Многие отдали бы жизнь за возможность по настоящему реально взглянуть
на окружающий их мир, если бы сумели понять, с каким эгоизмом и непониманием
они смотрят на него сейчас.
С самого утра Рихард чувствовал какую-то слабость во всем теле, как
будто он не выспался или сильно переутомился накануне. Это было странно, так
как лег он довольно рано, да и встал поздновато. Преодолевая неприятное
ощущение, он совершил все утренние процедуры и уже за завтраком решил, что
дело, видимо, в чем-то вроде атмосферного давления.
К десяти утра ему нужно было быть без опозданий в своем кабинете, ибо
именно в это время обещал прийти некий Тони (фамилию он не запомнил),
звонивший два дня назад и обещавший показать и рассказать нечто, очень его,
Рихарда, якобы интересующее.
Машина заехала за ним вовремя, и всю дорогу до работы Рихард пытался
вспомнить, слышал ли он раньше это имя и не встречался ли где-нибудь с этим
человеком.
К его большому сожалению вспомнить ему так ничего и не удалось, и он
оставил все размышления на потом. В коридорах института было, как обычно в
эти часы, шумно и суетливо. Все лифты были загружены до предела, а у дверей
некоторых даже выстроились небольшие очереди. Потеряв на ожидание целых
десять минут, Рихард, наконец, попал в лифт и, перенеся несколько мгновений
очень плотной толчеи, выпал на своем этаже. Он взглянул на часы: было пять
минут одиннадцатого.
-- Ничего страшного -- при такой ситуации гость, наверняка, появится
гораздо позже, если, конечно, вообще придет, -- подумал Рихард.
В его рабочей практике частенько бывали случаи, когда люди,
появляющиеся невесть откуда, с чем-то, что его, без сомнения, должно будет
интересовать, так же невесть куда исчезали, так и не встретившись с ним ни
разу. Он уже знал, что это означает, и не придавал таким номерам никакого
значения. Обычно это были всякие самородки-исследователи, почему-то
убежденные в том, что то, чем они занимаются -- их призвание. Они непременно
желали поделиться своими наблюдениями со специалистом и, разумеется,
получить незамедлительную поддержку, в том числе и материальную. На
последней они особенно акцентировали внимание, при этом не обосновывая
сколько-нибудь логично хотя бы часть необходимых затрат. Их всегда
фильтровали его заместители по научной части, и за все время подобных
домогательств он беседовал всего с двумя претендентами на ассигнование:
остальные, получив от ворот поворот, исчезали навсегда.
Он свернул в левое ответвление и увидел человека, стоящего перед дверью
его кабинета.
-- Доброе утро, -- улыбнулся тот, поворачиваясь к Рихарду. -- Я уж
думал, что вы решили куда-то заехать перед тем, как прийти сюда. Я звонил
вам два дня назад. Меня зовут Тони, вы помните, надеюсь?
Рихард достал из кармана ключ и начал открывать дверь.
-- Да, разумеется, я не забыл. А скажите, пожалуйста, были ли вы у
моего заместителя перед тем, как обратились непосредственно ко мне? У
кого-нибудь из них, к которому относится ваш материал? Это они направили вас
сюда или вы сразу, так сказать, через голову чиновника на самый верх?
Он открыл дверь и, переступив порог, пригласил гостя войти. Очутившись
в коридоре, Тони прошел к окну, где стоял стол Рихарда, и, выложив на него
содержимое своей сумки, сел в кресло для посетителей.
-- Зачем нам с вами секретари, господин председатель? Если вас не
заинтересует мой материал, то я предпочитаю быть вышвырнутым из вашего
кабинета, а не кабинета промежуточного значения. Но, я думаю, что в данном
случае, -- он положил руку на две папки, лежавшие на столе, -- наши
интересы, наверняка, пересекутся.
Рихард повесил пиджак на вешалку и, включив кондиционер, подошел к
своему месту у окна.
-- Итак, я слушаю вас, что же за материалы вы хотите мне показать?
Гость развязал тесемки на верхней папке и достал из нее видеодиск.
-- Я думаю, сейчас самое время мне представиться, дабы вы не путали
меня с бесчисленным множеством ваших обычных посетителей. Начну с того, что
мне, по сути дела, ничего от вас не нужно: ни спонсорских программ, ни людей
для дальнейших исследований. Я просто пришел как специалист к специалисту не
за советом, а поделиться. Доктор Желк -- из южного института
социально-психологических исследований.
Гость протянул через стол руку.
Рихард пожал ее и немало удивился тому, что перед ним сидит человек, по
меркам своего региона ничуть не уступающий ему в официальности и значимости
занимаемой должности.
-- Я не знаю, на каком уровне в области изучения моей темы находятся в
данный момент ваш и наш центральный филиал, но считаю, что я уже сейчас имею
достаточно оснований для вынесения оной на обсуждение в научных кругах, уж
слишком вопиющи примеры.
Он закрыл папку и положил видеодиск на колени.
-- Вкратце о том, что хотелось бы продемонстрировать. Я уверен,
коллега, что проблемой агрессивности людей, как индивида в отдельности, так
и целых групп и даже государств, вы, наверняка, интересовались. И даже,
кажется, лет пять назад проводили специальные социологические исследования.
Рихард кивнул головой: он, конечно же, помнил эту программу, которую им
так и не дали довести до конца, заменив обычным тестированием и опросами.
-- Так вот, -- продолжал гость, -- поскольку в рамках официальной
программы и вам, и нам развернуться по этой теме не дали, я сформировал у
нас в институте группу, состоящую из людей как по роду профессии, так и по
интересам специализирующуюся на этом. Мы пошли своим, не зависящим от
директив сверху, путем. Частенько работали, так сказать, во внеурочное время
и за свои средства. Результат, не знаю как вас, а меня весьма заинтересовал.
Сперва мы пытались проанализировать это явление, как чисто социальное,
но очень скоро зашли в тупик, и у нас перестали сходиться концы с концами.
Логически рассуждая, мы видели нонсенс, который получался в результате наших
стройных и вполне разумных исканий. Но стоило только подключить сюда такие
факторы, как биологический, и все наши неувязки испарились в тот же миг. Мы
перепроверили все и получили пугающе логичный и совершенно неоспоримый
результат. Агрессивность человека в целом как вида зависит не от социальных
условий, не от образа, уровня и стиля жизни, и даже не от воспитания и
среды, в которой он находится. Все это лишь усугубляет либо смягчает эту
самую агрессивность. Истинная же причина в биологии человека. И самое
смешное состоит в том, что для того, чтобы это понять, не нужно было ничего
исследовать, вполне достаточно просто быть в курсе открытий последних лет в
области биологии и генетики.
Рихард ослабил галстук, гость, действительно, заинтересовал его, он
чувствовал, а чутье его редко подводило, что дело стоящее.
Тони продолжал:
-- Мы подключили к программе специалистов по биологии, и с тех пор
теория развивалась, как по маслу, без единого противоречия. Оказалось, что в
молекуле ДНК, являющейся важнейшей для человека, недавно был обнаружен ген,
известный под названием "блокирующий". Столь специфическое название легко
объяснить, нужно знать лишь, какие функции он несет. Проведя ряд
экспериментов, первооткрыватель гена сумел бесспорно доказать, что тот
является не просто выключателем программы синтеза, но и несет в себе
наследственные признаки человека как вида. Основным же является то, что
именно этот ген несет в себе агрессивность, впаянную в наследственные
признаки. Подобного гена нет ни у одного вида животных на земном шаре, ни у
кого, кроме человека. Я считаю: тут есть над чем подумать. Что же по поводу
приведенных данных, то все они неопровержимо доказаны научно и сомнению не
подлежат, -- Тони еще раз хлопнул ладонью по папкам.
Рихард с интересом посмотрел на видеодиск, лежащий на коленях у гостя.
-- А что здесь?
Тони встал и, подойдя к стоявшему у противоположной стены
видеомагнитофону, вставил диск.
-- Тут реальные примеры из жизни, наглядное пособие для сомневающихся в
неумолимой работе гена. Из этих видеосюжетов, снятых нашими сотрудниками в
разных странах в разное время, четко видно, что агрессия у человека не есть
осознанная необходимость, агрессия для него -- это инстинкт, это царь и бог,
не подчиняющийся, а повелевающий.
Это она тихо шепчет "убей" в случаях конфликта. Именно она есть скрытый
стимулятор садизма, зверств и всяческих ухищрений, с помощью которых человек
расчищал себе дорогу к трону царя природы.
На экране появились первые кадры. С самого начала просмотра Рихард
понял, о чем видеоматериал. Это были сюжеты с полей брани и конфликтных зон,
где наиболее ярко проявляется все первозданное, инстинктивное. Вот офицер
какой-то армии с явным наслаждением избивает беззащитного человека, он бьет
его настолько жестоко, что невозможно объяснить, какой надобностью вызвано
подобное усердие, не говоря уже о том, что лицо явно гражданское и никакой
угрозы для офицера, наверняка, не представляет.
После нескольких военных пошли довольно мирные сюжеты про детишек,
почему-то упорно желающих играть в войну даже в спокойное и благополучное
время. Потом несколько сюжетов про охоту и даже коррида. На экране мелькали
счастливые лица победителей львов, медведей и прочей живности. Рихард
обратил внимание, насколько виртуозно операторы сделали свое дело. Они сняли
вполне качественные документальные кадры, но кроме этого как-то особенно
умудрились запечатлеть людей убивающих, терзающих, издевающихся. Это не было
трюком специалиста, видимо, они на время становились частью тех, кого
снимали, а они, видя это понимание, не старались что-то скрыть, они были
раскованы и вели себя перед камерой свободно, как в жизни.
Особенно поражали глаза. В них что-то горело. Это что-то наполняло то
безумием, то тупой злобой, то безжалостным разумом. Но вместе с этим нечто
невидимое роднило столь разные оттенки, объединяло их, придавая единый
смысл.
Тони негромко завершил прежде недосказанное:
-- В одной научной лаборатории уже после открытия гена попытались его
вычленить, и что вы думаете? Молекула ДНК остается той же от пятнадцати до
семнадцати часов, после чего распадается на части и прекращает
существование. Даже просто перестановка гена в другое место той же молекулы
в двойной спирали приводит к ее распаду. Ген намертво впечатан в ДНК и,
кроме того, является там скрепляющим и, безусловно, главенствующим.
Рихард все больше и больше осознавал, что его ознакомили с очень важной
темой, и он не мог возразить ни слова против увиденного и услышанного.
Тони время от времени комментировал:
-- Мы намеренно не стирали звук, он записан синхронно с
видеоинформацией. На наш взгляд, те слова, рев и все прочее, с которыми все
это делается, лишь подчеркивают то, что мы тут видим.
Я также беседовал со многими из этих людей после расправ и всего, чем
они там занимались, это будет в самом конце диска. И пусть только хоть
кто-нибудь после этих бесед скажет мне, что никогда в жизни не чувствовал
при этом какое-то странное удовольствие, какое-то непонятное ощущение
наслаждения и упоения собой. Я честно говорю, я плюну такому лгуну в лицо,
ибо он врет. Врет мне, может быть, врет сам себе, но, несомненно, он врет, и
его стремление скрыть это есть ни что иное, как жалкая попытка скрыть свою
сущность, замаскироваться, что, кстати, тоже есть своего рода агрессивность,
дабы в нужный момент оскалить зубы и вонзить их в ничего не подозревающую
жертву. Всей своей историей человечество подтверждает это, вдумайтесь: ни
дня без войны, ни дня без конфликтов. Да, животные тоже убивают, они тоже,
вроде бы агрессивны, но они делают это для того, чтобы выжить, и практически
никогда истребление себе подобных у них не выходит за рамки случайностей или
исключений. Агрессивность же человеческая необъятна и вездесуща. Нет такой
области в человеческой жизни, в которой она бы не проявлялась, и далеко не
всегда человек способен обуздать ее вовремя, не переходя границы разума и
целесообразности.
Следующее за видеосюжетами интервью закончилось, и Рихард напряженно
ждал, что еще сообщит гость.
Тони вынул из магнитофона видеодиск и вернулся к столу:
-- В верхней папке вы найдете научные подтверждения всему, что я
рассказывал. Часть нашей исследовательской группы склонилась к выводу о том,
что эти доказательства исключительности человека как вида подтверждают
теорию занесения человечества на планету неведомо откуда. Теорию человека,
как чуждого монстра, так, кстати, и не вписавшегося в земную гармонию
сосуществования всего живого. У них есть право настаивать на своей точке
зрения, уж слишком все хорошо стыкуется. Но я думаю не об этом. Подобная
схема кажется мне слишком примитивной, хотя и не лишенной смысла.
После того, как вы ознакомитесь детально с содержимым первой папки, я
расскажу вам о своем предположении, и, мне кажется, оно хоть и более
сложное, но гораздо серьезнее, и, главное, его подкрепляет не только фактор
биологической неоспоримости безудержной агрессивности. Пока скажу лишь, что,
на мой взгляд, природа создавала человека целенаправленно, выгрызая из
неотесанной глыбы заранее известный образ с заранее известной ролью и целью.
А животные и все остальное -- лишь стружки творческого процесса и среда,
предназначенная лишь для одного -- для того, чтобы венец творенья мог
спокойно жить и развиваться в ней, имея для этого все необходимое. Цели же,
ради которых все это делалось -- в папке номер два. Но подойдем мы к ним
лишь после того, как вы прочтете первую и дадите мне утвердительный ответ на
вопрос о нашем сотрудничестве. В чем оно будет заключаться, я расскажу вам,
опять же, потом.
Тони снова сел в кресло и вопросительно взглянул на Рихарда.
Рихард с минуту молчал. В его голове вертелась вся информация,
полученная за последний час -- он посмотрел на часы -- даже за полтора. Она
быстро сортировалась и приобретала последовательность. Наконец, он глубоко
вздохнул и встал из-за стола, протягивая руку Тони.
-- Не буду изображать важность столичной персоны, коллега. Я поражен
вашими результатами и страшно сожалею, что сам так немного успел в свое
время в этом вопросе. Тем тяжелее мне будет втянуться в осмысление вашей
программы. Но, поверьте, я постараюсь изо всех сил. Я заинтригован,
заинтересован и, скажу откровенно, восхищен обеими теориями, с которыми вы
меня ознакомили. Сегодня же приступаю к изучению материалов, и если они на
самом деле научно обоснованы, а это я увижу в представленных вами
документах, можете требовать от меня все, что в моих силах на этом посту.
Рихард пожал руку гостю и, взяв первую папку, вышел из-за стола.
-- Да, дайте мне и этот диск, я его еще раз просмотрю дома, -- он
вложил диск в папку и завязал тесемки. -- Что касается сроков, то что вы
скажете, если мы увидимся здесь же через два дня?
Тони с уважением посмотрел на Рихарда.
-- Я считаю, что если заниматься изучением этого, -- он ткнул пальцем в
папку, -- непрерывно, с паузами на еду и сон, то должно хватить. Во всяком
случае, человеку с вашим уровнем знаний.
Рихард улыбнулся.
-- Ну, вот и отлично, значит через два дня тоже в десять.
После ухода Тони, Рихард не сразу открыл папку, он чего-то боялся, как
если бы в ней была змея, способная его ужалить. Он ходил кругами по
кабинету, и тревога росла в нем все сильнее и сильнее. Это лишь утверждало
его в мнении, что в папке не просто исписанные листы бумаги, а серьезные
документы. Веские, очень веские доказательства услышанного. К тому же, он
помнил, что гость сказал не все: он только осветил видимую часть айсберга,
не сообщив, какую конкретно помощь он хочет получить, но и так уже было
ясно, что деньги здесь ни при чем. Так поступают, когда действительно
следуют шаг за шагом в очень важном и не терпящем суеты и ошибок деле.
Рихард сел за стол и максимально сконцентрировал внимание.
Предстояло ознакомиться с базой данных, от которой зависело его
решение. "И если все это подтвердится, то Бог знает, что еще."
Главный урок истории заключается в том, что человечество не обучаемо.
У.Черчиль
Два дня пролетели незаметно. Рихард до глубокой ночи сидел над
материалами, и чем больше он узнавал из прочитанного, тем больше разгорался
в нем интерес к отложенному гостем на следующий этап их беседы. Материалы
оказались более чем убедительными и достоверными. Все, изложенное Рихарду
устно, подтверждалось в папке дважды, а некоторые моменты еще более.
Солидность имен, проводивших исследования, не вызывала сомнений в
правильности их выводов.
В назначенный день Рихард пришел в кабинет на час раньше. Он ничего не
мог с собой поделать, хотя знал, что ждать будет мучительно трудно. Жажда
познания проснулась в нем с какой-то новой, сумасшедшей силой и буквально
разрывала его на части, едва он делал перерыв, толкая все дальше и дальше.
Теперь изучать было уже нечего, он прочел все, и неистовая сила требовала
немедленного продолжения начатого, сталкиваясь с невозможностью что-либо
предпринять до назначенного часа.
Он томился в ожидании, кресло, казалось, выталкивает его, он не мог ни
сидеть, ни стоять. Если бы кто-то взялся сосчитать количество кругов,
которые он намотал по кабинету, то, наверняка, сбился бы уже в первые
минуты. Время мучительно тянулось, как обычно бывает, когда нужно, чтобы оно
пролетело побыстрее. Рихард посмотрел на часы: было без пятнадцати десять.
Он тяжело вздохнул, при теперешнем его состоянии это было слишком много.
Внезапно в дверь постучали, и в приоткрытом проеме появился Тони.
-- Вот и прекрасно, что вы уже здесь. Доброе утро.
Он распахнул дверь и вошел в кабинет. Следом появился какой-то мужчина
лет сорока в черном костюме. Мужчина поздоровался и на мгновение замялся,
косясь на Тони. Тот быстро уловил его взгляд и, переложив принесенную папку
из правой руки в левую, сделал правой жест в сторону пришедшего.
-- Познакомьтесь, господин председатель, -- Генри Рауд, известный
физик, работает в нашей программе. Если вы намерены продолжать, то сегодня
он нам необходим.
Рихард пожал физику руку и жестом пригласил всех сесть.
-- Итак, коллеги, -- начал он, -- я ознакомился со всем, что вы
принесли мне в прошлый раз, и готов продолжать. Все условия, выдвинутые
вами, будут выполнены.
Тони удовлетворенно взглянул на физика, тот кивал головой, выражая
одобрение.
-- Ну, раз так, -- он положил перед Рихардом вторую папку, -- то дело,
наконец, сдвинется с мертвой точки. Наш коллега по работе над этой темой, --
Тони кивнул на Рауда, -- объяснит вам, насколько тесно эта проблема
соприкасается с сугубо научными процессами физики. Я и сам смог бы сделать
это, но в моем случае это будет поверхностно, да, к тому же, комментарий
специалиста является более серьезным доводом.
Тони встал и взял со стола первую папку, оставленную там Рихардом.
-- Если вы изучили, так сказать, вступление, то вот вам костяк темы, --
он придвинул Рихарду лежавшую перед ним более толстую папку.
-- Читать, как и раньше, вы будете потом, а я начну с организационного
момента. Прежде всего, если вы сотрудничаете с нами, то необходимо вынести
нашу тему на открытое научное обсуждение. В процессе оного, мы в этом
совершенно уверены, так как наработанный материал неоспорим, все это должно
превратиться в жизнестойкую научную теорию, подтвержденную всеми, в том
числе и опытным, путями.
Ваш авторитет, ваш пост и, не в последнюю очередь, ваши связи
необходимы нам для того, чтобы эта теория не превратилась в просто догадку,
коих множество пылится в письменном виде на полках архивов.
Нам нужно лобби на ученом совете, железный кулак, который отбросит от
теории всех, кто пролез в совет по протекции и просто не способен понять ее.
Всех, кто выжил из ума и бесполезно занимает своим задом кресло, дожидаясь
скорой пенсии.
Такую функцию можете выполнить только вы, председатель. Нам, как
воздух, нужна чистота научной дискуссии. Проблема должна быть избавлена от
мнений всех тех, кто делает карьеру в науке, нас интересуют мнения
специалистов своего дела, иначе мы потонем в обыкновенной бюрократической
рутине.
Я считаю, что вам прекрасно известны все люди, не по праву занимающие
свои места. Не вы их назначали, и не вам их снимать, но отстранить их от
решения и обсуждения вы имеете право и все полномочия.
Рихард, облокотившись о стол, внимательно слушал Тони.
-- Хорошо, я обещаю вам это. Я даже гарантирую, ибо знаю, что могу, а
что -- нет. На рассмотрении вашей темы не будет ни одного из тех, кого вы
перечислили. Однако, я считаю, пора продолжить изложение материала, который
вы приготовили для меня сегодня, так как я пока не вижу целостности всего, к
чему вы клоните. А первой части явно недостаточно для претензий на теорию и
тем более для обсуждения на научном совете.
Тони улыбнулся:
-- Разумеется, я, пожалуй, начну, но как только мы подойдем к области,
в которой я не силен, слово возьмет господин Рауд.
Как я уже говорил раньше, для построения нашей теории нам не пришлось
начинать все с нуля. Мы как бы связали воедино некоторые факты, уже
человечеству известные, и осветили их, как нам кажется, с нужной стороны.
Еще одним из таких известных нам фактов, после наличия гена в ДНК, является
уже довольно давно существующая теория закона сохранения. Суть закона в том,
что человечество находится в рамках, которые ни при каких обстоятельствах не
могут быть преодолены. Это касается, прежде всего, двух важнейших факторов:
экологии и проблемы самоуничтожения, то есть глобальной войны. Проще говоря,
как бы человечество ни вредило среде, в которой оно существует, среда
почему-то никогда не превратится в невозможную для существования человека.
По существующим расчетам человечество уже несколько десятилетий назад
нанесло экологии такие удары, что по всем законам на сегодняшний день мы
должны уже умереть от солнечной радиации, отсутствия кислорода и
невозможности находиться ни на суше, ни в воде планеты. Однако, этого
почему-то не случилось. Загадка становится еще более непонятной, если
присовокупить военный фактор. Но поскольку примеров множество в обеих
областях, то ограничимся наиболее вопиющими из каждой области. Итак,
экология.
Известно, что выделенного фреона за все время, пока не был введен
полный запрет на его использование, с двойной вероятностью хватило бы для
абсолютного разрушения озонового слоя планеты. И уже пять лет назад мы все
должны были носить специальные скафандры от смертоносной радиации солнца. И
что же произошло? А произошло чудо, этакое маленькое чудо: выделенный из
поверхности фреон поднимается к пункту своего назначения лет пять, а то и
десять. Лишь тогда он занимает то место, где разрушается озоновый слой.
Подсчитав количество уже улетевшего фреона и то состояние, в котором
находился озоновый слой, специалисты без труда увидели, что, на момент
полного запрета, фреона на пути к озоновому слою было уже достаточно для его
гибели. Но фреон исчез, это и было чудом. Он не появился в рассчитанное
время, и более того -- он вообще нигде больше не появился. Факт его
выделения был бесспорен, и все, что должно было произойти, уже наблюдалось
ранее. Схема работала безотказно и четко до того момента, пока не настала
критическая минута. События подошли к этим самым рамкам закона, и произошло
чудо. Но чудо ли? Мы беремся доказать, что, несмотря на то, что нам, как и
всем остальным, неизвестно, каким образом исчез фреон, это далеко не чудо, а
закономерное явление, великолепно вписывающееся в нашу теорию.
В области военной имеется бесчисленное множество задокументированных
фактов, когда от глобальной катастрофы спасало ни что иное, как случайность.
Просчитав вероятный процент таких случайностей и более трагичного исхода,
получили слишком не соответствующее количество маленьких "чудес". Их было
гораздо больше, чем могло бы быть. А исследовав все случаи "маленьких
чудес", увидели, что в каждом из них могла получиться глобальная катастрофа.
Итак, когда глобальная война начаться не может, авария происходит, а если не
происходит, то по ясным всем и логичным причинам. В случае же, когда
результатом может стать всеобщий конец, происходит нечто, и авария не
случается. Ракета почему-то не вылетает, что-то где-то не срабатывает и т.д.
Еще раз подчеркиваю, это лишь два примера из двух областей, А таких
примеров, -- Тони кивнул на бумаги, -- великое множество.
Теперь закон сохранения в общих случаях обрисован, и что же наша
теория? При чем, просите вы, здесь она? Вот теперь-то и наступил момент
соединить эти две ничем не связанные вещи воедино. И скрепляющим материалом
послужит нечто третье, о чем вам сейчас расскажет Рауд. Но прежде подведу
вас к самой черте, после которой уже не до возвращения к пройденному.
Постараюсь сильнее скрепить две уже имеющиеся части теории тем, что уже
известно.
Вспоминая блокирующий ген и его загадочное назначение, мы так и не
определились, для чего природа, создавая человека как венец своего творения,
оснастила его этим механизмом. Цель явно загадочна и не является облегчением
человеку существования, так как назначение гена, грубо говоря, способность
перешагнуть через барьер, воздвигаемый разумом, в опасных и заведомо гиблых
местах. Когда срабатывает этот механизм и по каким законам, не знает никто.
Получается парадокс: разум, цель существования которого есть абсолютная
логичность, разумность и обоснованность поступков, оказывается оснащен неким
стопором стоп-крана. Разум без тормозов. Но подобная модель напоминает
сверхсложную машину, едущую с огромной скоростью на бетонную стену, отлично
понимающую, что вдребезги разобьется: способную, что самое главное,
затормозить и, тем не менее, в эту стену врезающуюся. Самое время вспомнить
о законе сохранения и воскликнуть:"ура" мудрой природе, предусмотрительно
воздвигнувшей буфер для слишком резвых и слишком ценных творений своих. Но
тогда зачем нужен был ген, если его компенсирует закон сохранения? Вот
тут-то мы и вышли к завершающему этапу теории, о котором подробно чуть
позже. А пока, вполне в стиле плавного перехода, можно даже не предположить,
а с полной уверенностью утверждать, что машина по имени человечество не
сдерживается мягким буфером закона сохранения. Все зависит от того, как себе
это все мысленно представлять? Представите мягкую резину у бетонной стены,
не дающую вконец разбиться машине, получите несоответствие фактов,
нелогичные противоречия и отсутствие ответа в конце. А представите длинную
извилистую трассу, уходящую в невидимую даль, проходящую по узкому участку
среди ущелий и обрывов и снабженную предохранительными барьерами, через
которые невозможно прорваться к пропасти, получится очень стройно, логично
и, -- Тони вздрогнул, -- страшно.
Рихард почувствовал легкий холодок, пробежавший по спине. Он прекрасно
понял все эти сравнения и в данный момент наверняка соответствовал тому, к
чему Тони его постепенно подводил. Сейчас должна была наступить развязка,
момент, в который все вдруг станет ясно, в который вся цепочка станет видна
от начала до конца и в которой все уже будет на своих местах окончательно и
неизбежно.
От внезапно проскользнувшей мысли пересохло в горле и страх сковал, как
космический холод, все тело. Рихарду стало не по себе от того, что это могла
быть истина. Он не знал, что будет дальше, в чем заключается эта теория в
конечном счете, но пример, описанный Тони, почему-то подсказывал ему только
страх.
Тони нарушил воцарившуюся тишину:
-- Теперь, я думаю, уже настало время, когда вы, господин Рауд, можете
рассказать уважаемому председателю, почему же венец творенья столь ценен для
матушки природы, что она не позволит ему просто так разбить свою умную башку
об окружающие его предметы.
Рауд откашлялся. Он колебался с минуту и начал медленно, придавая
значение каждой фразе:
-- Если о предыдущих теориях и открытиях вы имели представление в силу
их популяризации и проникновению в широкие массы как ученых, так и простых
людей, то теперь наступил момент, когда мы подошли к теме, не
распространенной нигде, кроме как среди специалистов, ее изучающих. Вызвано
это тем, что сама физика и астрофизика -- науки довольно сложные как в
области цифр, так и просто в области понимания многих процессов. Но я
надеюсь, что хотя бы что-то вам, наверняка, известно.
В современных представлениях ученых существует несколько моделей
Вселенной, ее строения и эволюции. Мы остановимся на одной из них, которая
признана наиболее правдоподобной в последнее время и довольно быстро
принимает форму некоей новой модели. Это модель пульсирующей Вселенной,
которая после большого взрыва разлетается во все стороны, разбрасывая свое
вещество. По происшествии некоторого времени, для астрофизики это сотни и
тысячи миллиардов лет, вещество перерождается и, независимо от этого,
замедляется, в конце концов замирая неподвижно. Потом под действием
неизученных пока сил оно вновь начинает уплотняться, слетаясь к исходной
точке, в которой когда-то произошел взрыв. Это момент так называемого сжатия
Вселенной. Достигнув максимального сжатия, вещество взрывается вновь, и
процесс повторяется.
По существующим представлениям, даже с учетом многократного
перерождения вещества и различия между Вселенной в состоянии сжатия и в
состоянии разлета, есть некая сила, остающаяся постоянной. Именно она,
оставаясь неизменной весь период разлета Вселенной, притягивает к себе
вещество, которое, перерождаясь в процессе угасания звезд и галактик, не в
силах более сопротивляться этому притяжению и расширяться дальше. Некоторые
считают эту силу неизменной и вечной. Однако, в последние столетия ученые
сходятся на мысли о том, что эта сила, так же, как и само вещество
Вселенной, ее материя, перерождается. Она не способна удерживать с
одинаковой стабильностью все содержимое Вселенной и, по-видимому, на
каком-то этапе очередного разлета эта сила должна иссякнуть, не сумев
притянуть все разлетевшееся назад.
Означает ли это, что Вселенная будет бесконечно расширяться? Видимо,
нет. Скорей всего, все ее вещество замрет, никуда не разлетаясь и никуда не
сжимаясь. О подобной ситуации ученые склонны судить по плотности материи
Вселенной. Так вот, должен довести до вашего сведения, что по последним
данным плотность близка к критической массе, то есть, к моменту, когда вся
Вселенная замрет неподвижно. Это, естественно, произойдет не завтра, а через
миллионы лет, но исследования говорят о том, что это произойдет несомненно.
Для Вселенной это может означать лишь одно -- смерть. Не будут больше гореть
звезды, прекратятся все столь привычные сейчас процессы брожения вещества.
Наступит эра нового существования, когда мертвые галактики будут вращаться
по новым, неведомым правилам мертвого мироздания, и в конце концов все
замрет неподвижной могильной глыбой.
Но смерть Вселенной -- это, как ни странно, наша с вами жизнь.
Прекращение действия старых, во многом неизвестных нам законов, дает
человеку шанс не погибнуть в жерле сжимающегося вещества, а бесконечно долго
существовать в этом мертвом мире, опираясь на те основополагающие законы,
которые неизменно сохраняться и после кончины Вселенной, как чего-то
движущегося и по-своему живого. Вот тут-то мы и подошли к предположению,
переросшему потом в уверенность под влиянием всех доказательств, окружающих
нас сплошь и рядом, которые мы, не зная сути, просто не замечаем. Разум
человека почему-то упорно склоняется к неприятию того, что ему чуждо по его
природе. А в этом и кроется главная опасность для человечества. Принимая
модель чуждого разума, непременно видится нечто, хотя бы частично созданное
по земному образу и подобию. При этом не учитываются такие аргументы, как
неспособность людей на данном этапе представить себе нечто, во всем
противоположное им, и, главное, в самом принципе существования и образе
функционирования.
Людям и в голову почему-то не пришло, что Вселенная есть гигантский
организм, своеобразная форма жизни со своими интересами и логикой. А не
видеть этого и, тем более, отрицать было бы по меньшей мере глупо. Ведь
если, не кривя душой, попытаться, вооружившись всем научным потенциалом и
той же логикой, разобраться в том, как возникла жизнь на Земле, то
непременно придешь к выводу, что она просто-напросто возникнуть из того, что
было изначальным, не могла. А поскольку она все-таки возникла, то опять мы
сталкиваемся с явлением "маленького чуда". Не пора ли подумать над тем, не
слишком ли много "чудес" ради какого-то человечества? Получается, что,
намеренно создав нас, Вселенная преследовала свои, конкретные цели. И мы в
ее планах отнюдь не являемся даже партнерами, мы просто инструмент, который
ей необходим.
Подобное наверняка создавалось и до нас. Во всяком случае, предположить
это было бы вполне логично. На каждом этапе создания технология, наверняка,
совершенствовалась, предыдущие же творения за негодностью уничтожались, хотя
кое-кто мог и сохраниться, представляя для создательницы сейчас нечто вроде
раковой клетки в организме.
И вот созданы мы. Мы разумны, мы стремительно развиваемся, и наверняка
будем способны в нужный момент быть достаточно развитыми, чтобы совершить
то, что нам предназначено. Именно поэтому нас так тщательно оберегают от
самоуничтожения в любой возможной форме. И вот, когда мы остановились как
раз на этом месте, пытаясь понять, зачем же мы все-таки созданы, в голове
вашего коллеги блеснула мысль, окончательно связавшая все части в стройное
целое.
Его посетила догадка, что, хоть и не дают нам разбить голову, все же в
корне проблемы никто изменять ничего не желает, а мог бы. Тот самый
создатель и хранитель мог бы без труда лишить нас злополучного гена, и не
нужно бы было постоянно бдить с буферными перегородками и смягчающими
подушечками. Значит, эта черта ему, создателю, нужна. А зачем?
Рихард, наконец, стал понимать. Он уже открыл было рот, чтобы изложить
свою догадку, но Рауд остановил его.
-- Позвольте, я все-таки закончу... А затем, что голову разбивать нам
надо не здесь и не сейчас, не время еще вышибать мозги. Потренируйтесь пока,
с каждым ударом виртуознее и сильнее прикладываясь к смягчающим прокладкам.
А когда наступит час, создатель уберет эти подушечки, и тогда-то, привыкнув
к безнаказанности и сами того не ожидая, мы брызнем своими мозгами о бетон.
Но это не игра, и просто забавы ради этого никто бы не затевал, значит,
параллельно с разможжением головы, мы должны тем самым ударом что-то
сделать. Свершить что-то нужное. Нужное не нам, конечно же, ибо нет ничего
такого, ради чего все человечество отправилось бы на тот свет, даже если бы
это было необходимо ему позарез. Нужно это тому, кто создал эту машину, --
Вселенной. Что же может быть нужно столь великому создателю от столь жалкой
песчинки? Учитывая последние данные о состоянии Вселенной, а также
совокупность предыдущих данных, наша теория весьма обоснованно настаивает на
следующем. Видимо, не будучи в состоянии по каким-либо причинам
видоизмениться самостоятельно, Вселенная создала человечество с его геном и
хранила его для главной цели: человек должен изменить лицо мироздания,
причем так, как ему, мирозданию, угодно, погибнув при этом сам.
Остановившуюся бездну человек должен запустить заново, как остановившиеся
часы.
Рихард встал:
-- И каким же способом, вы предполагаете, человечество будет запускать
этот вселенский маятник?
Рауд посмотрел на Тони:
-- Я не предполагаю, я знаю, господин председатель. Как астрофизику,
мне понятно уже сейчас, что запустить замерший механизм Вселенной можно лишь
путем изменения всемирных постоянных, таких, например, как закон тяготения,
скорость света, закон перехода энергии и других.
Рихард нервно заходил по кабинету.
-- Зачем же человеку менять эти постоянные, если они являются стенами
его собственного дома, нелогично обрушивать себе на голову крышу. Изменив
постоянные, человечество попросту исчезнет, как капля воды в котле с
расплавленным металлом.
Рауд чуть заметно улыбался.
-- Вот именно, нелогично. Но ген для того и создан, чтобы делать
нелогичные поступки. Будет очередная война, война далекого будущего, без
войн, как известно, человечество жить просто не может, и теперь понятно,
почему. Скорее всего, какая-нибудь из сторон на очередном витке гонки
вооружений и научно-технического прогресса создаст новый аппарат, с помощью
которого вознамерится уничтожить противника. От подобного оружия нет и не
будет укрытий и защиты. Оно будет создано однажды и в одном месте, более оно
не понадобится. Вмиг изменив хотя бы одну постоянную, нападающий и
обороняющийся канут в небытие, а великий покойник, получив живительный укол,
станет набираться сил и жить дальше, развиваясь уже по новым, неведомым и
загадочным законам.
Рихард остановился посреди кабинета.
-- Ну, ничего себе теория! И вот тут это все, как и в прошлый раз,
подтверждено документально? -- он кивнул на папку, лежащую на столе.
Тони пристально посмотрел на Рихарда, потом опустил глаза.
-- Все до последнего слова доказано, зарегистрировано и сомнению не
подлежит. Кроме, разумеется, предсказания будущей войны и всей теории в
целом. Хотя это, мне кажется, вполне естественно из этого вытекает.
Рихард подошел к окну и, облокотившись о подоконник, подтянул к себе
папку. Лицо его было напряжено.
-- Каковы же ваши дальнейшие планы? Я думаю, что одной констатацией
факта безысходности человечества вы не ограничиваетесь?
Тони утвердительно кивнул.
-- Разумеется, нет. Мы намерены действовать решительно. После признания
нашей теории мы собираемся на основании этого добиваться учреждения
института, занимающегося проблемой сохранения цивилизации. В его функции
должна входить разработка мер, предостерегающих человечество от
самоубийственных шагов. Более детально все направления исследований будут
разработаны после основания этой организации. Я должен спросить вас,
господин председатель, вы намерены поддерживать нас не только на ученом
совете? Скажу откровенно: мы нуждаемся в вас. Ваш вес в науке серьезно
поможет нам, мы на вас рассчитываем. Долг ученого должен быть исполнен до
конца. Не исключено, что решается сама судьба нашей цивилизации, и перед
важностью этой проблемы меркнет все на свете.
Рихард не спорил, он тяжело опустился в свое председательское кресло и,
казалось, многотонный груз ответственности обрушился на его плечи. Что-то
подгоняло, толкало в спину и кричало: "вперед!"
-- Не сомневайтесь, господа, я выполню все, что от меня зависит.
Готовьтесь к защите на совете. Считаю, что на следующей неделе будет самое
время, многие из тех, кого вы не хотели там видеть, будут уже в отпусках, а
мозговой центр как раз, наоборот, будет в полном составе. Я жду ваших
выступлений и уверен: институт вам дадут уже в этом году. Я не пожалею сил,
и ни один из моих рычагов наверху не останется незадействованным.
Он с усилием, как будто толкал что-то очень тяжелое, подвинул папку
Тони.
-- Заберите это. Я верю вам и хочу лишь одного: чтобы вы так же
уверенно отстояли свою теорию на совете. А теперь, простите меня: необходимо
заняться кое-какими организационными вопросами.
Тони и Рауд встали и, простившись, направились к дверям. Тони
обернулся:
-- Надеюсь, у нас все получится, господин председатель, и великий труп
останется трупом, а мы будем жить.
Он пропустил Рауда вперед и, выйдя вслед за ним, закрыл дверь.
До конца дня Рихард связался со всеми, кто был необходим для реализации
проекта, и, сходу решив половину всех проблем, он с облегчением от сознания,
что не напрасно прожил этот день, вызвал машину, собираясь ехать домой.
У подъезда его окликнули. Рихард пригляделся и узнал в вечернем тумане
человека, которого узнавать, равно как и видеть, не хотел. Он медленно
приблизился и встал рядом, похожий на каменную статую.
-- Я надеюсь, у тебя найдется пара минут для беседы.
-- Да, -- с раздражением ответил Рихард.
-- Тогда начну. Времени у меня в обрез, и не потому, что меня, как тебя
сейчас, ждет машина. Я знаю, ты всегда подозревал меня и недолюбливал, но я
никогда не был твоим врагом. Я просто не нравился тебе, как человек,
впрочем, как и ты мне.
Рихард вспылил:
-- Ты за этим сюда пришел?!
Человек поежился от хлестнувшего порыва ветра.
-- Не нужно эмоций. Лучше побереги себя и сегодня же отмени все
приготовления, завтра будет уже поздно.
Рихард с яростью посмотрел на него.
-- Какого черта ваша грязная контора лезет в научные проблемы? Вам что,
не хватает настоящих дел?
Человек с грустью ухмыльнулся:
-- Я и контора -- это не одно и то же, так что не ори. У Тони в проекте
участвуют два физика из засекреченных лабораторий. Они недавно закончили
работу над специальным исследованием для армии. За одно то, что я тебе
сказал, могут размазать по стенке, а они разгласили результаты твоему Тони и
вместе с ним готовят какой-то доклад. Не лезь в это: лишишься всего, а,
главное, жизни.
Рихарда охватила ярость:
-- Да пошла ваша армия ко всем чертям вместе с конторой и с тобой!
Он шагнул к машине.
-- Решай сам, но их уже нет, подумай о себе.
Рихард замер, как будто его прошили автоматной очередью. Он понял смысл
сказанного лишь через мгновение и резко обернулся. Человека уже не было: он
исчез так же быстро, как и появился. У Рихарда закружилась голова, он
опустился на мокрые ступеньки перед входом. Мимо прошли какие-то люди,
видимо, задержались на работе. Кошмар опустился на него, сжал его плечи,
сдавил грудь. Рихард не мог вдохнуть воздух, сердце замерло. Могучие толчки
сотрясали все тело: сначала один, потом второй. Они становились все чаще,
сотрясая асфальт, улицы и дома, синхронно с ними нарастал какой-то гул.
Рихард не понимал: мерещится это ему или происходит на самом деле. Наконец,
рев стал раскатистым и частым. Он понял -- это чудовищный раскат смеха,
невообразимо могучий и вездесущий. Перед глазами возникла бездна,
наполненная хаосом цветов и форм. Она хохотала и дрожала от этого хохота,
глядя ему прямо в лицо.
Это было один миг и вечность одновременно, потом все померкло.
Водитель выскочил из машины и быстро подбежал к Рихарду, тот лежал на
ступеньках неподвижно, лицо его побелело, сердце не билось.