Аннотация: вот так вот - взяли и выросли. и день не задался с самого утра... кстати, коридор монастырский - потому что университет располагается в здании бывшего монастыря...
... А в среду утром у меня выросли крылья. Вообще вся предыдущая неделя у меня шла кувырком - автобусы ломались, друзья обижались по пустякам, посуда билась, пироги подгорали, и даже гитара объявила мне бойкот - на ней лопнули сразу две струны. И начало новой недели тоже ничего хорошего обещать не спешило. И без того небольшие запасы моего терпения подходили к концу, и когда я потянула связки на танцах, а после танцев - хвост ненужный людей вслед за собой, нервная система объявила мне бойкот, и я без предупреждения сорвалась с места, оставив позади себя недоумевающих попутчиков, и побежала. Возникавшие на моем пути строения и деревья благоразумно предпочитали уворачиваться, но один тополь не успел убрать в сторону особо выдающийся корень - и здрасьте пжалста, я совершенно неэстетично растянулась на протоптанной в снегу дорожке во все свои сто шестьдесят пять сантиметров. Именно из такого положения меня забрала проходившая мимо соседка и проконвоировала мое движущееся на автопилоте тело до самой квартиры, сдав на руки маме со словами: "Ваше в снегу валялось?"
А утром я проснулась от того, что при попытке сменить позу с "калачик на левом боку" на "калачик на правом боку" мою спину словно обожгло огнем и неосторожное движение немилосердной болью отозвалось где-то в районе лопаток. Я попыталась сесть в кровати - с переменным успехом. "Хммм, может быть я вчера бухнулась спать не раздеваясь и с рюкзаком за плечами?" Попытка пощупать правую лопатку дала совершенно неожиданные результаты - под пальцами было что-то горячее, упругое и мягкое. Шуршащее при попытке пожать плечами. И, как спустя несколько минут услужливо подсказало зеркало в ванной, нежного серого цвета. Да уж, не задалась неделька - так уж не задалась...
Крылья ужасно мешали. Плечи гудели, и казалось, что на каждом висит по мешку с картошкой, которые тянут меня вниз. Но по-настоящему масштаб катастрофы я оценила, когда начала одеваться. Казалось, не было еще у меня в жизни задачи, сложнее этой, и хотелось верить, что и не будет. Однако я ошиблась.
Сначала меня выгнали из автобуса.
- Девушка, рюкзак снимать надо, когда в транспорт заходите!
- Это не рюкзак. Это крылья.
- А мне все равно, если они место занимают. Снимайте!
- Я... я не могу.
- Тогда платите за провоз багажа! На место ваших крыльев еще два пассажира влезть могут.
Я почувствовала, как губы у меня предательски подрагивают, а на глаза наворачиваются слезы.
- Обилечиваемся, обилечиваемся граждане! Предъявляем, оплачиваем! Это вас, девушка, тоже касается.
- У меня нет сейчас денег.
- Передайте в зад сдачу! Так не будете платить?
- Нет.
Жестокое "пфффф" закрывающихся за мной дверей автобуса и быстро тающее облачко выхлопного газа поставили точку в моей утренней поездке.
Из университета меня отправили домой.
Декан окликнул меня по фамилии. Я отозвалась:
- Да, Виктор Васильевич?
- Это что еще за новости? Хеллоуин у нас в октябре, Рождество в декабре. Снимите, вы все занятие посрываете.
- Я их не могу снять, Виктор Васильевич. Они... Они выросли, понимаете?
Декан сокрушенно поцокал языком.
- Слушайте, ну ведь из приличной семьи, родители известные в городе люди, а вы тут цирк устраиваете. Не можете снять - идите домой и возвращайтесь, когда сможете. Вы нам тут весь факультет на уши поставите.
Я все еще наивно полагала, что уж в моем танцевальном клубе ко мне отнесутся с пониманием, и уж кто-то, а партнер по танцам меня не бросит - он же у меня чуткий, заботливый и замечательный. Однако в клубе меня встретили испуганным: "Лис, ты чего?" и озабоченным: "А танцевать они тебе не помешают?" На середине первого танца мой партнер заявил, что так продолжаться не может, что из-за крыльев у меня сместился центр тяжести, поэтому на поворотах нашу пару просто выносит из общего круга, и вообще у него руки в перьях утопают и держать меня ужасно неудобно. Мое отчаянное "Ну что ж мне теперь, повеситься что ли?!" он встретил смущенным молчанием и пожатием плеч. Вот, понадеялась на дружеское участие и человеческое тепло. Я молча развернулась и понеслась на улицу.
На улице люди провожали меня то испуганным "О, Господи", то восторженным свистом, а некоторые просто молча крутили пальцем у виска. Я брела через Горбатый мостик и невыплаканные утром слезы капали на нагретый весенним солнышком асфальт. Вот он, романтический символ свободы и возвышенности, болтается у меня за спиной как куль со всяким непотребством, и не вызывает у прохожих ни зависти, ни восхищения, ровным счетом ничего из тех эмоций, которые должны по идее быть сопряжены с крылатостью. Дурни все поэты, воспевающие свободный полет, и Икар был круглый дурак, и да Винчи с его летательным аппаратом не лучше, а люди вокруг - так те просто свиньи безмозглые и бессердечные, тряпичные куклы с начинкой из опилок. Что мне теперь делать? Может быть, отпилить их? Я представила, как все хирурги города буду отмахиваться от меня и перепоручать мой "нестандартный случай" друг другу, и как медсестры будут потешаться надо мной в коридоре и обсуждать, какие кофточки мне лучше носить, чтобы скрыть некоторую горбатость. Благодарю покорно. И сама я их себе не отпилю - ведь больно будет до умопомрачения, и потом останусь калекой на всю жизнь. Кончатся для меня танцы, да и вообще человеческая жизнь кончится - и умру я одинокой скрюченной старушкой, ежегодно в сезон дождей жалующейся на то, что у нее спина ноет. "Нет уж, дудки, - пафосно вскидывая голову и гордо утирая нос, подумала я, - Не доставлю миру такого удовольствия - унижать меня за мое тело! Сброшусь с кремлевской стены - и наутро милицейский патруль найдет на земле крылатую девушку, прекрасную и бездыханную. И меня буду оплакивать сорок дней и сорок ночей, и мои портреты буду во всех газетах мира, и тогда все хирурги с медсестрами, и декан с остальной профессурой, и одногруппники, и одноклубники, и случайные прохожие облачаться в траур и будут рвать на себе волосы, вопия: "Как мы могли не ценить ее, самое прекрасное из того, что у нас было и когда-либо будет?" Свет померкнет, и океан выйдет из берегов, и четыре всадника... Впрочем, всадников не надо. Пусть просто океан из берегов выйдет, хватит с них. Я, в конце концов, совсем не кровожадная".
Мои шаги по железным ступеням, ведущим на стену, звучали как обычно. Теплому металлу лестницы было все равно - крылат или не крылат тот, кто по нему поднимается. Равно как и кирпичу стены, и замшелым трещинам на зубцах... и, похоже, сидящему на стене человеку, беззаботно болтающему в воздухе ногами и помахивающему крыльями. Стоп. Какими крыльями? Я потерла кулаками глаза, помотала головой, даже укусила себя за палец. Нет, все верно. За спиной у сидевшего были гордо расправлены два потрясающих в своей красоте крыла с золотистым отливом.
- Привет, - махнул он мне рукой.
- Угу, - осторожно отозвалась я. - Привет.
- Ну, чего стоишь? Присаживайся. Или ты сразу полетишь?
- Куда полечу?
- Ну, это тебе виднее. Ты в первый раз?
Я кивнула.
- Тогда далеко лучше не залетай, тяжело с непривычки. Да и потом, если высоты боишься, ты лучше сначала на краю посиди, привыкни.
- А ты боишься?
- Нет. Я просто на солнышке греюсь, - и он по-кошачьи потянулся, издав какой-то неопределенный звук. - Так что, сразу лететь будешь?
- Не знаю. Я вообще-то... это... сброситься я вниз собиралась, вот что.
- Оп-па. - Мой собеседник поднялся на ноги, подошел ко мне и, взяв меня за плечи, озабоченно заглянул мне в глаза. - Ты чего это?
- Да надоели они мне все!.. - и плотину прорвало.
Накопившиеся за день слова, напополам с недоплаканными слезами, брызнули наружу, ярко вспыхивая в лучах уже начинавшего садиться солнца и быстро исчезая в звенящем вечернем воздухе. Крылатый человек внимательно меня слушал и уголки его губ опускались ниже и ниже, пока лицо его не приняло совсем скорбное выражение.
- ...ну и что мне делать-то оставалось? Только вниз бросаться. Какая у меня теперь жизнь-то может быть?
- Какая? - переспросил слушавший, и озорная улыбка преобразила его лицо. - Замечательная!
И без предупреждения он рванул к краю, утягивая меня за собой.
- Эй, подожди!
Но ненужные мешки с картошкой за моей спиной вдруг волшебным образом преобразились в настоящие сильные крылья - и вот взмах, другой... и мы рука об руку полетели над городом, нежившемся в тающем тепле закатного солнца. Неплохим таким городом, в котором живут, в общем-то, неплохие люди. Некоторые из которых - крылаты.