Раскаленный город постепенно отошел ко сну, тяжело урча, переполненным людьми и машинами, желудком. Красное солнце, умерло за ржавыми обломками домов, и стало темно. Кое-где тени наползали на яркие уличные фонари, и тогда раздавался громкий щелчок. И через секунду лампочка взрывалась, разбрызгивая вокруг струйки жидкого огня.
Моя тень скользила по сухому асфальту пугая грязных собак и заставляя сходить с ума разжиревших голубей. Один из домов улыбнулся пустыми глазницами окон, и я вошел.
Первый этаж, второй, все те же тени, все та же власть нищеты и страстей. Скользя меж старых слоев краски и бетонных ступеней, Немезида оказался в мрачной квартире заставленной старой мебелью и порослью пыли в углах.
-Здесь должна быть пустота, -сказал я оглядывая комнату, -слишком много вещей, они мешают.
И комната, в которой я стоял, тут же потекла, сделалась мокрым комком, а после застыла, словно сгусток лавы.
-Какого хрена!? -заорал толстый мужик выходя из кухни. В правой руке у него была тарелка, на которой лежали макароны и котлеты, а в левой он держал вилку и кусок хлеба. Мужик был в одних трусах, и по его взгляду я понял, что он не разглядел меня в сумерках.
-Какого хрена?.. -вновь повторил он делая шаг назад.
-Слишком поздно, -шепнул Немезида и скользнул к человеку.
Мои когти впились в его живот, и раздался звук похожий на болотное чавканье. Я просунул руку глубже, чувствуя, как влажная слизь окутывает руки и хлюпает между пальцами.
Мужик затрясся, частично от страшной боли, но больше от животного ужаса, когда мое лицо показалось в свету кухонной лампы. Тарелка выпала из его руки и со слабым звоном разбилась о пол. Сок от еды, потек по кафелю, через секунду он смешался с кровью. Я мотал синие кишки из его распоротого брюха, буквально физически ощущая как его тело содрогается от боли, и пытается вырваться.
Внутренние органы, походившие на огромных слизней, шмякнулись на пол, прямо на макароны, и человек дергаясь в конвульсиях, наступил на собственную печень.
-Ты хр... к..а.....аа...- последние всхлипы поглотили звуки работающего телевизора в дальней комнате.
Огромная туша соскользнула с моих рук, и застыла на полу, а Немезида устремился туда, вперед, где был еще один виновный.
В комнате, женщина средних лет. При взгляде на меня, ее зрачки сузились до размеров игольного ушка, а руки затряслись. Я устремился к ней и мягко приподнял ее за голову. Она, не отрываясь смотрела на мое лицо, изучая каждый шрам, и не в силах дернутся от ужаса.
Из моего рта вылезли острые клинки и медленно приблизились к ее лицу. Затем один из ножей плавно отрезал ей бровь, другой, кончик носа. Кровь стала заливать лицо женщины, а я по-прежнему уродовал ее своим языком. Одновременно вырывая ей десны вместе с зубами и вонзая острую сталь в скулу.
Она стала оседать вниз и я положил ее на пол. Глаза женщины не выражали ничего, лишь только немой вопрос пульсировал предсмертной болью: "За что? За что? За что?"
-Твой муж разорил одного человека он покончил с собой. Ты в молодости вместе с подругами издевалась над одной девушкой. Недавно она покончила с собой. Вы виноваты. Все.
Это были мои единственные слова, а затем Немезида вскрыл череп женщины когтями и раздавил мозг. Он понимал, что она еще жива, и стряхнул серое вещество ей на лицо, так чтобы она чувствовала.
Затем я выпрямился и посмотрел назад. Там стоял мальчик лет девяти и в упор глядел на мой глаз.
-Ты убил маму и папу, -сказал он, -зачем?
-Они виноваты, -ответил я, а потом немного подумав добавил, -и ты тоже. Но виноват не сейчас, а через семнадцать лет и три месяца. И тогда я приду за тобой.
Он рухнул на пол, закатив глаза и изо рта его потекла слюна. А я скользнул вверх растворяясь в звездах, и Немезида помчался прочь, плавя перед собой ветер и стряхивая вниз воздушную пыльцу.