Мудрая Татьяна Алексеевна : другие произведения.

Мадам Порох

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Было на "Высоких Каблуках" в жюрейском списке. Теперь слегка почищено.


Мари-Анн Лавуазье []

МАДАМ ПОРОХ

     Мон дьё! Представьте себе, как трудно без малого восьмидесятилетней даме, весьма полной и очень хорошо пожившей, а к тому же пребывающей в бессрочной... Как это - а! Нирване. В Вечности, короче говоря. Так вот, представьте, чего стоит ей вернуться во время. То самое время, когда она была совсем юной. По вашим представлениям - юной буквально до неприличия. К тому же супружеская чета борзописцев, довольно удачливая, явно (и беззаконно) оперлась на мою биографию, создавая Анжели де Сансе, графиню Пейрак. Причём оперлась на неё по крайней мере в пяти точках: неравный брак, совместные занятия наукой (правда, с куда более резким уклоном в шерамуры, чем у меня самой), авария в лаборатории, неправедный суд с целью присвоить богатство, грандиозная и напрасная истерика пред лицом вершителя мужниной судьбы. И да, ещё азотная селитра. Для утучнения американских почв.
     Поэтому вы, пожалуй, услышите от меня не слишком много нового.
     
     Итак. Матушка моя скончалась, оставив нас сиротами, в три моих года. Едва мне исполнилось тринадцать с половиной, на батюшку, одного из главных фигурантов "Ферм Женераль", то бишь Генерального Откупа, стали оказывать нешуточное давление. Я была очень недурна собой, воспитывалась в иезуитском монастыре, где считалась одной из первых учениц, за мной давали великолепное приданое. Вот такую-этакую меня настоятельно прочили некоему старому кутиле и развратнику, графу д`Амерваль, и отказаться не было никакой возможности. Ибо сватом выступил светский аббат Террэ, генерал-контролёр, иначе министр финансов и непосредственный шеф моего отца.
     
     Всё это батюшка однажды рассказал мне, попросив совета.
     - Если я откажу аббату, то лишусь доходного места, за которое уплачен солидный залог. В моём положении это ещё не гибель, но весьма близко к ней: у тебя есть старшие братья, которые до сих пор не устроены в жизни.
     - Боюсь, такое замужество - смерть для меня самой, - откликнулась я. Подобный ответ не однажды готов был слететь у меня с языка: поводов к тому подавалось множество.
     - Я понимаю, - кивнул отец. - Но, похоже, в ином случае тебе придётся стать бессмертной - приданого, а, стало быть, супруга ты не получишь, всё уйдёт на иные семейные нужды.
     - Пусть, - я была полна решимости отстоять свою свободу, как любая девушка в моём беспечном возрасте. - Уйду в монастырь, где посвящу себя картезианской философии.
     - Не торопись с решением, - покачал головой батюшка. - Видишь ли, Террэ упрям, но не мстителен, да и времени властвовать ему дано не так много. Года три-четыре от силы - королю он начал приедаться. Вот что я хотел бы тебе предложить. Мы уже переговорили с одним из лучших моих сотрудников. Католик по вероисповеданию и буржуа, в точности как и мы, но на свой лад не менее знатен, чем претендент министра. Старше тебя лишь вдвое, обладает приятной внешностью, живым и незаурядным умом. Получил блестящее образование в знаменитом коллеже Мазарини и на юридическом факультете Сорбонны, занимался естественными и точными науками.
     Это был путь, которым могли следовать лишь представители первого сословия, так что вывод напрашивался сам собой:
     - Его семья настолько богата, что могла купить ему студенческую мантию?
     - Он сам имеет столько, что твоё приданое вообще ничего для него не значит.
     - Так я должна выйти за денежный мешок или охапку дорогостоящих дипломов?
     - Ни то, ни другое. Ты не должна ничего - мсьё Антуан Лоран не соглашается вступить в брак против воли невесты.
     И поскольку я колебалась, отец добавил:
     - Учти. Брак между католичкой и гугенотом не освятит ни один священник во Франции. Даже Папа Римский не снизойдёт до разрешения, памятуя о браке Анри Наварры и Маргариты Валуа и следующем за ними разгуле Варфоломеевской ночи. Подумай, рассмотри жениха как следует и реши, как взрослый и ответственный человек.
     Естественно, на следующий день нас свели, чтобы оба могли прикинуть, насколько выгодно приобретение и не бракованный ли товар нам подсовывают.
     Молодой человек, невзирая на свои без малого тридцать лет, показался мне таким юным и неискушённым! Таким, без галантных вычур, учтивым, причём учтивость эта и добросердечие шли из корня натуры...
     Угадывать подобное мы научаемся, кажется, в утробе матери. Ибо несмотря на малые года во мне уже проросло то зёрнышко, которое французские дамы в момент зачатия вкладывают в дочерей. Мсьё Оноре де Бальзак много позже определит его как род милого бесстыдства, позволяющий совокупить расчёт и сердечное влечение. Но я назвала бы его душевной зоркостью и умением загодя учесть все жизненные перипетии.
     Так вот, мсьё Антуан Лоран был настолько деликатен, что даже не упомянул ни о каких тягостных обстоятельствах. Лишь заверил меня, что ни в коей мере не покусится на мою свободу и не воспримет наш брак ничем иным помимо делового договора. Если, разумеется, моя воля не продиктует со временем противоположного.
     Нужно ли говорить, что я согласилась? Стоит ли добавить, что никогда впоследствии не пожалела о своём согласии?
      Так батюшка спас своё положение в Откупе, а заодно и мою жизнь. Что до Террэ, года через три его сменил на посту Тюрго, коему не было ровным счётом никакого дела до нашей семьи.
     
     Стоило бы теперь пояснить материальную подоплёку нашего небольшого семейного заговора. Не стоит полагать, что в Ферм Женераль, некоем подобии позднейшего министерства экономики, служили одни матёрые акулы финансов. Разумеется, главным его делом было надзирать над табачной, винной и солевой монополиями и взимать косвенные налоги и акцизы, в счёт чего король получал весьма солидный задаток. И уж поверьте мне, дело это было непростое - бдеть. Вы бы сразу поняли, что на Ферм Женераль возложили контроль за качеством товаров и борьбу с вездесущей контрабандой, а не тупое сдирание шкур. Однако праведный французский народ считал, что в Генеральном Откупе сидят одни ловчилы и воры - коль уж можно нагреть лапки, так лишь последний олух не нагреет, видите ли. Тем более кто в простом народе не любит удалых флибустьеров под косым парусом!
     Только вот не надо полагать, что финансисты тянули золото обеими загребущими руками. Они, как упомянул мой батюшка, давали немалый залог за место у хлебного стола, и при том количестве знатных дармоедов, которые присосались к кормушке задаром, окупить траты было не всегда легко и вообще возможно. К тому же, как бы ни были добросовестны откупщики, но уже то обстоятельство, что кучка людей пользуется громадной властью, был достаточным для возбуждения всенародной к ним ненависти.
     
     Финансистом мой Антуан считался превосходным, так что в нашей семье дефицита не наблюдалось. Но смыслом его жизни, главным увлечением и радостью была, как мне пришлось на себе убедиться, натурфилософия.
     Он был ненасытен - увы, не только и не столько в делах супружеской любви. Месторождения гипса, природа тепла и солнечного света, анализ воздуха и синтез воды, учение об элементарных телах - всё это обрушивалось на мою бедную кудрявую головку до тех пор, пока я не стала увлечённо служить тем же богам, что и супруг.
     Ну что за жизнь, право! Я исправно переводила с английского на французский книги Ричарда Кервана и Джозефа Пристли о флогистоне и тому подобных материях, ассистировала в опытах, вела всю учёную переписку мужа и перебеляла изящной монастырской каллиграфией все гениальные озарения, все невнятные каракули, которые он оставлял на обеденных салфетках, крахмальных жабо и полях заплесневелых томов. Помимо этого, принимала участие в высокопарных научных беседах - такой у нас получился любопытный салон. Даже гравировала с собственных рисунков - и вовсе не пышнобёдрых нимф со стройной шеей и кузницу Вулкана, а всякие угрюмо коптящие печки, бокастые и длинногорлые сосуды, реторты, в которых кипело, выпаривалось и перегонялось нечто, долженствующее опрокинуть мировые теории. А уж какие немеряные капиталы тратились на лабораторию с её точнейшим инструментарием! На астрономические и агрохимические опыты! На помощь городам Блуа и Роморантену, пострадавшим от неурожая в окрестностях! Хуже, чем на знатную метрессу. Даже на десяток метресс, приличных самому королю.
     
     Вскоре после свадьбы (годы летели каретой, запряжённой чистокровными жеребцами) подоспело слияние двух Откупов, Генерального и Порохового. Представьте, моему супругу, который успел к тому времени немало прославиться, поручили руководить не чем иным, как производством и испытаниями различных огневых составов...
     - Развлечение в самый раз по твоему темпераменту, Марианна, - пошутил он.
     Действительно, я была несколько вспыльчива и ещё до замужества склонна к опрометчивым словам и действиям. Дюпон де Немур, Пьер Самюэль... Ладно, позже покаюсь. Не стоит предварять события.
     
     Мне исполнилось около тридцати, когда друг и коллега моего мужа, мсьё Бертолле, получил так называемую муриатическую соль. Опыты с нею были так успешны, что было решено испробовать её вместо калиевой селитры.
     Собралась комиссия во главе с моим Антуаном: решено было изготовить и опробовать крупную партию нового "огневого зелья". Естественно, что я, его бессменный летописец, находилась рядом, - и тем более естественно, что присутствовали другие дамы из когорты "синих чулок", например, мадемуазель Шевро, дочь комиссара. Когда порох, наконец, изготовили, всё общество, кроме мсьё Бертолле и нас обоих, которые ушли в дальнее помещение пороховой фабрики, отправилось завтракать. Возвратилось оно через четверть часа. И вот не успели мсьё Лефор и мадемуазель Шевро, идущие впереди, приблизиться к зданию, как раздался сильный грохот и поднялось облако зловонного дыма. Все мы поспешили к месту взрыва и увидели, что оборудование совершенно разрушено, а идущие впереди отброшены на тридцать футов в сторону и ужасно искалечены. У мсьё Лефора одна нога была оторвана, другая вместе с рукой раздроблена. Кроме того, ему выбило глаз и сожгло всю кожу на голове. Он жил лишь несколько мгновений. Мадемуазель Шевро, раненная куда тяжелей, умерла прежде него.
     - Вот видишь, Мари? Мы движемся по опасной стезе, - сказал муж в конце этого жуткого дня. - И не только потому, что новоизобретённый состав очень неустойчив. Селитряный порох, который мы получили ранее, - и без того лучший в мире и даст Франции весомое превосходство в случае вооружённого нападения. Однако сомнительно, чтобы подобные улучшения были полезны для человечества.
     В этом был он весь - гуманист, вольтерьянец, гражданин мира. Как мой отец. Как наши друзья физиократы, питающие неприязнь к промышленности, загрязняющей природу, и к войне, лучшим из которых был мой друг, тонкий умница Пьеро. Как - вы, пожалуй, удивитесь - сам король Луи Шестнадцатый...
     
     Покончив с науками, перейдем к искусствам. Мы с мужем держали ложу в Опере, что несколько примиряло меня с естественнонаучной и писчей каторгой. Покровительствовали и иным музам - я была довольно успешной ученицей мсьё Луи Давида, и он счёл за честь написать с нас обоих семейный портрет.
     На всемирно известном полотне я наряжена в подобие тонкой сорочки до пят, закурчавилась, словно овца, и выгляжу старше Антуана - чёртова дюжина лет в другую сторону. Можно считать сие прозорливостью живописного гения. И, разумеется, кроваво-алая скатерть, которую мсьё Луи разостлал перед нами обоими, - это весьма декоративно, но как нелепо ставить на такую роскошь приборы для исследований: тотчас прожжёт огнём или кислотой. Уж кому знать, как не мне, изобразившей неисчислимое множество подобных натюрмортов.
     
     Все изложенные выше факты, как вы понимаете, немало способствовали выковыванию моего характера, и без того сходного с кавалерийским палашом. Впрочем, надеюсь, муж не испытывал на себе всей его тяжести и остроты.
     Что ещё вспомнить? Антуан всё более казался фейерверком всевозможных начинаний - не было таких, самых различных сфер жизни, где бы он не запечатлел свою пылкую личность.
     Купив имение Фрешин между Вандомом и Блуа, он произвёл себя в агрономы. Не уверена, что добился большого успеха, но если пожинал луидоры - то лишь оттого, что зарывал в почву ливры.
     Если не ошибаюсь, незадолго до взрыва на пороховой фабрике, уже будучи председателем Академии, мой супруг углубился в деятельность французских тюрем и немедленно потребовал их реорганизации.
     Как знал...
     "Воздух и свет с трудом проникают в эти заражённые, вонючие камеры, - сообщал он в докладной записке. - Крошечные окна размещены совершенно неправильно; на нарах арестантам негде повернуться от тесноты; вместо матрацев гнилая солома; трубы отхожих мест проходят через камеры, и вредные миазмы отравляют воздух. В темницах вода просачивается сквозь стены, и платье гниет на теле узников, которые тут же отправляют все свои нужды. Везде на полах лужи гниющей воды... всюду грязь, гниль и мерзость!"
     Так уж вышло впоследствии, что старался мой муж не совсем бескорыстно. Однако их обоих, Антуана и моего отца, по крайней мере держали в пристойном помещении. Пор-Либр...
      Ладно, я в который по счёту раз забегаю вперёд.
     
     Настала революция, та самая, которую впоследствии окрестят Великой. Стена вокруг Парижа с её охраняемыми заставами должна была отсечь контрабанду и заставить граждан платить налоги, но оказалась единственным неудачным изобретением моего супруга. Мало того, что народ связал её с именем Антуана и буквально возненавидел его за повышение цен на хлеб, так она ещё нешуточно препятствовала эмиграции.
     Впрочем, сам Антуан эмигрировать не собирался - он ведь был по убеждениям твёрдый республиканец. Да и не мог он бросить на произвол невежд так любовно отлаженную лабораторию и множество начинаний, которым дала старт революция. Занятия его распределялись между Совещательным бюро, Академией, Пороховым бюро и Комиссией мер и весов.
     Академия уже давно проектировала выработку общих единиц измерения, и теперь вокруг этой задачи объединились многие единомышленники и друзья мужа. Я сама? Нет, разве что снова в качестве писаря и каллиграфа. Антуан, правда, смеялся, что мои практически идеальные формы служат ему эталоном, я отвечала ему вольными шуточками в духе мэтра Франсуа Рабле - помните, как у него длина мили измерялась расстоянием между трапезами влюблённых парочек?
     
     Это было последним всплеском галльского юмора и последним нашим серьёзным делом перед тем, как арестовали всех откупщиков, числом сорок. И моего отца. И моего мужа.
     Старинный монастырь Пор-Рояль, рассадник знаменитой философии, который по воле монтаньяров переименовали в Пор-Либр, мало чем напоминал собой тюрьму. Заключенные пользовались в нём определённой свободой. У каждого из них была своя камера. По вечерам все собирались в общей зале: женщины вязали и шили, мужчины писали, читали, спорили. (Этакий клуб или салон, в котором мне, право, иногда тоже хотелось поучаствовать, но длительные посещения там не были предусмотрены.) Потом пленники ужинали, в девять вечера являлись на перекличку, затем расходились по номерам. Антуан работал здесь над составлением свода научных трудов, передавая мне страницу за страницей. А также практически по памяти составлял отчёт о работе Ферм Женераль, ибо его коллеги-откупщики, изолированные от архивов, не могли сделать практически ничего из требуемого от них судом. Конечно, мой муж и тут преуспел - совершенно по-пустому, потому что никто в Комитете общественного спасения не пожелал действительно спасти. Ни гения, ни порядочного человека, ни тех наших знакомцев, кто просто "неудачно встал".
      Каюсь, в том несчастье, что произошло, виновата и я - вернее, мой взрывчатый темперамент. Был некто Дюпен, имевший вес в партии Робеспьера, бывший чиновник Откупа; личность ничтожная, бесцветная и готовая угождать всякому капралу с палкой в руке. И была ему дана высшая власть судить моего отца и мужа. Этот Дюпен почти соглашался выгородить Антуана, дать благоприятный отзыв - но ему нужна была Марианна лично. Я появилась на приёме, который он давал для соратников, и вместо просьбы о помиловании назвала его негодяем среди прочих негодяев, членом разбойничьей шайки, которая убивает невинных, желая завладеть их имуществом. Упомянуты были также древнеримские проскрипции, хотя не думаю, чтобы под имуществом и проскрипциями я подразумевала себя саму. Вот, и такое при всём нечестном народе...
     Так мы вконец проиграли дело. Впрочем, если Антуан и знал, то нимало не опустился до упрёка: меньше всего был он близок к тому, чтобы покупать жизнь ценой чести, своей и тем более моей.
     Привожу здесь одно из его последних писем:
     "Ты слишком много трудишься, слишком устаёшь телом и духом, а я не могу разделить с тобой твоих забот. Береги свое здоровье; если оно пошатнётся, это будет величайшим несчастьем. Моя карьера близится к концу; я жил счастливо, и ты содействовала этому счастью своей любовью; притом я оставлю по себе почётную память. Итак, моя задача исполнена, но ты еще можешь надеяться на долгую жизнь; не порти же ее. Мне показалось, ты была грустна в последний раз; зачем? Ведь я подчинился своей участи и буду считать выигранным все, чего не потеряю. Впрочем, надежда ещё не вполне исчезла; а пока - твои посещения доставят мне ещё много счастливых минут".
     Не было у него надежды. Никакой. Революция не нуждалась в учёных, особенно тех, кто уже выдумал порох. Друзья, заседавшие в Конвенте, - Фуркруа, Мерво, Гассенфрац, - отступились от него: из-за равнодушия или трусости, не столь важно. Им "приходилось скрывать слёзы в глубине сердец", видите ли. Где были тогда мои собственные слёзы? Обращали мои собственное сердце и душу в прах и пепел?
     Революционный трибунал утвердил гильотину. Все приговорённые, которых незадолго до того перевели в тюрьму Консьержери, гнусную "Привратницкую смерти", встретили свою судьбу невозмутимо. Антуан даже пошутил в одном из писем, что всегда хотел умереть раньше, чем одряхлеют тело и разум. В тот год ему исполнилось пятьдесят.
     Так я в один день и час лишилась мужа и отца - им всем расстелили красную скатерть. Некоторое время сама балансировала на грани ареста и приговора - Пьер Дюпон, который спас от конфискации кое-какую нашу мебель и документы, намекал, что на меня заведено дело и только всеобщий разброд, по всей видимости, мешает...
     Что ещё сказать? Ужасы революции не сделали Антуана ренегатом, как многих из его единомышленников; страх за свою шкуру не вынудил его примкнуть к террористам; он до конца остался верен своим либеральным идеям и принял позорную гибель без злобы и проклятий, как принимают смерть от болезни, в которой никто не повинен.
     Так смогли немногие. Палачи во главе с Робеспьером жили ещё около двух месяцев, после чего их настигла обыкновенная в те времена участь. Говорят, вожак монтаньяров перед смертью рычал и пучил глаза, тщетно пытаясь ворочать раздробленной челюстью, чтобы изрыгнуть проклятие толпе.
     
     Я была спасена. Мне даже, в конце концов, вернули опечатанную лабораторию и конфискованные бумаги, а также часть денег: остальное пошло другим наследникам. В частности, новому правительству, которое на удивление долго держало у себя архивы, и корсиканцу. Простите - Первому Консулу. Фундаментальный сборник трудов Антуана, названный "Мемуарами", удалось издать - я была единственной, кто по-настоящему разбирался в его почерке и извилистом течении мыслей, как-никак, у меня была набита рука.
     Потом я прожила ещё долго. Пробовала подшить к своей алхимической свадьбе и химическому счастью счастье, так сказать, физическое. Как мудрец подшивает к шкуре льва шкуру лисицы, когда его силе не хватает толики хитроумия.
     Однако американец Бенжамен Томпсон, по совместительству британский граф Румфорд, оказался похлёбкой куда как пожиже. Не гений, а всего лишь талант с изрядной авантюрной (не сказать шпионской) жилкой. Не друг, но тиран с отчётливым клеймом женоненавистника. Презренный скряга. Там, где Антуан тратил деньги на бедняков не считая, он при помощи войска согнал их в казённые работные дома. Притчей во языцех стал "суп Румфорда" для бедных, с пивом, овсом и тухлыми селёдками. Ну, я однажды тоже устроила ему не менее питательный супчик - когда запретил мне видеться с друзьями, сварила в большой кастрюле его парадный академический мундир. Вместе с галунами, башмаками и короткой парадной шпагой в замшевых ножнах. После того он и произнёс ту самую коронную фразу: "Как же повезло первому вашему супругу с гильотиной!". Развелся со мной и через некоторое время умер. Великий мэтр Кювье произнёс над гробом: "Не любя и не уважая своих собратьев по человечеству, он все же оказал им множество услуг". В точности так, я думаю.
     
     А теперь, наконец, я решаюсь поведать о главном.
     Господин Бомарше в своё время, рискуя капиталом и телесной неприкосновенностью, снабдил бунтующие американские колонии ружьями. Не такой и подвиг - Франция всегда пылко интересовалась всем тем, что способно ущемить и принизить Англию. Что же, ни одно ружьё не стреляет само по себе. Необходим порох, благодаря которому дальнобойность наших "огнестрелов" превосходила тогда британскую впятеро. Порох, который разработал Антуан и точную формулу которого долгое время знала лишь я. Этакая "Мадам Порох", главная держательница пороховых акций. Вот такая вышла привилегия - по прихоти судьбы и революции.
     Рецепт "невзрывного", то бишь не детонирующего пороха, эту передовую технологию и увёз в Америку Элевтер Дюпон де Немур, сын моего несостоявшегося жениха и давнего любовника. (Вы негодуете? Я должна была быть верной супругой и любить лишь одного? Я и любила - но вы мало знаете парижанок и вообще француженок. Как и Веселый король Великобритании по имени Карл Второй, они не сдают карт - лишь прикупают.)
     Наш мальчик оказался не слишком удачлив. Его заводы неоднократно взлетали на воздух - а ведь Антуан, его учитель, попал лишь в одну аварию, и то по косвенной вине мсьё Бертолле. Кроме того, на подаренную мной удочку изловилось многовато рыбок: в том числе начиненных динамитом, тринитротолуолом и альфа-излучением. Однако, повторюсь, я до самой смерти не пожалела о том, что было мною сделано. Ни в чём.
     
     Ибо порох и его духовные производные - это власть. Это война. Это смерть. На смерть не может быть монополии.
     
     В том подписуюсь - мать современной химии, Мари-Анн-Пьеретт Лавуазье, урождённая Польз.
  
© Мудрая Татьяна Алексеевна
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"