Аннотация: О том, что бывает, когда открывается "третий глаз"
Когда Анжелика перешла в десятый выпускной класс, у нее на глазу вскочил ячмень. Сначала она не придала случившемуся значения. Но веко побагровело и раздулось, глаз подернулся мутной пленкой, день ото дня отекая все больше. Разглядывая глаз в карманное зеркальце, Анжелика видела багровые прожилки, вздутые, словно вены на старческих ногах. Вскоре глаз и вовсе перестал быть виден, утонув в красновато-синюшных складках. Анжелика по утрам едва разлепляла веки, покрытые гнойными желтоватыми корочками. Она перестала толком умываться, потому что боялась коснуться лица руками, а вода, попав в глаза, нестерпимо жгла.
От смятения и ужаса Анжелика решила замаскировать опухоль челкой, зачесав ее на одну сторону. Исчезнув из отражения в зеркале, глаз перестал беспокоить, и, кроме рези по утрам, Анжелика не испытывала никаких неудобств, привыкнув ходить с темнотой слева, завешанная волосами на пол-лица.
Матери Анжелика старалась не показываться своей уродливой стороной. Она надвигала шапку на глаза, отворачивалась и прятала опухший глаз, судорожно заправляя за ухо прядь волос. Мать была не из тех, кто готов увидеть неприятности, даже когда они в прямом смысле слова лезут на глаза. Поэтому ячмень наливался багровой краснотой всю зиму, и неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы не классная руководительница Анжелики. Заметив, что когда девочке надо что-то увидеть слева от себя, она поворачивается всем телом, учительница однажды убрала ладонью волосы с ее лица. То, что она увидела, заставило ее вскрикнуть - веко отекло так, что вся левая половина лица казалась опухшей, а из уголка глаза кривой струйкой сочился гной.
Учительница отвела упирающуюся Анжелику в медкабинет, позвонили матери на работу, вызвали врача. Взрослые, обступив Анжелику со всех сторон, пытались добиться объяснений, почему она ничего не говорила. Им было невдомек, что Анжелика боялась расстроить мать и ради нее пожертвовала всем, в прямом смысле слова зеницей ока, лишь бы не пугать ее.
Врач сказала, что отек вызвал обычный ячмень, но случай запущенный, и лечение потребуется долгое. Говоря так, она переводила взгляд на одинаково перекошенные лица - от болезни дочери и от ужаса матери. Учительница решила, что перед ней неблагополучная семья - непутевая мамаша и заброшенная дочь, чудом избежавшая слепоты, но она ошибалась, и очень существенно - Анжелика с матерью были настолько поглощены друг другом, что не замечали ничего вокруг.
Анжелика с облегчением остригла челку, и на глаз ей наложили повязку. Повязку надо было менять каждый час, промывая глаз и закапывая жгучие капли.
От уроков ее не освободили, и Анжелике пришлось носить санитарный пакет в школу: марлю, бинты, капли и пипетки. Каждую перемену, едва звенел звонок, она шла в туалет, где мыла руки бактерицидным мылом (обмылок хозяйственного, который болтался в раковине, не годился), протирала ладони спиртовой салфеткой.
Зеркала девочкам не полагалось, поэтому она ставила карманный осколок на подоконник, разматывала повязку, промывала глаз, поливая его из резиновой груши, пока вода, стекавшая по щеке и шее, из гнойно-желтоватой не становилась прозрачной. Запрокинув голову, она закапывала жгучий раствор, щипало так, что приходилось стоять несколько минут, моргая ослепшим глазом, потом доставала свежий бинт, марлю с ватой и делала новый компресс.
Первое время Анжелику сопровождали одноклассницы. Они из любопытства предлагали: "Дай подержу", "Хочешь, я тебе капну?", даже вели ее под руки, словно слепца, который может оступиться. Их забота приносила больше вреда, чем пользы: однажды девчонки разбили пузырек с каплями, и Анжелике пришлось бежать домой за новым. Но спустя неделю ахи и охи утихли, и Анжелику больше не провожали взглядом, когда она, сложив учебники аккуратной стопкой, шла в туалет со своим медицинским снаряжением.
С повязкой на глазу она оставалась заметной фигурой в классе, и когда к ним пришел новенький - в середине года, почти перед самым выпуском, он сразу спросил: "А кто эта одноглазая?"
Новенький обладал внешностью борца за революционные идеалы, какими их изображали в учебниках, - скуластый, худощавый, с пламенным взглядом и зачесанными назад волосами. Он оказался генеральским сынком, выгнанным уже из третьей школы за склочный нрав. Новичку светила прямая дорога в профтехучилище, если бы не заступничество отца, который, надев ордена и парадный китель, отправился просить за сына.
Едва появившись в классе, новичок вызвал перешептывания, жгучий интерес и безропотную готовность принять его лидерство, тем более что явного заводилы в классе не было. Он действительно препирался со всеми - и по любому поводу.
Молоденькие учительницы краснели под его насмешливым взглядом, когда он вставал из-за парты, воздвигаясь над классом. Новичок свысока смотрел на Анжелику, когда она шла через проход между партами, прижав к груди свою санитарную сумку. Анжелика не остановилась, поравнявшись с ним, и новичок вырвал сумку из ее рук, марлевые бинты разлетелись по классу, кто бы мог подумать, что глазной ячмень требует столько заботы.
Анжелика замерла, оцепенение было ее привычной реакцией на любую угрозу. Она молча наблюдала, как новичок швырнул добычу кому-то еще, а тот передал дальше, и скоро весь класс грохотал, ловя летающие бинты. Анжелика стояла как вкопанная, закрыв больной глаз ладонью, хотя в этом не было необходимости, поскольку он и так был заклеен.
Вошла учительница и принялась отчитывать мальчишек, решив, что они довели девочку до слез, но Анжелика не плакала. Она лишь стояла, закрыв один глаз, как в игре в прятки, и открыла его, лишь когда новенький подошел вплотную, чтобы заглянуть ей в лицо.
К счастью, Анжелике оставалось отсидеть последний урок, поэтому бежать домой для процедур не понадобилось, но она задержалась, подбирая бинты и клочья ваты. Она подумала, что похожа на мумию, которую размотали, разбросав бинты по классу, и теперь от нее ничего не осталось, даже костей, последней преграды, за которой пульсировало, сжимаясь в бессильный кулак, сердце.
Выйдя на крыльцо школы, Анжелика знала, что встретит его. Было видно, что новичок ждет давно - воротник куртки поднят, в уголке рта спичка (курить в школе запрещалось).
- Как глаз? - спросил он.
- Болит, - ответила Анжелика, во второй раз проходя мимо него, не поднимая головы. Они вышли за школьную ограду, она протянула ему сумку, и он взял.
- Я знала, что ты меня ждать будешь, - сказала Анжелика, глядя на него здоровым глазом в упор и не моргая.
Вскоре выяснилось, что Анжелика знала наперед не только это. У нее словно открылся третий глаз: она заранее говорила, кто какую оценку получит на контрольной, кого вызовут к доске, что произойдет завтра или через час.
Невинные предсказания, сделанные ради забавы, закончились, когда с глаза сняли повязку. Теперь Анжелика видела куда больше. Она видела каждую встречную машину, раковую клетку или склизкий тромб, которые уже вылупились из своего змеиного гнезда, и теперь неслись наперерез чьей-то судьбе, а Анжелика, моргая прояснившимся глазом, знала чьей.
Ей не нужны были ни карты, ни свечи, ни прочий антураж, ей не нужно было даже приглашение. Анжелика брала за руку первого встречного и говорила - все, что ждет его в будущем, - ровным, спокойным голосом, дрожь жертвы не передавалась ей.
Она внушала ужас, как пифия, от нее отшатывались, ее обходили, едва завидев в школьном коридоре.
Только новичок не боялся ни черта, ни дьявола. Он по-прежнему ходил с Анжеликой, пока ее свободный от повязки глаз скользил по всем, словно прожектор, на ощупь выбирая добычу.
Однажды, уже перед самым выпуском, он затащил Анжелику на крышу школы. Ветер бил в лицо, и глаз у Анжелики, хотя почти выздоровел, слезился. Новичок тащил ее к самому краю, ноги опасно скользили, а он больше цеплялся за нее, чем держался сам.
- Говори, раз будущее видишь: сброшу я тебя вниз или нет? - заорал он, перекрикивая порывы ветра.
Если бы на месте Анжелики была Кассандра - мрачная прорицательница, которой никто не верил, все могло закончиться по-другому. Но Анжелика Кассандрой не была. Она знала чужое будущее, а свое видела плохо, наверное, из-за того, что долго проходила в повязке. Поэтому приглашение пойти на крышу не насторожило ее. Анжелика была уверена, что новичок зовет ее на чердак признаться в любви. Когда он, больно вывихнув руку, тащил ее к самому краю, она подставляла губы для поцелуя.
- Ты все знаешь наперед, а ну, отвечай! - он тряхнул ее за плечи. - Скажешь "да", умрешь. Скажешь "нет", тоже умрешь! Я назло тебя сброшу!
Анжелика молчала, оцепенев третий (и последний) раз за свою жизнь.
- Никто не догадается! Все подумают, несчастный случай! Полезли на крышу обжиматься, а я скажу: "Она не удержалась, оступилась и упала" - понимаешь? Никто не узнает, что я тебя столкнул!
Он прошипел последние слова ей в самое ухо, она почувствовала запах спиртного, перебитый мятной жвачкой. Анжелика, не мигая, смотрела в его искаженное лицо. Открытое и смелое, оно сморщилось, как от боли, и ясные черты перерезал больной нерв, словно складка собралась на разостланной скатерти.
После разговора на крыше прошло много лет. Он не столкнул ее, и об этом, конечно, знала обладающая третьим глазом Анжелика.
Теперь им за сорок, они сидят на кухне и ждут, пока Анжелика, зачерпнув половником борщ, разольет его по тарелкам - мужу, сыну, дочери. Она со смехом рассказывает, как давным-давно, когда они были еще школьниками, отец затащил ее на крышу и угрожал сбросить вниз, если она откажется выйти за него замуж.
Дети послушно кивали, как кивал любой, кто слышал ее не терпящий возражений ровный голос. Они смотрели на потное, мясистое лицо матери, с прядью волос, заколотой у лба невидимкой. Они пытались поймать взгляд отца, но он всегда опускал голову так низко, что было видно темя с поредевшими волосами. Переглянувшись, дети подумали, что жениться на ней можно было лишь под угрозой быть сброшенным с крыши. И что там случилось на самом деле - после уроков в тот ветреный день - знает лишь тот, у кого есть третий глаз.