Рык Посейдона
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
РЫК ПОСЕЙДОНА
Берлин. Рейхсканцелярии. 18 марта 1945 года.
Вечер. Двадцать один ноль-ноль.
В приёмной Бормана: Альберт Шпеер - министр вооружений и боеприпасов и Вальтер Функ - министр экономики. Ещё вчера они были вызваны к рейхслейтеру на сегодняшний вечер к двадцати одному ноль-ноль.
Час назад их машины подъехали к рейхсканцелярии почти одновременно. Поприветствовав друг друга, остановились на ступенях канцелярии и молча оглядели некогда монументальное, давящее своей огромностью, здание. Они ещё помнили его великолепие на фоне бесчисленных, пылающих факелов ночных парадов и шествий. Но сейчас оно представляло собой удручающее зрелище. Парадный вход был разрушен. Часть окон забита досками. Левое крыло было частично разрушено и голые стены его коридоров, некогда украшенные коврами и картинами, уходили в пугающую пустоту. Везде валялся битый кирпич и куски мраморных плит.
Они почти одновременно сделали шаг в эту пустоту. В последнее время им редко приходилось бывать здесь. Нужды фронтов, уже вытянувшихся вдоль германских границ, не оставляли возможности бывать здесь на ночных совещаниях у фюрера. Но вчерашний вызов к Борману был продиктован как приказ. Ничего хорошего это не сулило.
Пойдя несколько шагов, Шпеер остановился и ещё раз взглядом окинул здание. Ему, как архитектору, было больно смотреть на то, что должно было бы служить одним из символов величия Германии и которое так бесславно погибало сейчас в самом её сердце. У него перед глазами вдруг возник образ его прекрасного дома в "Орлином гнезде" и что-то ёкнуло на сердце. "Если такое сооружение можно так легко разрушить, то, что будет с тем домиком, попади в него хоть одна бомба" - подумал он.
Пройдя полутёмными коридорами в сопровождении офицера СС, они вошли в приёмную. Конечно, можно было проигнорировать сегодняшний вызов, ведь непосредственного подчинения Борману у них не было. Но всё последнее время, по личному распоряжению фюрера, рейхслейтер курировал строительство шахт и тоннелей в южной Германии. Именно там фюрер планировал разместить свой внешний командный пункт и именно туда направлялись сейчас те немногие скудные резервы, которые удавалось оторвать от фронта. Да и веских причин для отказа не было ни у того, ни у другого. Им пришлось пробираться в центр по полутёмным улицам с разных концов Берлина. Оба были явно раздражены, но вида не показывали. В памяти у обоих ещё была жива недавняя, скандальная отставка Гудериана с поста начальника штаба сухопутных войск. Тогда, на очередном совещании генералитета у фюрера, в своём докладе он высказал своё предположение о возможности в ближайшее время крупного наступления русских в помощь своим союзникам в Арденнах. Фюрер, как ни странно, молчавший на протяжении всего доклада, вдруг спросил Гудериана: - "Откуда у вас такие сведения?" - и тот ответил, что это данные разведки Гелена. И тут молчание фюрера, до этого лишь блуждающим взглядом следившего за указкой генерала, прервалось истерическим выкриком о том, что если бы его генералы меньше доверяли этим идиотским данным, а больше своей интуиции, то русские не были бы так близко к Берлину. А Гелена советовал запрятать в сумасшедший дом. Через три дня началось мощное наступление русских, но участь Гудериана была уже решена. Ни Шпеер, ни Функ явно не хотели такого конца.
В приёмной уже сидел в одиночном кресле Клопфер - статс-секретарь партканцелярии Бормана. Он молча кивнул вошедшим министрам и прикрыл руками лежащую на коленях папку. Сопровождавший Шпеера и Функа офицер прошёл к столу и стал перебирать лежавшие на нём бумаги. Министры сели на большой кожаный диван напротив Клопфера. Они успели заметить на папке изображение орла в золотом тиснении. Именно в таких папках сотрудники рейхсканцелярии подавали на подпись особо важные и секретные приказы и распоряжения Гитлеру, Борману, Геббельсу и ещё нескольким вождям рейха. Именно это и не ускользнуло от их внимания. "Значит у Бормана естьчто-то важное для нас" - подумали они. За последние два месяца Шпеер не часто встречался с Борманом. Совещания у фюрера проходили почти ежедневно, а Борман имел привычку находится в кабинете Гитлера во время любого совещания и любой беседы, даже если его и не звали. Шпееру же приходилось сутками колесить по Германии в поисках хоть каких-то резервов для армии.
Ни тот, ни другой не любили Бормана. Сталкиваясь с ним по роду профессиональной деятельности, они, тем не менее, чувствовали на себе некую зависимость от этого "секретаря фюрера" - как он любил себя называть. Ведь именно он решал - кто и когда попадёт на доклад к фюреру, задерживая иногда прохождение важных документов на несколько дней. Исключение было только для Гиммлера и Геринга.
Тем временем часы, висевшие на входе в кабинет Бормана, показывали двадцать один час и одиннадцать минут. Шпеер нетерпеливо заёрзал на диване и, посмотрев на свои часы, сказал:
- Нам назначено на двадцать один ноль-ноль.
Эсесовец встал и, выйдя из-за стола, плотнее прикрыл дверь, ведущую в кабинет.
- К сожалению, рейхслейтера пока нет. Он ещё вчера выехал из Оберзальцберга. Будет через несколько минут.
Действительно, минут через пятнадцать в приёмную вошёл Борман. Тяжёлыми шагами направился к кабинету, снимая на ходу плащ.
- Хайль! - усталым жестом он поприветствовал присутствующих. - Прошу извинения, господа! В дороге пришлось дважды останавливаться из-за бомбёжек. - Вскочивший Клопфер протянул ему папку. Борман взял её, небрежно бросив плащ ему на руки. - Прошу! - открыв дверь, пропустил вперёд Шпеера и Функа. Когда все трое сели за стол, Борман раскрыл папку и стал читать. За время чтения на его лице не дрогнул ни один мускул. Это каменное выражение не менялось никогда, независимо оттого читал ли он приказы фюрера или доносы о любовных похождениях своих товарищей по партии. Лишь однажды он оторвал голову от бумаги и пристально посмотрел на Шпеера. Шпеер выдержал его взгляд и с облегчением откинулся на спинку кресла. В томительном ожидании прошло несколько минут. Наконец он вздохнул и, подняв голову, посмотрел на сидящих перед ним министров. - Как это ни печально, но на фронте мы вынуждены пока отступать... Думаю, что в данный момент мы все должны чётко и безусловно выполнять все приказы фюрера. Только тогда мы сможем спасти немецкий народ.
- Господин рейхслейтер! Мы с вами не на митинге партии и потому давайте не будем терять время на выяснение величины личной привязанности фюреру. - Шпеер был явно раздражён долгим ожиданием в приёмной, да и вступление Бормана было явно не уместным.
- Господа! Я просто хотел предварить важность той директивы, а можете считать это приказом, которую вы сейчас получите... - Борман явно не ожидал такой реакции со стороны Шпеера. Он знал, что министр вооружений является одним из самых близких друзей фюрера, а потому не стоило обострять и без того натянутые отношения. - Хочу сказать заранее, что это будет неприятно для вас, но это окончательное решение фюрера и оно согласовано с партией и командованием вермахта, - он явно хотел подчеркнуть своё значение в принятии данного приказа. "Демагог! - подумал Шпеер. Внутри него закипала злость. - О каком спасении ты можешь говорить, если русские уже в Германии? Неужели можно серьёзно говорить о том, что в каких-то соляных шахтах удастся пересидеть весь этот кошмар... Идиоты!" Шпеер почему-то подумал, что сейчас речь пойдёт именно о строительстве так называемой "Альпийской крепости". Буквально два дня назад у него на приёме был командир армейского корпуса ракетного оружия группенфюрер СС Ганс Каммлер. Он сказал Шпееру о том, что из-за участившихся налётов американской авиации на центр ракетного производства "Дора" в Нортхаузене, необходимо готовить эвакуацию руководящих кадров производства "Фау", а также по возможности ценного оборудования и документации. Для этого необходимо было несколько сот грузовиков и прицепов, а также бензин, которого уже катастрофически не хватало для фронта. Кое-как они решили эти проблемы. И вот вновь придётся возвращаться к этой "крепости" и "шахтам". Не отрывая глаз от листа и не поднимая головы, Борман медленнее и тише, словно сам не верил в это, продолжил. - Сейчас фюрер создаёт мощную группировку сил в западной части Чехословакии и в Альпах, - он встал из-за стола и стал прохаживаться по кабинету. Голова Функа, как флюгер поворачивалась ему вслед. Шпеер заметил это, и лёгкая улыбка скользнула по его губам. - Командующим этой группировкой назначен генерал-фельдмаршал Шернер, - голос Бормана зазвучал твёрже и отчётливее, словно хотел уговорить себя поверить в то, что только что сказал, - но вместе с тем фюрер полагает, что немецкая земля должна быть пустыней для пришедшего на неё врага. - Он вернулся на место и сел в кресло. - Хочу информировать вас о том, что обергруппенфюрер Прютцман уже получил от рейхсфюрера Гиммлера приказ, что при отступлении наших войск, на территории Германии должны уничтожаться все промышленные предприятия, электростанции, заводы, мосты и так далее... Если сказать точнее, то это вся промышленная инфраструктура... - Борман на секунду замолчал. - Всё это делается для того, чтобы не дать возможность противнику использовать всё это против немецкого народа... Думаю, что сегодня этот приказ будет подписан фюрером. Можете предварительно с ним ознакомиться, - он закрыл папку и подвинул её к Шпееру. Взяв из папки листок, Шпеер быстро пробежал его глазами.
П Р И К А З
"..." марта 1945г. N 002711/45
Я приказываю:
Подлежат разрушению военные объекты, средства транспорта, связи и промышленные предприятия, а также все ценности на территории рейха, которые могут быть сейчас или впоследствии использованы противником для продолжения войны.
1. Ответственными за осуществление этого разрушения являются: для военных объектов - соответствующие военные власти (они же отвечают за разрушение средств связи и транспорта). Гаулейтеры и имперские комиссары обороны ответственны за уничтожение всех промышленных предприятий, коммунальных объектов и прочих ценностей. Войска обязаны оказывать гаулейтерам, имперским комиссарам связи необходимую помощь в выполнении их задач.
2. Этот приказ немедленно довести до сведения командиров всех видов войск. Все иные приказы по этому вопросу объявляются недействительными.
Подпись:
Шпеер вложил лист в папку и передвинул её Функу.
- Эта часть приказа непосредственного отношения к вам не имеет... - Борман встал и, обойдя стол, остановился за спиной Функа. Он смотрел прямо в лицо Шпееру.
- Но... - Шпеер хотел что-то сказать, но Борман остановил его.
- Я ещё не закончил... В той части, что касается вас, предусмотрено следующее: во-первых - вы должны изъять все военные разработки в области вооружений, химической промышленности и если не будет возможности вывести, то уничтожить. Это особо касается оружия возмездия и уранового вопроса; во-вторых - все патенты должны быть изъяты и при особых обстоятельствах, уничтожены... Это будет контролировать лично рейхсфюрер Гиммлер.
Функ молча прочитал приказ и положил его в папку. Шпеер почувствовал, как его лоб покрывает испарина. Он достал платок и стал прикладывать ко лбу и щекам. Ему вдруг пришёл на память разговор почти десятилетней давности. Тогда они были вчетвером: Геринг, Шахт, Крупп и он сам. Их компания стояла особняком в кабинете у Гитлера после очередного совещания. Они обменивались впечатлениями и были в хорошем настроении. Геринг сказал тогда, а его только что назначили уполномоченным по четырёхлетнему плану перевооружения Германии - "Я за четыре года подготовлю всю экономику страны к войне". Крупп, зная, что Геринг в экономике является величиной весьма незначительной, брезгливо поморщился, но промолчал. " Вы даже не имеете представления, - продолжал Геринг, - как велики те заказы, которые вас ожидают". " И вот всё, что создано за эти десять лет, а отчасти создано и моим трудом, должно вылететь в трубу... или рассыпаться в пух и прах, - его мысли лихорадочно перескакивали с одного объекта на другой, зрительные образы которых моментально возникали у него перед глазами. Некоторым из них была не одна сотня лет. - Чертовщина какая-то!... Нероновщина!". Шпеер вновь попытался что-то сказать, но Борман жестом остановил его.
- Если у вас будут какие-то предложения, естественно не меняющие суть данного приказа, можете сказать сейчас... Я скоро буду у фюрера.
Читая приказ, Шпеер заметил, что на нём не стоит дата, и не было подписи фюрера. "Значит, приказ ещё не разошёлся исполнителям и можно успеть что-то предпринять. Вряд ли этот индюк доложит фюреру о каких-то предложениях. Надо с кем-то посоветоваться" - подумал он и направился к выходу. Выйдя из приёмной, Шпеер тронул Функа за рукав.
- Скажи, Вальтер! Ты что нибудь понял?... Это что - конец?
Функ, не останавливаясь, пожал плечами.
- Я еду к себе, - и молча направился к выходу.
Шпеер стоял на ступенях рейхсканцелярии и не знал что делать. Впервые за многие годы служения Германии он почувствовал себя бессильным. В его сознании всё ещё не укладывались слова только что услышанные от его же соратника по партии, по тому делу, которому отдано столько лет и сил. В конце концов, вся эта мощь Германии была создана именно на этих заводах и шахтах. Он знал большинство из них, даже маленькие мастерские, которые работали на его ведомство. На многих бывал и не раз. Знал, какое и где делают оружие, боеприпасы, да просто работают на великую Германию. Он вспомнил свой давний разговор с Диеном - президентом берлинского калийного синдиката, - вскоре после начала войны с Россией. " Вы могли бы стать самыми великими людьми Германии, - сказал тогда Диен, - а будете её могильщиками. Никто не в силах покорить Россию из-за её чудовищного пространства. Мне жаль наш народ". "Кажется, ты был прав, старина Август!" - почти вслух произнёс Шпеер и стал медленно спускаться по лестнице, чувствуя под подошвами ботинок осколки кирпича и мрамора.
Перед тем как сесть в машину, он посмотрел на часы. Они показывали без четверти двенадцать по полуночи. Совещание у фюрера было назначено на три часа ночи. "Я должен быть там" - подумал он и тронул водителя за плечо. Работающая машина рванула с места и скрылась в тёмных улицах ночного города.
После того как в середине февраля Гитлер переселился в бомбоубежище, Шпеер лишь однажды был у него на совещании. Сейчас он смутно пытался вспомнить весь путь в убежище, по которому его вёл дежурный офицер СС, но не мог. Мысли его путались, перескакивая от только что услышанного, на обрывки каких-то совещаний у фюрера, собственных приказов и распоряжений. Он пытался выстроить хоть какую-то логическую цепочку из всего того, что может ожидать Германию после этого приказа. "Зачем? Что это даст?... И кому? - никакой логики он в этом не видел. - Да, можно понять русских. Они успели вывести часть оборудования на Урал и далее, в Сибирь. Корпуса взорвали... А нам и вести некуда... Да и не могут же они уничтожить весь народ! Он где-то должен работать. Кормить себя... в конце-концов! Надо обязательно и непременно встретиться сегодня с фюрером, иначе завтра будет поздно". Шпеер прекрасно знал возможности Бормана влиять на фюрера, тем более сейчас, в такой сложной обстановке.
Время до совещания ещё было, и он решил по пути домой завернуть к Феглеру. Альберт Феглер был председателем правления металлургического концерна "Ферайнигте штальверке" и одним из первых, кто в своё время поддержал Гитлера деньгами. Шпееру нравился этот, в общем-то, молодой, но весьма удачливый промышленник. Они часто встречались у Альберта на заводах, спорили, обсуждая те или иные проблемы перевооружения Германии. Но всё это было до войны с Россией. Альберт как-то заметил ему: - "Когда вы воевали на западе, то я подумывал о расширении своих заводов, но когда вы повернули на восток..., понял всю никчёмность своих замыслов. Вы абсолютно лишены чувства риска, а для нас - промышленников, как впрочем, и для военных - это смертельный номер, как в цирке. Вы застраховали себя и весь немецкий народ только чувством страха перед вами, а это ненадёжная страховка. Вы это скоро увидите". Он тогда ответил ему: - "Тот, кто смотрит под ноги, чтобы не упасть, тот и не упадёт, но не увидит, что происходит вдали. Кажется, так говорят на Востоке.
Они ехали по Унтер-ден-Линден. После нескольких тёплых дней, ветер с Балтики пригнал холодный воздух, и низкие тучи зависли над Берлином. Вероятно, поэтому вот уже вторые сутки не воют сирены воздушной тревоги, а кое-где даже мерцали огоньки, пробиваясь сквозь защитные шторы. Больших разрушений здесь ещё не было, и они довольно быстро добрались до гоночного стадиона. Сделав несколько поворотов, машина въехала в Грюнвальд. Зелень ещё не распустилась и выхватываемые светом фар голые, блестящие от дождя деревья какими-то сказочными существами вставали на пути машины, раскинув могучие ветви, словно руки, пытались преградить им путь. Они ехали на Ваннзее. Именно там селилась вся промышленная и военная элита Германии.
Проехав несколько постов, машина медленно покатилась вдоль вилл, стоявших за высокими кирпичными заборами. Но вот лучи фар скользнули по позеленевшему от времени кирпичу забора и упёрлись в ворота. Это была вилла Шахта. Сам хозяин, Ялмар Шахт, президент Имперского Немецкого банка, вот уже как полгода был арестован по делу 20 июля 1944 года. Они были друзьями ещё с прихода фюрера к власти и сейчас Шпееру стало явно не по себе от сознания того, что в одной камере с Шахтом мог быть и он. Нервная дрожь прокатилась по всему телу. Он нагнулся к водителю.
- Давай к Феглеру.
Машина развернулась и через несколько сот метров остановилась у виллы Феглера. Несмотря на несколько поданных сигналов, никаких движений за воротами не было. Шпеер вышел из машины и подошёл к воротам. Водитель посигналил ещё раз. Наконец за воротами залаяли собаки и по хрусту гальки под ногами, было слышно, как кто-то подходит к воротам. Над ними вспыхнул фонарь, и створки ворот стали медленно раздвигаться. Видимо охрана узнала машину Шпеера и, не дожидаясь команды хозяина, пропустила её на территорию виллы. Когда Шпеер сел в машину, и они стали въезжали в ворота, водитель, чуть повернув голову, сказал:
- Господин Феглер, видимо, только что приехал.
- Откуда ты знаешь?
- Дождь кончился уже давно, а след от машины свежий... Значит кто-то или приехал в гости или это сам господин Феглер.
- Да-а... Складывается такое впечатление, что ты служишь не в том ведомстве.
- Извините, господин Шпеер. Просто я подумал, что вы можете встретить здесь не только господина Феглера.
- Впредь прошу оставлять свои домыслы при себе и желательно ни с кем об этом не делится.
- Ещё раз извините.
Хозяин виллы встретил их у парадного входа. Шпеер поприветствовал его и подал руку.
- Здравствуй, Альберт! - начал первым Феглер. - В последнее время ты редкий гость у меня, а если и бываешь, то только тогда, когда тебе нужны пушки для твоего славного воинства, - Феглер улыбнулся и крепко пожал протянутую руку, - но думаю, что сейчас и они тебе не помогут... Что? Скажешь не прав? - Феглер взял гостя под руку, и они направились к входу. - Ладно! Чёрт с ними, с военными! Проходи в дом!
- Так-то ты встречаешь старых друзей! Не думал, что ты начнёшь с такого монолога!
- Дело не в монологе. Я только что, перед тобой, вернулся из Берлина... Говорят, вы там рассыпались по бункерам? - Феглер вопросительно посмотрел на Шпеера. Тот ничего не ответил. - Да-а-а. Видно дела совсем плохи.
- Альберт! Хватит меня допрашивать! Лучше приготовь горячего кофе... Меня что-то знобит. - После виллы Шахта он действительно почувствовал, как озноб пронизывает всего тело. Он поёжился под плащом и прошёл в дом.
- Проходи к камину. Я сейчас приготовлю.
Феглер пошёл на кухню, а Шпеер направился в зал, где уже горел большой, отделанный под старинный грот, камин. Он мягко опустился в кресло и тепло нагретой от камина спинки, стало приятно растекаться по телу. Он даже не заметил, как дверь неслышно открылась, и в зал вошёл Феглер. За ним прислуга вкатила изящную тележку с целым набором бутылок. Рядом стояло два бокала и ваза с фруктами.
- Кофе сейчас сварят, а пока давай выпьем, - он открыл бутылку и наполнил бокалы. - Так всё-таки, что тебя привело в такое время?
Шпеер взял бокал с коньяком и стал греть его в ладонях. Потом посмотрел вверх на всё ещё стоявшего рядом Феглера.
- Сядь, Альберт! Нам действительно надо сначала выпить, потому что, то, что я тебе скажу, трезвому человеку понять невозможно, - и он залпом выпил бокал. Феглер сделал глоток и поставил бокал на полку камина. - Я приехал к тебе от Бормана. Только что он вызывал меня с Функом к себе.
- А, что, уже вызывает? - по лицу Феглера скользнула ироническая улыбка. Шпеер знал, что Феглер, как и он, недолюбливает Бормана.
- Ну, не придирайся! Приглашал - если тебе так больше нравится... Лучше налей ещё. - Феглер наполнил бокал Шпеера коньяком, но тот пить не стал. - Завтра выйдет приказ фюрера об уничтожении Германии как таковой! - с надрывом в голосе произнёс он.
- Что значит,...- уничтожении?
- А то и значит, что приказано будет взорвать или затопить все заводы, мосты, каналы... В общем всё, что будут оставлять наши войска на нашей территории.
- Я надеюсь, что ты в своём уме... или я тебе много налил? - Феглер кивнул в сторону бутылки, и лёгкая усмешка застыла на его губах. По выражению на лице Шпеера он понял, что тот не шутит. - Ты, это серьёзно?
- Да... Кроме этого должна быть изъята вся техническая документация и уничтожена... Я надеюсь, теперь ты понимаешь, что это значит? Думаю, без нашего любимого Мартина здесь не обошлось. - Шпеер сделал глоток из бокала.
- Но ведь ты только что от него! Что он говорит?
- Ты что, не знаешь его!? Это приказ фюрера и всё..., а там разберись, чей он на самом деле!
- Да..., знаю!
Они замолчали. В камине потрескивали поленья, издавая иногда шипящие звуки и отбрасывая отблески пламени на стоявшие на столике бокалы и бутылки. Дрова были явно сырыми и потому, отскакивающие от них угли долетали до кресел, в которых сидели двое погружённых в свои мысли мужчин.
- Я тебе вот что скажу, - первым прервал молчание Феглер, - этого следовало ожидать... Где-то с полгода назад, ещё до покушения на фюрера, на твоём месте сидел Ялмар. Мы говорили тогда обо всём - об оружии, о положении на фронте...
- Наверное, о женщинах. - Шпеер улыбнулся и допил налитый ему коньяк.
- Ты сейчас шутишь потому, что находишься в положении человека, у которого нельзя отнять то, чего у него нет..., а мне приносишь весть о том, что завтра будут взрывать мои заводы, мастерские!... Что вы там ещё наметили!? - голос Феглера стал резким и громким. Он сам почувствовал это и замолчал. Пауза явно затягивалась. Шпеер встал и стал прохаживаться по залу.
- Не сердись, Альберт! Ты прекрасно знаешь, кем и где принимаются все решения.
- Да! Знаю!... Но я знаю и то, что мы отвалили вам кучу денек не для того, чтобы получить такой вот результат!... Ялмар правильно сказал, что мы посеяли в немцах страх и надежду. Что вперёд - я не знаю. Надежды исчезли уже давно, а скоро исчезнет и страх... Наверное, первым симптомом и было покушение.
- Насколько я осведомлён, Ялмар не имеет к этому никакого отношения.
- Кстати, некоторые наблюдения - если они будут тебе интересны... Ни американцы, ни англичане на своём фронте не бомбят наши промышленные объекты... Как ты думаешь, почему?... Значит, на что-то рассчитывают?
- А что там рассчитывать! Все прекрасно знают сколько там ихних денег и просто так вдолбить их в землю им никто не даст... Это, кстати, спасение и для нас.
- Что ты имеешь в виду?
- Мы пытаемся договориться с ними, хотя-бы о прекращении огня.
- Кто это - мы?
- К сожалению большего я тебе сказать не могу, так как сам не очень владею этим вопросом.
- Да, прав был Фриц, когда бежал в тридцать девятом... Многие тогда посмеивались над ним.
- Ты имеешь ввиду Тиссена?... Ты ведь знаешь, что он в лагере.
- Знаю. - Они замолчали ненадолго, и лишь потрескивание дров в камине нарушало ночную тишину в зале. - Ты что-нибудь предпримешь?... Переговори с фюрером. Вы ведь лучшие друзья.
- После покушения он уже никому не доверяет... Хотя, наверное, ко мне это не относится... От тебя я еду к нему на совещание, но..., наверное, бесполезно.
- Что значит бесполезно? Вы что там, все с ума посходили!? Ты..., представляешь, что будет, если вы взорвёте хотя-бы два-три химических производства?... Да через два-три дня нас не надо будет бомбить! Мы просто сдохнем в собственных постелях и сортирах! Ты, что, не понимаешь этого?... А, то, что мы понаделали на этих заводах!? Там хватит для всей Европы!... Мы с тобой не на русских просторах и бежать можем только разве... в Африку... Да и там нас не очень ждут.
- Успокойся, Альберт! Я всё это прекрасно понимаю! Ты видно забыл, что я пока ещё рейхсминистр вооружений... Хотя-бы поэтому, я не хочу этого. И не забывай - не сделаем мы - сделают русские.
- Возможно,... но это будут они, а не мы с тобой... Кто ещё знает об этом?
- Пока, никто.
Они проговорили ещё с полчаса и Шпеер стал собираться в обратную дорогу. Уже стоя на крыльце, он молча протянул руку и запахивая плащ, сказал:
- Попробую сделать всё возможное, но я не господь бог. Если ничего не получится, то у нас будет не так много времени. Ты знаешь - Гиммлер долго не раскачивается... А ты свяжись с директорами и объясни им положение дел. У тебя это получится проще... И будь осторожен, - они попрощались и машина Шпеера, выехав с виллы на ночное шоссе, набирая скорость, устремилась в сторону Берлина.
Шпеер ехал в машине и пытался сосредоточиться на том, как ему начать разговор с фюрером. Он не был уверен в правильности этого приказа, но у него не было и уверенности в аргументах против него. Феглера можно понять. Он вложил в мощь Германии миллиарды марок и хотел бы что-то получить взамен. Но и фюрер этим приказом не оставлял себе никаких шансов на возрождение Германии. Это могло быть концом не только страны, но и нации.
В постоянно пересекающихся в его мозгу сомнений и надежд, иногда проскакивала мысль о никчёмности его собственной жизни за последний десяток лет. Он растратил своё архитектурное дарование на создание помпезных, абсолютно чуждых как городу, так и времени, сооружений. Всё это делалось в угоду какого-то будущего величия своей страны и, чего греха таить, самого себя. Творения "великих" он хотел превзойти не красотой и благотворностью, а величиной и надменностью над прошлым... И вот сейчас всё это должно было уйти в небытие. А ведь начиналось совсем не так. Наверное, и заканчиваться не должно так. В одном он был уверен - ни один управляющий заводом, а тем более его владелец не будет сам уничтожать то, во что вкладывал силы, знания, да и деньги, в конце концов. И это его несколько успокаивало. Да и фюрер многих из них знал лично ещё с мая тридцать третьего года. Он хорошо помнил эту встречу 29 мая 1933 года. Фюрер созвал тогда совещание ведущих промышленников и финансистов Германии. Никогда прежде Шпеер не видел вместе всю экономическую элиту рейха. Там были Крупп и Тиссен, Стиннес и Бош. Зал совещания пестрел от белоснежных манишек и чёрных сюртуков, военных мундиров и блестящих смокингов. Эта встреча произвела на него неизгладимое до сих пор впечатление и заставила поверить в то, что под широковещательными заявлениями Гитлера действительно существует мощная материальная и финансовая база национал- социалистической партии, членом которой он был. И вот через несколько дней должно было произойти что-то такое, что вряд ли было бы понято этими людьми. И одним из первых, к кому они обратятся за разъяснением этого приказа, будет он - Шпеер. И где-то в глубине души теплилась эта надежда на свой успех в предстоящем разговоре. Ведь теперь уже за его спиной стоят всё те же Сименс, Крупп, Феглер. Сейчас эти воспоминания придавали ему некоторое спокойствие и уверенность.
Вскоре машина подъехала к всё той же разбитой парадной лестнице рейхсканцелярии. Дежурный офицер СС вновь провёл Шпеера по полутёмным коридорам, но уже в другое крыло здания. Они остановились перед бронированной дверью. Он понял, что это вход в новое бомбоубежище. Широкие ступени, за открывшейся дверью, были покрыты мягким ковром и шли вниз, на первый этаж. Шпеер знал, что кабинет фюрера находится на третьем.
В приёмной находился только Гюнше, личный адъютант фюрера. Увидев Шпеера,
он встал из-за стола и направился к нему навстречу. Они поприветствовали друг друга и Шпеер, взяв его под руку, сказал:
- Отто! Проводи меня к фюреру. Мне необходимо встретится с ним по срочному делу.
- Фюрер находится сейчас в своём новом кабинете и на три часа у него назначено совещание. Возможно, он и примет вас. Пришли хорошие вести от Шёрнера и фюрер в хорошем настроении. Шёрнер задал трёпку русским где-то в Силезии.
Шпеер знал, что для фюрера был достроен новый бункер, но он ещё ни разу не был там и не знал, как туда пройти. Они вернулись к столу и Гюнше незаметно нажал кнопку вызова. В приёмную из соседней двери неслышно вошёл высокий эсесовец из личной охраны фюрера. Адъютант слегка кивнул ему головой и тот всё понял. Сделав шаг в сторону, эсесовец повернулся вполоборота, пропуская вперёд Шпеера. Они прошли несколько шагов, повернули направо и вновь оказались перед бронированной дверью. За ней была видна винтовая каменная лестница ведущая куда-то вниз. Лестница освещалась слабо и Шпеер, делая очередной шаг вниз, судорожно цеплялся за перила змейкой вьющиеся вдоль стены. Спустившись вниз, они оказались в маленькой комнате. Никакой обстановки в ней небыло и лишь две бронированные двери на противоположных стенах являлись украшением её интерьера. Офицер открыл одну из них и жестом показал Шпееру на полутёмный коридор.
- Прямо по коридору комната совещаний, - негромко сказал он и закрыл за ним дверь. Шпеер очутился в полной тишине. Неприятный холодок пробежал у него по спине. Медленными шагами он направился в глубь коридора. Мягкий ковёр глушил его шаги и ему вдруг нестерпимо захотелось крикнуть как в детстве, в лесной глуши. И вновь его взгляд упёрся в бронированную дверь. "Ну и лабиринт! Не хуже фараоновских катакомб!" подумал он и толкнул дверь. В лицо ударил резкий поток света. Он непроизвольно поднял руку к глазам. Оглядевшись, справа от себя он увидел массивный стол, за которым сидел офицер СС. На столе, перед ним, в беспорядке лежали портфели, папки. На вешалке висело несколько плащей и фуражек. В центре комнаты стоял примерно такой же стол, на котором лежало несколько карт. У противоположной стены, около двери стояла группа военных. Они негромко о чём-то разговаривали. Увидев Шпеера, офицер встал и поприветствовал его. Все присутствующие одновременно повернулись на звуки приветствия. Среди них Шпеер успел заметить Кейтеля, Бормана, Деница и Бургдорфа. Было ещё несколько генералов, которых он почти не знал. "Если здесь Бургдорф, то это значит очередная чехарда с генералами - подумал он, - и, наверное, надолго". По их взглядам было видно, что все они находились в напряжённом ожидании.
У Шпеера была с собой небольшая папка, в которой лежали последние сводки о ремонте и выпуске военной техники и боеприпасов. После прошлогоднего покушения, в котором была замешана верхушка генералитета, фюрер уже не доверял своим фельдмаршалам и генералам и поэтому войти к нему в кабинет теперь можно было только по его приглашению. Офицеры из личной охраны фюрера обыскивали почти всех. Все принесённые с собой вещи должны были оставаться у дежурного. Шпеер был один из немногих, кого никогда не останавливала охрана. Он так и не знал причину этого - то ли это была чья-то команда или офицеры охраны понимали, что для рейхсминистра не может быть в это военное время никаких задержек для встречи с фюрером. Он подошёл к столу, положил на неё папку и спросил:
- Я могу переговорить с фюрером до начала совещания?
- Нет, господин рейхсминистр, - офицер слегка наклонился к Шпееру и чуть тише сказал. - Я сожалею, но к себе в кабинет фюрер приглашает только лично.
Шпеер отошёл в сторону и огляделся. Стены комнаты были увешаны большими картинами, в основном ландшафтами. Он стал вспоминать, какие же картины висели в приёмной там - наверху. "Кажется, там были в основном голландцы". В комнате не было ни одного стула и лишь одно кресло сиротливо стояло у края стола. За группой приглашённых, он заметил две двери. Около одной из них и толпились генералы. Он посмотрел на часы. До начала совещания оставалось несколько минут. "Значит, Борман ещё не был у фюрера. - Шпеер облегчённо перевёл дыхание. - Вероятно, это и есть вход в кабинет фюрера".
Ровно в три, дверь рядом бесшумно открылась, и в комнату вошёл фюрер. Генералы вытянулись в струнку и громко приветствовали его. Шпееру сразу бросился в глаза его восковой цвет лица. Было видно, что этот человек уже много дней не покидал этот бетонный склеп.
Фюрер обвёл всех мутным, каким-то невидящим ничего взглядом и тяжёлым движением руки ответил на приветствие. Заметив одиноко стоявшего Шпеера, он подошёл к нему и подал руку. Шпеер ощутил в своей ладони вялую, потную руку и лёгким наклоном головы поприветствовал его.
- Я не вызывал тебя, Альберт, - тихо сказал фюрер.
- Мой фюрер! Нам надо переговорить по одному весьма срочному и неотложному делу.
- Сейчас... или после. - Гитлер кивнул в сторону напряжённо застывших генералов.
Шпеер на мгновение задумался. Приказ, который он видел и читал у Бормана, был, скорее всего, подготовлен с ведома фюрера и поэтому разговор предстоял долгий и небезопасный для него. Но с другой стороны, неизвестно, чем закончится совещание военных и тогда возможно вообще не удастся договориться, о чём-либо. Шпеер прекрасно знал характер фюрера, а сейчас, когда дела на фронте просто катастрофичны, поведение его могло быть вообще непредсказуемо.
- Лучше сейчас... Я прошу присутствия при нашем разговоре рейхслейтера Бормана.
Все слышали последние слова Шпеера и поэтому, когда фюрер направился обратно в кабинет, никто, кроме Бормана, не тронулся с места. Они вошли кабинет. Он был крошечным. На полу, как и везде, лежал толстый, мягкий ковёр. На небольшом письменном столе стояла знакомая бронзовая лампа, письменный прибор и телефон. Над столом висел портрет Фридриха Великого. Впервые вопрос, который он хотел решить, не касался его деятельности как министра. И он вдруг понял, что не знает с чего начать. Взгляд остановился на портрете великого соотечественника и мысль сама скользнула с языка.
- Мой фюрер! Немецкий народ много раз за минувшие столетия подвергался нашествиям. Много раз и сам был победителем с верой в будущее. - Шпеер перевёл дыхание и посмотрел на фюрера. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и лишь рука, лежавшая на глобусе, слегка вздрагивала и пуговица на рукаве кителя выстукивала дробь о глобус в такт руке. - Сейчас у нас тяжёлое положение. Мы потеряли промышленный потенциал на востоке. Русские подходят к Чехословакии... - Гитлер вдруг резко повернулся к Шпееру.
- Я не отдам им Чехословакию! Там Шёрнер!... У него почти миллион солдат! Геббельс был там и говорит о высоком духе его солдат!
- Мой фюрер! Для того, чтобы эти солдаты воевали за великую Германию, им нужно дать оружие,.. боеприпасы...
- Так дайте им всё это! - Гитлер вновь перебил Шпеера. - Ты ведь, Альберт, отвечаешь за всё это!
Шпеер понял, что совершил тактическую ошибку. Сейчас фюрер начнёт спрашивать о "ФАУ", о танках для Гиммлера и его группы "Висла".
- Всё, что возможно в таких условиях, мы делаем... Но, я думаю, что мы должны думать и о будущем Германии, даже если случится самое ужасное. К сожалению, с этим придётся смириться... - Гитлер посмотрел на Шпеера, но ничего не сказал. Шпеер и сам не хотел причинять лишнюю боль этому человеку. Ему вдруг по- человечески стало жалко этого ссутулившегося как старец, с дрожащей рукой и жёлтым как у мумии лицом, человека. Он знал о болезненной страсти фюрера к лести и решил сейчас сыграть на этом. - За четыре года под твоим руководством мы вооружили Германию и сделали её самой сильной державой в Европе. Думаю, что и сейчас нам понадобится, не так уж много времени, чтобы восстановить нашу мощь. - Гитлер по-прежнему молчал. Было слышно лишь тяжёлое дыхание стоявшего за спиной Бормана. - Ты знаешь меня. Я никогда не давал тебе советов, а тем более, сейчас. Я просто хочу помочь нам всем.
- Что ты хочешь?
- Нам надо договориться с союзниками русских... Думаю, они пойдут на контакт с нами при условии, что с нашей стороны будут гражданские лица... - Гитлер молчал. Пауза стала затягиваться. Шпееру показалось, что мысли фюрера были сейчас далеки от этого кабинета и он просто не слушал его. Молчавший до этого Борман вышел из-за спины и сделал шаг в сторону Гитлера.
- Мой фюрер! Это невозможно!... После совещания их лидеров в Крыму, тем более, - он повернулся к Шпееру и, уже глядя ему в лицо, продолжил. - Они уже решили разделить Германию и кому, сколько достанется - пока не ясно! Я не генерал, но думаю, что львиная доля будет у русских... И притом они хотят потребовать от нас полной капитуляции.
- Я не знаю, как они там договорились, но мы пока живём в единой Германии и должны сохранять её... Я думаю, что так хочет и немецкий народ. - Шпеер почувствовал в свои словах некоторый пафос и решил продолжить в том же духе, - другого народа у нас нет и не будет и всё. что им создано надо попытаться сохранить или по крайне мере не уничтожать самим... Это и будет основой для возрождения великой Германии.
Гитлер молча перешёл к противоположной стенке кабинета. На ней висела картина Кранаха. Было изображено ритуальное убийство. Фюрер любил это полотно. Нигде и ни у кого не были так прописаны человеческие страдания и боль на лицах одних и радость от убийства, на других. Некоторое время он стоял молча, повернувшись спиной к собеседникам.
- Послушай, Альберт! - не поворачиваясь, медленно, с каким-то металлическим оттенком в голосе, произнёс Гитлер, - если война проиграна, то народ также пропадёт. Я не вижу смысла что-то сохранять для него. - Фюрер повернулся к ним лицом. - Этот народ предал меня. Остались лишь ничтожества, и они будут производить подобных себе. Так лучше самим всё уничтожить.
Сейчас Шпеер понял, что приказ на уничтожение отдан самим фюрером и теперь вряд ли что можно сделать.
- Мой фюрер!... - Шпеер захотел сделать последнюю попытку и сказать о последствиях взрывов химических заводов, но Гитлер уже направился к выходу. Он сделал несколько шагов, остановился и, повернувшись к ним, сказал:
- А переговоры с западом, это сплошная чушь и выкиньте это из головы. Мы с вами никому там не нужны... Если у вас всё, то меня ждут..., - ещё больше сгорбившись и опустив голову, он вышел в приёмную.
- Мартин! - Шпеер впервые за долгое время назвал Бормана по имени. - Уговори фюрера не делать этого. Ты ведь прекрасно знаешь, что там у нас всегда были союзники... Все эти разговоры будут не на пустом месте. Вспомни, что и их интересы мы представляли здесь, на востоке. То, что Черчилль и Рузвельт сейчас с русскими не меняет суть их политики в будущем... Большевизм не приемлем для них органически и идеология здесь совсем ни причём.
- Шпеер! Ты плохо усваиваешь уроки истории. - В голосе Бормана прозвучали нотки панибратства и назидательности. Шпееру захотелось ответить грубостью, но он лишь сжал зубы и желваки заиграли на его скулах. Борман заметил это, и голос его стал более жёстким. - Наполеон шёл по России как по пустыне... Нас тоже в сорок первом никто парадами не встречал. Так почему мы должны стелить ковровые дорожки перед русскими!... Как сказал фюрер - "пусть выжженная земля будет ковром для них, а их сапоги утопают в пепле наших городов и деревень".
- А что будет потом?... Ты никогда не задумывался об этом?... Особенно сейчас! Русские вернуться на свои земли и найдут там то, что оставили для нас - пепел и угли... но они хоть что-то успели вывести в Сибирь или куда там ещё... И ещё один момент... Ты укорил меня в незнании истории, но ты абсолютно не представляешь последствия вашего приказа. - Шпеер чуть не сказал - "вашего с фюрером", но в последний момент осёкся.
- За всех нас думает фюрер, а мы лишь его солдаты.
- Перестань Мартин! Сейчас это не более чем демагогия. Мы уже сейчас должны все вместе молить бога за то, что ни одна бомба ещё не упала на химическое производство, иначе мы с тобой просто не успеем выпрыгнуть из этого колодца... В своё время у наших генералов хватило мозгов не применять газы на фронте, но они все остались на моих заводах и складах. А теперь представь на минуту своих и моих детей, жён и матерей в этом газовом аду. - Шпеер знал о большой любви Бормана к своей матери, которую он иначе как "мамочка" и не называл. - Может тогда что-нибудь поймёшь!
Во время всего этого разговора дверь в приёмную была закрыта.
- Извини, но нас ждёт фюрер. - Борман направился к двери, но, взявшись за ручку, остановился и, повернувшись к Шпееру, сказал:
- Богу богово, кесарю кесарево! Так кажется, говорили в библейские времена!
Дверь приоткрылась и, из-за плеча Бормана, Шпеер увидел фюрера в окружении генералов. Слух уловил последние слова - "Так не будет!... Я не пущу русских!... Я сам поеду на Одер. Мои солдаты не бросят своего фюрера!" - его глаза сверкали каким-то безумством. "Кажется, начинается шабаш безумцев" - подумал он и вышел вслед за Борманом. Мягко ступая по ковру, стараясь быть не замеченным, вышел из приёмной и, подойдя к телефону дежурного офицера, сказал:
- Соедините меня с виллой Стиннеса.
К телефону долго никто не подходил, но, наконец, в трубке раздался голос.
- Стиннес слушает!... Кто это?
- Уго?... Это Шпеер. Я еду к тебе. Есть безотлагательный разговор.
Лесовоз "Павел Дерябин" шёл с грузом леса из Архангельска в Дувр. Было ещё совсем раннее утро. Ночь прошла спокойно и капитан судна Никита Афанасьевич Вольнов, выйдя из каюты на палубу, огляделся вокруг и, потянувшись на носках, шумно втянул в себя довольно объемную порцию свежего, прохладного воздуха. Подержав его внутри, он как старый морж с шумом выпустил его сквозь седые усы и ещё раз огляделся вокруг - не подглядывает ли кто. Воздух был перемешан с запахами моря, свежей древесины, лежавшей в пакетах на палубе, и гари от судового двигателя. " Ветерок попутный, - подумал он, - а это значит плюс три-четыре узла в час". Он посмотрел наверх. Смотровая площадка была пуста. Он уже хотел подняться, но тут услышал за спиной шаги. Повернувшись, увидел своего старшего помощника, Петра Ковалёва.
- Что так рано, Афанасич? - спросил тот. - Не спится? - он чуть было не сказал " в последнем рейсе", но вовремя остановился. Действительно, Вольнов шёл этим рейсом последний раз в своей жизни. По возвращению, уходил на заслуженную пенсию. Ещё юнгой начинал он на Балтике, потом перебрался в Мурманск и вот последний десяток лет бороздит северные моря. За это время его лесовоз видели почти во всех портах Европы и не единожды, при встрече с ним, местные лоцманы всегда приветствовали его возгласом - "Анасич! Салюто!". И так было во всех портах, куда его заносила судьба. Как они узнавали это приветствие друг от друга, так никто и не знал. Но так было везде.
-В моём возрасте много спать вредно. Врачи говорят, мозг будет разжижаться. - Он улыбнулся и, хлопнув помощника по плечу, направился к себе в каюту.
До полудня погода стояла штилевая. Зеркально-гладкая поверхность моря в своём тёмно-синим, со свинцовым оттенком зеркале, отражала контуры носовой части лесовоза и лишь только за кормой мелкие гребешки волн, вспученные корабельными винтами, играли на солнце тысячами бликов. Опрокидываясь, они набегали друг на друга и, уже далеко за кормой, успокаивались, соединяясь вместе с широкими и гладкими, как спины китов, волнами, расходились по морю.
Но вскоре после полудня ветер стал усиливаться. Волны заиграли с лесовозом как с непокорной игрушкой, попавшей к ним после тихой и спокойной ночи. Они то обгоняли его, то лёгким толчком в бок как бы дразнили, вызывая к какой то шумной, но неспешно игре. Вставший с утра на вахту Вольнов, дал команду прибавить ход. В ответ на это, волны стали круче, и цвет их стал совсем свинцовым. Они уже не так игриво толкали свою игрушку, а протирались вдоль бортов со злобным шипением, обгоняли её и словно половинки чего-то разрезанного целого, тяжело ухнув на прощание за кормой, вновь соединялись и убегали вперёд, чтобы через какое-то время вновь навалиться на неё. Небо за кормой из светло-голубого превращалось сначала в светло-серое, со стремительно несущимися рваными облаками, затем постепенно перекрашивалось в тёмное и уже на горизонте сливалось с морем одним цветом.
- Боцман! - голос Вольнова раздался из динамика на рубке. - Всем свободным от вахты проверить крепления и люки!
К вечеру ветер немного стих, но горизонт за кормой стали затягивать тяжёлые, свинцово-чёрные тучи. Всполохи молний иногда разрезали их на части и лишь тогда, можно было видеть ту линию, что разделяла море и небо. Изредка, набегавший ветерок доносил глухое рычание из этой пасти, скалившейся то тут, то там зигзагами молний. На мостик поднялся капитан.
- Ну что, старпом!... Затишье перед бурей. Не убежим, наверное.
- Да-а-а,... скорее всего... Часа полтора в запасе у нас есть, но не более. А ты чего не отдыхаешь?
- Пока болтало - вроде спал, а как стихло, не спится.
Матросы на палубе начали подтягивать крепления, задраивать люки
- Пойду, такелаж проверю, - старпом стал спускаться вниз.
- Давай.
Тем временем горизонт по курсу лесовоза посветлел и в разрывах сплошной облачности, стали пробиваться белесые лучи заходящего солнца. Через четверть часа узкая полоска горизонта очистилась, и оранжевый диск солнца выкатился прямо по курсу корабля. В один миг была нарисована какая-то фантастическая картина, где небрежным жестом неизвестного художника на тёмно-свинцовое полотно моря, был брошен мазок, изображающий одинокий корабль, перед которым над горизонтом висел огромных размеров апельсиновый диск солнца и тёмное, почти чёрное, небо, позади. Но именно эта идиллия больше всего и тревожила Вольнова. Он понимал, что буквально через час-полтора они окажутся в самом сердце урагана.
- Радист! - он щёлкнул тумблер связи с радиорубкой. - Запроси у норвежцев сводку... и главное - куда смещается шторм.
Он в очередной раз попытался что-то разглядеть в бинокль в надвигающейся на корму стене, сотканной ветром, казалось из несовместимых стихий - огня и воды.
Вскоре солнце зашло и лишь узкая красноватая полоска горизонта ещё говорила о том, что где-то оно ещё светит и море спокойно и ласково. Несмотря на то, что лесовоз изменил курс, и машины его работали на полную мощь, шторм неумолимо догонял беглецов. Уже к полуночи волны стали захлёстывать палубу. Они догоняли корабль, били его в корму и, разделившись надвое, валами катились по палубе вдоль бортов, облизывая палубные надстройки и пакеты с лесом. С каждым таким ударом такелаж начинал скрипеть всё сильнее и сильнее.
- Может, попробовать пройти вдоль и подтянуть?... Возьму пару-тройку ребят. - Старпом приоткрыл дверь ходового мостика, но очередной порыв ветра вырвал её из рук, тут же швырнув в открытый проём изрядную порцию морской воды.
- Ну, что? Попробовал? - капитан чуть улыбнулся краешком рта. - Боцман! - он нагнулся к мегафону. - Проследи, чтобы никто носа не показывал на палубу.
Вся эта могучая симфония, состоящая из завывания, свиста и гула продолжалась далеко за полночь. Порой казалось, что волны выбьют сейчас корабль из под пакетов и они останутся на месте, а он, свободный и лёгкий, понесётся на перегонки с ними. Внезапно ветер чуть стих и вслед за этим сплошная стена дождя обрушилась на лесовоз. Свет прожектора был не в силах пробиться до носовой части.
- Фу-у у...- протяжно выдохнул Вольнов. - Ну вот, кажется и всё! - он тяжело опустился в кресло. - Пронесло!... Давненько я не бывал в такой катавасии! Ещё бы полбалла и нам не сдобровать.
Дождь периодически то стихал, то вновь обрушивался тоннами воды на палубу лесовоза. Ветер хоть и стал тише, но всё также не давал возможности выйти на палубу. За шуршанием дождя уже не было слышно скрипа такелажа и это немного успокаивало. Шторм уходил влево от курса. При очередном затишье дождя, в его направлении, среди всего этого нагромождения гор из воды и пены, внезапно блеснула бледная вспышка. На молнию она не походила - была неяркой и мерцающей. Через минуту вспышка повторилась и через занавес дождя блеклым заревом растеклась над морем.
- Видал!? - Ковалёв посмотрел на капитана и в следующий момент, рванув на себя дверь, выскочил на мостик. Ветер, распахнув штормовку, с силой обдал его водяными брызгами. Он чуть пригнулся, вобрал голову в плечи, и широко расставив ноги, с силой вцепился в поручень. И тут голубоватый свет молнии пробился сквозь водяную завесу дождя и на миг осветил этот клокочущий и ревущий внизу водоворот. Неприятный холодок пробежал у него по спине. Слева вновь вспыхнуло бледное свечение и тотчас погасло. Он хотел дождаться следующей вспышки, но, почувствовав, что промок уже до нитки, с силой толкнув дверь в рубку, буквально впрыгнул в неё.
- Там ракеты. Афанасич! Это точно!
- Вижу, - всё это время он стоял у окна рубки с биноклем в руках. - Если мы сейчас подставим борт, нас перевернёт как скорлупу к чёртовой матери!... Сбавим ход, а там как бог пошлёт.
Больше вспышек не было.
К утру ветер стих и на востоке, среди разрывов туч, можно было разглядеть уже бледнеющие на восходе звёзды.
- Иди, отдыхай, капитан! - Ковалёв уже несколько раз пытался отправить Вольнова в каюту, но тот не уходил. - Теперь уже всё позади!... Ты и так почти сутки здесь.
- Весёленькие проводы устроил мне царь морской. Что-то раненько он в этом году разбушевался!... Ладно! Пошёл я. Стихнет - команду на палубу, - выйдя на мостик, стал медленно спускаться на палубу. Он сам хотел осмотреть груз и только тогда идти к себе. Но тут заметил боцмана, медленно идущего вдоль борта, развернулся и направился в каюту. Ковалёв вышел на мостик вслед за капитаном. Он поднял к глазам бинокль и стал всматриваться в пока ещё тёмный, закрытый тучами горизонт, лежащий у них по курсу. Качки почти уже не было и волны медленно, словно наигравшись за ночь, обгоняли корабль, нежно ласкаясь о борта. Всматриваясь до рези в глазах в полоску горизонта, где несколько часов назад они видели какие-то вспышки, Ковалёв медленно поворачивался к корме. Он просмотрел весь горизонт по левому борту, но ничего не заметил. Вынул из кармана платок и, облокотившись о поручни, стал, не спеша, протирать объектив бинокля. Подняв голову, он вдруг прямо перед собой, на сером фоне предрассветного небосклона, увидел белую точку. Сначала он принял её за гребешок одинокой волны, но на таких глубинах и при таком ветре этого не могло быть. Она то появлялась, то исчезала. Он поднял бинокль к глазам. Теперь эта точка превратилась в белую полоску. Всмотревшись внимательно, понял, что это, судя по цвету, довольно большая яхта.
Лесовоз продолжал идти прежним курсом. Через полчаса уже действительно можно было разглядеть довольно большую яхту высокого класса. Она явно дрейфовала. В бинокль на ней не просматривалось никаких видимых признаков присутствия людей. Знаков принадлежности или других сигналов Ковалёв также не увидел. Минут через двадцать яхта была почти рядом. К этому времени рассвет уже позолотил верхушки одиноких облаков, вяло плывущих над лесовозом, и они нежным мазками отражались на серебристом зеркале моря, где уже ничто не напоминало о ночном кошмаре. Несколько человек из команды стояли вдоль борта и о чём-то оживлённо говорили, постоянно показывая руками в сторону яхты. Ковалёв дал команду посигналить. Однако на пронёсшийся над морем рёв сирены, на палубе яхты никто не появился. Будить капитана не хотелось, но и останавливаться по пустякам, в случае чего, не было времени - из-за ночного шторма потеряли несколько часов хода. И всё-таки он решил поднять Вольнова.
- Никита Афанасич! - как бы сглаживая возникшую внезапно неловкость, не дающую отдохнуть капитану, Ковалёв назвал его по имени и отчеству. - Извини, что поднял!
- Да я ещё и не спал, - перебил его Вольнов. - Что там?
- Кажется ночные странники у нас по курсу! Признаков жизни пока не подают... Может, осмотрим? Мало ли что!
- Сейчас поднимусь.
Вольнов поднялся наверх, но сначала обошёл с боцманом палубу и лишь затем стал подниматься на мостик.
- Ну и что мы имеем на данный момент! - он посмотрел в бинокль. - Понятно... Красивая штука! Нам бы такую!... А?...Старпом? Что молчишь? - он говорил, не отнимая бинокль от глаз.
- Такая посудина, пожалуй, подороже, чем мы вместе с нашими деревяшками.
- А ты почём знаешь?
- Афанасич!!! - Ковалёв изобразил на лице удивлённую мину. - Я ведь родился и вырос на море... и при том, на Чёрном.
- Ладно! Ладно! Знаю я... Похоже дрейфуют... Посигналь ещё.
Вой сирены вновь прокатился над морем.
- Да-а-а... Говорят, что утренний сон самый крепкий, а если ещё и... - Ковалёв улыбнулся и легонько хлопнул себя по шее, - да и в обществе русалок...
- Непохоже, чтобы там кто-то спал... Да и спальный район что-то выбрали слишком далеко от берегов.
- А что! На такой красавице и в кругосветку не грех сходить!
- Ладно! Давай команду на "стоп" и готовь шлюпку. Посмотрим, что это за "Летучий голландец". - Лесовоз сбавил ход и стал медленно подходить к яхте. - Смотри, не расколи эту скорлупу!
- Всё в порядке, капитан! - улыбка скользнула по лицу Ковалёва. - Сейчас мы их разбудим!... Боцман! Шлюпку на воду!
Минут через десять шлюпка плавно опустилась на воду и, вслед за ней, за борт змейкой скользнул штормтрап. Ковалёв взял с собой четырёх человек.
- Осмотри там всё... Особо не ковыряйся! Рацию не забудь!
Несмотря на то, что расстояние между лесовозом и яхтой было не более пятисот метров, грести пришлось почти полчаса - яхта быстро дрейфовала.
- Вот чёрт! - выругался Ковалёв, когда они подошли к яхте. - Попали на течение!... - кроме этого, было видно, что будут проблемы и с поднятием на борт. У них не было с собой никаких снастей. - Заходим с кормы! Попробуем через моторный отсек.
Утренний ветерок раскачивал яхту на волнах и им только с третьей попытки удалось подняться на борт. Двое остались в лодке, а сам он с двумя другими стали осматривать яхту.
- Давай к штурвалу! - подтолкнул он одного из них, - а ты спустись в машинное. Посмотри, что там.
От бортовой качки, дверь в рубку то открывалась, то закрывалась, издавая при этом протяжные и скрипучие звуки. Необходимо было развернуть яхту по ветру, чтобы их не уносило от лесовоза. На двери Ковалёв заметил небольшую бронзовую пластинку с какой-то надписью. Надпись была сделана на английском.
- "БИГ МУН" - вслух прочитал он. - "БОЛЬШАЯ ЛУНА". Красивое название!
Яхта действительно была выкрашена в нежный, золотисто-жёлтый цвет. Матрос попытался открыть дверь рубки шире, чтобы войти, но что-то мешало изнутри. Она упиралась во что-то мягкое и отходила назад. Он зашёл сбоку и заглянул внутрь. Прямо за дверью ничком лежал человек.
- Старпом!!! - крикнул он. - Иди сюда! - Когда Ковалёв подошёл на крик, тот показал ему на окно.- Смотри!
Лежавший за дверью человек был небольшого роста, со смуглой кожей лица и слегка вьющимися, чёрными волосами. На нём была тёплая куртка и голубого цвета рубашка. Она вылезла из брюк и вместе с курткой оголила спину почти до лопаток. На спине были видны большие, синие с лиловым оттенком пятна. На полу плескалась вода. Они с силой надавили на дверь. Тело скользнуло по мокрому полу, и они протиснулись в рубку. Ковалёв перевернул мужчину на спину и увидел на правом виске рваную, с ещё сочившейся кровью, рану. Он огляделся вокруг. Ему хотелось увидеть, что могло в рубке нанести такую рану. Однако ничего подходящего на глаза не попадалось. Он приложил руку к шее мужчины. Пульс не прощупывался. Стоявший рядом матрос спросил:
- Ну, что?
Ковалёв покачал головой.
- Мёртв.
Они вышли из рубки. Матрос снова спросил его.
- Ну, что будем делать?
- Что ты занукал!?... Сейчас осмотрим, а там видно будет!... Давай вниз. Здесь должно быть с десяток спальных кают, а может и больше... Яхта здоровая... Кстати, ты заметил, - Ковалёв почесал подбородок, - когда мы подходили, на борту не было имени яхты?
- Я же кормой к ней сидел, старпом! - улыбнулся матрос.
- Ладно! Иди вниз, а я посмотрю.
Он прошёл на нос яхты и, перегнувшись через леера, посмотрел вниз. Вдоль всего правого борта шли глубокие волнистые царапины. На том месте, где было крепление букв, лишь зияли рваные дырки. "Похоже, досталось тебе красавица! - подумал он.- Кто-то крепко тебя приложил!... А, может, специально оторвали?"
Внизу действительно оказалось десять двуспальных кают. Их разделял довольно широкий коридор. Все они, кроме одной, оказались открытыми. Когда Ковалёв спустился вниз, наверху раздался голос второго матроса:
- Старпом!... Где вы?
- Давай вниз, в каюты! - и увидев его, спросил. - Что там с машиной?
- Да, дело дрянь! Движок вроде в порядке,... а аккумуляторам капец. Всё залито водой.
Вода плескалась и в каютах. Засучив штанины, они медленно двинулись вперёд. Первые три оказались пустыми. Рундуки были открыты и залиты водой. В следующих они обнаружили скомканные постели. По полу катались бутылки и плавали банки из под пива. Не обнаружив ничего интересного, они уже собирались подниматься наверх, когда Ковалёв тронул ручку последней, закрытой каюты. Он слегка надавил на неё, но дверь не поддалась. Толкнув плечом, услышал, как щёлкнул замок и внизу захлюпала хлынувшая в каюту вода. Матросы уже поднялись наверх, и что-то обсуждали, стоя у трапа.
- Мужики! Подождите!... Здесь что-то есть! - Когда они спустились вниз, старпом уже стоял в каюте. У противоположной стены, прямо под иллюминатором, скорчившись, лежал высокий, светловолосый мужчина. На нём была тёмно-коричневая в клетку "шотландка" и синие джинсы. Он лежал спиной к двери. Подойдя ближе, Ковалёв нагнулся к нему и, слегка тронув за плечо, заглянул в лицо. Увиденное, заставило его отшатнутся. Лицо лежавшего было неестественно жёлтого цвета с хорошо видимыми прожилками сосудов. Широко открытые глаза, казалось, не вмещали глазные яблоки, и те должны были вот-вот вывалиться наружу. Цвет их был почему-то красным. Из перекошенного рта тонкой струйкой на расстёгнутый ворот рубашки вытекала красноватая пена. Пальцы рук были сжаты в кулаки и подтянуты к животу. - Вот... это... натюрморт! - медленно произнёс он и сделал шаг назад. Обвёл взглядом каюту и заметил на постели скомканный блестящий тюк.- Посмотрите, что там.
Один из матросов развернул тюк.
- Смотри, старпом!
- Гидрокостюм?
- И не просто костюм!... Это норвежский! В нём можно до сотни метров спускаться.
- А ты откуда знаешь?
- Я действительную служил водолазом... Нам показывали такие. Здесь должен быть электроподогрев... Да..., вот всё есть! - Он задел дверцу шкафчика, разместившегося за дверью каюты, и она открылась.
- Ого!... Вот ещё один! - в шкафу висел точно такой же костюм. - Что тут можно искать? Не рыбу же они ловили в них?
- Ладно, мужики! Пошли наверх... Без нас разберутся. - Ковалёв прикрыл дверку шкафа и вышел в коридор. - Николай! - обратился он к последнему, - Накрой его чем нибудь..., а то, не по человечески как-то.
Яхту слегка покачивало на волне, и вода плескалась по коридору из стороны, в сторону, гоняя по нему какие-то тряпки, обрывки газет и окурки. Когда она в очередной раз качнулась с борта на борт, Николаю под ноги, из под небольшого дивана, выкатился какой-то цилиндр. Он был с полметра длиной и сантиметров двадцать толщиной. Ржавчина почти полностью покрывала его и лишь на торце можно было заметить серебристый оттенок металла. Николай толкнул его ногой обратно под диван. В ответ раздался металлический звук, и цилиндр выкатился обратно. Николай заглянул под диван. Там лежало ещё несколько точно таких же.
- Тяжёленький, однако! - Николай взял его в руки. - Наверху посмотрим, что это за хреновина.
Когда он поднялся наверх, в руках старпома запищала рация.
- Алло! - раздался голос капитана. - Докладывайте! Что там у вас?
- Пока ничего хорошего, капитан! Два трупа и море вопросов!
- Ну, вот что! Вопросы теперь будут задавать нам с тобой, а ты давай заканчивай и сразу сообщи. Надо связаться с берегом... Чья хоть яхта, выяснили?
- Пока нет. Сейчас посмотрим кают - кампанию... Может, там что есть.
- А величают хоть как её?
- Это выяснили - "БИГ МУН" величают эту красавицу, а по-нашему - "БОЛЬШАЯ ЛУНА". Думаю, что это всё-таки англичане. Посмотрим.
- Понятно. Смотри быстрее. У нас нет времени на экскурсии.
Рация отключилась. Ковалёв заметил в руках Николая цилиндр и спросил:
- А это еще, откуда у тебя?
- Да, там, в каюте прихватил... Там их ещё с пяток валяется. Посмотрим, что за штука.
- Ты как ребёнок! Честное слово!... Сказано же, ничего не трогать.
- Хе-хе! Старпом! А вдруг это снаряд!? - насмешливо хихикнул стоявший рядом напарник Николая. - Вмиг на своей лайбе окажемся!
- Ты ещё похихикай, салага! Назад вплавь пойдёшь, если не улетишь вместе с нами. - Николай шутливо замахнулся цилиндром.
- Хватит вам! Пошли в каюту... Там ещё посмотрим.
В кают-компании был такой же беспорядок, как и внизу. Повсюду валялась пустая посуда, обрывки каких-то бумаг, чьи-то вещи. Дверцы бара были открыты и качались в ритм с яхтой. В нём стояло ещё несколько полных бутылок, а за стойкой и на полу было много битой посуды и стекла.
- О-о-о! Тут и нам хватит! - Николай бросил цилиндр на диван и направился к стойке бара. - Можно будет сразу и за упокой их грешных душ принять. Судя по всему, покойнички были весёлыми людьми, - он засмеялся и потянулся через стойку к бару.
Взгляд его упал вниз, и он увидел лежащего навзничь человека. Это был мужчина примерно лет тридцати. Множество кровяных пятен выступало на его светлой рубахе. На лице и руках было много порезов, из которых местами сочилась кровь.
- Старпом! Этот, кажется жив! - Николай перепрыгнул через стойку и наклонился над лежащим на спине человеком. Подняв его руку, он попытался нащупать пульс. Но она безжизненно лежала в его ладони. Ковалёв обошёл вокруг стойки и приложил ладонь к шее. Пульс не прощупывался. Он несколько раз переместил ладонь вдоль шеи. Наконец его кожа уловила еле заметные толчки.
- Кажется, есть!... Быстро на стол его! Там должно быть "виски", - он кивнул в сторону бара. - Промойте, где можно, и перевяжите! - он достал рацию и вышел на палубу.
- Капитан! Нашли ещё одного!... Да вроде, живой!... Но ему нужен врач, здесь, на месте... Много ран... Сделаем, что сможем... Пока не нашли, чья... Хорошо! Свяжусь.- - Он сунул рацию в карман и зашёл в каюту. Николай уже нашёл где-то бинты и, плеснув из бутылки на рану какой-то жидкости, накручивал на неё слой за слоем. - Я ещё раз загляну в рулевую. Поищу там документы.
Однако ничего похожего на них не нашёл. На задней стенке рубки висели два небольших шкафчика, но они были пусты. Он уже хотел выходить из каюты, когда его взгляд упал на компас. Было видно, что он старинной работы. Его бронзовый корпус был начищен до блеска. Приглядевшись пристальнее, он смог на стенке прочитать надпись - "Лорд Хартуэл. 1901г." Такую же надпись обнаружил и на штурвале. Вероятно, эти вещи были сняты когда-то со старой яхты. Теперь ему стало ясно, что яхта была английской и вероятно принадлежала очень старинному роду, а судя по размеру и убранству, далеко не бедному. Он ещё раз оглядел рубку, но ничего больше, что говорило бы о принадлежности яхты, не нашёл.