Гена был не особо сентиментальный мужчина, но жену любил. В гармонии и счастливо, как ему казалось, прожил он с ней чуть больше 10 лет, родил сына, купил квартиру в ипотеку, обустроил быт, а потом, как будто и не было ничего, она сказала:
- Уходи - я больше тебя не люблю!
- А раньше любила? - зачем-то поинтересовался он
- Не знаю, и раньше не любила!
- Что - другой? - в последней надежде спросил Геннадий
- Да, другой! - зло, но не глядя в глаза, ответила жена
Вот и весь недолгий разговор, отражающий долгую счастливую жизнь Гены с женой.
Гена собрал сумку с вещами и ушёл, хлопнув дверью чуть громче чем обычно.Переночевал у друга, нашел наутро объявление про съемную квартиру, снял все деньги с депозита банка на депозит съемной квартиры, по пути решил отметить своё одиночество, зашёл в подвальный бар, выпил, снова выпил и снова... В углу стоял старый игровой автомат. Он подошёл, нажал кнопку, автомат отозвался, на экране замигали разбитые сердца, ради интереса Гена засунул купюру, потом ещё и ещё, ещё и ещё!! Так Гена стал жить в кабине своего крана.
В последний раз он видел жену и сына больше года назад, сын и Гена больше не звонили друг другу. После развода, Геннадий исправно выполнял свой отцовский долг, платил алименты, каждые выходные приезжал к сыну, гулял с ним по городу, ходил в кино. Сын рос, мужал и уже не каждый раз кидался отцу на шею при встрече. И вот полгода назад брошенная подростковая фраза - не приходи, не хочу гулять с тобой больше, что-то окончательно надломила в Гене. Суровый крепкий мужчина побоялся ослушаться 15-ти летнего подростка, перестал приходить к нему и звонить.
Всю жизнь Гена работал крановщиком. Сначала на чужом кране, потом купил свой - поддержанный, Ивановец! Работая на кране, Гена ни раз думал о сыне. Вспоминал заказ - нужно погрузить на трал станок, он сидит в кабине ещё совсем молодой, пышущий здоровьем. Снаружи дождь падает на кран, стекает по его ржавчине и, смешиваясь с маслом и смазкой, превращается в радугу на земле. Рядом с ним пацан, 9 лет, его гордость, ещё немного и можно будет тоже за штурвал сажать, хорошим работником вырастет. Вокруг под зонтами люди в костюмах, морщатся от ветра, а сын вот он - в одной майчонке, 9 лет, промокший, ждущий указаний. - Ну что стоишь Лёнька, озяб, хватай ведро, лей соляру. И вот он тащит еле еле драгоценное топливо на зависть костюмщикам, сдувая капли дождя с глаз, заливает в бак; молодец, стою и горжусь им.
После того как Гена ушёл из квартиры, где жил с женой, кран стал его домом, а фуры соседями. В какой-то момент он начал узнавать своих соседей. Вот новенький МАЗ опять встал рядышком, заскрипел, тяжело вздохнул после долгого трудового дня, выдохнул и сразу уснул, согревая своим накопившимся за день теплом осенний воздух. А вот и даф подъехал, грязный, уставший.
- Опять тебя на бездорожье загнали? - словно к родному человеку обращается Геннадий. - А ты пройти и по хорошей-то дороге уже с трудом можешь. Шины стёрлись, всё в грязи, куда только твой хозяин смотрит, как ты только это выдерживаешь?
- Бэсррроппппптно - отвечает Даф и замолкает.
Некоторые водители бывало ночевали в своих кабинах, но постоянно в ней жил только Гена. Он знал всех, но общаться с ними ему было тяжело, куда проще перекинуться парой фраз со своим краном, ведь он надежнее всего на свете. Водитель или приятель надует и в беде первый тебя выдаст, а кран не предаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь и все прошибешь на свете краном. Не о ком было заботится больше Гене, только о кране. Так скоро Гена начал относиться к крану как к другу, как к человеку. Солярка текла - Гена думал кровь; электричество замкнёт - так просто нервы крана не выдерживают нагрузку. А бывает ведь переработает, поднимется температура да такая, что и обычная охлаждающая жидкость не поможет. Гена в такие моменты разговаривал с краном, жалел его, - ну что ты, родной, заводись, отдохнул ведь уже, а нам работать нужно, я тебе потом новое маслице куплю, решетку хромовую поставлю, будешь у меня самый красивый на стоянке. И кран уступал, заводился.
Как-то лежал Гена в полудреме на спальнике, как обычно грезилась работа, натягивался трос, крутился ленивец, и тут заел, Гена ослабил, груз чуть вниз, ленивец прокрутился, потом груз вверх, ленивец в другую сторону крутится, вниз, вверх, ленивец туда, ленивец, сюда, вниз, вверх, ленивец, туда, сюда, ленивец, линивец, линииивец, тепло и хорошо стало Гене.
Но недолго длилось безмятежность Гены, на стоянке он увидел его - новый либхер.
- Геннадий! давай, не стесняйся, залезай, смотри какая техника, не то что твой уродец.
Гену немного задел этот тон, но то что он увидел потом внутри - окончательно расстроило его. В кабине либхера было словно в другом прекрасном мире, свет настраивался любой, от жёлтого до неона. Сейчас все горело тёплым приглушённым бронзовым, на табло светилась надпись - пора отдохнуть, Анатолий! - вот какой, заботится о своём хозяине, промелькнуло у Гены в голове. На табло также горели надписи о состоянии всех частей и деталей крана, всё показывало сто процентную готовность. А какой тут был запах, как благоухал кран, это был самый приятный запах крана, когда-либо вдыхаемый Геной.
Когда Гена выходил, Анатолий в хмелу уже, кричал вдогонку, - а ты давай, иди к своему кормильцу, смотри только маслом его не обмажься, кровью его, как ты говоришь, только кровь у него грязная, заразная, Гена, из ран да дыр вытекает, всё заедает, кинь его, новенький возьми, не мучай себя и его, да и кто только сделал такое, ведь и не сделал, а так, посмеялся только.
- Это тебя, когда делали, посмеялись, - выходя в темноту, пробурчал Гена.
Гена вышел, залез грустный в свой кран. Вздохнул глубоко, Ивановец пах старостью. Похожий запах источал в последние годы отец, переживший мать на 10 лет. Гена его навещал, ухаживал за ним, разговаривал; отец умирал, но и тогда не забывал давать нравоучения, - нельзя Гена останавливаться, работать надо, всегда работать, я только и жив, что всегда работал, так и ты Гена, пока будешь трудиться, будешь и жить; ведь без труда жить - только небо коптить. Гена слушал отца даже после его смерти - трудился.
Наутро был заказ, погрузить ящик на машину, тяжелый ящик. Предстояла обычная работа, но впервые Гена совершал подготовку к ней механически, без предвкушения соединения с краном и радости управления его силой. Вместо вдохновения Гена как никогда замечал недостатки крана, краска вся выцвела и потрескалась, повсюду проступала ржавчина, по стёклам расползлись трещины. Гена выдвинул опоры крана - ноги, но одна нога раздвинулась не до конца. Гена потянул ее на себя не сильно , но она не поддавалась. Дитя любит ласку, а кран - смазку - вспомнил Гена слова наставника в техникуме и бездумно, со злостью и силой пнул опору ботинком. Кран жалобно завыл металлом и растянул свою ногу. Представитель владельца груза, стоявший рядом, борясь с ознобом, кутаясь в свою тонкую кожаную куртку и до этого отстранённо наблюдавший за происходящим, кинул на Гену вопросительный и слегка возмущённый взгляд.
- всё нормально, не робей начальник, погрузим в лучшем виде, - крикнул Гена. Дальше всё пошло механически, закипела работа: зацепил крюки за груз, сел в кабину, взялся за рукоятку поднял груз, начал его передвигать. Кран работал вяло, казалось на пределе, словно чувствовал настроение Геннадия, - Ну что ж ты такой тугой сегодня, еле движется стрела, и такие грузы ведь поднимал, ну давай.... И Генина разжигающаяся злость чуть сильней надавила на рычаг. Не было одной причины - нервный нажим рычага, превышение веса груза, короткая выдвижная опора сделали своё дело.
- мстишь, тварь, - только и успел подумать Гена, и в этот же момент кран завалился на бок, стирая прошлую жизнь Гены. Мужик в кожаной куртке еле успел отпрыгнуть, в секунду забыв о своих мыслях и холоде.
Боль пронзила Гену, в голове зазвенело, грудь защемило, тяжело стало; беду наделал, загубил кран, ведь ты жил, родил тебя кто-то, пусть и порченного да хромого, так ходили ж мы с тобой по дорогам, полям и лесам русским, хоть стонал ты оттого, что пачкалась кровь твоя, так очищал я её, заливал новую и снова оживал ты и радостно двигался к новой работе, а теперь вытекает, мешаясь с песком, кровушка твоя перламутровая и уходит навсегда в землю жёсткую. Всё поглотит проглотит земля, и кровь твою и обувь, и кости стальные. И меня....
Очнулся Гена в больнице, и первое кого увидел сына. Счастье заморозило боль в ранах у Гены и разлилось радостным тёплом в его груди, даже эйфория от осознания снова ощущать себя живым отошла на второй план. - Сынок, как же это угораздило меня, пришёл родной, как же это я, ты прости меня сынок, как же это...
Да разве ж может хоть один кран на свете, думал Гена, дать частичку той радости, которую сын дает. Не было бы счастья да несчастье с краном помогло. Ни о чем не жалел больше Гена, все бы повторил, лишь бы так вот очнуться и увидеть своего Павлушу.
- Ладно тебе отец, не волнуйся, нельзя тебе, поправишься, хорошо все будет, у нас поживёшь, не знали ведь, что ты в кране живешь, хорошо, что Дядя Толя сказал, неудобно даже; неужели мы, для тебя место б не нашли...
Гена хотел поблагодарить сына, обнять, попросить прощенья; страшно было Гене, поймёт ли сын, смолчит ли как кран, согласится ли с ним; но ведь подвёл кран, а сын, которого бросил, простил. Надо все сказать сыну, тяжело, страшно, но надо, простит - думал гена, и невидимая слеза, скопленная за многие годы, увлажняя сухость чувств, потекла по его щеке.