I

Взгляду в зеркале холодно невыносимо.
Исходил все улицы,
искал ли чего - не помню,
поразбил все ноги об эти камни,
раскровил улыбку по острым граням,

и
реплики жадно разинутых ртов,
рваные раны ртов,
ради большего хлеба,
требуют больших зрелищ
и большей любви,
обделенные данной уже Любовью.

И ты, моя любовь, уже пропала зря,
среди этих асфальтовых соблазнов,
и ты, моя любовь, уже почти погибла
среди прямых придуманных углов.
Под пение сирен я погружаюсь
в глубоководные развалины квартир,
в подземный мир витрин и коридоров
и вижу там тебя на самом дне,
а сердце
не в пространстве,
но в тени,
во времени,
устраивается все поближе к свету,
где свет и в темноте
не прекращает быть,
и где ему теплее - там живет -
в пустынной пыли у огней Святого Эльма
на мачтах кораблей,
которым не вернуться больше в море.

II

Увидев, промолчать, 
остаться при своих, 
вне правил, вне игры, 
Тебя узнать, 
случайно отразившись,
в пустой витрине серебра и злата.
Погибнуть в пыльной паутне расстояний, 
- пространства, времени,
трудов и дней,
обрезанных надежд
на призрачное завтра.

Ожить в уюте неожиданной свободы, 
где без страстей, 
обид и сожалений 
проходят мимо видимости мира, 
не оставляя даже малый след 
в едва живой душе и еле слышном сердце, 
все же боящемся вздохнуть 
и не заглохнуть,
и проживать по месту жительства и смерти 
единственно возможной жизнью тени,
- единственной не выпачканной вещи, 
ползущей в небе,
отраженном в лужах,
по перекресткам ломаных прямых,
когда-то бывших судьбами людей,
в чужом лице внезапно отраженнных 
последним отражением любви 
- пустой и полой, 
высохшей и мертвой 
любви к себе,
к последнему тому,
что ни живет -
чему не умирать. 

III

Аптекари торгуют невозможным. 
Врачи молчат над обреченным жить. 
Сквозь стены льется свет, 
пробившийся из сумерек событий 
твоих нелюбящих любимых, 
фонарная горячка газовой гангрены, 
последнее по счету искушенье 
антоновым огнем,
чума гонящихся тротуаров.
Ты болен.
Ты боишься света.
Urbi et orbi: я люблю тебя.
Распутица желтых трамваев 
мешает уснуть на твоей груди, 
очень уж скоро времени больше не будет, 
но голод мечты останется неутоленным.

IV

Разве есть что-либо кроме нашей любви 
в мире насмерть пропитанном облаками?