Послеобеденное солнце. Выплевываю косточки из компота. Бабушка перемывает тарелки. На кухне жужжат мухи. Я выхожу с книжкой. Курица волочит по двору дохлую мышь. Папа с кем-то у калитки. Слышу смех и звонкий голос крестного. Сердце гулко стучит. Куда мне спрятаться? Скрипнув калиткой, убегаю в сад. Падаю под куст крыжовника. Закрываю глаза и с невыносимой ясностью вижу, как две сильные руки поднимают меня вверх. Его лицо совсем близко. Утонуть бы в этих искрящихся глазах. Осторожно ныряю под колючие ветки.
- Дочка! - доносится голос отца.
Молчу.
- Светланка! - зовет крестный.
Я нестерпимо хочу к нему и не могу двинуться с места. Прислушиваюсь. Стучат. Значит, сели играть в домино.
Папа с крестным друзья детства. На рыбалку вместе ходят, за "Динамо" болеют, а иногда борются. Папа и меня научил драться. Мы приехали в отпуск неделю назад. Я люблю бабушкин дом, деревню, вообще Украину. Когда в Кишиневе садимся в поезд и едем, и в разговоры сначала тоненькой струйкой, а потом все шире и слышнее вплетается украинская мова, я готова заплакать. Не знаю, почему. Мама не любит Украины. А мы с папой в Молдавии такие одинокие и всем чужие. Уже с Одессы начинается: почекай мени, до побачения. Я украинский плохо знаю. Среди разных голосов встречаются похожие на голос крестного. Тогда в сердце что-то обрывается, я прикипаю к окну и гляжу, гляжу на далекие ночные огоньки. Мне становится легче, и что-то такое припоминается, тоже в огоньках и качающееся. У крестного и на руках кудрявятся волоски. Он сильнее всех, он самый ласковый. Если бы случилось чудо, и они б поменялись местами, папа и крестный, тогда я стала бы настоящей его дочкой. Бабушкин дом - это как будто подводная лодка всплывает из океанских мрачных глубин и ее обдает сразу голубизной и солнцем. Не то, чтобы в Молдавии плохо - но там мрачно.
Отец снова зовет. Отряхиваюсь от травинок, бегу. По дороге влетаю в бабушкин передник, чуть не сбив ее с ног. Что-то выговаривает, но я не слышу. Папа с крестным курят. Чуть пахнет горилкой.
- Поедешь на мотоцикле кататься? - подмигивает крестный.
Я низко наклоняю голову, заслоняюсь челкой. В горле дрожит какой-то звук и не произносится.
- Неужто боишься? - крестный берет меня за плечи, распрямляет.
Сквозь трепет ресниц смотрю на него. Он берет меня кататься! Мчусь к мотоциклу. Сидение почти горячее от солнца. Они еще говорят. Я усаживаюсь. Крестный подходит, включает зажигание. Оборачивается ко мне:
- Держись крепче. За меня держись!
Ветер резко ударяет в лицо. Я отклоняюсь назад, вцепляюсь в пояс крестного. Мои сразу вспотевшие ладони чувствуют спокойную твердость его тела. Он загорелый, высокий. На шее родинка. Резко тормозит, и утыкаюсь носом в его спину. Пахнет солено-сладко. У меня кружится голова. Хочу, чтобы так было вечно, чтобы он увез меня безвозвратно, навсегда. Далеко за деревней, где дорога сворачивает к озерам, у опушки он останавливает мотоцикл.
- Давай пройдемся по лесу? - подает мне руку, я спрыгиваю. Мы идем по тропинке. Блестит пряжка его ремня. С каждым шагом все больше увязаю в смутных страхах. Почему мы молчим? Ему со мной скучно. Я маленькая, глупая, конечно. Вдруг замечаю в кустах какое-то движение. В два прыжка достигаю цель, наклоняюсь.
- Ежик! - торжествующе кричу.
Крестный на корточках. Разглядываем колючий клубок.
- Да у меня яблоки есть! - вспоминает крестный, достает одно мне, другое накалывает на иголки ежа.
- Тсс, - прижимает палец к губам. - Сейчас он успокоится.
Сидим не шевелясь. Мне на коленку приземляется божья коровка. Щекотно. Терплю, слежу за ежиком. Наконец высунул острый носик, блеснул глазками и быстро-быстро зашлепал прочь от тропинки. На спине покачивается яблоко. Крестный кладет мне руку на плечо, мы идем совсем рядом. Он поет. Голос высокий, чистый. Слушаю, затаив дыхание.
- Как в весеннем лесу пил березовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночева-ал...
Так хорошо. Мне хочется обнять его колени и реветь. По лицу уже бегут и туманят тропинку быстрые слезы. А крестный ничего не видит, не замечает. Наверное, почувствовал, как дрожу, потому что вдруг повернул к себе и спросил:
- Что случилось, Светланка?
Я мотаю головой, стискиваю зубы, но рыдания вырываются, как пар из чайника. Тогда он берет меня на руки и качает. Как маленькую. Мне смешно и сладко. Рукой осторожно вытирает щеки, а я вдруг прижимаюсь к ладони губами и целую. Он не отнимает ее, но смотрит как-то странно, серьезно. Мне кажется, поет тихая жалобная флейта, то ли в небе, то ли в лесу.
- А ну, - вдруг оживляется он, - спорим, я первый добегу во-он до того дуба!
- Я первая! - бегу во всю прыть. По дороге все уныние куда-то девается. Хохочу, довольная, что обогнала. А вот и мотоцикл. Крестный, делая вид, что страшно запыхался, достает из багажника кулек конфет и плюхается на траву. Я валюсь рядом. Сосем леденцы и смотрим на пушистые, как цыплята, облачка. Говорим, перескакивая с одного на другое, и смеемся. Ни с кем мне не было так легко говорить.
- Когда-нибудь ты выйдешь замуж, - задумчиво произносит крестный. - За кого, интересно?..
- За тебя! - выпаливаю и вспыхиваю краской.
Его рука, рассеянно гладившая мои волосы, замирает. Он переворачивается на живот, смотрит на меня, удивленно и не знаю как еще.
- Но ведь я женат, - смеется, - на твоей крестной.
- Ну и что же, - хочу возразить, но молчу, захваченная идеей спасения его от тети Раи, жены. В эсэсовской форме, с автоматом, я вывожу ее из дома и отправляю ... ну, в Иран. Тогда никто не посмеет уже встать между нами.
- Ну что, поехали домой? - возвращает меня на землю крестный.
Нехотя плетусь к мотоциклу. Уже вечер. Стрекочут кузнечики. Я люблю этот переход к сумеркам, когда вся земля залита голубым и розовым.
- Отец, небось, ругается, куда я тебя подевал, - смеется крестный.
Я дрожу.
- Ты озябла, - говорит он и прижимает к себе. Я как будто лечу в чем-то огромном, малиновом, нежном, в цветных искрах и тонюсеньких колокольчиках. Почти не дышу, чтобы не вспугнуть это.
- Ну, поехали? - слышу голос.
Слева, над краем леса, всплывает луна. Большая и круглая, как апельсин. Шуршат крылья ночных бабочек. Мы едем медленно, наверно, чтобы не слишком нарушать тишину. У калитки бабушкиного дома крестный притормаживает:
- Иди. Я не хочу заходить. До завтра, Светланка!
- Ладно, - откликаюсь, спрыгиваю и бегу.
Теперь мне и вправду зябко. Через двор легли большие лунные тени яблонь. Ровное гудение мотора все тише, все дальше. Счастливая, захожу на цыпочках в темную хату, слушаю сонный тик-так часов и засыпаю.
В следующий папин отпуск я узнала, что у крестного родился ребенок, которого он любит. Хотя со мной был по-прежнему ласков, я, кажется, стала ненавидеть его. Так, что в иные минуты готова была по одному его слову решиться на самое ужасное. Так, что путала явь и выдумку, мечтая поубивать его близких.
В следующие годы мы приезжали все реже. Крестный начал пить. Но речь не о том. Боги нисходят, облеченные властью над любимыми... Крестный мой, повелитель моих снов, моих грез, тайный центр всего мироздания. Годы подступают к горлу и откатываются, но текст судьбы неизменен: я вырасту, умру и стану твоей. Помню ночной образ громадного, сотканного из темноты креста, неодолимо влекущего, ломающего волю. Достичь его подножия казалось смертельным счастьем. И это был ты. Когда в страхе перед миром опрокинулась в христианство, не пришлось выдумывать бога, я лишь продолжала любить тебя. Ты приходил в мои сны мальчиком-шаманом и сталкером, демоном и белозубым убийцей. Ты стоял на границе запретного. Являлся оттуда, дразнящий, насмешливый, нежный. Мои сны полыхали малиновым огнем, когда из младенчества доносился твой голос, властный и ласковый зов Хозяина моей души. Ты один имел право так меня окликнуть: Светланка... Увлекал за собой в причудливые миры с гонками и стрельбой, где я была младшей сестрой тебе, любимицей, помощницей. Но не узнавала тебя. Не знала, что дитячий небесный рай, куда рвалась, - это окраина Украины с левкоями в палисадниках, что Провидение, блаженно и крепко державшее меня за руку - это физически точная тоска по тебе.
Чем беспощаднее была жизнь в Молдавии, тем ослепительней и волшебней бил свет из прошлого. Меня привезут однажды, внесут в бабушкин дом, убитую, с раскрошенным черепом и в крови, но я успею увидеть тебя, склоненного, спустившегося с небес, и когда наши глаза встретятся, твоя нежность, твоя жалость сделают невозможное, все в единый миг изменится, и мы будем сладостно счастливы навсегда.
Жизнь моя, безнадежная мечта о тебе... Сколько раз сводили с ума чья-то хрипотца в голосе, голубизна глаз или развязность, неуловимо и обморочно напоминающие о тебе. Бог не делает дублей. Мои любови сникали, как мартовский снег, не выдерживая сравнения с трепетом маленькой девочки, впервые уловившей в других глазах свет... свет иной, не знаю, какой, он мог бы зваться обреченностью, или грустью о небесах, или обаянием дьявольщины. Но все пустые слова. Я стою в растерянности перед сокрушительной силой детской моей любви. Это похоже на океанскую волну, которая, приближаясь, смывает все разумное, правильное, чем успела, как стенами, окружить свою жизнь. Я знаю, случись чудо, обрети сновиденный голос плоть - и ничто не остановит меня от самоубийственного прыжка туда, куда не ступают дважды. Разве любовь - не отсылка к чему-то более раннему? Если жизнь моя - притча о крестном, то припоминанием чего был его первообраз во мне? Я не знаю...
1
Светлана Нечай г. Мытищи ул. Силикатная 20 А кв.10
1
31
Светлана Нечай Новикова - Прибоя, д. 26., кв. 34 г. Рязань