Я забыла его лицо, помню лишь брови - по-разбойничьи сросшиеся на переносице, но это не делало его жестким, и ямочку на подбородке - но она не портила его. Помню его плечи и витое обручальное кольцо на его пальце.
Я плохо помню первую встречу с мужем, а с ним - помню, потому что это была случайность чистой воды: он искал кого-то в сети с похожим именем, кого-то даже подчеркнуто делового (могут ли быть деловыми знакомыми женщины на двадцать лет моложе?), но он настаивал на этой версии, да я и не доискивалась правды. Главное, он написал мне, и желтая табличка с прищепкой Message from Ya замигала на экране, я быстро открыла ее, любительница сунуть нос в коробки, ящики, письма и чужие дела.
Он написал мне ерунду, я ответила нелепицу, еще не зная, что появления этих двух букв я скоро буду ожидать с замиранием сердца, вокруг них завертится мой мир и заверчусь волчком я.
Да, все началось с ерунды, вспоминать об этом смешно и стыдно, это чистопробная, чистейшей слезы ерунда, я знала это тогда и уверена сейчас, а выдержать испытание временем способна лишь истинная чушь.
Все задумывалось как встречи ради секса. Он много ездил по стране, в каждом городе его ждала любовница, не было только в Питере, а я на тот момент по своему обыкновению скучала.
...Мы договорились просто "увидеться".
Незадолго до встречи я то ли передумала, то ли испугалась, ушла с работы рано и помчалась домой, боясь передумать. Я спустилась в метро и проехала несколько станций, а потом вдруг повернула назад и бежала, виновато улыбаясь, на мне были новые туфли, я стерла пальцы в кровь, и криво заклеила пластырем.
Я пришла на первую встречу, прихрамывая, с большим опозданием. Мы увидели друг друга издалека, он поднял руку и помахал мне.
Он стоял и махал долго-долго, хотя понял, что я заметила его и иду навстречу, проталкиваясь сквозь толпу, а он все махал и махал, и это больше походило на прощание, чем на встречу.
Я подошла и сказала:
- Привет. Это я. Я стерла ногу.
И криво улыбнулась.
Он сказал:
- А это я. Мне нужно доллары поменять.
2
Мы сидели в ресторане, я скинула туфли и болтала ногами, пластырь отклеился как крылышко, я заказала какой-то немыслимый десерт, ковыряла его ложкой. Он шутил непрерывно, отчего скучнел на глазах.
Мы поймали такси, он вызвался проводить, и когда мы проезжали красивый дом, я увидела редкие тогда еще стеклопакеты на последнем этаже, и сказала:
- А у меня в этом доме квартира, так я ее сдаю.
Я показала пальцем на окна, и все, даже таксист, посмотрели наверх, я ухмыльнулась, зачем я соврала?
- Пустая квартира, из мебели только кресло, но стеклопакеты решила поставить, - продолжала я, вертя головой в разные стороны.
Он взял меня за подбородок, повернул к себе и поцеловал. И только потом поймал мой взгляд.
Когда мы целовались, я увидела часы на его запястье. Часы показывали ровно полночь, я обещала быть дома не позже одиннадцати и поэтому испугалась. Потом я узнала, что эти часы врут. Они показывали приблизительное время, и зачем он их носил, вообще неясно. У этих часов была только одна, часовая стрелка.
3
Когда он приехал во второй раз, мы уже подразумевали секс. Я даже напрямую пообещала ему это, так мне понравилось с ним целоваться.
- Я весь Невский обошел, все кондитерские, нигде нет пьяной вишни, - он развел руками. - Чернослив ничуть не хуже.
- А я хочу пьяную вишню! - рассердилась я. - Только пьяную вишню! Между прочим, ты обещал!
- Я не понимаю, что за истерика, - мягко сказал он. - Давай мы сделаем, как ты хочешь. Хочешь, я отвезу тебя домой?
Лучше бы он отвез меня домой, но мы пришли в номера, и там мгновенно поменялись ролями.
Я повалилась на постель, а он, старый развратник, засмущался, присел на краешек кровати и начал открывать шампанское.
- Все-таки без пьяной вишни не хочу, - сказала я, глядя в потолок. - Как можно было пообещать и приехать с пустыми руками?
- Хочешь, я подарю тебе ручку - раз у нас деловая встреча? - сказал он, надеясь обратить все в шутку и доставая из сумки набор паркеров.
Через полгода он будет просить, чтобы я родила ему ребенка.
4
Секс с ним в первый раз мне не понравился.
5
Секс во второй раз удивил меня тем, что вообще произошел.
6
После первого свидания он сказал, что уезжает по делам в Италию.
- Угу, - ответила я.
На следующий день я пришла на работу. Красиво отразилась в зеркальных дверях нашего офиса. Я включила компьютер и в ожидании забарабанила ногтями по столу.
Зазвонил телефон.
- Привет, это я! - услышала я знакомый голос. - Я уже в Риме! Как ты?
- Я хорошо, - сдержанно ответила я.
- Я звоню тебе сказать, что ты шикарная женщина и весьма мне понравилась, - сказал он.
Я подумала, что он говорит это, потому что ждет ответных восторгов.
- Ты тоже супер, - кисло сказала я.
- Я буду звонить, - пообещал он.
- Как хочешь, - ответила я.
Через полгода он отменит совет директоров, чтобы вылететь ко мне из Москвы.
7
То, что началось как чистый секс, от скуки или тяги к приключениям, или из любопытства, или потому что кому-то из нас, или обоим эта связь показалась лестной, удобной, или пикантной, или занятной, но вся это ни к чему не обязывающая дребедень вдруг обернулась любовью.
Как всякая любовь, она оказалась мучительной, неуместной и нелепой.
Мы не говорили о любви. Наоборот, мы твердили, что не подходим друг другу. Это скоро стало излюбленной темой наших бесед. Кто-то один начинал и второй всегда подхватывал, да так резво, как только мог. Мы наперегонки соревновались в доказательствах того, почему нам никогда не быть вместе.
Мы кричали, что это-конечно же-никакая-не-любовь. Это измена, если называть вещи своими именами, это предательство, если впадать в патетику, или просто интрижка, если быть снисходительными к себе.
- Это даже не связь, - убеждала я, - потому что секса недостаточно для того, чтобы связать людей.
Он соглашался с интеллектуальной горячностью, свойственной образованным кавказцам, и на этом разговор обрывался. Никто из нас не был настолько смел, чтобы признать, что этого-то как раз более чем достаточно.
Все прочее уже чересчур.
Например, творчество.
8
Творчество объединило нас, людей очень разных - по характеру, возрасту, статусу и жизненному опыту. Я считала себя писателем, а он - художником, вот мы и сошлись. Забегая вперед, скажу, что в завершение наших отношений я написала картину, а он - пьесу, увенчав наше взаимопроникновение столь эффектной переменой ролей.
Он предавался живописи как пороку. На работе он закрывался у себя в кабинете и садился у мольберта. Он был самоучкой, живописи не учился никогда, не имея представления о светотени или законах перспективы, но самоуверенно писал маслом. Несмотря на явные огрехи, его картины казались мне гениальными.
Я была менее вдохновенна и поэтому не так искренна. И мои произведения ему не нравились.
- Типичная попытка прикрыть избытком страсти недостаток мастерства, - сказал он как-то об одном из моих рассказиков.
9
Я очень мучила его. Может, так выражалась моя любовь или мое неравнодушие, раз уж мы договорились избегать этого слова? Я не вспомню ничего, что я не сделала бы оскорбительного для мужчины, тем более мужчины восточного.
- Ни одной женщине в своей жизни я не прощал и сотой доли того, что сходит с рук тебе, - говорил он.
Его снисходительность делала меня все более беспощадной.
Я прогоняла его, потому что мне нравилось смотреть, как он возвращается. Его унижение стало для меня важнее всего остального. Я знала, что он вернется, и нет такой выходки, которую он не способен простить мне.
Я по недомыслию приняла его покладистость за слабость характера. А он не был слабым. Он был милостивым - и только.
10
Оскорбившись, он держал паузу, он мог молчать неделю, месяц. Два месяца было его пределом, он всегда объявлялся первым, держась весело и приветливо, как будто ничего не случилось. Я все помнила, но заставляла его делать вид, что он не помнит ничего.
Но после последней ссоры прошло слишком мало времени.
Он позвонил на следующий день, утром. Это был рабочий день, хотя я почему-то не пошла в офис, поэтому его звонок застал меня в постели.
- Что-то ты больно рано, - сонно ухмыльнулась я, услышав его голос. - Двух недель еще не прошло. А ты уже мириться. Соскучился?
Он не перебил меня, но я почему-то замолчала. Возникла пауза.
- Я звоню сказать тебе, - начал он преувеличенно равнодушным тоном, словно обращаясь к аудитории. - Я звоню сказать тебе, что намерен завершить наши отношения.
Я расхохоталась:
- Какая чушь. Прекрати, это не смешно! Куда мы друг от друга денемся?
- Ты можешь притворяться, сколько тебе угодно, - ответил он. - Но я однозначно ухожу.
Окончания разговора я не помню. Это единственное, что я плохо помню из наших отношений - окончания разговоров, последние минуты свиданий, расставания в такси, у поезда, в аэропорту.
Я не восприняла его решение как окончательное, хотя общаться мы прекратили немедленно. Мы не разговаривали полгода. Но это не мешало мне считать нас парой.
Мы общались - обмениваясь молчанием.
Его ник жил в моем контакт-листе в аське. Я не отправляла ему сообщений, ни привет, ни как дела, хотя у меня была уверенность, будто бы отправляла. Наше молчание все больше напоминало пантомиму, танцы вокруг тишины. Мы включали компьютеры, загружали аську и почту, дальше шел вдохновенный обмен молчанием, в шесть я молча прощалась и уходила, оставляя зеленый цветок его аськи одиноко гореть.
Дома я вскакивала среди ночи, и завернувшись в одеяло, включала компьютер. Я жадно отхлебывала молоко, дуя на пенку, потом дрожащими пальцами пробегала по клавиатуре, грузилась аська, переливаясь как цветик-семицветик, и появлялось окошечко с надписью "В сети/0".
Я начинала писать ему сообщение, строчила лихорадочно, пока окошко не начинало мигать "Превышен допустимый объем символов". Мне не хотелось посылать ему длинных посланий, я хотела уложиться в одно окошко. Одно окошко - одно предложение, один абзац.
Как всякое любовное послание, оно было жалким и гордым одновременно.
Я сохранила это письмо. В нем есть только один знак препинания - точка в конце. Нет запятых, двоеточий, вопросительных знаков - я не перечисляла обиды, не объяснялась, не спрашивала. Ничего нельзя понять из этого письма. И тем более никогда не скажешь, что оно о любви.
Впрочем, это первое, о чем мы договорились - ни слова о любви.
11
Я не отправила ему письмо. Но это ровным счетом ничего не изменило. Какими судьбоносными подчас оказываются мелочи - взгляд, оговорка, жест, особенно письмо - отправленное не вовремя или не по адресу, оно вносит сумятицу и сбивает с толку часы судьбы. А это тот самый случай, когда мое письмо не сыграло никакой роли. Я могла отправить его, а могла не отправлять. Письмо не стало даже поводом к разговору в кругу друзей ("А она мне пишет и пишет, всякую ерунду..."), или забавным воспоминанием ("Была у меня одна, письма любила писать...").
Итак, я не отправила письмо, а он не ответил, хотя мог бы, с его умением чуять изнанку событий. Но он молчал.
Я черпала молчание то огромным ковшом, то цедила чайной ложечкой - но вкус его не менялся.
Через полгода я вычерпала его молчание до дна. Оно просто закончилось. Я впервые ощутила, как может легко оборваться тяжелое молчание другого человека, обернувшись невесомостью, будто мотыльковым крылышком махнув.
12
Я была в командировке в Москве, и сидела вечером в гостиничном номере на двадцатом этаже, с ногами на кровати. И вдруг я улыбнулась. Меня озарила мысль. Ведь он рядом! Он здесь, в Москве, в двух шагах от меня! Я могу позвонить и увидеть его, прямо сейчас!
Я бросилась к сумке, нашла телефон, споткнулась, уронила его, телефон завалился под кровать, я упала на живот, собрала на ладонь горсть пыли, ах эти нерадивые горничные. Я судорожно пробежалась по записной книжке, веер имен, его номер никак не держался у меня в голове. Долго не было гудков, я кусала губы, он ответил не сразу.
- Привет, - сказала я.
- Привет, - ответил он.
В его голосе не звучало радости или обиды, не было даже удивления. Он поздоровался ровным спокойным голосом.
- Это я! - звенящим от возбуждения голосом воскликнула я. - Я в Москве!
- Вот оно что, - вздохнул он. - Я за рулем.
- Что вздыхаешь? - пошутила я. - Ты от радости в дерево не въехал, услышав меня?
- Я паркуюсь, - объяснил он.
- Послушай, я... я звоню, чтобы объясниться. Я хотела... попросить прощения. Я поняла, как ты мне нужен... Я очень... соскучилась... Я тебя прошу - давай начнем все сначала. Слышишь? Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, я очень... очень тебя прошу...
Я говорила долго, всхлипывая и сбиваясь, а он молчал, не прерывая меня.
- Пожалуйста, - бормотала я, переходя на шепот, - приезжай ко мне сейчас. Я в Москве. И я хочу тебя. Ты приедешь? Скажи, ты приедешь?
- Нет, я не приеду, - ответил он со спокойной, даже какой-то участливой интонацией.
- Почему? - выдохнула я. Это был проигрышный вопрос, я знала, что загоняю себя в угол, но повторила упрямо: - Почему?
- Потому что я не хочу тебя больше видеть, - ответил он и замолчал.
Он молчал, молчала и я, мы молчали оба, тянулись бесценные минуты, каждая на вес золота, в те времена был чудовищно дорогой роуминг. Я водила пальцем по оконному стеклу, рисуя бесконечные косые линии.
Мы помолчали, потом он отключился, и на экране телефона высветилась надпись, которая еще долго будет стоять перед моими глазами, сейчас так не пишут в телефонах, но я выучила ее наизусть, вот эта надпись "Абонент закончил разговор".
Я ходила из угла в угол,мчалась все быстрее и быстрее, отодвигала стол, щелкала пультом телевизора, говоря сама с собой вслух и пожимая плечами: да, конечно, абонент закончил разговор, да, именно так, захотел и закончил разговор, конечно, закончил, разумеется, закончил, да, да, да.
13
Я приходила на работу, включала компьютер и сидела молча, уставившись на экран. Через неделю, выйдя из оцепенения, я написала заявление и положила его на стол директору, потом собрала сумку: кружку, ложку и обезьяну на присосках вешать на лампу.
Дома я лежала, свернувшись клубочком на диване, и считалась неблагодарной женой, потому что не искала работу, я даже в магазин не ходила, а целыми днями молчала, отвернувшись к стене. Прошло два или три месяца, а потом муж сказал мне:
- Слушай, давай родим ребенка.
- Угу, - согласилась я.
14
И у нас родился ребенок. Вы правильно поняли? Не у нас, а у меня и у моего мужа.
15
За два года нашего молчания я не получила от него ни единой весточки.
Я тоже вспомнила о нем лишь дважды.
Один раз, накрывая праздничный стол и расстилая скатерть, я провела по ней ладонью, и вдруг мелькнуло перед глазами - гостиничный номер, скомканная простынь, одеяло на полу.
Второй раз я вспомнила о нем, найдя его фотографии в интернете.