Гадаган Н. Н.. Звезда Омара

ЗВЕЗДА ОМАРА

Н. Н. Гадаган

Что предпочесть: мудрость безумия или

тупость здравого смысла? М. де Сервантес

Предисловие

Ведь может же оказаться и так, что мы живем не той жизнью, что кипит в нас черной кровью?

CC BY-NC-ND 4.0

Это была Вена середины двадцатых. В обновленной от войны стране во всю шел рост промышленности, строились крупные и сопутствующие им мелкие предприятия, и по всем законам экономики у населения страны композиторов появлялись средства на потребительскую всячину. Семья Алехт жила в спокойном районе в двух километрах от центра промышленного комплекса, неподалеку от которого глава семейства уже как год вел семейное дело по ремонту автомобилей. Отец семейства, Кломп Алехт, был доволен своей к месту предпринимательской жилкой, тем более всю войну он только и делал, что учился у своего отчима тому, как на овощном рынке заработать пару крон. Совсем другого мира была мать, Адда Алехт. Выучившаяся на филолога и вышедшая замуж по девичьей наивной глупости, она сторонилась любых дел мужа, связав свой спокойный, негромкий мир с соседскими детьми и их обучением грамоте за небольшую плату.

У супругов было три сына, самому младшему из которых, Теодору, на днях исполнилось четырнадцать. Среднему, Александру, было семнадцать, и он уже во всю готовился поступать в медицинское училище на врачебное дело. Старший, Ян, молодой человек двадцати четырех лет, закончил обучение в университете и ждал приглашения на работу на своей же кафедре, попутно помогая отцу в семейном деле. Алехт-старший возлагал большие надежды на всех трех сыновей и большим счастьем для себя и, как ему думалось, для семьи считал всякое дело, которое потенциально могло бы укрепить финансовую сторону жизни.

В утренних часах Андре Ском, друг Яна по университету, пришел к Алехтам в мастерскую и предложил Яну поехать вместе с ним в путешествие по Востоку. Андре, смышленый молодой человек, ровесник Яна, был из семьи бывших аристократов, плавно перешедших в лоно буржуазной элиты, и, как и подобает юношам такого света, отличался горделивостью, и в то же время он обладал легким характером, какой свойственен бонвиванам его лет.

-- Что? Нет, я так не могу. Какой еще Египет? На кафедре вот-вот предложат что-то дельное, да и отцу надо помогать. Он мне за это ведь платит.

-- Да будет тебе, Ян! Ты что, какая мастерская, какая работа! Я ж тебе не в соседнюю Братиславу предлагаю, дружище! Каир! Египет! Пирамиды! Понимаешь? Да ты и впрямь не понимаешь. Или понять не хочешь...

-- Анд, послушай. У тебя семья через одно рукопожатие с самим бургомистром знакома, не тебе думать о деньгах и земных заботах. Я ведь действительно, может, и очень хотел бы поехать и в Египет, и в Каир, и в Нил окунуть руки, да только время не то. Да и деньги, сам понимаешь... Расходы... Я ведь так и отца подведу, он ведь, сам знаешь, очень строг в этом вопросе.

-- В каком вопросе? Денег? Деньги - это строгий вопрос, да. Но строже них другой вопрос - молодость. Сейчас автомобильный рынок растет, через лет пять вы будете одними из богатейших людей города. Но молодость свою, впечатлительность свою ты не вернешь. Ян, я тебя понимаю. Хочешь, я дам тебе в долг? Сколько платит тебе твой папа? Ты скажи, я тебе эту сумму сегодня же достану.

-- Да не в этом дело же, Анд, деньги мне нужны, конечно, но здесь вопрос стоит о доверии между мной и отцом. Так посреди бела дня сказать и исчезнуть... Нельзя, неправильно получается. Давай отложим поездку на год-другой, и...

-- Какой год? С ума сошел, дружок? Да я эти билеты выцарапал у французишки в картах, маршрут и отправление уже есть, через два дня мы должны быть в Афинах, оттуда на судне прямо в Египет, в Аль-Искандерию.

-- В Александрию ты хотел сказать?

-- Ты бы так мысли свои поправлял! Не знаю я, в билетах написано крючковатыми буквами именно так. Смотри, -- Андре вынул билеты из кармана, -- Аль-Ис-кан-де-ри-я.

-- Да, необычно. Ладно, давай закончим этот разговор, я тебе все объяснил, не могу я подводить отца. Кстати, как твоя нога? Доктор Зейц помог? Вижу, помог. Уж больно шустрый ты сегодня.

-- Да с ногой все хорошо, вот с другом не очень. Я ведь почему именно тебя зову, ты же кроме обязанностей ничего не хочешь замечать. Раньше была песня про учебу. Сейчас про работу. А завтра что? Про гроб, правильно. Не будь дураком, вечером я буду у вас. Подготовься и не бери много вещей. Только необходимое, -- сказав эти слова, Андре посмотрел на часы и устремился к двери мастерской.

Весь день Ян пробыл в мыслях о заграничной поездке, пустыне. "Хах, пирамиды", -- бубнил он себе под нос. Ему не давала покоя та легкость, с которой Андре мог себе позволить решать вопросы своей взрослой жизни.

Дело шло к вечеру. На семейный ужин семьи Алехт подоспел и Андре.

-- Вы, -- поворачиваясь к Алехту-старшему, начал Андре, -- знаете, что ваш сын и мой любимейший друг уже как год скрывает от вас одну большую тайну? Одну очень большую тайну.

-- И какую? -- усмешливо Алехт-старший ответил Андре и в то же время с вопрошанием посмотрел на Яна.

-- А ведь завтра мы с Яном уматываем в Египет. Целый год готовились, вот и решились. Скажи им, Ян.

-- Прекращай, Андре, это не смешно. Я тебе сказал, что никуда не поеду.

-- Да ты мне-то зачем это говоришь? Себе скажи. Повернись к себе и прорычи: "Я - Ян! И я не хочу никуда идти! Хочу всю молодость работать и учиться! И только о будущем хочу думать! О настоящем - не хочу! О жизни - не хочу!".

-- А что такого, Ян? -- с одобрительным взглядом спросила мама, -- ты ведь можешь себе позволить после стольких лет усердной учебы и работы немного отдохнуть. Андре прав, подумай хорошо.

-- Фрау Алехт, я ведь говорил, что вы мудрая женщина? Смею повторить это снова. Уговорите своего сыночка, ведь он то и дело, что ждет вашего родительского одобрения. Особенно вашего, герр Алехт.

-- Это ненормально, -- вставая, сказал Ян, -- Андре, прекращай.

-- Все, хорошо. Я молчу, -- сказал Андре и все-таки не упустил возможность кивнуть Алехту-старшему.

-- А в самом деле, -- вымолвил Алехт-старший, -- Ян, ты уже не маленький, да и мне сложно возразить здесь. У соседа мальчуган уже месяц-второй как ищет работу, я поручу ему ведение журнала и присмотр за мастерами. Ты наберись сил, ну и, если не сложно, в Каире попробуй разузнать об их рынке машин. Мы же хотели продавать наши, австрийские машины на Восток. Вот и шанс выпал. Из Германии только и идут речи про продажу авто во французский Алжир и Дамаск, Каир-то чей будет? Слышал, что они будто независимы. Это интересно получается, независимость-то - это ведь очень прибыльное дело. Я тебе сейчас дам адрес нашего управляющего по соседнему цеху, у него спросишь про человека одного, из Константинополя он или откуда-то оттуда, так вот, он-то и знает выход на людей, ведающих автомобильным делом в тех краях.

-- Герр Алехт, Константинополь - это Турция, -- заметил Андре.

-- Восток же? Восток. И Каир ведь Восток. А где Восток, там все едино.

Недолго думая, Ян подошел к отцу и сказал, что таким образом он может пропустить предложение по работе от кафедры.

-- И что? Ты ведь не овец идешь пасти, а делом заняться. Ну да, не делом, но делом тоже. Вы же отдыхать думаете? Правильно, молодежь, отдыхайте, ну и про дело, про мою просьбу не забывайте. Сегодня автомобиль есть у одного из десяти тысяч человек, вчера был у одного из ста тысяч. Вот и думайте. Мы обязательно разбогатеем на этом, мастерская - это ведь только начало. Как выдастся возможность, мы обязательно должны заняться продажей авто. Сын, кафедра, конечно, - это хорошо. Но сам видишь, сейчас все в руках дельцов. Торговля движет миром. Посмотри на моего товарища Шенца, он ведь сыном башмачника был, а сейчас я у него заказы принимаю.

Ян вздохнул и обратился к другу:

-- Андре, -- сказал он, -- мы можем еще кое-что обсудить?

-- Да можем, можем! Вещи готовь, скоро в путь.

Не прошло и часа, как Ян был готов.

-- Ты куда так вырядился, друже? -- смеясь, сказал Андре, -- мы ведь не на бал идем - Египет! Душно, пустынно, пески, живность всякая.

-- А какая живность, мы ведь в городе будем.

-- Ну скарабеи там, скорпионы, они на местность не смотрят. Оденься проще, вдруг нас за сыновей королей примут и выкуп захотят.

-- Шути-шути.

-- Ладно, ладно, не бубни. Но одну вещь я тебе там обязательно покажу.

-- Я слышал, мумию Тутанхамона нашли.

-- Пойдем, дурья башка.

Через полчаса приятели были у Андре, а спустя час - на железнодорожной станции Вены. Стояла кромешная темнота, небо было чистым, звезды лениво смотрели на людей.

-- Вид тут, конечно, мрачноватый, -- сказал Ян, -- мы ведь успеем на поезд?

-- Успеем, Ян, все успеем. Ты главное... Ну знаешь...

-- Что?

-- Ты в кого такой боязливый? Тут одна станция, один путь до Афин, ты ведь не считаешь ни меня, ни себя дураками, так почему же ты постоянно так по-овечьи всего чураешься?

-- Ты это к чему? Мы ведь можем неправильно сесть и не успеть до Афин.

-- А днем ты и вовсе не хотел до Афин. Ян, вдохни полной грудью, хватит быть таким. То обычных людей сторонишься на улице, дескать, вид у прохожего не мирный, то тысячу раз перевернешься, увидев жучка в метре от себя. А в университете так ожидал результаты, будто сами небеса упадут. Одного врача только не боишься.

-- А что мне его бояться? Лечит, проверяет, осматривает. Лучше сейчас позабочусь о здоровье, чтобы к старости не жаловаться на болячки. Все нужно делать заранее, Андре, все нужно видеть издалека.

-- То-то ты и видишь издалека, что соседскую собаку принимаешь за карлика-убийцу.

-- Что? Такого не было ведь.

-- Да я не об этом. Ладно, что там по времени. У нас есть еще целый час. Сыграем в карты?

-- Знаешь, а можно. Но без денег. Сам понимаешь.

-- Не понимаю. Что тут понимать? Пару проигранных крон не разрушат твое будущее, но могут сделать интересным настоящее. Без денег играть... Ну это как-то совсем по-ребячески. Тебе ж двадцать четыре, как и мне?

-- Да, двадцать четыре, можно сказать. Знаешь, это твое мнение, что пару крон не разрушат будущее... но ведь здесь дело принципа, друг мой. Раз сказал когда-то себе, что не играю - значит, не играю.

-- Ну и сколько тебе было, когда ты дал себе это слово?

-- А какое это имеет отношение к разговору?

-- Ты руководствуешься принципами, которые заложены тобой в неведомом отрочестве, а применять ты их будешь сегодня, в осознаваемой зрелости? То есть ты и жить собираешься по каким-то детским принципам и словам, данным лет десять назад? Однако...

-- Принципы, к твоему сведению, на то и принципы, чтобы...

-- Постой, Ян, это что еще за поезд?

-- Какой поезд? Он сейчас проедет мимо, ты послушай, что я тебе говорю. Принципы -- это...

-- Посмотри, наш путь, поезд едет прямо сюда, свет красный. И мы ведь на своем пути. Очень интересно. Сейчас спрошу у билетера в кибитке.

Прошло пять минут, Андре вышел из кабинки билетера с удивленным взглядом:

-- Ян.

-- Да?

-- Ян, билетерша та... Знаешь, кто она? Тетя моей Гринды.

-- Мир тесен. Откуда ты узнал?

-- Гринда сидит у нее. В два часа ночи моя Гринда сидит у своей тети на станции. Интересно, правда?

-- А что сказала Гринда?

-- Мы с ней поссорились с того дня, поэтому просто переглянулись. Да и не хочу говорить об этом. Ну я тебе рассказывал. Она как-то рассмеялась, услышав мою теорию о знаках.

-- Да, помню. Теория твоя, конечно, занимательная, -- по-лисьи усмехнулся Ян, -- а что там по поводу поезда? Это наш, афинский?

-- Да, наш. Говорят, какую-то станцию пропустили, рабочие бунт устроили, все перекрыли. Эти пролетариаты... Ты знаешь, я думаю, и это знак. Преждевременное прибытие поезда - это знак, уверяю. Правда, не знаю, что он означает и знаменует собой, но я прямо чувствую, что мои нити судьбы зацепились за общий предопределенный миропоток. Ты ведь понимаешь, о чем я?

-- Понимаю, Андре, понимаю. Ты слишком увлекаешься литературой своего дяди, который помешан на всем этом. Все в мире имеет логику и если все и не подвластно человеку, то точно объяснимо им. Твои нелогичные выводы происходят от слишком свободного времени. Давай сядем в вагон?

-- Да погоди со своим вагоном и со своим поездом, у нас есть еще час с лишним. Ты высмеиваешь мои идеи и не воспринимаешь их всерьез лишь потому, что я не работаю? А я ведь работаю, но работа моя состоит не в механическом перекладывании бумажек с одного стола на другой, а в мысленном обрамлении мира, стремлении понять его суть. Как ты думаешь, почему Каир? Почему Египет?

-- Что почему?

-- Сам подумай, какой еще француз и какие карты, я ведь никакие билеты нигде не выигрывал, я выпросил билеты у дяди, мы с ним давно задумывали поехать, но сейчас у него жена... И... Он очень горюет.

-- Значит, так да? Хорошо, Андре, значит, так, -- сказал Ян, махнув рукой, -- в следующий раз я подумаю внимательнее, стоит ли тебе верить или нет. Ты и в университетских стенах умело играл словами, временами не возвращал долги, хотя у тебя всегда была возможность для этого. Но вот так, целую поездку начинать с вранья... Знаешь, Андре, я думаю, это действительно знак. Мы вернемся сюда и точно будем в другом отношении друг к другу. Пойдем все же в вагон, я устал. Дай мне сумку и иди к Гринде, она, небось, уже заждалась.

-- Нет, друже, поссорились мы с ней основательно. И пусть она подумает над своим отношением ко мне, к моим идеям. А по поводу лжи... Ян, согласился на эту поездку ты не потому, что я выиграл билеты у выдуманного француза, а потому, что ты сам хотел. Не решался, правда, но спасибо родителям, без них ты и шагу не сделал бы.

-- Мои родители и мои отношения с ними - это не тема, которую кто-либо может поднимать.

-- Но я не кто-либо. Я - я, твой друг и соратник. Верный товарищ и желающий тебе добра человек. Ты все время помогал мне и в учебе, и даже деньгами, когда я мог бы попросить их у своего отца, но из гордости в наших с ним отношениях этого не делал. Да, я бездарность в науках, но у меня есть талант выше этого: я умею быть верным, -- сказал Андре, протягивая руку Яну.

-- Я понял тебя, Андре, -- Ян протянул руку в ответ и обнял приятеля, -- ты ловкий, хитрый, ты сумасброд и полон горячности. Наверное, где-то в глубине души мне не хватает этих черт. Наверное, я где-то восхищаюсь твоей смелостью и бойкостью. Давай зайдем в вагон. И да, все-таки пойди к Гринде, быть может, ее присутствие там - это тоже знак, ты не думал?

-- Об этом я и не подумал, да. Ты прав, Ян. Наш номер посадки третий, я буду через минут десять.

-- Хорошо.

Прошло немного времени, перрон вокзала стал более людным. "Удивительно, -- подумал Ян, -- как на людей интересно смотреть ночью, в темноте, в глуши привокзальных фонарей".

III

-- Афины! Наконец! Город красивых гречанок и моря! - торжественно воскликнул Андре.

-- Город Сократа, Платона и Эпикура.

-- И их тоже. Давай договоримся, что ты оставляешь на земле Европы все свои знания и научения. Мы ведь идем на Восток, где все переплетено, где все красивое одновременное где-то еще и ужасное, а добро всегда таит в себе каплю лжи и коварства. И если мы, европейцы, только сейчас начинаем осознавать это, то там, на Востоке, с этим рождаются, с этим осознанием живут и с ним же умирают.

-- Хорошо, я принимаю твое замечание с одним условием: ты не впутываешься в картежные игры с местными. Да и напоследок добавлю, что в одно время Египтом правили эллины, то есть греки, и эллинская цивилизация была распространена не только здесь, но и на землях Индии.

-- Да будет так, друже, да будет так.

Прошло несколько часов, и друзья уже были на палубе. Музыка, изредка виднеющиеся облака на небе и необъяснимое чувство прилива сил - так заканчивался день товарищей.

-- Что нам машины и паровозы? Вино и женщины! Огонь и колдовство! Эй, народ! Подходи! -- внезапно раздалось в двух шагах от друзей.

-- О чем он? -- спросил Ян.

-- Не видишь? Шулер обычный, картежник. Такие обычно играют на желании молодых людей покрасоваться перед своими барышнями. Хочешь, сыграем с ним?

-- Мы несколько часов назад с тобой о чем-то договорились. Или ты забыл?

-- Мы сейчас в водах Средиземноморья. Ты же ученый, Ян, неужто не знаешь, что эти воды всегда были частью нашей, европейский цивилизации? А мы с тобой говорили о Востоке. Давай дерзанем, вставай. В чем сила играть там, где неизвестен победитель? А ты сыграй там, где ты заранее проиграл! Давай, говорю тебе, вставай!

Друзья направились в сторону мужичка. Это был седоволосый мужчина пятидесяти пяти лет, какие обычно бывают в этих краях: низкорослый, с усами и фирменной, почти пластмассовой улыбкой.

-- Хотите сыграть? -- сказал он с греческим акцентом по-английски.

-- Давай, дядя, раздавай, -- ответил Андре на английском, выученном у семейного учителя.

-- Если хочешь, можешь и сам раздать.

-- Нет-нет, я полностью доверяю тебе.

Ян присел рядом и уже готовил выражение лица, которое говорило бы другу о глупой затее сыграть в карты с проходимцем.

-- Я раздал. Ты ходи, -- обратился мужчина к Андре.

-- Нет, вы ходите, -- сказал Андре, -- я вам уступаю. Вы старше меня, да и нехорошо мне, молодому, так хозяйничать в вашем ремесле.

-- Впервые встречаю такого бойкого. Прошу Вас, мы можем отойти? Здесь дают изумительное мороженое, я вас хотел бы угостить и друга вашего тоже.

-- Что, простите?

-- И все же...

-- Хорошо, пройдемте. Ян, посиди здесь, я сейчас.

Картежник и Андре отошли от стола, направляясь к продавцу мороженого.

-- Ты знаешь, тут на палубе есть... Ну ты понимаешь. За отдельную плату можем их к вам пристроить. Ты, смотрю, боевой. И денег много, сразу видно по твоей игривости.

-- Вы о девушках?

-- Да, девочки не интересуют?

-- Нет, дядя, у нас впереди еще будет гарем, -- широко улыбнулся Андре, -- и да, мороженое не забудьте.

Небо было ясным всю дорогу, друзья то и дело, что праздно шатались вдоль палубы, попутно рассматривая местных туристов. У всех были радостные лица, красивые наряды, и даже нельзя было представить, что несколько лет Европа утопала в своей собственной крови.

-- Мы уже на месте? - спросил Ян.

-- Сейчас уже будем причаливаться. Нужно купить панамы, иначе мы так долго не протянем.

-- Да, жара здесь. И как здесь люди живут?

-- Люди здесь не живут, а выживают. Живет только местная верхушка, -- устало сказал Андре.

-- Что с тобой? Устал?

-- Нет, не устал. Ищи панамы, сейчас будем на суше.

Через двадцать минут приятели уже были на земле. Купив панамы, они начали искать ближайшую кофейню, чтобы присесть и продолжить путь дальше, до отеля. В кофейне Ян вспомнил о просьбе отца и адресе знакомого, о котором он не вспомнил в Вене. Он предложил Андре посетить Каир, если в ближайшие дни в Александрии они не смогут найти надежного человека, занимающегося автомобильным промыслом.

-- Я согласен, -- сказал Андре, -- ведь оттуда до Гизы с ее пирамидами рукой подать.

-- В отеле запланируем маршрут. Я так понимаю, мы здесь на неделю или две?

-- Да, где-то так. В начале я даже удивился, что ты не спросил про сроки путешествия. Видно, ты очень хотел выбраться из Вены, - ухмыльнулся Андре.

Ян улыбнулся и только толкнул в плечо Андре:

-- Пойдем!

Как только друзья дошли до отеля, они удивились бросающемуся в глаза вычурному европейскому стилю:

-- Дураки и до сюда добрались.

-- Ты про невыдержанный стиль?

-- И не только. Сидеть в сердце Востока и строить европейские здания - это ведь полное отсутствие национальной гордости. У каждого народа, если он считает себя народом, а не просто населением, ведь должен быть свой стиль, своя манера выражения во всем, и в постройках в том числе.

-- Это ты прав, Андре. И все же, кто сказал тебе, что здешние считают себя народом? Это ведь арабы, раскинувшиеся от Испании до Ирана, их слишком много, чтобы чувствовать ответственность друг перед другом. А если и будет такая ответственность, то держаться она будет за счет власти владыки, сильной руки, понимаешь?

Андре одобрительно улыбнулся другу и сделал жест рукой наверх:

-- Нам туда.

Зайдя в комнату, Андре сразу лег на кровать справа:

-- Тут жизнь начинается с закатом солнца. Ты не против, что я занял эту кровать? Левая сторона на Востоке - дурной знак. Ты ведь в знаки не веришь? А мне спокойнее будет.

Ян махнул рукой на эти слова Андре и пошел осматривать первый этаж отеля. В зале отеля он увидел множество европейских лиц, лишь изредка виднелись восточные черты. Пройдя длинную анфиладу залов, он остановил свой взгляд на картине, сюжет которой чем-то напомнил ему легенду о Горгоне.

-- Сэр, -- прозвучал голос сзади.

-- Да? -- ответил Ян, повернувшись к незнакомцу.

-- Сэр, вы здесь с таким интересом разглядываете эти полотна... Как вас зовут? -- протянул руку незнакомец.

-- Ян Алехт, -- ответил Ян, пожимая руку в ответ, -- а вас?

-- Меня зовут Данни Герри. Можно просто Данни. Вы здесь впервые? Мне показалось, что вам скучно, раз не знаете, что тут можно посмотреть, поэтому окликнул вас. Это ведь Египет! Картины можно и в Париже посмотреть, а здесь столько притягательных мест.

-- Да, я здесь впервые, приехал из Вены. А вы?

-- У меня еврейские корни, но сам я причисляю себя к северным итальянцам. Моя фамилия берет свое начало с погромов в Испании. В Италии ожидаются не самые спокойные времена, моя семья предпочла переехать в Америку.

-- Прошу прощения, а что вы тогда забыли в пустынном Египте?

-- А вы? -- рассмеялся новый знакомый Яна. -- Я здесь по поручению штата: готовимся открыть торговое представительство в Египте. Мой отец в тесных связях с правительственными кругами. А вы здесь по учебе? Или тоже по делам? Признаюсь, вы мне нравитесь. Я давно не встречал молодого человека такой благой наружности. Если у человека лицо отдает благожелательностью, то и с сердцем, и с душою у него все хорошо, в этом я уверен.

-- Признаюсь, я смущен... Я здесь со своим другом, он сейчас в номере наверху, спит. Мы из университетских кругов. Путешествуем. Если будет позволено, моя кафедра примет меня на работу уже в ближайшие месяцы.

-- Как же вы мне все-таки нравитесь. Такой молодой, а цели - очень ясные. А что же ваш друг так? Почему не составит вам компанию? Или хитрец знает, что днем здесь из развлечений только книги? Ян, вы знаете... Моя командировка вот-вот заканчивается, я уже здесь довольно давно и через неделю-другую скорее всего покину местные красоты и направлюсь в Сирию. Или в Америку. Это как дела пойдут. Мир не стоит на месте, скоро наши арабские партнеры станут полноценными государствами, нельзя упускать их из виду. Я приглашаю вас с другом к своему знакомому принцу, завтра у него состоится вечер. Алкоголь будет тоже. Ну и, конечно, девушки. Вы в номере напротив статуи?

-- Нет, наш номер напротив большой вазы с цветами, сто одиннадцатый.

-- Добро. Завтра я дам о себе знать.

Данни вышел из отеля, походка и его движения были уверенными и в то же время неторопливыми, спокойными. Ян уселся на диван, взял близлежащую газету и принялся коротать время до вечера.

-- Ты что же это, даже не вздремнул? -- сказал Андре, спустившийся в зал под вечер и застав Яна за чтением газет.

-- Нет, решил посмотреть здесь все. Нас завтра приглашает к себе на вечер один человек, парень лет тридцати, как думаешь, стоит идти?

-- Спрашиваешь! Конечно, стоит! А кто он?

-- Познакомились с ним здесь, в зале. С виду опрятный молодой человек, говорит, что из Америки, приехал сюда по делам.

-- Понял. Это на тебя даже не похоже, в Вене ты бы с полуслова отказался бы от подобного приглашения.

-- Это все твой Восток, -- сказал, улыбнувшись Ян, -- предлагаю сегодняшний вечер посвятить разбору нашего плана путешествия.

-- Давай позже, сейчас только-только вечереет, я бы поужинал. Здесь есть что-то из местных блюд? Ладно, не отвечай, я знаю, что еда и ты - два противоположных полюса. Давай прогуляемся по местным кофейням и ресторанам? Здесь, если не ошибаюсь, подальше от европейского квартала раскинулись лавки и забегаловки местных. У них-то точнее поинтереснее будет.

-- Там есть полиция?

-- Какая полиция? Нет, конечно. Мы же не в окрестностях Шенбрунна.

-- Пожалуй, я откажусь. Предлагаю все-таки цивилизовано потрапезничать в здешних окрестностях.

-- Тогда последнее слово при составлении маршрута будет за мной. Я приехал в Египет не для того, чтобы сидеть в очередной Вене, только посреди пустыни. Мужественнее надо быть, и только тогда судьба предложит сыграть с ней в кости. Понимаешь?

-- Понимаю. Но не принимаю. Мне не хотелось бы приехать обратно в Вену без глаза, без ноги, а то и без головы. Мы можем провести поездку в более-менее спокойной обстановке?

-- Друже, когда ты соглашался на путешествие со мной, то должен был учитывать, что оно именно со мной. Это ведь ты славишься своей дальновидностью. И есть некоторое подозрение, что ты, твое внутреннее "я" так-то бы и не против опасных прогулок по кварталам местных арабов, да вот только ты снова поддаешься своему страху - страху быть побитым, убитым или, что хуже, обокраденным. Иногда мужество нужно не только на поле боя, но и здесь, дома. Замолкнуть и признаться себе в трусливости своих взглядов - это тоже надо уметь. Значит, так... Мы идем и ужинаем здесь, около отеля, а к ночи мы сядем за планирование маршрута, и тогда уже слово будет за мной.

Ян, весь день изнывавший от духоты, с охотой согласился посидеть на открытом воздухе. Отужинав, друзья направились в номер, где Андре принялся искать свой блокнот.

-- Нигде нет, -- сказал он, -- неужели на корабле стащили, а ведь это подарок моей Гринды. Что ж, видно это тоже знак от Провидения.

-- Я посмотрю внизу, спрошу у портье, может быть, он просто потерялся.

Ян спустился вниз и, не дойдя до портье, встретил своего нового знакомого.

-- Привет-привет, дружище, -- с улыбкой поприветствовал Данни, -- а ты уже все? Хочешь, зайдем ко мне, познакомимся ближе, у меня как раз сейчас отчет готов, может быть, тебе что-то будет интересно.

-- Что именно?

-- Ну из торговых дел. У меня ведь задача в том и состоит, чтобы разузнать контакты потенциальных дельцов. Дай угадаю, ты учишься на историческом, и тебе дали возможность исследовать прелести этого Египта воочию. Но сам факт того, что ты учишься в университете, а ты учишься, я уверен, дает выходы на потенциальных дельцов из той же Австрии. Разве не так?

-- Не совсем, -- смущенно ответил Ян, -- я сейчас зайду к себе, и мы вместе с Андре к тебе зайдем.

-- Андре - это...

-- Это мой друг, о котором я тебе рассказывал.

-- Ах, да-да, помню-помню. Хорошо, мой номер двести двадцать второй, рядом с лестницей.

Ян зашел к себе в комнату и увидел Андре, передвигающего мебель.

-- Ты чего?

-- Я уверен, что блокнот я принес, не мог же он просто исчезнуть. Что сказал портье?

-- Портье? Ах да, забыл. Мне тут мой новый знакомый встретился, говорит, что не против обсудить с нами торговые дела. Пойдем?

-- Ладно, черт с этим блокнотом, у твоего знакомого должна быть бумага, раз он из этих, в костюмчиках. Как его зовут, кстати?

-- Данни.

-- Данни... Хах, прям как моего дядю. Это знак. Обязательно надо с ним познакомиться.

-- Мы и к портье по пути можем заглянуть, у него номер двести двадцать второй, он должен находиться в другом крыле.

-- А наша комната под номером сто одиннадцать. Ты понимаешь, да, о чем я?

-- Знаки, понимаю.

-- Конечно, знаки! Судьба! Фортуна! Провидение! Дух! Мир нам посылает знаки, неужели ты не понимаешь? Как ты так спокойно ведешь себя, видя наяву движение Неба? Тебе звезды шепчут, а ты уставился в стену. Таких совпадений не бывает. Я не могу прочесть эти знаки, эти посылы, но я их чувствую. Ты тоже чувствуешь, но боишься выглядеть глупо, поддавшись чему-то нерациональному, чему-то, что выше всякого понимания.

Ян лишь улыбнулся и указал в сторону двери:

-- Пойдем, нас ждут.

Друзья направились к Данни, держа свой пусть через портье, который отрицательно покачал головой:

-- К сожалению, сэр, блокнота мы не находили. Все находки наши горничные нумеруют и кладут в этот шкафчик. Увы, вы и сами видите, что здесь его нет.

-- Хорошо, -- сказал Андре, -- если он и найдется, то оставьте себе. Скажите, пожалуйста, где здесь двести двадцать второй номер?

-- Такого номера у нас нет, сэр.

-- Как нет?! -- воскликнул Андре, поворачиваясь к Яну, -- видишь? Видишь? Ха-ха! Вот оно! О, да! Мир, я слышу тебя! Мир, я готов сыграть с тобою в кости!

-- Это какое-то недоразумение, -- ответил Ян портье, -- в этом номере живет молодой человек итальянской внешности, вы сегодня, возможно, могли видеть меня с ним.

-- Увы, сэр, мне этого не представилось сделать.

-- Недоразумение. Это недоразумение... А во втором крыле вашего отеля нет таких номеров?

-- Нет, сэр, весь отель нумеруется, исходя из количества жилых номеров. Таковых у нас - двести: сто номеров располагается с одной стороны, другие сто - с другой.

Друзья вышли во двор отеля. Андре был возбужден, со сверкающими глазами он то и дело, что говорил про знаки, про Провидение, про поток жизни и другие не интересующие Яна вопросы. Яна интересовал лишь один вопрос: зачем Данни так мелко обманул его? Для чего этому человеку пришлось пачкаться ложью перед совсем не знакомым ему человеком? И вообще, кем был этот Данни?

-- Мошенники, -- сказал Ян, -- я думаю, это мошенники, которые хотят обчистить номер. А для чистоты дела проворачивают вот такие игры.

-- О, Ян, друг мой, давай признаем, что это то, о чем я говорил. Нам надо приняться за маршрут, но прежде всего нам надо уяснить значение этого знака свыше. Среди местных здесь водятся колдуньи и разного рода знахарки, пойдем к ним утром? Ну же, друже! Давай! Это же и есть путешествие! Что за путешествие без приключения? На что нам путешествие без приключения?! -- похлопал Андре Яна за плечо.

-- Приветствую вас, друзья, -- послышался голос сзади. Это был Данни.

-- Извините? -- ответил Андре.

-- Вы, стало быть, друг Яна, -- произнес Данни, -- а я как раз ищу вас, -- промолвил он, посмотрев на Яна.

-- Это мы вас искали, -- угрюмо и с подозрением произнес Ян, -- вы говорили о каком-то двести двадцать втором номере, но такого здесь и в помине нет. Это какая-то шутка?

-- Да-да, вы правы, я сказал о двести двадцать втором номере, но не думал, что вы выйдете так рано из своего номера. На самом деле это было сказано нарочно, рядом с нами была горничная, которая убирала пыль со скульптуры, но на самом деле подслушивала наш разговор. Я это заметил по ее взгляду. Понимаете, здешнему персоналу нельзя доверять, поэтому я сказал, что я просто турист. Узнай они, что я занимаюсь торговыми делами, вмиг мои документы будут украдены. Да, возможно, я покажусь вам мнительным, но, уверяю, можно сделаться в стократ хуже, имея дело с большим бизнесом. Пойдемте ко мне, друзья, выпьем и поговорим.

-- Нелогично как-то получается, -- с ухмылкой произнес Андре, -- зачем вам врать о чем-то рядом с этой горничной, если она в любой момент может проследить за вами и узнать ваш номер. А то, что вы делец, она-то уже узнала.

-- Дружище, -- вы правы, -- я вас хочу убить и закопать. Пройдемте в номер, мои ножи хотят поужинать.

-- Вот это уже лучше! -- засмеялся Андре, -- это уже совсем хорошо! -- рассмеялся он во весь голос, -- пройдемте-с.

Номер Данни ничем не отличался от других номеров, кроме багрово светивших ламп и бра, покрытых красными тканями.

-- Это еще что? -- спросил Ян.

-- А это интересно... -- проговорил Андре.

-- Друзья, это мои небольшие шалости, -- ответил Данни, -- прошу мне их простить. Завтра у принца мы увидим и не такое.

-- К сожалению, Данни, мы навряд ли сможем составить вам компанию, -- сказал Ян.

-- Это еще почему? -- окликнул Андре, -- пойдем, конечно, пойдем, тем более если это принц, то и связи у него что надо. Ты что, забыл про просьбу своего отца?

-- Ян, послушай, -- схватил его за руки Данни, -- если тебя что-то тревожит или беспокоит, то говори, я слушаю.

Ян удивился такому поведению со стороны человека, с которым он познакомился только сегодня. Андре, несмотря на свою открытость, также был удивлен этому жесту.

-- Ладно, друзья, давайте о деле. Ян, что за просьбу от отца ты получил? Она касается продаж?

-- Не совсем, -- ответил Ян, -- честно сказать, мне не хотелось бы об этом и вовсе говорить. У меня болит голова. Пожалуй, мы пойдем.

-- Хорошо, -- сказал Данни, -- но если передумаете, то завтра в семь встречаемся у входа в отель. Впрочем, я сам за вами зайду.

Друзья ничего не сказали. Вид у Яна был усталым. Андре увидел это состояние и не стал ничего говорить. Попросив прощения у хозяина номера, они пошли к себе. Ночь была долгой.

-- Послушай, -- шепотом сказал Андре, -- спишь? Ты спишь?

-- Нет.

-- Я вижу, что тебе стало плохо, ты поменялся в лице очень быстро. Что случилось?

-- Давай завтра.

-- Хорошо, давай завтра. Но в чем проблема сказать об этом сейчас?

-- Завтра все скажу.

-- Хорошо. Я это... Если тебе лучше не станет, я отправлюсь к местным, ну в тот квартал, о котором я говорил, и куплю тебе лекарство у местных знахарей.

-- Обязательно.

-- Вот и славно. Спокойной ночи.

-- Спокойной.

VII

-- Пст, -- прошептал Андре утром, пробудившись ото сна.

-- М? Что?

-- Проснулся?

-- Как видишь.

-- Чувствуешь ты себя вроде хорошо. Предлагаю, пока это утренние часы, прогуляться по местным кафешкам европейского квартала и заодно составить план.

-- Добро.

Было девять или десять утра, приятели уже сидели в кофейне, любуясь вокруг себя фонтаном и цветами.

-- Да... -- протянул Данни, -- как будто из Европы никуда и не уходили. Ну ничего-ничего, скоро все будет. Сегодня вечером мне приснился Данни с красным ножом в руках. Что это могло бы значить?

-- Я тебя прошу, Андре, давай ты перестанешь говорить об этих знаках и прочих нелеп... странностях. Ты говоришь мне о моей нерешительности и трусости, но что это, если не трусость - сидеть и гадать на небо при каждом удобном случае, когда на деле лишь мы, друг мой, лишь мы в ответе за свои действия и события, с нами происходящими. Нет никакого скрытого смысла в том, чтобы увидеть сон с человеком, держащего красные ножи. Я вот видел аиста со сломанным клювом на днях. Дай-ка угадаю, что бы это могло значить? Мне сломают нос! О нет, меня убьют! Я прав?

-- Ты насмехаешься над моими убеждениями и моими чувствами. Что ж, мне не в первой слышать такое от нечужих мне людей. Я привык быть обсмеянным в тех краях, куда позабыла дорогу госпожа Правда. Твои глаза, глаза моих знакомых видят во мне человека, поедающего суп ножом. Я не виню тебя, Ян, я лишь хотел чуть большего чутья у того, кто мне близок. По поведению ты далек от меня, но твоя кровь ко мне ближе, чем у всех остальных. В тебе есть что-то, что притягивает меня к потоку жизни, возможно, ты некий проводник в потусторонний мир. И Данни это в тебе тоже увидел. Ведь сам подумай, зачем ему так тебя молить пойти куда-то, к какому-то там принцу. Да дело не в этом. Выйди из оков логики, посмотри на мир глазами звезд. Проснись, друг! Раскрой шире глаза!

-- Извини, я уже не могу слышать эту откровенную бессмыслицу, Андре. Я говорю так резко лишь потому, что ты мне близок. Был бы ты чужим, я бы улыбнулся и похвалил тебя за пронзительность. Но ты несешь откровенную чушь, я уже не знаю, каким образом до тебя достучаться!

-- Достучись до себя! Открой в себя ты дверь! Ты не видишь очевидного, ты заменил свои мысли каким-то инвалидным свойством - всегда придерживаться логики. Но логика - это не все. Логика - это ничто! Смотри же в оба! Неужели ты не видишь, что мир преклоняет колено перед искусством и нежностью женщин? Не потому ли, что в этом нет никакого разума?

-- Утренние часы не пристало окроплять долгими разговорами. Мы еще план маршрута не составили.

-- План я уже построил. Все просто: из Александрии отправляемся в Каир, оттуда в Гизу, а из Гизы, пройдя снова Каир, направимся в Порт-Саид. Есть железные дороги, но я бы предпочел пройти один из маршрутов караваном. Выдвигаемся в ближайшие дни, с точной датой определимся после вечера, на который позвал Данни.

-- Я не хочу идти, он не вызывает доверия.

-- Чего ты сторонишься? Если боишься за вещи, то не проблема, дам отдельную плату портье, он позаботится с двойным усердием об их сохранности.

-- Предчувствие у меня не то.

-- А вот это уже лучше. Наконец, ты заговорил не умом, а чувством, -- смеясь, сказал Андре и похлопал по плечу Яна.

Друзья позавтракали и пошли к городской ратуше, чтобы узнать нахождение местных центров торговли и производства. Узнав примерное расположение главных фабрик и рынков, они направились обратно в отель. Приближался жар дня.

-- Как любезно со стороны портье, что он подарил блокнот за счет заведения, -- заметил Андре.

-- Это да, чего не сделаешь ради чаевых.

-- Ты зациклен на деньгах, поэтому-то тебе и кажется, что все вертятся вокруг денег. Это не так.

-- Слишком душно, чтобы заводить какие-то разговоры.

-- Вот и правильно. Я как раз хотел дать послушать тебе одну мысль... Сейчас напишу ее, ты сам прочтешь, -- сказал Андре, раскрыв блокнот, -- так... так... вот! Нет, не то. Звучит пошловато. Сейчас перефразирую и перепишу. Сейчас-сейчас... Так... Черт! Вот почему всегда так: выразишь мысль, а она на глупость какую-то походит, хотя в голове очень красиво звучала.

-- Дай почитаю, -- Ян взял в руки блокнот, -- недурно. У тебя красивый слог.

-- Я обязательно напишу книгу, как вернемся в Вену.

-- Это хорошо, что ты находишь в этом удовольствие.

-- Да, -- протянул Андре, -- а ты не находишь в этом свое удовольствие? Твое молчание выдает в тебе поэта.

-- Пока не время об этом думать, Андре. Знаешь, пока мы молоды, нам нужно... нет, нам просто необходимо заняться земными делами, работой и женитьбой, пока нам не стукнуло лет сорок. А потом можно пожить и для себя, подумать о деле для души. Знаешь, Анд, мы ведь не одни в этом мире, у каждого из нас есть обязанность перед родителями, окружением, перед женой и детьми, и хорошо бы эти обязанности выполнять.

-- Обязанности-шмобязанности. А ты жить когда думаешь? Пред тобой раскинулась молодость, солнце, свет, небо, облака молодых лет. Ты их тратишь на какую-то рутинную безделушку, чтобы что? Чего этими обязанностями ты добьешься? Разве у нас не одно обязательство перед родными - быть счастливыми?

-- Легко об этом говорить, когда у тебя семья в достатке, и когда этого достатка хватит на пять поколений вперед. У людей есть земные заботы: устроить ребенка в школу, дать ему все необходимое, обеспечить родителей достойной жизнью в старости. Все это требует денег, и будь ты сто раз счастлив, счастье это не прокормит и не оденет твоих близких.

-- Мне тебя не понять.

-- А откуда ж тебе меня понять, Анд? Сытый голодного разве поймет?

-- Перестань ты! Прекрати так прибедняться! Да разве голодный путешествует по Египту? Да разве голодный ждет приглашения от лучшего университета страны?

-- Это было сказано образно.

-- В образе тоже должна быть правда!

-- Анд, послушай, все мои достижения - не мои достижения. Это заслуги отца, его знакомств, стечения обстоятельств. Да разве взяли бы меня в университет, если бы я не обучался у учителей, нанятых отцом в долги? Я - не я, и мои заслуги - это не такие уж и мои заслуги. В моем случае лучшей благодарностью будет то, что я приумножу все труды, вложенные отцом в меня. А мать? Она ведь не развелась с отцом из-за нас, детей. Думаешь, она не смогла бы найти себя в этой жизни одна, без мужа? Я им обязан. И благодарность - есть лучшая обязанность.

-- И эта благодарность стоит твоей жизни?

-- Даже больше. Благодарность к родителям сродни благодарности Богу: Его ты благодаришь за солнце над головой и отсутствие войны, а их - за ясный ум и добрые нравы.

-- Я не думаю так. Я думаю, каждый должен делать то, что заложено ему свыше. И по поводу Бога... давно ты стал верующим?

-- Это было образно, ты ведь знаешь мое отношение к религиям и прочим историческим явлениям.

-- А я тебе не про религию, я тебе про веру. Ты веришь?

-- Во что верить? Верить можно только в себя, все остальное - забавы шарлатанов, власть имущих и трусов.

-- Нет, мой друг, ты путаешь с религией. Вера - она как раз и происходит из благодарности ко всему, что тебя окружает.

-- В этом смысле я, может, и верующий. В старости подумаю над этим вопросом, если не забуду.

-- Вот видишь, ты второй раз за день говоришь о чем-то нелогичном, иррациональном. Растешь на глазах, -- засмеялся Андре, -- предлагаю тебе продолжить в том же духе. В конце концов, чего ты боишься?

-- Я не боюсь.

-- Вот и славно, -- улыбнулся Андре, -- очень славно. Предлагаю не глупить и вздремнуть. Нас ждет интересный вечер.

-- Я буду внизу, Андре.

Ян направился вниз в надежде встретить Данни. Со вчерашнего дня из его головы не выходило то упорство, с каким новый знакомый вел беседу с ним. "Что это было? -- спрашивал он себя, -- с какой стати так набрасываться на малознакомого человека? И что это была за глупость с номером?".

-- Сэр! - окликнул портье Яна, -- меня попросили передать это письмо вам.

Ян подошел к стойке портье и увидел письмо в коричневатом конверте: "Прошу прощения за вчерашний вечер. Адрес принца - А.-М., дом три. Приходите в восемь. Оденьтесь в черное, голову обвяжите красной тканью. Ваш друг, Данни".

-- Будто знал, -- ухмыльнулся Ян.

-- Прошу прощения? -- обратился портье.

-- Это я так... Не подскажите, что за местечко А.-М.?

-- Это рядом с рынком одежды, базар точнее, как называют это местные. У нас есть услуга сопровождения, вам на сегодня?

-- Нет, спасибо, это я так, из любопытства спросил.

-- В любое время к вашим услугам, сэр.

Ян направился к себе и улегся на свою кровать: "Что ж, по крайней мере будет что вспомнить", -- с этими мыслями он задремал.

Прошло четыре часа, Андре проснулся и, не вставая с постели, начал записывать что-то в блокнот. Прошел еще час, Ян по-прежнему спал, поэтому он решил прогуляться во дворе отеля, обдумывая и разбирая все знаки, которые, как ему казалось, посылает судьба. "Значит, -- думал он, -- если Данни и придумал эту историю с номером двести двадцать два, то, -- пришел он к выводу, -- это все равно к чему-то и приводит. Почему именно это число? Это однозначно знак. Этот человек что-то значит в нашей судьбе". С этими мыслями Андре вернулся в отель и поднялся к себе в номер. Ян уже успел встать.

-- Андре, нам надо быть в восемь на вечере.

-- А разве не Данни придет за нами?

-- Нет, он оставил письмо у портье. Еще он нас просит приодеться в черное с красной повязкой на голове.

-- Здесь тоже играют в маскарады, кто бы мог подумать. Хорошо, идем на рынок, он здесь поблизости, там этих одеяний полно.

Друзья пошли на рынок, купили одежды и начали искать путь к адресу принца.

-- Я думаю, -- сказал Андре, -- можно вернуться в отель и попросить у портье сопровождающего. Правда, мы опоздаем, но это оправданнее, чем просто бегать по переулкам и не знать, куда мы держим путь.

-- Нет, я думаю, что мы недалеко. Сейчас спросим.

-- У кого ты спросишь? Кто знает английский на базаре?

-- Базар - это торговля, а для торговли нужно уметь разговаривать на всех языках.

-- Здесь есть указатель, смотри: А.-М.

Пройдя метров двести, приятели оказались в ухоженном саду, через который шел путь к красной двери.

-- Нам, видно, туда, -- показал Андре.

-- Да, это дом номер три. Как думаешь, одевать этот тюрбан с красной повязкой?

-- Да, конечно.

VIII

Друзья зашли в дверь, после которой открывался вид на дворец, всюду заставленный огненными факелами и фонарями. Люди, находящиеся здесь, также были в черных одеяниях и с красной тканью на голове.

-- Друзья! -- это был Данни, -- друзья, как хорошо, что вы здесь. Идемте внутрь.

Внутри дворца было красиво: песчаные колонны были окутаны в шелка, большие деревянные люстры придавали всему этому залу вид сонной красоты.

-- Как здесь красиво, -- сказал Андре, -- а где сам принц? И в честь чего вечер?

-- Принц скоро улетает учиться в Америку, вот и решил на память устроить такой праздник. Как только он будет, я вас с ним познакомлю.

Друзья были удивлены тому, что людей было не так много, как они думали: человек двадцать или двадцать пять, не больше.

-- Интересно, -- прошептал Андре, -- каким образом мы удостоились попасть на вечер к принцу, -- посмотри на здешний бомонд, да это же дети местных царьков, посмотри на серьги той девушки. Интересно, зачем ей столько золота, выглядит довольно вульгарно.

-- Андре, -- сказал Ян в ответ, -- посмотри, -- взглядом Ян указал в сторону колонны. Там стояла молодая девушка с факелом, заметно отличавшаяся от местных гостей. -- Интересно, -- сказал Ян, -- она хозяйка вечера или как? Почему она в красном? И стан. Посмотри на ее стан.

-- Думаю, что да, она невеста принца.

-- Что? -- вопросил Ян.

-- Я лишь предположил. А вот и сам принц, кажется.

В зал вошел стройный молодой человек лет тридцати пяти, взгляд его был направлен в сторону той самой девушки и не отрывался от нее. Поодаль принца шел Данни.

-- А это мои друзья из Австрии, -- сказал Данни, улыбаясь принцу.

-- Рад вас здесь видеть, -- сказал принц. -- Меня зовут, -- продолжал он на английском с арабским акцентом, -- Аль Гади. Прошу вас чувствовать себя как дома. На заднем дворе дома есть бассейн, а в соседней гостиной кальянная комната. Мы с моим другом Данни думаем обсудить кое-какие нюансы торговли между нашими странами, если вам интересно, можете присоединиться. Компанию вам также могут составить танцовщицы. Эда! -- позвал он даму в красном.

Принц изъяснился с танцовщицей на арабском, а потому друзья ничего не поняли. Оба они заметили, что строгое до этого выражение лица Эды стало вмиг доброжелательным, ласковым. Взгляд ее был направлен на Яна.

-- Эда, вы говорите по-английски? -- спросил Андре.

Эда только молчала и ласково смотрела на гостей.

-- Видно, не понимает. Какая дама, Ян! Какая дама! Давай выйдем с нею в сад, нужно найти человека, владеющего арабским, нельзя молчать с такой красавицей.

Ян что-то хотел сказать Андре, но тот уже направился в сторону сада. Андре спросил официанта, нет ли среди прислуги дворца тех, кто владел бы арабским и английским. Официант поклонился, ушел и через минуту вернулся с хромым мальчишкой лет пятнадцати. Как оказалось, он владел английским.

-- Да, сэр? Я обучаюсь грамоте на деньги принца Аль Гади, дай Аллах ему долгих лет жизни, поэтому могу вам помочь. Что вы хотели узнать? Я к вашим услугам.

-- Мальчик, как тебя зовут? -- спросил Ян.

-- Омар. Я слуга принца Аль Гади, дай Аллах ему долгих лет жизни, знаю английский и помогаю здешним гостям в их просьбах. Вы хотели алкоголя?

-- Нет...

-- Омар, -- окликнула Эда мальчишку и сказала что-то на арабском. Омар повернулся и обратился к друзьям:

-- Вы хотели посмотреть на танец Эды? Здесь нельзя, пройдемте за мной, я покажу вам место. Сразу скажу, Эда мне... как сестра, мы даже с ней иногда занимаемся английским.

-- Значит, она понимает английский?

-- Совсем немного понимает, но говорить - не говорит. Вот здесь комната, заходите. Эда сейчас придет. Я буду в комнате рядом с дверью, уж таковы у нас правила.

-- Да-да, конечно, -- сказал Ян, -- мы просто путешественники, мы ничего такого и не думали, -- смущенно и где-то даже виновато сказал Ян.

-- Если принц Аль Гади, дай Аллах ему долгих лет жизни, пригласил вас к себе во дворец отдыха, значит, вы не просто путешественники, -- заметил Омар, -- а непростые люди всегда позволяют себе чуть больше, чем мы, простые люди.

Друзья уселись на восточных диванах. Ян был немного взволнован. Вся комната напоминала ему те виды, что он рисовал себе когда-то в детстве, слыша из уст матери истории из сказки "Тысяча и одна ночь".

-- Расслабься, друг, -- сказал Андре, -- это и есть Восток. Внимай его закатам, -- с улыбкой произнес он.

Занавеска приоткрылась и в комнату вошла Эда. Пройдя к двум гостям, она замедлила шаг и начала свой танец. Из музыки был лишь арабский барабан, хотя самого барабанщика друзья не видели. Минута за минутой, и танец ее стал походить на игру в огне. Ее глаза и движение ног были спокойны, неторопливы, они не кричали, а только лишь играли, щекотали воображение, ласкали, но не стреляли. Ян замер. Все это ему казалось сном, рассудок его внезапно начал кричать, и он бросился к двери.

-- Куда ты?! -- закричал Андре.

Выйдя на улицу, Ян начал тяжело дышать, позади него бежал Омар, а чуть поодаль Андре.

-- Сэр, что с вами? Вы отравились? Сейчас я буду здесь, постойте, -- Омар побежал во дворец, при этом сказал официанту что-то на арабском. Официант подошел к Яну и начал ждать. Сюда же пришел и Андре:

-- Дружище, что с тобой? Что это значит?

-- Ничего, Андре, давай вернемся в отель.

-- Э, друг мой, ты чего это, вечер только начинается. Тебе так танцовщица голову вскружила, что ты ничего уже не соображаешь? Вставай, пойдем обратно.

-- Нет, Андре, я не могу, это был какой-то ужас. Мне стало так плохо, глядя на ее танец, будто сам дьявол шептал о смерти. Никогда, Андре. Возвращаемся в отель, а завтра выезжаем в Каир, с меня довольно.

-- Друже-друже, ты чего? Данни нас позвал, а мы вот так бесцеремонно уйдем что ли? А принц? Что он скажет?

-- Давно ли тебе стало важно, что скажут люди?

-- Давно, когда дело касается моей правды. Сейчас мальчишка принесет тебе попить, ты придешь в себя. А вот и он.

-- Омар! - послышался голос со стороны комнаты с танцовщицей. Это была Эда, продолжившая с ним разговор на арабском.

Омар подошел к гостям:

-- Эда говорит, что не хотела навредить вам, гостям. Может, она исполнит танец еще раз? Нельзя так огорчать гостей принца Аль Гади, дай Аллах ему долгих лет жизни. Мы просим прощения у вас.

Ян попросил Омара сказать, где находятся Данни и принц, на что Омар ответил, что они в закрытой комнате дворца и доступа к ним нет. Тогда Андре улыбнулся и ударил Яна по плечу:

-- Вставай, глупый, все веселье мне испортил. Дождемся их во дворце.

Друзья направились во дворец, а вместе с ними и Эда, успевшая за время их разговора сменить наряд на тот же, что был в начале вечера.

-- А она куда? -- спросил Ян.

-- Сэр, она сказала, что сегодня приставлена к вам как к уважаемым гостям. Большего она знать не может, -- добавил Омар.

-- Какая-то глупость получается. Хорошо, Омар, веди нас в зал к столикам.

У столиков Ян почувствовал себя легче, так как здесь были и другие гости, каждый за своим столом.

-- Омар, спроси у нее, где она так научилась танцевать?

-- Сэр, это ведь личные вопросы, она, конечно, ответит на все, но ее дело - танцевать и радовать гостей.

-- И все же спроси.

Тут Андре перебил их диалог и обратился к Яну:

-- Ян, прости меня, вижу, что компания Эды и нашего маленького друга Омара тебя вполне устраивает, я пока что пойду к танцовщицам, которые стоят у колонны. Омар, это ведь танцовщицы?

-- Да, сэр, -- сказал Омар, -- я сейчас вернусь, сэр, -- обратился он к Яну и двинулся в сторону танцовщиц вместе с Андре.

Ян и Эда, эта молодая девушка с чистым взглядом, несколько минут назад заставившая его тлеть в огне своих страстей, снова обрела строгий вид, немного холодный и отчужденный.

-- Эда, -- обратился к ней Ян, -- Эда, вы же понимаете английский, ответьте мне, кто этот Данни? Что это за вечер?

На эти слова Эда не ответила ничего, лишь пару раз оглянулась в сторону гостей.

-- Эда, кто вы сами? Я вас знаю? Меня изнутри ломало таким льдом при виде вашего танца, Эда, ответьте, откуда я могу вас знать?

Она ничего не отвечала, лишь улыбнулась, притронувшись к его волосам.

-- Сэр, -- пришел Омар, -- господин Андре проведет время с танцовщицами в кальянной комнате, он на этом настоял. Если вам захочется присоединиться к нему, прошу вас об этом мне сказать.

Сразу после этих слов Эда сказала Омару что-то на арабском, Омар изменился во взгляде и обратился к гостю:

-- Сэр, что вы ей предлагали? Сэр, я же сказал, она мне как сестра. Видите, я хромаю? Как-то к нашей Эде лез один богач из Аравии, я его убил. Клянусь Аллахом, я его убил. Моего отца повесили его охранители, а мне готовили четвертование, тогда и сломали ногу. Благо, наш принц Аль Гади, дай Аллах ему долгих лет жизни, спас нас и разрешил мне с Эдой поселиться при его дворе. Эду он любил, он ее желал, но она сказала мне, что против. Раз она против, то и я против, это я и сказал нашему принцу Аль Гади, дай Аллах ему долгих лет жизни. Он улыбнулся и больше ничего не сказал. А Эда как танцевала, таки продолжила танцевать. В танце она живет. Но танец - это только танец, понимаете, сэр? Я никому не дам ее в обиду.

-- Омар, -- взял Ян за руку Омара, -- Омар, послушай, я сказал тогда, говорю и сейчас, ничего такого я не имел ввиду. Но Эда, ее взгляд, улыбка, выражение лица - все мне напоминает отдаленно какого-то человека, будто я знал ее всегда, понимаешь?

-- Сэр, я не так хорошо образован, чтобы понимать глубоко подобные мысли, но о родственных душах я знаю. Все мы знаем. У нас в Александрии есть знахари и колдуньи, которые и не такое знают. Но к ним идти - грех.

-- Какой же это грех? В чем же грех?

-- Не знаю, сэр, так уж велено в нашей религии, что нельзя обращаться к потусторонним силам.

-- А это интересно, Омар. Значит, потусторонние силы ваша религия признает, а обращаться к ним, заглядывать она вам запрещает?

-- Именно так, сэр. Ведь есть же сглаз, да только защититься от него ничем нельзя, кроме как нашим Писанием. И так во всем. Нет мощи ни у кого, кроме Него, -- сказал Омар, указывая на небо.

-- Это, друг мой, мы далеко зайдем, а за размышления на этот счет меня и головы могут лишить.

-- Пока вы в доме принца Аль Гади, дай Аллах ему долгих лет жизни, вы в безопасности. Его гости - его короли. Он, дай Аллах ему долгих лет жизни, уважаем всеми людьми в Египте, потому что помогает обездоленным не деньгами, то есть грязью наших рук, а знаниями и ремеслом. Он, дай Аллах ему долгих лет жизни, построил по всему Египту десятки школ, чтобы люди просвещались. Он, дай Аллах ему долгих лет жизни, очень мудрый, несмотря на молодой возраст. Сколько сделано им, чтобы нашу страну, наш народ и нашу религию считали возвышенными! Для него отношение к его стране - это отношение к нему.

-- Могу ли я с ним поговорить наедине?

-- Это, -- сказал Омар, -- возможно, как только он выйдет из переговорной. Там он ведет свои разговоры со всеми, кто как-то может помочь его стране и народу. Он не король и даже не сын короля, но я думаю, там, -- указал Омар наверх, -- за всё всем воздастся. Вы так не считаете?

-- Омар, я думаю, каждый волен верить в то, во что он хочет. А большего я, -- улыбнулся Ян, -- сказать не смею. Я слышал, что здесь есть алкоголь?

-- Да, сэр, принц уважает образ жизни европейцев, поэтому у нас всегда есть алкоголь. Вы бы хотели выпить?

-- Если можно. Чувство усталости меня одолело.

-- Это всегда бывает, когда много беседуешь. Прошу прощения за мои разговоры, я всего лишь прислуга, а слов от меня исходит больше, чем от гостей. Мне просто интересно общаться с европейцами.

-- И что же интересного?

-- Прошу простить меня, сэр, но вы все немного ребячливые. Вот я, еще раз прошу простить меня за назойливость и бестактность...

-- Хватит уже извиняться. Что за разговор, если за него нужно извиняться? Говори.

-- Я вас понял, сэр, так вот, прош... кхм, так вот, я первый раз вижу, чтобы мужчина так убегал при виде женщины. А ведь женщина - это только малый дьявол. Дьявол побольше таится здесь, -- указал он на свое сердце. -- И вы, европейцы, с этим дьяволом больше всех и ведете борьбу, а про малого забываете. Ваши женщины уже и забыли, что они женщины. Ваши женщины уже и забыли, что они все немного от дьявола. А когда малый дьявол не укрощен, как же можно победить большого?

-- Сколько тебе лет, Омар?

-- Шестнадцать.

-- Тебе шестнадцать лет, Омар, ты очень смышленый и умный, но, дружище... Не время мне тебе сейчас об этом говорить, но чуть позже ты и сам поймешь, что в мире есть вещи более важнее, нежели игры и забавы с женщинами.

-- Я и сейчас об этом знаю, сэр: наука и прогресс. Я читаю европейские книги, что-то я уже знаю.

-- Если бы только наука и прогресс, -- ухмыльнулся Ян.

-- Я сейчас вернусь к вам, только вот скажу официанту принести вам алкоголя. Вам какой?

-- Любой. Но чтобы не забыться, а чуть взбодриться.

-- Понял вас. Сейчас я буду...

Омар ушел. Ян уже не старался заговорить с Эдой, он лишь скучно смотрел направо и налево, изредка кидая взгляд в ее сторону. Вдруг он вспомнил об Андре: "Вот же... оставил меня".

Омар вернулся с бокалом полным алкоголя и бутылкой в руке.

-- Вот, сэр, прошу.

Ян с недоверием посмотрел на бокал и все же выпил содержимое.

-- Сэр, я буду здесь, неподалеку, в случае чего зовите.

Ян снова остался наедине с Эдой. Два бокала спустя, он предложил Эде оставить его с самим собой. Но по какой-то причине она осталась сидеть с ним. "Ладно, -- подумал он, -- будешь моей путеводной звездой: куда я - туда и ты".

-- Ты знаешь, -- обращался Ян к Эде, устремив взор вдаль, -- а мне кажется, ты меня очень даже понимаешь. Если и не по словам, то по глазам. И вообще, мне нравится, когда говорят без слов. Очень хорошо, что ты молчишь. Что может быть лучше молчащей прелестной дамы? Эда, сейчас уже ночь, ты знаешь, а ночь ведь всегда ближе к правде. Хочешь, я посвящу тебе строки? Я ведь поэт. Дрянной правда, но поэт. Вот послушай...

Посмотри в мои глаза, загляни в мой дом,

Согревай лучами ты...

-- Нет, дрянь какая-то выходит. Сейчас-сейчас. Подожди. Мне нужно немного забыть себя, чтобы прикоснуться к стихам. Сейчас-сейчас... Разреши, я посмотрю на твои пальцы. Какие у тебя красивые пальцы. Такими пальцами и в ад ведь можно затащить. Какая ты белоснежная, откуда ты такая белоснежная среди пустынь взялась? Очень интересно. Омар! -- окликнул Ян Омара, видя его в метрах десяти от себя.

-- Да, сэр. Вы звали?

-- Да, Омар. Откуда эта славная девушка? Хотя бы это скажи мне. С каких она краев?

-- Я точно и не знаю, знаю только, что она попала к нам, когда я был совсем ребенком. Только и знаю, что она с гор Казказа...

-- Кавказа?

-- Да-да, как-то так их называют. Родителей ее убили, а племя ее бежало к османам. Вот там и то ли выкупили, то ли отдали кому-то, этого я не знаю.

-- Спасибо, Омар. Я ведь очень любил географию в нашем училище, горы Кавказа - это совсем недалеко от Египта. Вот смотри, -- рисуя мысленно карту, Ян показывал в воздухе, -- тут Египет, тут Палестина, вот тут османы, теперь они называют себя турками, а вот тут... так... сейчас вспомню... ах, да, тут земли Грузии, а здесь каджары... или... черт, совсем забыл, видимо, алкоголь делает свое. Быть может, она грузинка? Хотя с какой стати грузинам убегать к османам? Скорее всего она черкешенка. А черкесы, чтоб ты знал, - самый мужественный народ на Кавказе. Его почти полностью истребили, понимаешь? Да, скорее всего она черкешенка. Ты знаешь, я очень люблю географию, мне кажется, зная географию, можно найти язык с любым человеком. Вот посмотри, я общаюсь с незнакомцем из, допустим, Испании, и... К чему это я? Ах да, слушай, допустим, человек из Испании, и он, как это полагается испанцу, на меня смотрит обычными испанскими глазами. А вот скажи я ему, что наслышан о таких городах, как Кордова, Бильбао или Гранада, так ведь он сразу признает во мне брата, родную душу... Понимаешь?

-- Да, сэр, этот навык хорошо бы иметь в торговых делах.

-- Ради наживы брататься с незнакомцами? Уж лучше застрели меня прямо здесь, под ножками этой танцовщицы.

-- Сэр, вас, кажется, быстро взял алкоголь, если хотите...

-- Не хочу. Хочу сидеть здесь, пить это вино, или что ты мне тут принес, и наслаждаться обществом этой дамы. Таково мое желание. Если ты не против, оставь нас тут, мы посидим и посекретничаем.

Омар ушел, не дождавшись последних слов Яна, тем самым показав свое недовольство тоном общения гостя. Возможно, он и привык к неприличию и высокомерию гостей, но слышать грубость от человека, минуту назад считавшего его равным, было для него на грани унижения, оскорбления.

-- Вот так вот, Эда, значит, ты из черкесских кровей будешь? Не признал кавказскую царицу, виноват. Я ведь стихи тебе посвящал... Так вот... А какие там города есть? Или там одни горы да море? Ну же, скажи что-нибудь.

Девушка задумчиво смотрела на гостя, разгадывая в его глазах попытку заполнить тянущийся вечер хоть чем-то. Иногда она улыбалась, иногда кивала, изредка проводила рукой по волосам Яна.

-- Вот оно, слушай:

Каких ты... Каких ты...

Каких ты будешь скал царица?

Ты моих царица скал.

Кто в твоих глазах томится?

Я томлюсь в твоих глазах.

Чьих ты будешь дочь? Эдема?

Ты моих небес дитя.

Долго ль буду пьян я, Эда?

Долго буду.

Горю.

Твой Ян.

-- Да, я мог бы и лучше, но ты ведь понимаешь, это все без листа. Тут не перечеркнешь и не исправишь. Что сказано - то сказано. Ладно, ты все равно ничего не понимаешь.

Эда улыбнулась.

-- Или понимаешь? Кто тебя поймет? Ты понимаешь или нет, ответь мне, Эда.

Эда погладила по голове Яна:

-- Я слышу. Это стихи.

-- Да-да! Именно! Стихи! Как ты поняла? По рифме? Говори, Эда, твой голос слаще всех звуков на этом свете, скажи что-нибудь.

Эда не переставала томно улыбаться и показала движением рук на себя, начав изъясняться жестами.

-- Танец? Ты хочешь танцевать для меня? Нет, не нужно. Понимаешь, ты здесь сидишь, ты смотришь на меня, и все в тебе человеческое. Мне радостно, когда ты смотришь на меня, -- продолжал Ян, жестами попутно пытаясь объяснить сказанное, -- мне радостно, что ты поняла о стихе, но там, в той комнате, где ты танцевала, ты предстала не такой притягательной. Вернее, так: ты была притягательна, но была по-злому притягательна. Ты была как огонь, на который слетаются мотыльки и тут же умирают. Нет в тебе доброго, взгляд у тебя сейчас сияет, но это взгляд здесь, среди людей, за столом. Но там... Там был не взгляд, а выстрел. Я не хочу умирать, понимаешь? Боже, какую глупость я говорю, не дай бог, если я такое вымолвлю рядом с Андре. Ты понимаешь, Эда? -- взял он ее за руку. -- Мне так тебя не хватало. Где ты была все эти годы, Эда? Где я был? Этот Восток, будь он проклят, опьянил меня. И ты меня опьянила, Эда.

Эда продолжала улыбаться и смотреть на гостя.

-- Вот ты улыбаешься, а уж и жизни без тебя я не представляю. Я пьян, это все вино, но ведь зачем-то же сказано, что правда в вине? Эда, твои глаза, шея, твои ноги - ты Богом послана на землю, чтобы мы поверили в него? О, Эда, -- продолжал он, схватив ее за руки, -- как так вышло, Эда, как? Давай будем вместе? Что надо сделать? Выкупить? У кого? Скажи мне, я все продам, я все отдам, лишь бы ты была моей, Эда, ты мой жасмин, ты моя книга откровения, будь моей, прошу тебя, -- говорил он, прижимаясь головой к ее коленям. -- А ты знаешь... Ну и молчи, больше и слова не скажу. Но я так не могу... Я впервые увидел ту, что может посмотреть мне в глаза и раскрыть меня, мою зимнюю душу, Эда. Меня никто так еще в жизни не понимал, как ты. Не хочешь в Австрию? Хорошо, к черту Австрию и всех ее прославленных воинов, я буду здесь. Я останусь здесь. Хочешь? К черту мою будущее с моим прошлым и к черту всех тех, кто к нему причастен, Эда, будь моей, будь моею, Эда...

Танцовщица продолжала молчать и улыбаться, попутно поглаживая голову Яна, который пригнулся к ее коленям.

-- Станцуй мне! Станцуй мне, Эда. Пусть я умру, пусть меня поглотит твой дьявол, пусть ты сама и будешь дьяволом, я готов, клянусь тебе небесами, я готов. Я лишь то и дело ждал, чтобы какая-то невидимая рука рока уткнула меня в пол. Я на полу. Нет, не на полу. Я хочу быть в гробу, в самой преисподней. Ведь Андре был прав, -- продолжал он, -- я то и дело жил, чтобы быть в плену каких-то обязанностей, каких-то условностей, которые якобы так нужны были мне. Ничего! Ничего мне не нужно - ты нужна только. Ты моя звезда и мой раввин, моя церковь и мой бог, будь благословен тот день, когда я встретил тебя, увидел свой смысл жизни! Все в тебе, моя Эда! На что мне жизнь без этих глаз? Веди меня, мой дьявол, веди на вещий сон.

Он спешно взял за руку танцовщицу и направился с нею в комнату, где она танцевала до этого для друзей. За ними шел Омар вместе с официантом. Зайдя в комнату, он приказным тоном сказал Омару и всем другим не входить.

-- Музыкант там, внутри. Если я ее трону, он даст об этом знать. Не беспокойте нас... -- протяженно сказал Ян.

-- Сэр, даже Андре? -- заикнулся Омар.

-- Особенного его.

Зайдя внутрь, он уселся на то место, где сегодня сидел Андре, по середине. Комната была темнее прошлого раза.

-- Ну же, дьявол мой! Где твои очи!?

Спустя минуту из стены выглянул силуэт танцовщицы. Как и в первый раз, она медленным шагом приблизилась к гостю, затем так же медленно начала свой танец. Ян был пьян, но пьянство это было из тех, что дарит смелость, что дарит чувство бесконечности себя. Эда танцевала все таким же ритмом, что и в первый раз, хотя музыканта и не было слышно. Волосы, ее талия и груди - все это страшным боем впивалось в Яна. Ее взгляд, особняком гулявший от танца тела, будто приковали его, а свисающие с ее наряда монетки, предательски шумели, вводя его в транс и не давая опомниться, понять, что с ним сталось. Так и продолжалось до тех пор, пока одна из ее ног не коснулась его руки.

-- Бери, -- послышалось ему.

Он взял ее за ногу, схватив ее за бедра, и так быстро же он схватил за шею. "Услышат", -- подумал он, и быстрой хваткой заткнул ей рот красной парчой, свисавшей у него с головы.

Внезапно он почувствовал ужасную боль с правой стороны груди. Сильная боль заставила его отступить от Эды. То был удар. Удар арабским клинком. Так сильно пронзила его боль, что разум пробудился. Упав, он повернулся и увидел Омара. Омар ударил второй раз.

-- Получай, гяур! Получай!

И третий. И четвертый. Раз за разом удар клинка наглухо отбивал тот крик, который рвался из него. Эда с ужасом посмотрела на Омара.

-- Что ты наделал? -- сказала она ему на своем, -- что ты наделал, Омар! Тебя ведь повесят!

-- Молчи! -- закричал он.

-- Омар, зачем ты это сделал? Что с нами сделает принц?

-- Молчи! Молчи, дурная! Бери у этого деньги, сейчас нам надо бежать, Эда, клянусь, нам надо бежать. Я тебя люблю, Эда, мы убежим и начнем новую жизнь.

-- Куда бежать? Ты что?

-- Бежать! Я знаю язык, Эда, переплывем в Европу и оттуда в Америку. Я сейчас... жди меня тут.

Омар вышел к официанту и сказал, что гостю стало плохо и что срочно нужны лекарства, которые находятся в подвале. Официанта по дороге встретил Андре, который все никак не мог найти друга. Прислуга показала ему дорогу в дом танца. В то же время Омар спрятал тело в комнате, завалив его за диваны, и начал убеждать Эду пойти с ним.

-- Нет, Омар, нас найдут и повесят как дворовых собак, пусть лучше здесь, от рук хозяина.

-- Не говори глупостей! Я обыскал и не нашел у него денег. Ты их взяла?

-- Нет.

-- Черт с этими деньгами, Эда! Бежим! Бежим, прошу тебя!

-- Омар, я не могу, -- сказала она, отходя от Омара, -- прости.

-- Что здесь произошло?! -- закричал Андре, приоткрывший дверь в комнату, где едва были видны силуэты людей, -- где Ян?!

Омар опешил от внезапного появления гостя, но не растерялся:

-- Сэр, Яну стало плохо, он убежал.

-- Куда?

-- Не знаю, сэр, кажется, вышел в сад, а может, ушел и насовсем.

Андре выбежал из комнаты, оставив наедине Омара с Эдой.

-- Эда, сейчас придет официант, поймет все, и меня казнят.

-- Омар, спасай себя. Я не смогу, прости. Забудь меня.

Омар, все мысли отрочества посвятивший Эде, вдруг осознал себя пустым, покинутым и ненужным. Все эти семь лет, которые он знал Эду, вмиг превратились в бессмысленную беготню за недосягаемой мечтой. Та сила, которую подарил ее взгляд тогда, лет семь назад при первой встрече, за несколько секунд стали песком. Пылью. Английский язык, мечты об Америке - что это теперь, если не пыль? Он снова стал обычной хромой слугой. И ведь он почти получил свой билет, свой белый билет в белую жизнь, почти смог выйти из вечного круговорота "отец слуга, и сын слуга", но был сражен своею страстью. Или же был спасен - кто знает... И чем ведь в самом деле было это убийство для этого юноши: самым страшным днем и провалом или же рождением его звезды, торжеством его бесстрашия и печатью его любви?

Спустя мгновение, Омар вонзил клинок себе в шею, так и не дав взойти на небосвод свою томящуюся искру.

Никто не знает, зачем Омар выдумал эту нелепую историю про убийство богача-насильника, которого он якобы зарубил при защите Эды. Что это было? Отчего он выдумал историю, так скоро ставшая явью? Кто позволил дотронуться его языку до тени будущих дней? Тянуло ли за язык этого юнца само Провидение, о котором постоянно разглагольствовал Андре, или же это была простой случайностью? Ведь в действительности и не было ничего из сказанного Омаром: ни убийства, ни жертвы. После смерти своего отца Омар вместе с Эдой, которую некогда приютил у себя его отец, пришли во двор к принцу, которого в округе все восхваляли за его доброту. Принц принял их, отдав мальчишку на обучение английскому, а девушку к своей танцовщице, которая и научила ее искусству древних.

И нарядил он, принц, Эду в этот день в самые роскошные одеяния не потому, что имел к ней какие-то виды, а потому, что хотел до своего отъезда определиться и с ее дальнейшей судьбой. За несколько дней до вечера он попросил Данни, своего торгового партнера и хорошего знакомого, найти в своем отеле приличного молодого европейца сдержанных нравов, которому могла бы понравиться Эда. "Понравься она кому-то из благой семьи, -- говорил принц своему товарищу Данни, -- я бы знал, что отдаю ее в руки порядочного человека". Он не хотел, чтобы она стала танцовщицей в местных заведениях, где ее бы возжелал для похоти каждый второй, поскольку относился к ней так, как и подобает относиться благородному мужу к сироте - с заботой и желанием помочь.

Интеллигентный европеец в глазах этого просвещенного араба был эталоном джентльменства и благородства. Откуда было знать принцу, смотрящего с презрением на погрязший в глупости восточный люд, что ум - не всегда показатель благого нрава? Откуда он мог знать, что эти интеллектуалы, прочитавшие сотни книг, порой умудряются совершать любые непотребства, лишь бы суметь взбудоражить свою ленивую от многознания кровь? И откуда он мог знать, что случается порой и так, что черная кровь выливается, выплескивается и взрывается салютом, поражая все на своем пути.

г. Вена

1933

© Copyright Гадаган Н. Н. Размещен: 07/03/2021, изменен: 14/03/2021. 77k. Статистика. Рассказ: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Бывают часы и минуты, ставящие под сомнение всю нами ранее прожитую жизнь. И хорошо, если это осознание приходит вовремя. Не поздно. Рассказ повествует о юноше, вся сознательная жизнь которого была крепко связана с обязанностями. По причине высоких требований к себе (быть может, и по причине высоких ожиданий от близких) он совсем забыл про себя, отрекся от своих желаний в угоду исполнения своего долга перед родителями, знакомыми и обществом, тем самым заменив свое "я" тем, что требует от него окружение, долг перед ним. Все это близит юношу к неминуемому внутреннему конфликту, который может стать решающим в его судьбе. Рассказ не лишен мистического подтекста.

Гадаган Н. Н. : другие произведения.

Звезда Омара