В темном переулке Молдаванки
никому ты не сказала "нет".
|
В ТЕМНОМ ПЕРЕУЛКЕ МОЛДАВАНКИ...
(Губ твоих накрашенных малина)
Анатолий МЕЛЬНИК
Летом 1957 года на базе отдыха Балтийского морского пароходства в районе Зеленогорска на Карельском перешейке под Ленинградом, в разгар белых ночей, на одной из ночных посиделок отдыхающих, довелось впервые услышать песню, исполнявшуюся музыкантом-затейником под аккомпанемент аккордеона "В темном переулке Молдаванки никому ты не сказала" нет"...
Песня, по всей видимости, относившаяся к городскому романсу, запоминалась словами, незатейливостью мелодии и манерой исполнения. Грустноватая песня была о женщине, жрице любви. Мелодия понравилась отдыхающим. И в последующие ночи, собираясь после отбоя в отдалении от базы, в лесу, на берегу Черной речки, на импровизированной площадке, приходилось слышать эту песню не раз.
Закончились белые ночи, все разъехались, база опустела, и больше эту песню слышать уже не пришлось, мелодия со временем стала забываться. В то время не было общедоступных магнитофонов, приемников, радиол, заканчивалась эпоха патефонов. Тогда никто даже представить себе не мог, какая техника появится через 50 лет, а ВРЕМЯ шло свой неторопливой поступью...
В 1964 году на 5-м курсе Одесского медицинского института, во время цикла судебной медицины, преподаватель однажды повел нашу группу в музей судебно-медицинской экспертизы, бывший в том же здании, где размещалась кафедра, бюро судебно-медицинской экспертизы, которые, вероятно, и сегодня находится там же, в Медицинском переулке, рядом со станцией скорой помощи. Музей, сам по себе, представлял две небольшие комнаты. Студенты ходили, смотрели, иногда с содроганием на свидетельства жестокости, надругательств над человеческой жизнью. Уже в конце осмотра внимание привлекла висевшая на стене большая фотография, напоминавшая портрет молодой удивительно красивой женщины.
![[]](/img/m/poezija/portretdoc/neznakomka-1.jpg)
Незнакомка
Полуобнаженная женщина, лежала в постели, словно спала. Длинные светлые густые волосы, разбросанные по подушке, красиво обрамляли ее лицо. Лицо с правильными чертами чем-то притягивало взгляд, было оно спокойным, а прикрытые веки с длинными ресницами, брови, словно очерченные углем, создавали впечатление, что женщина спит. Тело ее, полуприкрытое простыней, обнажало красивую грудь, словно скопированную с древнегреческих богинь. Казалось, что она спит, но стоит ее окликнуть, как веки дрогнут, глаза откроются, и она очнется от вечного сна. Но в этом застывшем обнаженном теле, привлекавшем своим совершенством и красотой, резким диссонансом одновременно выделялось множество колотых ран на груди, словно горсть рассыпанных зерен подсолнечника. Студенты, столпившись, разглядывали портрет незнакомки, притягивавший вновь и вновь их взгляды. Когда преподаватель попытался перейти к следующему экспонату, обратились к нему с вопросом - кто она. За что так жестоко, по-садистски, была убита? И преподаватель рассказал историю незнакомки, чувствовалось, что делает он это не в первый раз.
Случилось это в пе'рвые послевоенные годы. Одесса была тогда не только главным торговым портом СССР на Черном море, здесь располагался штаб Одесского военного округа, которым в то время командовал маршал Г.К.Жуков, здесь же находился штаб Черноморского флота и несколько военных училищ. Военных в Одессе в то время было много: и сухопутчиков, и моряков. Моряки торгового флота тогда оставались в меньшинстве.
В тот период офицеры, прошедшие войну, отмеченные наградами, званиями за боевые заслуги, были более обеспеченными, пользовались всеобщим уважением у населения. А если учесть, что война выкосила целые поколения мужчин, ощущался огромный их дефицит, остались вдовы, и невесты женихи которых полегли на полях только что минувшей войны. В общем, мужчины, особенно военные, тем более, моряки, с офицерскими погонами, в красивой морской форме, с орденами и кортиками, пользовались даже большей популярностью у женщин, чем моряки загранплавания.
И, как испокон водится во всех крупных портовых городах, в Одессе был свой довольно многочисленный клан жриц любви. Среди них, как и в нынешние времена, была градация, начиная с путан на окружных дорогах, уличных, ресторанных и повыше: гостиничных - и самых дорогих, "валютных". Среди "валютных" были особо выдающиеся жрицы любви, которые "обслуживали" представителей высших кругов.
Та женщина, что изображена на фотографии, была именно из того круга. У нее был свой узкий круг почитателей. Последний муж у нее был моряком загранплавания. Он уходил в рейс на многие месяцы, а она в тоске и ожидании, подобно одиссеевской Пенелопе, ждала его на берегу, но ожидание её, как правило, было выше ее сил и вскоре быстро иссякало. И следуя Великому Закону, согласно Гомеру, как и Пенелопа, имевшая 136 женихов, сохраняла верность своему мужу, но в тоже время шла людская молва, о которой упоминает Френсис Бэкон, согласно которой Пенелопа беспорядочно сожительствовала со всеми 136 женихами...
В общем, в кругу избранных она коротала тоску одиночества по мужу в море. Однажды она случайно познакомилась с морским офицером, имевшем два просвета на погонах. Он был молод, красив и главное, чем поразил ее, обладал хорошими манерами, был образован. Капитан сразу приглянулся ей. Это знакомство случилось на главпочтамте, когда она пыталась сломаной перьевой ручкой заполнить бланк. Стоявший напротив за мраморным столом-конторкой моряк, заметив, как она мучительно сражается с ручкой, предложил ей свое "вечное" перо. Та, с благодарностью приняла помощь, и как-то незаметно завязался разговор. Это неожиданное знакомство было взаимно интересным. Вышли из главпочтамта, им было по пути. Шли они по Садовой к Дерибасовской, ведя непринужденный разговор. Был конец мая, город утопал в пьянящем аромате цветущих акаций. У только что познакомившихся возник взаимный интерес, и когда он предложил встретиться еще раз, незнакомка согласилась.
Очень скоро у них возникли очень близкие отношения, офицер влюбился в эту женщину без оглядки, и, как иногда говорят, потерял голову, но самое удивительное, незнакомка ответила ему искренней взаимностью, кто-то когда-то сказал: влюбляясь, мужчина теряет голову, глупеет, а женщина, наоборот - умнеет. Офицер в минуту близости рассказал ей о себе все; был женат, но она погибла во время войны, со своей стороны, незнакомка сказала, что тоже потеряла мужа во время войны. Больше этой темы они не касались, стараясь не вспоминать прошлое.
Время буйного, хмельного головокружительного счастья летело, и вскоре капитан предложил ей выйти за него замуж. Она не ответила отказом, только как-то задумчиво и уклончиво сказала, что должна хорошо подумать и тогда ответит. Она всерьез задумалась о том, чтобы развестись со своим последним мужем, порвать все, что связывало ее с неприглядным прошлым, чтобы связать свою судьбу с новым возлюбленным.
В разгар романа, когда капитан, терзаясь в сомнениях, ждал ответа на свое предложение, его внезапно вызвали на корабль, и пришлось уйти в море, не зная, куда и насколько. Возвращение затянулось на три недели. Еще в море капитан почувствовал, что у него не все в порядке со здоровьем. Появилась какая-то сыпь на теле, ухудшилось общее самочувствие. Судовой врач, к которому он обратился за советом, помочь ему не смог, но посоветовал, когда вернутся в Одессу, обратиться к его старому знакомому доктору, практиковавшему еще с дореволюционных времен.
Сойдя на берег, капитан сразу поехал к рекомендованному врачу. Врач, старичок с бородкой, как у Мефистофеля, в пенсне, с копной седых волос, волосы у него росли даже из ушей, принял моряка. Он поговорил с пациентом, потом начал дотошно осматривать его, обращаясь к пациенту: "батенька мой", закончив осмотр и сняв пенсне, произнес: "Кхе-кхе, да у вас, батенька мой, luis".
- Что-что? - переспросил капитан.
- Luis, - повторил доктор, - ах да, по-русски - "сифилис"!
Поставив этот шокирующий диагноз, он начал объяснять, как, что и из чего вышло. С его слов выходило, что капитан заразился от своей последней возлюбленной, так как до этого у него длительное время не было близких отношений с другими женщинами.
Доктор начал исподволь выяснять, с кем же он был близок, а капитан, словно оправдывая и защищая от подозрений свою возлюбленную, даже начал описывать ее внешность, буквально, некрасовскими словами:
"Их разве слепой не заметит..."
Доктор, молча, слушал исповедь капитана, изредка кивая головой, словно соглашаясь с ним, иногда задавал, казалось бы, ни чего не значащие уточняющие вопросы. А потом, после небольшой паузы, изрек:
- А вы знаете, я догадываюсь, кто ваша пассия. Скорее всего речь идет, - и после паузы продолжил, - об известной в своих кругах элитной, славящейся своей ненасытностью, жрице любви, зовут ее..., - и назвал имя, - вашу знакомую звать так же?
Капитан побледнел, изменился в лице и с большим трудом выдавил из себя: "Да".
Доктор, видя растерянность пациента, попытался успокоить его:
- Ну, бывает, подзалетели. Но это почти все поправимо, правда, лечение займет много времени, воздержание от связей с женщинами, ну и, конечно, придется потратиться. Да, и еще, - уточнил врач, - если не начать лечить в ближайшие дни, болезнь может принять такой оборот, что ваше мужское достоинство может отвалиться.
Ну, это было, конечно, слишком, доктор хихикнул, у него уже появлялись иногда признаки старческой дурашливости, но пациент шуток не понимал, тем более сейчас, принимая все всерьез.
Капитан был потрясен открывшейся о женщине, к которой успел проникнутся глубоким
чувством. Он был буквально раздавлен этим известием. В душе возникла буря противоречивых чувств: обман, измена, коварство, все замешалось в клубок неистовства, даже ревности к самому себе, требовавших немедленного разрешения. Сразу от доктора, не замечая дороги, он ринулся прямиком к своей, в один миг, разрушенной любви.
Ворвавшись, словно безумный, в квартиру, к ничего не подозревавшей, перепуганной возлюбленной, он повалил ее на кровать и, не давая сказать ни слова, выпалил ей в лицо все, что только что узнал у венеролога. Опомнившись, она подтвердила слова врача, пытаясь только сказать, что она, действительно, испытывала к нему настоящие чувства, собиралась расстаться со своим нынешним мужем, навсегда покончить с прошлым, оставшись с ним. Но капитан был в состоянии аффекта, и то, что она говорила, его еще больше вводило в состояние гнева и бешенства. Он в исступлении повторял только одну фразу:
- Как ты могла так лгать! И не только мне, но и всем остальным до меня!
Женщина попыталась освободиться из его цепкой хватки, закричать, но капитан, схватив за шею, начал ее душить. Началась неравная борьба, в какой-то момент капитан потянулся к кортику, схватил его, выдернул из ножен и с размаху всадил в грудь женщине. Она пыталась кричать, а капитан, в порыве ярости, обезумев, начал наносить в грудь женщине один удар за другим,
крича затихающему телу фразу, неожиданно всплывшую в его памяти: "Не буду телом я твоим делиться ни
ни с друзьями, ни с врагами, ни даже с Богом...".
Тело жертвы затихло. Капитан некоторое время оставался около него, глядя на него, как в пустоту, потом поднялся, все еще держа кортик в руках, вытер клинок простынёй от следов крови, вложил в ножны. Постояв над телом в состоянии прострации некоторое время, он вышел из квартиры и направился к ближайшему отделению милиции. Вошел в помещение приема граждан. Посетителей не было, только за стойкой, отделявшей граждан от дежурного, сидел сержант. Капитан подошел к стойке, положил на нее кортик и произнес безучастным голосом, обращаясь к дежурному:
- Я только что убил женщину, - и назвал адрес...
Студенты молчали, подавленные услышанным рассказом, и только тихо кто-то спросил, а что стало с тем офицером?
- Что было потом? - Переспросил преподаватель. - Его исключили из партии, лишили офицерского звания, наград, судили, дали 20 лет лагерей, назначив одновременно специфическое лечение. И, в результате, он сменил форму морского офицера с погонами и кортиком на тюремный ватник, треух рядового советского лагерного заключенного, где его след и затерялся. А вот эта фотография, - продолжал преподаватель, - это все, что осталось от той знаменитой незнакомки.
Помолчав, он продолжал, - А вы знаете, этой женщине, - при этом преподаватель указал рукой на фотографию на стене, - кто-то посвятил песню.
- Какую? - оживились присутствующие
В темном переулке Молдаванки
Никому ты не сказала "нет"... Слышали такую?
Все молчали, я слышал, но решил промолчать.
P.S. Недавно мне неожиданно пришлось услышать давно забытую мелодию еще раз в новом исполнении. Слова были более облагорожены, но тем ни менее, оставались циничными, хотя само исполнение показалось мне более удачными, чем 60 лет назад. А кто-то из читателей и слушателей может напомнить автора слов и мелодии? Кто-то упоминал даже С.Есенина, но это вряд ли. А может, тот трагически влюбленный офицер? Все может быть. Узнать точно, теперь вряд ли уже удастся...
В темном переулке Молдаванки
В темном переулке Молдаванки
Ты ни разу не сказал, нет.
Рестораны, пьянки и гулянки,
По ночам отдельный кабинет.
Губ твоих накрашенных малина,
В кольцах пальцы ласковой руки.
От бессонницы и кокаина
Под глазами тёмые круги.
Зубки твои в чувственном оскале,
Тонкая изломанная бровь.
Слишком многие тебя ласкали,
Чтоб мужскую знала ты любовь.
А муж твой в далеком море
Ждет от тебя привета,
В опасном, ночном дозоре
Шепчет он: "С кем ты? Где ты?"
Офицеров знала ты немало
Кортики, погоны, ордена...
О такой ли жизни ты мечтала,
Трижды разведенная жена?
У любви порочной ты во власти.
Потому послушны и легки,
Цепенеют в пароксизме страсти
Пальчики изнеженной руки.
Зазвенели хрусталем бокалы,
На подушку капли уронив,
Ищешь ты себе мужчин по нраву,
Чтоб в страстях на равных был.
Лишь порою встанешь ты не рано
С грустью от загубленной красы...
А на вечер - снова рестораны,
Отдаешься телом от тоски...
Отошли в небытие притоны
Легких женщин в наши времена,
Но верна Великому Закону
Чья-нибудь забытая жена.
А муж твой в далеком море
Ждет от тебя привета,
В опасном, ночном дозоре
Шепчет он: "Где ты? С кем ты?"
Послушайте один из вариантов забытой песни :
|
"https://www.dropbox.com/s/j3pybcjltrws30x/gub_tvoih_nakrashennih_malina_%28vladimir_katkov%29.mp4?dl=0"