1

Автобусы все здесь компании "Вольво"
Внутри и снаружи предельно чисты, 
И хочется стать гражданином невольно 
Страны, где на них путешествуешь ты. 

Добраться до Гримстада вовсе не сложно, 
От Осло на поезде в Кристиансанн, 
Всего пять часов с небольшим, дальше можно 
Автобусом, что, как всегда, по часам. 

Так поезд несется по горному лесу 
На скорости полной, ложась в поворот, 
Колебля за окнами солнца завесу 
От ясности дальней до наоборот. 

Уже за спиною и Аскер, и Драммен, 
Теперь нас ведет лишь одна колея, 
Лишь вид малых станций одних панорамен, 
А на перегонах теснин толчея. 

Одна на одну взгромождаются глыбы, 
Взбираясь меж солнцем пронзенных дерев 
К вершинам, которые видели мы бы, 
Из окон вагона, когда б не рельеф. 

И все же, когда выбирается поезд
Из кряжей, ущелий, из скальных рядов, 
То взгляд, прекратив лихорадочный поиск, 
Вбирает сиянье возвышенных льдов. 

На юге Норвегии мало тоннелей, 
Здесь горы приземисты, невелики, 
И лес на отрогах - все сосны да ели,
Кустарников пышных меж скал островки. 

И так мало почвы в расселинах горных, 
Что трудно деревьям свой век вековать, 
Однако они возрастают упорно, 
Умея и в этих краях выживать. 

Конечно им в помощь морские теченья, 
И прежде всего - знаменитый Гольфстрим. 
Весь север Европы в его попеченье, 
Все теплые зимы там связаны с ним. 


2 

Давайте задержимся в Кристиансанне 
На два, много три незагаданных дня, 
Где чайки надрывно кликочут часами, 
Сон утренний сладкий нещадно гоня. 

Давайте же выйдем в прозрачное утро, 
В раскрашенный солнцем асфальт и дойдем 
До речки со странным названием Утра, 
Куда с моря яхт целый флот заведен. 

Причалены яхты у берега цугом, 
Как гуси готовые в море уплыть, 
Но снасти на баке закручены туго, 
До срока сковав мореходную прыть. 

В стремленье влюбиться в любую нелепость 
В чужой, восхищающей гостя стране, 
Зайдем по пути в необычную крепость, 
Что с морем столетьями наедине. 

Ворота, а справа гигантское древо, 
По всей вероятности это платан. 
Могла посадить его разве что Ева. 
По меньшей же мере - король Кристиан. 

Присмотримся ближе: листочек к листочку 
На многометровых могучий ветвях, 
Залеченных ран на стволе следоточья, 
Упрятанный ран в кольцевидных слоях. 

Ухоженный старец заботами близких 
И даже не старец, скорей - патриарх, 
Исполненный силы живым обелиском, 
Как некогда славный норвежский монах. 


Входящий в ворота увидит брусчатку 
Уложенной заново под старину 
В надежде реальность придать отпечатку 
Истории, воссоздавая страну. 
Без должных лафетов две бронзовых пушки 
Легли на отнюдь не высоком валу. 
Похожи они на смешные игрушки 
Мальчишеских лет, безразличных ко злу. 

Вдоль вала расставлены две-три скамейки, 
Чтоб взгляд обратить на морской небосвод, 
На волн бесконечных рельефные змейки, 
Чтоб глазу дать отдых от горных высот. 

И все-таки горы, хотя небольшие, 
Причудливой цепью объемлют залив, 
А город вскарабкался выше и шире 
До самых до круч постепенно взорлив. 

Пускай эти кручи не столь уже круты 
Для нас, чужестранцев, однако они 
Собой представляют отнюдь не простые 
Труды и до пота нелегкие дни. 

3

Итак, город Гримстад - вот наша задача. 
Как Гамсун обрел там свой скорбный приют, 
Как был он пленен, как затем был назначен 
Над ним тот гражданский общественный суд. 

Вменялось в вину ему крайне серьезно 
С нацистами чуть ли не явная связь. 
Он с ними в единстве публично и грозно 
Как крупный писатель вещал не таясь. 

И все же его профашистские взгляды, 
Возникшие с трудных писательских лет 
В себе заключали никак не парады, 
Не одурь трескучих военных побед. 

В Берлин он поехал аж в сорок четвертом 
И принят был Геббельсом как важный гость 
В костюме вошел неплохом, чуть потертом, 
Сжимая в руке старомодную трость. 

Просил он у Геббельса красноречиво 
Убрать из Норвегии рейха полки, 
По неоспоримой как будто причине 
Что немцы с норвежцами будто близки. 

Наивным он был, да и стар уже очень, 
И видимо даже не все понимал, 
Усвоенных мыслей держался, а впрочем 
Хранил молодых своих лет идеал. 


4

Автобус отходит от автовокзала, 
Минуя тоннель невеликой длины, 
И мчится по трассе, что нынче связала 
Нас с Гамсуном в Гримстаде после войны. 

Дорога прекрасная, август в разгаре, 
На небе ни облачка, чуть ветерок, 
Теплее не надо, ведь мы не в Сахаре, 
Приветливый летний норвежский денек. 

Покинув летящую вдаль автостраду, 
Идем, возвращаясь к прошедшим годам, 
Минуя участки цветочной рассады, 
Готовой к рассылке по всем городам. 

Посадки содержатся все без охраны, 
И русский не верит своим же глазам, 
Воры не воруют, не топчут бараны, 
Что в пору прийти умиленья слезам. 

Посажены елочки стенкой так часто, 
Рассаду хранить от жестоких ветров, 
Что, кажется, не существует участка, 
Где солнцу пробиться сквозь хвойный покров. 

Пусть хвойный покров этот непроницаем, 
Стригомый заботливо по многу раз, 
Но солнечный луч, трепеща и мерцая, 
Хоть в малую щелку, а брызнуть горазд. 

Вот первая улица, это Стургата, 
Покамест все скромно, стекло и бетон, 
И все как в России у нас небогато, 
Похоже, да все-таки как-то не то. 

Конечно почище, но люди-то те же, 
Едва ли во многом отличны от нас, 
И все же мы жуткие хамы, невежи, 
А лучших давно истребили не раз. 

Еще мы юродивы и малохольны, 
Не можем мы прямо друг другу в глаза, 
И в нашей любимой оценке "прикольно" 
Лукавство постыдное есть и шиза. 

А в общем и целом у нас чувства чести 
Отсутствует полностью, вот в чем беда, 
И вот почему мы толчемся на месте
И не понимаем, зачем и куда. 

5

Вернемся однако же в Гримстад скорее, 
Где Гамсун на длинном гулял поводке, 
Все больше мрачнее, все больше старее, 
От послевоенных стихий вдалеке. 

А вот наконец-то и библиотека, 
Домишко весьма затрапезный с лица, 
Где Гамсун судим был и сдан под опеку 
Больнице, с наказом стреножить творца.

И все же бюст Гамсуна здесь, у крылечка 
Поставлен грехам его всем вопреки, 
И пусть он писал не всегда безупречно, 
Но искренен был до последней строки. 

Крыльцо в пять ступенек, а дальше в читальню, 
Где целое море неведомых книг, 
И запах духов еле чуемый, дальний 
Из самого детства воскресший двойник. 

Читателей нет, за столом одиноко 
Норвежская девушка тихо сидит, 
Со взглядом в экран погруженном глубоко, 
Моря интернета она бороздит. 

Отвлекшись на нас улыбается мило, 
Услышав о Гамсуне жестче уже, 
А дальше как будто вердикт огласила: 
Судили его на втором этаже. 

Исчерпан контакт, и кладет разговору, 
Глаза опустив, несомненный конец, 
И во избежание глупого спора, 
Уходим, в груди ощущая свинец. 

Скрипучая лестница, запах все тот же, 
Духами и деревом бедственных лет, 
Но гордых и ясных, щемяще несхожих, 
Сегодняшним днем нефтеносных побед. 

Такая же комната, как и на первом, 
Такая же девушка и на втором, 
Норвежские девушки вовсе не стервы, 
Но все как одна непременно с нутром. 

Шагов через двадцать тот ящик почтовый 
Висит у дверей в магазин на стене, 
Легендой овеян, Кнут Гамсун в который 
Письмо опустил свое с просьбой родне. 

Просил он прислать ему пару ботинок 
Для пеших прогулок по горным лесам, 
Со старостью молча он вел поединок, 
Тропою нелегкой по целым часам. 

Тропа в центре города, сбоку припеку 
Напротив таинственный дом кузнеца, 
А выше сквозь заросли вереска, дрока 
На гребень к больницу уже до конца. 

Тропа то отчетлива, то исчезает, 
Под гущей черничной листвы по пути, 
И трудно постичь, как великий прозаик 
Бродил здесь в свои девяносто почти. 

Тропа низвергается прямо к больнице, 
И вот двухэтажный бревенчатый дом 
Покинут. Какие-то странные лица 
Теперь обретаются возле и в нем. 

Безжизненны окна под запертой дверью 
Поблизости курит невзрачный субъект, 
И он вызывает к себе недоверье, 
Как к члену одной из сомнительных сект. 

Поодаль второй все того же разбора, 
Такого увидишь в толпе и шаги 
Ускоришь, дабы избежать разговора, 
Как делают это при встрече враги. 

Вот в этой теперь упраздненной больнице, 
Где некогда Гамсун свой срок отбывал, 
Последние созданы были страницы 
О том, как он горный маршрут штурмовал. 

Короткие дни и тревожные ночи, 
От памяти спасу ни ночью, ни днем, 
И чувство, что жизнь все короче, короче, 
Чем дальше, тем больше, все ширилось в нем.