я, у которого такого острого обоняния не было, взял старика за ворот и слегка потянул вверх:
   - Все в порядке или ты говоришь, что все в порядке?
   - Все в порядке, - повторил Шурат и кашлянул.
   - Все в порядке или все в полном порядке? - настаивал Ахэль.
   Этого оказалось достаточно, и Шурат признался, что по ночам Волдмар спускается с чердака по задней винтовой лестнице, пробирается в подвал и возвращается только под утро.
   - Поэтому он целыми днями спит, - объяснил старик.
   - Ин-те-рес-но! - сказал Ахэль. - И что же папа делает по ночам в подвале?
   - А он ничего там не делает, - ответил Шурат и внимательно посмотрел на кончики своих башмаков.
   - То есть?
   - Из подвала он тоже исчезает.
   - Да ну? - переспросил Ахэль и по тону вопроса я понял, что, по крайней мере, один специалист по вопросам внутренней безопасности у нашей народной Державы уже есть.
  
   Оказывается, в подвале нашего родного дома, в самом углу, прикрытый черт знает каким ветхим барахлом, был откидной люк, открыв который, вы попадали на каменную площадку, и с нее начиналась лестница, открывавшая ход в подземное царство, описанное и преувеличенное во множестве легенд, но которое видели лишь немногие, посвященные в зеленые тайны Ахзарии. Нужно было быть такими наивными детьми, как мы с Ахэлем, чтобы не подумать, что дом самого Волдмара не имел прямой коммуникации с этим таинственным миром, где скрывались все тайны зеленых плащей, черных масок и прочей ахзаровской мерзости. Ахэль еще только начинал постигать тайны этих подземных, подпольных и, я не побоюсь это сказать, подсознательных лабиринтов, а я предпочитал заниматься ремонтом карет, бричек, линеек, арб, возов, двуколок, вплоть до детских игрушек на шнурочках и прочей транспортной движимости, вместо того, чтобы копаться в грязи уходящей эпохи.
   - Ну-ну! - только и мог сказать Ахэль.
   Наверху, в его канцелярии, в ожидании распоряжений начальника сидели два его охранника, он их позвал, и вчетвером, с факелами в руках и пистолетами в карманах своих простонародных курток мы спустились в довольно просторный коридор, который, как можно догадаться, первым делом вывел нас к лестнице, ведущей наверх. Судя по направлению движения и пройденному расстоянию, мы оказались как раз под старым замком. Вот именно, тем самым.
   Мы осторожно поднялись, и Ахэль тихонько приподнял люк. Внутри было тихо и темно. Это был тот самый зал, из которого мы с моим другом Малэхом через дырочку в стене наблюдали, как зеленые плащи избивали моего брата.
   Меня слегка стошнило от этого воспоминания, но я тут же направился к наблюдательному пункту, тем более, что оттуда пробивался свет. В соседней комнате шесть человек, сидя на каменных сиденьях кубической формы, склонились над большим листом бумаги и при свете керосинового фонаря, изучали какой-то план или чертеж - черт их знает, что они там изучали, и все бы ничего, если бы одним из них не был наш отец Волдмар.
   Ахэль тут же выдал нам диспозицию и оперативную схему операции, тем более, что расположение помещений старого замка мы с ним знали не хуже содержимого собственных карманов. Комната, где были эти шестеро, соединялась с другими двумя противоположно расположенными дверьми. Мы одновременно ворвались с двух сторон, не оставляя злоумышленникам пути для бегства.
   - Вы арестованы! - официально объявил Анхэль.
   Шестеро отскочили к стене и выдернули из-за поясов длинные, не понаслышке знакомые нам ахзаровские ножи с характерным изгибом острого кончика. (Однажды мы с Ахэлем попытались таким ножом открыть банку с маминым вареньем, кончик отломался, а мы не избежали воспитательной отцовской оплеухи, от которой оба дня три не могли повернуть голову.)
   Мы показали четыре ствола. Технический прогресс был, как это всегда бывает в истории человечества, на нашей стороне. Схватка исключалась.
   И в этот момент тот, что держал в руках керосиновый фонарь, бросил его на середину комнаты. Фонарь разлетелся, ударившись о край одного из каменных кубов, на которых шестеро до этого сидели, и в один миг вся середина комнаты превратилась в костер. Мы от неожиданности прижались к стенам...
   Все продолжалось буквально несколько секунд, а когда огонь осел и только отдельные лужицы еще догорали на полу, мы увидели, что, кроме нас, четверых, в комнате больше никого не было, ни Волдмара, ни его приятелей, ни бумажного листа, который они так внимательно изучали.
  
  
  
   Глава четвертая
  
   1.
   Мы с братом и раньше знали, что возле стены, где в этот момент стояли, ощерившись на нас ножами, те шестеро была железная крышка люка. Мы ее даже пару раз поднимали, но снизу на нас глянул мрак, и пахнуло холодом и сыростью. Помню, что Ахэль зажег факел, лег на пол, бросил его вниз и увидел, что факел погас раньше, чем стукнулся о ступеньки лестницы, а потом еще долго слышно было, как он ударялся и летел дальше. Поэтому мы лазить туда побоялись. А тут еще Малэх рассказал нам историю о морском чудовище, которое по таинственным поземным карстовым пещерам из моря перебралось в тайные подземные катакомбы нашего города и оттуда совершает набеги с целью полакомиться человечиной. Сам, конечно, придумал, но получилось довольно страшно. Впрочем, однажды мы слышали оттуда истошный крик и даже подумали, не чудовище ли это.
   А эти шестеро буквально за несколько секунд успели открыть люк, исчезнуть и закрыть за собой крышку.
   - Я думаю, что крышка была открыта, и они просто спрыгнули вниз, а там, дальше, внизу и на выходе, тоже открыта дверь. Или люк. Иначе они бы задохнулись, - предположил Анхэль. - Пока мы будем шарить в незнакомых коридорах, они, как говорится, исчезнут в ночи. Вернемся.
   Мы вышли из старого дворца, спустились с холма, вышли на Площадь и направились к своему дому.
   Из боковой улицы вышли двое.
   - Ты Ахэль, сын ахзарарха Волдмара? - спросил один из них.
   - Я Ахэль, но разве ты не знаешь, что ахзарархов больше нет? - ответил брат.
   - Они были, есть и будут.
   - Почему ты так решил?
   - Пока жива Ахзария, будут и ахзарархи.
   - Глупости. Чего тебе надо?
   - С тобой желает говорить Архахзар.
   - Какой еще?..
   - Такой еще. Архахзар, потомок Бигора.
   - Ты это сам придумал?
   - Завтра, в 10 утра. Там, в его доме.
   Не дожидаясь ответа, оба пошли прочь.
   - Эй, вы там! Вернитесь, - строго приказал начальник департамента безопасности.
   Но они исчезли за углом.
   - Что это может означать? - спросил я брата.
   - Не знаю. Глупость какая-то.
   - Однако твои люди до сих пор не обследовали дом Карлика. Там крутятся эти странные люди в желтых плащах. Под самым носом у городских властей. И у тебя самого.
   Брата это замечание раздосадовало, и он палкой ударил по валявшемуся на дороге черепку. Черепок отлетел далеко, пересек площадь и упал у самой двери дома Архахзара.
   - Чертов Архахзар! Пора с этим покончить. Завтра же откроем эту дверь и посмотрим, что там внутри творится.
   - Завтра выходной.
   - Ну, так послезавтра.
   - В этой стране все делается послезавтра, - осторожно заметил я и отошел подальше от Ахэля. Он в последние дни стал таким раздражительным, что то и дело хватался за свою палку.
  
   2.
   Войдя в дом, мы увидели Шурата, который поднимался по лестнице, ведущей на чердак. В руках он держал поднос с едой и питьем.
   - Зачем ты туда идешь, если Волдмара там нет? - спросил я его.
   - Он только что поднялся на чердак, - сказал, обернувшись Шурат. - Вот, отнесу ему ужин.
   Мы поднялись следом за Шуратом.
   Волдмар, накинув овчину на плечи, сидел у чердачного окошка и смотрел на площадь.
   - Ты уже здесь, - не спросил, а раздраженно сказал Ахэль.
   - А где же мне быть? - поднял голову Волдмар. - Здесь я живу. В своем доме.
   - Мы так поняли, что ты не просто живешь в своем доме, а скрываешься в нем?
   - От кого? От департамента безопасности, который находится в моем же доме, этажом ниже и которым руководит мой сын?
   - Интересно! Выходит, это я должен беспокоиться о том, чтобы ты, Волдмар, не выдал меня моим людям и не сказал им, что я скрываю государственного преступника? - усмехнулся Ахэль.
   - Выходит, мы сообщники, - криво огрызнулся Волдмар и плотнее закутался в овчину.
   - Но мы не договаривались, что ты будешь выходить, встречаться со своими дружками и строить заговоры против нас.
   - С чего ты взял, что мы что-то злоумышляем? Просто встречаемся. Когда вы с Барэлем играли в этих развалинах, я же не вмешивался в ваши игры. Не вмешивайся и ты в мои.
   - Если мои люди тебя поймают...
   - Если твои люди будут ко мне приставать, ты объяснишь им, что меня один раз уже судили, но народ - ты же сам видел - отказался утвердить приговор.
   - Кто-нибудь из моих людей может нечаянно пристрелить тебя.
   - Если я не успею выхватить пистолет.
   Волдмар поднял голову, посмотрел прямо в глаза Ахэлю и добавил:
   - Мы живем в свободной стране и у нас народная власть, мой сын. И если кому-то угодно стрелять в меня, то и я могу сделать то же самое. Это будет самозащита. Вы уже приняли конституцию? Нет? Пора это сделать. Не может же страна бесконечно жить без конституции.
   - Как она жила без нее до сих пор?
   - Так ведь тогда у нас был диктаторский режим, а сейчас, после революции...
   - Шурат, спустись вниз, зайти в мою канцелярию и передай, чтобы трое... нет, четверо, чтобы четыре охранника поднялись сюда.
   - Что ты собираешься сделать? - спросил Волдмар.
   - Вернуть тебя в клетку.
   - Ты этого не сделаешь.
   - Еще как! Ты представляешь опасность.
   - Я ничего дурного не делаю.
  
   Четыре охранника вошли в чердачное помещение.
   - Ты, Журав, вон там, в углу, видишь веревку? Принеси.
   Волдмар спокойно смотрел на Ахэля.
   - Они не смогут связать меня.
   - Такой ты сильный?
   - Не поэтому. Я - Волдмар.
   - Ты уже валялся связанным в клетке.
   - Тогда я сам позволил.
   - А теперь я приказываю, - сказал Ахэль.
   Волдмар встал, сбросил с себя овчину, отодвинул плечом стоявшего у двери охранника и вышел.
  
   Ахэль, оказавшися в эту минуту возле окошка, выглянул и застыл.
   - Ты что? - спросил я, тоже посмотрел и понял, почему Ахэль не среагировал на выходку Волдмара.
   - Посмотри. Вот почему Волдмар сидел у окна. Он смотрел на нее.
   Он показал на дом Архахзара. На балконе, в кресле, где обычно за происходящим на Площади наблюдал Карлик, сидела девица сказочной красоты. Рядом с нею, на круглом столике, стоял керосиновый фонарь, а в руках она держала раскрытую книгу.
   - Это та же самая. Шурат считает, что она не настоящая, - сказал Ахель.
   - А какая?
   - Не знаю. Карлик, он же, говорят, колдун. Мы видим девушку, а на самом деле это оптический эффект.
   - Но зачем он стал бы свои эффекты усаживать на балконе?
   - Ты когда-нибудь учился колдовству? А если не учился, то зачем спрашиваешь?
   - Потому и спрашиваю, что не учился. А вдруг она не колдовская, а настоящая?
   - И наш Волдмар на нее загляделся. Старый пень!
  
   - Что нам с ним делать? Как ты думаешь? - спросил Ахэль, когда мы спустились в залу.
   - Понятия не имею.
   3.
   Потом пришел Малэх.
   - Что-нибудь случилось? - спросил я.
   - Случилось.
   - В мастерской?
   Если учесть все, что в последнее время происходило в городе, вопрос был не напрасным. В столице было очень неспокойно. Начались грабежи и поджоги. После ухода отрядов тринадцати городов, которые разбили войска Ахзара и призвали народ к революции, и после перемен, которые начались в стране, первое, что почувствовали люди: страной никто не управляет. Крестьяне, увидев, что деньги уже мало чего стоят, перестали торговать на рынке, горожане, чтобы добыть продукты, отправлялись в провинцию, в надежде их на что-нибудь выменять, ремесленному люду, вроде нас с Малэхом, тоже работать становилось не выгодно: починишь кому-нибудь бричку или возок, а что делать с деньгами? Мы предпочитали делать работу в обмен на продукты. Начались грабежи. Люди Ахэля ловили грабителей, а те только смеялись: ну, и хорошо, что поймали, теперь кормите нас в тюрьме. А чем их было кормить, если еды уже на тюремщиков не хватало, не то что на воров? Прежде было просто: ловили человека на воровстве, и он куда-то исчезал. И вообще, исчезновение людей было нормальным делом. Вроде утруски и усушки на производстве и в торговле. А при народной власти пошли грабежи, иногда с убийствами.
   Временный Правящий совет только назывался правящим, но ведь никто из правителей править не умел. Они как-то даже не предполагали, что хозяйством и финансами нужно уметь управлять. Они думали, что это просто. Охранники Ахэля поймали одного из ахзарархов, который тоже, как Волдмар, спасся во время взрыва и где-то прятался, возможно в тех же подземельях, но сильно проголодался, вышел на улицу, проник в лавку мясника и украл копченую баранью ногу. Именно воровать он как раз не умел. То есть умел, конечно, но чужими руками м в больших количествах, а чтобы украсть у мясника баранью ногу, так для этого же нужна сноровка, а сноровка дается талантом и опытом. Члены Правящего совета попросили Ахэля привести этого человека, чтобы поговорить. Его звали Крук, и он при Ахзаре считался главным экспертом по управлению хозяйством страны. Народ страшно ненавидел его за то, что однажды он сказал так: "У нас в стране появились люди, которые хотели бы все поровну разделить на всех. Так говорят только очень глупые люди. Они не понимают, что если все разделить поровну, то дней десять или пятнадцать все будут обжираться, и некоторые умрут от обжорства, после чего еда кончится, и все начнут умирать от голода".
   Возразить на это никто не смел, так как при Ахзаре возражения были строго и под страхом наказания запрещены, но потихоньку друг другу все-таки говорили, что Круку легко так рассуждать. У него всего вдосталь.
   Словом, этого Крука привели связанным и с бараньей ногой в качестве вещественного доказательства, и временные правители спросили его: знает ли он, как выйти из сложившегося положения. А он им в ответ:
   - Все очень просто. Хотите, чтобы у бедняка был кусок хлеба, запретите ему грабить богатых. Богатые дают бедным работу и за работу платят деньги, чтобы те могли купить себе еду.
   И всякое такое. Они там, в Правящем совете целый день, до самого вечера, обсуждали ситуацию, качали головами и чесали в затылках, после чего опять велели привести из тюрьмы Крука, кооптировали его в своей Совет и назначили начальником департамента по хозяйству и финансам. А что было делать? Разве у них был другой выход?
  
   - В мастерской все в порядке, - сказал Малэх. - Но надо поговорить.
   Мы присели к окну, к тому, что выходило на площадь. У этого окна у нас обычно обсуждались важные вещи.
   - В городе говорят, что вы поймали отца и держите его взаперти.
   - Мы его не ловили, он сам пришел, - ответил я Малэху. - Держим взаперти? Да нет, не очень, чтобы взаперти.
   - Но вы хотите его прикончить? Так люди говорят.
   - Мы этого еще не решили.
   - Барэль, вы не должны этого делать.
   - Говорю тебе, мы ничего не решили. Но почему ты за него заступаешься?
   - Я не за него заступаюсь. По мне, так жалко, что ему тогда, во время взрыва, голову не оторвало.
   У Малэха были очень светлые волосы, а брови и ресницы - почти белые, и поэтому, когда он на вас смотрел, ощущение было такое, что его взгляд абсолютно - как бы это сказать? - голый, а мысли не прикрыты никакими тайными соображениями.
   - Так чего же ты от нас хочешь?
   - Он ваш отец.
   - Ты сам знаешь, какой он нам отец. Ты помнишь, что его люди с нами...
   - Помню, друг мой, все помню. Но дело не только в том, что он ваш отец.
   - А в чем еще дело.
   - Боюсь, люди вас не поймут.
   - Ладно, передай своим людям, что мы ничего плохого их дорогому Волдмару делать не собираемся. Пока, по крайней мере.
   - Барэль, говорю тебе: люди вас не поймут. И не только потому, что он вас отец. Люди не хотят, чтобы Волдмар умер.
   - Странные, однако же, люди. - сказал я Малэху. - Скольких он лишил жизни, и сколько среди его жертв отцов, матерей и сыновей тех, кто сейчас...
   - Я пришел, чтобы сказать это тебе и твоему брату. Я не на стороне Волдмара, я с вами.
   - Я понимаю, - сказал я Малэху. - Ты нам друг.
  
   4.
   Следующий день был выходным. До революции у нас не было общих, обязательных для всех выходных дней. Каждый хозяин время от времени говорил своим людям: завтра нет работы. Так я решил. И люди оставались дома. Но хозяин мог целый месяц этого не говорить, даже целый год, и люди работали без отдыха.
   Одним из первых декретов Временного Правящего совета было установление общегосударственного выходного дня. Шесть дней мы работали, а седьмой - выходной. Почему именно так? Ректор сказал, что по науке число семь соответствует главному космическому ритму и биологическим часам нашего организма. Поэтому: 6+1=7. Мы к этому уже начали привыкать. Правда, повсюду раздавались голоса, что работать шесть дней подряд слишком утомительно, и что космическо-биологические ритмы не мешало бы пересмотреть в пользу трудового народа. Наши с Малэхом работники, которые работали по найму в нашей каретной мастерской, предложили отдыхать через три дня на четвертый, а один раз в год иметь выходной в течение месяца. Мы объяснили работникам, что это чересчур, что такими порядки могут быть только в Небесном царстве, а, если они не закроют рты, то мы закроем к чертовой матери все предприятие. Работники почесали затылки и успокоились.
   Вообще, в нашей стране люди, когда чего не понимают, то чешут затылки. Например, Круг, тот в таких случаях чешет бороду, а наши люди затылки. Лично я не пробовал ни того, ни другого, но другие говорят, что помогает.
   Словом, был выходной день, мы с Ахэлем сидели у окна и пили наш национальный напиток из травы гулав. По площади, бездельничая, слонялись трудящиеся, по отремонтированному Помосту бегали детишки. В толпе я заметил нашу красавицу из дома напротив. Она была в простом платьице желтого цвета и шла в сторону нашего дома.-
   - Вон она, видишь? В желтом? - показал я Анхэлю.
   - Да, это она. Та, что вчера на балконе. Ей больше пошло бы голубое.
   - Пожалуй, это она же. На оптический эффект не очень похоже.
   - Да, но как хороша! Такие от женщин не родятся. Их производят на свет сказочники.
   Она подошла к нашей двери и три раза стукнула деревянным молотком. Это тоже один из наших национальных обычаев: на наших дверях обычно при помощи цепочки крепится деревянный молоток. Посетитель сообщает о приходе тремя ударами в дверь. Стукнуть один или два раза считается не к добру, а четыре - проявить неуважение к хозяину, который может подумать: что они меня глухим считают, что ли? Пять раз стучат охранники, которые пришли с ордером на арест.
   - К вам девушка, - сказал Шурат, приоткрыв дверь.
   - Пусть войдет, - отозвался Анхэль, и мы встали навстречу этому чуду женской красоты в желтом платье.
   - Здравствуйте, красавица, - приветствовал он ту, что вошла. - Уверен, что вы ошиблись номером дома.
   - Нет, почему вы так решили? Вы Анхэль?
   Он поправил:
   - Не Анхэль, а Ахэль, а Анхэль, это скорее вы.
   - Спасибо, но меня зовут Эя.
   - Удивительное имя.
   - Так меня назвали.
   - Потрясающе!
   - Что вас потрясает? Что меня зовут Эя?
   - Удивительно - все. Лицо, глаза, имя - вы вся удивительная.
   - Спасибо. Но я пришла, чтобы...
   - Чтобы я мог разглядеть вас поближе.
   - Меня прислал дядя Офи.
   - Дядя Офи! Тоже красивое имя. Что же случилось у дяди Офи? Кончилась соль и нечем посолить индейку?
   - Он просил вас прийти сегодня в 10 утра. Уже двенадцать. Дядя просил напомнить, что он ждет вас обоих.
   - Да, что-то в этом роде мне вчера вечером сказали двое бродяг, которые мне очень не понравились... Ваш дядя, это карлик, которого я иногда вижу вон там, на том балконе? Ой, извините, я не предложил вам...
   Он подвинул ей стул. Она села.
   - Это мой дядя, и его зовут Офи.
   - Не знал, что его зовут Офи. Мы между собой называли его просто Карликом и думали, что Карлик - его имя.
   - Нет, его зовут Офи.
   - Очень интересно. Он прислал вас сюда, чтобы сообщить, что его зовут Офи?
   - Уже полдень. Он хотел поговорить с вами обоими и просил прийти в десять.
   Оказывается, со мной тоже он хотел поговорить, подумал я.
   - Видите ли, мы обычно не принимаем приглашений, передаваемых через балбесов, которые нам по ночам случайно попадаются на улице.
   - А если приглашение передано через меня, то вы его примете?
   Ахэль задумался.
   - Моя должность требует соблюдения известной осторожности. Я, с вашего позволения, официальное лицо. Граждане приходят на прием ко мне, а не я к ним. Я не врач, чтобы заказывать мои визиты на дом. Почему бы вашему дяде Офи не заглянуть к нам на чашечку гулава?
   - Предварительно записавшись, - зачем-то добавил я.
   - Дядя не пьет гулава.
   - Он иностранец?
   - Нет. Он Офи.
   - Вот как! Расскажите нам о нем.
   - Вы придете?
   - Скорее нет, чем да. Тот, кто желает о чем-то важном поговорить, приходит сам.
   - Секретарь запишет его в очередь, - настаивал я.
   - Если он не Офи.
   - Может быть, вы знаете, о чем он хочет поговорить с нами?
   - Знаю.
   - Тогда скажите.
   - О том, что ожидает эту страну и о том, как уберечь ее от беды.
   Ахэль уже становился государственным деятелем, и это обнаруживалось в его манерах. Он откинулся на спинку стула, увеличивая расстояние от глаз собеседника, чтобы глубже в них заглянуть, и сложил руки на груди.
   - Он из тех, что вершат судьбами мира?
   - Можно сказать и так. Но еще лучше спросить об этом его самого. Тем более, что вы один из тех, кто сейчас пытается вершить судьбой этой страны.
   Когда она это говорила, черты ее лица были так выразительны, как, мне кажется, бывает музыкальный инструмент в руках большого артиста. Я даже подумал - и даже где-то заподозрил - что вот она, оказывается, какая и как умеет играть чувствами людей, но немедленно остановил себя и не позволил себе такого кощунства.
   Красивый человек, даже если может и умеет, все равно не смеет быть лицемером. Нет, я не подумал, что она лицемерка.
   Она сунула руку в карман своего платья, достала из него черепок и протянула Ахэлю.
   - Что это? - спросил Ахэль.
   - Возвращаю вам ваш вчерашний гнев. Начальник безопасности должен уметь владеть собой.
   Он протянул руку, сделал вид, что хочет взять черепок, но вместо этого схватил ее за запястье и потянул к себе. Ловким движением она высвободилась и опять протянула ему черепок. Ему пришлось взять.
   - Я подумаю о том, что вы сказали, - сказал Ахэль. - Я надеюсь, ваш... Как вы его назвали? Ваш Офи может подождать до завтра? Завтра, в то же время. В 10 утра.
   После поединка с черепком Ахэль смотрел на Эю исподлобья, как смотрит на учителя ученик, не выучивший урока, но в надежде на то, что учитель примет во внимание смягчающие обстоятельства.
   - Не знаю, зачем вам эти двадцать два часа отсрочки. Вы, надеюсь, понимаете, что вас приглашают не на плаху.
   - Если бы...
   - Что вы хотели сказать, Ахэль? Говорите.
   - Если бы на плаху меня пригласил не мерзкий карлик Офи, а вы...
   Она даже не улыбнулась.
   - Вас приглашают для беседы. Ладно.
   Она поднялась и пошла к двери. Обернувшись, сказала:
   - Дядя Офи будет ждать двадцать два часа.
  
   Мы видели, как она пересекала площадь и, не знаю, как у Ахэля, а у меня было впечатление, что она проходит сквозь толпу людей, как если бы толпа была маслом, а она клинком желтого кинжала. Люди раздвигались влево и вправо, а потом опять сливались в сплошную массу.
   - Что бы ты сделал, если бы эта женщина пригласила тебя на плаху? - спросил я Ахэля.
   Он внимательно посмотрел на меня и медленно сказал:
   - Я бы расстегнул ворот.
  
  
   ГЛАВА ПЯТАЯ
  
   1.
   - Где сейчас Волдмар? - спросили мы у Шурата.
   - Ушел. Вниз.
   - Давно?
   - Не очень.
   - Пойдем вместе на чердак.
   Мы поднялись втроем.
   - Ты знаешь, где он прячет вот такой большой лист бумаги?
   Шурат замер, отчаянно пытаясь понять ситуацию и принять труднейшее решение. В самом деле, кто сейчас главный?
   - Послушай меня внимательно. Ты видишь, что твой прежний хозяин сейчас не хозяин. Он прячется на чердаке. Он уже сидел в клетке, и я могу опять его туда засадить. У него больше нет никакой власти. Так что бояться его не стоит. Хозяева теперь мы.
   - То правда, но вдруг он опять... - согласился Шурат.
   - Ничего такого не будет, не бойся. Вижу по глазам, что ты знаешь, где он прячет то, что мы ищем.
  
   Вот оно что! Волдмар отрезал кусок от овчины и пришил так, что выглядело, как заплата. Одна нитка с легкостью вынималась. Внутри сложенный в несколько раз был спрятан план подземелья.
   Я принес бумагу, перья и чернила и вдвоем мы с Ахэлем быстро перерисовали чертеж.
   - Старайся не пропустить ни единого значка. Каждая точка и каждый крестик может играть какую-нибудь роль, - сказал Ахэль.
   Мы во время закончили и опять зашили оригинал под заплату. Когда мы спускались, Волдмар поднимался наверх.
   - Приходили в гости? - поинтересовался он.
   - Вот именно, - сказал я. - Понюхать, как ты живешь.
   - Ну, и...
   - Вонючая у тебя жизнь. Все провонялось. Как ты так можешь?
   - Я велел Шурату вынести во двор и сжечь овчину, - добавил Ахэль. - Она так провонялась, что можно подумать, будто на чердаке у нас живет свинья.
   - Врешь! Вы этого не сделали.
   - По-моему, Шурат ее уже сжег. Дым был такой, что воняло на весь квартал, - сказал я. - Да ты не сердись. Мы тебе к вечеру другую пришлем.
   - Я вас убью, - прорычал он и побежал наверх.
   Осточертело это слышать.
   - Пусть поволнуется, - сказал Ахэль.
   - Мы все время говорим об этом.
   - О чем?
   - Грозимся убить. Не боишься, что...
   - Нет, не боюсь. Я действительно хочу видеть это животное в гробу. Он не человек.
  
   Это, действительно, был план подземных коридоров, паутиной охватывающих весь город. Кроме двойных линий, обозначавших тоннели, там было много разных значков, о смысле которых невозможно было догадаться.
   - У них должна быть также легенда с описанием этих значков, - предположил я.
   - Да уж! Мало вероятно, чтобы кто-либо держал все это в памяти. Но где они ее хранили?
   - И где хранят теперь?
  
   2.
   В тот же день мы, прихватив с собой двоих охранников, спустились с зажженными факелами вниз. На нашем плане самым простым был такой значок: черточка, пересекающая стену коридора. Мы решили начать осмотр с такого ближайшего крестика.
   Первая лестница, начинавшаяся от люка Старого дворца, того самого, куда накануне нырнул Волдмар со своими людьми, оказалась обыкновенной, деревянной, приставленной к стене. Мы осторожно спустились и пошли в сторону того места, которое было, обозначено на плане. По обе стороны были сложенные из камней столбы, на которые опирались деревянные доски потолков.
   - Этому должно быть уже сотни лет, - предположил я.
   - Тем не менее, постройка еще прочная. Смотри на эти стены. Они тоже сложены из камня.
   - Да, но только местами. Например, здесь - земля. А вот здесь камень сложен поаккуратнее. Видимо это то самое место.
   Ничего особенного там не было. Камень, как камень.
   - Если место обозначено на плане, а мы ничего не видим, то, я думаю, тут что-то спрятано, - предположил я.
   - И спрятано так, чтобы трудно было обнаружить, - согласился Ахэль.
   Потоптались, пощупали камни, но - ничего.
   - Не может быть, - сказал Ахэль. - Что-то здесь должно быть. Механизм, что ли.
   Мы принялись простукивать каждый выступ, и в какой-то момент один из каменных выступов подался, и, почти перегородив коридор, наружу открылась дверь. Ее внешняя сторона была покрыта каменными пластинами, имитирующими кладку.
   Я вошел первым.
   - Ты останься в коридоре, - сказал Ахэль одному из охранников.
   Втроем мы некоторое время осматривали открывшееся нам помещение, но и здесь - та же картина: что-то должно быть, но ничего нет. Мы опять начали простукивать стены и низкий - наши головы почти доставали - потолок.
   Вдруг охранник, которого мы оставили снаружи, громко вскрикнул, и вслед за этим дверь с треском захлопнулась. Стало тихо.
   - Хорошенькие дела! - тихо сказал Ахэль. - Похоже на то, что мы загнали себя в мышеловку.
   - И никто не знает, где мы.
   - Вы двое, погасите свои факелы. Тут и одного хватит.
   Попробовали навалиться на дверь - бесполезно. Постучали - нам ответила тишина. Поискали выступ, который мог бы открыть дверь изнутри - ничего похожего.
   - Хорошенькие дела! - повторил Ахэль и погасил свой факел тоже. - Думать можно и в темноте. Сядем, и будем думать.
  
   3.
   Трудно сказать, как долго мы думали, сидя у противоположной от двери стороны и дрожа от холода и сырости этого неуютного места. Положение было абсолютно безнадежным. Рассчитывать на то, что кто-нибудь догадается искать нас в таком секретном месте - не приходилось, а тот, кто нас захлопнул, сделал это не для того, чтобы выпустить.
   Пошарив вокруг себя я нащупал на полу что-то круглое. Что бы это могло быть?
   - Ахэль, это череп.
   - Да ты что?
   При входе, когда факелы были зажжены, мы не заметили, что пол усеян человеческими костями. Они были покрыты пылью. Этих людей даже не убивали. Из просто бросали в одну из камер и оставляли умирать. Нет, это невозможно. Просто некоторые узники умирали. Или здесь была мертвецкая.
   Мы продолжали шарить среди костей и, посветив, нащупали в углу подобие старого заступа. Нет, если бы они заталкивали сюда живых людей, то не оставляли бы им инструмент, чтобы те выбирались наружу. Значит, это мертвецкая.
   - Давай попробуем, - предложил я, но, едва я размахнулся, чтобы нанести первый удар, как за дверью послышались возня и громкий скрежет пружины. Дверь распахнулась. В коридоре стояли два незнакомых человека с факелом.
   - Выходите, - сказал один из них.
   - Кто вы? - спросил Ахэль, осторожно выходя в коридор.
   - Привет от господина Офи, - сказал один из наших спасителей, протягивая огонь к факелу Ахэля.
   Когда факел Ахэля вспыхнул, оба повернулись и быстро пошли прочь. На полу, лицом вниз, лежал наш охранник. Он был мертв. Мы пошли на выход.
  
   Подойдя к деревянной приставной лестнице, ведущей к Старому дворцу, мы увидели, что по ней взбирается Волдмар. Мы быстро подбежали и стряхнули его на пол, как грушу с дерева. Он грохнулся на пол, слегка привстав, потер ушибленное бедро и, скривившись, промычал:
   - Ну, зачем же так грубо?
   - А ты, как посмотрю, нежен с нами! - отреагировал я.
   Он попытался встать.
   - Не вставать! - приказал Ахэль.
   - Но чего ради вы на меня накинулись?
   - Сам знаешь.
   - Ничего я не знаю.
   - Ты никак не можешь отказаться от мысли избавиться от нас? - сказал Ахэль и, повернувшись ко мне, спросил: - Что нам с ним делать? Как ты думаешь?
   - А черт его знает, что с ним делать, - сказал я. - Похоже на то, что или он нас, или мы его.
   - Может запереть его в клетке?
   - Ты сдурел? - выпалил Волдмар, и при этом у него был вид мальчишки, с которым родители поступают несправедливо. - Зачем опять сажать меня в клетку?
   - А клетку поставить в ту камеру, где мы с Барэлем только что были.
   - И которая, если снаружи захлопнуть, то изнутри ее открыть невозможно, - добавил я. - Сколько людей ты заморил в таких камерах?
   - Никого я не морил. Скажите, что я вам сделал? Чего вы на меня набросились?
   - Что ты сделал, это ты сам знаешь, - наступал на Волдмара Ахэль. - У меня один вопрос: как бы ты поступил с тем, кто сделал бы тебе то, что ты нам?
   Волдмар переводил взгляд с Ахэля на меня и обратно.
   - Я ничего плохого вам не сделал. Я ваш отец и вы не имеете права.
   - Как ты думаешь, Ахэль, что этот человек называет правом? Волдмар...
   - Я твой отец, и называй меня отцом.
   - Мы бы оба, я и Барэль, этого хотели, но у нас нет отца, - объяснил Ахэль.
   - Ты нас породил, - добавил я, - а после того, как ты с нами обращался, лучший способ тебя обезвредить, чтобы ты больше этого не повторял, это поскорее посадить тебя в клетку и оставить в той камере, где мы с Ахэлем только что были.
   - А где вы были?
   - Трата времени, - сказал Ахэль. - Ладно, разберемся. Пока поднимайся наверх.
   - Ну, так я туда и шел, - пожал плечами Волдмар, кряхтя, поднялся и начал взбираться по лестнице.
  
   Через некоторое время мы с Ахелем тоже вошли к нему.
   Он опять сидел у окошка и, подперев кулаком подбородок, как погруженный в проблему мыслитель, напряженно смотрел... ну, конечно: на тот же балкон карлика Офи. И опять на балконе была Эя.
   - Волдмар, ты в нее втрескался! - удивленно воскликнул Ахэль.
   Он вздрогнул от неожиданности.
   - А вам какое дело?
   - Старый дурень, она тебе в дочери годится. А может во внучки. Кстати, Вольдмар, сколько тебе лет?
   - А тебе зачем?
   - Чтобы знать, что написать на камне, когда ты будешь лежать под ним, - сказал Ахэль и зло засмеялся. - Ты представляешь, что получится, если у нас спросят, что написать на камне, а мы не будем знать? Мне-то все равно, сколько тебе лет, но перед людьми будет неудобно. Скорее всего, ты ровесник всякого злодейства на земле.
   На балконе Эя прикрыла от утреннего солнца глаза книгой и посмотрела в нашу сторону.
   - Вон она смотрит на тебя, - показал Ахель Волдмару. - Может, тоже влюбилась? Но она тебя еще не нюхала.
   - Не смей даже думать о ней!
   Волдмар выпрямил спину и задрал подбородок, становясь похожим на того архахзара, каким он был совсем еще недавно.
   - А если посмею?
   Я смотрел на обоих, чувствуя приближение опасности.
   Из рукава что ли Волдмар выхватил пистолет? Как тот фокусник на базарной площади. Чем другим, а этими искусствами он владел великолепно.
   Неужели он и впрямь собирался выстрелить в Ахэля, но сын оказался ловчее и сильным ударом палки по предплечью Волдмара выбил пистолет и тот полетел на пол. Я подхватил его кружащимся на досках и направил на Волдмара.
   - Эй, папа, эта штука стреляет во всех направлениях, - сказал я ему так спокойно, как будто мы играли в детскую игру. Кстати, он в детстве никогда не играл с нами. Может, пришло время поиграть?
   - Идиот, ты сломал мне руку, - простонал Волдмар.
   - Ничего, - зло, сквозь зубы, сказал Ахэль. - Ты и с поломанной еще тысячу лет проживешь. К сожалению. - Пистолет конфискуется. Уж очень ты разбаловался.
   - Ты это серьезно? - спросил я Волдмара, кивнув в сторону дома напротив. Эя в это время раскрыла книгу и опустила голову. Роскошная груда волос упала, закрыв ее лицо. - Заглядываешься на эту красавицу?
   Волдмар застонал. Сломал - не сломал ему руку Ахэль, но удар был сильным.
   - Хоть каплю совести надо бы иметь. Ты посмотри, как она молода и красива.
   - Поэтому и смотрю, - прохрипел Волдмар. - Стал бы я смотреть на уродину.
   Ахэль поднял палку, имитируя желание огреть отца по голове.
   - Второй раз не ударишь, - бросил ему Волдмар.
   Ахэль опустил палку.
   - Почему не ударю?
   - Пристрелю щенка.
   Ахэль показал Волдмару на его пистолет, который лежал на столе.
   - Найду способ.
   - А рука?
   - Все равно пристрелю.
   За нашей спиной что-то упало. Оглянувшись, мы увидели маму, лежавшую на пороге.
   - О, Господи! - выкрикнули мы одновременно. Волдмар - тоже.
   Мама незаметно вошла и все видела. И слышала.
   Я хотел взять ее на руки.
   - Я сам, - сказал Волдмар, который уже стоял рядом.
   - Отойди, - ответил я, но он так посмотрел, что я не стал спорить и позволил ему, а он понес ее в спальню.
   - Зачем ты ему разрешил? - возмутился Ахэль.
   Я не знал, что сказать в свое оправдание. От этого страшного человека никогда не знаешь, что ожидать.
   - Она же его жена.
   Мы пошли следом и хотели войти в спальню, но он ногой захлопнул за собой дверь и мы, дураки дураками, остались стоять в коридоре.
  
  
  
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
  
   1.
   Оставив у входа двух охранников, мы вошли в дом Карлика.
   Прямо, напротив входной двери, распахнув нам навстречу лакированные руки перил, широкая мраморная лестница приглашала наверх. Она была устлана черной дорожкой. Навстречу нам спустилась Эя в черном платье и в черной, наброшенной на голову и плечи, шали.
   - Не очень-то у вас тут весело, - вместо приветствия сказал я и сразу же понял бестактность своего замечания.
   - Да уж! - ответила Эя. - Офи хотел поговорить с вами. Жаль, что вы не пришли тогда, когда он просил. Теперь остается только... Вот именно, только это и остается. Он ждет вас в большой гостиной.
   Она повернулась к нам спиной и пошла наверх. Мы последовали за нею, любуясь бесподобными пианиссимо ее тела.
   - Чудо! - шепнул мне Ахэль с видом гиппопотама, внезапно увидевшего волшебную птицу.
   ... По обе стороны простого, черного гроба стояли белые вазы с кустами олеандров, и маленькое тело умершего было укрыто белым шелком. На груди карлика была открыта книга с желтыми, усыпанными непонятными символами страницами. Рядом с гробом лежал, вытянув длинную голову вдоль тяжелых, сильных лап черный, в белых пятнах пес.
   Оглянувшись по сторонам, я увидел уставленные книгами стилажи вдоль стен, просторный стол в углу, кожаное кресло и окна, полуприкрытые плюшевыми шторами.
   Мы подошли к гробу и постояли. Лицо покойника было закрыто черным платком, и вся сцена...
   - Впечатление какой-то нереальности, - сказал Ахэль, повернувшись к Эе. - Как будто все хочет и никак не может вернуться к тому, как было прежде.
   - Или убраться в другое время, - продолжил я. - Например, в будущее.
   - Или в другое измерение, - сказал Ахэль.
   - Нужно было прийти вчера.
   - Это необратимо?
   - Только две вещи необратимы: рождение и смерть, - медленно произнесла она в ответ.
   - Сентенция принадлежит, конечно же, вашему дяде, - предположил Ахэль.
   - Да, конечно. Здесь все принадлежит ему. Сентенции тоже. Пойдемте в кабинет.
   Кабинет был рядом. Когда мы, усевшись в кресла, посмотрели друг на друга, не зная, с чего начать, она повторила:
   - Только рождение и смерть необратимы. По поводу всего остального мы только и делаем, что спорим да пытаемся повернуть вспять.
   - Ищем истину? - предположил я.
   - Если бы! - возразила Эя и иронично усмехнулась. - Кому нужна истина? Мы не истину ищем, а добиваемся самоутверждения. Только бы было по-нашему. Истина, это то, что я сказал и запретил всякие возражения.
   - Он был вашим учителем, - сочувственно заметил Ахэль.
   - Он был для меня всем на свете. И учителем тоже. Карлики бывают большими людьми. Во много раз больше великанов. Жаль, что вы с ним не встретились. Ваша оплошность может обернуться трагедией.
   Помолчали из уважения к покойнику. Вошел человек в желтой накидке и поставил перед нами поднос с напитками.
   - Мы ничего о нем не знаем, - сказал я Эе. - Таинственный человек. Иногда выходил на балкон своего дома. У него племянница, которую никто ни разу не видел. Не пойму, как вам это удавалось, быть у всех на виду, но чтобы никто вас не видел.
   - Я каждый день выходила из дома, но скрывала лицо густой вуалью.
   - И вдруг появляетесь без вуали и говорите нам о нем так, как будто мы обязаны были знать этого великого Карлика, но уклонились от этого знания. Ходили слухи о том, что Карлик был связным или посредником между Архахзаром, которого тоже никто нигде не видел, и с Ахзаром, который иногда являлся публике. Может быть, вы приоткроете перед нами завесу всех этих тайн.
   - Никаких тайн. Просто дядя не выносил публичности, и предпочитал уют этих комнат.
   - А эти люди в желтом? - настаивал я.
   - О которых в городе говорят, что на них вывернутые наизнанку зеленые плащи служащих безопасности вашего отца? Вы тоже поверили в эту чепуху? Это наши служащие. Называйте их слугами. Они обслуживают дом и работают в имении.
   - Не важно, - отмахнулся от желтых плащей Ахэль. - Что он хотел нам сказать?
   - Он хотел просить вас принять более активное участие в выборах и занять более активную позицию при формировании новой власти, и еще он хотел сказать вам, что кроме вас некому, а если вы этого не сделаете, то все обернется к худшему.
   - А ему что до этого? Вообще, кто он такой, чтобы влиять на формирование власти? Кстати, это не ваши люди подложили бочку с порохом под Главный помост?
   - Нет, не наши. Дядя Офи желал добра и бочек с порохом не подкладывал .
   - Пока я, как представитель органов безопасности, в этом не уверен. Скажите прямо, Эя: вы готовы рассказать нам об этом человеке все, что знаете?
   - Я хочу рассказать вам о дяде Офи все, что знаю, и ответить на все ваши вопросы.
   - Прекрасно! Можно прямо сейчас?
   - Только, извините, Ахэль, полицейский тон тут ни к чему.
   - Хорошо, - согласился он и, подняв бокал с напитком, добавил: Пусть будет доброй память... о дяде Офи.
   - Он этого заслуживает, - заключила Эя. - О нем рассказывать или много, или ничего.
   - Откуда он?
   - Откуда дядя Офи? Вы знаете старую, давно заброшенную водяную мельницу на ручье, что около леса, за вашей фермой?
   - Да, - согласился Ахэль, - там есть старая мельница. Она сложена из базальта, и я никогда не мог понять, откуда привезен этот камень, если во всей стране нигде нет базальта.
   - Вот именно. Даже дядя Офи не мог (Или не хотел. Скорее всего, не хотел.) этого объяснить, но, учитывая, что его отец был когда-то, очень давно, самым знаменитым в этих местах магом...
   - Ну, если магом... - усмехнулся Ахэль. - Впрочем, я что-то слышал об этом.
   - У нас в саду есть один такой камень, - вспомнил я. - Интересно, откуда он там и почему?
   - Пока меня интересует, откуда Офи, - настаивал Ахэль.
   - Так вот дядя Офи родился на этой мельнице, - продолжала Эя. - А его родители, оба, были великими магами. Ахэль, если вы будете перебивать меня на каждом слове, то я ничего не смогу рассказать.
   - Ладно, не буду, - согласился Ахэль.
   - Многое из жизни этого человека даже до дяди Офи дошло в форме легенды, и многому он сам не очень доверял всоему прошлому. Или не хотел в него заглядывать. Что касается базальтовых блоков из которых сложена мельница, то по рассказам дед доставил их из Сицилии, а поскольку более близкого к нам района залегания таких пород мы не знаем, то думайте, что хотите. Родителей дяди Офи звали Шоро и Яла.
   - Они были черными магами?
   - Забудьте об этом. Черными люди бывают, если они негры или трубочисты. Все остальные люди белые. Включая китайцев. А маги, как все люди на свете: иногда совершают добрые поступки, а некоторые... иногда... - сами понимаете. Маги, это, нравится вам или нет, люди, которые знают о природе больше, чем учат в школе. Они владеют теми законами и силами природы, которые другим людям, черным и белым, недоступны. Поэтому они умеют исчезать и появляться, подниматься в воздух и проникать сквозь стены, видеть и слышать на любом расстоянии, и этим людям открыты прошлое и будущее. Они ...
   - Способны управлять другими людьми? Которые не маги - вырвалось у меня.
   Она ответила не сразу.
   - Трудный вопрос?
   - В некотором роде. Об этом потом.
   И она продолжила.
   - Шоро играл на скрипке. Он не просто хорошо играл, он играл магически. Он знал мелодии, на которые слетались дождевые тучи или, наоборот, небо очищалось от грозы...
   - Эя, я с детства обожаю сказки, но - вы меня извините - сейчас не время, - сказал Ахэль и, встав с кресла, нервно отошел к окну, вроде бы для того, чтобы посмотреть, что происходит на площади.
   Эя тоже встала, подошла к встроенному в стену шкафу, открыла дверцу и достала оттуда скрипку.
   - Вот она, его магическая скрипка. Послушайте.
   Она крепко прижала ее подбородком, подняла смычок и заиграла что-то, очень отдаленно напоминающее то, что мы привыкли считать мелодией. По мере того, как она играла, створки окон начали подрагивать, как это бывает, когда погода становится ветреной. Потом все сильнее, и, наконец, распахнулись, впустив в комнату сильный порыв ветра. Как будто невидимая птица влетела в комнату и закружила лежавший на столе лист бумаги. Лист покружился и лег к моим ногам, а ветер, повинуясь скрипке, затих.
   - Видели? Я не очень многому научилась у этих замечательных людей, но именно это я умею. А вы, Барэль, поднимите, пожалуйста, лист.
   Я поднял. На листе был такой же самый план подземелья, как тот, что мы добыли у Волдмара и перерисовали для себя.
  
   2.
   Ветер утих, но шум на площади усилился. С боковых улиц к Главному помосту валила толпа людей. И вот площадь уже задыхалась от тесноты и напряжения, и окна окружавших ее домов удивленно распахнулись и моргали нечесаными головами любознательных горожан. С тех пор, как помост починили, на него еще не поднимался ни Ректор и никто из Правящего совета, члены которого не то, что ораторствовать, но и править еще не научились, и их, вообще, никто не видел и не слышал, и ходили слухи, что никакого совета вообще не существует и, кстати, это служило доказательством научной теории Ректора, по которой государством можно и вовсе не управлять, лишь бы дожди были во время.
   Большинство жителей страны ни читать, ни писать не умело, и поэтому вывешивать объявления было ни к чему, а Глашатай сильно простудился и охрип, но вот, видимо, он уже поправился, потому что у всех на глазах поднялся на Помост и поднял руку, а толпа радостно загудела ему навстречу. Люди только делают вид, что любят интересуются новостями, а на самом деле в большинстве своем новостям и новинкам предпочитают привычное, каждодневное, например, гусиное крылышко или стакан чего-нибудь покрепче.
   - Уважаемые граждане держуны! - крикнул Глашатай, и толпа опять одобрительно загудела в ответ. В нашей стране, если кто-нибудь к вам обращался, то вежливым считалось в ответ прогудеть: Уг-у-у-у-у.
   - Вы, конечно же, все знаете, что в следующий выходной день, то есть через шесть дней на седьмой у нас в стране произойдут выборы в Законодательный орган нашей Великой Державы. От каждого района будет выбран один представитель, то есть, по научному говоря, депутат.
   Для толпы это было в новинку, а кто знал, так уже наверняка забыл, потому что неизвестно, с чем это все едят, а главное - чем запивают, все промычали: "Уг-у-у-у, де-пу-таааат", но кто-то из окна выкрикнул:
   - Жрать хочим!
   - Угу-гу-гу-гу! - заревела толпа, и это прозвучало так, как если бы в пустом брюхе Державной площади проснулся голодный зверь и потребовал своего:
   - Хле-е-е-еба!
   - Мя-я-я-яса!
   - Ры-ы-ыбы!
   - Жратвыыыы!
   А когда перечисление продуктов исчерпалось, кто-то, перебивая всех, заорал:
   - Хочим пи-и-ива!
   Откуда-то с той стороны на Помост выплыла закругленная со всех сторон фигура Ректора. Вследствие крутизны ступенек он запыхался, с его рубашки, оторвавшись, отлетела и покатилась по Помосту пуговица и, чтобы не дать ей скатиться вниз, Глашатай прихлопнул ее подошвой. Стоявшие поблизости засмеялись, и это слегка разрядило обстановку.
   - Дорогие господа Держуны! - крикнул Ректор, выбросив вперед распухшую от частого листания книжных страниц ладонь.
   - Господа-а-а-а! - прокричала левая часть Площади.
   - Держун-ы-ы-ы! - ответила ей правая.
   - Объясняю, - крикнул Ректор. - Для того, чтобы Держава правильно функционировала, мы должны сформировать государственные органы и институты власти. Первым делом...
   - Первым делом хлеба! - крикнули слева.
   - И пива! - крикнул непонятно кто. Кажется, с крыши.
   Ректор поднял обе руки, собираясь сообшить что-то очень важное, но в этот момент оторвалась и покатилась еще одна пуговица, рубашка Ректора распахнулась, и вид волосатого ректорского живота окончательно лишил граждан Державы последних остатков серьезности.
  
   3.
   Мы вернулись к своим креслам и уселись, как сидели прежде.
   - Я никогда их такими не видел, - сказал Ахэль.
   - Они такие, - грустно заметил я.
   - Народ, он таков, каков он есть, - не то возразила, не то согласилась Эя. - Так всегда говорил дядя Офи.
   - К чему он это говорил? - спросил я.
   - К тому, что мы не должны требовать от него, чтобы он стал иным. Изменить невозможно даже отдельного человека, а народ никогда не меняется.
   - Так что же он предлагал? - удивился я.
   - Он ничего не предлагал. Он говорил, что люди, народ никогда не меняются.
   Это она уже говорила.
   - Дядя Офи говорил, что не нужно пытаться изменить народ. Хотя бы потому, что никто не знает, каким этот народ должен быть. А вдруг ты его изменишь, и станет хуже.
   - Кому хуже? - перебил я.
   - Как кому? Народу.
   - Если хочешь сделать что-то доброе, делай это человеку, людям. Так говорил дядя Офи. А народ? Пусть себе живет, как живется.
   - Когда и где его похоронят? - спросил Ахэль.
   - Возле мельницы. Он просил, чтобы похоронили там.
   - Когда?
   - Завтра утром.
   - Кто будет участвовать в церемонии?
   - Никакой церемонии не будет. По его просьбе.
   - Он не верил в Бога?
   - Еще как верил!
   - Но?
   - Он не верил в церемонии.
   - Как так?
   - Он считал, что церемонии очень нужны людям для укрепления веры и связей между ними, а тому, кто верит в Бога и любит людей, церемонии ни к чему. Он сам общался с Богом. От рождения до смерти.
   - Нам можно присутствовать при похоронах?
   - Можно, но не нужно. Нужно было прийти к нему вчера. Пока он был жив. Вот ему бы и задали ваши вопросы. Получилось в точности то, что он мне постоянного говорил: все свои правильные поступки люди откладывают не на завтра - это бы еще было не так плохо - они их откладывают на вчера.
   Ахэль, слушая ее, независимо от того, что он говорил, так откровенно демонстрировал свое восхищение красавицей, что, казалось, его глаза переполнились волшебным светом, и озаряли все вокруг, и я подумал, что лучше дать ему передышку. Я положил руку на его плечо и сказал:
   - Боюсь, что нам пора прервать эту приятную беседу. Эя, когда мы уходили, наша мама была в постели. Мы беспокоимся.
   - Я знаю, - неожиданно сказала она. - Дай ей Бог пережить сегодняшний и завтрашний дни.
   - Почему вы так думаете?
   - У меня есть основания. Идите. И постарайтесь не принимать необдуманных решений.
  
  
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
  
   1.
   Когда мы пересекали площадь, она уже была наполовину пустой. Хотя, в то же время, наполовину полной, и поэтому пройти незамеченными мы не могли. Нас окружили, и мы не сразу поняли, чего от нас хотели эти люди, эти наши граждане этой нашей Державы.
   - Что вам нужно? - строго спросил Ахэль.
   Здоровенный усач, один из тех, кто вполне мог выразить общенародное желание получить побольше пива, показал нам рыжий кулак, не иначе как унаследованный от орангутанга:
   - Передайте отцу, что пора ему... вот так!
   - Как? - спросил Анхель.
   - Вот так! - подтвердил слова предыдущего оратора хорошо знакомый нам мясник. На нем был большой, очень грязный фартук с неизвестно как давно засохшими кровоподтеками. - Мяса-то нет. А нужно, чтобы было.
   Все вокруг закивали и загудели.
   - Однако же, скажите, что передать отцу? - настаивал Ахэль.
   - С народом надо вот так! - настаивал на своем усатый, и все, кто там стоял, показали кулаки.
   Вид у них был решительный.
   - Ладно, передадим, - заверил их Ахэль, и мы направились к двери своего дома.
  
   2.
   - Похоже на то, что народ очень ясно высказал то, что называется общественным мнением, - сказал я Ахэлю, когда мы вошли.
   - Какой там народ? Какое мнение? Быдло. Животные. Грязные твари. Ни одной извилины на всю компанию.
   - Поищешь себе другой народ?
   Он остановился на пороге нашего дома и внимательно вгляделся в меня, как будто от меня же ждал ответа на мой же вопрос.
   - Где?
   - Что - где?
   - Где его поискать?
   Войдя в мамину спальню, мы ощутили атмосферу трагедии и услышали ту особенную тишину, в которой не осталось места для жизни. Мы одновременно бросились к постели. Мама была мертва.
   - Шурат!!!
   Он вошел, скрипя всеми своими стариковскими суставами и, увидев вытянувшееся и пожелтевшее лицо хозяйки, заплакал и медленно опустился на колени, как человек, который извиняется перед Богом за то, что все еще жив, хотя ему уже давно пора...
   Нельзя оставаться самым старым из всех, кто вокруг тебя.
   - Ты не знал?
   Ему не только ответить, даже дышать было не по силам. Мы оттерли ему виски чем-то пахнущим спиртом из маминого шкафчика.
   - Это он ее... - наконец выговорил Шурат.
   - Кто? Ее убил Волдмар?
   - А может не он, - согласился Шурат, хотя мы с ним не спорили, а просто стояли в полнейшей растерянности, как люди, которые что-то или кого-то потеряли и понимают, что искать совершенно бесполезно.
   Мы собрали слуг и узнали, что часа два тому назад видели, как Волдмар вышел из маминой спальни, и вид у него был растерянным.
   - Где он? Где Волдмар?
   Сказали, что, выйдя из спальни, Волдмар направился в подвал и оттуда не возвращался.
   Что он ей сделал? Мы видели, как она упала, а он подхватил ее и унес. Нет, ну зачем ему было убивать? Она была такой тихой и незаметной, что слуги часто не узнавали ее голоса и называли просто "Хозяйкой". Вообще, кто-нибудь называл ее по имени? Отец еще помнил, что ее звали Зия? Скорее всего, знал, но забыл, потому что никто не слышал, чтобы он называл ее по имени.
   - Это ты сказал, что он ее убил? - спросил меня Ахэль.
   - Я этого не говорил.
   Вообще, это сказал не я, а Шурат, но почему-то же мы тоже подумали, что он мог ее убить. Возможно, эта уверенность, когда мы вошли, висела в воздухе. Такое при особых обстоятельствах происходит не так уж и редко: информация есть, а источник отсутствует. Опытные следователи наверняка сталкивались с такими случаями.
   - Он убийца. Поэтому мы так подумали, - заключил Ахэль.
  
   3.
   О маме можно было сказать, что в гробу она выглядела, как живая, потому что, сколько мы ее помнили, по крайней мере, в последние годы, она вот так же, сложив руки и полуприкрыв веки, предстояла странному и так не похожему на нее миру, в котором оказалась совершенно случайно и никогда не настаивала на том, чтобы в нем оставаться надолго. Если мир мог обходиться без нее, то она без него - тем более.
  -- Сколько ей лет? - вдруг спросил Ахэль. - Она же еще не старая. Как ты думашь, сколько ей может быть лет?
   Лет двадцать тому назад наша мама была молодой, не то чтобы очень красивой, но приятной во многих отношениях женщиной. Мы вдруг вспомнили, какой она была, в принципе, не так уж давно.
   - Она тогда часто улыбалась.
  -- Не так уж часто, но иногда улыбалась, и у нее была красивая улыбка. Как мы могли забыть? Однажды, когда она укладывала меня спать, она напевала песню.
  -- Серьезно?
  -- Сегодня в это трудно поверить, но я хорошо помню этот случай.
  
   Я вспомнил, как это было. Мама присела на край моей кровати, наклонилась ко мне, так что я почувствовал на лице ее дыхание, и от него пахло цветами, и она запела. Тихонько, как, наверное, поет мышка, когда в норке укладывает спать своих детей.
   Она не заметила, что Волдмар вошел в комнату. Это был единственный случай, когда я видел отца в своей комнате, и с перепугу я вскочил, а мама уже стояла перед ним с видом кролика, которого собирается проглотить длиннющий питон.
   - Зачем ты поешь ему эту дурацкую песню? Я же запретил.
  -- А почему нельзя? - спросил я.
  -- Потому что в Ахзарии таких песен не поют.
  -- Почему? - настаивал я.
  -- Нельзя. Потому что запрещено, - объяснил он твердым, как... как плаха, на которой в мясной лавке рубили трупы животных, голосом.
   Голоса такими не бывают? Возможно. А у него был именно такой.
  
  -- Ты когда-нибудь слышал о ее родителях? Вообще, о ее семье? - спросил Ахэль.
  -- Мы никогда не спрашивали, а теперь...
  -- Вот именно.
   Подошел Шурат.
   - Волдмара нет и неизвестно, где он и когда появится.
  -- Ну и черт с ним! - отмахнулся Ахэль.
  -- Да, но как вы собираетесь ее...
  -- Что ты об этом думаешь?
  -- Я знаю, как нужно ее похоронить. Она мне несколько раз повторила, что хочет лежать возле мельницы, - сказал Шурат. - Не знаю, почему она так часто говорила мне о своей смерти. Как будто речь шла о том, что завтра утром нужно пойти на рынок и не забыть бы купить зелень.
  -- Ты точно помнишь? Она так сказала?
  -- Да, так она сказала и повтоила это несколько раз. У старой мельницы. Вы понимаете, о какой мельнице она говорила? Это та, что...
  -- Мы знаем, о какой мельнице идет речь. - оборвал его Ахэль.
  
   За окном беспокойно шумела площадь. Люди собираись большими группами, размахивали руками, и некоторые показывали на наши окна.
   - Они говорят о нас, - сказал я Ахэлю.
  -- Похоже на то, - согласился брат. - Кто может понять этих людей?
  -- Две вещи нельзя делать в этом городе.
   Это сказал Шурат, который подошел к нам и тоже смотрел на площадь.
   - Какие именно две вещи?
  -- Давать свободу и отнимать богов.
   Мы одновременно уставились на Шурата. Этот человек всю жизнь был рядом с нами, но ни разу не обнаруживал способностей в области философии. К тому же такие понятия, как "свобода" и "бог"... Их в нашей стране даже незачем было запрещать. Все равно что запретить звезду, которую никто никогда на нашем небе не видел.
  
   4.
   - Было бы хорошо похоронить хозяйку по обычаям ее семьи.
  -- То есть? - спросил Анхэль.
  -- Ее семья жила в Городе.
  -- В Городе! - удивился я. - Почему же нам никто об этом не говорил?
   Глупый вопрос. В Ахзарии было много людей, которые родились в других странах и городах. Некоторых привезли силой. Например, моя жена, которую Волдмар тоже зачем-то привез из Города. И маму тоже? Что происходит?
   Но об этом никогда не принято было говорить.
   - Для ее похорон нужен священник.
  -- Где я тебе возьму священника?
  -- Я знаю одного, - сказал Шурат.
  -- Где же он живет?
  -- Здесь, в этом доме. Я священник.
  -- Шурат, что ты такое мелешь? Как ты можешь быть священником? - удивились мы с братом.
  -- Мальчики, вы же знаете, что я очень стар. Проживите столько лет, сколько прожил я, и оглянетесь назад. Ого-го сколько всякого вы увидите на дороге, по которой катились!
  -- И ты сможешь совершить обряд?
  -- Конечно. По всем правилам. Ваша мама увидит это оттуда и ей будет приятно.
   Мы с братом молча смотрели на нашего старого слугу, на седые букли его волос, на спину дугой и на его башмаки, такие старые, что трудно было сказать, кто из них старше, Шурат или его ботинки.
   - Шурат, скажи, сколько лет твоим башмакам?
   - Не помню, - сказал Шурат и пожал плечами. - Я думаю, много.
  
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  
   1.
   Я где-то слышал, что, когда человеку хочется прилечь на пол, поближе к земле, то это плохой признак и свидетельство о том, что для него жизнь утратила цену. Так ли это или нет, но я положил диванную подушку на ковер и в полном изнеможении улегся лицом вниз и, извините, задом к потолку.
   Ковер шевельнулся, изогнул спину, как медленно просыпающийся кот, и пополз кверху и в сторону окна. Небо над площадью было сумеречным, невеселым, но, приподняв голову, я увидел вдалеке звездочку, одну из первых в этот вечер, и стало спокойнее. Нам часто кажется, что звезды куда-то зовут и что-то обещают.
   - Подвинься, пожалуйста, - скрипнул старческий голос и, посмотрев в сторону и немного назад, я увидел, что на ковре, свесив ноги, сидит Карлик, тот самый, которого прежде я видел только в кресле, на его балконе.
   Карлик криво усмехнулся:
   - Решил прогуляться и на все это (Он развел руками) посмотреть сверху? Но подвинься же. У тебя с той стороны смотри, сколько еще места.
   Я подвинулся, и он сел удобнее, по-турецки подобрав под себя ножки.
   - Как вы здесь оказались? - спросил я.
   - Я же не спрашиваю, как ты...
   - Это правда.
   - Иногда людям надоедает копошиться по-муравьиному внизу, и они поднимаются подальше от земли, поближе к небу и смотрят на все с более удобной для обозрения точки. Не всякому это удается. У тебя как раз получилось.
   - Однажды я побывал в городе под названием Город. Он выглядит иначе, не так как наш. Но больше мне сравнивать не с чем. Я в своей жизни видел только два города
   - Я тебя понял.
   - А вы? Вы много городов повидали?
   - Очень много. Когда посещаешь разные места, то они, эти места, становятся частью твоего мира. Мой мир - от Лхасы до Атлантики.
   - Вот как? Вы могли бы так много рассказать.
   - Это очень важно.
   - Что именно?
   - Жить с миллионом вопросов в голове
   - У меня много вопросов.
   - А у меня нет ответов на все вопросы. Только на некоторые. Те, что вертятся на твоем языке, задай их Эе. Она их уже задавала.
   Я повернулся на бок, чтобы лучше разглядеть этого странного человека и подумал, что его слова располагают к доверию. Не каждый готов при первом же знакомстве признать, что он не все знает, а то, что знает, готов выложить.
   Под нами медленно проплывали знакомые улицы, уродства которых я прежде не замечал. Кривые доски заборов, прохудившиеся крыши домов и сараев, разбросанный прямо на мостовой мусор, кляча, пытающаяся изо всех сил сдвинуть с места нагруженную домашним скарбом повозку, но колесо застряло в яме, голый ребенок играет со свиньей в грязной луже.
   - Яма, в которой застряло колесо, она же возле калитки дома, в котором кто-то живет? - вопросительно заметил я.
   - Я думаю, да, - грустно ответил Офи.
   - Тот, кто там живет, может тоже угодить в эту яму.
   - Очевидно, он привык к этой яме и не замечает. И к луже, и к смердящим отбросам. Некоторые так привыкают к своим ямам и лужам, что не хотят с ними расставаться. Ты тоже ходил по этой улице, но яму увидел впервые.
   - Центр города выглядит иначе. Там улицы и площади вымощены.
   - Жители центра сюда обычно не ходят, а попав сюда, бьют кнутом по лошадиному крупу, чтобы поскорее проехать мимо.
   - Почему мы такие?
   - Что ты сказал брату, когда вы вернулись домой?
   - Что я сказал Ахэлю? А, да. Вы правы.
   Мы проплывали над черепичной крышей небольшого, но аккуратного домика, окруженного кустами цветов. С противоположной от улицы стороны к дому примыкал фруктовый сад.
   - Вот видишь: даже улица возле этого дома выглядит иначе.
   - Почему так?
   - Не знаю. У меня нет ответа на все твои вопросы. Нам пришлось бы поговорить с хозяином этого дома. Догадываюсь, что он не здешний. Ты никогда не задумывался над тем, как много в этой стране нездешних?
   - Знаю. Моя мать, говорят, тоже не здешняя.
   - И твоя жена Лили тоже.
   - Их привозили из соседних стран. Некоторые приехали сами, но многих приволокли силой. В том числе детей. Я понимаю твой вопрос. Скажу одно: без нездешних было бы совсем плохо. Ты видишь: здешние даже яму перед своей калиткой засыпать не могут. Или не хотят, но это то же самое.
  
   2.
   Офи закашлялся.
   - Видно, этот ковер давно не выколачивали.
   - Это верно, - подтвердил я и сел на край, свесив затекшие от неудобного лежания ноги.
   Ковер в это время уже выплыл за пределы города. Под нами была река. Два моста, на одном из которых прогнили доски настила, и по нему не ездили. Недавно газета писала об одном любителе пива, который рискнул и поехал на муле. Мулу удалось добраться до берега, а любителя вынесло на берег далеко от этого места.
   Некоторое время мы летели низко, над самой водой. Повеяло влажной прохладой. Мы едва не задели остроконечную шляпу рыбака, сидевшего с удочкой в лодке. Рыбак нас даже не заметил и продолжал тупо смотреть на уснувший поплавок.
   - Кто же в такое время ловит рыбу? Вероятно, он думает, что сейчас утро, - грустно сказал Карлик.
   Дальше летели лесом, почти касаясь верхушек осин и берез и, наконец, повисли над нашей фермой. Отсюда управляющий каждое утро присылал нам специального возницу со свежими продуктами. Сам я давно здесь не был.
   - Вон там мельница, - сказал я.
   - Мне ли не знать? - сказал Офи. - Там я родился. Мельница принадлежала моему отцу.
   Ковер мягко опустился на траву, рядом с черным базальтовым камнем.
   - Говорят, этот камень обладает магическими силами, - сказал я.
   - Еще какими! - сказала Эя, которая, оказывается, сидела на траве, и на ней было черное платье, какое полагается носить сорок дней, если в доме умер близкий человек. А Офи вроде как растворился в вечернем воздухе. - Но камни не бывают магами. Камень способен дать силу, а как этой силой распорядиться, это знают такие люди, как дядя Офи. Он много знал, мой добрый и мудрый дядя Офи.
   - Но кое-чему он вас все-таки научил, не правда ли?
   - Ну, да, я же сказала, что он был моим Учителем.
   - Вы приходитесь ему племянницей? Дочь его брата или сестры?
   - Нет, мы не родственники. Просто я привыкла называть его дядей. Дядя Офи. Я не помню ни родителей, ни места, где жила. Солдаты Волдмара вместе с другими пленниками привезли меня в Ахзарию. Это было двадцать с лишним лет тому назад. Я не знаю, откуда я. Он увидел меня в толпе детей, которых солдаты собрали в этом месте, чтобы распределить по семьям, и попросил отдать ему. Я своих не помню, и он единственный, кого я любила, как отца и как маму.
   - Он только что был здесь.
   - Он всегда там, где считает нужным быть.
   - Но он же умер!
   - В каком-то смысле умер. Но как нам знать? Если мы понятия не имеем о том, что такое жизнь, то что мы можем знать о смерти?
   - Этот камень. Для моей мамы он тоже что-то значил, как и для Офи. И она тоже просила похоронить ее здесь.
   Мы подошли вплотную к камню. Он был плоским и на его поверхности можно было разглядеть непонятные знаки. Один из них, составленный из прямых линий, был похож на звезду, но звездой не был. Эя прикоснулась концом указательного пальца к одному из углов и медленно прошлась по всему рисунку, после чего опять опустилась на траву и я тоже, рядом с ней. Мы положили ладони на камень. Он был прохладным, но внезапно мы почувствовали, как наши ладони, как маленькими теплыми зернышками, наполнялись энергией камня, и зернышки проходили сквозь кожу и текли по рукам в сторону плеч, чтобы рассыпаться по всему телу и наполнить его силой.
   Мы долго так сидели, поглядывая друг на друга.
   - Почему Офи привез сюда меня, а не Ахэля? - вдруг почему-то спросил я.
   Она ответила не сразу.
   - Да, правильнее было привезти сюда Ахэля. Или вас обоих. Но Ахэль...
   - Что Ахэль?
   - Он к этому еще не готов. В жизни бывают такие моменты, к которым нельзя подходить неподготовленными. Возьми это.
   Она протянула мне черный камешек, в который через просверленную в нем дырочку был протянут Шнурок.
   - Одень и носи его.
   Она улыбнулась:
   - Знаю по своему опыту, что ума этот камень не прибавляет. Только силы, которыми еще нужно суметь воспользоваться.
   - Ахэль мне не говорил этого, но я уверен, что он в тебя влюблен.
   Почему и в какой момент мы перешли на "ты", как это случается между единомышленниками, не знаю, не могу сказать.
   - Да, он любит меня, - сказала она просто. - Вас обоих можно читать, как детскую книжку.
   - Мы такие простаки?
   - Нет, не простаки, но написаны крупными буквами, и это, как в детской книжке.
  
   - Поговори со мной об Офи. Пожалуйста.
   - Дядя Офи родился вон там.
   Она показала на мельницу, и я услышал шум падающей воды. До того, как она показала на мельницу, я этого шума не слышал.
   - Вода...
   - Тебе нравится эта мелодия?
   - Да, я и прежде слышал этот шум, но он был просто шумом падающей воды, а теперь...
   - Так все в жизни: мы слышим шум, но не знаем, что это музыка, видим свет, но не догадываемся, что - от звезды, прикасаемся к камню или дереву, но не пьем заключенную в них силу.
   - Всему этому тебя научил Офи?
   - Ну, конечно. Он же был Учителем.
   - Но не только.
   - Но не только, - согласилась Эя.
   - А сам он учился у отца?
   - Но не только, - повторила она. - Он был там, на Востоке.
   Она показала в ту сторону, где по вечерам горел костер вечерней зари.
   - В Лхассе?
   - Да. И в Шамбалле тоже. Он учился у ламм и у дервишей, у йогов и у бродячих факиров. Но он всегда повторял мне, что здесь (Она показала на своей лоб) у человека достаточно места, чтобы вместить все-все. Там уже хранится очень много того, о чем мы даже не догадываемся, потому что не умеем или не пытаемся достать и воспользоваться.
   - Его отец был попроще?
   - Шоро?
   - Да, его звали Шоро. Он был мрачным человеком. Это он сочинил легенду о Басуре и его сыне Архахзаре.
   - Мы это проходили в школе.
   - И в день рождения Басура вас выстраивали возле его памятника для клятвы верности самой замечательной стране на свете Ахзарии и ее великому и бессмертному правителю Архахзару.
   - На трибуне стоял кто-нибудь из ахзарархов и кричал нам: "Кто готов умереть за Ахзарию?", а мы хором отвечали: "Я-я-я-я-я!" Господи, какой идиотизм!
   - Дядя Офи тоже говорил, что это идиотизм, но что с этим ничего не поделаешь: без таких идиотизмов дикость будет такой, как в старые времена, и люди, вместо того, чтобы возделывать почву и пасти скот, станут убивать и есть друг друга.
   - Но как быть с жестокостью режима, подавлявшего дикие инстинкты народа?
   - Шоро был магом, а не философом-гуманистом. Он сумел организовать народ в ту систему, которую ты застал.
   - Но система была ужасной! Почему он...
   - Почему он не сконструировал народовластия? Дядя Офи сравнивал это с рождением и развитием ребенка. Шоро застал свой народ на той стадии развития, на которой он был к тому времени, и он, воздействуя на отобранных им людей, управлял ими и так создавал систему, при которой жизнь целой страны организовалась так, как ты это видел. Лучше было нельзя. Возможно, потому что рано. Хотя, не исключено, что другой маг на его месте сконструировал что-нибудь более подходящее. Ты думаешь, если дать этим людям придуманную Ректором конституцию и 35 свобод, они обрадуются? Разве что в первую минуту. А потом они потребуют хозяина и кнут. Я не дядя Офи, и я ничего не утверждаю, но, Барэль, я очень боюсь, что сейчас народ на грани такого кровопускания, которого не было и при Волдмаре. Вполне возможно, что остановить катастрофу может только Волдмар.
   - Он хочет тебя, ты знаешь?
   - Знаю. Он может хотеть.
   - Как ты отобьешься, если тебя не защитит Ахэль?
   - Обо мне не беспокойся. У меня есть это.
   Она показала на черный камень и, достав из-за лифа, амулет, точно такой же, как тот, что подарила мне, серьезно посмотрела на меня. Потом добыв из кармана еще один, такой же протянула его мне.
   - Передай это моему рыцарю.
  
   3.
   От долгого лежания на животе и без подушки у меня затекла шея, а от вдыхания давно не выбиваемой из ковра пыли я закашлялся, перевернулся и сел.
   - Вставай, Барэль. Плесни воды в лицо и спускайся в низ. Все уже готово, - сказал Ахэль.
   - Что готово?
   - Ты нормальный? Или не проснулся? Мы маму хороним.
   Если это был сон, то жаль, что у меня нет выбора. Я бы лучше еще поспал. Но на сон это не было похоже, а если это была реальность... Я все-таки предпочел бы, чтобы это было сном, потому что реальности совершенно не предсказуемы.
  
   Перед подъездом уже стояли катафалк и две кареты. Гроб был накрыт покрывалом привычного для мамы черного цвета. Как будто для нее ничего не изменилось: черная жизнь в неизменно черных платье и косынке. Два здоровенных битюга тоже были накрыты черными попонами с золотой бахромой и кистями. На облучке катафалка, тоже в черном уже сидели возница и Шурат. На обоих официальные, как у нас принято, четырехуголки. На площади, следуя другому нашему обычаю, толпилась сотня зевак, перемывающих кости нам, еще живым, и заодно покойнице.
   Когда мы с братом и слуги расселись по каретам, и над катафалком уже поднялся кнут возницы, который был готов выкрикнуть традиционное "го-го-го!", которым в нашей стране принято поощрять лошадей к началу движения вперед, все вдруг замерло, дорогу кортежу преградил всадник и им, конечно же, оказался Волдмар.
   - Господи! - воскликнул Ахэль, а я подумал, что он, скорее всего, впервые в жизни произнес это слово. - Этот негодяй не давал нашей матери жить, а теперь она не может спокойно проститься с миром.
   Волдмар объехал катафалк и, задержавшись на секунду рядом с гробом, быстро коснулся ладонью покрывала. Ахэль едва успел повернуть ручку дверцы, как отец, нагнувшись, заглянул в окошко и, бросив:
   - Тронешь Эю, сукин сын... - показал мощную кожаную нагайку и тут же стеганул по лошадиному крупу. Конь поднялся на дыбы и, сделав прыжок, поскакал, а стоявшие на площади рванули назад. Какое-то время мы еще слышали цок-цок лошадиных копыт и стало тихо.
   - Если я сукин сын, то... - начал Ахэль, но не стал продолжать, а крикнул возницам: Вперед! - и мы тронулись с места, причем одновременно полил дождь, и я успел заметить, как люди на площади, накрыв головы куртками, разбегались по всем боковым улицам.
  
   4.
   Когда мы подъехали к Черному камню, могила Офи уже была засыпана. Слуги сняли гроб с телом нашей матери и поставили его возле могилы. Дождь продолжал моросить и в его мареве я увидел карлика Офи, который сидел на камне. Его подбородок лежал на руках, а руки были сложены на коленях. Это не был живой человек, и его очертания были размыты дождевыми струями. Впечатление было таким сильным, что я не мог оглянуться по сторонам, чтобы, как это сделал бы в моем случае любой нормальный человек, убедиться, что другие тоже видят только что погребенного карлика Офи сидящим на Черном камне. Я до сих пор не знаю, видели ли это другие, но я могу на чем угодно поклясться, что он там сидел, и у него был вид актера из последней сцены классической трагедии: вот, сейчас все кончится, прошуршит падающий занавес и люди, дожевывая впечатления и бутерброды, отправятся в гардеробную.
   Я не заметил, как гроб опустили в могилу, и как Шурат промямлил предназначенную для такого случая молитву.
  
   Глава девятая
  
   1.
   В нашей стране устраивать, как у других, поминки с питьем и едой считается неуважительным по отношению к умершему. Мы предпочитаем после похорон в течение суток не есть и не пить. Подъехав к дому Эи, мы разделились. Ахэль отправился по своим делам, а меня Эя пригласила подняться с нею. Я спросил ее:
  -- Как случилось, что эти двое, буквально одновременно, попросили, чтобы в случае смерти их похоронили возле Черного камня? По крайней мере, я от мамы ни разу о Черном камне не слышал.
  -- Дядя не очень-то любил говорить об этом, - ответила Эя. - Я могу судить только по отдельным, случайным замечаниям. Не знаю, приятно ли тебе узнать об этом, и, может быть, тебе это покажется противоестественным, но они любили друг друга.
  -- Мама и Офи?!
  -- Да, твоя мама и дядя Офи любили друг друга. Думаю, что их любовь была не менее романтичной и трагической, чем все великие, о которых рассказано в книгах. Ее с другими пленниками пригнали на луг, примыкающий к мельнице. Ты хорошо знаешь это место. Там были в основном женщины и дети, и их почти не охраняли. Дядя и твоя мама встретились возле Камня.
  -- Ты думаешь, Волдмар мог об этом знать?
  -- А даже если знал, ты думаешь, твой отец мог придать значение встрече приглянувшейся ему девицы с карликом? Даже если это был сын самого Шоро.
  -- А Шоро таки был личностью, как я понимаю. Его все боялись.
  -- Магов все боятся, потому что маги многое, а поскольку они многое могут, то их возможности сильно преувеличивают, и они кажутся всесильными. Маги же пользуются тем и другим, как своим преимуществом. По крайней мере, власть Шоро была безгранична. К счастью Шоро был мудрым и человеколюбивым.
  -- В чем же проявилась его мудрость?
  -- Он так понимал людей, как их никто икогда не понимал. Извини, я рассказываю тебе то, что слышала от дяди. Самого Шоро ни ты, ни я видеть не могли.
  -- Я понимаю.
  -- Например, он говорил, что человека изменить практически почти невозможно. Человек - не глина, из которой, что захочешь, то и вылепишь. А изменить народ - тем более.
  -- Это важно знать?
  -- Еще бы. Все революционеры, среди которых немало магов или таких, которые пытаются быть магами, или стараются выставить себя как бы принадлежащими к этой высшей касте, ставят себе невыполнимые задачи: из человеческого материала, который им достался, вылепить что-то другое, по своему вкусу и понятию.
  -- А как надо?
  -- А нужно - так, по крайней мере, считал Шоро - придумать и сконструировать такой механизм, который был бы удобен этим людям. Людям должно быть комфортно со своими правителями. Нужно, чтобы народ и его правители жили в согласии.
  -- А если эти правители Азхар и Волдмар?
  -- Плохо. Но при других правителях они будут умирать от голода и убивать друг друга. Шоро создал мифологию и механизм управления этой страны. Жил на мельнице и всем управлял. Мельницей и страной.
  -- Значит, историю об Архахзаре и его великих предках, о Басуре и так далее сочинил Шоро?
  -- Если я тебе сажу, что статую Басура, возле которой вы, шольники, произносили клятву верности Великой Ахзари...
  -- Он вылепил своими руками?
  -- Я думаю, что дядя Офи это не сам придумал. Он меня никогда не обманывал. Шоро вылепил Басура из глины, а потом статую, уже в бронзе, установили, ты знаешь где. Для этой работы пришлось пригласить мастеров из-за границы.
  -- Своих, значит, не нашлось! Хорошо, согласен и понимаю, что Шоро видел в этом необходимость. В смысле, что иначе было нельзя, но эти изверги убивали людей и наживались на них.
  -- Каков народ, таковы его правители. А что бы ты хотел?
  -- Ты знаешь - народовластия.
  -- А народ может? А он тебя просил о том, чтобы ты дал ему власть? А он готов управлять собой? Послушай, если ты хочешь поспорить со мной, то я к этому разговору не готова. Я не такая умная, как дядя Офи. И я пересказываю только то, что слышала от него. Если ты мне веришь...
  -- Я тебе верю. Просто мне трудно согласиться с тем, что народ сам этого желает.
  -- Вы дали ему власть, и он обрадовался. Вы хотели не своей властью, а от имени народа, казнить его мучителей. Они растерялись.
  -- Но почему этот взрыв? И кто это сделал? Это выглядит...
  -- Совершенно бессмысленным? Дядя Офи тоже так сказал. Он часто говорил мне, что в истории многое так и остается непонятым, преступления не раскрытыми, перипетии не распутанными.
  -- Так что же делать?
  -- Что делать? Пытаться понять и распутать, но, если не удается, не делать вид, что знаешь или понимаешь. Подожди, может, другие поймут и распутают. А ты подумай о другом, о том, как отнесся народ к тому, что их зеленых угнетателей сейчас поставят к столбам и расстреляют. Его брата уволокли в подземелье и замучили, его самого ограбили до нитки, а он думает: а что же будет со мной, когда Ахзара и Волдмара не станет? На них все держится.
  -- Иногда он, якобы от имени Архахзара, посылал указания Ахзару, а Ахзар, он как все. Он боялся Офи, причем не столько того, что Офи делал, сколько того, что дядя мог сделать, но пока не показывает. Подумай хорошенько, и ты согласишься, что такова природа людей: изо всех наших страхов самый ужасный, это не страх перед тем, что случается, а перед тем, что может случиться. Ахзар из своего кабинета - вон там его окна - видел на балконе этого человека карликового роста, в странном камзоле с огромными пуговицами и с абсолютно невозмутимым лицом, и воображал нивесть что. Дядя пользовался этим и держал его в руках. Ну, может, не держал, а только сдерживал. Чтобы тот чего похуже не натворил.
  -- Так Офи был или не был магом?
  -- Конечно, он был магом, великим магом. Он мог влиять на людей, внушать мысли, если нужно, страхи, сдерживать дурные порывы и всякое такое. Но маги не всесильны. В данном случае... ему и ни к чему было магическое всесилие. Достаточно того, что было.
  -- Понятно. Скажи, Эя, а что, Офи и моя мать после того больше не встречались?
  -- Не знаю. Офи однажды сказал мне, что вы с Ахэлем - его сыновья.
  -- Ты с ума сошла!
  -- Чего ты испугался? В общепринятом смысле вы, конечно же, сыновья Волдмара.
  -- К сожалению.
  -- Но вы росли под его, как говорил дядя Офи, магическим колпаком. Поэтому вы, хоть и сыновья Волдмара, но не могли вырасти такими, как Волдмар.
  -- Ты сказала, что человека изменить нельзя.
  -- Во-первых, это сказала не я, а Шоро, а я не знаю. Возможно, этого никто не знает. Скорее всего, люди, которые пытаются это сделать, преувеличивают свои возможности, а людей они не изменяют, а ломают. Согласись, это разные вещи. Кроме того - это тоже говорю тебе не я, а дядя Офи - тот, кто хочет изменить человека, чтобы он был не таким, а другим, то, как посмотришь, то, может, наоборот... Может, его самого стоило бы...
  -- Это верно.
  -- Мы слишком часто говорим: "я знаю" и "я могу". Но в случае вашей семьи произошло что-то совсем другое. Дядя Офи все время думал о твоей маме и, само собой, о том, кого она должна была родить. Когда такой маг, как Офи, направляет на тебя свой луч... я не знаю, чего именно, то поверь мне, так как я это на себе испытала, ты чувствуешь себя, как собачонка на поводке. Он был добрым, мой дядя Офи, и ничего плохого ни твоей маме, ни тебе он сделать не мог, но если ты спросишь, в кого вы оба, ты и твой брат, то я бы сказала, что в дядю Офи. Каждый немножко по-своему.
  
   2.
   За окнами нарастал шум. Подойдя, мы увидели, что Площадь кипела и бурлила людьми, как котел на костре. Размахивали руками и кричали, но слов было не разобрать. Из одной из боковых улиц выплыла группа, перед которой все расступались, и она, как лодка поплыла в сторону Помоста. Эти люди несли на руках человека, и пока он полулежал на их руках, мы не могли его разглядеть, а когда разглядели и увидели, что это Волдмар, то оба поняли, и это было страшно.
   Люди водрузили мощную фигуру Волдмара на Помост. Как статую Басура. И он казался отлитым из бронзы, а его глаза излучали пламя. А когда он поднял нагайку, стегнул ею в воздухе, так что мощный хлопок достиг, наверное, облаков, и чуть ли ни от этого удара облака поплыли и начали рассеиваться, то Площадь вздрогнула, люди шарахнулись назад, а он крикнул:
  -- Великая Ахзария!
   И по площади понеслось: - Ахзария! Ахзария! Ахзария!
  -- Люди! - крикнул Ахзар, и Площадь отозвалась этим словом: Люююдииии!
  -- Ахзаряне!
   И в ответ взревело радостное:
   - Ах-за-ря-я-я-яне!
   После чего рев толпы стал нарастать, а он молча стоял на Помосте, как морской бог среди бушующих волн, как орел на главной вершине, как Победитель, которому нет равных.
   В комнату вошли Ахэль и Малэх.
  -- Почему ты здесь? - спросил я брата. - Посмотри, что они вытворяют.
  -- Вот и я говорю: посмотри, что там творится, и скажи, что мы можем сделать? Поздно что-то делать. Прорвало.
  -- Поздно, - согласилась Эя. - Но раньше тоже ничего нельзя было сделать. Я так думаю. Я не знаю, что вы называете народной властью. По-моему, то, что мы видим сейчас, это и есть народная власть.
  -- По правде сказать, я еле ноги унес, - признался Ахэль. - Почти все мои люди с ними. В Большом доме собрались сторонники Народной власти, но очень боюсь...
  -- Есть, чего бояться, - согласилась Эя. - Нас пока охраняют мои люди. Я им верю, но...
  -- Смотрите! - воскликнул Малэх. - Дворец...
   Зеленый дворец Ахзара, в котором для поиска решения о том, как быть дальше, собрались все сторонники народной власти, вспыхнул со всех сторон, как бумажный. В окнах заметались попавшие в огненную ловушку люди. Площадь заревела, и рев стоящих перед помостом людей слился с ревом огня, а Волдмар, повернувшись лицом к огню, стоял с высоко поднятой нагайкой и тоже что-то кричал, но было уже не разобрать.
   В комнату вошел Гура.
  -- Что вам, Гура?
  -- Госпожа, дом окружен людьми в зеленом. Что будем делать?
  -- Понятно! - твердо сказала Эя.
   В этой девушке так прекрасно сочетались выдержка и чувство собственного достоинства!
  -- Братья, достаньте ваши амулеты.
   Ахэль растерянно переводил взгляд с меня на нее и обратно.
  -- Извините, но сейчас всем придется слушаться меня. Зажмите амулеты в правой руке. Покрепче. Вот так. Гура, сколько наших в доме?
  -- Нас пятеро.
  -- Всем за мной!
   Эя, единственная женщина среди восьми мужчин, вела себя, как единственый мужчина из нас. Она собрала нас в подвальном помещении.
  -- Несколько минут эти штуки (Она показала черный камешек) еще будут удерживать их снаружи. Потом они долго будут бегать по дому в поисках. Мы с вами сейчас поднимем эту плиту и спустимся вниз.
  -- У них тоже есть такая карта, как у тебя, - напомнил я Эе.
  -- Не совсем. И вообще, слушайтесь меня. Объяснения - внизу.
   Мы, кряхтя и тужась, подняли тяжелейшую плиту и спустились вниз по каменным ступеням. Гура и еще один из охраников фонарями освещали дорогу.
  -- А теперь послушайте, - обратилась к нам Эя, нажимая на одну из плиток в стене, отчего плита стала на свое место. -Никакая сила плиту больше не поднимет. Они там, а мы здесь. Пока мы будем двигаться, они будут рассуждать о колдовстве и потихоньку растаскивать имущество дяди Офи. Коридор, по которому мы сейчас пойдем, на их картах не обозначен. Дядя Офи предусмотрел этот вариант. Путь будет долгим и трудным. Мы должны будем выйти далеко за городом, в нашем имении. Пока все идет хорошо, но братьев очень прошу: повесьте амулеты на шею и постарайтесь не потерять. О вашем отношении к таким вещам расскажете, когда будем в полной безопасности.
   "Какая девушка!" - чуть не сказал я вслух и одновременно подумал, что лучшей жены я своему брату не пожелал бы.
  
   . 3.
   Путь был трудным: повороты, спуски, подъемы - впору голову сломать! Довольно длинный участок проползли на четвереньках. Правда заблудиться было невозможно, потому что почти на всем протяжении туннеля не было развилок. Но один раз Эя увела нас в сторону.
  -- По всему видно, что ты здесь уже была, - заметил Ахэль.
  -- Да, дядя водил меня на эту экскурсию. Здесь есть одно очень важное место. Это одна из сокровищниц Волдмара. Все мы знаем, откуда эти богатства, но поскольку с нами два члена семьи, то пусть они сами войдут и выдадут нам на бедность, потому что мы теперь беженцы и жизнь придется начинать с самого начала.
   Открыв дверь одной из камер, которых в этом подземном городе было множество и осветив довольно широкое пространство, мы увидели примерно то, что рисуют в книжках арабских сказок об Али-Бабе: золото, драгоценные камни, произведения искусства.
   - Кому и для чего это предназначалось? - удивился Ахэль.
   - На черный день, - усмехнулся Малэх.
   - Для сыновей, - пошутил я.
   - Это часть его амбиции, - с уверенностью заключил Ахэль. - Часть его натуры. Мои сокровища! Власть и богатство! Тьфу!
  -- Времени на то, чтобы всем этим любоваться у нас нет, - предупредила Эя. - Берите и пойдем дальше, пока Волдмар не догадался искать нас в имении.
   Можно себе представить, что Волдмар был очень занят другими делами, а поиск беглецов поручил другим. Это давало нам шанс. И действительно, когда мы выбрались на свет божий, то оказались в густых зарослях кустарника, откуда Эя привела нас в конюшню.
  
  
   Глава десятая
  
   1.
   Двигаться по дороге, ведущей в Город, по понятным причинам было бы неосмотрительно. Это направление нашего бегства было бы самым вероятным. Часов десять мы скакали, по сути, наугад, останавливаясь не надолго, чтобы дать отдых лошадям, после чего, стараясь держаться подальше от этой дороги, съехали с горной тропы в заросшую лесом и кустарником лощину и устроили привал. Слуги собрали хвороста, разожгли костер и приготовили еду.
   Все посмотрели на Эю.
   - Друзья мои, что вы все на меня так смотрите? - улыбаясь, сказала она. - Я сделала то, что должна была сделать. Теперь вручаю свою судьбу мужчинам.
   - Я думаю, что нам не стоит оставаться вместе, - сказал Малэх. - Наверняка Волдмар организует поиски.
   - Хотя бы ради мести, - согласился я. - Он обязательно захочет отомстить.
   - О, да. Он не остановится! - кивнул Ахэль. - И, кроме того... - Он посмотрел на Эю. - В то же время, если мы будем вместе, то так легче будет отбиться.
   - Палками, что ли? У нас же нет ружей. Нас перестреляют, как щенков.
   - И то правда, - согласился Ахэль.
   Нас было восемь человек. Гура сказал, что не хочет оставить хозяйку. Анхэль и Эя переглянулись, и все поняли, что эти двое тоже расставаться не собираются. Эя была родом из Силантии, и они поедут туда. Я обязан был отправляться к жене, в Город. Малэх, мы с детства были друзьями, и он будет со мной. Трое слуг предпочли отправиться на север, где в горной стране жили родственники одного из них, а один - его звали Эфес - заявил, что он предпочел бы потихоньку вернуться в Ахзарию.
   - Меня никто не заметит.
   К тому же там у него была семья, и поэтому с ним никто спорить не стал. Правда, я предложил ему средний вариант:
   - Хорошо, вернешься, но не сейчас, а когда опасность будет не столь серьезной.
   Но Эфес настоял на своем. Ахэль согласился, а я нет, но мы по инерции продолжали видеть в брате начальника по безопасности.
  
   2.
   Отпустив Эфеса, мы получили очередное доказательство, что Ахэль был, конечно же, умным и хорошим человеком, но его способностям следовало бы найти лучшее применение, чем область безопасности. Нельзя было, чтобы Эфес возвращался в нашу страну, которую мы уж не знали, как и называть, а то, что в ней в эти дни происходило - Бог тому судья.
   Едва Эфес пересек городскую черту, как его тут же изловили, причем, это сделали вовсе даже не зеленые плащи, а наши дорогие сограждане, почти соседи.
   Я никогда не мог найти ответа на каверзный вопрос, который сам себе постоянно задавал: почему наши люди так любят заявлять жалобы на соседей и даже доносить о их неблагонадежности или проступках? В принципе, они же все добрые люди - разве нет? Ну, не без того, чтобы поссориться или подраться, особенно, когда напьются браги (А она в наших местах крепкая!), но выдать человека, чтоб его потом отправили в подземелье, откуда нет возврата! Я знаю случаи, когда жертвой доносчика оказывался близкий человек, друг или родственник. Как он после этого себя чувствовал. У одного я однажды так и спросил: как ты теперь жить будешь? Промолчал. А что он мог сказать мне в ответ?
   И добро бы доносчик имел от этого выгоду - так вовсе никакой. Иногда мне кажется, что они это делают от страха. В смысле: пусть зеленые плащи бросят в подземелье того, другого, и тогда у меня есть шанс удержаться на поверхности. Похоже на то, как вы пропускаете кого-то впереди себя, когда в очереди к зубному лекарю дрожите от страха, что сейчас вам сделают очень больно. Может быть я не прав, но другого объяснения просто не нахожу.
   Кто-то из наших правителей, чуть ли ни сам Ахзар, однажды сказал, и потом эта сентенция была тысячекратно повторена другими: Человек, не испытанный болью, не может сказать правды. Эту "мысль" потом много раз выворачивали и интерпретировали, обнаруживая в ней величайшие перлы человеколюбия и психологической глубины. Один известный ученый даже написал толстую книгу об "очистительной роли страдания", и ее сокращенный вариант изучался в старших классах. Что же касается людей Волдмара, то они это учение поняли буквально, и поступавший к ним клиент сначала доводился до нужной кондиции и только после этой процедуры, то есть когда избитый уже не помнил собственного имени, от него добивались желаемого и навсегда отправляли в подземную темницу.
   Так или иначе, люди Волдмара очень быстро узнали и передали хозяину все о наших передвижениях, и немедленно следом за Ахэлем и его подругой была отправлена группа захвата.
   3.
   В это время мы с моим другом прискакали в Город и, взмыленные не меньше, чем наши лошади, сползли с седел в знакомом мне месте, перед терассой харчевни, причем, сидевшие у столиков бородачи сразу поняли, кто мы и откуда. Особенностью этого места, как я уже понял, является неизменное правило: сначала еда, потом вопросы, что мы тут же с удовольствием ощутили на себе.
   Пока мы с апетитом уплетали вкуснейшее мясное блюдо, запивая его местным золотистым пивом, прибежала моя дорогая Лили, ее сестра с мужем и многие другие родственики и друзья, и мы вкратце рассказали им все, о чем повествуется выше. Заговорили о празднике, который в нашу честь (А как же иначе?) будет безотлагательно устроен в Оранжевом доме и на лужайке перед ним.
   Тут я обязан заметить одну интересную вещь. По идее (Я от этой идеи до сих пор не могу отделаться) в стране, которая управляется из одного центра или одним человеком, должно быть много порядка, нет разногласий и разноречий и, не вдаваясь в детали, все, что делается, делается наилучшим образом. В стране же, где у каждого свое мнение, все говорят одновременно, не слушая и перебивая друг друга, а любой старший может быть понижен до уровня младшего... Не знаю. В такой стране или в таком городе, никакого порядка быть не может, и все дела должны катиться кувырком. Почему на практике все наоброт, не знаю, но пытаюсь понять.
   Оказывается, эти люди давно уже придумали и внедрили у себя какую-то техническую систему передачи информации на любое расстояние. Мне пытались объяснить, как это устроено, но, к своему стыду, должен признаться, что я так ничего и не понял. Почему у них это есть, а у нас, в нашей замечательной стране, нет? Мы что, глупее их?
  -- Тут пришло известие, - сказал мне Круг. - Очень неприятное.
  -- Что случилось?
  -- Они схватили Ахэля и Эю.
  
   Если существует опасность, то существует и вероятность того, что это случится.
   - Но ты не пугайся, - сказал Круг. - Отряды для задержания людей Волдмара и освобождения пленников уже посланы.
   - Даже так? - удивился я.
   - После той войны мы договорились о системе коллективной информации и безопасности против угрозы со стороны Ахзарии.
   - Здорово!
   - Мы тоже выступаем, чтобы отсечь противнику пути отхода.
   - Я с вами.
   - Думаю, не стоит. Ты, я вижу, без сил.
   Но я настоял, и он дал мне лошадь.
  
   4.
   Мы выехали на большую лесную прогалину. Трава была усеяна разными предметами, которыми у людей принято убивать друг друга. Кое-где лежали убитые. На то и война. Я несколько секунд разглядывал валявшийся на траве блестящий стальной топорик. Топорик был украшен изящной резьбой. Как долго трудится мастер, чтобы изготовить такое чудо искусства? Хотя, точно такие делали еще в Риме, и, значит, с тех пор научились делать быстрее.
   Посреди прогалины торчал обломок искореженного молнией и брошенного на траву дерева. Природа, она тоже бывает безжалостна по отношению к своим же творениям. Обломок дерева был обращен острием к небу, и его поза выглядела, как упрек: Господи, что же ты со мной сделал? Разве я в чем-то провинилось?
   Рядом, крепко привязанный вожжами в тому, что осталось от прекрасной осины, сидел Волдмар и смотрел на меня из-под лохматых бровей. Брови в последнее время сильно поседели. Впрочем, и давно не чесаная шевелюра тоже.
   Чуть в стороне лежал Ахэль. Нет, он не спал. Гораздо хуже.
   Я сполз с лошади и упал на колени возле Ахэля.
   Чужие люди все время подходили и трогали меня за плечо.
   Почему люди в трудные минуты стараются помочь прикосновением руки или обнять? Только, пожалуйста, не пытайтесь ответить, а то я опять подумаю, что и вы, как это делают другие, если чего не понимаете, то тем более стараетесь объяснить.
   Помню, что в моей голове в это время крутилось и жужжало, как попавшая в капкан муха, вычитанное из какой-то книги: апофеоз войны. Как у войны может быть апофеоз? Видимо может. Как у волнующего кровь спектакля.
   Лицо Ахэля было таким спокойным! Ни любви, ни ненависти, ни боли, ни проблем. А я тут думай теперь, что мне делать с нашим обормотом-отцом...
   Я стал перед Волдмаром, и мы так долго смотрели друг другу в глаза, что за это время успела бы пройти вся моя жизнь в губительном, умершляющем облучении этого чудовища.
   - Отвяжи меня, - приказал он.
   Это был не бред. Он не был сумасшедшим. Напротив, у него был ясный ум и здоровое чувство самосохранения. И уверенность в своей правоте. Так надо - и точка. И право отдавать приказы.
   - Ну, живо, отвяжи. Чертовы ремни! Руки болят.
   - Посмотри на Ахэля, - показал я рукой. - Он не живой.
   - Сам виноват. Отвяжи, я сказал!
   - Ты сказал...
   Подошел Круг.
   - Мы решили отвезти его в город. Соберем международный трибунал и будем судить.
   - Его вина перед всеми, - добавил бородатый человек с видом земледельца.
   - Какая вина? - прорычал Волдмар. - Я представитель закона. В Ахзарии - власть закона. У нас гражданину запрещено выезжать из страны без разрешения.
   - А на убийство своего сына?.. - спросил я. - У кого ты спросил разрешение?..
   - Идиот! Я его не убивал. Его должны были арестовать, а он не только оказал сопротивление, но привлек на свою сторону врагов. И вы мне еще говорите о законе. У вас там нет законов. Кто, что хочет, то и делает. Закон! Трибунал они мне устроят! Я вам покажу трибунал! Весь народ Ахзарии поднимется на мою защиту. Развяжи меня, я сказал.
   Он задергался и вдруг как-то крякнул. Возможно повредил запястье.
   - Я вывихнул руку, - сказа Волдмар.
   Жаль, что не шею, подумал я, и это было последним диалогом между нами.
   Ужасная картина, которую я не берусь описать. Голова Волдмара вдруг на моих глазах раскололась на два полушария.
   У нас на рынке арбузами торговал здоровенный такой парень. Так вот он одним ударом ахзарийского ножа умел расколоть арбуз на две абсолютно равные части. Можно было не проверять на весах: две одинаковые половинки.
   Я отпрянул назад и не сразу понял, что палачом была Эя. Тем самым римским топориком, что лежал на траве. Она подняла топор, подошла сзади и с размаху разрубила голову Волдмара. Как арбуз.
   Потом подошла к лежавшему на траве Ахэлю и положила топор рядом с человеком, которого она любила.
   Карлик Офи, конечно же, был великим человеком, и сила его была огромна, но он на такое не решился бы. И я бы тоже не смог. И Ахэль тоже не смог бы. Скорее всего, правда, что нашим с Ахэлем настоящим отцом был Офи, а Эя... Она была из другого материала.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
     
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"