Аннотация: Это рассказ на грани реальности и вымысла, на грани жизни и смерти, на грани разумного осмысления того, что етбя окружает, и сумасшествия...
***
В тот вечер я, как обычно, просто сидела за компьютером и печатала. Это была не работа и не творчество - я ДУМАЛА, набирая текст. Ни одна мысль в моей голове не проскользнула, не будучи зафиксированной в письменном виде. Каждая мозговая волна оставляла буквенный след на дисплее. Пошла уже тринадцатая, очевидно, самая важная страница.
Видимо, тем вечером со мной случился приступ ментизма. Вообще-то, это психиатрический термин, означающий наплывы мыслей. Такое явление отмечают у шизофреников, и да простят меня светила медицины за употребление оного применительно ко мне - человеку без диагноза! Мысли преследовали меня, изводя своей непрерывностью, и единственным способом спасения для меня было писать, а поскольку ручку я использовала только в отсутствие компьютера, то мои изможденные пальцы уже несколько часов стучали по клавишам.
В начале этого года я, суеверная мадам, по привычке купила себе гороскоп на каждый день и методично его изучала. Год предстоял нелегкий. Еще в нескольких газетах я прочитала примерно тот же прогноз, что был дан в этой брошюрке, и не поверила. Так я делала всегда. Я начинала верить в предсказание только после того, как оно сбывалось, а до того плевала свысока на все предостережения. В этом году мне предстояло без конца разбираться в себе и размышлять, чего делать я, конечно, не намеревалась.
Но они пришли - мои бесконечные мысли. Я всегда ДУМАЛА, но не столько, как за этот первый месяц нового года. Я уставала от своих дум и даже стала страдать бессонницей, чего никогда со мной ранее не случалось. Я не знала, как бороться со своим состоянием, а потом начала писать, и мне полегчало. Но мысли никуда не делись.
В какой-то момент голова несколько прояснилась. Вздохнув, я закурила сигарету и встала размять затекшие от долгого сидения мышцы. Мяукнул мой любимый домашний питомец Хруст, зовя меня накормить его. Но было рано, и Хруст, не увидев никакой моей реакции, свернулся клубочком и протяжно захрапел. Я уставилась в окно.
Там, на улице, наконец-то, было холодно. В этом году нас посетила аномально теплая зима, а снег выпал единожды, мелкий и противный, в начале ноября. Под новый год я неоднократно в выходные дни просыпалась с пением птиц, и это сбивало меня с толку. Мой организм не понимал, как воспринимать сей каприз погоды - то ли осеннюю депрессию выдать, то ли весеннее томление... Но вот все встало на свои места, и ударил мороз. Я не заклеивала окна, поэтому в квартире было прохладно. Приходилось постоянно включать газовую плиту и пить горячий кофе.
А в тот вечер пошел первый хороший снег. Густые хлопья застилали промерзшую землю, наваливали сугробы и заставляли людей одевать капюшоны. Оставалось надеяться на то, что назавтра не потеплеет, и все это великолепие не превратится в растекающиеся океанами грязные лужи.
Клубы сигаретного дыма, уныло повисшие под потолком, заставили меня приоткрыть окно. Ветер со свистом ворвался в комнату и прогнал с нагретого места кота. Я же ему обрадовалась - он еще больше развеял туман в моей голове. Мне захотелось выйти из душного дома. Я как зачарованная повернулась в сторону балкона.
Пока я открывала его, из коридора на меня смотрел Хруст, и в его разумном взгляде читалось полнейшее недоумение, а я радовалась, что он не умеет говорить и не сможет меня остановить. Я, как была в халате и домашних тапочках, шагнула в снег и закрыла за собой балконную дверь.
Замерзла я моментально. Лицо, руки, ноги, тело - все одеревенело, а сопли в носу временно образовали сталактиты. Снежинки залетали мне в рот, в уши, в вырез халата, больно обжигая мою кожу, не собранные волосы разлетелись, поддаваясь направлению воздушных струй, но мыслей стало еще меньше, и это был несомненный результат, который стоил некоторых мук. С трудом сделав два шага в наметенной под ногами куче, я ухватилась за перилла. Они были скользкие и мокрые. Я не удержалась, и очередной порыв ветра сбил меня с ног. Я свалилась в снег и сильно ткнулась головой в фанеру, преграждающую путь вниз. Это маленькое происшествие вызвало у меня взрыв сумасшедшего хохота, я словно увидела себя со стороны, и это было так нелепо и забавно! Молодая девушка, полуодетая, выходит на балкон в минус 20 и жуткую метель, хватается за перилла и падает! Ха-ха-ха!.... Так я сидела в своем личном сугробе, как на троне, минут пять, и дико смеялась, пока не подумала, что пора и честь знать, а то можно отморозить себе некие необычайно важные для продолжения рода части тела. Я поднялась, хотя продолжение рода мне и с неотмороженными органами не светило (я не могла иметь детей по другим причинам)...
Все-таки как накрепко вбивают нам в головы с детства наши родители, бабушки, дедушки и прочие родственники некоторые правила - "не сиди на холодном", "не переходи дорогу на красный свет", "не ешь грязные фрукты" и еще миллион таких же НЕ! В некоторых ситуациях эти НЕ представляются такими глупыми и неуместными. Вот скажите, пожалуйста, человеку, который умирает от СПИДа, стоит думать о том, что питание в сети общепита может привести его к гепатиту А? В данной ситуации вполне возможно, что этот нехороший вирус избавит свою жертву от нескольких лишних дней мучений... Хотя я и не утверждаю это, как аксиому, но как гипотеза, это мысль имеет право на существование. По крайней мере, в моей голове. Так же как размышления об эвтаназии. Мой знакомый несколько лет назад вколол своему отцу, медленно сгорающему от рака желудка, огромную дозу героина, чтобы избавить его от боли, с которой не справлялись лекарства, и сел за предумышленное убийство. Для меня это было и остается чем-то парадоксальным....
Я встала. Мне было страшно холодно и тянуло скорее уйти, но я опять облокотилась на скользкую железяку. Перегнулась и уставилась вниз. Мой балкон выходил во двор. В нем было тихо, спокойно и даже как-то мертво. Тусклый свет фонарей освещал плохо заасфальтированный тротуар, несколько заметенных снегом машин и пустую детскую площадку. Издалека доносился гул улиц, у соседнего дома стояла одинокая едва различимая человеческая фигура. Меня словно тянуло туда, узнать, кто это - мужчина или женщина...
Ветер рванул с такой силой, что я чуть не перелетела через перилла. Сердце ухнуло и на секунду-другую замерло. Страх сковал всю скелетную мускулатуру. Даже не видя себя со стороны, я знала, что резко побледнела.
Когда я вбежала в комнату, резко закрыв за собой дверь, в моей груди разрывался от напряженной работы молот, гулко отсчитывая удары. Я уткнулась лбом в замерзшее стекло и заплакала. Я выходила на балкон чуть ли не ежедневно этой зимой, и подобные ситуации всегда одинаково начинались и заканчивались. Мне не доставало сил и смелости, чтобы разжать руки в самый последний момент...
Я обернулась, глотая слезы. Еще минуты две-три - и я успокоюсь. На меня все также изумленно смотрел мой умный кот. Вряд ли он понимал, что хозяйка хотела навсегда оставить его...
Вытерев глаза, я схватилась за крем. Моя кожа была очень чувствительной и без вмешательства наверняка бы отреагировала шелушением и некрасивыми пятнами назавтра. А ведь я работаю с людьми и должна хорошо выглядеть. Покончив с косметическими процедурами, я снова уселась печатать. Мысли снова захватили меня в свой плен, и больше одной попытки за вечер устроить им абсолютный конец я никогда не предпринимала.
***
Я была молода, не протянула еще и четверть века, а устала жить довольно давно. Первый порыв расправиться с собой овладел мной в 14 лет. Я переживала первую любовь с тяжелыми и невыносимыми для меня тогда последствиями. Сейчас сложно судить о том, была ли для такого кардинального шага достаточная причина и хотела ли я этого с большей силой, нежели сейчас. Но попытку я осуществила. Я паниковала, была маленькой и глупой. Тщательно все спланировала и прокололась по полной программе. Конечно, я избрала самый безболезненный способ покончить с собой. Аккуратно наводя справки, я выяснила, какой препарат в те времена еще можно было купить в аптеке без рецепта. Меня даже не насторожило, что пять упаковок, по 20 таблеток в каждой, довольно сильного лекарства продали малолетней девочке без единого вопроса. В тот момент я была уверена в своих действиях и не думала ни о чем, кроме скорого результата.
Я выбрала день, когда до позднего вечера никто из моей семьи не собирался появляться дома. Честно признаюсь, что проглотить такое количество таблеток было крайне сложно - уже на середине второй пачки я с трудом заталкивала их в себя. На 37-ой меня затошнило и, испугавшись, что мои труды пройдут даром, я остановилась. Находясь до этого в состоянии хронического стресса несколько месяцев, я была как никогда спокойна и даже радовалась приближающейся смерти, как избавлению от преследовавших меня несчастий и страха.
Каждый божий день в моей квартире раздавался звонок телефона, а когда я подходила, то слышала в трубке голос моего сильно любимого молодого человека. Я рассталась с ним, потому что он совершал неприемлемые для меня поступки. Ради меня он в свое время слез с наркотиков, но после некоей неприятной для него ситуации, в его подкошенном героином мозге случился непоправимый сдвиг. Он стал агрессивен, избивал людей и к тому дню, когда я решила свести счеты с жизнью, вообще уже находился в розыске. Я порвала с ним сразу же, как только до меня дошли слухи о том, что он творит, хоть и продолжала сильно любить. А он стал звонить, и каждый раз разговор начинался одинаково - с уговоров меня вернуться. Сначала я объясняла мотивы своего поступка, но он просто меня не слышал и через несколько нежных и умоляющих фраз переходил к угрозам и оскорблениям. За день до моего планируемого суицида он пообещал убить меня "медленно и чертовски больно". Уставшая бояться, переживать и ежедневно рыдать, я решила избавить его от необходимости навешивать на себя дополнительные года лишения свободы.
Помню, я несколько минут смотрела в потолок и размышляла только о том, как сейчас усну и больше никогда не проснусь, а потом закрыла глаза...
Я проснулась через пару часов. В окно весело заглядывало летнее теплое солнце, но в моем организме разражалась настоящая буря. Казалось, чьи-то невидимые руки сжимают мне горло, толкают желудок в разные стороны да еще и перекручивают кишки, пытаясь связать их в один тугой узел. Я метнулась в туалет и не выходила из него почти весь день. Зато потом ко мне пришло ОСОЗНАНИЕ. Я сразу же решила для себя, что значит, еще не время умирать - мой час еще не настал. Позже я узнала, что просто неверно назвала в аптеке таблетки и приобрела уйму слабительного, слава Всевышнему, не очень сильного. А с того дня стала фаталисткой в некоторой степени и поверила в судьбу. На долгое время я уверовала в то, что человек может даже спрыгнуть с крыши 12-тиэтажного дома и не разбиться, потому что не такая смерть ему уготована.
Конечно, с тех пор мое мнение на сей счет претерпело основательные изменения, поскольку я сильно повзрослела. Тогда же я решила, что мне выпало временное испытание, его надо пережить, потом станет легче, а еще позже станет совсем хорошо... Я несколько ошибалась, купаясь в таких радужных перспективах. Теперь подобные моменты в своей жизни я называю ПЕРЕЛОМНЫМИ, а после них наступает ВЫХОД. Выход из кризиса, из напряжения, выплеск большого количества негативных эмоций впоследствии всегда приводил меня (да я думаю и большую часть людей) в состояние опустошенности, иногда окрашенной и незначительным количеством светлых мыслей и надежд.
Тогда об этой суицидной попытке никто не узнал, а спустя несколько дней я поклялась самой себе никогда больше не делать такого, как бы тяжело ни было. "Не ты дала себе жизнь, не тебе ее и отнимать", - твердо решила я. Но оказалась слабовата даже сдержать клятву, данную себе.
***
Вообще-то, я уверена, что ни одно событие в жизни не проходит для нас бесследно. Хулиганистые мальчики в школе часто выбирают себе в жертвы какого-нибудь ботаника и в течение нескольких лет измываются над ним. Потом школьные годы заканчиваются, ботаник поступает в институт, который заканчивает с красным дипломом и через пару лет он уже практически русский вариант Била Гейтса. И вот однажды он, весь такой на Мерседесе с личным водителем, в костюме от Армани и с шикарной супермоделью подмышкой, заявляется на встречу выпускников, где сильно повзрослевшие и поумневшие, но ни черта не добившиеся в жизни его бывшие обидчики вполне искренне раскаиваются и просят у него прощения. А он благосклонно говорит: "Все забыто...Да ладно вам, ребята, проехали..." Все обнимаются, все счастливы...
Так ли это?
Мой некогда любимый свихнувшийся наркоман умудрился сбежать из-под ареста, только ради того, чтобы избить и изнасиловать меня, а сделав это, сдался добровольно. Я осталась в живых только благодаря тому, что себе в подмогу он взял еще парочку ребят, которые его "вовремя" остановили. После этого события я несколько месяцев нечетко понимала, что происходит вокруг, опять же не сказав никому ни слова. Я даже не написала на него заявление в милицию, возможно, боялась, потому что сел он далеко не пожизненно. Я залезла в свою теплую, но хрупкую раковину, отстранившись от причиненного мне зла. Позже я смогла говорить об этом, а спустя несколько лет эмоциональная окраска этого случая поблекла и я вспоминала это как факт из моей автобиографии. Милостивые память и время поработали в сотрудничестве над моим горем, стерли детали, утешили боль....
Но безусловно, я не осталась тем же чистым и светлым человеком, которым была до этого. Пришел час, и ЕГО выпустили. Меня известили заранее, но в сердце было смертельно холодно - никакого страха, никаких переживаний. Смерть стала казаться мне неизбежным продолжением жизни, и я была готова принять ее в любой момент, но только не продолжать существовать в вечной тревоге и беспокойстве. У меня просто не было на это сил. Поэтому когда он позвонил и попросил встретиться, я была спокойна, здраво рассудив, что желай он мне зла, встреча наша случилась бы неожиданно и не в столь приятном месте, как то, куда он меня приглашал. Я все равно отказалась. И пару лет еще отказывалась его увидеть, хоть и безумно хотелось. Почему хотелось? Потому что на место притупленных горьких воспоминаний постепенно выползали из закутков памяти и славные моменты нашего романа.
Первые наши встречи потом проходили довольно забавно. Мы сидели на скамеечке посреди детской площадки в многолюдном парке на пионерском в квадрате или даже в десятой степени расстоянии. Я довольно редко поворачивалась к нему лицом. Каждый раз он приносил мне букет красивых маленьких роз, который я выбрасывала в мусоропровод перед входом в квартиру. Каждый раз он нервно курил по три-четыре сигареты подряд и изливал мне душу. Он извинялся, раскаивался, клялся в своей искренности, почти плакал и несколько раз вставал на колени прямо в исписанный собачками стоптанный снег. Он пытался дотронуться до меня, взять за руку, но я отдергивалась от него, как ударенная током, и его это безумно расстраивало. Иногда, исподтишка глядя на него, я расплывалась в злорадной усмешке и ничего не могла с собой поделать. Но поймав его взгляд, одевала на лицо свою непробиваемую маску равнодушия.
Конечно, мне было не наплевать на то, что он говорит. Я просто наслаждалась его болью, его унижением и самоуничижением. Я не верила в то, что он способен испытать хоть малую толику тех страданий, которые перенесла я, но надеялась, что со временем эта способность придет к нему.
Спустя еще несколько месяцев я позволила ему прикасаться к моей руке и даже перестала вздрагивать. Я смотрела ему в глаза прямо, иногда улыбалась и изредка приносила его розы домой. Потом я согласилась встретиться с ним в кафе. И выбирала столик в самом темном уголке зала. Видя его, я перестала вспоминать тот самый страшный день своей жизни, из моей памяти начинал выглядывать мой некогда ЛЮБИМЫЙ ЧЕЛОВЕК. Он говорил мне о своей любви, о том, что лучше меня он никогда не встречал человека, что даже то происшествие не сломало меня, а я молча кивала, внутри себя отвергая все, о чем он вел речь. Я не понимала и, наверное, никогда не пойму, как можно причинить боль дорогому тебе человеку....
И вдруг он пропал. Его не было ни слышно, ни видно около полугода. Моя жизнь текла своим чередом, я почти не ощутила его долгого отсутствия. А потом он позвонил и выяснилось, что он в больнице... умирает от осложнения СПИДа. Он молил меня приехать, отчаянно рыдал, что у него, кроме меня, больше никого не осталось, что он боится умирать... Чувствуя дыхание смерти, он вдруг испугался Божьего суда и стал просить сходить в церковь поставить за него свечку. Я попрощалась, повесила трубку и больше не отвечала на его звонки. Меня мучила совесть, иногда я даже порывалась приехать к нему , но когда спустя три недели мне сообщили о его смерти, ощутила такое облегчение, которого сама не ожидала. Я словно закрыла до конца прочитанную книгу, сюжет которой меня долго держал в напряжении, а конец расставил все по местам...
***
В тот вечер, о котором шла речь с самого начала, я все-таки задалась целью вылавливать из потока своих мыслей основные и систематизировать их. Главное, к чему они все сводились, это - почему моя жизнь складывалась именно таким образом. Мне она под час казалась нелепой (сложно подобрать другое слово, столь четко характеризующее мое отношение к своему бытию). Я словно шла, постоянно спотыкаясь и не зная своей цели, периодически тупо топталась на месте. То у меня разъезжались ноги, словно я вышла на лед, то они заплетались, словно в меня залили канистру самогона. В общем, я ощущала себя в своей жизни как корова в балетных тапочках. Возможно, ЭТА ЖИЗНЬ даже предназначалась не мне, но из-за вмешательства злого рока на сцену вышел неподготовленный дублер с плохим знанием роли. Из двух тропинок я всегда выбирала ту, что подлиннее, с огромным количеством препятствий и в добавок ведущую совершенно в ненужное, а иногда и гиблое для меня места. Я принимала решения там, где от меня ничего не зависело, и мялась там, где требовались активные действия.
Устав от своей жизненной глупости, я придумала себе другой мир - тот, где я делаю правильные вещи, совершаю нужные мне поступки со счастливыми для меня последствиями. Сначала я уносилась в него в самые сложные моменты существования, по мере взросления таких моментов стало становиться больше, и я все чаще "зависала" в своем иллюзорном благополучии. Наконец, настал день когда реальность настолько переплелась в моем сознании с вымыслом, что я начала верить в свои фантазии. Какие-то придуманные случаи превратились в мое прошлое, а фантастические и невыполнимые планы - в безусловное будущее. Даже настоящее иногда перекрывалось ДРУГИМ миром.
А в начале этого года я осознала, куда влечет меня мое неуемное воображение, и стала с ним бороться. Факты, ранее сглаженные сказками, обступили меня черной тенью. Управлять своими эмоциями за четверть века я так и не научилась - вот почему я в итоге сидела и отмахивалась от тягостных дум, даже такими страшными способами, как попытки ПОПЫТАТЬСЯ ПОКОНЧИТЬ С СОБОЙ.
Я наполнила чашку горячим кофе и снова закурила. Втянула носом ароматный дымок... Ведь в этом тоже есть своя радость - ощущать запахи. Их можно классифицировать, раскладывать по полочкам и разгадывать. Их можно не любить, как и можно ими восхищаться... Какую гамму чувств они способны вызывать! Я знала по крайней мере одного человека несчастнее меня - лишенного возможности чувствовать запахи, однако он адаптировался к жизни. А как могла адаптироваться я, лишенная возможности самой адаптации к жизни?...
Между своими размышлениями я наполнила мисочку Хруста порцией "Китикета" и вскоре моя унылая квартирка наполнилась оживленным чавканьем. Очень забавно бывало понаблюдать за приемом пищи моего кота. Он жевал быстро, периодически останавливаясь, чтобы поглядеть на меня, и не успокаивался пока не вылизывал миску дочиста. Я уже уверовала в то, что он и рад был бы оставить немного про запас, но сильно переживал, не будет ли оставленное съедено мной. Какая-то патологическая жадность! Особенно учитывая, что живем мы вместе уже не первый месяц и он, как довольно умное животное, я думаю, понимал, что такими вещами я не питаюсь...
Я очень долго хотела завести себе домашнее животное. Будучи почти всю свою жизнь одинокой и лишенной взаимных человеческих чувств, я стремилась заботиться о ком-то, любить какое-то существо, отвечающее мне хоть неким подобием любви. Я мечтала о том, чтобы в моей квартире стало светлее и уютнее, чтобы в ней слышались не только мои шаги. Вот почему я завела себе котенка. Я привязалась к нему очень быстро. Это была белоснежная породистая кошечка, которую я назвала Софой. Мое сердце купалось в удовольствии, когда я приходила с работы и она, радостно урча, бросалась ко мне, забиралась на ручки. Я воспринимала ее, как ребенка, которого у меня не могло быть, - игралась, кормила полезными продуктами, иногда наказывала за шалости. Софочка даже спала со мной в обнимку, как маленький человечек положив головку на подушку. Она не прожила у меня и двух месяцев, и вдруг умерла. Ее смерть была для меня неожиданной, резкой, она застала меня врасплох. Я так и не узнала, что тогда произошло, но сильно переживала эту потерю. Я без конца смотрела фотографии и видеоролики, где резвилось, мое маленькое чудо. Поначалу я даже боялась оставаться одна дома - мне все слышалось какое-то шуршание, скреб, чьи-то шажки. Я часто плакала.
Видя мое состояние, друзья принесли мне другого котенка - серого зеленоглазого Хрустика. С ним отношения складывались сложнее. Вероятно, прошло слишком мало времени со смерти Софы, и все в Хрусте казалось мне не таким, хотя я и исправно за ним ухаживала. А потом, конечно, полюбила. Перенеся немало страданий по вине людей, он в свои три месяца уже был довольно недоверчивым и никак не хотел верить в мое искренне хорошее к нему отношение. Но со временем привык и тоже стал встречать меня с работы на пороге. Имела ли я право снова подрывать его с таким трудом завоеванную веру в людей?...
***
В первый раз я не могла списать свои действия на состояние аффекта, потому что делала все четко, с подготовкой. К следующему подобному происшествию я подошла стихийно, не заметно. Неудачи в построении любовных отношений, что было самым важным для меня в 18 лет, преследовали меня. Выбрав объект и выплескивая на него всю накопившуюся в душе страсть, пытаясь влить его в смерч своих эмоций, я пугала и отталкивала. И не понимала, что происходит. Почему на свои чувства я в ответ получала совершенно противоположные?... Я страдала и упивалась своей неразделенностью, периодически пытаясь переломить ход событий, но получая яростное сопротивление. Я стала употреблять алкоголь, полностью отключая контроль над собой. И однажды, находясь в сильном "угаре", мне открылся очередной провал между реальностью и фантазией. Как всегда, это было невыносимо больно! Может быть, здоровая психика и выдерживает такие моменты, но моя не справилась с этим ПЕРЕЛОМОМ. Я шла домой и рыдала, а потом словно неведомая сила вытолкнула меня на проезжую часть улицы под колеса машины.
Я почувствовала сильный удар со стороны, совсем не ожидаемый мной, и на некоторое время потеряла сознание, чувствуя, что кто-то держит меня. Потом мой сосед, почуявший неладное и шедший за мной из кафе, быстро поднял меня на ноги и утащил на тротуар. Пока он орал на меня и покрывал трехэтажным матом, я пыталась придти в себя. Впрочем, я до следующего утра не осознавала, что сделала. Во мне было столько спиртного и не до конца выплаканных слез, что добрых два часа я сидела возле дома и рыдала дальше над своей непутевой жизнью.
Назавтра я чувствовала себя, несмотря на головную боль, не в пример лучше. Очередной кризис миновал, и, ужаснувшись на пару часов своему поступку, я оставила его, как нечто совершенное и не подлежащее перемене. Я просто перешагнула его. Он не решил ничего в моей жизни, не определил какие-то новые линии поведения, не вызвал во мне сильных эмоций, не заставил размышлять, поскольку был неосмысленным.
В первый раз это было продуманно глупо, во второй внезапно, но тоже глупо. Интересно, насколько глупо желать своей смерти сейчас?...
***
С новой сигаретой я в тот вечер продолжала усиленно стучать по клавишам, набирая свой мысленный хаос, когда вдруг стихийно подумала о том, что же такое есть страдание и не произведены ли некоторые люди на свет с единственной целью переживать его. Я всегда считала это чувство полностью субъективным. Один ребенок, получив двойку, воспримет это как маленькую катастрофу, другой как самое трагическое событие своей жизни, а третий просто не заметит. Зато он будет тяжело переносить отсутствие у него какой-нибудь игрушки. Или более близкий мне пример.
Одна моя подружка билась в истерике, узнав, что беременна и чувствуя необходимость аборта. Для нее это было тяжелым испытанием - убить своего нерожденного ребенка дабы не обрекать его на голодное существование. Она корила и упрекала себя еще долгое время за то, что единственный раз позволила себе настолько расслабиться и забыть о мерах предосторожности. Другая же знакомая, позвонив мне раз в полгода, долго рассказывала о различных мелочах или в деталях описывала финансовые операции в фирме, где работала. А потом между делом вспоминала, что неделю назад сделала аборт. Так, вскользь... Больше всего ее напрягало в этом действии стоимость, и добрых десять минут она распиналась о том, что долго решала, не дотянуть ли ей до срока побольше, потому как медикаментозное прерывание беременности, рекомендуемое на ранних сроках, самое дорогое. Мол, эти несколько дней размышлений, как сэкономить, она так страдала, так страдала! Что ж, охотно верю... Ведь у каждого своя мера страдания... Хотя в душе все равно все переворачивалось, но это уже, скорее, из-за того, что тема абортов для меня ужасающа сама по себе. Как вы думаете, как я, не способная стать матерью, но страстно желающая, могла относиться к этому?... Мне даже через телефонную трубку хотелось проломить ей голову, а если б мы общались в живую....
Здесь я обычно плавно перетекала в размышления о несправедливости в целом и в моей судьбе в частности. Конечно, я никогда не была борцом с ветряными мельницами, хотя сама понимала, что зачастую мой гнев просто неприлично праведный и недопустимый в наше время и таком социуме. Наверное, мне проще было бы существовать в те времена, когда аборты были запрещены. Может, мое сердце тогда было бы спокойнее. По крайней мере, его не терзали бы мысли о том, сколько на свете таких же несчастных женщин, как я, лишенных возможности стать матерями, но вынужденных наблюдать, как другие делают один аборт за другим в погоне за карьерой, за мужчиной своей мечты или просто из нежелания возиться с "маленькими, сопливыми, беспомощными уродцами".
Несправедливость заключалась не только в этом. Мне казался несправедливым одно время тот факт, что многие девушки, менее симпатичные и интересные, чем я, уже давно имеют семьи - то есть если не детей, то хотя бы мужей, а я так и брожу по свету одинокой душой. Начиная копать глубже, я понимала, что, возможно, в этом и есть наоборот некая справедливость, в своем одиночестве я видела наказание за нелестные поступки, за нанесенные другим людям обиды. Я вообще-то всегда была склонна к самообвинению, причем во многих случаях и к оправданному. Пока я в совсем юные годы гуляла, развлекалась и меняла мальчиков каждый месяц, эти девочки были примерными дочками - они прилежно учились, не ругались матом, не курили, регулярно убирались в доме и готовили еду, облегчая родителям ведение хозяйства. Вполне логично, что несмотря на внешние данные и прочую ерунду, где я, как мне казалось, их превосходила, они больше заслуживали скорого счастья, нежели я. Только понимание этого ни на йоту не умоляло моего внутреннего напряжения и зависти. Несомненно, это была она - госпожа ЗАВИСТЬ. И в этом случае она облачалась исключительно в черное. Я не желала этим счастливицам всех бед на их славные головы за то, что у них все замечательно сложилось, но и искренне радоваться за них не умела, и еще и за это была менее достойна семейного очага, к которому так стремилась, чем они!
О, как меня выматывало изображать радость тогда, когда ею в моей душе и не пахло! Я постоянно играла, потому что так принято, потому что я хорошо отношусь к этим людям. Я бы самой себе дала медаль, как блестящей актрисе, потому что не позволяла ни единому гнусному червячку, точившему мое сердце, вырваться наружу. Мстя им за их благополучие, я вливала в их уши очередные небылицы, путаясь в них и периодически забывая, кому какую поведала. Они были и счастливые и печальные, я вызывала в своих знакомых и друзьях разные эмоции, манипулируя ими, акцентируя на себе внимание, заставляя их отвлечься от своей благополучной жизни и окунуться в мою, наполовину сочиненную. И даже осознание в один прекрасный день, что никто меня настоящую не знает, не остановило поток моих выдумок, хотя я и стала пытаться контролировать воображение, избегая, по крайней мере, абсолютно голливудских сюжетов. Я усугубляла свою вину, осознавая, как непростительно ужасно я себя веду, но продолжая...
Над моей жизнью навсегда повисла опасность быть разоблаченной, а может ли человек, живущий в вечном страхе быть счастливым априори?... Когда ты имеешь за душой нечто темное, душащее тебя и ежедневно сгрызающее по кусочку, то, что спрятано от чужих глаз, но весьма не надежно, ты никогда не сможешь жить спокойно. И впереди меня ждало именно такое развитие событий. Я воздвигла столько воздушных замков, что, может, мне действительно уже нечего было делать в настоящей жизни?... Закончив с ней, я хотя бы могла быть уверенной, что никто не сможет разрушить мои мифы, ведь даже ведя дневник, я писала в нем полуправду.
***
"Сохранен ли мой рассудок?" - появлялись буквы на экране. Уже от одного постоянного присутствия этой мысли можно сойти с ума. Она изводила и была одной из самых больных в тот вечер. Люди, совершившие суицидную попытку, подлежат лечению в стационаре. Я делала это, значит, тоже подлежу. Люди с суицидными мыслями подлежат лечению в стационаре. Я одна из них. Но примирить рассудок с тем, что он не здоров, просто невыносимо сложно. Хотя постепенно я начинала привыкать к этому утверждению. Пойти сдаться самой, затолкать в себя уйму мощных лекарственных препаратов и снять с себя ответственность за свою жизнь - я не могла себе этого позволить. В этом вопросе мое суперэго вело себя крайне жестко. Оно, в принципе, у меня довольно странное, и проявляется там, где могло бы и промолчать - было бы, возможно, полезнее...
Фантазирование в моем случае уже давно приобрело патологические черты. Оно было неуемно и прямо влияло на мое состояние и события моей жизни. Его тоже могли бы слегка придушить медикаменты, но я не могла себе этого позволить, так как разучилась жить совершенно реально и трезво. Я добилась любви и уважения к себе частично через ложь и игру, а потерять расположение к себе людей боялась. Загнала себя в ловушку и, как бы меня ни раздражало в ней сидеть, не высовывала из нее носа.
Я не хотела писать и говорить о других моментах, приведших меня к нынешней ситуации. О том, сколько раз меня предавали, использовали в своих целях, сколько моих надежд и светлых помыслов разбилось о жестокость и черствость других членов общества. Наверно, я даже не так плоха, как пыталась сейчас показать. Помимо всего прочего, я всегда давала много действительных эмоций своим близким людям. Вы уже чувствуете, насколько раздвоена и запутана я всегда была? Вот почему так хотелось разорвать этот клубок из фальши, неудачных стечений обстоятельств и собственных ошибок.
***
На многие годы я зависла в тяжелых односторонних отношениях. Найдя, как мне казалось, своего человека, я делала все, что было в моих силах, а он делал только то, что нравилось ему. Я с этим мирилась. И даже тот мой "выход" на проезжую часть, не вразумил меня. Я соглашалась на все его условия, выдвигая только одно ответное - возможность видеть его, быть его другом. Его это устраивало. Периодически я срывалась и пыталась изменить положение. Ненадолго переключалась, вычеркивала его из своей жизни, забывала, точнее, убеждала себя в этом. Но снова возвращалась на самостоятельно выбранные круги ада. Была ли я мазохисткой, видя его, но не имея возможности ежеминутно прикасаться, смотря украдкой в его окна, но не позволяя себе удовлетворить свое любопытство звонком, спрашивая его, зная, что ответ, если он и будет, не оправдает моих ожиданий?... Не знаю, но в тот вечер пытаясь представить себе наше счастливое будущее, видела только пустоту, приносящую мне сомнения в том, что мне это нужно. Казалось, я выдохлась, уже пережив в одиночку все эмоции и все стадии отношений, свойственных нормальной паре. В начале этого года я рассталась с ним, при том довольно странным образом. Я хотела осуществить разрыв его руками, предлагая ему поставить точку. Я ждала от него самых жестоких слов, на которые он способен и которые могли убить мое помятое истерзанное чувство. Не стоит сомневаться, он их знал. Но, как настоящая собака на сене, не сказал.
Опять же по утру меня одолевали мысли о правильности моей просьбы, о ее реальной выполнимости. Станет ли человек отказываться от того, что ему удобнее? Только в том случае, если ему по-настоящему дорог молящий об этом персонаж... И это стало последней каплей. Он был совершенно равнодушен ко мне, тот, на котором я выстраивала свою более или менее реальность. Именно с тех пор пошли бессонные ночи, наполненные мыслями, и дни, не приносящие никакого успокоения.
В тот вечер я снова закурила сигарету и поморщилась - она уже не была в удовольствие. На меня накатила страшная усталость, мне даже показалось, что я не могу пошевелить рукой. Пальцы свободно распластались на клавиатуре, напечатав перед этим некое несуществующее слово из множества букв. Я попыталась произнести его вслух, и вдруг все мысли куда-то разом испарились. Я облегченно улыбнулась, потому что единственный раз ощущала такое полное спокойствие после трех дорожек кокаина...
Сделав над собой небольшое усилие, я встала и закрыла дверь в комнату, оставив Хруста в коридоре. Он мяукал все то время, что я потратила на исправление грамматических ошибок в напечатанных строках, но я не обращала на него внимания. Полная миска еды на кухне защищала меня от предполагаемых угрызений совести. Глядя на экран компьютера, я иногда принимала серьезный вид, а иногда ударялась в хохот. Действительно, наверно, кому-то будет забавно прочитать мои мысли и, возможно, это загладит хоть небольшую часть моей вины перед обществом.
Я переоделась в джинсы и теплый свитер и сотворила себе на лице вечерний макияж, а после этого положила в карман паспорт и вышла на балкон. Прошло всего два-три часа (не знаю точно, я не смотрела на часы), и на улице вряд ли потеплело, но холода я не ощущала. Наоборот, меня словно окутывало невидимое тепло, обнимали чьи-то любящие руки, ветер сладким голоском шептал о том, как я любима, а снежинки целовали мои глаза, щеки, губы...
Я второй раз за этот вечер перегнулась через перилла и без страха разжала руки. Мой стремительный полет длился вечную, долгую секунду , а потом перешел в короткую невозможную болью, которую я принимала, как любовный экстаз... В последний миг своей завершенной жизни я слышала сотни знакомых голосов, наперебой кричащих мне, что я прощена.