Данилив Назар : другие произведения.

Записки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Заснеженная улица горела оранжевым светом высокого и отчетливо одинокого фонаря, установленного на деревянный, черный от гудрона, и подпертый другим не менее пропитанным гудроном бревном, столб электропередач. Увешанный алюминиевыми многожильными проводами, накрученными на керамические, чешского производства, изоляторы, темно коричневого цвета, многие из которых полопались от погоды или были разбиты деревенской детворой и зиявшие белыми сколами, столб казался хрупким, готовым вот-вот, с треском и вонючей пылью, распасться на куски. И провода, слишком плотные чтобы рваться (а иногда бывает, когда обломки коммуникационного столба, сильно провиснув к земле, висели на черных, натянутых как струны, проводах телефонной сети, и жалобно покачивались, под порывами разгулявшегося на просторных степях ветра) будут держать их в воздухе.
   Местный важный человек, Аркадий Валентинович, бывший председатель колхоза, еще в советской власти, и прибывающий уже далеко на пенсии, брел, тяжело волоча ноги, через высокие заносы снега.
   Ну и намело! Давно такого не было. Снегопад шел дня три полным ходом. Сначала медленно, потом играючи, и под конец яростно, звеня вьюгой и рыча пургой. Хорошо хоть блага цивилизации позволили людям переждать ненастье у себя в теплых домах, имея купленные, или заготовленные собственноручно запасами.
   Только сегодня Аркадий Валентинович сумел выбраться из своего домика и отправиться в дом N35 по Вишнёвой улице.
   Он проплывал мимо похороненных улиц, из домов, на которой, в окнах, через снег, пробивались оранжевые огни бытовых лампочек. Вот Винтажная, вот Прибрежная, улицы, все как одна, белые и искрящиеся в свете одинокого фонаря и, совсем далеко, в лучах далекой и маленькой луны.
   "Ну за чем же ты пошел именно сейчас?" - Размышлял Аркадий, - "Валя - вот дома, готовит холодец, печет хлеб в печи, мной, Аркашей, построенной вместе с соседом Шурой Огневым, царство ему небесное. Сидел бы под светом настольной лампы и под телевизионный галдеж разгадывал кроссворды. Но нет. Надо ж было пойти." Он все еще чувствовал себя ответственным за его маленькую, в улицы 15, деревушку, в которой почти не осталось молодежи.
   Аркадий Валентинович с грустью оглядел выбеленные снегом просторы, остановившись у какой-то изгороди палисадника, и нервно переводил дух. "Мало того, что мороз трескучий, пришлось как капуста одеться, так еще и сугробы почти по бедра. Надо было на лыжах..."
   Отдышавшись, Аркадий, высоко поднимая ноги, шагал, глубоко бороздя ровную поверхность снежных полей. Свернув на очередной переулок, почти в середине деревушки, прямо на магистральной трассе, ведущей куда-то на границу с другим государством, Аркадий Валентинович распознал дом N35 по Вишнёвой улице.
   Аркадий Валентинович оглядел дом оценивающим взглядом, посмотрел на покосившийся от тяжести забор, на истлевшие доски кривого сарая. "Этим летом надо будет привести все в порядок" - подумал Аркадий Валентинович.
   С тяжелым усилием он отворил калитку, сгребая снег в сторону и направился в сторону старого сарая, так же тяжко его отпер, треща замёрзшими дверными петлями, толкая дверь от себя, и, рассыпав ногами снежную стену внутрь, на черный утоптанный земляной пол, вошел.
   Найдя в полумраке деревянную лопату для уборки снега, Аркадий Валентинович взял ее и пошел, очищая дорожку от сарая к веранде, а после к калитке. Расчистил снег, Аркадий Валентинович, до самой дороги за оградой. Тяжело вздохнув, и приятно потягиваясь от умеренной усталости, он вернулся по чищенной тропинке в сарай. Поставил лопату обратно, и вошел в темные сени.
   В санях пахло летней пылью, травами, чем-то сладким. Мехами и дубленками, и чем-то еще, отдаленно напоминавшее гуталин.
   Аркадий постоял на пороге, дав возможность глазам привыкнуть к плотному сумраку, и после огляделся.
   Насколько мог судить Аркадий Валентинович, сени сильно изменились с последнего осеннего дня. Запасы сушеных трав, грибов и ягод, уложенные в одинаковые хлопчатобумажные мешочки, переместились с одного места в другое, подальше от входа из заполнили собой старые полки. Палас, ранее покрывавший вздувшийся и местами полопавшийся линолеум, был свернут и уложен вдоль стены. Вскрытые письма и старые номера газет и журналов, копившиеся десятилетиями, образовали собой огромную стопку на старом, еще его, Аркадия Валентиновича, дедушки журнальном столике, стоявший в дальнем углу из качественной, дефицитной тогда, фанеры. Это все что он смог рассмотреть в свете луны, пробивающегося из маленького оконца, разрисованного морозной краской, завешенного пыльным тюлем.
   Аркадий Валентинович шагнул ко входной двери, на ходу расстегивая пуговицы многочисленных одежд.
   - Деда! - послышался радостный визг, откуда-то из глубин дома.
   - Да, Анна, это я, - Аркадий не мог сдержать теплой улыбки при виде своей внучки.
   Вот маленький человечек вбежал в прихожую, смеясь и что-то лепеча, дергал Аркадия за подолы одежд, а он, стараясь подолы сильно не задирать, снимал и вешал одежду на крючки.
   - А где Танца?
   - Я здесь Аркадий Валентинович.
   - Няня, Няня, а к нам дедушка пришел, Илья, выходи поздоровайся! - все лепетала внучка.
   Аркадий Валентинович наклонился, чтобы снять валенки, и в этот момент Анна бросилась на дедушку и повисла на его морщинистой шее.
   - Ха-ха, Анна, ты что же, так сильно соскучились?
   - Здравствуйте Аркадий Валентинович, - поздоровалась Танца. Держа за плечи своего сына, ровесника Анны, Илью. - поздоровайся, Илюша, с дедушкой.
   - Привет, Деда, - в такт смеясь с Анной, поздоровался Илья.
   - Все хорошо? - интересовался Аркадий Валентинович, приобняв Танцу и поцеловав ее в щеку.
   - Конечно, дядя. Пока всего хватает, а как там на улице? Когда уже ребятня пойдет в школу?
   - Скорее всего завтра. Хотя, нашим это пока не грозит, маленькие еще. - и помолчав еще на пороге, спросил, - А как... мм... с Анной?
   - Все прошло лучше некуда. Я даже не ожидала такого результата, но хорошо, что Вы подсказали нам это решение. Но вы точно решили?
   - Да, Яков приедет скоро, и вы уедете из нашей деревни, поедете, так сказать, осваивать город. Суд уже утвердил постановление...
   - Деда в что такое "пос-тано-вление"? - запинаясь вклинилась Анна.
   - Это еще одно заумное словечко, дитя, которое ты будешь в будущем изучать в школе. - и взрослые рассмеялись.
   - Деда, а ты кушать будешь?
   - Конечно.
   Они прошли в комнату, куда выходила задняя часть печи, с обустроенной на подобии полки - постелью для детишек. Рядом с ней, примыкая к стене печи изголовьем, стояла железная выкрашенная в салатовый цвет, достаточно широкая кровать, краска на которой сильно выцвела и облупилась. На против печи стоял лакированный стол, накрытый белоснежной скатертью с кружевами.
   "Как же ты давно здесь не был. Не был по-настоящему, без ссор и выяснений, без ругани и злобы в словах - печально подумал Аркадий Валентинович, - И как же сильно время поменяло здесь все вокруг. Изменило окончательно."
   - Мы уже готовились к ужину. Не думали, что кто-то к нам присоединится, - начала Танца, выдвигая лавочку из-под стола, - поэтому приготовили немного, да, Анюта? - Танца подхватили детей по очереди под грудки и усадила на широкую, в три места, лавочку. - присаживайтесь, дядя, сейчас я все принесу, суп, наверное, уже простыл.
   Аркадий Валентинович сел на стул с высокой спинкой, с сидением, застеленным круглым, вязанным из лоскутков, разноцветным ковриком. Стол был в плотную придвинут к стене с окном, аккурат под подоконник, на котором стоял какой-то цветок в белом горшке.
   Аркадий Валентинович бросил мимолетный взгляд в окно, и ничего в нем не увидел, даже искр снежинок в серебряном свете луны. В стекле окна отражались лишь его осевшие острые черты лица, многочисленные морщины, и густая седина в уже редкой шевелюре. Слегка нахмурившись своему отражению, Аркадий Валентинович повернулся к детям.
   - Детишки, а вы-руки-то мыли? - спросил он, посмотрев на маленькие ручки Анны.
   - Конечно, дедушка, - быстро ответила Анна.
   - Что-то не верится, Илья, вы мыли руки?
   Илюша плохо врал, вернее не умел врать вовсе, его мать, Танца, умело воспитали в нем страх перед ложью - правда всегда всплывет. Илья сжался в комок, понуро повесив голову, мельком взглянул на заговорщицки прищуренную Анну и быстро выпалил: - Нет.
   - А-та-та Анна! Врать не хорошо, девочка!
   - Но я правда мыла их деда! - с обидой в голосе, восклицала Анна.
   - Ничего-ничего, помоем их еще раз, - добро сказал Аркадий Валентинович, поднимаясь со своего стула.
   Он ловко вытянул детишек из-за стола, и подталкивая ребятишек легонько в спины, направил их неутомимый гомон в сторону кухни.
   Кухня была маленькой, с одним единственным окном, и находилась справа от прихожей. Стены были обшиты деревянными панелями, окрашенными как подъезды хрущевских многоквартирников, которые Аркадию Валентиновичу довелось видеть в Ишиме - сверху, как и потолок, выбелен, а низ, начиная от первого выключателя, выкрашен в яркий зеленый цвет. Аркадию Валентинович эта "боевая" окраска, как он ее частенько называл, давила и вгоняла в уныние. Кухонька к тому же была запущенной. На многочисленных неровностях, косяках, деталей "декора", которые уже лет двадцать никто не сдвигал с места, утвари, что была уложена еще его матерью на шкафы, лежал толстый слой пыли.
   И ничего удивительного в этом не было, домом уже давно не пользовались.
   Вот только-только Якоб разобрался с делами и уладил все со своей тещей - женой Аркадия Валентиновича - Валентиной Петровной. Теперь осталось дождаться письма с решением суда и все, Анна останется с отцом и уедет. И Аркадий Валентинович никак не мог этого дождаться. Дождаться свободы для своей единственной внучки.
   На время, до возвращения отца Анны, Аркадий Валентинович уговорил Валю пустить внучку погостить к Танце с Илюшей. И для того, чтобы ее уговорить, Аркадий Валентинович был вынужден много врать, сказав, к примеру, что после снегопада Анна вернется к ним, и встретит с ними новый год и вообще, скорее всего, останется у них до совершеннолетия. Сказал ей, что ни за что не отдаст дочь отцу.
   Эта мысль губкой болью выразилась на его лице, и он отвернулся от пыльных полок, словно был виноват перед ними. Повернулся и увидел три больших таза стоявший на печи.
   Танца, смущённая смятением дедушки, ошибочно решив, что это смятение вызвано из-за нее, быстро-быстро затрещала:
   - Это вода для детишек, - начала Танца, ища взгляд Аркадия Валентиновича, - сегодня ведь суббота, а суббота - банный день.
   - О, не волнуйся ты так, просто вспомнил прошлые деньки, проведенные в этом доме.
   Танца осунулась, и печаль отразилась в ее глазах, как свет луны, одиноко висевшей в окне залы.
   - Ну, чего мы ждем? - воодушевленно обратился дедушка детям, не обращая внимания на сомневающуюся Танцу, - а ну марш мыть руки! А я пока помогу тут, на кухне.
   - О, мне не нужна помощь, Дядя А, - отмахнулась Танца, - лучше проследить за детьми и усадите их за стол.
   "Ну следить, так следить." - усмехнувшись подумал дядя А.
   Анна и Илья мыли руки лишь для виду, особо не смачивая руки теплой, разбавленной Танцей, водой в большом красном пластмассовом тазе, стараясь не брать в руки мыла.
   - Так не пойдёт! - со мехом объявил Аркадий Валентинович, и нагнулся над детьми, взяв в свои широкие грубые руки сначала ручки Ильи, а потом Анны, щедро намылил их, не пропустив ни одного клочка кожи и не обращая внимания на капризы детишек, извивающихся и вырывающихся в странной, только им понятной игре, тщательно выполоскал руки в глубоком металлическом банном ковше.
   - А теперь марш к полотенцу, уж надеюсь вытереть их сможете и сами? - щекоча детишек по спине и бокам, Аркадий Валентинович наслаждался их смехом, искренне и по-простому радуясь моменту.
   - Да-а, де-е-еда, с-а-а-ми, - визгливо смеясь выдавливали из себя дети, - только прекрати-и!
   Танца тихо посмеиваясь и не скрывая улыбки ходила из кухни в залу перенося тарелки с супом, пиалы с маринованным огурчиками, помидорами и грибами, корзинку с хлебом и кувшин с компотом из сухофруктов.
   - Вот это ты "немного" приготовила Танца! - удивленно присвистнул Аркадий Валентинович, усаживая детишек во второй раз, - нам этого всего и не съесть за один раз.
   - Ничего, папа, - добродушно ответила Танца, сразу густо покраснев и сильно смутившись, усаживаясь на против Аркадия Валентиновича.
   Сердце Аркадия Валентиновича сжалось. Он пристально посмотрел в лицо Танцы. Уже более года никто его так не назвал. Воспоминания нахлынули в его памяти, но он отмахнулся от них.
   - Ну что ж давайте пробовать!
   Ужин прошел в тишине. Ели размеренно, с теплыми улыбками на лице, наблюдая за детишками, подавая им все что они просили. Аркадий Валентинович посмотрел на Танцу, и на мгновенье, совершенно забывшись, представил, что перед ним сидит его погибшая дочь. И на этот раз ему удалось загнать воспоминания глубоко в душу.
   - О, вы, я погляжу, натопали нехилый такой аппетит! А вроде это я сегодня работал, - не удержавшись заметил дедушка, трепля светлую макушку Анны.
   - Не правда деда! - вскричала Анна, - Мы сегодня весь день помогали по дому!
   - О, действительно? - спросил Аркадий Валентинович, тем же добрым насмешливым тоном. - А я вот, по вашей непоседливости, этого ну никак не вижу, весь день, наверное, промяли бока на печи, маленькие сорванцы!
   - Нет, деда! - уже с обидой объявила Анна. Так и глядишь топнула бы своей ножкой о пол.
   - Правда-правда, папа, - с легкой строгостью потвердела Танца, - они мне помогали, и будут помогать, так ведь дети мои?
   - Да, мам!
   - Да, Няня!
   У Аркадия Валентиновича на душе стало спокойно как никогда. Внешне Анна не проявляла всех тех переживаний, что он замечал за ней ранее, а раз так, значит, он все верно решил.
   - Ну все, - Танца поднялась из-за стула и стала собирать грязную пустую посуду в одну стопку, - раз все поели, то пора и честь знать. Анна приготовь с Ильей все для мытья посуды, - повелительным голосом попросила Танца, - а, Вы, Аркадий Валентинович, смените, пожалуйста спальное белье перед сном. А мы пока пойдем купаться. - и уже обращаясь к детишкам, - Будем купаться, да?
   - Да! - хором ответили детишки, убегая вперед на кухню.
   Аркадий Валентинович, не сказав ни слова, отправился во вторую спальню, в которой он будет сегодня ночевать, и открыв плотинной шкаф, старше его самого, достал приготовленные комплекты разноцветного постельного белья, отглаженные и аккуратно сложенные. "Вот это порядок!" - присвистнул Аркадий Валентинович и отнес их в залу.
   - Танца, а матрас у детишек тоже менять? - крикнул из залы Аркадий Валентинович.
   - Нет!
   "Нет так нет." - Аркадий Валентинович, найдя свои руки липкими от чего-то, помыл их в кухне, под смех и разговоры своих детей с азартом мывших посуду. Вот такая идиллия. Которой никогда не было в их с Валей доме.
   Сбросив грязное постельное белье к порогу, Аркадий Валентинович расправил белье как умел: взял за углы и выхлопал несколько раз. Застелил сначала постель детишек, потом койку Танцы, а когда пошел в свою спальню, дети с Танцей вернулись в залу.
   - Деда, ты такой молодец! - обрадовалась Анна, решив взобраться на печь.
   - А куда ты это собралась грязной, лисица? - остановил ее, не поведшийся на похвалу, Аркадий Валентинович.
   - Бери себе чистое белье и сорочку-ночнушку и пошли купаться, я сейчас воду подготовлю, - обращаясь к расстроенной Анне, сказала Танца.
   - А как же Илья? Он не будет мыться? - удивилась Анна, уставившись своими большими глазами на Аркадия Валентиновича.
   - Как не будет? Конечно будет, дорогая, просто после тебя пойдет мыться, вы уже большие чтоб мыться вместе, к тому же, вы не влезете в один таз. - ответил Аркадий Валентинович, прислушиваясь к плеску переливаемой воды в кухне - пока ты моешься, Илья поможет расстелить мне постель.
   - А-а, - потянула Анна, все еще сбитая с толку, "как же так не вместе?", - хорошо, деда.
   И Анна утопала в комнату с плотинным шкафом, скрипнула дверкой, прошуршала чем-то, и убежала в кухню.
   - Ну что пошли, Илья?
   Они вошли в комнату, достали матрас из-под такой же железной кровати, что стояла на против плотинного шкафа, и развернули его поверх металлической ржавой панцирной сетки. Натянули простынь на матрас, вдели одеяло и подушки, в постельное белье, под смех и всплески воды, доносившиеся из кухни.
   Вернувшись в залу Аркадий Валентинович задвинул скамейку и стулья, задернул окно плотным тюлем.
   - Деда, а правда, что папа злой, как говорит баба Валя? - неожиданно спросил Илья, откуда-то сзади - почему Анна его так не любит?
   - Нет, папа не злой, - тихо дивясь тому, как легко Илья стал называть Якова папой, и повернувшись к нему лицом, - баба Валя ошиблась, - не сразу, тщательно подбирая слова ответил Аркадий Валентинович, присаживаясь перед ребенком на колени, - а не любит его Анна потому, что баба Валя ей это вбила в голову. Баба Валя поздно поняла, что ошиблась.
   - Значит я не зря все это сделал? - с надеждой пополам с какой-то неясной виной в голосе спроси маленький Илья.
   - А ты сделал все как тебе было велено? - мягко ответил Аркадий.
   - Да.
   - А что именно ты сделал?
   - Много чего, - потянул Илья, вопрос явно застал его врасплох, - сначала Анна и не слушала меня, назвала дураком, но потом, после того как мама рассказала нам о том, что он сейчас делает, она стала сама меня расспрашивать.
   - Значит, она просто хочет в город?
   - Не знаю. - подал плечиками Илья, и немного помолчав продолжил, - мама сказала, что Анна очень скучает по папе, но она же и обижена на него, за то, что он так долго не приезжает, и я стал ее подбадривать.
   - И помогает?
   - Всегда перед сном, она обнимает меня и плачет. Ей тут одиноко, она скучает по папе и маме... по той, что ушла от нее.
   - Не вини себя Илья, ты сделал все верно, вот увидишь, - приободрил его Аркадий Валентинович погладив по голове, - ты сделал все то, что было необходимо Анне.
   От услышанного ребенок оживился, тени сомнений, хоть и не сразу, развеялись, печальные мысли растворились в широкой, полной молочных зубов улыбке.
   - Правда?
   - Конечно.
   Вот и прибежала веселая Анна, с накрученном на волосы полотенцем, которой теперь все нипочем, шутила невинно по-детски, не желая оскорбить Илью тем, что не будет его трогать пока он не помоется, но он не обратил на нее никакого внимания, занятый своими радостными мыслями, ведь все, что он сделал, по словам дедушки, было не напрасно.
   Слава богу, что в тот роковой день Анна была у нас, - поймал себя на мысли Аркадий Валентинович, а еще, он понял, что ему совершенно не жаль его погибшую дочь, безрассудно отдавшую свою жизнь и поставив этого ребёнка в такое сложное положение. К тому же, забрав ее, она могла безрассудно обречь на Анну беду.
   От этих мыслей Аркадию Валентиновичу стало не по себе, он грузно, иссякнув, рухнул на койку Танцы. Как он мог так подумать о своей единственной дочери.
   - Деда, с тобой все в порядке? - испуганно, тонко взвизгнула Анна, - Няня! Дедушке плохо!
   - Все со мной хорошо, Анна, просто усталость навалилась, - поспешил утешить испугавшегося ребенка Аркадий Валентинович, - сейчас вот, вас, непосед уложу в постель и сам отдыхать отправлюсь, вы же не будете шуметь ради дедушки?
   - Конечно!
   - Все хорошо? - с тревогой вошла Танца, и как же иначе? Она так же неожиданно потеряла своего еще совсем молодого отца. И увидев побледневшего Аркадия Валентиновича, уже явно испуганно спросила: - может воды?
   - Было бы здорово, как раз пока Илья вещи себе соберет.
   Аркадию Валентинович неподвижно сидел на кровати, прислушиваясь к своему тяжелому сердцебиению, гулко стучавшее в его седые виски, но духота спала, когда он осушил стакан ледяной воды, принесенной Танцей, и ему значительно полегчало.
   "Надо прекращать так думать" - сокрушался Аркадий Валентинович в своих мыслях, в слух благодаря обеспокоенную Танцу за воду.
   Тем временем Илья уже ушел на кухню, а Анна шуршала чем-то на печке, наверное, играла с бумагой. Аркадий Валентинович поднялся с кровати, борясь с легким головокружением и подошел к печке, облокотился на полог локтями, положив голову на ладони и принялся за Анной наблюдать.
   Анна, занятая своими мыслями, срисовывала котенка из детской сказки в свой альбом для рисования. Котенок этот хоть и был чем-то похож на себя, уже приобретал черты зайца, получив от Анны длинные уши, а вот подобранными Анной цветами, котенок походил на попугая, пестря разными цветами и их сочетаниями, вот, например, хвост начинался с синего, продолжался сливовым, переходил в бирюзовый и заканчивался зеленым, а полосатые тело вообще напомнило Аркадию Валентиновичу радугу, лишь цвета шли не по порядку.
   - Кто это у тебя, Анна? - осторожно поинтересовался Аркадий Валентинович.
   - Это Жора. - так звали котенка в сказке.
   - А почему он у тебя такой цветной?
   - Потому, что в книге он серый и из-за этого грустный, и чтоб ему было лучше, я решила его разукрасить, но потом подумала, что не знаю какие лучше взять цвета, и решила попробовать отдельно, а потом выбрать какой лучше, - затараторила Анна.
   - Это твой первый листок? - Аркадий Валентинович указал пальцем на радужную Жору.
   - Нет.
   - А ты покажет дедушке?
   - Нет, деда, не покажу, пока не нарисую.
   - А долго ты еще будешь рисовать?
   - Наверное.
   Больше не приставная к увлеченной девочке, Аркадий Валентинович, которого одолевали различные противоречивые чувства, отошел от печки и уперся на стол у окна и принялся ждать.
   Анна рисовала увлеченно, высунув язычок в уголке своего маленького рта и качая ногами, согнутыми в коленках.
   Раскрашивала усердно, тщательно подбирая каждый цвет, и закончив, начинала заново на новом листе своего альбома. Если что-то шло не так, Анна хмурила свой лобик и светлая голова качалась в отрицании, Ноги на мгновенье замирали, маленькая ручка перелистывала неудачные результат и все начиналось по новой.
   - Деда, а Илья говорит правду про папу? - вопрос был неожиданным для Аркадия Валентиновича, и он потупившись быстро размышлял как ответить маленькой девочке, которая и не думала отвлекаться от своего занятия.
   По началу Аркадий Валентинович хотел было ответить, что все сказанное Ильей правда, но что-то его насторожило, и он ответил:
   - А что он рассказывает?
   Лобик Анны вновь нахмурился, глаза уперлись куда-то в пол, ноги так и висели неподвижные в воздухе.
   - Что баба Валя говорит неправду.
   Аркадий Валентинович сжался в комок. В его планах не было этого. Он не хотел выставлять Валю вруньей, несмотря на то, что так оно, в сущности, и было.
   - А сама ты как думаешь, внучка? - заговорщицким тоном спросил Аркадий Валентинович. Глаза Анны еще сильнее погрустнели, ноги вовсе упали на чистую пастель, а лицо преобразились какой-то по-детски печальной краской, - баба Валя не врала, но и говорила неправду. Все что сказал тебе Илья - правда, ты и сама в этом в скором времени убедишься, но баба Валя пока так не считает, она считает, что мама твоя уехала от нас из-за папы, потому что ее горе этого требует, ведь некого обвинить кроме твоего папы. - и добавил после некоторой паузы, - твой папа ни в чем не виноват. И он тебя очень сильно любит.
   - А почему мама так сделала? - еще в сомнениях спросила девочка, - разве не из-за папы?
   Аркадий Валентинович искренне удивлялся тому, что он пропустил всю эту "промывку мозгов", как вещают в говорящем ящике, бабы Вали. И на душе у Аркадия Валентиновича сразу потемнело и потяжелело. Ему было обидно за Анну и Якова, в нем проснулась злость на свою жену, так глупо поступившей.
   "Но, с нее станется," - в гневе думал Аркадий Валентинович, думая над ответом.
   - Я не знаю, девочка, мы все не знаем. - соврал Аркадий Валентинович, - но мы надеемся, что она вернется, я уверен у нее была веская на то причина.
   Сомнения у Анны никуда не делись. Но во взгляде что-то изменилось, Аркадий Валентинович видел это и догадывался что происходит с его внучкой, прямо так же в детстве вела себя его погибшая дочь.
   - Значит папа хороший? - лед треснул и Аркадий Валентинович улыбнулся в ликовании.
   - Хороший, внуча.
   - А почему он так редко с нами бывает?
   - Он пытается найти маму, - снова соврал Аркадий Валентинович.
   И ребенок, раскрасневшись и уронив ноги и голову на матрац разрыдался.
   Аркадий Валентинович, в полу-стоявшей полусидевшей упершийся о стол позе, встал и подошел к Анне, вытянул ее к себе на руки и принялся ее утешать и успокаивать, поглядывая шелковистые световые волосы.
   Аркадий Валентинович почувствовал на себе взгляд, повернул голову и увидел Танцу с Ильей стоявших у печки.
   Танца держала Илью за плечи, который, после купания, был одет в светло-синий махровый халат с перевязанным на талии пояском. Он выглядел очень смешно, как мужичок в мешочке. Но на их лицах были испуганные лица.
   - Анна, посмотри кто пришел. - сказал Аркадий Валентинович, привлекая внимание рыдающего ребенка.
   Ребенок, отвлекся от своего плача, сразу успокоившись поднял свою головку с груди Аркадия Валентиновича и посмотрел на "гостей". Рассмотрев Илью Анна звонко рассмеялась, быстро-быстро стирая слезы с покрасневшего лица, от чего Илья сконфузился и отвернулся в смущении.
   Илья одел свой халат впервые. Его ему подарила бабушка по материнской линии, старшая сестра Танцы, приходившаяся ей единственным живым родственником, Леонида Вениаминовна, на насущный Новый Год.
   Анна смеялась в руках Аркадия Валентиновича позабыв на время все свои горести, а Илья держался молодцом и молча терпел, из жалости, насмешки Анны.

***

   В печи, через дверку с маленькими щелями, ярко тлели черные березовые угли, сияя оранжевой силой пламени, пробиваясь через отгоревший панцирь.
   Аркадий Валентинович поднял задвижку и отпер дверку, недолго полюбовавшись светом. Ему нравилось смотреть на угли, с каким-то медленным, тягучим, ровным светом, нравилась сила, запечатанная в этих почерневших, но еще живых кочерыжках.
   Вот, подложенные на угли березовые дрова, начали чернеть, обожжённые силой почти истлевших кочерыжек и занялись сначала робким, и постепенно, уверенным огнем, который пожирал новое топливо.
   Аркадий Валентинович наблюдал за тем как лопалась и искрила зеленым огнем древесная кора, как, в местах отслоившись от палена, заворачивалась словно по волшебству в трубочку, чернела и разгораясь быстро тухла, тлея густым сизым дымом.
   - Что, уже отгорели полешки? - спросила вышедшая в кухню Танца.
   - Одни угли остались, - не поворачиваясь к Танце, ответил Аркадий Валентинович, - ребятишки уже спят?
   Аркадий Валентинович долго сидел на кухне, дети, в его присутствии, разгорались какой-то неукротимой непоседливостью, и поэтому, Танца попросила Аркадия Валентиновича уйти. Ждал он нетерпеливо; его уже разбирала дремота, и он уже медленно засыпал, однако, не мог себе позволить лечь сейчас. Он совершенно не знал, что происходило в этом доме во время сильного снегопада. Не изменились ли планы Якова. И занятый этими мыслями, он решил, дожидаясь, проверить очаг.
   - Никак не хотели ложиться спать, пришлось идти на хитрость, - посмеялась Танца, - но как только улеглись, тут же и соснули, нет вот чтоб сразу так.
   Аркадий Валентинович лишь улыбался в ответ. Танца сняла с печи железный эмалированный чайник, томившийся прямо на чугунной, донельзя горячей, и уже светившейся оранжевым накалом, плите, обхватив ручку кухонным полотенцем, разлила кипятка в высокие крашенные керамические кружки, и подала в них черной, как смоль, заварки.
   - Вам крепкий, папа? - спросила Танца, севшего за стол Аркадия Валентиновича.
   - Нет. И без сахара. Лучше капни мёду.
   Танца залезли в гарнитур, перед которым стояла, и достала оттуда полуторалитровую банку мёда, к слову на четверть уже пустую.
   "Наверняка балует детишек, - улыбнулся приметивший банку Аркадий Валентинович, - хотя, наверняка, по другому-то родители и не поступают."
   - Как вы провели эти снежные выходные? - спросил Аркадий Валентинович, отметив про себя, что чай был очень вкусным, и кажется, в него добавили сушенную мелису и смородину. - Очень по-летнему, - добавил он, чуть приподняв кружку.
   - Да хорошо прошли, дети прекрасно друг другом ладят. И с Анной все стало лучше, - не обратив внимания на чай, отвечала Танца, спокойным и размеренным тоном, словно отчитываясь.
   - Яков не звонил?
   - Звонил, он почти закончил в городе, сказал, что осталось лишь одна встреча, по поводу нашего с ним трудоустройства, и все. Должен уже скоро приехать.
   - Как с квартирой?
   - Наверняка все уже устроено, иначе, он скорее всего мне сказал, вещи я уже собрала, слава богу пока их у нас не так уж много.
   - Хорошо, что все наконец сдвинулось с мертвой точки.
   - Если бы не ваша помощь, скорее всего это бы затянулось. - Танца не стала говорить, что, если бы не связи Аркадия Валентиновича, и не них с бабой Валей (как он утверждал, хотя Танца не верила, что баба Валя самолично согласились помочь деньгами) финансовой поддержки, они бы остались тут на очень долго. А это бы, по мнению Танцы, погубило бы все будущее детей.
   - Я ничего не сделал. Как говаривал мой папа, "дай просящему рыбы, и он будет сыт один день, дай просящему удочку и, продав ее, он тоже будет сыт один день, но если ты дал ему удочку и научил его удить, то не жди, что он последует твоему примеру, потому, что он станет эту самую рыбу продавать, если конечно, не продаст удочку."
   - Мм... я немного не поняла к чему это.
   - Проще говоря, - смутился Аркадий Валентинович, который ни разу в жизни так и не сказал какую-то умную вещь в нужный момент, - я дал вам возможность, показал тропинку и дал вам той же самой рыбы, но тропинку вы проходите сами. А раз так, то и не за что меня благодарить. Я не мог поступить иначе.
   - Могли. Вы могли поступить, как и баба Валя. Ведь вы тоже утратили что-то бесценное.
   Аркадий Валентинович смутился еще сильнее.
   - Нет. Не мог. В том, что мы дочь угорела с любовником в своем доме, нет вины Якова. И на против, я считаю, что то, как Яков себя повел - это верх мужества. Стоять и смотреть как горит собственный дом без права на попытку помочь... - Аркадий Валентинович чувствовал, как его заносит, но эта боль и все эти слова уже долго были заперты, и теперь они нашли выход, - Думаешь не знал он о ее похождениях? Знал! Вся деревня знала! Я сам к ней раза четыре ходил, думал вразумлю, но не тут-то было. Знал Яша об этом, да прощал. А когда беда случилось о детях подумал. Может не сразу. Может и желал он ей смерти... но это и не важно. Может и радовался он, когда все случилось, а может и нет. Душу-то она его не хило так потоптала. И винить мне его не за что. Я бы ее убил на его месте.
   А он просто не стал помогать. Да и невозможно уже было что-то сделать, а если б рванул на помощь, тогда что? Как же дети? Вернее, только Анна? Что б с ней было? И на худой конец, Танца, чтобы было с тобой и Ильей? Пусть и называют тебя в деревне прошмандовкой и так далее, сам же я так не считаю и думаю, если бы не он, ты бы погибла от рук своего мужика, если бы не ты, пусть и позже, Яша бы спится бы к чертям.
   Вот теперь сиди и думай, а что же лучше. Как более нравственно. А никак. Как есть пусть, так и будет, и хорошо, что Яша за тебя тогда заступился, в больницу Толю отправил. Теперь хоть не лезет. - немного успокоившись и немного переведя дух, Аркадий Валентинович продолжил, - и как мне было ему не помочь? Он же ради Анны так разрывается, а Анна мне внучка, моя плоть и кровь, и как, спрашивается, я мог поступить иначе? Баба Валя дура набитая, как была всю жизнь эгоисткой, так и эгоисткой помрет. Обида ее гложет, не думает она о Анне, по крайней мере сейчас.
   - Не горячитесь так Аркадий Валентинович, никто и не обвинил вас ни в чем, не осуждал, Вам не перед кем объясняться, папа...
   - Почему ты назовешь меня отцом Танца? При чем еще так колеблешься? - с долей злобы и раздражения, и с толикой чистого интереса, неожиданно, перебив Танцу, поинтересовался Аркадий Валентинович.
   - У меня не было родителей, вы же знаете, и никто никогда так о нас с Ильей не заботился и тот разговор на день рождения Ильи ... Вы сказали тогда что были бы рады, если я буду вас считать своим отцом.
   Повисла неловкая пауза, Аркадий Валентинович пытался вспомнить что же было на день рождения Ильи, а Танца терпеливо ждала, не решаясь продолжить:
   - Поддатенький Вы были тогда, папа, - посмеивалась над озадаченным Аркадием Валентиновичем Танца.
   "Эх, - печально подумал Аркадий Валентинович, - жаль, что она не успеет стать мне дочерью."
   - Вы тогда сказали, что детей чужих не бывает, и тем более сейчас, не оставите ребятишек, и эти Ваши слова меня тогда довели до слез, я знаю, что другой возможности поблагодарить у меня не будет, и, если честно, мне нечем Вас отблагодарить, но я никогда не смогу забыть Вашей доброты. Спасибо Вам, папа.
   Аркадий Валентинович не нашелся чем ответить ей. Все уже было сказано и сделано, и он отчетливо видел, что это последняя их нормальная встреча. И это его тяготило и радовало одновременно. Хотя он всегда знал, что будет доживать свою жизнь в одиночестве со своей Валей. Прям в точности как его отец и отец его отца. Жизни нет места среди стариков. И мысли он этой наконец-то смог улыбнуться.
   - Нам пора спать, Танца.
  
   Утро брюзжало лучами, разбиваясь яркими осколками о снежную гладь сугробов. Узоры, нарисованные морозом за ночь, ожили и светились всеми цветами радуги, приятно затеняя комнату.
   Аркадий Валентинович лежал с открытыми глазами и прислушивался к звукам дома. Он проснулся недавно, неожиданно вырванный из сна, он сначала не сообразил где находится.
   Часы, стоявшие на резной, из латуни, подставке, приколоченной к стене слева от кровати, строго отсчитывали ход времени, звонко и отчетливо, как и всегда по утрам, тикая.
   Аркадий Валентинович, вдыхая запахи старого дома, невольно ушел в воспоминания с головой. Это дом его детства, эти часы старше его, как и дом, который, на удивление, все еще окончательно не прохудился. Мысли приходили сбивчиво, лезли одна на другую, погребя за собой Аркадия Валентиновича.
   Аркадий Валентинович, не разобравшись в своих мыслях, так же, как и выбравшись из сна, вырвал себя из воспоминаний, совершено не представляя себе, сколько это отняло времени.
   В доме никого не было, и Аркадий Валентинович выглянул в окно в надежде кого-то обнаружить, но в пространстве оконного проема он ничего не увидел; один снег и следы на нем.
   Заглянув на кухню и перекусив приготовленным Танцей завтраком, Аркадий Валентинович оделся и вышел.
   На улице было свежо и сухо. Ветра не было, и поэтому казалось, что на улице очень тепло, прям градусов пять морозу, не больше.
   Аркадий Валентинович, щурясь от солнечных бликов, и приложив руку козырьком, посмотрел на солнце. Где-то, судя по доносившимся звукам, работала техника. Наверное, кто-то из знакомых сегодня убирает снег.
   "Сколько же времени уже? - Аркадий Валентинович хорошо слушал часы, стоявшие на подставке слева от его кровати, но вот заглянуть в них он забыл, а еще, он забыл и свои часы тоже.
   Термометр, приколоченный к раме окна, показывал минус девять. Аркадий Валентинович взглянул на него и усмехнулся: в самый раз для прогулок.
   Аркадий Валентинович, выйдя на Вишнёвую улицу, увидел на трассе, которая была высоко отсыпана, работающую технику, местного, из ближайшего районного центра, ДРСУ.
   Аркадий Валентинович поплелся по еще слабо протоптанной тропинке, и вышел на очищенный участок трассы.
   Снегоуборочная техника, продолговатая и громоздкая, напоминала Аркадию Валентиновичу какое-то жуткое насекомое. Это насекомое, заметив пришлеца на трассе, остановилось, притаилось и мягко заурчала, либо в предвкушении добычи, либо от того, что пришельца оно попросту узнала.
   Аркадий Валентинович пошел страшному насекомому на встречу, улыбаясь своим детским фантазиям. Из кабины грейдера выбрался человек в одной тельняшке.
   - Привет Петруха! - крикнул Аркадий Валентинович.
   Петр не стал кричать в ответ. Он подошел к Аркадию Валентиновичу, на его фоне он казался болезненно худым, и в частности от того, что был практически не одет. Петр был высоким, на голову выше среднего роста Аркадия Валентиновича, носил бороду и, судя по желтизне поседевших усов, много курил.
   Петр крепко сжал руку Аркадия Валентиновича в приветствии и Аркадий ответил тем же.
   - Давно тебя не было видно. - отметил Аркадий Валентинович, - как там дела в городе? Как у тебя внуки?
   - Да, почти шесть месяцев тут не был, - ответил Петр, закурив сигарету, - Дом-то я наконец продал, и перебрался в город окончательно. Ты-то не собираешься в город-а?
   - Конечно нет, мне и тут хорошо, а дом то хорошо продал?
   - Ну, как тебе сказать, в этой дыре сложно было продать дом, отсюда-то все разъезжаются, но как-то вышло, повезло видно.
   Петр курил жадно, вдыхал глубоко, и выдыхая сам развевал клубившийся от сигареты вонючий дым.
   - Как-то странно пахнут твои сигареты, это что? Тройка?
   - Нет я ее перестал курить. Жены, что моя, сто сына моего, в один голос кричали о их вони, и насильно пересадили меня и сына на другие сигареты, и то ладно, а то хотели вообще запретить.
   -А что за запах-то?
   - Они с вкусовой капсулой, которая в фильтре, от того дым пахнет вкуснее, привлекательнее, как дочь говорит.
   - А-а, совсем я от жизни то отстал. Кстати привлекательный дым - это хорошо? Дети курить-то сами от вкусного дыма не начнут? Детей ведь все вкусное и сладкое как магнит тянет.
   - Не знаю даже. Если честно, не думал об этом в таком ключе, надо будет женам закинуть им эту мысль. Хотя, наверное, не стоит, а то заставят вообще курить бросить.
   И старые знакомые рассмеялись.
   - И как твоим внучкам там? - как-то серьезно, с замиреньем сердца, спросил Аркадий Валентинович.
   - Лучше, чем здесь, это точно, начиная от образования, заканчивая... эм... чем угодно, короче.
   - Скоро и мои внуки туда переедут.
   - Да-да, я ж сам им с хатой помогал, и с машиной, и со всем короче. Яша пока у меня работает, а потом уйдет куда-то по целевому направлению, будет учиться и работать... а кстати, чуть было не забыл, Шурка Шорохов сегодня приедет в деревню, в часу пятом, наверно, и он тебе, если увижу, просил передать и Инне Вульфовне тоже, о своем приезде, передашь?
   - Само собой. Ты давно тут? Моих внуков не видал? Что-то не застал я их.
   - Не знаю, катаются поди на снежных горках, которые я сделал на своем Белорусе хе-хе, пока счищал снег, там уже много детворы собралось, может и твои там.
   - Много детворы? От куда в нашей деревне-то...
   - Ну твои двое, у Миши Трофимова приехали, маленькие ж тоже, в школу не ходят, и у Митяя тоже приехали, вот уже шестеро, и это ещё только те, о которых я знаю, а еще ведь актировка была перед самым снегопадом, может поэтому тоже кого-нибудь привезли. Кто его знает, - чесал затылок Петр.
   - Ну, ладно, пойду тогда проверю, и домой потопаю, а потом и к Шорохову зайду, а тебе не хворать, такому раздетому, - и смеясь, пожав друг другу руки, старые знакомые разошлись в разные стороны.
   Шум детворы, смех и крики стали доноситься за долго до того, как Аркадий Валентинович разглядел детишек. Да действительно, детей было много, даже очень, для такого захолустья.
   Вот близняшки Елфимовы, вот брат с сестрой Митяя, вот братья Миши, и еще много детей которых Аркадий Валентинович не знал. Вот тебе и маленькая деревня, такая маленькая, что среди своры чистого смеха и радостного крика, Аркадий Валентинович, во-первых, почувствовал себя неловко, а во-вторых никак не мог разглядеть своих ребятишек.
   Уж подойдя к снежной горе, а она была в два раза выше Аркадия Валентиновича, он смог найти среди ребят своих ребятишек, вернее они сами его нашли, радостными воплями выбежав ему на встречу.
   И если бы они не выбежали, он бы и не узнал их, ведь все дети с головы до пят были облеплены снегом, и из-под меховых шапок и широких шарфов горели лишь раскрасневшиеся на морозе щеки и блестели исполненные радостью детские глаза, сплошь все одинаковые.
   - А где мама?
   - Мама в магазине, - запыхаясь, часто прерываясь что бы отдышаться и поправить надоедливый шарф и шапку, так сильно раздражавшие и мешающие говорить, отвечали дети, - она сказала, что, когда выйдет, мы пойдем домой.
   - Вы не замерзли? - из-за большого количества прилипшего снега, Аркадию Валентиновичу казалось, что дети гуляют на морозе уже давно, и ему не хотелось, чтоб они простыли.
   - Нет! - с задором в голосе ответили дети.
   - Ну тогда бегите играть дальше.
   И они убежали, ловко принявшись вбираться на высокую покатую снежную кучу, смешиваясь в смехе и снегу, летевшим из-под ног и рук играющих детей.
   Так когда-то развлекал себя и Аркадий Валентинович, не приходя домой до самой темноты, но те времена давно прошли и Аркадий Валентинович с приятной, меланхоличной печалью изредка о них вспоминал. Его молодые годы ушли и нечего о них печалится, некогда.
   В его доме никого не оказалось, записки от Вали не было, и вообще она никогда их не оставляла, куда бы и насколько бы долго не отлучалась. Аркадий Валентинович позвал ее пару раз со двора, еще слабо надеясь, но ничего не дождавшись вернулся в дом.
   "Нельзя знать человека на все сто процентов, - каждый раз философски размышлял Аркадий Валентинович, - а еще думая об этом в таком ключе, и вспоминая все те годы прожитых бок о бок, невольно понимаешь, что знаешь о нем куда больше, но знания эти прозрачны и неощутимы, и воспринимаются как данность. Ушла? Есть только три места куда она могла уйти, и тут не о чем беспокоится. Вернется. К тому же, в печи догорают паленья, значит ушла она сегодня утром, - Аркадий Валентинович никак не мог привыкнуть к таким выходкам, и, как бы он себя не успокаивал, в его сердце поднимала голову тревога, - Так же, как и ушла твоя дочь.
   Не сказать, что этот страх появился после гибели дочери, - предчувствуя нехорошие мысли, Аркадий Валентинович перевел ход мыслей в другое русло, - нет, он лишь обрел почву, как какое-то суеверие приобретает реальную силу, после невероятной, как бы ни казалось, случайности. Случайность и точка. Но вот дело в том, что случается это далеко не первый раз."
   Аркадий Валентинович прошел в залу, и сел за большой, укрытой клеенкой стол. Клеенка была новой, с интересным рисунком. Аркадий Валентинович уселся и первом делом проверил все ли документы, лежавшие под клеенкой на уже посеревшей скатерти, на месте, вдруг, эта старая женщина что-то потеряла? Все было на месте. Аркадий Валентинович поудобнее устроился на своем стуле и шумно выдохнул.
   Стул Аркадия Валентиновича был высоким и широким из елового дерева, окрашенного в красный цвет, и с обитой настоящей кожей спинкой. Вернее, это была лишь прямоугольная ставка, уже давным-давно утерявшая свою мягкость и комфортность, частыми заменами. Этот стул Аркадий Валентинович сделал сам. Естественно, под чутким руководством своего дедушки еще в далекой молодости, и сделан был именно для деда Аркадия Валентиновича - Григория Поликарповича.
   Этот стул был дорог сердцу Аркадия Валентиновича, и каждый год он его освежал краской и мягкой вставкой, сберегая тем самым связь с давным-давно ушедшими родственниками. А что же осталось от его дочери? Взгляд упал на фото, стоявшее на столе среди прочих вещей, вздохнул еще раз.
   Только внучка.
   Аркадий Валентинович с раздражением, досадуя, себя одернул, и незамедлительно вышел во двор. Зачем он вообще сюда пришел?
   Он уже и не помнил, что должен был сделать первым делом. Почему-то боль, проявлявшая себя в этом доме постоянно, усилилась до предела только сейчас.
   "Надо поменьше об этом думать. Все-таки уже не мало прошло времени. Пора смириться." - выдыхая клубочки пара, и уставившись в чистое, светло-голубое небо, Аркадий Валентинович рассматривал медленно плывущие облака, орошенные золотом солнечных лучей.
   "Какая красота!" - рассматривая озолоченные облака, и пролетающих мимо солнца затенённых собственным ореолом птиц, восхищался Аркадий Валентинович ясным зимним днем.
   Успокоившись, Аркадий Валентинович вернулся в дом, и снова усевшись на свой стул, снял трубку с телефона, стоявший рядом на углу стола, и набрал номер Инны Вульфовны.
   - Привет Инна, это тебя беспокоит Аркаша, Барабанщиков.
   - О-хо! Привет старый! - голос окрасил слова веселыми нотками, и раскатился по телефонной трубке раскатом смеха.
   - Кто бы говорил, хе-хе. Как у тебя дела дома? Не сильно скованна сугробами?
   - О нет, старый, детишкам нравится, и мне тоже, а чего это ты переживать вздумал?
   - Ну нас уж мало, старых, осталось, не обессудь уж.
   - Неужто до тебя дошло?
   - А?
   - Не бери в голову, старый... Так чего позвонил?
   - Шорохов в пять воротится в деревню, видимо твой заказ готов.
   - А чего он не позвонил?.. Хотя, если подумать, он никогда и не звонил по поводу заказов, либо сам заходил, либо посылал кого-то. Техники чтоль боится? - смеющийся голос Инны в телефонной трубке казался Аркадию Валентиновичу плоским... и в то же время очень живым, Валя никогда не умела вот так. - мне очень жаль твою дочь, Кари. Не поддавайся этому чувству, старый.
   Эх. Первая любовь, первый брак и первый развод. Вот все то что когда-то связывало Аркадия Валентиновича и Инну Вульфовну. Они понимали друг друга всегда чутко и полно. От этого было немало проблем, но тем не менее это прошло сквозь время и осталось между ними.
   "Ну и старая же ты кляча, Инна!".
   Время за домашними хлопотами летело не заметно, вроде, и дел то было не много, и были они вроде даже рутинными, но с ними, Аркадий Валентинович, расправился лишь к началу пятого, и при этом неимоверно от них устал.
   "Что-то старею я, и неимоверно быстро."
   Подогрев себе закуски на печи, Аркадий Валентинович немного перекусив, и в душе расстроившись столь долгим отсутствием жены, вышел из дома.
   На улице, на которой жил, и куда иногда заезжал Шорохов, была в противоположной стороне, ближе к пересекавшей деревню трассы, на улице с домами, деревянными и давно просевшими, навеянные прошлым.
   Некоторые дома были кирпичные, и построенные были по моде конца восемнадцатого века, с полукруглой кладкой, с осыпавшимся фасадом и безнадежно закрытыми ставнями и дверьми. Как раз такой и стоял на против владений Шорохова, к которым, кстати, вели автомобильные следы.
   Аркадий Валентинович вошел во двор вторя следам на снегу и направился со двора в кирпичный, с жестяной крышей, гараж.
   Дверь, ведущая в него, была отперта: навесной замок с открытой дужкой, висел на одной из петель, приколоченных к внутренней стороны проема.
   - Шурка, ты тут?
   Окно кухни в доме, через некоторое время, отворилось, и из него выглянул Шорохов во всей верхней одежде, - Привет Аркаша. А ты как всегда вовремя, я сейчас правда делами занят, заходи в дом, и дров, охапку, прихвати. - и окно затворилось обратно.
   Дом был выполнен из камня и дерева и Аркадию Валентиновичу казалось, что в нем было холоднее чем на улице. Дом промерз, и отсырел.
   - Еще раз привет, Аркаша, дрова положи к печи. - поприветствовал ворчащий Аркадия Валентиновича Шура, который сидел на открытым зевом круглой печки в коридоре. Шорохов сильно осунулся за то время, что его не видел Аркадий Валентинович, и стал выглядеть, не смотря на свой сравнительно молодой возраст, еще старше.
   - А чего это ты?
   - Как чего? - удивился Шура, отвлекшись от печки и повернувшись к собеседнику лишь одной головой. - В этом году дети да внуки хотят тут Новый Год встретить, вроде хотят отвлечься от городской суеты, вот меня и послали сюда, все подготовить. Они за две недели до Нового Года прибудут, в отпуск с детьми. А мне дом этот, еще дня три прогревать. Тьфу.
   - Что-то нынче много народу возвратилось в нашу деревню.
   - Ну как сказать "возвратились", совершенно вряд ли, так, погостить, посмотреть виды и вернуться в свою купель.
   - И все же, - ответил Аркадий Валентинович уже из кухни, сбитый с толку словом "купель" и прогремя сброшенными с рук дровами, воротившись, продолжил, - а ты чего в одежде-то? В доме недостаточно тепло? - хотя сам Аркадий Валентинович еще толком не согрелся, но это, наверное, от того, что он сам-то как минимум разулся.
   - Разве? - в круглой печи уже занимался огонек, и поэтому Шура, затворив решетчатое забрало печи, и уводя за собой Аркадия Валентиновича, в зал, пригласил гостя присесть на диван, - А, по-моему, холод собачий.
   Аркадий Валентинович совершенно случайно посмотрел на пол, застеленным очень старым ковром.
   - Ты даже не разулся.
   - Ой ладно об этом. - махнул рукой Шура, вынимая из своей дубленки сверток из какой-то белой ткани. - Твой заказ готов.
   Произнес Шура это торжественным голосом и при этом, сказал, как отрезал, словно, это было дело его жизни и Аркадий Валентинович, машинально удивленно на него уставился. Шура на это лишь протянул ему сверток в терпеливом ожидании.
   Аркадий Валентинович, приняв сверток в руки, не решался его развернуть. Сверток был увесистым и объемным, но по ощущениям изделие было почти в длину указательного пальца, и не очень широкое.
   - Давай уже разворачивай, чего ждешь? - по-доброму, с широкой улыбкой, словно передавая клад, торопил Шура Аркадия Валентиновича.
   Аркадий Валентинович развернул его. И понял, что изделие это было действительно кладом.
   - Я таких вещей твоего изготовления вообще никогда не видел. - изумлению не было пределу, но Аркадий Валентинович заставил себя что-то сказать.
   - Я этим занимался всю свою жизнь, а выбравшись в город, вообще, открыл для себя золотую жилу. Любой материал, любой инструмент, все это можно достать в городе. К тому же я делал его не один. Над ним работало как минимум человек пять. - улыбаясь еще шире начал Шура, - этот заказ ты сделал уже почти полтора года назад. Потом вообще сказал, что его не нужно делать, но я все-таки не забросил. Ты же для дочери заказывал?
   - Да... для дочери.
   - Самое сложное было, - продолжил как ни в чем не бывало Шурка Шорохов, - это проработать образ, его обдумать и проработать, потом долгий заказ необходимого материала, потом отливка и вкрапливание, хотя последним даже не я занимался, но не будем об этом. Тебе нравится?
   - Конечно, Саша, нравится, но разве тех денег, что я тебе отдал, хватило?
   Аркадий Валентинович очень редко называл Шуру Сашей. Сам Шура считал, что это проявление глубокой признательности и уважения, и, наверное, на деле так оно и было.
   - На самом деле, денег конечно не хватило... Много людей все-таки занималось этим изделием, я понес убытки, но, если честно, мне не хотелось бы их у тебя просить, это ведь была моя инициатива.
   - Сколько?
  
   Одинокий фонарь, установленный на деревянном столбе, тот самый, который был готов в любую минуту рухнуть, раздавшись дурной пылью, вырывал очищенную асфальтированную дорогу из все сильнее наползающей тьмы.
   Аркадий Валентинович шел ему навстречу погрузившись в свои мысли. Невольно Аркадий Валентинович повспоминал и Инну Вульфовну, не случайно встретив, перед самым уходом от Шуры, ее внука Сережу, умного и послушного мальчика, помечтав о том, как бы сложилась его жизнь, если бы они тогда в молодости и не развелись. Но мысли эти были для Аркадия Валентиновича мукой: он как мужчина должен твердо стоять перед ветром перемен, однако, как мальчишка размышляет или о том, как бы было здорово от них сбежать или вовсе их не знать.
   Сейчас и радость, от приготовленного Шурой подарка, так сильно его захватившая, отступала, и Аркадий Валентинович возвращался к своим обычным, не радостным, мыслям.
   В деревне, которая наводнилась гостями из города, скоро попрощается с его молодой семьей. И ни останется тут никого, кто бы разделил Новый Год вместе с ним. Да, и как бы не эгоистично это не звучало, но Аркадию Валентинович хотел, чтоб Новый Год его семья встретила по его задумке и плану.
   К тем же мыслям относилось и печальная нотка одиночества. Скоро совсем не останется тех, кто будет помнить, и беречь память так же нежно, как Аркадий Валентинович хранил свой стул, а на Валю он и не собирался рассчитывать.
   Аркадий Валентинович в глубине своего сердца знал, что, уехав из деревни о нем забудут, да, именно о нем, и забудут на долго. И даже его подарок ничего не сможет изменить. Не то время, не те нравы.
   Аркадий Валентинович обратил внимание на приближающийся фонарь, на то как он уныло качался на морозном ветру, и качался, казалось вместе со столбом и алюминиевыми проводами. Аркадий Валентинович был молод, когда этот фонарь повесили на этот столб, тогда еще не черный как смоль, а светлый с зеленым оттенком, тогда казавшимся большим и коренастым, пахнущим смолами и лаками разного происхождения, дивно блестящими в лучах солнца.
   А теперь он, Аркадий Валентинович, и этот столб, как две старые перечницы рассыпались в прах, и им обоим, без сомнения, казалось, что никто о них не вспомнит и никто не заметит.
   У двора Аркадия Валентиновича стояла какая-то машина. Он не знал ее и раньше никогда не видел. Какая-то иномарка.
   Аркадий Валентинович из далека не мог увидеть, стоит ли рядом с ней кто-нибудь, и тем более есть ли кто в салоне, и желая это узнать машинально ускорил шаг.
   - Яков? - это был он, высокий и худощавый, с двухнедельной щетиной и со впалыми глазами, посеревший и измотанный, с яркой сединой среди темной шевелюры цвета копоти, которого вероятно кто-нибудь из знакомых и не узнал бы вовсе. Однако Аркадий Валентинович узнал Якова решительно, не смея сомневаться.
   - Привет, па, - Яков, выбравшись из салона, прошел возле машины, и, положив руки на грудь, опёршийся о багажник, встречая проходившего мимо Аркадия Валентиновича, - куда это вы все разбежались? Где мама?
   - Валя где, я не знаю, я же ходил в гости. - подходя все ближе отвечал Аркадий Валентинович, - А ты чего тут?
   - Мы уже завтра едем утром, времени устраивать что-то вроде прощального ужина у нас нет; нужно все приготовить и загрузить в машину... Я приехал попрощаться, па.
   - Вон оно как. И когда едите? Даже до завтрашнего дня не останетесь?
   - К сожалению, нет, па.
   - Тогда даже к лучшему, что ты увиделся с Валей.
   - Наверное.
   - Тогда держи, передашь это Анне, на Новый Год. Уж упаковать я его не успел, - Аркадий Валентинович достал из внутреннего кармана кулон, развернув посмотрел на него в последний раз, и завернув обратно, протянул Яше.
   - Что это?
   - Мой подарок ей на память, я почти все сбережения на него потратил, так что передай как можно скорее... Вы, когда приедете в гости?
   Яков уронил голову на грудь, и уперся взглядом в сверток: - Не скоро, па, у нас там много дел, надо встать на ноги. Я постараюсь звонить... - и развернув ткань добавил, - Очень красивый.
   - Тогда прощай, Яша, - отстранившись и подавляя лезущие наружу чувства, Аркадий Валентинович, лишь сухо пожав сыну руку, направился в дом.
  

***

   Фонарь, установленный на обновленный железобетонный столб, стоял стойко и не качался, установленный на нем плафон, закрытый металлической решеткой, хранил в себе, как в грудной клетке хранится сердце, большую люминесцентную лампочку.
   Возле фонаря стоял старик, одетый в старый поношенный тулуп и шапку ушанку из рыжего кроличьего меха, и ожидающе наблюдал за дорогой. Ветер гнул зеленые ветви клена, растущие вдоль почти всех улиц, и пригибал к земле высокий сорняк, обдувая старика запахами травы и дорожной пыли.
   "Наконец, тому столбу пришёл на смену этот юный молодец, - размышлял Аркадий Валентинович, поглаживая шершавую поверхность бетонного столба, - все должно приходить на смену, как зиме приходит на смену весна, солнцу на смену приходит луна, а на смену старым поколениям приходит молодёжь."
   И, когда загорелся новенький фонарь, заливая все вокруг ярким холодным светом, и удлиняя им и без того длинные и жуткие тени, Аркадий Валентинович, ничего не дождавшись, пошел в свой опустевший дом.
   После смерти Вали, Аркадий Валентинович долго не мог оправиться. Память, которую он хранил, больше никому была не нужна, и все что ему оставалось, это ждать, а чего он и сам не знал. Ровесники, заходившие к нему, с течением времени иссякли, оставив Аркадия Валентиновича одного. И это одиночество окончательно подкосило его.
   Со своими молодыми родственниками он уже давненько не связывался, и контакты, как оказалось в последствии, потерялись. И Аркадию Валентиновичу ничего не оставалось, как в прогулках по своей деревне, останавливаться возле дороги и ждать неизвестно чего.
   Деревня уже сильно разрослась, все перестроилось и обновилось, жизнь била ключом и люди теперь стали перебираться в разросшуюся до села деревню. Но Аркадия Валентиновича все это обходило стороной.
   Теперь для Аркадия Валентиновича существовал его дом, хранящий память и секреты, вещи, созданные давным-давно, и разочарования, разыгравшиеся в его стенах.
   Чего только не пережил Аркадий Валентинович за ушедшие года. С момента как уехал Яков, он перехоронил всех оставшихся ему близких людей.
   Сначала убитая горем Валя, обиженная и осклабленная поступком Аркадия Валентиновича, потом Инна Вульфовна, сраженная болезнью, за ней еще парочка ровесников-соседей, и вот буквально совсем недавно, костлявая забрала и Шорохова.
   На их похоронах было много народу, были дальние родственники и юные поколения племянников и племянниц, сыновья и дочери, и память о них останется в сердцах их хоронивших.
   Но Аркадий Валентинович знал, что его хоронить некому. Так уж вышло что никого у него не осталось. Яков не был его сыном, для Танцы Аркадий Валентинович тоже был чужой, ну а единственная внучка, наверное, его и не помнит совсем.
   Вот и все. То немногое и те немногие, что о нем что-то знали и помнили уже были захоронены или утеряны.
   - Он убил нашу дочь! - когда-то кричала убитая горем мать, потерявшая своего ребенка.
   Аркадий Валентинович, тогда разочаровавшись, закрылся в себе и почти не разговаривал со своей женой, а когда она ушла горько пожалел. Но осадок от разочарования никуда не делся, хоть и прибрел совершенно другой оттенок. Он тогда был сильно обижен ее эгоизмом, ведь она не одна кто потеряла дочь, были и те, кто потеряли жену и мать. Но сейчас это не имело никакого значения. Все то, что не было сказано, так и останется недосказанным. Все те слова, что хотелось сказать, или уже были сказаны, теперь потеряли всякий смысл. И Аркадию Валентиновичу ничего не осталась, как в одиночестве ждать своего конца.
   Аркадий Валентинович сидел и, в очередной раз разгадывая кроссворд под привычный галдеж телевизора, окруженный привычными тоскливыми мыслями, не заметил, как к нему пришли. Он даже не обратил внимания на отворяющийся входную дверь, не обратил внимания на дружный гомон раздавшийся в коридоре. Решив было что это детишки с новым обходом посвященным старикам, почитавшие, как ему казалось, для галочки, память старого времени.
   - Привет, па!
   - Привет, деда!
   Не сообразив, и толком не расслышав приветствие пришедших, Аркадий Валентинович обернулся. И обернувшись, он увидел молодую девушку с кулоном в виде ангела с вкрапленным в его объятия камнем флюорита, с выграненным в его глубине объёмный силуэтом девочки. Руки ангела обхватывали выгравированный силуэт, проникая в сияние природного камня, а камень, представленный как просто свет, был вкраплен в подолы и складки одеяния серебренного ангела, словно свет отражавшийся от белоснежной ткани.
   Ангел, склонив голову над обращенным к небу детским лицом, смотрел девочке прямо в глаза своим добрым и светлым взглядом, готовым от всего ее защищать. Это та самая подвеска, изготовленная покойным Шурой.
   Первой вошла Анна, за ней, возмужавший и источавший своим сильным взором спокойствие Яков, с мягкой улыбкой на лице, потом Танца все еще молодая и подтянутая и последним, робко, не поднимая взора вошел выросший Илья.

***

   Одолевавшие его переживания, и липкая тоска, засевшая глубоко в душе, исчезли уступив место домашним хлопотам, теплым разговорам с молодыми родителями и их детьми, и обычной гордости за достигнутые высот его, Аркадия Валентиновича, чад.
   Яков привез семью на целую неделю, а потом у них запланированы поездки за границу и куда-то еще, но куда, Аркадий Валентинович не стал допытываться. Он, не теряя времени, свозил детей на большом джипе Якова на рыбалку, потом с ночевкой, одной из теплых ночей, в поход, где они кушали пойманного в силки зайца, приготовленного Аркадием Валентиновичем на огне. Дети, что постарше, что помладше, были в восторге, хотя Аркадий Валентинович не мог не заметить, насколько умелым и опытным стал Яков. Ему частенько казалось, что это он помогает Якову, а не наоборот, и в такие моменты, он был горд за своего, пускай и не родного, сына.
   В пятницу, за два дня до отъезда, к Аркадию Валентиновичу в гости зашел знакомый казах, просто повидаться и донести новые известия, разошедшихся по селу.
   Человек этот был приятно удивлен появлением у Аркадия Валентиновича родственников. И не скрывая радости, очень часто в разговорах поздравлял хозяина дома с временным пополнением, и чтобы как-то успокоить и отвлечь гостя, Аркадий Валентинович перевел разговор для казачонка в его привычное русло, о лошадях.
   Гость очень любил своих лошадей. Холил и лелеял, ухаживал и от всех защищал, можно сказать он ими жил, лишь изредка их оставляя одних.
   К слову, Анна не отходила от матери не на шаг, в тот раз была с дедушкой и разговор о лещадях ее очень заинтересовал, к тому же, Аркадий Валентинович, читая ее как открытую книгу, заметил, что ребенка что-то гложет, но ни находил момента у нее об этом спросить. И поэтому Аркадий Валентинович спросил у Айдара:
   - Слушай, Айдар, а Марья-то у тебя еще ходит с табуном на пастбище?
   - Конечно, Аркадий Валентинович, от чего ж нет-то? А что?
   - На сколько я помню, Марья очень тепло относится к детям, да ведь?
   - А-а, - сообразил Айдар, - это верно, она и твоих внуков покатать может, - и обращаясь уже к Анне, - ты не боишься лошадей?
   "Дело сделано, - подумал Аркадий Валентинович, наблюдая за тем как Анна, уже не стесняясь, донимала Айдара вопросами, который с широкой улыбкой, крайне увлеченно, на них отвечал.
   Рассудив, что можно и отлучиться, Аркадий Валентинович вышел в сени, и, обувшись в тапки, вышел в огород, где, не покладая рук, трудились Илья с Яковом.
   Аркадий Валентинович задержался у выхода из крытого сарая в огород в дверях и понаблюдал за сыновьями. Яков и Илья слаженно работали, они уже перебрали огуречную грядку, подлатали теплицу и подняли забор. Душа у Аркадия Валентиновича пела.
   - Эй, ребята! - позвал Аркадий Валентинович, - подойдите ко мне!
   Дети, переглянулись, о чем-то пошептались, и заколотив еще один гвоздь в новую калитку, огораживающую грядки от небольшого, в сотки три-четыре, картофельного поля, и сложив аккуратно у стойки петель инструмент, поспешили к Аркадию Валентиновичу.
   - Что такое папа?
   - Да вот ко мне старый друг зашел, Айдар, он пастух и песет лошадей, и я подумал, что внукам будет интересно на этих самых лошадях покататься, - Аркадий Валентинович очень радовался своей идее и не мог сдержать предвкушающей улыбки.
   - А это не опасно, деда?
   - С вами будет самый умелый конюх во всей деревне! Нечего тут и переживать!
   - Тогда, ладно, поедем, - согласился Яков, - а сейчас, - уже к Илье, - пошли доделывать работу, нам еще надо успеть крышу долатать.
   - Ну ладно-ладно.
  
   - А лошади правда умные животные? - доносился звонкий голос Анны из залы, - Я смотрела один фильм, где было показано, что лошадей, мустангов, было очень сложно приручить из-за их неукротимого нрава.
   - Ну мустангов у нас уже давно нет, - добродушно отвечал Айдар, - но лошади очень умные и добрые животные, хотя, конечно, многие из них с характером. И на самом деле, в России были лишь один вид диких лошадей, и то их предков, вымерших в тысяча девятисот двенадцатом году - это тарпан.
   - О-о!
   - Айдар, - обратился вошедший Аркадий Валентинович, - а ты не мог ты покатать моих внуков на своих лошадях? Например, сегодня?
   Казах немного призадумался, нахмурив смуглый лоб, и ответил: - Как я уже говорил, это можно устроить, подъезжай ко мне на пастбище к северу от озера, я сегодня там.
   - Внуча, иди сообщи папе новость, - и когда Анна скрылась в коридоре, Аркадий Валентинович опомнившись, спросил - ко скольким быть, Айдар?
   - Давай часа за два до заката, хорошо?
   - Замётано.
   Анна, потерявшая всякий покой и убежавшая в огород, вернулась уже после того, как Айдар, поделившись всеми сельскими новостями, откланялся, приведя с собой брата и отца.
   - Ну что, когда отправляемся? - спросил Яков.
   - Если ты не против, сын, я сам свожу их туда и привезу обратно, ты не против?
   - Ты уверен? Помощь там не понадобится?
   - Думаю, что нет, если что Илья поможет.
   - Тогда ладно.
   Время тянулось долго. Аркадий Валентинович был очень сильно взволнован, и не находя себе места, рука об руку с Танцей приготовил авоську с ужином, тайком положил в кабину своего ЗИЛа маленькую аптечку и завел свой самособранный ЗИЛ, которым уже пару лет в серьез не пользовался. У ЗИЛа была бежевая кабина и бежевы капот, но пассажирская дверь, правое зеркало заднего вида и правое крыло были синими, а решетка радиатора вообще была спилена и на ее месте прикручена, на кровельные саморезы, другая, такая же от другой кабины, решетка темно-зеленного цвета.
   На тарахтящий гул мотора прибежал Илья, не скрывая своего удивления.
   - Эта рухлядь что ли еще ездит?
   - А что ей будет? - смялся Аркадий Валентинович. - Скоро сам убедишься, что года ей не почем.
  

***

   - Тебя ДПС-то не остановят? - в пороге спросил Яков перед сомой поездкой.
   - Нет, в кабине три места, тут придраться не к чему, к тому же, эта машина выше сорока километров в час не едет и всех местных сотрудников, кстати, я знаю лично. Не беспокойся вечером уже вернемся. - отвечая, Аркадий Валентинович по привычке посмотрел на свои старые наручные часы, и он неожиданно вспомнил об одной вещи.
   - Вы все взяли? Ничего не забыли? - спросила Танца стоявшая рядом с супругом, и обхватившая его руку.
   - Говорю же, все будет в порядке, - и обернувшись, Аркадий Валентинович посмотрел в кабину, где уже сидели и с нетерпением ждали дети.
   - Ну ладно.
   Аркадий Валентинович, забрав вещь, которую вспомнил, посмотрев на часы, и сложив ее в авоську, забрался в кабину и, выехав со двора через открытые ворота сразу ее разворачивая, взглянув на счастливое лицо Анны, повел свое авто за границы села.
   По асфальтированной дороге они проехали немного, и выехав за знак, сообщающий о выезде из села, свернули на грунтовую дорогу в сторону необъятных, зеленных слева и золотых справа от тянувшейся извилистой черной ниткой дороги, полей. Проехав по ней еще немого, отдалившись от трассы на приличное расстояние Аркадий Валентинович остановил свой ЗИЛ, и громко, пытаясь перекричать ровный рокот мотора, попросил детишек выйти из кабины.
   Аркадий Валентинович выбрался из кабины, обошел машину спереди и подошел к ничего не понимающим детям.
   - Забирайтесь в кузов и держитесь за этот борт, - борт сам был сделан из метала, но передняя его часть, на которую и указывал Аркадий Валентинович, была сделана из двух длинных, чуть больше полтора метра, металлических опор, обшитыми широкими досками, на которые были наброшены буксировочные тросы, закрепленные петлями на опорах. Образованная стенка борта была очень высокой, и из-за неплотно лежавших верхних досок по стенке можно было немного забраться. - и держитесь крепко!
   В детских глазах вспыхнул азарт, быстро, используя заднее колесо как опору и зацепившись о боковой борт, залезли в кузов. Передняя часть борта доходила Анне до горла, а Илье по плечи, и Аркадий Валентинович знал, что, когда они тронутся, дети, с помощью этой стенки, заберутся повыше.
   Дорога петляла и извивалась среди полей, огибала озеро и обходила пролески, пробивала насквозь леса и разветвлялась почти во все стороны. Аркадий Валентинович ехал осторожно и нежно насколько это позволяла дорога, изредка посматривая на ноги, все же забравшихся на стенку детей, видневшихся из заднего оконца.
   "Конечно, они забралась, и удобно им стоять на борту?" - улыбался в своих мыслях Аркадий Валентинович, вспоминая как сам ехал на покосы таким образом, и как, поудобней устроившись в загруженном сене, возвращался рассматривая быстро утекающее небо - "Хотя, кажется Анна слезла."
   Так летел ЗИЛ до пастбища на другом берегу озера, находившегося за селом, громко тарахтя мотором и поднимая высокий столб пыли, летящей из-под его широких колес, неся в своем кузове стоявших во весь рост юных детей, с развивающимися на ветру волосами и хлопающими одеждами, и старика, чутко следивший за дорогой, в своей разноцветной кабине.
   Аркадий Валентинович устроился на расстеленном покрывале под одинокой березой, припарковав свой автомобиль по близости, стоявшей в самом, по его мнению, удобном месте, с которого было видно все пастбище, всех лошадей, что безмятежно перетекали по нему плавно и грациозно, поблескивая своей лоснившейся шерсткой в лучах заходившего солнца.
   Он в одиночестве наблюдал, как Айдар занимается с детьми, что-то им показывая и объясняя, наглядно, своим примером демонстрируя все важные моменты езды на лошадях. Аркадий Валентинович наблюдая за его жестами и словно слышал, что он говорил, неосознанно озвучивая его в своих мыслях.
   "Держаться нужно не только руками за гриву, но и ногами, - озвучивал жестикулирующего Айдара Аркадий Валентинович, - сначала мы просто проедемся медленно, и вы убедитесь, что это не так и просто, будте внимательны, так как даже в седле вы можете упасть"
   Тут Айдар демонстрирует как правильно нужно сложить руки при падении: "Если вы все-таки упадете, держите руки и ноги при себе, падайте ничком и молитесь чтобы лошадь вас не затоптала."
   Аркадий Валентинович был уверен в том, что именно так он и говорил его детям, потому что это действительно было важно, и еще потому, что сам бы он именно так и сказал.
   Аркадий Валентинович наблюдал, как в лучах заходящего солнца дети и Айдар, успешно оседлав лошадей, сначала медленно ездили привыкая к седлам, и попутно учась правильно держать свое тело в седле, и, наверное, попривыкнув, уже шли рысью, а Анна умудрилась и пуститься в короткий галоп, который, из соображений безопасности, прервал Айдар.
   Аркадий Валентинович пристально наблюдал за Анной. Она была тонкой, еще набиравшаяся грации, как пышный бутон готовый вот-вот распуститься. Аркадий Валентинович лишь едва различал в Анне мать; почти все черты, кроме глаз и формы губ, Анна унаследовала от отца, и несмотря на это черты ее были очень мягкими и плавными.
   "Удивительный ребенок, - размышлял Аркадий Валентинович, упоенный нахлынувшей отцовской любовью, - как жаль, что я не видел того, как она росла."
   Айдар увлеченно занимался с детьми, и плотнее он работал с Ильей, которому это давалось тяжело. Издалека Аркадий Валентинович различил, что Анна слезла с лошади и направилась к березке, а Илья так и остался с Айдаром оживленно о чем-то с ним обсуждая. Аркадий терпеливо дождался, когда светившаяся от восторга Анна уляжется на покрывало, положив голову на его ноги, переводя дыхание.
   - Ну как тебе Анна? - спросил Аркадий Валентинович, протягивая внучке лимонад, - Понравилось?
   - Это так здорово! - бойко восхищалась Анна.
   - И что совсем было не тяжело?
   - Напротив, деда, у меня, наверное, завтра все будет болеть, - Аркадий Валентинович на это замечание лишь мягко усмехнулся, - но это все равно очень здорово! Чувствовать, как большое животное уносит тебя прочь, чувствовать его дыхание и работу мышц! Меня на Марии охватило такое сильное чувство свободы, мы были как одно целое!
   Глаза Анны горели восторгом, грудь от тяжелого дыхания медленно вздымалась и плавно, с шумным выдохом опадала.
   - На счет боли не беспокойся, я Яше наказал баню подготовить, сходишь, погреешь свои юные косточки и на утро будет все в порядке.
   - В баню? - светлая головка приподнялась с ног Аркадия Валентиновича, - Сегодня что ли?
   - А ты что, потная спать ложиться вздумала? От тебя, наверное, лошадьми за километр тянет, - посмеялся дедушка.
   - Ну и что? - лишь для виду обидевшись, с улыбкой на лице отвернулась от дедушки Анна.
   - Да ладно тебе дуться, - Аркадий Валентинович потрепал волосы соей грубой рукой, - лучше посмотри, что я привез с собой, только сегодня о нем вспомнил, память-то уже не та.
   - Что там?
   Аркадий Валентинович достал из авоськи старый альбом для рисования, и раскрыл его первую страницу перед Анной.
   - Это твой альбом, в котором ты рисовала в детстве, - на первой странице были нарисованы какие-то животные, растения и цветы, а в низу было написано с ужасными ошибками детской рукой "Етат албом Анны" буква "е" и "ы" были написаны зеркально.
   - Это, что я писала? - рассмеялась Анна, - а что там еще есть?
   - Много всего, внуча, вот смотри тут твой любимый кот Жора. Ты рисовала его перед самым своим отъездом, помнишь?
   - Нет, деда, не помню.
   - Ты еще тогда не могла выбрать какой из этих Жор самый счастливый, может выберем его сейчас?
   - Мне кажется они все счастливые, - просмотрев все рисунки сказала Анна, - несмотря что они больше зайцы, чем котики.
   - Мне тоже так показалось. А еще смотри, - Аркадий Валентинович достал из грудного кармана своей повседневной рубахи старое фото, на котором были изображены два маленьких ребенка, - это ты, - он указал на ребенка со светлыми волосами, лишь отдалённо напоминая саму себя, в розовых колготках и в разноцветную полоску кофтой, - и Илья, - передвинул палец на мальчика пепельной русыми волосами одетого во все синее, - это фото сделано, когда вам обоим было по пять, в День Рождения Ильи.
   - Какие мы маленькие, а Илья такой смешной, и личико у него такое серьезно-серьезное, - хихикала Анна.
   Аркадий Валентинович бросил взгляд на Илью, который все ездил верхом, под все сильнее садившимся солнцем.
   - Да его сейчас и не узнать. Когда вы приехали ко мне, я вообще никого из вас по началу не узнал... Я так рад что вы решили ко мне приехать. Хоть посмотреть на вас, таких больших. - Аркадий Валентинович передал альбом Анне, и она стала его перелистывать.
   - Папа каждый год хотел приехать. И мама тоже, но как-то не получалось.
   - Ничего, слава богу хоть сейчас получилось.
   Аркадий Валентинович смотрел на кулон лежавший на груди внучки и вспоминал о дочери. Помнит ли она ее? Знает ли что с ней случилось? И если да, то как к этому относится?
   Аркадий Валентинович не знал ответов и не мог задать вопросов. Он был скован и томился в неведении.
   - Деда? - Анна открыла последнюю страницу альбома, где были нарисованы три человека. "Мама, папа, я" гласила надпись, сделанная чьей-то чужой образованной рукой. - Это ведь мама? - Анна посмотрела на Аркадия Валентиновича глазами ребенка, с интересом и трепетом.
   Аркадий Валентинович насторожился, рассказали ли ей, или она сама догадалась? Или это Аркадий Валентинович чем-то себя выдал? Он не мог разобрать о какой матери спрашивает Анна.
   - А что не похожа?
   - Я не помню, как выглядит моя настоящая мама, деда, - пожала печами Анна, - а что, похожа?
   - Если честно, то конечно нет, - скрипуче посмеиваясь, признался Аркадий Валентинович, - и я не думал, что ты знаешь.
   - Папа в прошлом году рассказал.
   - И... Как ты отнеслась к этой новости?
   - Никак, - альбом в руках Анны закрылся, и перекочевал из них на плед, а Анна подняла глаза в небо, рассматривая через ветки березы облака, - я ее не знала, и фотографий дома не оказалось, так что я не могу печалится о том, кого не знаю. Для меня мама - это Танца, потому, что ее я только и знаю.
   - Как по-взрослому, Анна, я и не ожидал, - Аркадий Валентинович хотел разозлится, но не мог, потому что это именно то, что тревожило ребёнка, и поэтому, положив руку на нагрудный карман, продолжил, - А я скучаю по ней. Смотри, - Он достал фото дочери, которое было сделано, когда ей исполнилось двадцать четыре. - это твоя мама.
   - Красивая.
   - На этом фото она еще плохо вышла, но другие больше размером и не пролазали в карман.
   - А какая она была?
   - Характером вы очень похожи, - недолго помолчав, ответил Аркадий Валентинович, - хотя, я знаю тебя всего неделю, но иногда ты очень сильно мне ее напоминаешь, несмотря на то, что ты почти вся вылитая отец. Только глаза мамины.
   - А еще губы, как папа говорит.
   - Точно-точно.
   Снова повисла пауза, и на горизонте, на фоне уже синеющего неба, Аркадий Валентинович разглядел Илью, идущего в их сторону. Аркадий Валентинович и не заметил, как Айдар уже увел табун в сторону деревни. Он видел его вдалеке и табун выглядел коричневым пятном в сине-оранжевом небе, медленно перемещающимся по рыжей выцветавшей земле.
   - Деда, - приподнявшись на локтях Анна махала ручкой приближающемуся Илье, - я хочу с ней попрощаться.
   - С мамой?
   - Да. - и все еще колеблясь, Анна, взяв в руку кулон и приподняв его перед своим лицом, спросила - Деда?
   - А?
   - А этот ангел, это же мама?
   - А как ты думаешь?
   - Думаю да.
  
   Утро субботы для Аркадия Валентиновича началось очень рано, договорившись вечером с Яковом о совместной поездке на кладбище, он встал пораньше, чтобы приготовить гостинцы для своих покоящихся девочек.
   Аркадий Валентинович не стал никого будить и хлопотал по дому один, всеми силами стараясь не шуметь. Давно он вот так крадучись не выполнял что-то по дому, чутко следя за тем что он делает и как громко, он и не догадывался раньше, что из простых вещей получается столько шума. И оказалось, что те же самые дела, выполняемые изо дня в день, даются тяжелее если делать их крайне осторожно и аккуратно. Однако, Аркадий Валентинович поймал себя на мысли, что это ему очень нравится - заботиться о ком-то кроме себя в своем доме.
   Как бы не старался Аркадий Валентинович не шуметь, домочадцы стали один за другим просыпаться, и, словно подшучивая над старым дедом, первым делом справляться, что же все-таки случилось и откуда такой шум.
   - Ты уж прости нас, па, - посмеивался Яков, когда все собрались в кухне, умывшиеся и переодевшиеся после сна, - но у нас дома никто так не делает, мы обычно все вместе просыпаемся, вот и не поняли тебя.
   - Да ничего, - отмахивался Аркадий Валентинович, разливая по чашкам чай, и готовя для Якова кофе, - я и сам поотвык от тишины, все-таки не для кого было тишину соблюдать.
   - Вы все уже приготовили для кладбища? - спросила Танца, выставляя на широкий кухонный стол сладости в глубоких блюдах.
   - Да, там ведь не особо-то много приготовить надо было. Взял гостинцев, мешков, чтобы мусор собрать, и еще кое-чего, чтоб могилки прибрать.
   - И когда поедем, деда? - хлюпая чаем, спросила Анна.
   - Когда Илья поест, тогда и поедем, он ведь все еще умывается?
   - Наверное, - потянула Анна, - но он точно последний встал. Говорит у него все тело словно чужое.
   - Еще бы! - удивился Аркадий Валентинович, - Он ведь вчера не стал париться, а ты как себя чувствуешь, Анна?
   - Прекрасно, - ответила Анна, заливаясь краской, все-таки не привыкшая быть в бане со всеми, пусть даже обернутой в полотенце, - немножко мышцы еще побаливают, но эта боль уже приятная.
   - И как вы вчера съездили? - спросил Яков, который, к возвращению Аркадия Валентиновича с детьми, уже сильно умчался и попарившись с семьей в бане, быстро ушел на боковую, - все хорошо прошло?
   - Все было здорово! - восхищалась Анна.
   - Доброе утро, - вошел Илья с больным видом, шагая медленно почти не поднимая ног.
   - Ну что? Все болит? - спросила Анна, тыкая брата его в больные мышцы, - говорили тебе, попарься в бане, а ты вот заупрямился.
   - Да не надо тыкать, Анна! - раздраженно запротестовал Илья, - и так еле-еле душа в теле.
   - Я так понимаю, на кладбище ты не едешь? - с долей упрека поинтересовался отец.
   - Думаю, что нет, па, - отвечал Илья, виновато потирая локоть, - лучше полежу еще немножко.
   - И чаю, даже, не попоёшь? - спросила мать.
   - Нет, мам, спасибо, думаю, пока не хочу.
   - Ничего страшного, в следующий раз с нами сходит, а сейчас пущай отлежится. - сказал Аркадий Валентинович, попивая чай.
   - И то верно, - заключил Яша, проводив исчезнувшего в коридоре Илью, - тогда пора уже собираться.
   - Доча, - поднимаясь из-за стола, обратилась Танца, - пойдем одеваться в нашей с папой комнате, все равно этот лентяй, - имея ввиду Илью, спавшего в одной комнате с сестрой, - комнату занял.
   - Мам, а можно еще заплестись? Хочу колосков или что-то подобное, по-моему, было бы здорово.
   - Если успеем.
   - Успеете-успеете. - заверил Яков, разом осушив остатки своего молочного кофе, - не переживайте.
   Аркадий Валентинович волновался по дороге на кладбище. Внучка, красиво заплетенная матерью, сидела рядом с ним, держа на руках большой букет цветов, нарезанных Аркадием Валентинович в собственном палисаднике, и ему было за нее тревожно.
   Он не мог представить, что происходит в голове юной внучки, не мог понять какие именно чувства ее сейчас переполняют. На ее лице была лишь теплая ожидающая улыбка, а глаза с интересом наблюдали за тем как проплывали в окне различные дома и пейзажи. Казалось, что Анна отнеслась к этой поездке, как к обычной, но Аркадий Валентинович в это слабо верил.
   Кладбище от дома было всего в минутах двадцати на машине, и поэтому Аркадий Валентинович не успел и заметить, как они уже приехали.
   - Мы с Анной пойдем в перед, - начал Аркадий Валентинович, перед тем как принялся выбираться из машины у самой арки входа, - пока вы машину паркуете, как раз возьмем кое-какие вещи, чтоб вам не тяжело было идти, а то парковаться у кладбища нельзя, только в отведенном месте.
   - ДА, я видел знак, - ответил Яков, - бери вещи тогда, а мы вас догоним.
   Аркадий Валентинович вел свою внучку по лабиринту из заржавевших оградок, с заключенными в них могилами с памятниками, со стоящими рядом маленьким квадратными столиками, усыпанные осиновой листвой, и венки с букетами из искусственных цветов.
   Многие таблички, выполненные из разных долговечных материалов, приколоченные к лакированным крестам, уже сильно выцвели, и многие могилы были не опознаны Аркадием Валентиновичем. И, несмотря на то, что встречались и мраморные памятники и ухоженные, с обновленными изгородками и табличками, могилы, кладбище казалось заброшенным и очень старым.
   Анна, держа дедушку за руку, часто останавливалась, рассматривая старые замшелые каменные памятники, со стершимися надписями, в которых иногда можно рассмотреть дату смерти, как, например, у самого старого: тысяча восемьсот двадцать третий дата рождения и тысяча восемьсот девяносто седьмой дата смерти.
   Аркадий Валентинович, отвязывая от изгороди проволоку, держащую небольшие грабли, наблюдал за внучкой, за тем, как она вынимала засохшие веники бывших цветов из высоких ваз, установленных по бокам, и, ломая стебли пополам, рассыпая крошащиеся листья в труху, складывала в целлофановый большой чёрный мешок. Грабли собрали опавшие в прошлом году осиновые листья в маленькие кучки, за одно сняв слой старой жухлой травы с почвы. Анна усердно наполнила мешок мусором и завязав его в узел поставила за изгородью.
   Аркадий Валентинович всмотрелся в надписи на мраморных плитах. Мать и дочь. Валя и Таня.
   - Давай поставим букет в одну из ваз, - предложил Аркадий Валентинович, - сейчас я только воду сменю.
   - Давай, деда, - согласилась Анна, принявшаяся выкладывать из пакета гостинцы на освобожденный от мусора стол.
   - Все, готово, можно ставить цветы. - объявил Аркадий Валентинович, вытирая грязные, от внутреннего налета ваз, руки влажной салфеткой, - воды я в них тоже уже налил.
   - В обе?
   - Да вообще-то, - ответил Аркадий Валентинович, сообразив, что, если букет разделить, он будет выглядеть слишком маленьким, - но ничего, поставь букет у Тани, для Вали я потом принесу.
   - Лучше поставь бабушке, Анна, - подходя к калитке изгороди под руку с Танцей, которая как ребенка несла большой букет пионов, сказал Яков, - для Тани мы уже купили.
   - Это ее любимые, - приняв букет от Танцы, сказал Аркадий Валентинович.
   - Знаю.
   - Смотрю, уже все готово? - спросила Танца, осмотрев могилы.
   - Почти, - отвечала Анна, указывая на большой чёрный мешок, - осталось только мусор вынести.
   - А-а, - потянул Яков, приподняв пакет, - достаточно много насобирали, ты что тут, пап, давно не был?
   - В этом году еще не был, где-то в это время и собирался, хорошо же ведь, что так вышло.
   - Ну ладно, мы тогда пойдем вынесем его, как раз недалеко железные баки замети, за одно поищем родственников Танцы, - и обращаясь к Анне, - ты не пойдешь с нами, доча?
   - Нет папа, мы сейчас все доделаем, немного посидим, пока деда не отдохнет и пойдем к машине, хорошо?
   - Почему бы и нет, - пожал плечами Яша в такт кивкам не возражающей Танцы, - тогда встретимся у машины.
  
   Поднялся легкий теплый ветерок, который играючи трепал листья на высоких осиновых ветках, срывая их в плавное падение.
   Аркадий Валентинович сидел вместе со внучкой на лавочке спиной к столу, и терпеливо ждал, наслаждаясь прекрасной погодой. Он сидел молча, не решаясь заговорить с Анной, которая пристально смотрела на памятники.
   "Если захочет, сама заговорит. Хотя, мне кажется ей тяжело здесь находится."
   - Внуча... - оборвался Аркадий Валентинович, прерванный Анной, которая тиха захныкала, уронив голову в ладони, - не плачь Анна, все же хорошо. - и не дождавшись ответа, приобнял внучку притянув к себе, - ты плачешь, потому что совсем ее не знаешь? - Анна лишь отрицательно покачала головой, все скрывая лицо ладонями, - тогда почему же?
   Прошло не мало времени, когда Анна выпрямилась, утирая слезы с пунцовых щек и заговорила: - Деда, а тяжело это быть одному?
   - А почему ты спрашиваешь? - встревожился Аркадий Валентинович поудобней обняв внучку за плечи.
   - Ведь должны были погибнуть оба моих родителя? - слезы еще стекали по щекам, но голос стал ровнее, - Я просто подумала какого это, когда никого не осталось, а еще мне стало плохо от того, что я совершенно никак не отреагировала на смерть моей настоящей мамы. Когда папа мне рассказал о том, что Танца не моя мама, и о том, что моя настоящая мама погибла при пожаре, я не расстроилась. Я ему даже сразу не поверила. Я очень обрадовалась, когда папа сказал, что мы приедем сюда на целую неделю, но приехав сюда мне стало очень стыдно.
   - От чего внучка?
   - От того, деда, что она для меня ничего не значит, а еще от того, что мы совершенно забыли о тебе, - Анна посмотрела на своего дедушку серьезным взглядом, словно упрекая его в легкомыслии, - я как-то спросила у мамы, почему мы так долго не приезжали, и она сказала мне, что папе было бы очень тяжело находиться здесь, но... как же ты деда? Разве тебе не обидно?
   Аркадий Валентинович, мягко улыбнувшись, ответил: - Совершенно нет. Мне не о чем сожалеть, ведь именно я настоял на том, чтобы вы уехали, твоя бабушка, - Аркадий Валентинович посмотрел на фото Вали, - не хотела тебя отпускать с папой, она винила твоего отца в смерти Тани до самой своей смерти. К тому же, когда-то мы так же поступили со своими дедушками и бабушками, и мне не обидно, потому что мне не на что обижаться. И ты не переживай, просто, если захочешь, приезжай снова.
   - Хорошо, деда, - Анна встала с лавочки и подойдя к памятнику Татьяны, продолжила, - ты помнишь за чем мы сюда приехали?
   - Конечно помню.
   - Деда, а как мне лучше всего попрощаться с человеком, которого я никогда не знала?
   - Ну как сказать "никогда не знала" ... Все твои движения, кое-какие фразы, то как ты себя ведешь, выдают ее в тебе. Ты ведь ее единственная дочь, а она твоя единственная родная мать. Я не знаю, как тебе с ней попрощаться, но думаю тебе в этом стоит доверится самой себе.
   - Но, не смотря на то что я на нее похожа, я все равно ее не знаю, я не знаю какие черты ее, а какие мои собственные или папы.
   - Верно.
   - Тогда что мне все-таки нужно сказать?
   - Я не знаю, внуча. Может быть, просто попробуешь прислушаться к своему сердцу?
   - Хорошо, деда, - Анна, взяв в ладонь ангела, весившего у нее на груди, поднесла к своему лицу. Она молча стояла и смотрела на него, еще мокрыми от слез глазами, внимательно разглядывая. На ее лице застыл немой вопрос, на который она не могла найти ответ.
   Аркадий Валентинович ее не торопил, он сам, опершись взглядом в памятник Вали, вспоминал о своей ушедшей семье.
   "А я ведь так и не извинился перед ней за все обиды."
   - Вот видишь, Валя, зря мы тогда из-за этого ругались, - неожиданно для Анны, собравшись с силами, заговорил Аркадий Валентинович, - разве смогли бы мы дать Анне такое воспитание? Разве могли вырастить такого замечательного человека? Ты и сама без меня знаешь, что дети должны расти со своими родителями. Было бы ей хорошо без папы? Хорошо с людьми, корыте постоянно бы напоминали ей о погибшей матери? А так оно бы и было, Валя, и не спорь. Но ты меня, Валя, прости за все. За то, что не сказал тебе о том, что Яша заберет нашу внучку, что она на долгих десять лет уедет из нашей деревни, но, я думаю, она была с людьми, которые действительно ее понимали.
   Анна с боку смотрела на дедушку ошарашенным взглядом, готовая вот-вот снова разрыдаться, а Аркадий Валентинович отвечал ей улыбкой, всем своим видом показывая: "Да, прощаться очень тяжело, но оно действительно того стоит." Она, крепко, до побелевших костяшек, сжала в руке ангела с ребенком, шумно вздохнула, готовая что-то сказать, но... не проронила ни слова.
   Аркадий Валентинович хотел было прижать ребенка к себе, утешить, сказать что-то подбадривающее, но слова не приходили в голову. Он так и сидел неподвижно, изредка поглядывая на внучку.
   - Я не знаю, что сказать, деда. - голос Анны был тосклив, - я совершенно не знаю, что ей сказать.
   - Наверное, сейчас не обязательно что-то говорить, внуча, - Аркадий Валентинович вынул фотографию молодой дочери из грудного кармана, и протянув ее Анне, продолжил, - Я думаю, что слова еще просто не созрели. Держи фотографию. Я думаю она тебе нужнее.
   Анна приняла фото, и сжав ее в руке, слегка промяв, прижалась к дедушке и заплакала. Аркадия Валентинович раздирала тоскливая досада, плачем внучки бороздя душу точно плугом. Он сам еле сдерживал себя от слез, пытаясь представить, что же чувствует внучка.
   Аркадий Валентинович не мог винить ее в том, что она не могла принять родную мать; он видел, что ребенок не понимает, и не знает, как должен к этому относиться, чувствует себя виноватым, и из-за того, пытаясь найти правильный выход, еще сильнее путается.
   И в этот момент аркадий Валентинович горько сожалел о том, что привел ее сюда.
   - Ну что деда, пойдем к машине? - спросила Анна, убирая фотокарточку в карман джинсов.
   - Ты уверена?
   - Думаю, да, пора уже ехать домой, - и, когда дедушка привязал грабли обратно к оградке, открыла калитку, жестом приглашая Аркадия Валентиновича на выход, - Пойдем, нас, наверное, уже заждались, - и обхватив дедушкину руку своими пошла за дедушкой на выход.
   Аркадий Валентинович вел внучку через кладбище другим путем, тем, которым ходил обычно, навещая своих покойных ровесников. Они были захоронены в разных местах, но путь, захватывающий их все, не сильно петлял, и поэтому не казался Аркадию Валентиновичу длиннее.
   Проходя мимо могилы Шуры Шорохова, которого, по его собственному желанию, захоронили на кладбище в родной деревне, Аркадий Валентинович остановился. За могилой ухаживал он сам, лишь изредка встречая на ней молодых Шороховых. В чем их, он тоже не винил.
   Выросший почти по колено сорняк, засохшие букеты, лежавшие под памятником, и толстая пыль нанесенная и прибитая многочисленными дождями на нем, вот так выглядела могила.
   "Я к тебе попозже зайду, Шура, - пообещал сам себе Аркадий Валентинович, - Кстати, можешь за меня порадоваться, ко мне приехали внуки."
   - Почему мы остановились? - не ослабляя хватки и посмотрев на дедушку с боку, и обратив внимание на могилу, к которой взглядом обратился Аркадий Валентинович, спросила Анна, - Кто это, деда?
   - Это Шура Шорохов, - еще витая в своих мыслях ответил Аркадий Валентинович.
   - Это я прочитала. Он наш родственник?
   - Нет, - коротко ответил Аркадий Валентинович, и, практически физически ощущая нетерпение внучки, отвлёкся от своих мыслей, - это он сделал твою подвеску.
   - Это он?
   - Да, он почти год ее изготавливал, привлекал множество людей, вкладывал свои сбережения... Для него это изделие много значило, и всякий раз, когда он ко мне заходил или я к нему, он у меня справлялся, понравилось оно тебе или нет. И когда я, виновато опускал глаза, он лишь хлопал меня по плечу и глупо так хихикал. "Я уверен, - говаривал он мне при этом, - что оно понравилось ей, а то не хочется думать, что труды мои насмарку." Но он так больше шутил, ведь ему просто было интересно.
   - Если я ему сейчас скажу?
   - Думаю, было бы здорово.
   - Она превосходная, деда Шура, - после недолгой паузы, начала Анна, отпустив руку дедушки и подойдя ближе к могиле, взявшись за оградку, - и с того самого дня, как папа передал ее мне, я ее не снимала. Она легкая и удобная, и цепочка не цепляет волосы, и она за эти долгие годы лишь один раз сломалась! А еще мне нравится сам образ, наверное, было невероятно тяжело такую вещь изготовить. Как у Вас это только получилось? Спасибо, Вам, деда Шура, за то, что Вы не дали забыть папе мою маму. Он часто по вечерам, приходил ко мне перед сном и смотрел на него, и я долго не понимала почему. Это ведь и есть мама? - спросила Анна, имея виду серебряного ангела, - дедушка сказал, что да.
   "И когда я такое говорил?" - не смея перебивать, подумал Аркадий Валентинович.
   - А еще спасибо, за то, что Вы не дали мне забыть дедушку, - и снова, с широкой улыбкой на лице, Анна, обернувшись, посмотрела в растроганное лицо, так и не сдвинувшегося с места Аркадия Валентиновича, и звонко захихикав, вернулась обратно, обхватив дедушкину руку.
   "Ну вот, Шура, ты наконец узнал, о чем меня спрашивал, - думал Аркадий Валентинович, уводя внучку дальше по извилистым тропинкам, - Я еще зайду, не скучай тут."

***

   Аркадий Валентинович вместе со своим семейством вернулись домой не скоро; Аркадий Валентинович с Анной, долго прождали Якова с Танцей, которые, через продолжительное время показались из самой затененной кронами деревьев, в большинстве осиновых, части кладбища. За это время Аркадий Валентинович и Анна больше не говорили, Анна была занята своими мыслями, а Аркадий Валентинович нежился в теплых порывах ветра, и в ослепительных лучах нежного дополуденного солнца, и не думающий о каких-либо разговорах.
   - Скоро станет невыносимо, - приложив ладонь козырьком к глазам и смотря в безмятежное и безоблачное небо, сказал подошедший в обнимку с Танцей Яков, - может, поедем сегодня покупаться? Что думаешь, солнышко? - обратился он к дочери.
   - Наверное, попозже.
   - Конечно попозже, надо чтоб жар прошел, а то можно в воде и сгореть. - согласился Яков.
   - Верно-верно. - отвлекшись от своего безмятежного занятия, Аркадий Валентинович, все это время стоявший опершийся на багажник, встал, и обойдя авто, подошёл к задней пассажирской двери, - но давайте это дома решим, там хоть прохладительные напитки есть.
   - Ладно-ладно, давайте скорей домой.
  
   Анна часто потом вспоминала последний день; моменты, случившиеся перед самым отъездом. Вспоминала, как тяжело было расставаться, как тяжело было признаться самой себе в том, что приехать на столько же наверняка уже не получиться, тяжело смотреть во всепонимающее лицо дедушки, машущего рукой на прощание, опершись на металлический забор сетку Рабица палисадника, и, провожая плывущий дедушкин дом взглядом, попрощаться с ним.
   Анна смотрела тогда на безмятежно машущего в ответ отца за водительским местом, одной рукой сжимая черную баранку, и не могла его понять. Ей было грустно и тревожно на сердце, она боялась, уехав, больше не застать деда.
   Что-то скребло на душе, царапалось, и нудно выло, но от чего это, Анна не могла себе ответить.
   Он гнала эти чувства все глубже; занимала себя другими мыслями, в поездке обратно домой, но ни все равно возвращались к дедушке, к маме, к подвеске, лежавшей у Анны на груди. Ее гложило чувство вины перед дедушкой, перед матерью с которой так и не могла проститься.
   Стоит сказать, что терзала она себя не долго, молодые годы брали свое, и ушедшие года пролетели незамеченными и сильно незапечатлёнными.
   В гости к дедушке они съездили еще пару раз, но были они в эти разы недолго, заехав как бы между делом. Дедушка никогда не ворчал и не показывал своего недовольства, но Анне все равно казалось, что он затаил обиду, и всякий раз допытываясь у него об этом, она удостаивалась одним и тем же ответом:
   - Анна, нечего мне на вас обижаться, перед вами вся жизнь лежит, и грех ее не прожить как надо; к тому же мы периодически созваниваемся, держим, так сказать, связь, так что переживать не о чем, внуча, так что не бери в голову.
   - И что, тебе совсем не одиноко? - удивлялась Анна.
   - Еще как да, но дело-то не в этом.
   - А чем же?
   - В том, внуча, что года не заметны, сегодня тебе двадцать и ты ждешь своего часа, а завтра тебе все восемьдесят и ты не можешь дождаться заката. Я не в том возрасте, чтоб удерживать возле себя кого-то ради собственного досуга, я свое отжил, и не хочу отбирать ваше время, потому, что его действительно не вернуть.
   - А как же время, проведенное вместе? Разве оно не важно? Не важны что ли какие-то счастливые или памятные моменты?
   - Моменты на то и моменты, что чаще всего не повторяются, внуча, если каждый день кушать вишню, в конце концов ее вкус станет приторным. Воспоминания, которыми ты дорожишь перестанут быть чем-то ценным, если таких воспоминаний станет слишком много. Мне достаточно и того, что вы будете меня помнить.
   Анна была на него так зла, что готовы была разрыдаться, а видящий бурлящую Анну, Аркадий Валентинович лишь по-глупому улыбался и бормотал про себя что-то типа "эх, молодые годы". Он пытался ее утешить, как-то успокоить, но горячее молодое сердце ничего не хотело слышать.
   Все эти мысли, воспоминания пролетели в одно мгновение уже в более зрелом уме Анны в день похорон Аркадия Валентиновича. Все те немногие разговоры и короткие моменты всплыли разом, вывалившись на печальное сердце Анны. Несмотря ни на что, Анна все еще чувствовала себя виноватой перед дедом. Она сокрушалась о потраченном не на то времени, сожалея о том, чего не успела сказать или сделать. И вина не давала ей покоя.
   Анна, с Яковом и Танцей (Илья не смог поехать на них в виду собственного отъезда из города) немного опоздали на похороны, и пришли, когда могильщики готовились опускать гроб в свежевырытую могилу.
   Для Анны тот день прошел как в тумане, она смутно помнила, как опустили гроб; как пришедшие (а их оказалось, к удивлению Анны, и, непременно, для самого Аркадия Валентиновича, очень немало) бросали горсть земли на крышку, как Айдар, выплывший откуда-то неожиданно, приносил свои соболезнования, как мама, в разгар похорон, ругалась с ритуальным агентом о памятнике. Анна заметила и отца, стоявшего в отдалении, стоявшего к ней спиной.
   Похороны состоялись по весне в конце апреля; снег уже сошел, но земля еще не прогрелась; дни стояли длинные, но еще достаточно холодные. В тот день было не обычно холодно: пронизывающий ветер задувал, казалось, со всех сторон, студя тело до самых костей, пасмурное, свинцовое небо давило тенями и сумраком, а все еще голые деревья выглядели сгорбленными и корявыми.
   Анна, как и отец, сторонясь группок людей, наблюдая, как закапывают могилу, снова обратила внимание на своего отца, стоявшего в отдалении. Он так и стоял к ней спиной, но вид его был неуловимо необычен, настораживающий.
   - Папа? - спросила Анна, подойдя к отцу сзади.
   - Да, доча, - вздрогнув от неожиданности, Яков не сразу к ней повернулся. Лицо его было красным, как и глаза, а по щеке текла одинокая слеза. Анна никогда не видела отца таким, и ей стало по-настоящему грустно. И неожиданно для себя, она подумала о Татьяне, ее матери, и мысль эта больно уколола. - Прости, Анна, не думал, что не смогу сдержаться. - одним движением смахнув слезу, сказал отец.
   - Ничего, папа. - Анна, сама того не заметив, сильно прикусила губу, и чувствую железный привкус во рту, спросила, - А когда умерла мама, ты так же горевал?
   Отец молча притянул к себе дочь и крепко сжал в своих объятьях. Анне стало хорошо в отцовских объятьях, тревога отступила, на душе стало тихо и спокойно. Родной запах успокаивал, утешая сумбурные мысли.
   - Знаешь почему я заплакал? - тихо спросил Яков.
   - Потому что умер дедушка? - так же тихо, не поднимая головы, прижимаясь к отцовской куртке, ответила Анна.
   - Не со всем. Больше от того, что он умер ни о чем не жалея.
   - От куда ты знаешь?
   - Помнишь, как вы ездили с ним кататься на лошадях? Ты тогда совсем девчушкой была.
   - Помню, папа.
   - А помнишь, когда вы ехали в кузове?
   - От куда ты...
   - Думаешь он нас так не катал? - тихо посмеялся отец, - Так помнишь?
   - Да, помню.
   - Что ты чувствовала, когда ехала так? - серьезным голосом, спросил Яков.
   Анна призадумалась, не понимая, чего ждет от нее отец, и подумав хорошенько ответила: - Я чувствовала лёгкость, чувствовала, как ветер треплет мои волосы, чествовала восторг от того что видела, от того, что неслась на встречу самому небу.
   - Хм, - улыбнулся отец, - как-то мы сидели с папой за оградой, рано утром, уже давно, даже не уверен, когда. Он тогда сказал мне, что горд мной. - Яков немного помолчал и продолжил, - Я, из чистого любопытства, спросил, чего это он. И он ответил мне длинной такой тирадой. Я дословно ее и не помню, но кое-что помню точно. Он спросил меня так же, как я спросил тебя о поездке в кузове. Правда я ответил более коротко, просто "это было здорово, пап".
   "Видишь, - сказал он мне - ты не знаешь, что именно было здорово, ты думаешь, что вещей так много, что ты не знаешь какую именно назвать, но мне кажется, что все проще. Вот я горд тобой, почему? Казалось бы, ты уехал и очень долго не приезжал, с другой стороны, ты не дал погибнуть тому, что я помог сохранить, не бросил и довел дело до конца. Но разве именно это то самое, за что стоит гордиться?"
   Я тогда его не понял, и прямо его спросил, что он имеет в виду и он ответил мне, что ему не о чем сожалеть, что он ни в чем меня не винит и просто горд мной, тем каким я стал.
   "На самом деле, - сказал папа после паузы, - когда ты ехал в кузове, было здорово лишь то, что тебя везли и тебе не было, о чем переживать, было только здесь и сейчас. Ты не думал о безопасности, о глупости или безрассудстве поступка, ты поддался чувству, поддался шалости, и остался доволен. Вся моя жизнь шалость, и я ей доволен, я не желаю даже думать о сожалении или о обидах. Я не хочу, чтоб обо мне сожалели, или грустили. Вся моя жизнь это вы, и я не хочу, чтобы вы в чем-то винили себя. Я хочу лишь, чтобы обо мне хранили теплую память."
   Здорово он тогда меня напугал! Но сейчас я вполне понимаю его слова. Доча, мне кажется тебе стоить проститься с дедушкой... и мамой, они бы хотели бы этого. Даже если тебе кажется, что не понимаешь, что чувствуешь. Не бойся, слова сами придут.
   Анна лишь сильнее вжалась в одежду отца, в ее голове набатом стучало отрицание. "Все будет так же как в прошлый раз" - уверяла себя Анна, обижаясь на поступок отца, который, как ей казалось, совершенно ее не понимает. Но поразмыслив еще немного, и заодно немного успокоившись, Анна решила согласится, и усталость, навалившаяся после этого решения, выпила ее досуха.
  
   Сумерки сгущались, такое же пасмурное небо, как и на кануне, смотрело на выгоревшую зимней стужей землю, изредка обрушивая на нее ледяные порывы ветра, шелестя сухостоем и опавшей листвой.
   На кладбище было как никогда голо и пусто. Когда-то, сохранившиеся в памяти Анны, роскошные осиновые кроны стояли обнажённые и мрачные, разбросанные могильные плиты и кресты в лучах заходящего солнца, залитые оранжевым светом, смотрелись жуткими и отталкивающими. Это место как никогда наводило грусть и нагоняло тоску.
   Яков стоял отдаленно от семейной могилы, одна из которой была совсем свежей, со свежими цветами, с новенькой еще не запылившийся вазой, и наблюдал за Анной. Он смотрел на дочь теплым, полным нежности и заботы взглядом, мысленно подбадривая неуверенно стоявшую перед могилой Аркадия Валентиновича Анну.
   Анна знала, что должна была сказать. Слова пришли к ней после того, как она ступила с кладбища после похорон. Осознание утраты пришло вместе с ним. Пусть она была на похоронах, пусть неоднократно не раз слышала о смерти своего деда, но какая-то ее часть отказывалась, до поры до времени, принимать этот факт, а теперь, когда она все в полной мере осознала, она понялаа, что сказать.
   Ей было очень неловко, ее трясло от волнения и от холода, но и решимость никуда не делась. И поборов неловкость она начала говорить:
   - В кузове, на ходу, природа выглядит очень живой и необычной. Ветер, становится сильнее и игривее, способный сбить дыхание. Леса кажутся загадочнее, темнее и обширнее, поля кажутся необъятными, низкими и пушистыми, а пыль, поднимаемая скоростью, непроницаемой и блестящей в лучах большого, но недосягаемого, солнца. Но стоит машине остановиться, как все вокруг так же незамедлительно меняется, становится обычным, утрачивает загадочность и неповторимость. - и вынужденно замолчав, с усилием сдерживая слезы, Анна присела на лавочку, - Остановившуюся машину обязательно заметят, она не пройдет незамеченной. И я никогда-никогда тебя не забуду, деда.
   Анна умолкла, тихо плача на фоне темнеющего неба, и Яков, не выдержавший вида плачущей дочери и прождавший уже достаточно долго, зашел за оградку и подсел к дочери. Она облокотилась на него, сжав руки между ног и плача не скрывая лица, содрогаясь всем своим телом. Яков, сидевший рядом, не удержался и снова прижал к себе горюющую дочь, крепко прижав ее к своему плечу.
   Анна, выплакавшись и окончательно успокоившись, больше не чувствовала вины, ее наполнила тихая, взъерошенная, с иголками, ласковая боль, нежно опустошающая страдающую душу, обнажая свежие воспоминания и сберегая их от угрызений совести. И Анна, стирая непокорные слезы, взяла своего ангела в ладонь, пристально на него посмотрела и сказала, медленно поднимая глаза на памятник Татьяне:
   - И тебе, мама, больше спасибо.

25.12.19.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

4

  
  


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"