Аннотация: Повесть написана по многочисленным просьбам читателей "Клёвой игры", желавшим узнать дальнейшую судьбу героя.
ИСТОРИЯ ШИВАЛИ
НИК НЕЙМ
НОВАЯ КВАРТРА - НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА
Когда-то, в моём детстве мы жили в маленькой квартире напротив пожарной команды. Размер квартиры меня тогда ещё не волновал, а вот громадные красные машины, сверкающие хромом, и люди в форме, храбрецы и спасатели, восторгали. Но родители скопили деньги для доплаты и смогли обменять нашу старую однокомнатную квартиру без удобств на двухкомнатную (двадцать и десять квадратных метров) квартиру, увы, тоже без удобств. Разумеется, эпитеты старая и новая относились не к возрасту домов и квартир, а к времени нашего проживания в них.
Хозяйка двухкомнатной квартиры, старушка, похоронив маму, предпочла переехать в нашу квартиру меньшей площади, получив деньги в придачу к своей скудной пенсии. Замечу, что новый дом, в действительности, был весьма старым и находился в старом районе города, где новых домов вообще не существовало. До революции он принадлежал богатому купцу и представлял два этажа анфилад, идущих вдоль двух, пересекающихся под острым углом улиц. После наступления народного счастья, из анфилад сделали коммунальные квартиры, а репрессированных вселили в полуподвалы.
Мы, в результате обмена, попали словно на территорию богадельни: коммунальную кухню, туалет и балкон делили три семьи - две старушки из маленькой десятиметровой комнаты, две старушки из большой - двадцатиметровой комнаты и две старушки из "гигантской" двухкомнатной квартиры, в которую и вселились папа, мама и я. За стенкой, правда на другом балконе, в совершенно нечеловеческой треугольной клетушке, больше похожей на камеру смертников, где умещалась лишь походная койка, столик и табурет, жила Лиза - богомольная еврейская старушка. Думаю, состояние непрерывных призывов к богу взять её на небо было естественным не только для этой старушки, но и для любого старого немощного одинокого человека, получавшего от государства четыре (!) рубля в месяц, независимо от вероисповедания и даже включая атеистов. Не знаю, как такая нищета была возможна в стране Советов, но, не корми Лизу синагога, душа её значительно раньше освободила бы жалкий угол, который-то и жилплощадью назвать - грех, в пользу соседей с балкона. Зато впоследствии, читая Хармса и его "Вываливающихся старушек", я прекрасно представлял, с кого он списывал свои образы.
Но в доме жило немало людей, о которых стоит рассказать.
На третьем этаже царствовал герой войны, бывший начальник бронепоезда, который вывез из оккупированной Германии состав реквизированных ценностей. Он был популярным лицом на всяких съездах, слётах и прочих патриотических мероприятиях, где любил рассказывать о скромности настоящих коммунистов. С его единственным сыном Радиком, лет на пять старше меня, толковым учеником, я мало общался в школьные годы, но помню одну историю, связанную с ним. Он влюбился в Лену - свою одноклассницу, дочь папиной школьной подруги Риммы и папиного друга - военного хирурга. Он стал донимать Лену и её семью бесконечными звонками, а когда получил отпор, то озлобился и решил "проучить" их. Он звонил по телефону и, так как Лене не разрешали брать трубку, обращался к Римме:
- Вас беспокоят из-за ремонта труб в доме. Измерьте, пожалуйста расстояние от кухни до туалета.
Римма честно бежала и измеряла.
- Сколько оказалось?
- Два метра, - сообщала она.
- Отлично! Засуньте себе в жопу!
После этого он выжидал пять минут и перезванивал:
- Это из милиции, - говорил Радик. - Вам недавно хулиганы звонили?
- Да, да! Такое безобразие!
- Что они просили? Измерить расстояние от кухни до туалета?
- Да, да. Совершенно верно. И я как дура измерила.
- И сколько оказалось?
- Два метра.
- Ого! Это много. Но прошу меня простить, это необходимо для протокола. Что именно они от вас требовали сделать?
- Они говорили всякие гадости.
- Разумеется, они другого и не говорят, но мы должны знать точные слова в каждом случае.
- Мне неудобно.
- Естественно. Кому такое может быть удобным? Они ведь говорили...
- Ну, засунуть два метра...
- Негодяи! Два метра засунуть... А куда?
- В задний проход!
- Они так и сказали? Это не похоже на слова хулиганов! Может звонок был от сантехников?
- Нет. От хулиганов! Это я использую культурное выражение.
- Но у меня - протокол. Вы не можете изменять слова обвиняемых.
- Они велели мне засунуть два метра в жопу!
- Отлично! Выполняйте!
В дело вмешался муж. Он позвонил в прокуратуру, телефон поставили на прослушивание и записали очередные пожелания вместе с номером абонента. Словом, скандал еле удалось погасить через совет ветеранов войны, к которому принадлежали оба папы.
Кроме героя войны на третьем этаже жил милиционер с женой и двумя детьми, которых я считал приличными ребятами, пока они не подросли и не ударились... во все тяжкие. Пара старушек удочерила сироту издалека, которая... тоже не оправдала их надежд...
На нашем втором этаже, жила большая армянская семья и небольшая грузинская. В армянской сыновья женились, заводили семьи, переезжали, потом другие женились и заводили... Словом, работали как в инкубаторе. В грузинской - умирали. Но в ней была красивая девочка Ия, моя ровесница. Она стала моей самой хорошей подружкой в нашем доме. Уже тогда, в первом классе, мы садились на ступеньки лесенки, и сплетая ноги (о эта мягкая плоть столь любимых мною бёдер!) делились своими детскими тайнами.
Как я уже упоминал, кроме этих семей на нашем этаже жила куча бабушек. Из них привлекала моё внимание Мария Георгиевна, заслуженный педагог, награждённый орденом Ленина. Я исследовал её "склероз", как тогда называли болезнь Альцгеймера. В течение тридцати секунд она теряла нить разговора, а через минуту-другую полностью забывала всё что мы обсуждали. Я приводил одноклассников и соседских девочек поглядеть на моё ток-шоу.
- Мария Георгиевна, знаете, в Сибири учёные поймали мышь размером с тигра, - сообщал я для затравки.
- Что ты говоришь? - удивлялась старая учительница. - Таких мышей не бывает.
- Но вот эту нашли. Она загрызла тигра!
- Кто загрыз? - спрашивала Мария Георгиевна.
- Огромная мышь загрызла тигра.
- Как такое возможно? - искренне удивлялась женщина.
- Смогла. Бросилась и стала когтями и зубами рвать в клочья.
- Кого рвать?
- Ну, тигра же.
- Тигра стало рвать?
- Нет. Огромная мышь загрызла тигра.
- Где это такие мыши водятся?
- В Сибири. Но не водятся, а только одну пока нашли. В тайге поймали.
- Кого поймали? - совершенно спокойно, внимательно слушая собеседника, переспрашивала Мария Георгиевна.
Казалось, она водит тебя за нос, бесстрастно и умело разыгрывает.
- В Сибири учёные поймали мышь размером с тигра, - вздыхая, завершал я первый круг.
Игру можно было продолжать сколь угодно долго, пока у зрителей не лопалось терпение.
Подобное испытание устраивала Марии Георгиевне её столетняя мать. Хотя старожилы дома говорили, что не мать, а женщина, удочерившая Марию много лет назад и спасшая её от смерти. На праздник она посылала дочку в магазин за бутылкой вина. Конечно, та либо забывала название вина, либо в каком кармане лежит записка с названием, либо сам факт, что у неё есть записка и задание. Когда мать скончалась, дочь жила некоторое время одна. Её кормили соседи с нашего этажа, в надежде получить её маленькую десятиметровую комнату. Что ж однажды их надежды сбылись: тёплым весенним днём Мария Георгиевна вышла со двора, заблудилась и не вернулась домой. Ночи стояли ещё холодные, и её замёрзшее скрюченное тело нашли за городом, в районе богатых вилл...
Во дворе, на первом этаже жила одна еврейская семья, одна бездетная армянская и смешанная - курдская. Папа в курдской семье по утрам работал почтальоном, а днём - штукатуром. Как-то раз он вернулся после работы в богатом доме и заорал на весь двор:
- Я такое сегодня видел - не поверите! Выходите послушать!
Соседи выглядывали из квартир, выходили на балконы.
- У этих людей было два унитаза в туалете!
- Чтобы вдвоём сидеть?
- Я так вначале подумал, а потом пригляделся и понял, что второй - не унитаз, а п..домойка!
Я захохотал (тогда я уже учился в университете).
- Скажи, Ник, ты - человек учёный. Что это было?
- Это было биде.
- Вот, они мне тоже так сказали! Ну, думаю - ладно, биде, так биде. А потом пригляделся и понял - это же п..домойка!
В подвалах жили люди совсем бедные.
Одна семья - потомки князей Орбелиани. Из репрессированных. Их бабушка молча сидела на лавочке во дворе, вся в чёрном и курила сигареты "Прима" через мундштук. Дети её боялись из-за колдовского вида и большой волосатой бородавки на языке. Сын её был рабочим и горьким пьяницей. Внук - хулиганом склонным к воровству. Звали его странным именем Шивали.
Другая семья - прачка с двумя детьми. Старший, Миша, был вором и наркоманом, но к соседям относился уважительно. Папу его никто не видал, но все знали родовитую семью, в которой мама стирала бельё. Младший, Котик, сын немецкого военнопленного, рос хулиганом и двоечником, но после службы в армии исправился, женился по месту службы и привёз жену, дававшую налево и направо, в то время как парень спился в дым.
Про Котика и Шивали помню такую историю. Я как-то, классе в четвёртом-пятом, заметил, что если слово рис повторять долго и быстро, то явственно проступает совсем другое слово. Я задумался над этим феноменом и понял, что при повторении теряются начало и конец слова, то есть буквы в нём как бы меняются местами. Чтобы проверить теорию, я решил взять какое-то ругательство похлеще и поменять в нем порядок букв. У меня получилось "уй нях". Надо было на ком-то испробовать.
Я выглянул и приметил Котика во дворе. Он растягивал струёй из крана соску детского питания.
- Хочешь, фокус покажу? - спросил я.
- Валяй! - согласился он.
- Если быстро повторять одно слово, то можно услышишь другое, - сказал я.
- Это как? - не понял Котик.
- Очень просто. Быстро повторяй "уй нях" и услышишь что-то знакомое.
- Не может быть, - сказал Котик. - Уй нях, уй нях, уй нях! Ну, и что?
- Не слышишь? Значит недостаточно. Давай ещё и прислушивайся!
Котику, видимо не терпелось услышать что-то особенное, и он начал с остервенением на все лады повторять, выкрикивая изо всех сил.
- Уй нях, уй нях, уй нях!
- Ты чего, Котик, напился? - спросила соседка с третьего этажа.
- Уй нях, уй нях, уй нях! - было ей ответом.
Тут во двор вошёл Шивали и, поражённый задумчивым лицом Котика, с которым тот истошно матерился, поинтересовался в чём дело. Котик объяснил, что пытается понять смысл этих странных слов.
- Ты что не знаешь, что такое "..йня"? - изумился Шивали.
И тут Котик услышал то, что Андрей Кручёных называл сдвигом в стихах. Багровый от позора, он бросился к обидчику, но меня и след простыл. Надув холодной водой соски до величины дынь, они караулили "этого чёртова Ника" весь день, пока не остыли от справедливого гнева.
Ещё одни супруги из подвалов были рабочими на асбестовом заводе. Муж был силён как Самсон, и Котик с Шивали нередко рассказывали, как он зверски дрючит свою Далилу по ночам. Их дети были хорошими спортсменами, сильными как отец и стройными как мать. Девочка скончалась подростком от лейкемии, а отец - от опухоли в лёгких. Это сейчас, каждый, кто смотрит телевизор, с лёгкостью поставил бы ему диагноз мезотелиомы. А тогда и телевизоров-то не было. Мать и сын получили от завода квартиру на новостройке и исчезли с горизонта двора.
КЛЁВАЯ ИГРА
В городе было уже по-осеннему прохладно, хотя многие мальчишки ещё не натянули плащей и курток поверх серых школьных пиджаков, а продолжали ходить в одной форме, стойко ожидая настоящего похолодания.
- После школы - сразу домой и за уроки! - строго сказала мама. - Иначе нажалуюсь отцу, он тебе ремня пропишет.
Шивали исподлобья взглянул на вечно усталую мать: "Это она может. А отец тем более. Возьмёт ремень и отдерёт. А за что? Сам ни алгебры, ни грамматики не учил. Никогда и не пробовал. А меня лупит от тоски. Что у него есть? Зарплата? Две крошечные полуподвальные комнаты, на четверых, включая бабушку? Даже друзей нет - откуда им взяться после ссылки?"
Отец Шивали, сын врага народа, князя Ираклия Орбелиани, расстрелянного в печально известном тридцать-седьмом, никогда не вспоминал, как жил с матерью в ссылке в Казахстане, как женился там, родил сына и назвал его в честь деда домашним именем Шивали. Одна только бабушка могла знать истоки этого имени, но, после допросов следователя, она, увы, не помнила ничего из своей несчастной жизни, не то, что из детства мужа.
Но не счастье ли это - забыть всё плохое?! В ясные дни она грелась на солнышке, сидя на дворовой скамейке в фимиаме своего беспамятства, куря дешёвые сигареты "Прима" по четырнадцать копеек за пачку, через длинный самодельный мундштук, выточенный в слесарной мастерской лагеря.
Откуда ей было помнить, что Шивали - это исковерканное Chevalier, которое по легенде досталось всему роду Орбелиани после того, как король Людовик XIV даровал титул предку-дипломату?
А отец, вообще ничего не знал, кроме работы на заводе, вечерней чачи, покупаемой у соседа-самогонщика Гоги со второго этажа, скрипа койки и тяжёлых приглушённых ночных стонов, которыми они с матерью обменивались, словно каторжане из камер-одиночек.
Пока Котик, прижитый соседкой-прачкой от военнопленного, не просветил его, Шивали недоумевал, что означают эти звуки.
- Почему она так стонет? - в десять лет спросил он старшего Котика.
- Ну, как сказать? ... Ну, он её дрючит.
Жалобная гримаса на лице Шивали постепенно уступила шкодливому выражению.
- А ты что думал, душит? - ободрил его сосед и дружески подмигнул. - Не переживай, им приятно. Хоть в этом повезло!
Все обитатели подвалов жили нелёгкой советской жизнью, хотя на втором и третьем этажах большинство жило ненамного лучше. Но на работу и в школу ходили все, в этом граждане были равны.
- Ладно, мама, - мотнул головой Шивали. - Сам знаю - за уроки!
Спорить тут было не о чём, оба прекрасно понимали, что Шивали врёт, никаких уроков он делать не будет, а пойдёт опять с Котиком на улицу курить уворованную у бабушки "Приму" и играть в уличные игры.
Но мама не знала, что у её сына появилась новая тайная игра. О ней не знал ещё никто, даже ближайший поверенный его юношеских тайн, Котик.
Игра эта зародилась случайно, но сразу же превратилась из безобидного соревнования в порочную страсть. Дело было так.
Как-то раз Шивали поднялся на второй этаж вернуть соседям одолженный родителями острый соус. Во дворе было в порядке вещей делиться с соседями солью, сахаром и всякими приправами. Не бежать же в магазин, если вдруг соль кончилась или ложка острого соуса для обеда нужна.
Одни отсыпали или отливали немного в посуду, другие протягивали всю банку или бутылку: "Потом занесёте". Так было и на этот раз. Радушный самогонщик Гоги со второго этажа одолжил соседям целую бутыль острого томатного соуса с перцем и чесноком, а сейчас Шивали отнёс её обратно. Дома у соседей оказалась только девочка Ия двенадцати лет.
Ия откупорила её, налила немного себе на ладошку и лизнула.
- Правда, очень вкусно! Хочешь?
- Давай! - согласился Шивали, собираясь подставить руку для угощения, как вдруг Ия протянула ему свою ладонь с красным пятном соуса.
- На, ешь! - сказала она.
Неожиданно для себя, Шивали взял её руку и начал слизывать острый соус, размазывая его по всей ладони. Какое-то непонятное чувство охватило его. Если бы Ия была его одноклассницей, с выраженными округлостями, которых ненароком касались мальчишеские руки, он бы всё понял. Он уже хорошо разбирался в отношениях между мужчинами и женщинами, и ему было смешно, как несколько лет назад он боялся, что отец пытает мать, пока Котик не объяснил ему, что к чему. Но Ия была стройной, худенькой девочкой, с двумя косичками: сексом здесь и не пахло. Тем не менее, какие-то непонятные чувства влекли Шивали к маленькой кокетке. А может, и понятные. Он уже чувствовал, как в потёртых школьных брюках нарастают неведомые силы. И он решил на прощание поцеловать девочку и закругляться с этой странной игрой.
Шивали легонько потянул её за руку к себе, а второй рукой собирался обхватить худое плечико. Но Ия дёрнулась назад, и, не удержав равновесия, они шлёпнулись на диван: Шивали прямо на Ию.
Если у неё и была грудь, то маленькая, едва намечавшаяся под коричневым школьном платье с чёрным шерстяным фартуком. А щёки были нежными и горячими. Но жар исходил не от них. Шивали знал, в какую печку ткнулся, всё в нём билось, словно зверёк попавший в ловушку.
Шивали встал и направился к двери, проклиная острый соус и своё дурацкое состояние, боясь, что брюки сейчас промокнут, и все увидят его позор.
- Пока, - сказал он. - Мне пора.
- Заходи, - пригласила Ия. - Поборемся ещё. Я у тебя выиграю!
С тех пор завязалась их тайная игра.
Шивали, с книгой в руках выходил на улицу, шёл вдоль фасада до подъезда и там, крадучись, поднимался, по широким деревянным ступеням, не пользуясь на виду у всех соседей винтовой дворовой лестницей. Ия открывала ему парадную дверь, и они шли в её комнату, где начиналось их соревнование.
Шивали, как сильный и благородный шевалье, давал "барышне" фору. Он садился на край дивана, а Ия отходила к двери и с разбега толкала его обеими руками в грудь. Вначале он старался удержать равновесие и сопротивлялся толчку, но потом понял, что проигрывать ещё приятнее. Он позволял Ие налечь на него всем телом в попытке придавить его спину к дивану, как к борцовскому ковру. А он тыкался ей в живот и пах, придерживая сзади руками, и они катались и рычали, пока предательская влага не прекращала мнимую борьбу. Он нежно целовал Ию и спешно ретировался. Предстояло ещё мыть и отпаривать утюгом школьные брюки, чтобы мать ни о чём не догадалась.
- Ты что, брюки гладил? - однажды с удивлением спросила она, потрогав висящие на стуле штаны.
- Да. Завтра в школе утренник, - соврал Шивали.
Его утренник был совершенно в другом месте.
Но однажды Шивали ожидал сюрприз. В гостях у Ии была её родственница Тамара.
- Это - мой сосед, Шивали, - представила его Ия. - И мы с ним боремся.
Тамара, хоть и была лишь на пару лет старше Ии, но скорее напоминала одноклассницу Шивали. Она была высокой, развитой девушкой, и груди её приковывали внимание старшеклассников.
- Как? Научите, я тоже хочу в борьбу поиграть! - обрадовалась она необычному развлечению.
- Смотри, вот как мы это делаем.
Ия бросилась на противника, и они засопели на диване.
На этот раз мысли Шивали занимала новая соперница и борьба с ней. Он выстоял первый раунд атак Ии, поддался во втором и проиграл.
- Победила! - заорала Ия и, сидя верхом на Шивали, влепила ему поцелуй.
- А это тоже ваша игра? - спросила Тамара, с интересом наблюдая за происходящим.
- Да. Победитель целует побеждённого, чтобы не так обидно было.
- То есть - оба в конце целуются? Понятно. Ну, я тоже сыграю, не против, Шивали?
Голос застрял в его пересохшем от волнения горле. Юноша утвердительно тряхнул головой, и в следующее мгновение сильный удар в грудь опрокинул его на диван. Шивали не имел ни малейшего понятия о законах физики, но на личном опыте знал, что результат толчка зависит от веса противника, и сейчас лишний раз в этом убедился. Тамара давила в грудь соперника, а он упирался в две упругие подушечки под её формой. Какая чудная игра! Разве в школе хоть одна девочка стерпела бы такое наглое поведение? Но гостья во что бы то ни стало стремилась победить: Шивали руками держал Тамару за круглые ягодицы, а она прижималась к его стоящим холмом боевым школьным брюкам, и давила, давила, пока противник в изнеможении не откинулся на спину.
- Фу, ты его в губы целуешь? - удивилась Ия. - Вот, ради чего ты так стремилась к победе! Но такие поцелуи - не по правилам!
- Я не против! - усмехнулся юноша. - Но мне пора... уроки делать.
И он убежал, прижимая свою книгу к животу.
С тех пор "борьба" стала ещё более популярной игрой. Почти каждый день Ия выходила на балкон развешивать мокрое бельё, и это было сигналом для Шивали, что взрослых дома нет, и можно заходить. Он хватал свою книгу и кружным путём, через подъезд, отправлялся на второй этаж, который стал для него чем-то вроде нового уровня его полуподвальной жизни. Уже дважды он сталкивался в подъезде с соседями, которые интересовались, куда это он направляется. Тогда Шивали бросал на ходу: "Тренируюсь!" - поднимался до верхнего третьего этажа, а потом сбегал во двор по внутренней винтовой лестнице, чтобы через минуту снова повторить попытку.
Борьба с Ией теперь казалась ему детской вознёй, новая соперница занимала все его мысли и сны. Но несмотря на дневные грёзы, Шивали стал больше читать. Он стыдился показать свою необразованность. Что он мог рассказать девочкам? Срамные стихи, которым мальчишки учили друг друга: "Не твоё мамаша дело! Не твоё гнездо терпело! Не твой чёрный чемодан! Кому хочу - тому и дам!"
И он решил найти себе учителя. Откуда ему было взять на это деньги? Но сама жизнь подсказала решение: на втором этаже, по соседству с Ией жил мальчик по имени Ник. Он был на четыре года младше Шивали, ровесник Ии, но отличник и книголюб. Вот к нему-то Шивали и решил обратиться за помощью. Он как будто предвидел, что через несколько лет Ник по-настоящему займётся репетиторством и будет финансово поддерживать семью. А пока их занятия носили характер пионерской помощи отстающим. В ответ Шивали пробовал учить Ника драться, но вскоре бросил это пустое занятие, обещав разбить нос каждому, кто попытается обидеть Ника или отнять у него деньги. Но двоечники и хулиганы не обижали Ника: денег у того обычно не водилось, да и незачем было плевать в колодец, из которого можно почерпнуть и домашнее задание, и задачу на контрольной.
Дворовый Котик просто диву давался, что это случилось с Шивали. Вместо того, чтобы шляться по городу, гонять на улицах под машинами мяч и курить украденные сигареты, Шивали просиживал за книгами, крапал кое-как задания и возился с малолетним Ником. Мало того, по наущению своего добровольного репетитора, он даже сходил в музей Истории посмотреть на портрет прадеда, князя Георгия Орбелиани, который отличился в русско-турецкой и русско-японской войнах.
Но секретный роман с Тамарой продолжал развиваться. Узнав, что Шивали носит очень престижную княжескую фамилию, она пригласила его к себе домой. Разумеется, она и не подозревала, как революция и время расправились с его семьёй. Мама часто говорила Тамаре, что надо дружить с мальчиками дворянских кровей, вот она и решила, что красивый сильный Шивали Орбелиани ей вполне походит для дружбы и позвала его к себе. Нет, не познакомить с родителями, а поиграть в любимую "борьбу" без Ии, её колких замечаний и роли запасной, которую та постоянно отводила Тамаре.
Был холодный осенний день. Моросил промозглый дождь, и Шивали долго вытирал свои ботинки о половик перед красивой дубовой дверью. Наконец он решился и позвонил. Ему отворила Тамара, зардевшаяся от радости и смущения.
- Привет! - сказал он. - Что делаешь?
- Жду тебя, - ответила девушка, и внутри него всё оборвалось, словно он ласточкой сиганул вниз с утёса.
- Поиграем? - спросил он, преодолевая спазмы в горле.
- Угу, - кивнула Тамара, и повела гостя в свою комнату.
Диван гостеприимно принял их молодые тела. Это была их обычная игра, но нет - необычная! Они целовались, как ненормальные, как в ожидании разлуки, несчастья и смерти. Они ласкали друг друга, как будто опытные и бесстыжие любовники. Она сама расстегнула его выглаженные школьные брюки, он стянул её зелёные колготки и белые трусики. Короткое "Нет!" она выдохнула в рот Шивали, когда её пронзила короткая боль, захлебнувшаяся в остром удовольствии.
Две недели подряд Шивали пропускал занятия с Ником, а потом вызвал его поговорить.
- У тебя проблемы? В школе? Дома? - спросил Ник. - Тебе нужна помощь?
Шивали только кивнул:
- Не в школе и не дома, но и там могут появиться. Я даже не знаю, как сказать и говорить ли тебе вообще. Ты ещё маленький, да и чем ты поможешь? Но молчать и никому не рассказывать я тоже не в силах. С Котика толку мало, он только в драке помочь может, ну, или свиснуть что-нибудь.
- Как хочешь. Но если поделишься - обещаю хранить тайну.
Шивали помолчал, взвешивая слова соседского мальчика. Он, видно, отчаянно нуждался в чьём-то совете, а может, просто хотел облегчить душу.
- Моя подружка забеременела, - наконец произнёс он.
Поражённый новостью Ник открыл рот, помолчал и закрыл его снова.
"Вы как Ромео и Джульетта! У вас будет ребёночек! Поздравляю!" - пронеслось у него в голове. Но если бы он произнёс вслух что-то подобное, то мог запросто получить в зубы от хмурого кандидата в отцы.
- И какая помощь тебе нужна?
- Я должен найти акушера и достать деньги на аборт для Тамары.
- Деньгами помочь я не смогу, у меня их нет, а акушера я знаю.
- Ты?! - Шивали подскочил на месте. - Откуда?
- Это моя бабушка, ну, дедушкина сестра. Она знаменитая акушерка.
- И она может сделать аборт?
- Не думаю. Она уже старая и давно не работает, но знает всех и что-нибудь сможет посоветовать.
На следующий день, после школы, Шивали и Ник отправились на трамвае к Центральному рынку, где в небольшой квартире проживали две незамужние сестры дедушки Ника, Анна и Берта. Старшая из них, восьмидесятилетняя Анна была опытной акушеркой и когда-то работала в Лечкомиссии, где принимали роды у жён и родственниц правительственных работников. Но жизнь сложнее работы, поэтому за долгие годы она нередко сталкивалась с непростой ситуацией, в которой люди хотели не лучшего ухода и родов, а лучшего избавления от них.
Шивали вначале остался на улице, а Ник зашёл проведать бабушек. Дверь ему долго не открывали. Наконец звякнула цепочка, и в щели показались седые волосы и морщинистое лицо старой Анны, внимательно изучающей посетителя.
- О, кто пожаловал! - обрадовалась она. - Ник! Извини, что мы не сразу открыли. Берты нет дома, и я - одна.
- Это даже хорошо, бабушка Анна, - сказал Ник. - Мне надо посоветоваться с глазу на глаз.
- А в чём дело? - заволновалась Анна.
- Одна девочка забеременела и нуждается в аборте, - выпалил Ник на одном дыхании.
- Не может быть! Ты - не отец! Она врёт!
- Не волнуйся, Анна. Это - не я. Она не врёт, - и Ник рассказал историю Шивали. - Если им не помочь, произойдёт трагедия: её выгонят из дома, а его осудят за изнасилование. Но до суда дело не дойдёт, потому что отец мальчика - бывший зэк, он просто прикончит сына, и сядет сам.
Берта сразу же поверила Нику.
- Я должна поговорить с Тамарой, - сказала мудрая старуха. - Поэтому вначале познакомь меня с Шивали.
Дело завертелось: вначале Шивали пообщался с Анной, потом привёл к ней Тамару, потом они ездили в район новостроек к бывшей медсестре, а потом, когда всё осталось позади, решили отпраздновать счастливый исход.
Праздновать в те времена означало пить алкоголь. Возможно так было и будет всегда и везде, но в той стране и в те времена не существовало никаких мест для молодёжи, где можно было что-либо праздновать. На ресторан не было денег, да их туда могли и не пустить, а хачапури поесть - разве это праздник? И тогда у них возникла простая, хоть и нечестная мысль: попросить Ию выкрасть немного чачи из запасов отца. Это взяла на себя Тамара. Она пришла к Ие, которая уже перестала вывешивать бельё на верёвке. Возможно, из-за холодов. Ничего не зная о настоящих отношениях своей родственницы и соседа, а тем более о пережитом, она нутром будущей женщины ревновала Шивали к Тамаре и постепенно прекратила борцовские чемпионаты, а призывные лифчики и трусы на бельевой верёвке Шивали игнорировал. Однако девочки не поссорились, а просто реже теперь встречались.
- Мне надо добыть грамм сто - сто пятьдесят чачи, вытравить кое-какие записи в дневнике, - объяснила Тамара свою нужду в спиртном. - Сможешь отлить столько из запасов дяди Гоги?
- Конечно смогу! - сказала Ия. - У папы огромные запасы всякого зелья, но ты плохо разбираешься в химии. Чача так испортит твой дневник, что неприятностей не оберёшься. Я дам тебе немного спирта. Он крепче, и лучше всё сделает, а если хочешь водку получить, разбавь его пополам с водой.
- Спасибо, Ия! Ты настоящий друг! - попрощалась радостная Тамара.
На улице, за углом дома, её уже поджидал Шивали. Последнее время ему всё удавалось. Пора было возобновлять уроки с Ником, чтобы поступить в профтехучилище, получить специальность и начать работать. Как знать, может, им с Тамарой ещё доведётся вместе жить и иметь детей.
Радостные, они двинулись по бывшей Николаевской улице в сторону Тамариного дома на Немецкой площади. На пересечении трамвайной линии и Театрального спуска, напротив русской церкви, находились кондитерская и кафе, где можно было купить свежую выпечку, а также чай, кофе и лимонад.
Шивали заказал два эклера, два кофе и бутылку лимонада: пировать, так пировать! Незаметно разлил в стаканы с лимонадом спирт из пузырька - себе побольше, Тамаре поменьше. Можно было растянуть на три тоста: за них самих, за хороших друзей и за светлое будущее. Но увы, светлого будущего не получилось - мимо проходила мама Тамары и, разумеется, заметила дочь.
Буравя глазами красивого мальчика, в котором по скромной одежде и обуви она сразу распознала признаки пролетарского происхождения, мама спросила:
- Что ты здесь делаешь, милая? С кем это ты?
"Не твоё мамаша дело! Не твоё гнездо терпело!", - вспыхнули знакомые строки в памяти юноши.
- Это мой друг, Шивали.
- Очень приятно! - сказала мама. - Редкое имя. К сожалению, я должна буду сейчас похитить у вас свою дочь. Тамара, не смей возражать!
- Ничего, Тамара, мы увидимся завтра, - обещал Шивали.
- Приходи к нам после школы, - неожиданно для себя смело пригласила девочка. - Ты ведь не против, мама? Его фамилия Орбелиани.
Мама удивлённо вскинула брови. Неужели она ошиблась в происхождении? Времени на анализ не было. Ладно, потом разберёмся:
- Заходите, пожалуйста. Поговорим, чаю попьём. Уверяю вас, крем в пирожных будут гораздо лучше этого, бог знает когда заваренного.
- Спасибо. До свиданья, - попрощался Шивали.
Он хотел встать со стула, но неожиданно почувствовал головокружение и остался сидеть, чтобы не пошатнуться и не выдать своего лёгкого опьянения.
Тамара с мамой вышли из кафе и, проплыв мимо витрин, завернули за угол. Тогда Шивали допил свой стакан спирта с лимонадом, а потом и Тамарин - не пропадать же добру. Пирожные доедать не хотелось. Его затошнило. Неужели Тамарина мама права, и крем в пирожных плохой? Но как это он так быстро напился? Подумаешь, сто грамм водки. Ладно, пусть сто пятьдесят. В глазах его потемнело, голова раскалывалась. Шивали выскочил из кафе и согнулся у дерева на обочине улицы. Его вырвало.
"Надо сесть на трамвай и ехать домой", - подумал он.
В таком состоянии он не представлял, как дотащится до дому, хотя идти туда было минут десять-пятнадцать. Однако, что там - идти, он не мог перейти улицу, чтобы попасть на остановку! Мостовая, тротуар, дома - всё деформировалось и плыло, светофор на перекрёстке мигал тремя фиолетовыми огнями. Ему казалось, что люди вокруг упрекают его в убийстве ребёнка, грозят кулаками, а мать Тамары протягивает свои красные лакированные ногти к его горлу.
Наконец, Шивали собрался с духом и, несмотря на гудки машин и ругань водителей, перешёл улицу. Вскарабкаться в вагон тоже оказалось непросто, не было сил, но он одолел это препятствие и устроился в углу на заднем сидении.
"Сходить через одну!" - напомнил он сам себе, но глаза его сомкнулись, и он уснул в трамвае, идущем через весь город, к товарной станции и Еврейскому кладбищу.
А Тамара под ручку с мамой доплелась до дома и вырвала там.
- Ну, что я тебе говорила?! - заявила мама. - Сомнительная компания! Настоящие Орбелиани прощаются стоя и не едят дешёвых пирожных! Хорошо, что у нас полно минералки. Пей и рви, пока не избавишься от заразы.
Весь оставшийся вечер они занимались промыванием желудка, и мама взвешивала, что полезнее: устроить скандал в кафе, где продают пирожные с несвежим кремом, или глупой дочке, которая их покупает?
А во дворе у Шивали его родители взволнованно обсуждали с соседями, почему их сын не вернулся домой. Только Котик по дороге в школу видел товарища в белой рубашке, наверное, для школьного утренника. Однако ни про утренник, ни про классные вечеринки никто ничего не слыхал.
Назавтра участковый сообщил, что Шивали потерял сознание в вагоне, но к счастью это обнаружили пассажиры, как раз, когда трамвай проезжал мимо больницы N 1. Добрые люди на руках занесли парня в приёмное отделение, и врачи незамедлительно начали лечить его от отравления метиловым спиртом. Это спасло Шивали. Он выжил, но долгое время очень плохо видел и не различал цвета.
Заниматься с Ником он прекратил и переехал в интернат для слепых и слабовидящих. С Тамарой они постепенно перестали общаться, пути их разошлись. Котик бросил школу, и весной его призвали на три года в армию. А Ия похорошела, немного округлилась и стала снова развешивать стирку на бельевой верёвке. Как-то раз, она заметила, что Ник разглядывает её за этим занятием. Она смутилась, улыбнулась ему и приветливо предложила:
- Ты занят сейчас? Зайди ко мне, я научу тебя одной клёвой игре!
ТЕОРЕТИК СПОРТА
Вообще-то спортсменом меня назвать трудно. Ну, разве что теоретиком физической культуры. Хотя, как я помню, всю свою малосознательную жизнь я хотел бы заниматься каким-то видом спортом, но...
В детстве папа так и не научил меня плавать, кататься на большом велосипеде и играть в шахматы. И всегда не доставало лишь чуть-чуть. На море я уже начал было плавать без круга, как мы уехали, и я не скоро увидел море снова. На велосипеде я научился кататься сам и даже однажды попробовал порулить "Орлёнок" соседского мальчишки, но проба закончилась травмой переднего колеса и отлучением от чужого велосипеда. На шахматы у папы так и не хватило терпения, роликовые коньки привели к перелому руки и исчезли с глаз долой как греховный предмет, а мяч, потихоньку купленный мной с целью повышения скромных футбольных навыков, был обнаружен и обменян на спортивную форму. От чего меня нельзя было уберечь - так это от походов и горных маршрутов в лагере.
Так или иначе, ни одним спортом я не занимался, всегда имел вес, чуть больше нужного, согласно таблицам и нормам, но зато много читал и хорошо решал всякие трудные задачи. Надо мной никогда не смеялись мальчишки, возможно, потому что всегда находили более толстый объект для насмешек. Драться мне не приходилось, а поднимать гантели и гири было скучно.
Так я благополучно дожил до старших классов, когда другие мальчишки уже бросают свой спорт, а я его ещё даже не начинал. И тут у меня появился враг по соседству. Смешно сказать, какой-то задиристый парень, по имени Эдик, на год младше меня, из соседнего дома. Даже не знаю, как произошло, что он зацепил меня. Но, главное, что у меня не было привычки давать обидчику в зубы, потому что и обидчиков-то у меня не было, и придирки были какими-то недостаточно злобными и возбуждающими. Возможно, ему просто хотелось проверить собственную отвагу, но первым бить он не решался, а я - тем более. Словом, это был не типичный хулиган, обирающий малышей и слабых, а просто мальчишка-забияка из соседнего двора. И общих знакомых у нас было немало...
Так или иначе, я решил готовиться к медленно назревающей драке. Но назревала она так медленно, что я успел закончить школу и поступить в университет. А там, помимо обычных занятий общеоздоровительной физкультурой были секции. И я задумал заняться чем-то силовым. Когда я поинтересовался у однокурсника, силача и атлета Виктора, какой самый подходящий спорт, чтобы сражаться с врагами, он в одну минуту убедил меня, что самый лучший - это борьба. И я пошёл на борьбу. Не классическую, а на самбо - самооборону без оружия.
Записывали в секции без единого вопроса. Никаких предыдущих заслуг не требовалось. Хочешь заниматься - приходи и занимайся. И я пришёл.
Спортивный клуб состоял из двух залов, раздевалки и душевой. Секцию посещала пара десятков ребят, совершенно разного уровня от разрядников и чемпионов до таких увальней, как я.
Каждая тренировка, а их было три в неделю, начиналась с бега по кругу, упражнений, кувырков и вообще разогревания. Потом все разбирали приёмы борьбы, отрабатывали их на спарринг-партнёрах, иногда проводили тренировки на манекенах, учились наносить одиночные и серийные удары, и наконец - боролись.
Тренер занимался только с разрядниками, разрядники - с сильными ребятами, не заслужившими ещё квалификации, а те, в свою очередь, с такими слабаками, как я. Во время борьбы ситуация слегка менялась: иногда надо было бороться с более сильными ребятами, но соответствующим тебе по весу.
Самым хорошим было то, что никакие сильные ребята и даже разрядники не издевались над слабыми. Здесь все знали, что слабость - это временное состояние, и всячески поддерживали упорных.
С первого же дня у меня появилась уверенность в себе, и я начал с энтузиазмом тренироваться. У меня немного развились мускулы, я похудел и, перестал проигрывать в каждой схватке. Возможно, я достиг бы ещё больших успехов, но тут наступили холода, горячая вода в душевых стала холодной, а потом и пропала вообще, и мне было противно, мокрому от пота, натягивать на себя одежду и тащиться домой, где душа тоже не было. В результате, я начал пропускать занятия и к зимней сессии вообще их забросил.
А когда потеплело, и все повылазили на улицы, я снова столкнулся с Эдиком, моим соседом-забиякой.
- Давно не встречались, - сказал он и прищурился. - Очень тянет надавать.
- Хорошая идея, - поддержал я. - Я всю зиму никому костей не ломал.
- Ой, ой! Я весь дрожу!
Мой соперник, конечно не боялся меня, но, однако, опасался начать драку, зная от общих знакомых моё хобби. А может, у него тоже не было формальной причины её начать, и он искал, как бы заставить меня сделать первый ход: нанести удар, оскорбление и т. п.
И тут в беседу вмешался худенький соседский юноша, Мишка:
- Что вы вечно грызётесь и никогда не посоревнуетесь? Хотите побоксировать? Мне как раз вторые перчатки подарили.
Мы не сговариваясь кивнули. Каждый рвался надавать сопернику, но до войны и драки никогда не доходило, а сейчас перед нами была возможность честного спортивного соревнования.
И вот, мы натянули перчатки, и рефери Мишка махнул кухонным полотенцем. Я сразу понял, что имели ввиду наши разрядники, когда учили не давать противнику в рукопашной применять его приёмы, особенно приёмы другого спорта. И точно, бокс был не то, что я изучал осенью, хотя кое-как врезать после тренировок на манекенах я уже мог. И я врезал, но и он врезал. Надо сказать, что по истечению времени поединка, морды у нас обоих были красные и слегка припухшие. Но ни один фонарь их не украшал. Думаю, что мы оба были довольны исходом боя, но при этом каждый красочно расписывал как в следующий раз разукрасит соперника, или пошлёт его в нокаут.
Перед тем как проститься у подъезда Мишкиного дома Эдик на прощание пригрозил:
Бум! Молниеносный удар в лицо бросил Эдика на землю. Глаз его немедленно вспух, из носа струилась кровь. Ко мне это не имело ни малейшего отношения. Прохожий - мужчина в чёрном пальто, чёрной кепке и чёрных очках нагнулся над Эдиком:
- Это тебе урок, сопля! Тронешь пальцем Ника - ты труп. А во рту - отрезанные яйца. Понял? Ну, тогда вали отсюда!
Когда след Эдика простыл, мужчина в чёрном повернул ко мне своё небритое лицо, и я с трудом узнал бывшего соседа Шивали.
- Так и не научился драться? - спросил он меня. - Просто не бойся сделать врагу больно. А лучше - очень больно. Как вообще дела? Ию натянул?
Мы поговорили о том, о сём. Он рассказал, что зрение его понемногу вернулось. От лечения гормонами он сильно окреп и подрос, возможно, и ещё растёт. Бабушка умерла, отец болеет. Я рассказал, что поступил в университет, занимаюсь самбо.