Аннотация: Из серии кубанских рассказов. Воспоминания детства конца войны
Из серии кубанских рассказов
ЖЕРДЕЛА
(Из воспоминаний детства)
АнатолийМЕЛЬНИК
Спустя много лет мне захотелось поехать на родину моего деда, в кубанскую станицу Димитровка, расположенную в километрах тридцати от железнодорожной станции Кавказская. Добираться пришлось попутным транспортом. Время было постперестроечное, автобусы ходили редко, не было топлива, не хватало автобусов. Заключительную часть пути пришлось проделать на попутной телеге. Была в разгаре уборочная страда. Проводилась она, правда, вяло, без прежнего "пафоса и энтузиазма".
В полуденном знойном мареве дорога казалась бесконечно долгой. Телега медленно тащилась вдоль лесопосадки. Посадка была старая широкая, еще с довоенных времен. Сейчас она разрослась, поднялась ввысь, напоминала густой непролазный лес. Правда, то здесь, то там проглядывали проплешины от порубок и просеки, пробитые нерадивыми механизаторами. Вид у посадки был неухоженный, какой-то заброшенный. Все ею пользовались, а до нее самой дела никому не было. Вспомнилось, с каким трудом, насилием и даже жестокостью эти посадки высаживались. Выращивали их жители ближайших станиц после изнурительных работ в поле, на условиях обязательных общественных работ, ничего, естественно, не получая за свой труд. И длилось это не год и не два - десятилетия.
Телега между тем приближалась к станице, укрывшейся в ложбине полу пересохшей речушки Калалы, одного из многочисленных неприметных притоков Кубани. Возничий, чтобы сократить расстояние, свернул с трассы, продрался сквозь посадку по одной из просек и поехал вдоль другой примыкавшей лесополосы. Через километра полтора мы остановились на "перекур". Сойдя с телеги, я вошел в густую зелень посадки. Деревья здесь росли разные. Больше всего было акаций, тутовника - шелковицы, реже попадалась жердела - дичок абрикоса. Я подошел к одному деревцу. Ветки его сплошь облепили абрикосы. Земля под ним была устлана плотным ковром перезревших плодов. Сорвал несколько абрикосин. Были они желтыми спелыми, но ни в какое сравнение не шли с теми, что продаются на рынке из ухоженных домашних садов. Попробовал их на вкус. Обычный, ничем не примечательный дичок. Вспомнилось, какими же вкусными казались они нам в первые послевоенные годы, когда кто-нибудь из взрослых невзначай приносил их нам. Память оживила ту пору, вспомнился и случай, произошедший тогда где-то здесь, в посадке...
Старик возвращался домой с полевого стана. Он сильно устал после напряженной недели продолжавшейся от зари до зари, и вот сейчас еще эта дальняя дорога. Идти приходилось под палящими лучами солнца. Ни тени, чтобы передохнуть, ни колодца, чтобы напиться. Посадка - рядом, но она - недоступна. Туда запрещали заходить. То было время реализации великого сталинского плана преобразования природы. В лесополосы ходили только для проведения лесопосадочных работ. Лесопосадки охранялись, и без особой надобности туда никто не заходил.
Тень и прохлада посадки манили старика, к тому же они были так близки, что он не мог долго сопротивляться желанию немного передохнуть. Стал приглядываться к дороге, нет ли кого в округе, а, убедившись, что все спокойно, юркнул в манящую зелень. Выбрав подходящее деревцо, постелил в его тени пиджак и прилег. С удовольствием расслабился и даже вздремнул. Было тихо, только ветерок чуть слышно шумел листвой, и какие-то пичужки распевали в степной траве.
Отдохнув, он стал собираться продолжить путь. Тут ему на глаза попалось абрикосовое деревцо-дичок, на ветках которого виднелась жердела. Плоды были спелыми, ярко-желтыми. Ему захотелось нарвать их внуку-сироте, пацану лет пяти, что дожидался его в станице. Старик попытался достать жерделу, но ветка была слишком высока. Попробовал было потрясти ствол, не получилось, сил не хватило. Оглянулся в поисках какой-нибудь жердины, чтобы дотянуться до ветки, но ничего подходящего не нашел. Разочаровано махнув рукой, взял котомку, чтобы продолжить путь, и тут нащупал в ней что-то плотное и тяжелое, плоскогубцы. Вытащил их и стал ими сбивать плоды. Вскоре набралась добрая пригоршня жерделы. Когда довольный, что будет, что принести внуку, стал прятать ее в котомку, над ним неожиданно возникла фигура объездчика. Старик вздрогнул от неожиданности, храпа лошади и громкой отборной матерщины, перемежавшейся с угрозами, которыми сходу разразился объездчик. Он потребовал выбросить жерделу и немедленно убираться вон. Старик стал отказываться. Охранник вытащил из-за спины двустволку, угрожающе направил ее на старика и опять приказал выбросить жерделу. Он не слушал, о чем просит старик, что говорит в свое оправдание, и только продолжал, иступлено требовать: "Брось жерделу!". Старик упорствовал. Началась словесная перепалка. Объездчик, не отводя от старика ружья, продолжая нещадно материться, вновь приказал бросить котомку наземь, затем взвел курки и стал считать до трех. Старик, прижав к груди сумку со злосчастной жерделой, отказывался. Объездчик продолжал медленно считать: "Раз, два"... Счет "три" заглушил грянувший выстрел. Старик, не договорив фразы, словно переломился, и рухнул под ноги лошади, продолжая все еще прижимать к груди развороченную котомку, размятая жердела в ней быстро окрашивалась кровью... Объездчик, наклонившись, глянул на старика, убедился, что тот мертв, как бы остывая от словесной перепалки, еще раз смачно выругался, сплюнул в сердцах, развернув и пришпорив лошадь, исчез так же внезапно, как и появился...
Не дождавшись старика домой ни в этот день, ни на следующие, обеспокоенные домашние, стали его искать. По дороге из бригады, откуда он ушел несколько дней назад, обратили внимание на стаю воронья, кружившуюся над посадкой, подошли ближе - и все прояснилось.
Объездчика нашли. Было следствие. Его наказали за то, что не доложил о случившемся начальству своевременно, и перевели в другой район.