Птицы давно уже пели и переговаривались тысячами голосов. Лучи высветили росписи на стенах, и шум пробуждающейся земли поднимался снаружи. Слушая их, я перебирал приветственные гимны.
Кошка, спавшая на груди моей всю ночь, вздрогнула и проснулась, когда я запел.
Слава тебе, могучий,
сильный, правящий миром,
ты, чья беспредельна власть,
чей сиятелен выход,
чье появленье
восторга родник
в душах людских
пробуждает поутру.
Кошка смотрела хмуро и недовольно.
- Душа моя просыпается с рассветом, - сказал я ей, смеясь. - Как могу не петь ему славу?
Сумет плавно сошла на пол и скрылась в углу за жертвенным камнем. Она шла, потягиваясь и зевая, смешно вытягивая лапки, потряхивая ушками.
Я поднялся подбирая одежды.
За алтарем звенели колечки и пряжки. Миу выпрямилась, потянулась еще раз, взглянула на меня...
- Уходишь?
Мурлыканье под звон браслетов, лучший из утренних гимнов. Сердце мое сжалось. Перед закатом не было сил сказать ей о расставанье, потому что мурлыканьем и звоном хорошо не только встречать утро, но и провожать день.
- Ухожу.
Я улыбнулся ей, когда она подпрыгнула и повисла у меня на спине.
- Миу, Я совсем ухожу.
- Как? И бросишь меня? Я еще никуда не тороплюсь...
Я покачал головой.
- Я ухожу с отцом.
Он говорил со мной вечером накануне, когда я переписывал свиток, ожидая Миу. Я услышал голос его в сердце моем.
Настало время, - сказал он. - Готовься, я приду. Будет объявлено о твоем возмужании, и ты покинешь храм со мной, потому что срок твой пришел, и я нуждаюсь в слуге подле меня.
Отец, - ответил я. - время избранное для обряда, прошло...
Я решаю о времени обряда для сына моего, - ответил он. - Через три дня ты будешь со мной в странствии моем. Собери то, что необходимо, оставь то, что обременительно. Сетнуту передай слова мои: путь наш будет долог и отсутствие длительно, он должен отыскать тебе замену.
Я вернул свиток на его место и до прихода Миу перебирал свое имущество.
- Как же? - жалобно сказал Миу. - Уже?
Она разжала руки. Ее браслеты зазвенели, когда она соскользнула на пол.
- Я вернусь... быть может, мы недолго будем в пути.
Миу покачала головой, упрямо сжав губы. Она тронула меня ладошкой, провела по лицу и по волосам, посмотрела на меня, будто видит в первый раз и не может понять, кто я.
- Ты, - сказала она, - ты ... нет, Сутех, нескоро...
Я не успел ее поймать, она отскочила в сторону и под занавесями пронеслась уже черной кошкой.
На ступенях Сетнут беседовал с Аповером. Мимо Аповера я прошел с прямой спиной, а перед Сетнутом склонился. Но заговорил со мной Аповер.
- Ты ночуешь в храме, будто это дом твой.
- Разве дом отца моего не мой дом? - ответил я.
Аповер задохнулся и набрал воздуха, но Сетнут стукнул в ступени посохом, с которым начал недавно ходить и отослал Аповера жестом, и лишь когда он скрылся, сказал мне:
- Ты непочтителен.
Я улыбнулся ему.
- Извини меня, добрый Сетнут.
- Не со мной!
Он замолчал и я замолчал. Мы уже говорили не раз. И я был истинно непочтителен в своих речах, и Сетнут огорченный мною до пределов терпения своего кричал, что я поле плодородное, истинно засеянное семенем господина моего, ежедневно прорастающее обильно всходами раздора и распри. Но обиды не было в сердце моем, и Сетнут не храния обиды на меня в своем.
- Я принес тебе весть, - сказал я. - Господин мой пройдет здесь завтра и я покину твой храм и буду сопровождать его. Он велел передать тебе: путь наш будет долог и отсутствие длительно.Ты должен отыскать мне замену.
Сетнут оперся на свой посох и поник.
- Ты не останешься? - спросил он.
Я рассмеялся.
- Я слуга Его, я ждал дня этого, как земля ждет разлива.
Сетнут вздохнул и пошел в храм. Я подхватил его под локоть, помогая подняться по ступеням.
- Как я тебя заменю, - сказал он. - Нет у меня ни другого такого писца, ни другого служителя. Надеялся я, что Повелитель Сет привел тебя, чтоб вырастить замену старику. А все, выходит, иначе. Завтра?... Ох, ты наполнил души мои болью со своей вестью...
Мы добрались до верха и Сетнут кивнул мне.
- Ладно, поставлю Хефри над твоими писцами. Справится. Ступай, делай свои дела.
Я оставил его опечаленным и в своем сердце унес грусть.
Принадлежащее мне разделил я на три части, и оставил в комнате своей то, что принадлежало храму, а то, что хотел взять в путь отнес в святилище и задвинул за изваяние. А оставшееся решил отнести в дом Сетмера.
Путь мой к селенью был омрачен - встретился мне Атуи и товарищи его.
Они, завидев меня, повисли на ограде и принялись упражняться в злословии. С того дня как Господин мой запретил мне поднимать на них руку, языки их болтались, подобно бычьим хвостам и выходило из-под них то же, что выходит из-под бычьего хвоста.
- И в это раз ты не стал мужчиной, - кричал Атуи. - Или ты ждешь когда коса твоя отрастет до пят?
- Повелитель Сет решит об этом, - отвечал я, не замедляя шага. Еще три - четыре сезона и шутка Атуи перестанет быть шуткой, мне придется завязывать проклятые волосы вокруг шеи, чтобы не путались в коленях. Я хотел их укоротить, но даже этого мне Сетнут не позволил. Я бы нарушил его запрет, будь он прихотью старого служителя, а не волей Господина моего.
В сердце моем порой поднимался гнев и на Повелителя нашего. Зачем он сделал меня посмешищем всего селенья? Сетнут поставил меня мастером над писцами хлебных кладовых - и писцы разъярились. Они кричали, что подчиняться ребенку их не заставит никто. Сетнут вышел к ним и сказал "Хорошо. Завтра скажете об этом Повелителю, он знает вашу обиду и уже повернул сюда от дел своих". Тогда они замолчали, и просили Сетнута передать Повелителю униженные мольбы о прощении. Они выполняют свою работу, подобно другим писцам, но я вижу злость в их взглядах и знаю, что в селенье они приписывают мне собственные кражи.
Атуи с товарищами изводили меня открыто. Говорил с ним и Сетмера и даже Аповер, и отцу его втолковывал, что Атуи в скудоумии своем и злобе может навлечь гнев Сета на себя и близких своих. Атуи выслушивал смиренно, но день проходил - и принимался за свое снова. А отец его отвечал, что Атуи уже взрослый и он не хозяин ему.
- Видно он уже решил, - не унимался Атуи. Он спрыгнул с ограды и пошел за мною следом. За спиной у него шли его товарищи, изощренные более в пакостных проделках, чем в обидных речах. - Видно так ты ему больше напоминаешь Гора.
Господин мой запретил мне поднимать на них руку.
Будет день и Ра дарует тебе силу десятерых и тогда от невоздержанности ты можешь стать причиной смерти для кого - то из детей Ра. Отвечай им словами на слова, и только на удар отвечай ударом, - сказал он.
Я поместил слова его в свое сердце, и делал так. Но с тех пор не было у меня ни дня покоя. Где меня Атуи видел там и задевал без опасенья, что я отобъю у него охоту злословить кулаками и пятками, как делал прежде.
- Что злит тебя, Атуи? - спросил я. - Что из всех вас я один подобен Гору? Я сын бога, а вы сыновья крестьян и мастеровых. Умерь свою зависть и ступай лепить горшки. Не мешай мне на пути моем.
Я хотел, чтоб Атуи разозлился. Я хотел, чтобы он бросился на меня. Тогда я скину его в канал и посмотрю, как он там пускает пузыри. И вытащу его только когда он как следует испугается. Вода в канале глубокая, а он не умеет плавать.
Он разозлился. Он кинулся на меня и я уже готов был выпустить из рук корзину и встретить его, но мы были у дома Горнахта и тот выскочил из-за дверей, когда услышал мой голос и вытянул Атуи палкой по лодыжкам.
- Убирайтесь - закричал он, - чтоб я больше не видел вас здесь. Пусть твои ноги забудут эту дорогу, пока моя палка не перебила их.
Товарищи Атуи кинулись врассыпную. С тех пор как Господин мой наказал Горнахта своим проклятьем, он сделался склонен к гневу и жесток в драке и его побаивалась даже Стража Храма, когда он становился буен. Горнахт пнул Атуи под зад, чтоб шевелился быстрее, и припал к земле у моих ног.
- Вели, я догоню их и свяжу друг с другом языками.
- Я и сам могу их догнать, - сказал я, отступая от него. - Нет нужды.
С последнего урожая, он перестал ходить за мной по местам где я хожу и не прибегал ко мне, прося простить его немедленно, среди ночи. Я говорил, что не злюсь на него, что простил его давно - если уж господин мой его простил, как я могу злиться? Но от моих клятв напасть его не проходила и он мне не верил. Два сезона прошли прежде чем он понял, что я не властен над проклятьем и перестал выть под стенами храма, умоляя меня о прощении.
- Ты покидаешь нас, Сутех? - спросил он.
Звать меня Сетовым выродком и ублюдком рыжей свиньи, он тоже перестал не сразу, но и это ему удалось.
-, Ты был в храме - догадался я. - Сетнут сказал тебе?
- Ты уедешь, а я не буду прощен?
Я посмотрел на него, простертого в пыли, с мольбой во взоре. Пиво и вино стали для него все равно что вода с той ночи, когда он признался во лжи и умыслах перед всем селеньем. Сколько бы он ни пил их, они не облегчали его душу, не веселили его сердце. Господин мой сказал, что я буду решать о его прощении, но не сказал как. Горнахт ходил к Господину моему спрашивать о своей участи. Повелитель наш ответил ему "Принесешь жертву, и жертва твоя будет принята, и обретешь блаженство большее, чем утратил". И снова остался он ни с чем, потому что не понял ни что за жертва, ни кому ее предлагать.
- Будь на то моя воля, я бы давно уже тебя освободил, - ответил я. - Тебе известно.
Трезвый Горнахт еще хуже пьяного Горнахта. Тот был драчлив, лжив и задирист, но благодушен. А теперь, лишенный радости упиваться, он стал зол и злобен, и за слово мог накинуться с кулаками, а кулаки его промахивались редко. Прежде его любили послушать и звали в круг выпить, теперь сторонились и избегали. Истинно сказал Господин мой, что наказнье Горнахта будет суровым.
- Повелитель наш будет здесь? - спросил он. - Можно ли его видеть?
Ради Горнахтовой блажи я бы не стал беспокоить Господина моего. Но Сиа теперь живет в доме воина Гора, и я видел, как мелькает платье ее в глубине двора. Мы с ней не говорим, но я тревожусь за нее. Мне с Горнахтом хлопотно и в одном селенье жить. Каково же ей с ним в одном доме?
- Приходи завтра до полудня, - сказал я, - я стану говорить с ним о тебе. Поднимись теперь и не мешай мне пройти.
Горнахт прижался лбом к земле, прежде чем освободил мне путь.
У дома Сетмера я остановился и свет загорелся в сердце моем, и согрел мои души одну за другой. Сиа больше нет за этой стеной, но Сетмера и его жена рады мне когда бы я ни пришел. Дочери его любят меня и рассказывали мне недавно по секрету, как бегали в камыши тайком от мамы, но далеко не зашли, потому что большая черная собака заставила их повернуть. Они решили, что это Инпу и вернулись перепуганные. Я объявил их рассказ выдумками и они чуть меня не побили.
Мериф стояла у двери с плетенкой сухих фиг. Маленькая Раанк держалась за ее подол и тянулась к ним пухлой ручкой. Мериф, родив ее, со слезами жаловалась "Господину моему не могу я дать сыновей". Но Сетмера радовался ей и смеялся над Мериф. "Зато, -сказал он, - милостью Повелителя нашего у тебя отлично выходят дочери!"
Теперь Раанк уже встала на ноги, и, кажется мне, Мериф скоро сровняет счет дочерей в своем доме.
Я поставил корзину у ног ее.
- Я покидаю завтра храм. Господин мой повелел мне собрать мое имущество и не брать лишнего. Я оставлю тебе то, что не заберу с собой.
- Отчего не в храме? - удивилась Мериф.
- В храме добра много. А тебе может пригодиться.
Раанк отпустила подол своей матери и схватила меня за коленку. Я протянул ей деревянную игрушку.
- Держи, младшенькая.
Игрушка потемнела и затерлась, но я не хотел ее оставлять в храме. Взять с собой - смешно. Я объяснил Мериф:
- Господин мой вырезал ее для меня, пока мы шли сюда. Она была мне доброй подружкой.
Раанк повертела игрушку и засунула ее в рот.
Мериф рассмеялась.
- Пусть путь твой будет ровным, ночлег спокойным. Возвращайся к нам скорее.
Я обнял ее на прощанье, прежде чем пуститься в обратный путь. Сердце мое будет плакать в странствии о Сетмера и его госпоже и о каждой из их дочерей, сердце мое будет плакать о Сетнуте, сердце мое будет плакать о Миа. Но радость быть подле Господина моего велика и она высушит слезы сердца.
Ночь я прождал в храме. Светильники горели, ароматы свежих трав мешались с запахом масла. Я не знал, когда Господин мой достигнет нашего селенья, но раз сказано было, что господин мой придет, и мы покинем храм, я ждал. В ожидании я записывал на листах папируса расходы зерна, а когда мысли мои устали от подсчетов, я взял чистый лист и изобразил на нем Сумет в украшениях Миу, танцующей храмовый танец. Вышло хорошо, я сам смеялся, глядя на рисунок. Я раскрасил его и отложил в сторону. Раз я покидаю храм, надо оставить что-то и ласковой моей Миу.
Я буду скучать без нее, потому что она была мне и подругой, и женщиной, утешением в печали, сообщницей в проделках и спутницей в прогулках. Но радость моя от вести Господина моего, что я покину храм, была такова, что прошедшим днем я забросил дела свои и пошел сочинять гимны в тростники, став причиной злобы и зависти писцов моих, Ониса и Аба.
Ночь почти прошла. Я уже сложил свои листы и краски в корзину и хотел звать Сетнута, чтобы он остался у алтаря, пока я схожу, но голос зазвучал в сердце моем, остановил меня у дверей.
Дети Ра беспомощны и слабы и срок их жизней отмерен.
С этим реченьем объяснял мне Господин мой смысл жертвы и я знал слова наизусть. Ра послал Сета заботиться о детях своих. Дети Сета созданы во исполнение воли Ра. О, сын Сета, оберегай детей Ра. Не причиняй им зла. Прими жертву и воздай ей честь. Да исполнится воля Сета! Да исполнится веленье Ра!
Господин мой встал на пороге и занавеси храма распахнулись перед ним и сошлись за его спиной. Я склонился перед ним. Раз он не приветствует меня, значит сначала жертва моя будет принята, , говорить станем после, шагнул навстречу, но взглянул на него, и позабыл обо всем. Ныне знал, кому служу, но, увидев Господина моего впервые, не разобрал, кто он. Как Асет проходила вверх и вниз по течению реки в поисках супруга своего, подобная обликом простой женщине, так и господин мой не смущал детей Ра могучим обликом своим.
Теперь же видел я его в истинном величии. В изумлении стоял я перед Сетом, могучим богом, чья слава возведена поверх обеих корон, перед убийцей брата, соперником Гора, ... Господином моим и отцом.
- Время настало, - сказал он. Голос его заполнил храм, пламя затрепетало в светильниках, дрогнуло изваяние.
Как во сне, протянул я руку ему навстречу, но он взял меня за плечи и склонился к моей шее. Нити многорядного оплечья порвались под пальцами его, бусы разлетелись по полу. Боль мелькнула, словно змеиный укус. Я и прежде, отдавая кровь в обмен на очищенье душ, ее почти не ощущал, она была туманной, радость и счастье, приходящие следом, смывали ее без следа и раны на моих запястьях всегда зарастали быстро. Но прежде в жертву Ра Господин мой забирал лишь несколько глотков, а сейчас он пил и пил, будто я кувшин полный свежей воды, а он утомленный жаждой путник.
Господин мой говорил мне об обряде, подумал я, и, может, это начало? Ра нужна особенная жертва? Сколь велика она будет? Стены уже сдвинулись и накренились перед глазами моими, сердце билось все быстрее и быстрее, ноги подкосились. За моей спиной был каменный алтарь, и я сел на него, не в силах стоять.
Тогда Господин мой поднял голову. Я увидел кровь на губах его и почувствовал, как она бежит ручейком по моей груди. Я видел глаза его, в них бирюза мешалась с лазуритом и блестело пламя. Время текло в них водами реки в дни разлива, сердце мое болело от взгляда в этот поток.
- Ра грядет, - услышал я и не посмел задавать вопросы.
Он шагнул в сторону. Мир опрокинулся вокруг меня.
Камень алтаря был невелик, плечи мои оказались внизу, голова запрокинулась и кровь потекла по шее, по лицу и волосам. Я пытался выпрямиться, но Господин мой не дал мне подняться, приник к ране и не выпускал меня. Сердце мое споткнулось, раз и другой и затрепетало. Ладони и ступни стали холоднее камня под моей спиной, и дыхание сбивалось, перед глазами темнело, плыл туман, тень сгущалась, тело совсем
онемело и я не чувствовал ни рук ни ног.
Жизнь уходила вместе с кровью...
Тень надо мной склонилась, я увидел острые уши и блеск глаз. Господин мой привел меня к порогу, где стоит Инпу.
И я прошептал:
- Отец, ты убьешь меня.
- Я сделаю то, что должно, - ответил он спокойно.
Когда сердце почти остановилось, дыхание покидало меня, я уже не видел его, и лишь слышал голос, плетущий заклинанья.
Ты, чья тень лежит на пороге Дуата.
Отец твой - Сет, ты живешь им.
Если он жив, то ты жив,
Если он не мертв, то ты не мертв,
Если он не погибнет, то ты не погибнешь,
Твое тело - тело его,
Твоя плоть - плоть его,
Твои кости - кости его
Если ты спешишь - спешит он,
Отец твой Сет - ты живешь им.
Слова его были как ветер пустыни, они кружили вокруг меня и скользили по коже моей песком и пылью.
Он приподнял меня и кровь потекла по моим губам. Чужая кровь, потому что моя иссякла, и я чувствовал, что стоит мне закрыть глаза, я уже не открою их по эту сторону.
- Пей, - сказал он.
Я не мог.
- Пей!
Влага струилась сквозь губы, обжигала мне горло и пламенем горела во рту. Я не мог дышать.
- Я забрал твою кровь, - шептал Господин мой. - Она выпита. Ра принял ее. Ты принадлежишь Ра.
Принадлежу Ра? Я умираю...
Огонь жег меня изнутри, он просочился медленно во внутренности, вспыхнул в боку и разлился по всему телу. Сердце мое охватило пламя. Если бы я смог дышать, дыхание мое опаляло...
- Жертва велика. Ра доволен. Ра дарует тебе милость, - говорил мне господин мой. - Ра дарует тебе силу. Ра дарует тебе жизнь неугасимую. Ра исцелит раны твои. Ра наделит тебя могуществом совершать чудеса. Слышишь ли ты голос его в душах своих?
Я не мог ответить. Мне казалось, я умер.
Во мне был свет - свет Ра, раскаленное сияние полудня, сухой жар. Он застилал мне разум, окоченевшее тело опалял, но не согревал. От него по мышцам пошла судорога, и я скатился с камня и забился на полу, как рыба на дне лодки. Души мои метались подле тела в смятенье и боли. Господин мой стал причиной моей смерти?
Я бы плакал, но слезы выкипели. Я кричал бы, но голос выжгло.
Сквозь алые дуги я видел Господина моего, он сидел на коленях подле алтаря и смотрел на меня с сожалением. Облик его был непривычен и я не мог взглянуть на него без ужаса.
Я видел Сетнута, хотя едва узнал его, он стоял в дверях, приподняв завесу. На глазах его я видел слезы, он обратился к Господину моему со словами:
- Прекрати его мученья! Он, может, и сидит с писцами, но душа его бесстрашна и упорна.
Тогда Господин поймал меня за руку, подтащил к себе. Вид его меня пугал и я упирался, но он прижал меня к себе и положил руку мне на лоб.
Тогда огонь охватил мое сердце и тьма окутала меня.