Аннотация: Фрагмент романа "Любовь в курятнике", по которому снят полнометражный художественный фильм "Искренне Ваша" Интересны жизни людские, словно, взвешенные на невидимых весах. Кому какая жизнь отмерена, кому какая судьба уготована...
"Верное средство облегчить свою скорбь -
облегчить скорби чужие"
- Пьер Буаст.
Жили мы на челябстрое в старом обшарпанном бараке. Трухлявый дом горбился во дворе за высоким деревянным забором и ворчливыми шаткими воротами. У забора с улицы притулилась автобусная остановка, всегда полная народу. Здесь же проходила и автотрасса с бешеным движением.
Когда-то аккуратно, камушек к камушку, выложенная дорога сейчас имела плачевный вид. Глубокие колдобины с радужно-грязной жижей проверяли транспорт на прочность, водителей - на выносливость. Но, интересное дело, лихачи не снижали скорость. Машины, хрипя и рявкая, неслись с грузом днём и ночью. Высоко подпрыгивали на ухабах и под мат-перемат шоферов с размаху тяжело плюхались в ямы. Вязкое месиво со свистом разлеталось, окатывая людей. Те, завидев очередной поток самосвалов, шарахались к забору, желая срастись с ним воедино. Увы... не помогало. И после "душа" облитые посылали вслед нерадивому водиле проклятия. Более смышлёные прятались во дворе. Но вот, наконец, по израненной мостовой ковылял чумазый уродец. Изрыгая копоть и чихая, он подруливал к остановке. Страдальцы, нещадно давя друг друга, торопливо забивали нутро старенького измученного автобуса.
За углом нашего барака соседями были торговая база и железнодорожный переезд. Два раза в день, утром и вечером, паровоз, шипя и охая, тащил на базу гружёные составы. Те надсадно визжали на поворотах, дробили колёсами стыки путей. Сизые клубы пара и сажи зависали рваными облаками на сером небе.
Круглые сутки лязг и грохот сотрясали воздух. Копоть и гарь оседали тёмной каймой на дома и деревья, кружились в воздухе. Разъедали внутренности.
Казалось бы, ну как можно жить в этом кромешном аду? Но так казалось человеку нездешнему. Ведь человек, как известно, к плохому тоже привыкает. Да, наверное, дело и не в привычке вовсе, а в том, что просто деться некуда. Хотя, конечно, можно взять и - в деревню какую податься!.. Но, как бы то ни было, люди жили и в соседних домах и в нашем бараке тоже - хлебали досыта крепкий смердючий коктейль. А к транспортному лязгу и шуму даже как-то и привыкли.
Соседи были как родные. В праздники собирались во дворе за большим дощатым столом. Принаряженные и раскрасневшиеся хозяюшки выкладывали наливки, стряпню и разносолы. Благоверные "гоголем" прохаживались около, нетерпеливо крякали в ожидании "поправки". Все с аппетитом пили-ели. Потом во всё горло с бродягой судьбу проклинали сердечным
разноголосьем. Мужички, хорошо захмелев, недрачливо за жизнь спорили, о текущей политике громко разговаривали. Рассудительно объясняли тонкости руками. Ребятишки воробьями крутились неподалёку - опасливо выхватывали со стола то солёный огурец, то кусок пирога. (Детвору кормили загодя, и со взрослыми на гулянках за одним столом им сидеть не разрешалось).
Жили все одинаково бедно. И, когда соседка-тётя Шура первая купила телевизор - о!.. это было значительным событием для нашего дома! Особенно, для женщин. Если вечерами мужская половина, как обычно, пропадала во дворе, "забивая" бессмертного "козла", то женщины теперь спешно кормили домочадцев и вместе с детьми прибегали к тёте Шуре. Рассаживались в большой тётишуриной комнате -ребятишки на жёлтом крашеном полу, взрослые - на табуретках. И смотрели телевизор. Перебивая друг друга, узнавали артистов. Обсуждали только что увиденное кино. Пили чай с вареньем, угощались сдобой. Детвора, посмотрев "Спокойной ночи, малыши", убегала во двор доигрывать - стоял день-деньской, и до ночи было далеко.
А за столом скромно оставалась троица: мальчик-розовощёкий крепыш, лет четырёх, и две девочки-близняшки, чуть постарше. Женщины их дружно подкармливали.
- Томочка, садись, давай, поближе. Во-от сюда... И ты, Танюшка, не стесняйся,- приговаривала тётя Шура. Ешьте, детки
Женщина отвернулась, прошептала:
- Ой, девчаты, - Зоя-то ведь совсем плохая, завтра привезут домой... помирать... - она беззвучно заплакала. Соседки запричитали.
Зоя, молодая женщина - мать ребятишек. С детства жила в бараке на первом этаже. Она рано осталась сиротой. Родителей не помнила, бабушку мамой называла. Росла тихой и послушной. Бабушка в ней души не чаяла. Одна беда - внучка хворала много - то воспаление лёгких, то бронхит. Как и чем её только ни лечили! И бабушкины растирания она принимала и отвары пила. Врачи советовали на лето в лесную зону выезжать, а ещё лучше район поменять, дескать, этот слишком загазованный. Бабушка на всё лето отправляла внучку то на курорт, то в лесной санаторий (спасибо, здравоохранение помогало). А уж совсем-то уезжать было некуда. Да и что там, в деревне, девчонке молоденькой делать? Хвосты что ли коровам крутить? Деревня - она и есть деревня.
Зоя повзрослела и забыла о болезнях - пропали незаметно куда-то. Видно, всё же лечение да бабушкины снадобья помогли.
После школы девушка поступила в торговый институт. Вечерами училась, а днём работала продавцом в книжном магазине напротив. Там и познакомилась с Вадимом, серьёзным парнем - курсантом лётного училища. Незадолго до окончания училища Вадим предложил Зое стать его женой.
- Ну вот и ладно, вот и слава Богу!- радовалась бабушка. - Успела внученьку поднять да в люди вывести. Вот теперь только взамуж отдам, а там и помирать могу спокойно.
Бабушка благословила молодых, а через полгода скоропостижно умерла...
Внучка от горя была сама не своя.
- Знаешь, Зоя, горюй не горюй, а жить надо, - сказала тётя Шура, женщина немолодая, рассудительная. Она жила одна в комнате над Зоей. Все её уважали за доброту и сердечность. У кого, бывало, стрясётся чего - к ней бегут, знают - не оставит!
- О-хо-хо... - глубоко вздохнула тётя Шура - На всё воля Божья... Бабушка, царство ей небесное, пожила, сколь Бог отпустил, а тебе, дева, ещё жить да жить...- тётя Шура бережно подправила сморщенными прошлогодней картошкой пальцами Зоину прядь под чёрную косынку.
- Ты - мужняя жена. Теперь у тебя семья. Вон Вадим, - кивнула она в сторону, - вот о нём заботься. Он ведь тоже одинокий сирота. А там, Бог даст, детишки пойдут. Ну, чего ты? Господи, да у вас же вся жизнь - впереди! Эх, мне бы ваши годы...
Молодая семья жила дружно. Вадим учился в двух часах езды, часто бывал дома. Зоя по-прежнему работала в магазине, успевала в институте.
Прошёл год. Зоя родила сразу двух симпатичных девчушек! Счастливые родители назвали дочек Тамарой и Татьяной. С вечернего Зоя перевелась на заочное. Попросила соседку-бабу Полю присматривать за дочками, сама вышла на работу в магазин.
Скоротечно время! Вот уж у девулек первые зубки полезли.
Малышки росли крепкими и, на редкость, спокойными. Одинаковые, в задорных косыночках, словно, краснощёкие матрёшки с блестящими зелёными глазами, они забавлялись игрушками и улыбались двумя зубами. Зоя любовалась дочками.
- Ну почему ты не дожила до этих дней?.. Вот бы увидела моих девчонок, порадовалась бы со мной... - грустно шептала она бабушке на фотографии. - Посмотри, какие они хорошенькие!
Девочкам уже третий год пошёл, когда родился сын. Нарекли Василием - в честь деда - отца Вадима. Молодой папа любил дочек, но сына обожал.
- Как Васютка? - первым делом спрашивал он, приезжая домой. - Зой, одень-ка сынульку - пройдусь с ним, пусть воздухом подышит! - И долго гулял с ребёнком в дальнем парке.
- Знаешь, Зоя, девчонки вырастут, замуж повыскакивают и разлетятся в разные строны, а Васютка с нами останется, опорой будет в
старости... - мечтал Вадим.
- Да уж не больно-то дети сейчас с родителями живут. Хоть девчонки, хоть парни, разве только в деревне где...- возражала Зоя.
Вадим заканчивал учёбу и со дня на день должен был получить назначение в другой город. Зоя сидела в декретном отпуске. - Обиходила ребятишек, хлопотала по дому. Не спеша, упаковывала вещи. Молодые в приподнятом настроении ожидали скорых перемен, мечтали, строили планы...
Любопытная сирень заглядывала в окна. И - была весна!
В тот вечер Зоя покормила детей, поиграла с ними и уложила спать. Вадим уже два дня был в полётах, с минуты на минуту должен вернуться. Женщина прикрыла в комнате дверь, захватила проигрыватель, вышла на кухню. Поставила любимую пластинку на малую громкость и, подпевая, взялась простирывать детские вещи. С улицы постучали. Хозяйка вытерла руки, открыла дверь. На пороге стояли курсант - друг Вадима, и незнакомый офицер. Женщина заволновалась. Посторонилась, пригласила войти... Военные вошли, молча встали у порога... Зоя поняла: стряслось непоправимое...
- Что... с ним?.. - выдохнула она.
- Пожалуйста... возьмите себя в руки...- начал медленно офицер, - Ваш муж... погиб... выполняя полёт... - выдавил он с трудом.
Что было дальше, Зоя не помнила...
Похоронили Вадима в цинковом гробу со всеми воинскими почестями. Соседи помогли с поминками.
- Ну... вот и всё... Как жить дальше?.. И... стоит ли... - отрешённо прошептала Зоя. Она, вся в чёрном, сидела на стуле, уронив на колени руки.
- Господь с тобой, Зоя!- громко испугалась тётя Шура. - Ты чего это такое говоришь? Чего удумала-то? Выкинь чёрные мысли из головы и думать забудь о дурном! - женщина пристально посмотрела на Зою. Та слушала и не слушала...
Тётя Шура продолжала:
- Подумай, Зоя, ведь дети у тебя. Да и грех большой - на себя руки накладывать! Тебе ребятёшек подымать надо. Ты им теперь - и отец и мать - всё сама. Смотри, сколь кругом одиноких-то матерей! Да вон хотя бы Нюрку возьми - баба тянет безотцовщину. И не одного, не двух - четверых! И не горюет. Конешно, государство ей помогает. Дак и у тебя на детей пенсия хорошая будет. Опеть же мы - тут, с тобой. - Тётя Шура положила тёплые руки на Зоины плечи, погладила. - Э-э-э... Зоя... - горестно покачала головой, - Сколь в войну-то вдов поосталось с ребятишками мал-мала-меньше. Подумать только: по шесть, по семь штук, а то и поболе...- она вздохнула, - И ничего - вырастили... Тяжело, конешно. Ну а у тебя их всего-то трое... Ты - молодая, сдюжишь. Знаешь, время... оно ведь лечит... Недаром же говорят: "После дождичка всегда выглянет солнышко!"
- Милая, добрая тётя Шура. Как хорошо, что Вы есть... Дай, Бог, Вам здоровья... - Зоя прижалась к тёте Шуре. - Спасибо...
Заскрипела, набирая обороты, вдовья жизнь...
Близняшек Зоя определила в детский сад. За Васильком присматривала та же баба Поля. Зоя окончила институт, уже работала заведующей магазином. Дети подрастали.
И снова была весна. Ранняя, тёплая, но... уже без Вадима.
Грустная рябина за окном раскудрявилась, и сирень опять стучалась в окно! Жизнь продолжалась...
Зоя наседкой хлопотала около детей, всегда накормленных, ухоженных. В дни отдыха она их уводила в парк. Часто малыши играли у своих окон в палисаднике или с другими ребятишками ковырялись в песочнице на глазах у соседей.
Рядом в подъезде, в угловой квартире на первом этаже, проживала ещё нестарая парочка. - Он - Николай - долговязый, как шланг, тощий и плоский с квадратными острыми плечами и впалой грудью. Костюм-балахон мешком сидел на его нескладной фигуре. Николай крупно вышагивал, смешно загребая ногами в несуразно длинных ржавых ботинках, похожих на лыжи. Маленькие косые глазки зло смотрели на мир. Соседи так и называли его: "Колька-Косой". Портрет дополняли тонкие упрямые губы на тяжёлой челюсти да нос, размазанный по скуластому лицу (пострадал в какой-то драке). Одним словом, не красавец. Зато жена его, Мария, смешливая и добрая, была хороша собой - полная, "породистая" с высокой грудью - "кровь с молоком"! (Вот уж и вправду - "любовь зла...") Одевалась со вкусом. Роскошные волосы укладывала в пышную причёску.
Они жили без детей, и ребёнком им была маленькая кудрявая собачонка, которую Мария везде и всюду таскала за собой. Сюсюкалась с ней, ласкала.
Мария очень любила Зоиных малышей. То конфет им занесёт, то фруктов. Бывало, увидит кого из ребят на улице и сторожко, чтобы Николай не заметил, ну их обнимать-целовать!
Супруги вместе жили двенадцать лет. Все эти годы почти каждый день скандалили. Он частенько бил её. То и дело из их окон доносился его тонкий, как у молодого козла, голос:
- Ну чего ты ему глазки-то строишь? Кого из себя корчишь? Да посмотри на себя - страшнее атомной войны, а всё - туда же...тьфу-у! - плевался Николай. И, передохнув, с новой силой начинал тираду, - Ты хоть понимаешь, что ты - инвалид? Бесплодная! Кому ты нужна такая? Только я один дурак нашёлся - подобрал тебя и мучаюсь! Ты же мне всю жизнь отравила, до тебя хоть это доходит?.. - визгливо кричал он на жену.
Скандалы всегда заканчивались одинаково. - Косой хватал жену в охапку, наотмашь ударял её кулаком. Мария, когда - увернувшись, а, когда и, подгадывая под крутой мужнин кулак, выскакивала во двор. Там были соседи, которые в одну секунду могли скрутить драчуна. Николай - за ней. В скандальной кутерьме выясняли отношения на глазах у всего двора и сбежавшихся на крики пассажиров, ожидавших автобус. Скрученный по рукам, помятый и красный, буян исходил "ядом" в неистовых воплях. Он оскорблял жену, обрызгивая слюной державших его соседей.
Мария молча сносила унижения. Она, как большой ребёнок, всхлипывала, подбирала трясущимися руками растрёпанные густые волосы, пытаясь собрать их в узел. Растирала багровые ссадины на руках и теле. Немного успокоившись, подходила к бьющемуся в истерике мужу, заговаривала:
Мария дрожащими пальцами осторожно поглаживала мужа, бормоча извинения. Николаю только этого и надо было. Он тут же затихал. Соседи отпускали его, зная, что воинствующий супруг при них не тронет жену. Осмелев совсем, Мария застегивала на Кольке рубаху, плохо попадая в петельки, пыталась заправить её в штаны. Она поднималась на цыпочки, приминала торчащие после битвы редкие мужнины волосёшки. Гладила впалые щеки, нежно целовала. Косой глаз Николая глядел куда-то в сторону, а здоровый, петушиный, впивался сурово в жену.
Мужики чертыхались, качали головами. Пассажиры удивлённо похохатывали, шли на остановку. И хоть соседи были постоянными зрителями этого "спектакля двух актёров", они никак не могли привыкнуть к такому нежному финалу. Одни Марию жалели, другие называли дурой...